29. 11. 99 Алекс Цвик-Олег Ковалев Вечная занятост

   Бег времени неумолим, ни остановить, ни замедлить его нельзя.
Как за окном осенней электрички - мелькают лица людей, перекрестки дорог, тропинки, вьющиеся среди сжатых полей. Тёмно-синяя полоска леса то стре-мительно приближается, кажется вот вот и грибы можно будет сосчитать, то резко, прыжком исчезает за горизонт. Колючий шиповник или  какие-то дру-гие придорожные кусты  плотным забором перекрывают на время равнинный пейзаж, и тогда начинаешь ждать, когда опять можно будет видеть без помех проплывающую рядом родную сторонку. Одинокие мокрые можжевеловые кусты, тоскливо сидящие на расстоянии друг от друга, вызывали минорные ассоциации. Вот так и люди - в детстве и отрочестве рядом, друг за дружку держаться, а чуть позже:
- Ну привет, как дела? У нас тоже нормально. Пока.
   Взгляд уже не останавливается на близких, быстро меняющихся деталях, ты смотришь как бы в пространство /а может и в себя?/, не замечая ни новых кадров за окном, ни спутников по вагону. Память медленно раскручивает ленту и за стеклом постепенно проявляются другие картинки. Уже почти раз-личаешь размытые временем силуэты, видишь как из глубины выплывают родные лица.
   Скрипы, шорохи прошлого рождают терпко пахнущие картинки детства...
Маленькая ручонка внука тонула в большой мозолистой ладони деда и они, один высокий, другой в коротеньких штанишках, босой деловито шагали по деревенской улице в кузню, куда дед впервые повёл его не поглазеть на огонь, а поработать, помочь, как делал многие годы его напарник. Сердце внука подпрыгивало от радости, но было всё-таки и страшно... На всю жизнь он запомнил жгучий жар горна и звенящие удары тяжёлого молота, освежающий холодок из приоткрытой двери и хрипловатый свист мехов. Красные отблески пламени на мускулистых руках деда, кривые, согнутые тени великанов на потолке и закопченных стенах, гипнотическое притяжение расплавленного металла, едкий дым и удушливые запахи горящего железа создавали в детской голове сказочные фантасмагории - его дед, то Змей Горыныч, то Алеша Попович, кующий меч на голову врага. Кузня уже не кузня, а подземелье, ад, где волосатые, жуткие чудовища, сигающие то с потолка на пол, то со стены на дверь, варят смертельное варево и мастерят острые пики для отсеченных голов. Гарь, железный звон, кровавые пятна пламени сильно действовали на детскую психику, а чуткое воображение дорисовывало потом, во снах героические сюжеты сражений, битв чёрных и светлых сил.
   Через пару лет кузница была закрыта по приказу очередного начальника. Дед закрыл ворота, подпёр их кольями и ушёл навсегда, взяв на память свой тяжёлый молот с длинной ручкой, отполированной до блеска его руками за долгие годы.
   Почти в центре деревни, на заросшем бурьяном пустыре многие годы кособоко стояла закопченная избушка с полуоткрытыми, словно ладони старого человека, воротами. Мы, подростки, иногда украдкой заходили внутрь. Пусто и печально было там. Обугленные стены навечно впитали запах металла и угля, из дыр на крыше капал дождь, наковальня покрылась ржавчиной. Дед работал конюхом и по дороге к своим лошадям, обходил стороной вросший в землю знакомый силуэт. Потом и силуэт пропал. Простые люди иногда по привычке, а чаще из-за бедности, нет да нет обращались к деду за помощью, то кольцо для бочки распустилось, то обод колесный лопнул...  Дед отвечал отказом и говорил хмуро:
- Иди проси у дурака, что кузню закрыл. Уже не могу...
Недовольный проситель уходил, а дед шёл за дом, брал в руки молот, гладил его, вертел, ложил опять на место и, тяжело вздыхая, говорил в никуда:
- Некому передать... Да надо ли?
   Эти слова врезались в память внуку, но смысл их понять тогда он не мог.
Шли годы, внук взрослел. Школа, институт, новые интересы, знакомства отодвигали поездки в дедову деревню, заслоняли мелкой сетью обыденной жизни и огромную липу, видимую даже с железной дороги, бабушкин дом под ней, молочные горшки на плетне, рыжего Волчка, ждущего подачек от бегающих детей, баню и ряды пчелиных домиков в огромном саду.
   В голову как-то приходило - не показать ли молодую жену деду, или, может, диплом обмыть с ним. Но более важные, как казалось, заботы хоронили и эту мысль. Постепенно простое желание - сьездить, повидать стариков переходило в другую категорию - мечту и, отдаляясь, переставала быть реальной, становясь в один ряд с розовыми проектами - получить ква-ртиру, купить автомашину, мебель, построить дачу, помочь дочери попасть в ВУЗ... Собственный мирок перевешивал. Остатки совести подкармливались редкими стандартными поздравлениями с Новым годом и, удовлетворившись рассказами родителей о деревне и стариках, засыпали в подушках на новой трехседельной софе.
   Наступило тягостное время, когда необходимость даже в разовых ежегодных открытках отпала - писать было некому. Менялись поколения. Наступал черёд следующих...
   Колёса электрички уже отстукивали вечернюю пору. Быстро промелькнула вывеска знакомой с детства станции. Подумалось - где-то здесь, вроде на следующей сходил !
   Горизонт потемнел и минут через десять на тоненькой, ещё светлой полосочке, чётко выделилась редкая цепочка домов с огромным деревом посредине. Внук, прижавшись лбом к ледяному дребезжащему окну, впился взглядом через сумерки, через мешавший придорожный кустарник туда, в наплывающую черноту, разыскивая домик с черепичной крышей и большой сад.
   Картина уже уплывала, он выбежал в тамбур, рванул вниз грязное стекло и, кажется, различил...
   Силуэт кузницы с распахнутой дверью, в красноватом отблеске высокий человек... Почудилось ? Быть такого не может !
   Мгновение, ещё миг и всё пропало за синевой леса. Мокрое от слёз лицо раскрылось в искренней улыбке - до слуха из пролетающей темноты долетели звонкие удары кузнечного молота.