29. 03. 98 Алекс Цвик-Олег Ковалев Вася, ты первый

   В школе ему часто попадало от одноклассников за то, что он первым тянул руку, полагая, что своей активностью завоюет любовь и учителей и учеников. Он свято верил в бескорыстную дружбу и этим постоянно пользовались вечно голодные одноклассники, выпрашивая у него деньги до понедельника и не возвращая их никогда. Его подслеповатые глаза наивно смотрели на сложный мир через толстые стёкла очков. Он даже не подозревал, что отношения между людьми в основном строятся на фальши, кажущейся честности, больше на зависимости и угодничестве, чем на открытости и товариществе. Его воспитали так, что он без спросу мчался к любой старушке, предлагая ей помощь - то поднести что-либо, то улицу перейти. Он не лгал и вежливо просил не лгать других. В старших классах хитроватые и опытные учителя нагружали его до предела многочисленными общественными поручениями - подготовить литмонтаж, украсить зал, принять участие в драм, изо и танцкружках. Блюстители Макареновских заповедей заполняли плюсиками и птичками свои планы, а старательный очкарик разрывался на части, выполнить все обещания не подвести взрослых. Без его ведома и согласия его запихивали на разные слеты и олимпиады, пионерские, потом комсомольские собрания, сборища и форумы. Два раза на Союзном ВДНХ он представлял кукурузную молодёжь своего городка, три раза фотограф помещал его фото в районной газете, но под разными рубриками - то на фоне скотного двора, то с лопатой возле большой кучи удобрений, перед стендом "Рабочему и крестьянину - законный отдых", прикреплённому почему-то к забору местного кладбища. Уже и своей выросшей фигурой он стал напоминать пробку для затычки всех дырок. Его просили, он кивал и соглашался. Ему указывали - он разводил руками: "Трудно, но постараюсь!" Он не замечал, что люди пользуются им, когда им нужно и выгодно. Чаще, чтобы отчитаться самим, выпятить своё я, дождаться хвалебных слов /и не только!/ в свой адрес. Он радовался, как ребенок, любому приглашению и с горячностью хватался обеими руками за всё. Давно мечтал поступить в Университет и смог бы, но районные вожди уговорили его достойно представить местную молодёжь в сельхоз-техникуме, а в Университет скользнули детки руководителей.
Так и брёл он по жизни, заталкиваемый более ловкими и хамовитыми, наглы-ми и бесцеремонными. Жизнь текла мимо, а он вертелся в разные стороны, не замечая ни осеннего многоцветья, не видя морозных узоров на стёклах, ни женских улыбок весной. Подкручиваемый друзьями и коллегами по работе, жёстко управляемый "сочуствующим" начальством, он отдался труду, наивно веря в гуманность и человечность, думая, что таким отношением он вызовет когда-либо благодарность и высокую оценку со стороны.
   Он всю жизнь ждал слов любви, неважно откуда и от кого, но, долго пребывая в этом гипнотическом состоянии трудоголика, так и не заметил, как промелькнули лучшие годы. Женившись на одной, потом на второй, он полу-чил развод, отдав всё накопленное и нажитое в перерывах между суетой - двухкомнатную квартиру, старое фортепиано и новый костюм. Он так и не понял, что обладательницы томных голосов и пластмассовых украшений ловко обвели его вокруг пальца, использовав доверчивость и благородство.
Растратив энергию, целеустремленность и волю на негодные, как оказалось , цели, уже в пятьдесят лет состарился, стал тихим и жалким. В эти годы его можно было видеть возле пивного ларька, где он по просьбе алкашей занимал им сразу по две-три очереди - одну за пивом, другую за тарой. Его чаще забывали, но иногда кто-то кричал: "Вася, ты будешь первым на луне! - и угощал пивом. Благоговейно потягивая терпкий напиток,он тихо благодарил и говорил себе под нос: "Не Васей же меня зовут, да ладно, не забывают". Свое настоящее имя он так никому и не сказал - надобности в нём больше не было. Он стал никем!
Однажды после затяжной зимы он не появился возле бочки.
Странно было слышать многие годы спустя от опустившихся, обросших и за-мызганных завсегдатаев пивного места возле кинотеатра "Мир": "Вася, ты был бы первым на луне! Давай, помянём Васю!"
Я тоже иногда выпиваю там кружку пива. Почему там? Не знаю. Видимо, впервые услыщал о Васе в этом простом, очень простом месте.Слышу эти дружеские слова и словно опять этого Васю вижу – худой, согнутый в крючок, в мятом, но опрятном костюме. Говорит грамотно, тихо, не повышая голоса: „Спасибо, что вспомнили, благодарные вы люди...“