Родом из СССР 21-24 главы

                Глава  21

            - Мам, куда? – Спросил я разгорячившуюся не на шутку Белку. В таком расстроенном состоянии, она могла идти, куда глаза глядят, не замечая людей. Её срочно надо было успокоить. Поэтому я и задал вопрос, чтоб она обратила на меня хоть какое-то внимание. Мама остановилась и глаза её, переметнувшись на меня, сразу потеплели в лучах заходящего солнца. Они у неё всегда теплели, когда задерживались на любом ребёнке, тем более на мне.
            - Бедный мой голодный сын! Пойдём в столовую что ли, там поужинаем, - первое, что пришло ей в голову.
            - Столовая сейчас уже не работает – мы же шли мимо неё.
            - И, правда. Пошли к тёте Вере – может у неё найдется, чем покормить нас.
            - Сама же говоришь, что у тёти Веры среди зимы снега не выпросишь. Зато любит заходить к бабушке, как и тётя Валя, чтобы съесть у неё что-нибудь вкусное. Сама никогда не предлагает. Я сколько раз бегал мимо её домины, и она, даже когда знает, что у бабушки ничего нет, только смеётся. Шутки придумывает.
            - Узнаю Веру – она и в детстве и в юности такая была. Ну что же нам делать? Разве к соседке, какой обратиться, чтоб за деньги накормила. Но давай сходим всё же к тёте Вере. И посмотрим, хватит ли у неё совести. Действительно, как к нам ни зайдёт, никогда не откажется поесть.
            Но тётя Вера, как я и предполагал, принялась угощать нас умными разговорами. Я ещё удивляюсь, как во двор впустила. Весь двор зацементирован, а над ним по каркасу вьётся виноград, и спелый уже – всё больше Изабелла – самый мамин любимый. В Москве такой редко продаётся, и то на рынках в три дорога. Тётя Вера усадила нас среди этого великолепия, извинившись, что в дом не может предложить войти, потому что не убрано. И уж собиралась принести нам альбом свадебный.
            - Не надо, - остановила её мама. – Мы так голодны с Олежкой, что не до этого. Извини.
            - А что случилось? У вас дома нет еды?
            - Была – я наготовила сегодня много. Но пришла Валя со своим мужем и соседями в количестве восьми человек и «добрая» мама наша им всё скормила.
            - Это у здешних людей мода такая – как в гости придут, так на еду наваливаются – хозяевам ничего не остаётся. Поэтому мы с Володей гостей не приглашаем. Сами до сих пор ходим ужинать к тем людям, кто был у нас на свадьбе. Пусть долг отдают. Так что угостить вас нечем.
            - Спасибо и на том, пойдём в другой дом, - мама поднялась, и мы вышли через расписные ворота, даже не попрощались с тётей Верой. Она и сама поспешила в дом, вроде как причесаться, чтоб отправиться в гости на ужин. Уже три месяца прошло с её свадьбы, а она, получается, об ужинах и не заботится. Нравится ли её мужу, придя с работы, отправляться ужинать в чужую семью?
            Потому, думалось мне, он и крутится вокруг москвички, одной из девушек-близнецов. То за ручку её подержит, а то целует в щёчку. А в выходные дни сажает в лодку обеих девушек, и со своим другом ещё по школе отправляются на другой берег Днепра или на острова (в плавни), где их «никто не увидит». Однако женщины, приходящие на берег, где мы с мамой купаемся, нарочно вслух обсуждали молодого мужа, который: « - Глядите люди добрые, от «молодой» жены уже изменяет ей…» На слове «молодая» нажимали, прекрасно зная, что Вера старше своего мужа на много лет. Думалось, наверное, этим женщинам, что мама помчится докладывать старшей сестре, о проделках её мужа. Мама же ничего ей не говорила, хотя, я думаю, прекрасно видела проделки Владимира. Он же будто назло маме это всё демонстрировал.
            Белка никогда никому не докладывала – даже в Москве об изменах знакомых ей людей. В глаза могла сказать загулявшим, что ждёт их впереди, причём ошибалась редко. А вот сталкивать изменщиков лбами – это не в характере моей мамы. К тому же она в это лето сама встретила настоящую любовь, и ей было не до демаршей дяди Володи. Да и о тёте Вере мама тоже наслушалась от бабушки, как последние три года дочь терроризировала её. Не уставая развлекаться с женатыми мужчинами. Даже заявлялась к тем домой – по крайней мере, к одному – требуя от жены, чтоб отдала ей мужа своего. И жена вроде бы уже согласилась «отдать» мужа, хоть и была моложе её. Но вдруг приехал из армии в отпуск красавец Владимир – высокий, широкоплечий - и зашёл увещевать товарища, чтоб не бросал жену и ребёнка. Вот тут он и увидел тётю Веру, нагло заявившую ему: - «Разводишь меня со своим товарищем, тогда сам должен на мне жениться».
            – «Я готов, - отвечал ей браво солдат, - но надо мне ещё службу дослужить. Будешь ждать?»
            Тётя Вера обещала. Ждала или нет - о том «знают скамейки на стадионе» (как шептались наши соседи на свадьбе) - но вернувшийся со службы дядя Володя женился на ней. Опять шептались соседки, а я как верный соратник своего друга - «разведчика» Алёшки из Москвы - не старался закрывать уши: - «Женился этот дурачок, потому что Вера убедила его, что скоро умрёт. А она же ж невеста богатая, машину ему обещала купить. На свои деньги свадьбу справить. Но машины ещё долго Вовке ждать, а чтоб умерла его «молодая» жена, ещё больше. А тем временем Володька крутит романы с молодыми девицами, которые не сегодня, так завтра могут ему дитя родить. Что будет тогда? Вера не отпустит молодого мужа. Уж раз вцепилась, ни за что не отпустит. Дуры эти девки-москвички, что водятся с женатыми мужиками. А Володька просто жене так мстит, за то, что сама когда-то с женатыми водилась».
            Знали бы эти сплетницы, что Вера, действительно, если узнает, может и голову мужу открутить – запросто до смерти доведёт. Или вены себе станет резать прямо на его глазах, как я не раз наблюдал, в четырёхлетнем возрасте живя у бабушки. Запомнилось мне это на всю жизнь. Сейчас я раздумывал, не рассказать ли всё это маме, чтоб она знала, чего ожидать от сестры вскорости. Но что-то меня останавливало. Пришло в голову иное:   
            - Если бы была дома баба Аня, - сказал я, - Она бы нас накормила, при условии, что тёти Веры нет дома.
            - Понятное дело. Но куда нам идти? Мы с тобой сейчас как лиса Алиса и кот Базилио.
            - Нет, мам, ты сейчас как Золушка, выгнанная из дома злой мачехой.
            - Меня Золушкой, когда я заканчивала десятый класс, женщины и называли, зная, как плохо мама меня кормит во период экзаменов.
            - По-моему, она тебя всегда плохо кормила? - уточнил я. – Сама мне призналась.
            - Правда, твоя. Но кто накормит нас сейчас? Может быть к Лиле пойти – она добрая женщина.
            - И тебя любит, - вспомнил я. – Как ни встретит меня, так спрашивает о тебе. А ты знаешь, что про Лилю Степановну писали в газетах. Ты помнишь её дочь Галю – красивую такую девочку?
            - Конечно. Да она уже девушка.
            - Так вот, оказывается она тёте Лиле совсем не дочь, а родила её совсем другая женщина. И подсунула тёте Лиле с её мужем на крыльцо. А у тети Лили с тем дядей не было детей – они её и растили, как свою дочь. А когда вырастили, и Галя поехала учиться в Херсон – вот там её мать родная и нашла. И говорит: - «Доченька, меня же украли у тебя…»
            - Наверное, она сказала, что у неё украли дочь? Но что Галя-то ответила?
            - А Галя её не захотела признать. Говорит, у меня есть мама, которая меня вырастила.
            - Да, Лиля хорошая мать и, если есть чем, она нас накормит, в этом я уверена.
            В дороге я еще рассказывал маме, как у тёти Лили появился свой сын, правда в селе начали болтать, что она его нагуляла не от мужа. И тот мужчина, с которым она воспитывала Галю, бросил её и женился на другой женщине. И там у него появилось сразу двое детей. А тётя Лиля вышла замуж и у неё тоже, кроме Гали, двое детей. Мама слушала, вставляя реплики, но мыслями уже унеслась к женщине, которая, в отличие от моей бабушки, оказалась хорошей матерью даже для чужого ребёнка. И тётя Лиля встретила нас, как-будто знала, что прибыли мы из голодного царства. Сразу поджарила нам яичницу со шкварками, напоила компотом и соками своего приготовления. У неё не было винограда во дворе, а то бы и виноградом накормила.
            Потом я играл с её детьми – Серёжей и младшей Леночкой, а мамы наши разговорились за жизнь. Возвращались поздно. Мама была немного угнетена:
            - Лиля сказала мне, что опять в Днепре холера – сегодня днём по радио передали.
            Эта новость и мне испортила настроение:
            - Это что, мы опять поедем в Москву в переполненном вагоне, и нас опять могут обкрасть?
            - Нет, дорогой мой. Завтра я поеду за билетами и постараюсь достать в плацкартный вагон. Меня немного подучили женщины, когда нас, ехавших в коридоре и обворованных уже, проводник отвёл в плацкартный вагон. В этих поездах, куда стараются набить побольше народу, всё равно имеются плацкартные места. Кто-то просто сдаёт плацкартные билеты или сами кассиры придерживают их для своих знакомых или чтоб продать подороже. А когда наступает момент «хватай мешки, вокзал отходит…» им всё равно их надо продать по такой цене, по какой их люди забронировали. Вот на такие билеты я и рассчитываю. Без переплаты, но в плацкартный вагон. По крайней мере, никто не будет давить женщину с ребёнком, а сядем мы не теснимые пьяными пассажирами, а имея место.
            - Хорошо бы было, - сказал я. И мы помечтали, как прекрасно, когда у тебя есть билеты с местами, на которые уже никто не претендует. Разговоры наши и услышала Юлия Петровна.
            Бабушка пришла в ужас: - Как это ты поедешь за билетами, а как же я? Ведь я не справлюсь с поломанной рукой.
            - Говорила же вам, что Валя обязана за вами ухаживать, раз её муж, сломавший вам руку, не хочет ухаживать сам. И, кстати, внушите ей, чтоб восстановила ту пищу, которую они так мило уничтожили. Я, если даже билеты достану не на послезавтра, а позже, всё равно больше не буду ходить за мясом в ларёк и готовить. Будем с Олегом ходить на Днепр.
            - Так там же холера.
            - Нет там никакой холеры. Это устраивают, как и в прошлый раз, когда мы были здесь, чтоб запихать кучу народа в вагоны, устроить давку при посадке, как во время войны, и тем дать возможность ворам обокрасть их.
            - Тебя тоже обокрали? - Удивилась бабушка. – А мне ни слова не написала в письме. Да ты их матери совсем не пишешь.
            - А что бы это дало, если б я вам пожаловалась? Вы бы мне деньгами помогли?
            - Кстати о деньгах, - сквозь зубы проговорила бабушка, - если ты уедешь так срочно, то от меня не жди тех четырёх сотен, которые я тебе обещала. Отдам только за то, что ты тратила на покупку продуктов. Сотню, не больше. Тем более у тебя их и украсть могут.
            - Сотни мне достаточно на билеты, и в Москве первое время перебиться. Надеюсь, что приготовили?
            - А я надеюсь, что на эту сотню ты Олежке и форму приобретёшь в Москве.
            - Хох! – Мама засмеялась. – Чтоб экипировать моего сына в первый класс меньше двухсот рублей не обойдёшься. Но вы не волнуйтесь – у вас не попрошу.
            С тем и уехала Белка на следующий день покупать билеты. А Юлия Петровна призвала Валентину, и приказала ей идти за мясом, и стоять в очереди – если уж её не пропустят без очереди как учительницу.  И готовить нам с мамой и бабушкой ту еду, которую они уничтожили накануне.
            Тётя Валя сердилась: - Что же я буду готовить вам, а моя семья, что будет есть? Ещё ж и к свекрови надо будет в больницу сходить, и что-то отнести ей. Она ж не ест ничего больничного.
            - Так что ж ты вчера, вместо того, чтоб идти к свекрови в больницу, приплелась на стадион со своим мужем, который как работать, так он болен, а играть в футбол – всегда готов. И сожрал твой прожора всё, приготовленное не тобой, а Релей. Это он так поминки по брату своему устроил за чужой счёт?
            - Имейте совесть, мама, вы же разрешили нам всё съесть.
            - А вам обязательно надо есть так, чтоб Реле, готовившей всё это, даже на ужин с сыном не осталось?
            - Вы же сами сказали: – «Ешьте всё, чтоб Реля не кормила тут всяких кавалеров, да соседских мальчишек – Вовку с Лёнькой».
            - Хорошая вы, тётя Валя, учительница, - съязвил я, - если по велению бабушки лишили не только нас ужина, а ещё будущих своих учеников объели. Представляю, как на уроках у вас дети в обморок будут падать.
            - Вот же Реля выучилась на медсестру, так и сына своего выучила – всех обиженных жалеть. А сестру не пожалеет. Как моя свекровь надеялась, что Реля приедет, и поможет мне сделать ремонт в её хате, а она отказалась.
            - Ты думаешь своей головой? Почему это Реля – городская жительница, - возмутилась Юлия Петровна, - к тому же много работающая, должна делать ремонт твоей свекрови? Да ладно бы Лариске это предложили, да за деньги – та хоть на стройке трудится. Но Реле – измученной работой и уходом за мной – с какой стати?
            - Так баба ж Уля как раз с дальним прицелом это Реле предложила. Наш покойный Николай был влюблён в Релю, и предлагал ей жениться. Вот бабка Улька и хотела посмотреть на будущую невестку – как она в работе?
            - Ну, нахалы! – Юлия Петровна даже покраснела от негодования. – Это что вам – крепостное право? Как-будто Реля раба вам какая. Они без её согласия уже женят на своём, дышащем на ладан, вечно выпившем сыне. Что это за фокусы, Валя? Это ты что ли подговорила свою свекровь выдать такое Реле?
            - Не я, а Витька вместе с покойным всё это ей втемяшивали. А вы не вздумайте Реле это передать. Потому что она уже ответила Ульяне так, что та за сердце схватилась. Колька уже на том свете, а баба Уля похоже вскоре за ним направится. Мне врачи сказали, что совсем мало осталось – не больше шести месяцев. А вы сердитесь, мама, на тяжко больного человека.
            - Ладно, Валя, иди за продуктами и готовь обед нам, потому что Реля вернётся из Херсона вечером жутко усталая – ты же знаешь, как в очередях за билетами стоят люди.
            - Не знаю, бо не езжу так, как ваша Реля или Лариса. Лариска так каждый год приезжает. Стонет, что билеты трудно достаются, а не пропускает ни одного года. Но никогда не привозит тех харчей, как Реля, а всё едет и едет.
            - Так вы Ларисе и скажите, тётя Валя, про сгущёнку и тушёнку, - снова я вклинился в их беседу. – А что мама привозит, так вы то с удовольствием съедаете, а потом ещё ругаетесь с ней. Это бессовестно так поступать. И навязывать маме ненужных ей женихов. А бабе Уле приставать к маме, чтоб она ремонт в её домине делала. Ведь жить там будете вы, тётя Валя. Значит, вам и дом в порядок приводить. И деревьев надо вокруг насадить, как мама когда-то сады насаживала по Украине, и вы тоже возле своего дома высадите.
            - Вот Реля воспитала сына. Яйца уже курицу учат. Но ты маме своей можешь нравоучения читать, а я пошла за продуктами в магазин и на рынок наш.   
Тётя Валя сходила к ларьку, и с трудом добыла мяса – за бабушкины же деньги. И борща наварила и котлеты сделала, правда к обеду была как выжатый лимон. Даже есть, не смогла то, что приготовила: - Не удивляюсь на Релю, что побежала тогда сразу купаться, не успев поесть. Я готовлю еду в летней кухне, где не так жарко. А в вашем коридоре готовить просто ужас, потом надо весь дом проветривать, иначе задохнёшься.
            - Вот видишь. А вы пришли и сразу всё слопали. А она, возвращается с Днепра в надежде, что сейчас поест и сына накормит, и ничего не находит дома, кроме грязной посуды.
            - Так вы же нам разрешили, мама, хотя теперь я понимаю, что чем-то хотели Реле насолить. А получилось, что опозорили меня, соседей, Витьку, потому что он, из-за крика Рели, попал в свои ворота, и его потом побили мужики, ще ж оговорили: - «А не надо много есть, если хочешь выиграть». Там же и ребро ему сломали, потому что всю ночь ворочался и стонал.
            - Это хорошо. Будет теперь знать, как мне тяжело, с переломанной рукой.
            - Вот люди удивляются, мама, как вы разрешили нам съесть всё, что Реля наготовила не на один день. Так и говорят, дочка из Москвы ей всё делает, ухаживает как за малым дитём, в Берислав возила, чтоб гипс поправили. А Петровна учудила – всё, что в доме было, всё гостям скормила. И ещё обсуждают, что Реля правильно сделает, если обидится и больше не приедет к вам.
            - Ещё как приедет. А Олежку ей, куда на лето девать?

                Глава  22

           - Всё, бабушка, - заявил я, отрываясь от малины, которой лакомился после тёти Валиного обеда, - больше мы к вам не приедем. Мама говорит, что деньги, которые уходят на поездки сюда, лучше потратить на поездки по красивым городам России и Украины. Ну, может ещё Прибалтики.
           - Ох, размахнулась твоя мама. Поездки по городам и красивым местам больше денег возьмут, чем приезд тебя сюда. Конечно, если только Домас вам поможет, но что-то я не очень ему верю. Небось, уехал и забыл – мало ли таких Релей ему на пути встречалось.
           - А вот и нет, - начал заводиться я. - Маму он искал много лет. И теперь уже до самой смерти будет с ней, - чуть не проговорился, что проживёт дядя Домас немного лет, но вовремя вспомнил, что об этом не надо никому сообщать. Хотя бабушка знала об умении мамы предвидеть, слышала, что некая Нина умерла, как мама и предугадала. Тётя Валя тоже загодя узнала, что её деверь Николай умрёт раньше, чем завладеет домом бабы Ули – своей матери. И вот же умер. Но всё равно говорить о судьбе Домаса нельзя. Тётя Валя и Юлия Петровна лишь обрадуются, узнав, что Белке моей выпало столь непродолжительное счастье.
           - Ну, уж и до смерти, - засомневалась тётя, словно пытаясь выудить из меня секрет. – Такой красавец найдёт себе женщину и в Казахстане, куда они поехали, и где хочешь ещё.
           - И не надейтесь! Когда-то моя Белка в детстве, во сне, когда бабушка её обидела, послав за водой ночью к колодцу (а идти надо было через кладбище), где она чуть не свалилась в вырытую для другого человека могилу… - начал рассказ я издалека, но тётя Валя перебила меня:
           - Это где же мы жили, мама, что надо было идти за водой через кладбище? Не там ли, где вы председателем колхоза были? Да не на одно село, а на целых пять – маленьких. И за что же сердились вы на Релю, в том странном колхозе? Я тогда маленькая была – ничего не помню.
           - Именно там я готова была вашу няньку съесть с потрохами. Ты маленькая, Лариса тоже кроха, и притащила вас обоих Реля в то село, где я комиссию принимала. Я тогда им хорошие посиделки устроила за роскошным столом. И вот сидят восемь мужчин из Райкома и Области, веселятся, выпивают, и вдруг вваливается Релька в ободранном платье… Как она потом мне объясняла, что вас – тебя и Ларису отец закинул на высокую печь, а ей пришлось снимать вас оттуда, иначе бы вы свалились оттуда…
           - Вот это я немного вспоминаю, как она с печи нас снимала. А мы ж ещё и голодные были, бо долго там сидели и тряслись от страху, а дома есть нечего, вот она и повела нас в то село, где вы гуляли. Но за что же тут сердиться. Она же нас спасала, иначе бы отец в тюрьму загремел.
           - Я об этом тогда не думала, да и не жалко было бы Олега – деда твоего Олежка - за детей в тюрьму посадить.
           - Ну да! – Возмутилась тётя Валя. – Значит не жалко, чтобы и мы с Ларисой погибли? Хороша мать, что о детях не думает, а лишь бы гулять. Так вы, может, и Релю наказали, что нас спасла, послав за водой через кладбище?
           - Что вас спасла, - сказала быстро бабушка, - я была рада. Потому что если бы посадили вашего отца, то и меня бы не пожаловали – прогнали бы с работы и судили, за то, что председатель шикует, а колхозники голодные ходят. Много было жалоб тогда на меня. Да и за ваши бы смерти подёргали. Стране, перенёсшей жуткую войну и потерявшей много людей, нужны были дети, а тут вдруг столько смертей в одной семье – и меня могли посадить.
           - Так за что же вы Релю к колодцу погнали ночью? Если бы она свалилась в вырытую могилу, то и за неё же пришлось бы отвечать.
           Бабушка долго смотрела на тётю Валю, придумывая, что сказать. И будто рассердившись на неё за ненужный ей вопрос, ответила очень хитро:
           -  А за то, что она моих поклонников разогнала. Видела бы ты, как лихо она это сделала. Не кричала. Как она вчера на стадионе пошумела немного, а от её гнева команда проиграла. Но гнев её, видно, и втихую действует. Мои гости быстро сели в две машины, и поехали к своим жёнам. Вот ещё кто на меня жаловался – жёны моих поклонников.
           - Хороши поклонники у вас, если в голодные времена приезжали и обжирали простых людей, которые работают, не разгибая спины. Вот из–за этих людей Реля, видно, и сердилась на них. И как им потом не поплохело? Не болели они после гнева дикой сестрицы на них?
           - Ты на себя-то тоже не навлекай всякие болезни. Она и на тебя ведь вчера сердилась.
           - Надеюсь, она сменит гнев на милость, как увидит, что есть теперь что поесть. Но ты, Олег, что-то рассказывал про маму твою и этого Домаса, который её так долго искал. Как это было?
           - Бабушке я уже рассказывал, что случилось после того, как мама чуть не осталась на том кладбище насовсем. Бабушка, расскажете? А то меня мальчишки зовут на Днепр идти.
           - Вот ты удумал, там же холера!
           - Холера не дойдёт до тех мест, где мама моя купается – это проверено.
           - Она у тебя что ещё и святая? – решила подколоть тётя Валя.
           - Наверно, если вас спасала не раз. Если бы мама была как все, и вы и тётя Лариса уже не жили бы на Земле. И всё никак не додумаетесь хоть раз отблагодарить маму за спасение. А наоборот доводите её до гнева. Так что я согласен с мамой лучше нам не приезжать, чем она будет огорчения получать от родных.
           - Ну, спасибо, Олежек, так ты маму свою настраиваешь? Значит, пусть она забудет всю свою родню и не приезжает больше сюда?
           - А что делать? Вы ведь в мамины приезды больше смотрите, что она привезла вам, а не что сама приехала. Как в яслях дети - дай, а не дашь, сами возьмём. Мама едет к вам отдохнуть немного от работы своей, а попадает на «новую работу». И уезжает нервная вся. Мне кажется, ей  будет спокойней, если удастся купить путёвку, и мы поедем куда-то, где нас встретят, покормят хорошо и в экскурсии сводят и отдохнуть дадут. А дядя Домас обещал нас возить в эти путешествия. Он говорил, что хочет посмотреть мир мамиными глазами. Мама ведь много знает не только о Москве по книгам, но о других городах в России и Украине. Даже историей древности мама ещё дядю Юру – поляка - удивляла. А ведь он – дипломат и уже много ездил по всей Европе и даже Азию посещал…
           - Ты нам не о дяде Юре, а о дяде Домасе рассказывай, - улыбнулась тётя Валя, но её прервала бабушка. Она была очень рассержена – будто у неё украли пирог, который бабушка никогда не пекла:
           - Вот так бы и сказал, что дядя Домас будет вас везде возить. Представь, Валя, я думала, что этот литовец в меня влюбился, а он, выходит, ждал приезда Рели. И уж как она появилась, всё – больше Петровна не существует, с Рели глаз не сводил. И всегда так, Релька уж не первого жениха у меня уводит.
           - Мама, не говорите глупости. Реля мне рассказывала про вашего Ивана, который приехал свататься к вам, когда Дикарка наша оканчивала школу, и он хотел её приодеть, видя, что девушка одета хуже некуда, особенно в сравнении с модной матерью, и даже планировал её дальнейшую учёбу.
           - Вот потому я и не захотела выйти за него замуж. Рельку он вздумал учить, вопреки моему желанию.
           - Ну, нет, мама. Вы же тогда ещё не дали отцу развод, хотя он просил, так что были ещё замужем. И нечего валить на Релю, что она у вас жениха отбила. Себя ругайте.
           - Вот ничего от вас не скроешь. Всегда вы с матерью спорите, всё пытаетесь разоблачить меня в чём то. Да, мне пришлось отказать Ивану хоть и не из-за Рели, но я считала, что из-за неё вот и злилась всегда.
           - Из-за этой злости мама и хочет уехать от вас, - я опять заглянул в окно, со стороны малины.
           - Как, ты ещё не ушёл к Днепру? – удивилась тётя Валя.
           - Вы же говорили, что там холера. Что же вы хотите, чтоб  я заболел перед отъездом и наверно умер здесь?  - Возразил я, немного ошеломлённым родственникам.
           - И что? – Рассмеялась бабушка. – Похороним. У нас на кладбище много места.
           - Вот так вы наверно и маму мою похоронить мечтаете всю жизнь, хотя от её помощи не отказываетесь. Трудно бы вам, наверно, было скрывать свою радость, идя за гробом дочери. И в обморок падать для вида. Но сначала сшили бы себе весёленькое траурное платье из гипюра, что у вас давно припасён на этот случай.
           - Это мне Вера подарила свой гипюр, обещая, что она раньше меня умрёт. Только думаю, что жить она будет долго. Ты не спрашивал на этот случай у своей мамы? Реля у нас умеет определять тех людей, которым жить осталось недолго. Вот и Николаю вашему, Валя, ещё три года назад она сказала, что жить ему недолго – это ещё когда он со скалы и не думал прыгать.
           - Чего ж Реля мне-то ничего не сказала? – удивилась тётя Валя. – А мне мама твоя не нагадала чего плохого? – Это уже ко мне.
           - Вы будете жить долго. Ещё мучителя вашего – дядю Витьку  переживёте – это я вам говорю. И мама не «нагадывала» Николаю быстрой смерти, просто сказала, что не жить ему в доме бабы Ули. А тётя Вера – я чувствую это – умрёт не скоро. Она ещё намучает дядю Володю, и силу из него повыкачивает.
           - Ну, сынок у Рели. Прям как она предсказывает. И всё же верно. Не жить теперь Николаю в доме своей матери. Да и Ульяна улеглась в больницу и не собирается оттуда выписываться. Я, говорит, уже и гроб себе заказала. Даже сказала кому, чтоб тот дядька гроб не присвоил.
           - Значит, Валя, надо тебе в доме свекрови делать ремонт и переезжать к зиме, потому что ютиться зимой в цыганской хатке вам будет сложно. А у Ульяны всё налажено, кроме разве грязь она там развела несусветную.
           - Мне она тоже сказала, мама, чтоб убиралась и переезжала. И если даже она выпишется из больницы, то надо же за ней ухаживать. Она даже в туалет сама сходить не может.

                Глава  23

           На этих словах тёти Вали, я рванул со двора, как на самолёте, правда, недалеко. Заглянул к Вовке с Лёней, думая позвать их в кино. Оказалось, они только пришли от своей бабушки, живущей на другом конце села и были сытые и довольные, потому согласились. Билеты на детские сеансы стоили десять копеек, так что мне было не сложно взять всем троим – мама оставила мне денег на столовую, если дома не случится чего поесть. А перед фильмом мы угостились ещё мороженым, которое иногда продавали недалеко от клуба прямо из машины с холодильником. Мороженое привозили то ли из Каховки, не то из Берислава. Но детям всё равно было откуда – они и на фильмы-то бегали, чтобы полакомиться мороженым. Иные так «загружались» им, что потом в кино не шли – отогревались под солнышком. Но мы с братьями знали норму, и ели так, чтоб и на билеты хватило. К тому же ещё, чтоб и фильм досмотреть, а не выскакивать в «сортир», как называл это учреждение Вовка. Самое интересное, что фамилия у моих друзей была Звонарёвы. И почему-то старший брат, если меньший вдруг начинал ёрзать во время сеанса, всегда спрашивал у Лёньки: - «Зазвонило?» Под это звонит или нет, мы, перешептываясь, посмотрели фильм про Валю Котика – партизана, который наглядно «преподал нам урок мужества». Так говорил иногда дядя Домас, обсуждая военные фильмы, если ходил со мной на детские сеансы ещё до приезда мамы. Он шутил тогда, что не было у него сына, и вдруг появился, так что ему теперь нужно понимать фильмы, которые нам удавалось посмотреть. Кстати сказать, Вовка с Лёней с удовольствием составляли нам компанию. Дядя Домас и их с вниманием выслушивал, даже если они говорили на  украинском языке.
           Потом братья снова поспешили к своей бабушке на ужин, а я отправился к автобусной остановке выглядывать маму, чтоб первым узнать, долго ли нам жить ещё у «Петровны», которая любит всех своих дочерей, кроме неё. Однако я не знал на чём мама приедет – на автобусе или на «Ракете». Встретив очередной автобус без мамы, я понёсся на пристань, чтоб проверить сходящих пассажиров с «Ракеты». Потом снова на автобусную остановку. И опять на пристань. На второй раз заметил, что возле причала в небольшой заводи у пляжа купались знакомые мне ребята. Зазвали и меня. Поскольку плавки был на мне, то ненадолго составил им компанию. Заодно и к «знакомой» шелковице заглянул, ягодой подкормился. И снова «вертолётом» вверх по дороге на автобусную остановку. И сразу увидал, как из подъехавшего автобуса выходит мама, похоже, довольная своей длительной поездкой.
           - Ты взяла билеты? – спросил я.
           - Не достала, хотя и выстояла у касс несколько часов. И думала, уже придётся уезжать не солоно хлебавши, как встретила своего бывшего одноклассника. Он когда-то был в меня влюблён. И, разумеется, он достанет нам билеты, если мы с тобой соберёмся послезавтра и подъедем прямо к отправке поезда часа за два. Он даже при мне эти билеты заказал. И я уверена теперь, что они будут.
           - Тогда и я уверен, раз ты уверена. Надо ехать нам, а то мы загулялись. Мальчишки спрашивали меня про школьную форму, а у меня ведь и нету ещё. Надо мне форму покупать. Кто-то говорил, перед занятиями в школе в детских магазинах не протолкнуться.
           - Я тоже слышала, но боялась заранее, без примерки, тебе покупать летом. Теперь вижу, что не зря – ты очень вырос. Днепр и знакомство с Домасом тебя очень вытянули.
           - А денег у нас хватит? Бабушка грозилась, что не даст обещанные четыреста рублей.
           - И ладно! Как-нибудь выкрутимся. В крайнем случает у подруги своей Василисы займу.
           - Точно, тётя Вася обещала мне, что если у нас не будет денег, то она поедет с нами в «Детский Мир» и купит мне форму сама.
           - Мне даже неудобно – при богатой матери, которая как скупой рыцарь прячет деньги в сберегательной кассе, одалживаться у чужих людей. Правда, Василиса не совсем мне чужая. Она для меня лучше моих родных сестёр. Придумала, что я ей помогла забеременеть.
           - Как это?
           - Мистика какая-то, но она прочитала мои стихи, где я пишу о том, как трудно жилось в детстве. И когда Василиса ездила в Париж, зашла там в русскую церковь, и обратилась там к Богу с жалобой, почему такой матери, как Юлия Петровна Бог дал столько детей. А ей, которая детей любит, и заботилась бы о них, не даёт. При этом у неё на груди были мои стихи. И там же в церкви молился русский мужчина, который не мог никак жениться. Они увидели друг друга и влюбились. Оказалось, что и работают в одной системе. Поженились и вот сейчас тётя Вася – твоя соседка - носит под сердцем дитя. И как, хотела бы я знать, она беременная, поедет в «Детский Мир»?
           - Поедет, - сказал я. – Она же, наверное, и для своего малыша хочет что-то купить… А тётя Валя вернула то, что они вчера у нас съели. Правда, больше половины, как определила бабушка, унесла к себе домой в судочках для еды. Но и нам что-то оставила. Пойдём сейчас дома поедим.
           - Да что ты! Я даже не надеялась, что Валя восстановит хоть часть уничтоженной еды. Переживала там в Херсоне жутко, что ты голодный тут, хоть и дала тебе денег на столовую. Но ведь она могла быть закрыта. И каждый пирожок, который я там покупала, стоя за билетами, был мне упрёком. Вдруг ты оголодал?
           - Вот и зря беспокоилась. В столовую я не ходил, а деньги, когда пообедал дома, истратил на кино, куда мы с Вовой и Лёней сходили, и на мороженое нам. Ты не заругаешься?
           - Зачем же ругаться, если ты, быть может, так попрощался со своими друзьями, с которыми, если мы решили не ездить сюда, можешь не увидеться больше, - говоря об этом, мама открыла калитку, и мы вошли во двор к Юлии Петровне, которая сразу надулась, услышав мамину реплику.
           - Хорошему же ты ребёнка учишь. Чтоб он к бабушке не ездил? Ты не слушай мать, Олег. А к бабушке приезжай, я тебе и деньги буду высылать для этого.
           Я удивился - неужели бабушка, пересилив жадность, будет высылать мне деньги? Её так может «инфаркт хватить», как бабу Улю – свекровь тёти Вали. Лучше уж пусть живёт со своими деньгами на сберкнижке. Белке видно тоже не хотелось расстраивать бабушку Юлю такими тратами, но сказала чудно:
           - Вот спасибо, мама. Вы уже столько «прислали в кавычках»  нам с Олегом денег, что скоро мы будем купаться в них. Может быть, сейчас дадите ему на форму для школы? Я вам уже озвучила цифру. По самым скромным подсчётам, это обойдётся нам в двести рублей.
           - И не думай! У меня через четыре дня будет начисление процентов, а я буду деньги снимать с книжки? Глупости! Вот, если вы останетесь ещё на недельку, тогда получите.
           - Это сколько ж вам набежит на двести рублей? Шесть? Так я отдам вам эти шесть рублей, вы их положите на сберкнижку. Или вычтите сразу с нас эти шесть рублей. Снимите не две сотни, а сто девяносто четыре рубля, - насмешливо говорила Белка.
           - Ты издеваешься? Выставляешь мать скупым рыцарем? Я имела в виду не сберкнижку – мне с моей рукой не дойти до сберкассы, если только вы меня не довезёте на чём-нибудь.
           - Вот тебе раз! – удивилась мама. – До остановки автобуса с рукой без гипса мы с вами дошли, ещё потом по Бериславу сколько ходили по магазинам, уже с гипсом? Купили вам сахару-песку, и Релька всё это таскала потом, как кляча. А до сберкассы вы с почти уже вылеченной рукой дойти не сможете? Да, ладно, мама, пустое говорить-то. Пошли лучше отведаем, что нам там сварганила из еды наша прекрасная учительница младших классов? Как бы не отравила.
           - Не бойся, мама, я уже ел тёти Валин борщ. Как видишь живой.
           - Это мама твоя издевается над бабушкой и твоей тётей Валей. Хоть бы пожалела сестру. Та живёт, как на вулкане – вечно ждёт от своего ненормального мужа тычков.
           - Если бы ко мне мужчина хоть раз приложил пятерню, я бы у него живого – один за другим – пальцы бы повыдергала. А уж на стадион бы с ним после этого не пошла точно. И не скармливала бы ему те харчи, которые кто-то готовил, совсем не для них. Или Валя и пришла с той целью, чтоб Витьку накормить моим варевом? Я их шуганула по приезду от, привезённых для ребёнка, да и для вас, орехов. Так Валя решила, что если Витька умнёт всё съестное в доме, тем  душу свою успокоит?
           - Больно мудрёно говоришь. Пошли ужинать, - бабушка встала со своей скамеечки и... – Ой, Вера едет к нам с Володей, вон мчатся на мотоцикле. Интересно, что это они пожаловали? Уж, не на Валину ли стряпню прикатили?
           - Какая-то цепная реакция у родственников. Все почему-то стремятся меня объесть. Но я вроде как не съедобная. Горькая сейчас, как рябина до заморозков. Может Вера хочет меня сейчас холодом обдать, чтоб доспела? Или ей захотелось извиниться, что не накормила нас с Олегом вчера?
           Но тётя Вера с ходу набросилась на маму с упрёками: - Ты чего разболтала, по всему селу, что Володя изменяет мне? Почему сама мне вчера в глаза не сказала? Cyчкa поганая! Крутишь тут подолом во Львово, всех порядочных мужчин с ума свела.
           - Вера, опомнись, что ты несёшь! – Немного опешила моя Белка. - Ты ничего не спутала? Не свои ли геройские похождения с мужчинами мне приписываешь? Я тут ни одного женатого к себе не подпустила, хотя были желающие. А ты чего, Володя, за забором прячешься? Или не знаешь, кто твоей жене про тебя чего рассказал?
           - Так Валя же и сказала мне сегодня, когда мимо моего двора шла, - ответила за мужа тётя Вера, - что ты видела на пляже, как мой муж за какой-то девкой – тоже московской – ухаживает. А Вале кто сказал, спрашивается? Ты, она мне на тебя указала.
           - Тёте Вале моя мама ничего никогда не говорит о проказах ваших мужей, - вмешался я. – Тете Вале мог сказать её Витька, когда возле речки увидел их с какой-то девушкой. Он тогда ещё пальцем показывал своим дружкам, и они смеялись обсуждая: - «Смотрите-ка, как молодой муж недолго был верен своей жене…»
           - Правда, Вера, - вмешалась вдруг бабушка. – Мне тоже сегодня Валя, когда была здесь, говорила, что это Виктор ей принёс такие «Вести от Днепра». А Реля в первую бы очередь мне сказала. К сожалению, сестра у вас такая, что всё терпит молча. Может, ты извинишься перед ней?
           - Вот ещё! – тётя Вера мотнула подолом своей широкой юбки, и направилась к калитке, где её муж держал наготове мотоцикл. Они тут же уехали.
           - Вот, мама, а вы говорите, что Валя меня не отравит. Видали, какую свинью мне подложила. Ей Витька, наверно, все уши прозвенел о Володиных изменах. Тот, демонстративно, как мне показалось, ухаживал за одной из девиц-близнецов, которые утверждают, что они москвички. Прямо будто мечтал, что Вере доложат. Она же ему обещала скоро умереть. Так он, видно, ускоряет её похороны.
           - И напрасно. Как сказал нам с Валей твой сын, она долго ещё будет пить кровь из своего мужа. Но к тебе она приезжала с упрёками напрасно. Только себя унизила. Завтра же пойдут по селу сплетни. Уж ей перемоют косточки и тебе заодно. За что? Не делай глаза такими большими. Ты «увела», как вовсю болтают, самого красивого мужчину из приезжавших убирать урожай. А этого местные красавицы не прощают. А ты что думала? Тебе будут лишь улыбаться?

                Глава  24

           Как проходило дальше наше с мамой проживание у бабушки, пока мы не уехали от  неё, даже вспоминать не хочется. Конечно, бабушка сердилась на маму, что Домаса у неё «отняла», всё это было мне не очень понятно и совсем неприятно. Как умудрилась стареющая Юлия Петровна (хотя она себя считала весьма молодой в шестьдесят лет) влюбится в молодого мужчину – Домасу ещё не исполнилось и сорока лет? К тому же и литовец, и я сразу ей объяснили, что Домас давно любит мою Белку – искал её по всему Союзу и вот, наконец, нашёл. И ждёт с нетерпением её приезда, как ждут долгой и суровой зимой появления весны, солнца и зелёных листьев, цветов. Всё это – по очереди и каждый по-своему – мы объясняли Юлии Петровне, которая, после знакомства с Домасом, вдруг начала отчаянно краситься, накручивать локоны, но наши объяснения видно не укладывались у неё в голове.
           Понять не могла старушка, что, если бы дядя Домас с ней и сошёлся, а такое бывало (даже в этом селе встречались неравные браки) ничего хорошего бы не получилось. Я даже не сравнивал их с тётей Верой и дядей Володей – у тех разница в возрасте не более десяти лет. Бабушка же была старше Домаса больше чем на двадцать лет. Помнится, мама говорила, что Юлия Петровна всё время преуменьшала свой возраст. С такой молодящейся женщиной, да ещё с заскоками, как у моей бабушки, дядя Домас быстро подвинулся бы умом. Так что прожил бы не пять, предсказанных мамой, лет, а много меньше. Даже если бы она была моложе, тоже недолго бы прожил.
           Я говорю, сошёлся, потому что Домас и мама так и не поженились. В Литве у Домаса была дочь психически больная. И мама не желала везти меня к такой сводной сестре. А Домас не мог оставить глубоко несчастного человека, хотя, там где он жил, было кому за ней присмотреть. Но отец, есть отец, как и мама моя была хорошей матерью.
           Так что пожениться они не поженились, но сделали друг другу эти пять лет сказочными. Дядя Домас приезжал к нам в свои отпуска и праздники. Мы тоже ездили в Литву и вместе путешествовали. Плавали по Волге, и по Днепру. И так были счастливы все трое, что я не заметил, как эти пять лет пролетели. Опомнились лишь тогда, когда больная дочь устроила дяде Домасу аварию с машиной, и он, спустя год, приехал к нам в Москву лечиться (а фактически умирать). Мама, конечно, сразу устроилась работать в ту больницу, куда залёг дядя Домас, и потом работала там долго, даже когда дяди Домаса не стало. Я тогда подозревал, что он умрёт в Москве, и Белка будет сильно страдать. Но братья дяди Домаса «смилостивились» над ней и братом, и увезли его умирать на родную землю. Несколько раз он звонил нам по телефону, и просил меня беречь Белку. В тот день я понял, что стал взрослым – кончилось детство золотое. Наступил момент, когда я должен отвечать не только за себя, но быть матери помощником. Хорошо бы ещё помогать и деньгами, но как, когда ещё и паспорта нет? Без паспорта работать в Советском Союзе нельзя. Может где-то и получится, в Украине, например, где детей охотно брали на работу в полях летом, а в Москве нет. В столице нашей родины детей берегли – брали работать летом только по достижению шестнадцати лет, когда уже и паспорт имеется.
           В этот же год, когда умер дядя Домас, пришлось нам хоронить и тётю Настю – мать моего школьного друга Алёшки. Вообще-то тётю Настю мы как раз хоронили гораздо раньше, когда дядя Домас только прибыл в Москву, и лёг в клинику института имени Бурденко, куда Белка и устроилась работать. И в это время ей пришлось разрываться между институтом, где лежал дядя Домас и похоронами тёти Насти. И она не говорила ему – я в этом уверен - что с тяжёлым сердцем хоронит подругу. За шесть лет нашей с Лёшкой учёбы в школе мама и тётя Настя успели подружиться сильнее, чем они – и мама и тётя Настя - дружили с родными сёстрами.
           С Алексеем мы подружились ещё в первом классе, и только после последней поездки к бабушке, когда она выявила всю свою ненависть к моей маме, я стал замечать, как его бабушка относилась к своей дочери – тёте Насте. Простая Арина Родионовна, не знавшая не только свою тёзку, но и Пушкина, чей памятник стоял в пяти минутах ходьбы от их дома. Думаю, за свои годы проживания в Москве она не раз ходила около этого памятника – возможно и в молодости на свидание. Ну, Пушкин и Пушкин, а чем он славен – даже сказок его - не знала, не то чтоб рассказать дочерям, а потом и внукам. Моя Белка, из которой сказки Пушкина как орешки золотые выскакивали, всегда развлекала сказками в детском саду детей – и малых и больших – за что и обожали её воспитанники. Так что в своё время она была жутко потрясена, узнав, что Арина Родионовна не знает, кто такой Пушкин. Ну, допустим «в школах она не обучалась…» - времена были суровые и «тёмные». Но две её дочери – старшая Вера и младшая Настя – могли ведь в школе узнать о поэте и многих других. Так почему же ни одна из них не рассказала матери, чей памятник стоит недалеко от их дома? И что вырастила Пушкина сказочница Арина Родионовна, её известнейшая на весь мир тёзка.
           И вообще – как установил далее я – всё больше знакомясь с роднёй своего друга, в этой семье очень многое перекликалось с семьёй моей бабушки Юлии Петровны. Хотя моя модная, заглядывающаяся ещё на молодых мужчин, бабушка, очень отличалась от совсем не модной своей московской сверстницы. В одежде двух женщин была огромная разница. Юлия Петровна одевалась вызывающе, умудряясь поспевать за модой живя в Украине. Казалось, у москвички Арины Родионовны было больше возможности одеваться красиво, хотя бы и дёшево, как это делала моя Белка, даже без знакомств в магазинах. Но бабушка Алёши одевалась всегда просто, как монашка.
           Серая преимущественно одежда, ничем не выделяла её из массы женщин, которые посещают церковь. И обязательно платок на голове – зимой и летом. Я не видел и не мог представить, приходя к моему другу, какие волосы у Арины Родионовны. А в церкви и монастыри, действующие, мы с мамой и с поляками заглядывали ещё до школы. И я таких богомольных женщин сразу определял. Неброская одежда, спрятанные под платком волосы, в глаза людям смотрят очень недолго, ищут взором иконы, чтобы перекреститься. Женщины эти, как мне казалось, когда я видел их в Подмосковье, очень божественные, и видимо очень справедливые. Бога любят, значит, и родных своих не обижают. Но при более близком и довольно длительном знакомстве с Ариной Родионовной, я понял, что по отношению к своим первым, довоенным дочерям, московская бабушка моего друга Алексея ничем не отличается от моей украинской бабушки – Юлии Петровны. Обе они, по каким-то неведомым мне причинам, безумно любят своих первых дочерей, и в угоду этим эгоисткам угнетают вторых.
           Старшая дочь Арины Родионовны, которую тоже звали Вера, окончившая школу в Москве, но вышедшая замуж в город–спутник Москвы – Жуковский, была очень любима своей матерью. И эта материнская любовь (почти как у моей бабушки) сгубила потом тётю Настю. Заставила её раньше времени уйти из жизни. Так Белка моя и заметила бабушке Алексея,  в гневе. Правда мама и себя немного винила в смерти подруги – не уделила тёте Насте внимания, когда той потребовалось.
           А как уделить, когда сама одна растит ребёнка, которому тоже внимание нужно. И первой нашей учительнице – Галине Николаевне помочь надо. Белка помогала, сопровождая наш класс в походах по всем музеям и даже в Третьяковку. Билеты кто доставал? Белка. Билеты, путёвки в ту же Третьяковку на весь класс. Экскурсовода детского нужно было выбрать, который бы не просто поводил по залам, а так рассказал, чтобы запомнилось на всю жизнь. В Третьяковской галерее все экскурсоводы были хорошие, но Белке удавалось свести нас с самым лучшим. Тётя Настя удивлялась тогда, как Белка могла, работая в больнице, после тяжёлых смен и в праздники и в воскресенье, умудряться ходить с классом по музеям и театрам. Могла. А когда мы подросли и в Планетарий ходили, вот там был полёт фантазий.
           Поэтому, наверное, Галина Николаевна - первая моя учительница - и говорила вообще, что такого класса (с умными детьми и хорошими, с некоторым исключением, родителями) у неё, в её большой практике ещё не было. Правда работала она со своим мужем-военным всё больше в маленьких городах. Поэтому походы с классом по музеям воспринимала как подарок судьбы и смотрела почти как ребёнок – с восхищением. И позже говорила, что, пожалуй, на нашем выпуске стоит закончить преподавать, чтоб у неё осталось только хорошее впечатление, и чтоб потом её ученики, окончив школу, приходили к ней в гости, как к первой учительнице. И мы тогда хором обещали, что будем приходить.
           Правда, я не был твёрдо уверен, что смогу встречаться с нашей учительницей после школы в первые годы. Мне довелось беседовать у нас во дворе с бывшим лётчиком, который часто ковырялся там в своей машине. Он чинил машину, а я подавал ему инструмент, и мы говорили. О чём? Ну, разумеется о лётных делах. Он мне рассказывал о своих полётах, о небесных загадках. Я признался ему, что мечтаю стать лётчиком. И тут выяснилось, что лётных училищ в Москве нет. Придётся мне, если мечта не покинет меня, уехать от мамы в другой город и во время учёбы мне не удастся часто к Белке моей приезжать, а значит (думал я) и к Галине Николаевне.
           За неоднократную помощь в починке машины бывший лётчик и подарил мне шлем – как раз по моей голове. Советовал только не носить в школу, а то украдут. Я и не носил – вообще на улицу в нём редко выходил, чтоб ребята не завидовали. Этот «шлём» был у меня как талисман – залог моего поступления в лётное училище. Только где искать это училище? Бывший лётчик советовал пока не морочить себе голову – подрасту и найду. К моему окончанию школы, быть может, новые училища откроют… Было бы хорошо…
           Об этой своей мечте я мало кому говорил – разве что самым близким  друзьям. А так хотелось, признаться, огорошить Галину Николаевну, что когда-то я стану летать, если конечно поступлю в лётное училище, да ещё и закончу его. Но учительница – это я чувствовал – стала бы отговаривать меня от мечты о небе. Она женщина и как моя Белка боится, наверное, летать? Впрочем, как раз мама летать не боялась – она боялась за меня, но не говорила пока об этом. Крылья мне не стала подрезать, и когда я вырос, был очень благодарен моей маленькой маме за это. Но благодарить Белку, это я знал, буду спустя годы, а пока я был благодарен за то, что как сказала, что не будем больше ездить к бабушке, так мы и не ездили в те края (хотя с Днепром я расстался с сожалением). Теперь свободные деньги уходили на поездки по замечательным местам Советского Союза, а их столько, что объехать всё просто невозможно. Правда, тут надо признаться, устраивать эти поездки очень помогал дядя Домас – большую часть денег вносил он. И считал, что поездки эти полезны мне, как будущему лётчику:
           - Посмотри на Землю-матушку сначала снизу, прежде чем ты увидишь её с небес. А когда начнёшь летать, то тебе будет не до того, чтоб по Земле ездить, за редкими исключениями, - так предсказывал он, и я был благодарен нашему с мамой другу за это.
           И ещё дядя Домас расспрашивал меня: - Учителям и друзьям рассказываешь о своих путешествиях? Надо о том, что ты увидел говорить – тогда крепче ты запомнишь. А ещё лучше записывать, как наша мама. У Рели я читал замечательные зарисовки. Жаль, что её рассказы не печатают, но такая наша система, которую, впрочем, ты будешь вспоминать с большим удовольствием, если тебе удастся выучиться на лётчика. А твоей любимой учительнице купи хороший букет, когда пойдёшь в школу. Мама твоя не любит цветы в букетах – ей жалко срезанные цветы, они погибают от этого – с этим я согласен. Но учителя любят цветы. Это им, как бы признание их таланта.   
           Галина Николаевна цветы и подарки любила. Подарки ей приносили родители, наверное, чтоб лучше относилась к их детям. Но наша учительница ровно любила всех детей – даже тех, кто сильно баловался или плохо учился. Никого не выделяла открыто. По крайней мере, я этого не замечал. Правда нет, меня она в первом же классе вдруг «выделила» на бесплатные завтраки, уж не потому ли, что мама носилась со всеми нами по музеям и театрам? Правда ей пришлось объясняться с Белкой, почему она так решила. Белка тогда краснела и бледнела, но всё же признала, что у неё, как у медика, зарплата меньше всех в нашем классе. Нам дядя Домас тогда ещё не помогал. Да и помогал он исключительно, когда приезжал. И помощь его, как я уже говорил, мы пускали на путешествия. Так что бесплатные завтраки, а в дальнейшем и обеды выручали нашу маленькую семью. Мама, когда работала в больнице днём с половины девятого утра до шести вечера – как могла приготовить мне обед? Галина Николаевна это всё и учла. И помогла маме «не бескорыстно», как сама призналась, прямо при мне:
           - Вы мне помогаете знакомиться с Москвой, водить детей в музеи, которые уже хорошо знаете – это ли не плата за заботу об Олеге? Да и мальчик мне нравится. Он довольно организован, для своих лет, - чуть не голове меня погладила первая учительница, по сердцу точно. - У меня сын двадцати одного года, - вдруг пожаловалась Галина Николаевна, - тоже Олег, но так не собран, как его тёзка. То ему погладь, это постирай, а Олег, как я поняла из его рассказов и стирает, и гладит себе сам?
           - Мне стыдно это говорить, Олег сам всему научился. Или это сосед, дядя Вася постарался? Но в один, прекрасный для меня, день, сын заявил мне, что стирать свои носки, майки и прочие носильные вещи будет сам, да и гладить тоже. А так же чистить туфли и ботинки. Заодно уж и мою обувь, если она в этом нуждается.
           - Вам можно позавидовать. И покраснеть, что мы – педагоги - своих детей этому выучить не можем. Не только у меня, многие дети приучены, что всё им должна делать мама или папа, даже если родители заняты на работе по горло. Но вернёмся к Олегу. Кроме подтянутости и аккуратности, ещё мне нравится, что не капризничает, когда приводишь их в столовую. Ест всё, что подаёт наша буфетчица, Любовь Савельевна. И буфетчица его за это любит. Кстати сказать, это она натолкнула меня на мысль, что если кого выделять из нашего класса на бесплатные завтраки и обеды – так это Олега. Кроме того, что он кушает без капризов – что приятно буфетчице – это ещё поможет вам и материально.
           - И материально и морально, - призналась Белка. – Я до сих пор мучилась, что не могу приготовить моему ученику хорошего обеда. Всё второпях. Только в выходные дни мои или когда работаю ночью, могу не торопиться. А так, возвращаясь с ночной смены, забегаю в магазины, и, купив, что застану, несусь домой, чтобы сварить что-то. Отдохнуть после ночи почти некогда.
           - Потому что приходил Олег и его надо кормить, а потом ученику надо заниматься домашними заданиями? Но теперь, в связи с обедами в школе, он может оставаться на продленный день и здесь готовить уроки, давая маме возможность отдохнуть после ночной смены.
           - Да, вы меня выручили, Галина Николаевна. Теперь я смогу лучше отдохнуть. А, отдохнув, приготовить нам с Олегом лучше ужин, чем удавалось до сих пор. Да и в следующую смену на работу идти легче, если качественно выспишься после ночи.
           - Так может вам, в связи с такой работой, не участвовать в походах? Правда, трудно найти среди богатых родителей наших учеников, кто бы, с таким участием как вы, сопровождал детей, в Третьяковку, например, куда надо добираться на двух транспортах. А если в метро, то с двумя пересадками. Да ещё там по улицам пройтись.
           - Ну, от походов вы меня не отстраняйте – мне очень интересно общаться с детьми. А с работой я улаживаю так. Когда нужно работаю в любую неудобную мне смену сверхурочно, если людей не хватает. Но за это одолжение я поставила условие старшей медсестре, что когда мне понадобится день – я её предупреждаю заранее – она мне этот день освобождает.
           - Спасибо, а то я уж подозревала, что придётся искать вам замену. Есть у нас мамы совсем неработающие. Но одни с маленьким ребёнком сидят в декретном отпуске, а другие не умеют с детьми общаться. Если с ними отправишься куда-то, то они своего сына или дочь за руку держат, а до других им нет дела. Так можно и растерять детей в дороге.
           - Для меня не проблема – общаться с детьми и находить с ними общий язык – работала в детском саду воспитателем. Спасибо вам, Галина Николаевна, за ваше внимание и до свидания, пора бежать.
           После этого разговора Белки с Галиной Николаевной, я понял, что учительница почему-то всё же немного выделяет меня среди учеников. Чуть-чуть, но это приятно. У многих в нашем классе были машины, они ездили к Чёрному морю летом, с ними занимались папы, дяди, тёти, не говоря о матерях, но выходит моя Белка давала мне больше для развития, чем целая гвардия родни некоторым моим одноклассникам. Галина Николаевна даже своего двадцатилетнего сына так не хвалила как меня, после того, как мама подлечила ей на голове рану, нанесённую фрамугой. Я помню, как Галину Николаевну увезли на «Скорой помощи», в какую-то больницу, где наложили на рану швы и, перевязав голову, отпустили домой. И уже из дому Галина Николаевна позвонила в школу, чтоб разыскали меня, чтоб я попросил маму, если она свободная, чтоб пришла и помогла ей – голова раскалывается, муж и сын, не выдержав её стонов, сбежали из дома. Я помчался домой, где мама отдыхала, после тяжёлого ночного дежурства и сообщил ей, что требуется её помощь.
           Белка поднялась и поспешила в больницу, где ей старшая медсестра дала инструменты для обработки раны, чтоб исправить наклейку, неудачно наложенную в больнице. Всё дала: чем отмыть, то, что наклеили, ещё дала клей медицинский, чтоб приделать новую наклейку. И только теперь мама помчалась к Галине Николаевне на улицу Готвальда, где ещё не бывала. Пешком без троллейбусов, которые ещё надо ждать, да и завозят дальше, чем требуется. А так своими ногами быстрей добежишь, срезая углы.
           Над головой Галины Николаевны она потрудилась изрядно – чуть ли не три часа. Прошлось ей снимать давящую повязку, которую на самом деле должны были снять через пару часов, после того, как её наложили. На голове Галины Николаевны она продержалась гораздо дольше. Вот и давила немилосердно, потом, сняв повязку, мама взялась смывать запекшуюся кровь, которая была даже на швах. А так как мама не так давно работала в больнице, то делала всё медленно, боясь повредить. Но тому, как навредили нашей первой учительнице в больнице, даже мама удивилась. Мало того, что остригли волосы вокруг раны неровно, так даже волосинку умудрились зашить в шов. Вот эта волосинка в ране, да ещё давящая повязка и делали жизнь моей учительницы невыносимой. При таких болях, как говорила, потом Галина Николаевна люди выпрыгивают из окна. Но моя мама освободила её от боли. Так мама и крутилась первый год моей учёбы в школе – больница, школа, забота о моём питании и одежде. Которой много приходилось покупать – особенно обуви – то она рвалась, то я вырастал из неё стремительно. Позже дядя Домас, приезжая в гости, немного подравнивал нашу жизнь.
           А когда его не было – в первом классе – нам сильно помогла соседка, которую мы с мамой между собой называли «разведчицей» потому что она иногда исчезала из своей комнаты, на долгие годы. «Разведчица» эта всё хотела повидать дядю Домаса, чтоб убедиться, что маме встретился человек хороший. И охотно отдавала свою комнату, чтоб дядя Домас мог пожить там, когда приезжал в Москву, и не стеснял нас.  Так продолжалась до тех пор, пока дядя Домас не заболел. И в тот период, когда он лежал ещё в литовской больнице, пришли странные люди с ордером на комнату тёти Васи и заняли её, не разрешив даже холодильник забрать. Оказалось, в комнате тёти Васи мебель и большие вещи все было казённое – видимо служебная квартира. Это ещё более утвердило нас в мыслях, что тётя Вася была какой-то разведчицей, потому и жила много за границей. А когда родила ребёнка, пожила у мужа, но служба ждала её. И когда подрос ребёнок – его, возможно, отправили к бабушке с дедушкой – а тётю Васю снова куда-то «заслали». Это было очень всё интересно, хотя и печально, потому что с тех пор, как тётя Вася помогла нам с покупкой формы в «Детском Мире», я её редко видел. А когда родила, то и совсем исчезла. Такова специфика профессии, но говорить об этом не стоит. Потому в маминых записях об этом периоде нашей дружбы с «разведчицей» записано было так мало, что я понял – лучше помалкивать.
           И я не говорил об этом даже с другом Алёшкой. Алексей был нетороплив, как медведь, да и учился неважно. В начальных классах он был печалью нашей любимой Галины Николаевны. Но она его доучила до средней школы. Но когда мы перешли на обучение, где по каждому предмету свой учитель, тут уже Лёхе стали грозить спецшколой. И если бы в шестом классе не умерла тётя Настя – его мать, Алёшку бы устроили в школу для слаборазвитых детей. Но смерть матери Алёши внесла свои коррективы. Мама моя после похорон пошла в школу, к Галине Николаевне, которая была уже завучем. Они поговорили за судьбу Алексея, который не очень хотел учиться, как не хотел в своё время помогать матери в тяжёлом труде на даче. Белка моя долго считала, что, и тяжеловес Алексей был причастен к ранней смерти тёти Насти. Но как бы там ни было, мальчишке надо окончить хотя бы восьмилетку. А после восьмого класса его куда-нибудь определят – Белка моя договорилась на поминках с одним мужчиной, Алёша сможет учиться в радиотехническом техникуме, что ему как раз и по душе. Галина Николаевна договорилась с учителями, что сироту всё же не стоит переводить в коррекционную школу, где он может совсем отупеть. Лёшку оставили и, к удивлению всех, он вдруг стал учиться. Ну не на пятёрки конечно, но двоек стало заметно меньше. Конечно, и я поучаствовал в помощи. А наши девочки окружили его таким вниманием, что тут любой бы засветился. Алексей, после смерти матери, вдруг сильно подорожал. Денег ему собрали и в школе, и с места работы тёти Насти – всё это положили ему на счёт, «на вырост». Станет парню восемнадцать лет, может снять деньги и жениться – так шутили одноклассники. Ещё Белка вытребовала с его отца-алкаша алименты – тот тоже добавил на счёт Алёшки сумму в двести сорок рублей - за два года долг. И отец Алеши взял справку от Арины Родионовны, что долга за ним нет, он может ехать на Север, откуда будет присылать денег сыну больше. Но это всё потом, а пока Алёшка, почувствовав поддержку, откуда не ждал, нажал на учёбу.

                25-я глава ----- http://proza.ru/2013/03/21/980