29. 03. 98 Алесь Цвик-Олег Ковалев Большое путешес

   Через много лет они случайно встретились в пятницу возле огромной, свер-кающей гостиницы, в центре столичного города.
   Один обречённо по приказу жены тащился с авоськой в гастроном за хле-бом. Другой, пыхтя, вылезал из чёрного, лакированного, длинного автомоби-ля и водитель, или гостиничный услужливый человечек, слишком широко от-крыл дверцу, что вынудило владельца авоськи ступить в липкую грязь весен-ней клумбы.
   Последний прошипел: "Уже и тротуар заняли, скоты жирные!"
   Пассажир дорогого авто четко и вслух: "Что в говне стоишь? Отклеивайся быстрей! Людям пройти нужно?"
   Оба ненавистным взглядом уставились друг на друга.
   Жирный хотел было приказать швейцару погнать влипшего бедолагу, но передумал. Что-то знакомое показалось ему в измождённом лице городского пролетария: "Семён, ты ли?"
 - Откуда такие меня знают? Хотя! Неужели Петя? - взвизгнул от удивления другой.
   Через минуту оба сидели на широких из бежевой жатой кожи сиденьях ли-музина, Семён на заднем, Пьер /так он попросил себя называть/ на переднем, и вспоминали школу, юность, своих девочек в простых цветастых платьях, службу в армии...
   Семён, прижимая к груди четыре французских багета, доставленных шофе-ром по кивку его друга детства, смело спросил: "Ну, а ты всё ещё с ней?"   
   Толстая физиономия Пьера расползлась в подобии улыбки и он назидатель-но изрёк: "Видишь ли, живём мы в одном доме семьёй. Я как попал в обойму, так там мораль нашего уровня другого не позволяет. Мы же на виду у мил-лионов, Диоген? Так, кажется, тебя в школе кликали?"
   Мягко присев всей своей чёрной массой, лимузин остановился возле зло-вонной мусорной кучи, прямо у Сёминого подьезда. Сёма покраснел. С пе-реднего сиденья басовито спросили: "А ты, слыхал, уже с третьей? Что так? Гигантом стал? Учитель ведь, тоже с людьми, хоть и малыми! Ну, да ладно! Завтра в десять заберу вас на гриль-манже. Лучший мир посмотрите, а то всё топчетесь, как в той клумбе".
   Пьер хохотнул. Семён хотел было пояснить, что и у него с моралью всё в порядке. Не третья это, а вторая! С первой только характерами не сошлись, а эта просто чудо! Но рявкнул двигатель широкой машины и на её месте уже медленно таял синий дымок мощного выхлопа почему-то в форме вопроси-тельного знака.
 - Чертовщина какая-то!" - подумал озадаченный неожиданной встречей Дио-ген.
   К девяти утра учитель словесности с своей любимой второй, а не пятой же-ной, преподавателем музыки в детском саду, держали в каждой руке по пол-ной авоське. Они стояли перед мусорной кучей и их головы, как флюгеры, вертелись в разные стороны, отыскивая /кто знает ?/, неожиданный ветерок удачи, могущий подуть с той стороны, откуда появится чёрный лимузин.
Оба уже давно прозрели и поняли, что многое, если не всё, в жизни зависит не от порядочности и ума, а от ловкачества и пробивного хамства. До них, наконец-то, дошло, что мир интеллигентов есть призрачный мир библейских легенд, а настоящая вкусная жизнь намертво зажата в широких, с короткими и толстыми пальцами, ладонях людей в двухбортных плохо скроенных пид-жаках, но с открытыми, простыми лицами громил и простолюдин. Вот и Пед-рила, так звали в школе бывшего одноклассника Семёна. Он был последним и в науках, и в дисциплине, да и в общепринятый мальчишеский кодекс ни-как не вписывался - лгал, изворачивался перед своими, не считал зазорным обворовать и девчонок и малышей. Два раза был крепко поколочен старше-классниками за то, что не пускал без денег /не гнушался и пончиками/ детей в туалет. Петро, сколько его знал Семен, да и другие рассказывали, всегда счи-тал человеческое окружение возле себя только как "поле лохов". 
- Рабочий материал! - говаривал он, попав, не без помощи папы /младшего инструктора Ленинского райкома партии/, в сектор учета комитета комсомо-ла того же района.
   Из лимузина их бесцеремонно пересадили на заднее сиденье автобусика, наполненного людишками, крайне возбуждёнными личным приглашением своего босса. Они громко, без стеснения обсуждали положительные и непре-менно гениальные стороны его неординарной личности. Никто не обращал внимания на двух задвинутых в угол и прижатых разными коробками людей, одетых в мятые костюмы и державших на коленях тяжёлые авоськи.
- Вот увидишь, - тихонько на ухо супруге шептал повеселевший Семён, - он не бросит нас! Не должен! Помогал же я ему в школе. Всю математику с ал-геброй и геометрией списывал у меня. Да и сочинения все... Путал Онегина с Пушкиным, думал, что "Мцыри" это они о себе написали“.
   Жена молчала и нервно покусывала губы, женская интуиция говорила об обратном. Но, кто знает, может и к ним заглянут в окошко,очень уж трудно выбивались. Только к 52-ум муж получил двухкомнатную и это на четверых. Правда, сын и дочка живут у них по очереди. Месяц сын с семьёй, потом на этой же кровати дочь с внучкой и зятем. В общежитиях холодно. Мириться можно. Вот бы подкинул что? Малость! С квартирой или с участком на бо-лотце. Они его уже приглядели и полсуммы собрали. Построили бы сами там хибарку и жили бы с марта по ноябрь, а детям по комнатке в их квартире? Вот только вырваться бы из этого сжимающегося, заколдованного властями чёртова круга. Втайне от него два раза ночами бутылки в парке собирала. Так надо же, наткнулась на соседку-алкоголичку. Та в ужас: "Да вы же музыкант? Скоты, что с чистыми людями творят? На, возьми мои. Здесь на два хлеба и на масло есть. Бери, не хорохорься, никто не видит, да и мне ещё на фурфу-лёк хватит. Я кое-что соображаю, даром, что сидела. Не на что сына было в первый класс одеть, так чужое белье продала. Не знала, что райисполкомов-ские рейтузы..., шесть лет дали. Теперь уже сын на зоне, а я пропитание в парке добываю...“
   Больше по ночам не собирала. Так, если где-то лежит и рядом никого. Нев-моготу уже, мысли нехорошие во сне приходят.
- Чего ты, Раечка? - тихо спросил Сёма, увидев слезы на красивом лице лю-бимой жены, - скоро приедем, там и поговорим с ним. Уверен, изменимся и мы, - и добавил задумчиво , - может, к лучшему.
   В лесу, на живописной поляне, которую дугой огибала лесная речушка, все увидели длинную самобранку с невообразимым ассортиментом яств и питья. Трое здоровенных бородачей в форме лесников и с ружьями за спиной ловко увивались возле дымившихся мангалов, облизывая время от времени жир, капавший с их пальцев.
   Известный по телепередачам "Иду на криминал" зам министра внутренних дел Тарасенко и три молодухи с огромными бюстами и ещё большими де-кольте ползали на четвереньках вдоль самобранки и профессионально засо-вывали салфетки в хрустальные вазочки. На коленки опустился и приехав-ший заместитель Пьера, проворно пополз за зам министра, не спуская осоло-вевших глазёнок с молочного богатства, выпиравшего до сосков из фриволь-ных ночных рубашек.
   Авоськи с едой из гастронома у последователей Макаренко и Песталоцци отобрали и на глазах у всех забросили в кусты. Педагоги оторопели и покры-лись краской предельного стыда. Это заметили из дальнего подобострастного окружения шефа и им тут же указали на их место на краю скатерти, возле ящиков с минеральным питьём.
   По мере застолья громкие, витиеватые здравицы, стандартно-фальшивые длинные кавказские тосты в честь сановного чиновника заполнили всю поля-ну, затем окружавшую её березовую рощицу и вырвались бесконтрольно на луговой простор, пьянивший своими ароматами весенних трав. Речушка, ти-хо струившаяся среди красноватых торфяных берегов, в меру сил гневно забурлила, придавленная огромным количеством пустых и охлаждаемых бутылок с иностранными этикетками. Лесные пичужки постепенно замолка-ли, поняв беспросветность соревнования с горластыми соловьиными треля-ми, льстиво изливавшимися из чавкающих и жующих ртов профессиональ-ных блюдолизов и подхалимов. Остатки девственной природы средней поло-сы Беларуси увяли и поблекли перед современными хамелеонами, стоявши-ми целый вечер перед Большим на коленях и упражнявшихся в многоцветии задолизания. Они, уже не краснея, поливали грязью своих предыдущих хозя-ев и пели замусоленные от частого употребления дифирамбы новому шефу.
   Его полная жена, работавшая в молодости в заводской столовой и сохра-нившая весь моралитет сытой жизни, уже была не за столом, а в потных руч-ках парткомовского секретаря, державшего её за огромную левую сиську од-ной рукой, так как в правой был бокал с поздравительным шампанским.   
   Срывающимся от сладкого предчуствия тенорком он сказал что-то о невоз-можности превзойти шефа в республиканском и в союзном масштабе. Его уже никто не слушал и парторг, заметив это, подумал:
- Я тебя в мелочах обойду! Вытрахаю по женской линии, выспрошу у дуры что надо, а потом тем, кто повыше, продам подороже, - и добавил громко, что всем и во всём нужно брать с шефа пример. Затем на глазах у ариев поволок в кусты любимую и единственную жену начальника.
   Привычная ко всему и вышколенная в самодисциплине, вдрызг пьяная пуб-лика уже вяло реагировала на происходящее. Пользуясь всеобщим затемне-нием руководящих мозгов, народные учителя тащили в рот маленькие тар-тинки, черпая ими из бадьи красную икру.
   Желая оживить дессертом помертвевший от декалитров спиртного друж-ный коллектив, Пьер Иванович Сидоров вяло взмахнул рукой и на скатерть вышли те же три девки, но абсолютно голые, с красивым женским естеством на все вкусы и цвета. Мужская половина резко проснулась, одобрительно за-гудела, а в голове у каждого халявщика первоапрельским прыщиком выско-чила одна и та же мысль: "Что, это на всех? А какая мне?"
   Девахи крутились недолго, так как каждая была закреплена за замами и должна была женской аурой оживить их уснувшее начало.
   Для других начальствующих плебеев, оставшихся без „пирожного“, шеф, не глядя на присутствующих жён, приказал лесникам доставить заведующую коопторгом, слывшую умелой многостаночницей и обладавшей бурной сек-суальной фантазией. Жёны же, по их желанию, также не были забыты и, к ужасу наших учителей, их по очереди тут же в десяти метрах с удовольстви-ем обслужили три здоровенных лесника, предварительно сняв ружья с дымя-щихся от пота спин.
   Пьер Иванович Сидоров, усталый от лжи, закусок и фальшивой лести, пох-лопал по японской видеокамере и сказал громко своему шофёру: "Поехали, пусть дальше нажираются, теперь компромат на всех есть! Я в парилках по-лучше для другого уровня приготовил. Опаздывать нельзя, хоть там такое же говно! Но я пока ниже их. Пока! Слышишь, Максим?“ - хохотнул зловещим баском шеф.
   Обьевшихся учителей высадили глубокой ночью возле какой-то школы на далёкой окраине, пьяно рассудив, что учителю школа любая, а им весь мир.
Через три часа быстрой ходьбы оба, усталые и оглушённые увиденным, сидя друг против друга на тесной кухне, пили кофе с дорогим коньяком /полбу-тылки удалось уберечь/. Чашки держали в правой руке, левые соединили вместе, как делали уже 25 лет.
   Их глаза встретились, в них синхронно мелькнули искорки смеха и явного превосходства. Те и в подметки им не годились.
"Говно не мы!" - давясь от смеха, баском сказал Семён.