Зовущая птица

 Мальчуган лет шести, веснушчатый, круглолицый, сидел рядом с матерью в маршрутном такси и с жадным интересом озирался по сторонам.
    — Мам, а нам ещё далеко ехать?
    — Нет, уже недалеко, — отвечала молодая женщина. – Не вертись, испачкаешь тётю ботинками. Впереди мальчишки сидела пожилая дама в норковом пальто и элегантной шляпке.
     — А у бабушки Тамары есть балкон? – спрашивал беспокойный пассажир через минуту.
     — Есть.
     — А у неё большой двор? С качелями? А горка, как у нас, есть?
     — Арсений, имей терпение. Вот приедем, и увидишь.
    Малец на мгновение умолкал, но любопытство донимало его, и он снова выяснял:
— Мам, а где море? А оно уже замёрзло, да?
 Похоже, они прибыли издалека, и мальчишке всё было внове. Наконец они приехали.
    — Арсений, выходим, — сказала молодая мама. — Остановите возле универмага! – крикнула она водителю.
   Мальчишка так стремительно вскочил, что чуть не сбил шляпу у впереди сидящей дамы.
   — Осторожно! – возмутилась та. – Держите ребёнка за руку! – Она нервно поправила головной убор.
   — Сами разберёмся! – через плечо бросила уязвлённая женщина, толкая впереди себя увесистую дорожную сумку.
  — Мало того, что все уши прожужжал,.. — не унималась сердитая пассажирка.
  — Да что  вам ребёнок сделал? У вас что, своих не было? – уже  выходя, в сердцах, крикнула мать, снимая с подножки беспокойное чадо.
  Людмила Максимовна, так звали чопорную даму, с неприязнью глянула через стекло в лицо этой женщине. Что-то знакомое мелькнуло в её чертах. Маршрутка тронулась, и она не успела осознать то мимолётное, что высветилось, как при фотовспышке, в дерзкой по-путчице, которая, может, сама того не понимая, причинила ей жестокую боль.

…Когда Люся столкнулась с Валерием в гипермаркете, она была в той поре восковой спелости, при которой надежда «устроить свою судьбу» таяла быстрее, чем струйка пара из носика чайника.
     Он, в своём обычном состоянии: не то рассеянности, не то сосредоточенности, катил по проходу тележку с продуктами и случайно толкнул Люсю сзади под локоть как раз в тот момент, когда она собиралась положить бутылку «Мартини» в свою корзину.
Бутылка резко изменила  траекторию и со стеклянным вскриком попрощалась с жизнью. Её благородно-розовая кровь густо окропила Люсины белые босоножки.
Дальше произошёл краткий, но энергичный диалог.
Он, спикировав с высоты вольного полёта своей мысли на грешную землю:
— Ох, простите, я нечаянно!
Она, гневно, через плечо:
— Ну, надо же смотреть, куда едешь!
Он, клятвенно:
— Не беспокойтесь, я сейчас оплачу…
Она, с ужасом смотря, как белая кожа сабо впитывает красную влагу:
— Donnerwetter!.. Первый раз обула!
Он, выхватывая носовой платок и бросаясь вытирать с обуви малиновые разводы:
— Минутку… Сейчас… Всё будет в порядке…
Она, отпихивая его корзиной:
— Оставьте мои ноги, идиот какой-то!
Он, поднимаясь, теряя самообладание:
— Сама…  разиня!
Она, наконец, глянув ему в лицо, не веря своим глазам:
— Озерцов… ты??!
Он, всматриваясь:
— Люська… Ну… вот это да!..
— Ну, ты даёшь! Всё так же, катишь на своей волне. Ой, не могу, Валерка… какими судьбами?
— Да, я… проездом. По делам…  Ну что же мы? – спохватился он, снимая с полки такую же бутылку, взамен утраченной. – Идём. Подвезу. Я на машине.
Когда-то, в бесшабашно-карусельной жизни, они сидели за одной партой.
Валера – тихий, застенчивый, грустноглазый, весь в каких-то умственных трудах; вопрос учителя вечно заставал его врасплох.
Находчивая Люська, как могла, выручала его подсказками, напоминала, что нужно записать, находила ручку или линейку, угощала леденцами, защищала от нападок слишком «борзых» одноклассников.
Опекала не без удовольствия, втайне влюблённая в ясноликого робкого подростка, — не такого, как все.
После окончания школы Валерка поступил в московский ВУЗ. В родной город приезжал редко. Последний раз Люська видела его лет десять назад на традиционном «сборище» одноклассников…
Судя по машине, Валерка преуспевал. Всё ещё пребывая в шальной возбуждённости от курьёзной встречи, похохатывая, они загрузились в золотистый  «Лексус»
— Тебе домой?
— Ага. Адрес помнишь?
— А то!
— Валера… Это ж  надо! Обалдеть просто! Надолго приехал?
— Дня два  пробуду в городе. Как ты? Из наших видишь кого-нибудь?
— Вадика иногда. Светка так же у нас в проектном прозябает. Любаня на «самостийную» подалась к родителям мужа. Многие к рынку прибились – больше работы нет. А, в общем, никого не вижу. Дом – завод. Тоска. Провинция.
— Ты так же переводчицей работаешь?
— Угу. Как прописано... А у тебя? Вижу, всё в ажуре?
Валерка усмехнулся как-то кисло, как Люсе показалось.
— Мотаюсь по командировкам. Кручусь… Хотя, конечно, всё нормально.
— А в личной?
Они остановились возле светофора.
— В личной? Хе… В личной всё отлично – разводимся. – Валерий бросил на неё  короткий взгляд.
Яркий сарафан, открывающий загорелые плечи, рыжая чёлка, броский макияж.
— А ты – всё молодеешь, Люси! Как тебе удаётся?
— Не навивай лапшу! Небось, свои…
— Не, в натуре… А что, может вечером организуем блиц–рандеву? Хочешь, Светку позови, Вадика. Муж отпустит?
— Такового нет в наличии.
— Да ну!?. Шутишь!.. – Они подъезжали к Люсиному дому. – Так я подскочу за тобой в семь. Говорят, у вас хороший ресторан открылся, итальянская кухня.
 «Ого! – подумала Люся, — там цены, как мамонты!» – А вслух сказала, непринуждённо, будто ужинала там каждую пятницу:
— Принято.
— Покупки не забывай. Кстати, вино по какому поводу?
— Так день рождения. Сегодня, между прочим…
— О! – Озерцов посмотрел на календарик наручных часов. – Двадцать шестое июля! Забыл… Ждёшь гостей?
— В субботу. Сегодня вечер твой.

Замужество у Люси вышло несуразное, как и вся её жизнь.
С Олегом познакомились на юбилее  у сотрудницы.
Весёлый, видный, самоуверенный, он произвёл впечатление неизгладимое, как келоидный шов. В девятнадцать лет девушка настолько готова к встрече с принцем, что рада признать его и в старпоме капитана грузового судна.
Олег виртуозно расписывал свои похождения, танцевал как бог и сорил деньгами.
Медовый месяц отплескался в золотистой пене шампанского.  Потом он ушёл в дальнее плавание на своём сухогрузе, а молодая, очаровательная и восторженная жена с рассудком, помутненным бушующей, будто неперебродивший сидр, любовью, осталась ждать на суше.
За три года замужества она видела своего «сиятельного»  месяца четыре от силы. С каждой встречей свидания были всё умереннее по силе  страсти, а потом Олег вообще «сменил базу».
То, что он в городе, она узнала случайно, спустя два дня после его прибытия. Сопер-ницей оказалась его «бывшая», и у неё, как выяснилось, сын от Олега пяти лет.
А у Люси ребёночка  не получилось.
Иногда она задумывалась: а реально ли было то её замужество, не приснилось ли в странном оморочном сне?
Больше такой дикой кошачьей любви у неё не случалось. Получила иммунитет. На мужиков смотрела с придирчивостью криминалиста.
И вот не за горами сороковник. В наличии пустая однокомнатная квартира, спонтанные интимные связи и отсутствие даже маломальской перспективы на личную устроенность.

Валерий остановил машину у Люсиного подъезда, наклонился, открыл ей дверцу.
— Ну, в семь, — повторил он, прикладываясь уголком губ к её подрумяненной щеке.
С лихорадочным ощущением вернувшейся юности Люся стала подниматься по ступеням. «А Валерка каков стал?!  — Она даже зажмурилась. – От таких у баб на раз–два башню сносит…»
На площадке третьего этажа она увидела детей соседки Тамары: пятилетнюю Леру и трёхлетнего Ромку, и замерла. Малышня в ожидании матери с упоением уплетала эскимо и не обратила внимания на её приближение.
— Лома, ты весь замулзался в шоколаде, — забавно картавя, напустилась на братика  Лера. – Вот мама увидит… — Она быстро наклонилась и, будто кошка котёнка,  облизала Ромкины розовые, как яблочки, щёчки. Карапуз не возмущался, только сопел и морщил нос. У Люси от умиления сладостно заныло внутри. Давно она испытывала слабость к пухленькому, неповоротливому, как медвежонок, Ромке.
— А мне можно лизнуть? – улыбаясь, подала Люся  голос.
Лера на секунду стушевалась, но не преминула похвастаться:
— А мы на море идём!
В этот момент на площадку вышла Тамара в шортах, топике и шляпе.
— Привет! – сверкнула она зубами, не хуже, чем в рекламе. – Вот, пообещала своим спиногрызам  на пляж их свозить. – Как там, припекает?
— В самый раз!
Шумливое семейство посыпалось вниз по лестнице, а Люся, вздохнув, открыла свою дверь. Прихожая встретила сумеречной прохладой.
Только выгрузила продукты из сумки в холодильник — телефонный звонок.
— Алло, Люська! Где тебя носит в такой день?! Третий раз звоню, — Светка, как всегда напористая, как садовый культиватор. – Поздравляю тебя с днём варенья! Желаю тебе любви и много денег! И ещё, слышишь, мужика тебе хорошего!
— Слышу, слышу. Хорошие выродились как особь.
«Сказать или не сказать?» — дразня, свербила мысль, пока Светка продолжала тарахтеть в ухо. Хотел Валерка видеть её одну или с ребятами? Ведь упомянул он о них вскользь.
— Спасибо, я постараюсь, — отозвалась она на наставление Светки «держать хвост пистолетом» и, после последовавших гудков, с облегчением повесила трубку.
«Ничего, — успокоила себя Люся, — обойдутся без встречи. И вообще, совсем не обязательно рассматривать под микроскопом каждый мой след. У Светки своя жизнь, у меня – своя».
Досужая участливость подруги детства начинала обременять.
Светка тоже была разведена. Но у неё была двенадцатилетняя дочь, такая же сумасбродная, как она, да ещё мама и два попеременных любовника. Она ловко устроилась в жизни, всё крутилось вокруг неё, как возле солнца. Она упивалась своей значимостью, обожала раздавать указания и, бывало, распространяла своё авторитарное излучение на более отдалённые «галактики», как Люся, например. Потому что никто не знал, как надо жить, лучше неё.
               
Валерий опоздал на двадцать минут.
Люся уже горько подумала, что «то» был просто трёп, сняла своё дорогое  колье и собиралась вылезти  из плотного, блестящего, будто змеиная кожа, платья, как набатом прозвучал звонок в дверь. На мгновение сковало руки-ноги, и в панике заколотилось сердце.
«Да что я, как нецелованная! – разозлилась на себя Люся и открыла дверь.
— Прости, дела задержали, — с порога извинился Валера, целуя ей руку и вручая цветы.
Она не ожидала такой галантности, другие мужики попроще.
— Почему я не замечал твоей красоты в школе, Подсолнушек? – восклицание Валерия пролилось волшебным бальзамом на Люсины душевные раны. Хм… Помнит.  «Подсолнушек»! Так звали её школьные друзья за карие глаза и рыжие ресницы.
В ресторан отправились на такси, Валерий не собирался отказываться от спиртного. Заказанный им столик располагался в стороне от эстрады, приглушённый свет и нарядная сервировка настраивали на особые ожидания.
Валерий вёл себя любезно и раскованно, что-то среднее между старым душевным другом и новым воздыхателем. Куда делся робкий, зацикленный на своих проблемах, подросток, который прочно ассоциировался с его именем в Люсиной памяти?
Официант открыл шампанское, наполнил бокалы.
— За тебя, Люси, за твой очень своевременный день рождения! – шутливо провозгласил Озерцов. – Если бы ты не покупала бутылку вина, у меня бы не было возможности так ловко выбить её  у тебя из рук.
Люся засмеялась. Звон бокалов был созвучен трелям её встрепенувшейся души. Валерка ещё не без иронии поимпровизировал на эту тему. Пробуя пикантный салат с ананасами, Люся, ерничая, вставляла реплики.
Да уж, захочешь – не попадёшь! Стоило приехать из Москвы, чтобы окатить марочным «Мартини» бывшую одноклассницу.
— О, чуть не забыл! – воскликнул вдруг Валерий и извлёк из внутреннего кармана пиджака глянцевый вишнёвого цвета сотовый телефон фирмы «Nokia». – Это тебе мой подарок.
— О-ой! – только и смогла выдохнуть Люся. – Ты что? Зачем такой дорогой?
— Нравится? – Валерий с улыбкой наблюдал за её реакцией.
—   Спрашиваешь! – с горящими глазами, рассматривая  подарок, отозвалась Люся. – А я свой в ванную уронила и всё никак не куплю новый.
—   Ну, значит, кстати.
—  Ещё как кстати! Спасибо, — она протянула через стол свой благодарственный поцелуй.
— А теперь – за встречу! Неожиданную и невероятную, — предложил тост Валерий, с доброй усмешкой смотря ей в глаза  поверх бокала. В этом взгляде были радость и удивление, нечто вроде открытия в ней доселе неведомого.
— За новое знакомство, — с лукавинкой поддержала Люся. Её загадочная улыбка и чуть игривый тон растопили остатки отчуждённости.
С первых минут вечер задался романтический, с милыми воспоминаниями, с налётом какой-то бархатной грусти об ушедшей юности. Благодарная за счастливые минуты, Люся избегала касаться семейной темы. Ей приходилось общаться  с женатыми мужчинами, и она терпеть не могла выслушивать жалобы подвыпивших ухажёров на неудавшуюся личную жизнь, на фригидность жён и неблагодарность детей.
К её удовлетворению, этой слабости у Валерия не было. Он с интересом расспросил о школьных друзьях, немного рассказал о своём бизнесе и жизни в столице.
Когда оркестр заиграл тоскливо-затяжную мелодию, они пошли танцевать.
От близости крепкого мужского тела у Людмилы затуманилось в голове,  и она с замиранием подчинилась уверенному движению рук, обхвативших её талию.
— Ты помнишь, в десятом классе я попала в больницу, а ты пришёл меня проведать?
— О, да!— рассмеялся Валерий. – Мне пришлось преодолеть бдительный больничный кордон! Странно, почему тогда не пускали посетителей?
— Не знаю… Я тогда полночи проревела от счастья.
— Серьёзно? Мы ведь были ещё дети. Просто друзья.
— Это ты был… Просто тормоз.
Валерка снова засмеялся:
— Может быть. Но я исправлюсь.
Людмиле стало так легко, словно не было тягучих годов беспросвета, примитива, одиночества. Его интерес к ней был очевиден, комплементы принимались ею за чистую монету, она, будто и в самом деле сбросила пятнадцать лет, серебристым колокольчиком отвечала на его шутки, пила вино, кружилась с ним в вальсе, ловила восхищённые взгляды, обращённые к ней  с других столиков.
Валерий тоже раскрепостился, хмель придавал решимости.
Когда пришло время прощаться, самым естественным образом прозвучало приглашение посмотреть, как она живёт.
— Вот это моя норка, — придавая голосу ироничный окрас, представила Люся и зажгла свет в прихожей.
Она небрежно сбросила туфли и вдруг почувствовала на своей шее его жаркое дыхание  и плотно обхватившие её сзади руки.
        —  Весь вечер ждал этого мгновения, — прошептал он, прерывисто целуя её в заты-лок, в рыжие крапинки на оголённой глубоким декольте спине…— Подсолнушек.
        Их роман был подобен тайфуну, зародившемуся в безбрежном океане Люсиного оди-ночества. Валерий пробыл в городе ещё двое суток.
        Три ночи сумасшедшей, галопирующей любви подарила Люсе судьба. Ни одна душа не узнала об этой внезапной связи: ни тётушка Мария, заменившая ей мать, ни досужая Светка, ни сестра Лидия.
        А спустя два месяца Людмила обнаружила, что она беременна. Робкая тайная жизнь поселилась в ней. Нежданно-негаданно на тридцать пятом году ей представился шанс стать матерью. Бытие обретало новый важный смысл, всё её существо озаботилось этой новостью.

Свершилось великое таинство. Из божественной капли, из мизерной клетки зародился новый индивидуум, имя которому – человек.

      Люся ходила как полупомешанная. Подверженная банальному суеверию, боялась на-деяться, опасаясь спугнуть мечту. Новыми глазами смотрела она на любимчика – увальня Ромку, до боли, до умопомрачения возжелав такого же, своего, и реальность, «сбыточ-ность» этого счастья заставляла её светиться изнутри.

    В конце сентября прикатил вдруг Валерий. У него снова оказались дела в родном горо-де.
    Он примчался в конце рабочей недели взбудораженный, весёлый, зацеловал, затискал, видно было, что впрямь рад, ждал, соскучился.
   — Собирайся, — скомандовал он, переводя дыхание и падая на диван. – На все выходные едем на базу отдыха. Я договорился.
   Люся стояла, опершись о косяк двери, счастливая, обескураженная.
   —   Почему не предупредил, что приедешь? И эта… база, как снег на голову!
   —   А что? – настороженно приподнялся Валерий. – Не вовремя?
  Люсю удивила интонация вопроса. Слабый посыл горечи и… ревности сквозил в нём.
   — Просто неожиданно… — Пожала она плечами, стараясь сдержать растягивающиеся в улыбке губы.
   Валерий вскочил с места, стиснул в объятиях.
   — Соскучился, думал, думал всё время о тебе. Мечтал о встрече. Хочу… не могу  больше терпеть. Ты такая… Стала ещё красивее. Ну, скажи, рада? – Он снова целовал её, то-ропливо расстегивая молнию на платье.
   — Рада, — глухим голосом вторила Люся, вспыхивая, как ветошь от близкого огня, и активно помогая ему избавиться от одежды.
  Уже через мгновение они принадлежали друг другу, упиваясь близостью и запахом страсти. Безудержно погружаясь в безумство, Люся интуитивно осознавала, что осторожничает, сдерживая себя и Валерия, в подспудном страхе: не навредить бы ребёночку. С первой минуты встречи она мучительно боролась с собой: признаться или нет?
   «А вдруг, не подумав, он скажет что-то пренебрежительное или резкое… Просто рас-сердится. Лучше молчать. Этот малыш мой, только мой».
   Потом они лежали свободные от одеяния, от мыслей, от всего суетного.
Люсей завладела отстранённая истома, телесная отрешённость, такая, что лень было по-шевелить пальцем.
   — Я ухожу от жены, — спокойно, как о переболевшем, сказал Валерий.
   Люся молчала. Все её любовники говорили, что они уходят от жён.
    — Подал на развод…
   Она резко сорвалась с орбиты небожителей и беспорядочно теряла высоту.
   — А как же Тимка? – после оглушительно пульсирующей паузы спросила с замиранием.
   Тимофей – девятилетний сын Валерия, ревностно им любимый, как успела понять Люся.
   — Неужели ты думаешь, я его брошу? Буду с ним видеться, общаться, сколько захочу. Материально он ни в чём не будет ущемлён.
   «Как они все уверены, что главное – укутать деньгами», — Люся подумала о своём ре-бёнке. Вытянет ли она сама нелёгкий воз матери-одиночки? Может, зря она таит от Валерия свою радость?
 
Ему уже девять недель. Люся почему-то была уверена, что это мальчик. Крохотный, не больше абрикоса, и такой уязвимый…

    Валерий потянулся к ней, провёл легонько пальцем по шее, между грудей.
   — Ты какая-то другая… изменилась, — он захватил губами Люсину серёжку, утробно урча, заиграл с ней языком.
   Люся застыла.
   « Если догадается, скажу»,.. — загадала она.
   — Тебе хорошо со мной? – услышала пылкий шёпот, почувствовала в нём вновь рвущееся желание.
   Трепет ожидания схлынул, как с берега волна. Чуда не случилось. Люся спрятала раз-очарование на его щеке. Самовлюблённый Кеша… «А не хорош ли я?»
   — Ты – настоящий мачо!..
   Соврала вдохновенно.
   Утром они были на Янтарной Косе. База отдыха старого заводишка предстала переуст-роенной в ногу с европейскими стандартами.
   Ах, как приятно было растянуться на тёплом песке, мелком, сыпучем, как манная крупа!
   «Для любви нужна праздность…» Кто-то из умных выдал эту фразу.
   Забыть обо всём, раствориться во времени и пространстве, не отвечать на звонки, на-слаждаться отличной едой и сладчайшим бездельем и, при этом – полнокровный секс! Не спешные соития, не скучное спаривание, а мощный ненормированный секс, крепкий, как чифирь. Такой, что в какой-то миг, бездонный и кромешный, сражает глухонемота неве-сомости, и звёздные песчинки трассируют в глазах. 
   Что-то подобное уже было с Люсей в тот далёкий бешеный медовый месяц. Олег, как оказалось, дока в плотских утехах, с восторгом ваял из неё женщину, «фонарея» от её не-насытной молодой страсти. Но тогда Люся ни о чём не думала, впитывала, наподобие «Hadi», неведомую науку, сгорая в лихорадке новых ощущений. Теперь же, как изыскатель, она наблюдала и анализировала эволюцию своих отношений с Валерием, и они ей всё больше нравились.
   Как, из какого небытия произрастает надежда? Из какой мозаики чувств материализуется любовь? Люся всегда думала, что у неё стойкий иммунитет. Секс – да! Любовь – нет! Это был животный инстинкт самосохранения. Получившая однажды горький урок отверженной женщины, Люся подсознательно оберегала себя от глубоких чувств, от боли разлуки, наложила табу на ревность и привязчивость. Ибо привыкание к субъекту, как к соб-ственности, и распущенность в виде ревности – самые опасные рифы в жизни «разведёнки».
   А Валерий? Кроме неоспоримых его достоинств, в сравнении с другими мужчинами, у него было очень важное, эксклюзивное преимущество: он был отец её будущего ребёнка.
   — Ты для меня – подарок судьбы, — сказал он как-то, сидя возле неё на песке и задум-чиво подбрасывая на ладони голыш. – Я только сейчас понял, как много  потерял, мирясь с серой повседневностью, терпя занудливость и упёртость жены… Мы завязли в скрытой нескончаемой семейной войне… Это ж по сути война, где своя тактика, своё оружие, победы и отступления… временные. Понимаешь, Подсолнушек, мы просто…из принципа добиваемся, чтобы именно твоё слово было последним, и очень важно, жизненно важно, доказать, кто в доме хозяин. — Он приподнялся и, резко взмахнув рукой, бросил свой камень низко над водой, так, что тот запрыгал по морской поверхности, срезая вершки волн. Раз, два, три… — А оставить друг друга не можем… потому что супружеские узы (слово-то какое!)… ребёнок. И жизни нет. Так не мне одному… и ей тоже. А Тимке? Разве ему хорошо, если отец и мать постоянно ссорятся, зациклились на своих претензиях друг к другу?
   Вопрос звучал риторически, и Люся молчала, задумчиво смотря в синюю даль, где, вспарывая волны, удалялся белый катерок.
 Валерий поменял положение и растянулся рядом с ней. На пляже в этот ранний час почти никого не было, и они смотрелись с высоты обрывистого берега, как пара брошенных у воды сандалий.               
    — Впрочем, прости, тебе это неинтересно… Не буду омрачать утро своими проблемами, — он положил голову ей на плечо.
    Он хотел услышать подтверждение своей правоты, и Люся сказала:
    — Возможно, ты прав.
   Что-то было нечистоплотное в том, что любовница осуждала за глаза жену, женщину, которую она  совсем не знала. Это было противно Люсиной натуре, и сам разговор был неприятен.
    Она встала и уже на бегу крикнула:
    — Пойдём, окунёмся!
    Они разом вонзились в прохладную, податливую упругость воды, визжа и вздымая снопы брызг. Им обоим нравилось резвиться и бесчинствовать на волнах.
    Безмятежное состояние сумасбродства последних дней восстановилось.

    Приятное имеет обыкновение заканчиваться быстрее, чем надоест.
    Уезжали притихшие, погружённые каждый в свои мысли. От пробирающей предрассветной прохлады Люся куталась в вязаную кофту. Измолчавшийся, отключённый, по большей части, на время отдыха мобильник Валерия почти не умолкал. Люся отстранённо слушала, как Валера давал какие-то распоряжения, договаривался о поставках, уточнял сроки. Он стал сосредоточенным, чужим, и не верилось, что ещё несколько часов назад он принадлежал ей безраздельно.
    В то же утро Люся вернулась в свой отдел, как «лягушка-путешественница» в родное болото. Телега бытия привычно заскрипела снова. Временами Люся ловила на себе недо-умённые взгляды. Наверное, чувствовалась в ней перемена, какая-то тайна. Она и впрямь похорошела, в глазах появился блеск, в походке – летучесть, на губах подрагивала улыбка.

   Завтра ему десять недель. Когда Люся ложится на спину, ей кажется, она прощупывает его тугое тельце.

    Старый её ухажер, вдовец со стажем, Евгений Станиславович Симакин активизировал своё внимание: то угощал ароматной гроздью винограда, отливающего глубоким блеском чёрного агата, то преподносил с карамельным бочком янтарную, напитанную солнечным светом грушу, от которой просто не было сил отказаться. Эти совершенные по форме и содержанию дары природы были (Люся знала) из сада Евгения Станиславовича. Возиться до самозабвения на своём участке являлось одним из его «пунктиков».
Работал Евгений Станиславович заместителем отдела, был человеком мягким, приятным в обхождении и надёжным, в старомодном понятии этого слова. Люся моложе его на пятнадцать лет, но не это служило камнем преткновения в их отношениях. Благодаря интеллигентности и мужественной внешности, он не вызывал в ней антипатии, но и других чувств, кроме терпимости, тоже не вызывал.

    Валерий добрался до дома после одиннадцати вечера. Наталья вышла из спальни на не-громкий хлопок двери. Не спала. Прижалась в приветственном поцелуе. Шёлковый халат одет на голое тело.
   — С приездом!
   Холодная ткань всколыхнула у него холод в груди.
   — Привет.
   Из своей комнаты опрометью выскочил Тимон, повис на шее.
   — Сынок! – Валерий крепко стиснул его, тёплого с постели, вдохнул запах родной, до-машний, волнующий, как тоска по детству. —  Не спишь, боец?
   — Мы тебя ещё днём ждали! Пап! Ты мне привёз, что обещал?
   — Само собой, привёз!
   — Ура!
   Валерий поставил сына на ковёр, разулся, ощущая на себе пристальный взгляд жены.
   — Тима, может, завтра посмотришь? – остановила Наталья попытки сына открыть замок дорожной сумки. Папа устал с дороги.
   — Нет-нет! Сейчас достану! – запротестовал Валерий. – Ждать до утра… Когда… вот он! – Он ловко выудил из багажа красочную коробочку. – Держи, в свою коллекцию.
   Тимон, нетерпеливо сопя, вскрыл упаковку. В ней был миниатюрный бело-никелированный «Фиат», точная копия настоящего.
   — Ух ты! «Фиат-Браво!» А он заводится? – Он тут же уселся на пол, проверяя ход, от-крывая двери, капот, – круто!
   — Ну, хватит, крутизна! – Со снисходительными нотками, но всё же строго, включилась Наталья. – Теперь — марш в детскую! Спать! Завтра в школу проспишь.
   Тимон не возражал, потащил машинку в постель. Так и заснёт, засунув её  под подушку.
   — Есть будешь? – это уже вопрос к мужу, сдержанный, вежливо-заботливый.
   — Нет, перекусил по дороге, — он стянул ветровку и направился в ванную.
   Когда началось у них это обледенение? Стойкое, болезненное для обоих, с редкими от-тепелями, а чаще с грозовыми бурями…
… Женился он  на втором курсе. Наташка – на четыре года старше, выпускница уже. Но Валерию «до глюков» хотелось зацепиться в Москве, просто втемяшилось в голову!.. Нет, Наташка — она нормальная девчонка была. Рослая, красивая, натуральная блондинка. И характер, в отличие от многих на финансово-экономическом, – без «закидонов» и хитрых прицелов. Так что всё естественно получилось.
   У Натальи уже тогда была своя изолированная квартира. Вся группа тусовалась у неё. Валерка забрёл туда случайно с товарищем по общаге, да так и прилип. Наташа играла на гитаре и пела. Кто-то из ребят притащил ром.
У Озерцова не было ни голоса, ни слуха, но после рома он стал претендовать на солиста. Когда все расходились, «школяр» спал, свернувшись на кресле, как котёнок.
   — Руки прочь от ребёнка! – сказала Наташа, и его не стали «кантовать».
    Валерий вспомнил, как «пробивался» к сердцу, благо бы Наташкиному, а то её родите-ля, и криво усмехнулся. Сама-то Наталья «припала» на него сразу, а вот батя оказался снобом. Вообще москвичи не особо расположены к таким провинциальным ухажёрам, да ещё желторотым студентам. И не важно, что дед Наташкин из глубинки, зато сам – коренной москвич.
      Теперь у Озерцовых своя не тесная двухуровневая квартира. Они вместе не жалели денег и сил для её обустройства. И вот сейчас, когда «всё есть», откуда это разочарование? Как в детстве: тянулся, тянулся к яркой конфете, достал, схватил — а она пуста, один фантик.
  «Интересно, за четыре дня моего отсутствия адвокат успел сообщить ей о моём заявле-нии? – думал Валерий, с наслаждением подставляя спину под тугую тёплую струю. – Если – да, то сейчас начнётся…»
   Он досконально знал, как назревает у них, часто из ничего, скандал. Так от случайно сорвавшегося в ущелье камня обрушивается, ширится, беснуется неудержимая лавина.
   Смыв дорожную пыль, он выключил душ, снял с позолоченного кольца пышное, нежно-игольчатое полотенце.
   Уют обволакивал. Никто не говорит, что Наталья плохая хозяйка. Мягкий халат, мягкий коврик, мягкие тапки. Комфорт подминал, прочно стягивал путы.
   Захотелось есть. Зачем он соврал, что перекусил в дороге?
   Валерий пригладил волосы и вышел из ванной.
   Из большого аквариума в холле струился мягкий зеленоватый свет. По лестнице из на-турального дерева с резными перилами он поднялся в кабинет, включил компьютер. Нужно было проверить почту. На часах четверть первого. Валерий углубился в работу.

   Наташа не спала, мучительно прислушиваясь к звукам внизу. Вот затих душ. Через две минуты щёлкнула дверь в ванной. Тишина. Теперь шаги… По лестнице. В спальню? Нет… В кабинет.
   Неужели он, действительно, намерен с ней развестись? Бросить её, Тимку?! Судя по то-му, что сказал утром по телефону адвокат, — да… Это известие целый день не хотело ук-ладываться у неё в голове. Тут недоразумение. Конечно, у них сейчас не самый гладкий период в жизни, бывают разборки. Может, где-то и перебор. Но чтоб вот так сразу всё об-рубить…
   Сначала рассеянность мужа и сгущающуюся прохладу в их отношениях Наташа списывала на проблемы Валерия, связанные с его бизнесом, на усталость, подавленное настроение.
   Неожиданная догадка ошеломила её: она являлась не только объектом, на котором сры-валось раздражение мужа, но и причиной его дурного расположения.
   Всё, что бы она не делала, что бы не предлагала, да просто любой разговор, вызывал в нём глухое недовольство.
   — Давай проведём рождественские каникулы  на горнолыжном курорте? – заикнулась она в начале декабря.
   — Наталья, ты хотя бы иногда, для разнообразия, думала, что говоришь! Мы только пе-реехали в новый офис. Организационных неувязок – тьма. Шилов злой, отрывается на каждого. А тебе только курорты на уме!
   Грубость Валерия, раньше не свойственная ему, уязвляла, оседала в душе горьким осад-ком. Труднее всего переживать унижение. Она, как могла, отстаивала своё достоинство.
   После рождения Тимки Наталья не работала. И хотя за несколько послевузовских лет она успела дорасти до руководителя бюро, Наташа не жалела о карьере. Ей нравилось за-ниматься домом, воспитанием сына, создавать атмосферу порядка и лада в семье.
   Печалиться о «хлебе насущном» не приходилось: Валерий зарабатывал достаточно. На-талья прекрасно устроила свою личную жизнь. Бассейн, тренажёрный зал, массажный ка-бинет. По мере необходимости косметический салон и солярий.
   Не слишком общительная по натуре, она поддерживала отношения с двумя-тремя подругами своего круга.
  Тимофей больших хлопот не доставлял, учился отлично, на поведение учителя не жало-вались.
   Казалось бы, чего ещё желать?
 Но с некоторых пор всё чаще стали случаться сбои.
    В их отношениях наступил кризис. Неужели этот кризис назывался «другая женщина»? Последняя их размолвка почти не оставляла вариантов.
   Перед отъездом Валерия Наташа открыла дорожную сумку мужа, чтобы проверить, взял ли он носовые платки, которые вечно забывал. И вдруг рука её нащупала в узком кармане странные пакетики. Это были мужские контрацептивы. Интересно. Они никогда не прибегали к подобным мерам предосторожности. О своей безопасности Наташа заботилась сама.
   — Зачем тебе это? – Наталья не смогла сдержать брезгливости. Сидя на корточках перед сумкой, она бросила ему под ноги упаковку.
  — Что ты роешься в моих вещах? – прямо-таки взвился Валерий. – Это вообще не моё… Родик попросил купить…
   Наталья прищурилась. Озерцов выкручивался?.. Выкручивался неубедительно.
   — А сам Родик, что? Не мог?..
   — Значит, не мог!.. Что за допрос? Не лезь не в своё дело!
  … Когда адвокат Валерия сообщил о его желании развестись, Наташа сразу вспомнила об этих чёртовых презервативах. Какие ещё ей нужны доказательства? Муж изменял ей.
   Это было неожиданно и обидно. Очень обидно.
   «Я  бросила всё – работу, карьеру, игру в ансамбле, в конце концов! Живу одним домом! Чищу-блищу, мотаюсь по магазинам, сама готовлю, и не «лишь бы что», а что-нибудь «эдакое»!  Квартира как яичечко!               
 Бросить всё и уйти? Ничего себе благодарность!..
 Наскучила, значит… Превратилась в клушу! Кухня, чадо, сериалы…
      Как бы не так!
   На корпоративках из комплементов хоть шлейф вяжи. Шилов твой смотрит – только что не облизывается! Один ты, Валерочка, не видишь! Да мне не нужен никто, лишь бы ты ценил.
Что, что тебе не так?!»
Постель? Наталья считала, что в интимной жизни у них нет проблем. Секс ей всегда нравился. «А ты скажи этому орангутангу, что у тебя голова болит!» — этот анекдот не про неё.  Всё нормально!
   Мысли о плотском вызвали смутное томление и зарождающееся в потаённых закутках естества раздражение.
   Наталья отбросила почти невесомое пухово-атласное одеяло, заломила руки за изголовье.
   Пришло на ум, что перед собой-то кривить душой не надо. Последние месяцы их сексу-альные отношения становились всё более бесцветными, обыденными, почти автоматическими, как слив бачка в туалете. Вместо яркой, глубокой гармонии двоих – спешный формальный акт. Этот вылинявший эмоциональный фон шёл от Валерия…
   В соседней комнате раздались шаги. Наталья напряглась, как струна. Может сейчас по-дойдёт, обнимет, как раньше, и скажет просто:
   — Соскучился – ужас!
   Скрипнула дверь кабинета. Где-то в горле учащённо резонировали удары сердца. Наталья приспустила ресницы. Сейчас… Он ляжет рядом, и она расшевелит его. И Валера выбросит из головы глупые мысли…
   Но Валерий подходил к двери, чтобы плотнее закрыть её. Он звонил Люсе.
   — Милая, это я. Не разбудил?.. Доехал. Всё нормально… Как ты?.. Да?.. Хотелось бы мне оказаться на твоей тёплой подушке. Соскучился – ужас!.. И я целую в носик. Мне так тоскливо без тебя… Ну скажи ещё что-нибудь хорошее… Он замер на миг и засмеялся счастливо. — И я посылаю тебе… И тебе сладких слов, Подсолнушек мой!
   Валерий услышал за собой открываемую дверь и обернулся. На пороге, сверкая глазами, стояла бледная, прямая, в длинном до пола пеньюаре, Наталья.
   — Я перезвоню, — торопливо закончил Валерий и отключил связь.
   Немая сцена длилась вечность. Босая, с распущенными волосами, с подрагивающими в крайнем негодовании губами, Наталья показалась Валерию ужасной. Он с досадой, в явном замешательстве, ждал бури.
   — Ты… обманывал меня..., — с трудом выговорила Наташа. Всё дрожало у неё внутри. – Ты – гнусный… подлый… банальный кобель!
   Валерий никогда не слышал от неё таких слов. Он напрягся, как перед пощёчиной, не-преступный, железобетонный. В прищуренных глазах – лёд.
   Наталья, пылая, с отчаянием смотрела на него.
   Ни жеста опровержения, ни единого слова оправдания…
   — Тебе нужна свобода?.. Уходи!.. Немедленно. Я не могу тебя видеть! – Она вскинула сжатые кулаки… Может, хотела ударить? Но резко развернулась, едва удержавшись на ногах, и вышла, больно стукнувшись плечом о косяк двери.
   Валерий в сердцах отвернулся, до судороги сцепив пальцы.
   — Чёрт!.. Как глупо, по-идиотски…
   Обличающий скандал не входил в его планы.
   Вдруг из коридора донёсся страшный крик и грохот падающего тяжёлого предмета. Вы-ругавшись, Валерий метнулся к двери. На предпоследней ступени лестницы, ведущей на нижний этаж, в неестественной позе без сознания лежала Наталья.

   Дни тянулись от звонка до звонка Валерия. Его развод откладывался на неопределённое время из-за внезапной сердечной болезни его жены.
   Понятно. Валерий не подлец, чтобы требовать от неё именно сейчас немедленного раз-рыва.
   Приехать он тоже не мог: всё-таки у них малолетний ребёнок.
   Люся сосредоточилась на своих ощущениях, связанных с ожиданием младенца.

Теперь ему двенадцать недель. Люся стала на линейке отмечать его примерную длину, воображала, как он плавает внутри неё.

Часто она забывалась в грёзах, прикидывая, что в первую очередь купить для  малыша; представляла, где поставит детскую кроватку, как это событие изменит её жизнь. В ней запульсировал инстинкт материнства.
   Теперь Люся сожалела, что не посвятила Валерия в свою тайну. Подсознательно она связывала будущность с ним. Невольно и незаметно она превращалась в лицо, заинтере-сованное в его свободе.
   Вечерами наваливалась тоска. Люся не думала, что будет так скучать по Валерию, по его голосу с мягкой хрипотцой, по ироничной  улыбке, по жгучим его ласкам. Пленённое сердце рвалось из пут, жаждало безрассудства.
   Разве она не имела права на счастье? Раз не сложилось у него с той женщиной, раз он с ней подавлен, угнетён, несчастен, раз они стали далёкими, почему же ей, Люсе, не дать того, в чём он нуждается? Она чувствует, да, она чувствует, что они созданы друг для друга, у них всё будет по-другому…
   Первой догадалась Светка. Она долго подозрительно приглядывалась, а потом спросила в лоб:
   — Залетела?
   Люся хотела прикинуться непонимающей, но самодовольство лезло из всех щелей, как солнце сквозь жалюзи.
   — Дура! От кого?
   — Какая разница!
   — Ты что, вздумала рожать?
   Люся очень женственно, застенчиво пожала плечами.
   — Срок? – Светка прищурилась. Ни дать, ни взять – прокурор.
   — Четырнадцать недель.
   — Ни хрена себе!.. И ты молчала? – Подруга нервно забегала по комнате. – Ну… ничего. Я найду хорошего врача.
   — Сядь! – Люся вздёрнула подбородок. Взгляд получился независимый, непреклонный. – Да. Я буду рожать. Я хочу этого ребёнка. И давно хотела. Я буду матерью, понимаешь? Хорошей матерью!
   — Одиночкой?! Ты уверена, что с серым веществом в твоей кубышке всё в порядке? Ты знаешь хотя бы, сколько стоит в наше время поднять ребёнка?
   — Я подниму своего сына… Можешь не сомневаться. Это будет мальчик. Я знаю.
   Светка потухла. Минуты две она молчала. По тому, как морщила лоб, было видно, что мысль в её голове работает, как ткацкий станок.
   — Кто всё же отец? Поможет он хотя бы тебе? Можно привлечь по закону…
   — Ты с ума сошла! Это моё решение. Он даже не знает. Я так хочу, ты что, не поняла? Может, я — калека? Даун? Я что, не смогу прокормить себя и своего ребёнка?
   — Ну, давай, давай. Посмотрим… Героиня!
   Когда Светка ушла, Люся, утратив оптимистический баланс в настроении, устало анализировала разговор с подругой.
   «Почему такая реакция? Не по её сценарию? Поздно узнала? Как же! Не доложила сразу же. И, конечно, из альтруистических соображений, она наставляет меня на путь истинный. Ишь! Врача найду хорошего. Добрая… Порадовалась за подругу».
   Было горько, ширилось ощущение вакуума вокруг.
   Неожиданно телефонная трель разрушила эту пустоту.
   — Люська! – прорезался взволнованный голос Светки. – Ты не думай, что я тебя брошу. Не обращай внимания на моё занудство. Я тебя люблю! Рассчитывай на мою помощь! И не вздумай сопли разводить! Тебе теперь вредно! – И гудки.
    Ну вот. В этом вся Светка. Сначала доведёт, а потом – вредно!

Тётушка Мария неожиданно оказалась принципиальным противником ребёнка вне брака.
— Что бы там ни диктовала  нынешняя попустительская мораль, это незаконнорожден-ный,  — бескомпромиссно обозначила она свою позицию. – Всё равно это ущербный ребёнок в обществе. Ты, Люся, ещё раз хорошенько подумай. Мама твоя не одобрила бы, – тётушка Мария скорбно замолчала.
«Она одобрила бы!» — с отчаянным упрямством мысленно не согласилась Люся. Её протест рвался наружу, мешал дышать. Но она молчала.
Людмила никак не могла собрать душевных сил, чтобы дать отпор, защитить себя и своего малыша. Отношение её к старшей сестре матери всегда было почтительно-нежным. Благодарность к пожилой женщине за её сердечную заботу о ней сковывала тесным обручем. Слово властной, но доброй, в сущности, тётки с четырнадцати лет было для Люси законом.
 В том ранимом и сложном возрасте, она, взбалмошный подросток, разом лишилась обоих родителей: мама умерла, отец ушёл к другой женщине. А тётушка Мария буквально не дала ей пропасть, потеряться — дорастила и доучила. Люся всегда чувствовала её любовь: щедрую, безусловную, самоотверженную; нерастраченную любовь женщины, никогда не бывшей замужем и не имевшей своих детей.
«Я не хочу, как ты, всю жизнь вековать одной!» — хотелось крикнуть Люсе, но она молчала и молчала, и только жгучий жар выедал глаза.
— Этого ребёнка не должно быть, — ещё раз повторила Мария. Она сидела, прямо держа спину,— непреклонная, обиженная, обескураженная.
Людмила стояла, отвернувшись к окну, но чувствовала негатив, исходящий от тётки, будто холод от подвальной стены. На улице шёл дождь. Синие, коричневые, пестрые шары зонтов скользили по тротуарам. Был вечер, люди возвращались с работы, заходили за покупками в магазин, спешили домой.
У них есть к кому спешить.
По жестяному отливу окна тупо, ожесточённо стучали крепкие капли, ненастье захватило город надолго.
Как смягчить тётю Марию? Люся могла отмахнуться от её мнения, не малолетка, не-бось… Но рвать прочно сложившиеся за десятилетия отношения больно и неладно.
Обида Марии была безмерная. Она смотрела на свою девочку, на свою доченьку… Красивую, складную, такую родную, любимую. Как она могла так с ней поступить? Всю душу вложила в неё, не жалела сил, последний рубль на неё тратила, лишь бы счастлива была. Вот тебе благодарность… Теперь, когда она, Мария, которая как мать ей, больше матери!.. стала стара… Вот и не нужна уже! Родить вздумала! В подоле принесла. От кого, от чего?.. Ни слова, ни полслова не сказала. Кому это дитё нужно теперь… подзаборное!
От негодования, от горечи у Марии пекло в груди.
— Ребёнку отец нужен! – повышая дрожащий от рвущихся слёз голос, снова попыталась урезонить неразумную тётя Мария. – Вырастить дитя не фунт изюма скушать. Об этом подумала?  Что люди, наконец, скажут, подумала?
— Подумала!  — резко повернулась к ней Люся. – Сто раз подумала!
— Ну, вот и… пока не поздно…
— В этот раз буду решать я!
Люся сбилась на крик и уже не могла остановиться.
— Хочу стать матерью и стану! И мне твои старорежимные понятия не указ! И так слушала тебя столько лет, как школьница! Как дура!
Тётка смотрела на неё вытаращенными глазами.
— Люся! – руки инстинктивно закрыли в ужасе лицо. Так воспитанница никогда не дерзила.
— Я не хочу, как ты, протащиться по жизни пустоцветом, не познав материнских радостей…
— А ты? – упавшим голосом еле вымолвила тётушка Мария. – Разве я не любила тебя, как дочь?..
Люся осеклась, поняв, что наговорила лишнего, с досадой потёрла лоб.
— Да… — уже без запальчивости устало согласилась Люся. – И я тебя люблю…  Но это не то…
— Н-да… — Тётка медленно поднялась во весь свой неженский рост. – Не ожидала… Ну… как знаешь…
— Ну, прости! – Люся с запоздалым раскаяньем бросилась к Марии.
Та молча стала одеваться.
Людмила совсем расстроилась.
— Ну, постой! Ну, куда ты пойдёшь? Там ливень… Я погорячилась. Мне так хотелось, чтобы ты поняла.
Тётя Мария молча сунула свои старческие, с выпиравшими косточками ступни в разношенные туфли и, не прощаясь, ушла.
— А отец у него будет! – выкрикнула Люся вслед захлопнувшейся двери с твёрдостью, которая невесть откуда прорезалась в тот момент. Она привычным движением вскинула голову, но рыжая чёлка упрямо вернулась на лоб.

Двоюродная сестра Лида была на пять лет моложе и тянулась к Люсе, как все младшие тянутся к старшим.
— Ой, Люся! – с восторженным удивлением она уставилась на её слегка выдающийся живот. – Ты ждёшь ребёнка? Какая ты молодец, Люся! УЗИ делала?
Люся кивнула.

Она видела, как пульсирует его сердце. Это непередаваемое чувство — видеть, как в тебе живёт твой ребёнок!

— Будет мальчик.
— Тебе сказали?
— Нет. Я знаю и так. У меня будет сын.
— Потрясающе!!
Импульсивная от природы, Лида завизжала и бросилась обнимать сестру. Потом успокоилась, и её округлое лицо «спало», как у снежной бабы в оттепель. – Я бы тоже родила. И Андрюха мой хочет ребёночка, только… когда? Учёба, работа! Теперь вот аспирантуру закончить надо. С дитём, сама понимаешь, соски, пелёнки… Больничные… Такой флюс! Хотя, конечно, время летит. Двадцать девять уже… И хочется! Так хочется потискать, потетёшкать, ужас! Но сейчас не вариант… А ты решилась. Вот здорово!.. А папка наш где? – сыпала Лида фразами, как бубенцами, пустыми и звонкими.     — Небось, рад до беспамяти, что сынок будет?
— Небось.., — коротко отозвалась Люся, накрывая на стол. Она не спешила посвящать сестру в подробности.
Но Лида не заметила уклончивости и приняла ответ, какой есть.
— Точно сынок?
— На девяносто пять процентов.
— Отпад… А как самочувствие? Почки, вроде, у тебя не ахти?
— Всё нормально. Кофе, чай?
— Кофе.
— А я теперь только чай пью.
— Ну вот, ещё один минус! – будто обрадовавшись, воскликнула Лида. – А я не представляю себя без кофе. И курить нельзя. Кошмар!
— Кошмар – курить! – воспользовалась, наконец, своим старшинством Люся.— На кого ты уже похожа? Скелет, обтянутый кожей.
— Зато какой красивый скелет! – хохотнула Лида, с осторожностью принимаясь за об-жигающий кофе. – Кто же отец? – Спохватившись, вспомнила она  о главном.
— Мужчина.
— Супер. Фотка есть?
— Нет, — опешила Люся.
В самом деле, у неё не было ни одной фотографии Валерия, за исключением школьных. Но не будет же она Лиде показывать тощего белобрысого пацана в качестве отца своего ребёнка.
   — Как, нет? – Лида резко пресекла свой энтузиазм и спросила растерянно: — Так это у тебя…  случайно?
— Не знаю, как сказать. Для меня не случайно. Мне суждено стать матерью. Понимаешь? В этом моё счастье.
— Люся! – Лида влюблённо, не мигая, уставилась на сестру, пропихивая через спазм в горле кусок кекса. – Ты такая… Я тебя обожаю!               

Наталью поместили в больницу в предынфарктном состоянии. Падая, она повредила правую руку, и теперь лежала в двухместной палате интенсивной терапии, которую выхлопотал для неё Валерий, загипсованная, беспомощная, отрешённая. При ней почти неотлучно находилась её мать Раиса Анатольевна.
Валерий крутился, как гоголь-моголь в миксере. «Домострой» поглощал всё его время. Тут почище, чем в бизнесе: ничего нельзя забыть! Завтрак – к семи утра. Обед – в четыр-надцать. На музыку – ноты. В бассейн – плавки, очки, шапочку. Не перепутать, в какой день – какие уроки.  В офисе дела накапливались быстрее, чем грязные рубашки. В конце дня не забыть заскочить в супермаркет, накидать в пакет продуктов… И всё бегом, бегом. Да, ещё танцы! Оказывается, уже второй год Тимка заморачивается бальными танцами!               
Через день он навещал супругу в больнице, приносил ей и тёще еду, с постной миной выслушивал «отчёты» о состоянии здоровья больной, уносясь мыслями совсем в другие сферы. Не то, что ему не было жаль Натальи, но не давала покоя мысль, что этой беды могло бы не случиться, если бы не её упрямство и дотошность.
Восстановление шло медленно. Угнетённое настроение Наташи не способствовало вы-здоровлению. Она угрюмо слушала, как мать старается  представить зятю оптимистичную картину  её дел, и оживлялась только тогда, когда разговор заходил о Тимофее.
— Сегодня сын сам пропылесосил и убрал в своей комнате, — теплея голосом и с пре-увеличенной значимостью, сообщил Валерий. – Правда, вместе с пылью смахнул с верхней полки глобус.
 — И что?!
— Что… Раскололся на два полушария. Вынес на свалку. Пусть бомжи теперь географию учат.
— Жалко… Этот глобус мне в пятом классе вручили за победу в олимпиаде,  – снова скуксилась Наталья. – И то, что Тимке приходится теперь в грязи ковыряться, тоже жалко, — она всхлипнула.
— Ну что ты из-за ерунды расстраиваешься? – попытался успокоить Валерий, досадуя, что упомянул о глобусе. – И Тимка уже большой  мужик, ему полезно хоть изредка напрячься…
Валерий утаил от жены, что вчера сынок принёс в дневнике замечание о плохом поведении и приглашение зайти в школу.
По ехидной закономерности прибавились проблемы на работе: начинал сказываться разразившийся во всём мире финансовый кризис.
Конкуренты  наглели, оптовики отказывались от заказов, срывались контракты,  кредитную систему лихорадило. «Горели» командировки. Из-за положения в семье он не мог выехать из Москвы. Раиса Анатольевна нужна сейчас Наташе, а больше оставить Тимку было не с кем.
Только в субботу Валерий вырвался в школу.
— Я знаю, ваша мамочка больна, — сочувственно начала Ольга Андреевна, учительница сына. – Она ещё в стационаре? Как её самочувствие?
— Спасибо, лучше, — нетерпеливо ответил Озерцов. Через сорок минут ему предстояла важная деловая встреча. – Вы хотели поговорить о поведении Тимофея?
— Не только. Последнюю контрольную по математике  Тима написал на «три». Уже конец четверти. Не хотелось бы, чтоб ваша семейная ситуация сказалось бы на его успеваемости… Конечно, ваша жена такая умница, она для Тимы огромный авторитет. При ней он собранный, прилежный… А вчера, знаете ли, он на первый урок опоздал. Пытаюсь узнать причину – молчит. В среду с последнего урока физкультуры ушёл, сказал, живот болит.
— Я разберусь, — хмуро пообещал Валерий.
— Да, пожалуйста, — Ольга Андреевна согласно покивала. – Тимошка – способный мальчик. Нельзя его упустить. Так жалко, что Наталья Алексеевна слегла. Как же это случилось? Такая энергичная женщина… — Она сделала паузу, но Валерий, скрывая неудовольствие, намеренно оставил некорректный вопрос без ответа, и учительница снова рассыпалась в комплементах Наталье. – Вам повезло с женой, Валерий Александрович. Желаю ей быстрее выздороветь.
— Спасибо. У вас ещё есть вопросы? Простите, я спешу.
— Нет-нет. Я понимаю. До свидания. Надеюсь на ваше участие.
— Я приму меры, — повторил Валерий и, попрощавшись, быстро пошёл к своей машине.
Зазвонил мобильный телефон. Это была Люся. Последнее время Валерий звонил ей реже и неохотно.
«Чёрт! Как некстати! – досадливо поморщился Валерий. – Всё-таки нельзя быть такой прилипчивой, — а в  трубку как можно радостней сказал:
— Привет!
— Как у тебя? – вроде бы просто спросила Людмила, но в голосе сквозила недосказанность и ожидание.
«…Чего? Я ей, как бы, пока ничего не обещал, — думал Валерий, принимая обычный «пинг-понг» ничего не значащих фраз.
— Скучаю. Жду тебя каждый день, — вслушивался он в приправленный тоской голос Люси.
— Я тоже скучаю, — он взглянул на часы и завёл машину.  – Приеду, как смогу. Прости. Я за рулём.

Людмила отключилась. Дымка разочарования  краткостью разговора рассеивалась  с трудом. Вроде бы Валерий рад её звонкам, и голос его нежен. Теперь Людмила названивала ему чаще, чем он ей. Хотелось слышать его, знать о нём больше. После торопливой, порой, связи по сотовому Люся подолгу «перекатывала» в уме его ласковые словечки, искала потайной смысл, но тревога, что Валерий охладевает к ней, всё чаще преследовала её.

Маленькому четырнадцать недель. Она хотела придумать ему имя. Лучшее из лучших. Не нашлось…  Пока.

Решение Валерия получить развод было, казалось, непоколебимым, но ещё не фактом того, что он признает её ребёнка и женится на ней. Конечно, у него сейчас ситуация – не позавидуешь. Жена в больнице… Действительно ли серьёзна болезнь? Ну, пусть даже так. Сколько ему с ней нянчиться? Сын полностью на нём. Валерий, спору нет, к Тимке сильно привязан, но совмещать такую работу, как у него, и тянуть пацана…
Беременность у Людмилы протекала более-менее сносно. Иногда по утрам подступала дурнота, но это быстро проходило. Только патологически хотелось спать. Люся и раньше придерживалась убеждения, что «лучше переспать, чем недоесть», а теперь, как курица, укладывалась на ночлег, едва начинало смеркаться.
Отношения  с тётей Марией не налаживались,  та укуталась в свою обиду, как в кокон. Последний разговор по телефону состоялся вскоре после их размолвки.
— Крёстненькая, я твои любимые рыбные котлетки приготовила, приходи, -
Людмила хитрила, стараясь подольститься.
— Нечего мне за семь вёрст киселя хлебать! Не голодная я.
— Давай я привезу. Может картошки, лука надо?
— Занимайся, Люсенька, своими проблемами. А мне от тебя помощь не нужна! – И повесила трубку.
После того она на звонки не отвечала, и даже дверь не открыла, когда крестница зашла к ней в воскресенье.
 «Как я могла брякнуть, что она – пустоцвет! – корила себя Люся. – Теперь уж «залезла в бутылку» — на попятную не пойдёт!
Но и Люся своего решения не изменит. Было горько, что ещё не родившийся малыш, её чудо, её затаённое счастье, стал причиной ссоры. Не сегодня-завтра она ощутит первые робкие толчки – свидетельство того, что сынок подрастает. Люся прислушивалась к себе, замечала постоянно какие-то новые знаки загадочной жизни. 
Теперь она не могла спокойно пройти мимо зеркала.
— Обросла – ужас! – улыбалась она своему отражению и, заведя ладони под яркую, словно лисий хвост, копну волос  вздымала их вверх.
— Говорят, мальчишки всю красоту у мамки берут… Ничего подобного! – Люся любовалась собой, своими мягкими и женственными чертами, гладкой шеей, пополневшими руками, уплотнившейся, красивой, просто обворожительной грудью. Она нежно опускала руки на живот, гладила упругую округлость. – Слышишь? Это твоя мама, крохотуля моя любимая, — и слёзы почему-то закипали в уголках глаз, вспоминался Валерка и жалость к себе гнала её на кухню. В таких случаях пробуждался необоримый аппетит. Особенно хотелось мяса и солёной капусты.
— Что это за глот там у тебя сидит?! – поражалась Светка.
Последнее время  подруга забегала редко и ненадолго. Она была одержима новым проектом – найти себе пару за границей.
Иногда из университета заскакивала Лида. Она закармливала сестру бананами и мандаринами и поглядывала на Люськин живот с плохо скрываемой завистью.
— Не пихается ещё? – заговорщицки любопытствовала Лида, округляя чёрные пуговки-глаза, отчего лицо её принимало птичье выражение. Ей не терпелось увидеть результат этой авантюрной, по её мнению, затеи.
Заглатывая, как маг, огнедышащий кофе, Лидуся как бы, между прочим, подкинула следующий «вопросик»:
— С бабой Машей не помирилась?
Люся нехотя качнула головой.
— Вот баобаб! На что она рассчитывает? Сама старая, как пепельница… Это она из рев-ности! Ты ж у неё, как Сивка-Бурка! Она только пальцем правой ноги шевельнёт – и ты тут как тут! Что изволите? И вдруг у тебя какие-то личные интересы! Все они на старости лет жуткие эгоисты! Наша баба Зина тоже такое выкаблучивает!..
— Наверное, когда-то и мы такими будем.
— Ты что! Мы не доживём! – она вскакивала всегда не договорив, не допив кофе. – Ладно, меня милый убьёт! Я побежала!
               
— Папа, это правда, что ты хочешь от нас уйти? – спросил вдруг Тимка, когда они ужинали сосиской и картофельным пюре из пакетика.
Валерий перестал жевать.
— С чего ты взял?
— Бабушка Рая сказала.
— От тебя, сынок, я никуда не уйду.
— А от мамы? – настаивал Тимка.
Валерий отложил вилку.
— Понимаешь, Тима… Мама больна…
— А почему она так долго болеет? Она не умрёт? – Глаза Тимки покраснели.
   — Нет, что ты! Она обязательно поправится.
— И тогда ты уйдёшь?
— Да что ты заладил?.. Мама скоро поправится. Мы должны ей помочь. Мы же мужчины!.. Вот Ольга Андреевна сказала, что ты невнимательный на уроках. Думаешь, маму твои тройки обрадуют? У неё же сердце болит…
— Я исправлю! Ты только маме ничего не говори, — Валерия поразили страх и мольба в детских глазах. – Не скажешь?
— А ты точно исправишь?
Тимка с готовностью закивал.
— Годится! Держи пять! Это будет наш мужской секрет.
Приободрившись, Тимка выпил до дна стакан кефира и отправился убирать перед сном своё игрушечное хозяйство.
Валерий задумался. От адвоката он уже знал, что тот успел передать Наталье его решение о разводе, но делового спокойного диалога не получилось. Подслушанный телефонный разговор Валерия с Люсей довёл жену до нервного срыва и больничной койки.
Люся!.. Да, это кульбит в его судьбе. С ней он чувствовал себя чуть ли ни Бэтменом. Он знал её целую вечность и не знал совсем. Вертикальный взлёт в их отношениях встряхнул Валерия. Их встреча – как кислородная подушка от удушливой нудной семейной пакли, плотно законопатившей от него все щели свободы. Распорядок, который педантично насаждала Наталья, прессовал его так жёстко, что если б не Тимка, невзвидеть ему белого света. Паутина условностей и приличий, придуманных женой, попирала в нём всю нормальную мужицкую сущность. Аптечная стерильность в доме была способна довести до членовредительства. А чуть что — истерика! Развод – единственное спасение от этой удавки.
Валерий думал, что Тимка никак не пострадает в этой ситуации. Беспечное радужное малолетство способно заслонить его от проблем взрослых. Так ему, отцу, казалось. Ведь будет Валерий брать его с собой на потрясающие пикники с рыбалкой и гонками на вод-ных мотоциклах. Можно отлично провести выходные в аквапарке и Макдоналдсе, на автотреке и ипподроме. Тимка станет у него настоящим мужиком без этих дамских извращений, типа бальных танцев!
Но сегодня голубые глаза Тимона, огромные от недетской заботы и печали,  внесли смя-тение в стройную систему дальнейшего воспитания сына, спланированную Валерием. И эта ещё тёща, стервозная в своём вездесущем стремлении опеки и участия! Какую чушь наплела она малому, дура?
Валерий с остервенением драил тарелки и вилки бабкиным способом. Он даже не знал, как пользоваться этой чёртовой посудомоечной машиной.
…Через пару недель Наталью выпишут. Что тогда?
Будущность представлялась туманно. Люся хочет залучить его к себе. Хочет ли этого он? Избавиться от одной кабалы, чтоб безоглядно влезть в другую… По крайней мере, жениться он не станет ни за какие ковриги!
…А Наталья изменилась. Призрак развода кардинально на неё повлиял. А может, внезапное осознание хрупкости и суетности самой действительности подкосили её?  Валерий и сам перетрухнул, когда увидел её «в отключке» на лестнице… Кроткая стала, ласковая. СМС-ками закидала.
 «Тревожится, как мы тут с сыном».
Вчера допоздна у неё задержался, пока мать домой ездила. Говорили о пустяках. Наташа улыбалась.
— Сегодня тебе, вроде, лучше? – спросил Валерий, положив свою ладонь на её исхудавшую руку.
— Да, лучше… — А у самой губы дрогнули и глаза заблестели. – Я, Валера, всё о нас думаю… Так всё замечательно начиналось. Тимка родился… Квартиру купили. У тебя бизнес хорошо пошёл. В круизы ездили. Что ещё надо?..  И как это случилось? Не пойму.
— Перестань, Наташа. Тебе не об этом  сейчас надо думать.
— Нет, ты скажи. Она так хороша? Она молодая?..
Валерий сжал её пальцы.
— Ну не надо…  Ты только накручиваешь себя! Ничего нет. Забудь.
Наталья заплакала.
— Я тебя очень люблю, Валера. Я без тебя умру.
— И я тебя люблю, успокойся, — он наклонился  и поцеловал её.
Зачем он это сделал? В тот момент в нём проснулись чувства  к ней, а может, просто жа-лость… Не мудрено. Столько лет вместе! И ведь, правда,  он любил её без памяти, тогда, вначале. И она подарила ему сына – это лупоглазое сокровище!..
— Папа, я убрал! – крикнул Тимка из своей комнаты.
— А постель?..
— Постелил.
— Ну, сейчас!
Валерий снял Наташкин фартук и пошёл в детскую. Жена завела порядок читать сыну перед сном, и хотя Тимка мог бы сам почитать себе, сейчас нельзя было нарушать традицию.

На фоне экономического кризиса на предприятии начались сокращения. Прошёл слух, что двух переводчиков надо уволить.  Всё напряглось и  застыло, как сжатая до отказа пружина.
Нервозный трепет затронул и Люсю. Конечно, она была квалифицированным специалистом и знала, что руководство её ценит. Но не будут же трогать дочек сильных мира сего, которых пристроили «на приличное место»! То, что Юрьевну отправят на пенсию, тут и к гадалке ходить не надо. И так два года дали ей поработать на «заслуженной». А кто второй? Если до неё доберутся, придётся сознаваться, что ждёт ребёнка. Пока, судя по всему, никто не догадался.

А ему уже пятнадцать недель. Какой он будет, беленький, как Валерка? Или рыжик?

Люся исподволь наблюдала за сотрудниками.
Евгений Станиславович временно сидел в их комнате, потому что в его кабинете делали ремонт. Крупный, в солидных роговых очках, он наклонил голову так, что обнаруживала своё существование его молодая лысинка. Закопался в каких-то бумагах. Готовит финансовый  отчёт. У Симакина крепкое положение. Весь отдел научно-технической информации зиждется на нём.
В уютном уголочке Юля Кривец. Она поступила в группу переводчиков месяца два назад. Печатает что-то на «компе». В ушах «бананы». Плечи слегка подёргиваются: музыку слушает. Этой что? Папа руководит отделом маркетинга. Она всех пересидит.
Валентина Петровна… Сколько ей? Сорок восемь, кажется. Хороший переводчик. Английский, испанский. И чешский, вроде бы… Неужели её?
Что за дебильная практика – увольнять опытных трудяг? Под маркой, что раздут управ-ленческий аппарат. А начальников только с места на место пересаживают да названия структур меняют!
Люся достала документацию немецкой фирмы подрядчиков, которую вчера не успела перевести, стала листать.
Лена Лахно… Тоже по протекции не то главного бухгалтера, не то начальника ОТЗ. Вот кто дупло дубовое!..  Вот от кого светоч разума ещё в младенчестве шарахнулся. Зато на сплетни прямо чесоточный зуд. «Как это она  обо мне до сих пор не разнюхала?» — Люся мысленно перекрестилась. Нет, Леночка неприкосновенна.
Остались ещё Владик и Соня. Они на корейской линии в цехе. Наладка идёт, вторую неделю там пропадают. Толковые ребята, особенно Владик. У них специализация – восточные языки.
В перерыв, когда девчонки убежали в столовую, а Владик завис на телефоне, к Люсе подсел Евгений Станиславович. Разложил пред ней, как на витрине, три яблока. О таких говорят: наливные. Сочные, бело-кремовые с розовым бочком, почти прозрачные – косточки угадываются. Как ему удаётся такие выращивать?
— Угощайся, Люсенька! Сорт отменный. Ещё отец мой дерево посадил. Ничего подобного теперь не купишь!
— Искуситель вы, ей Богу, Евгений Станиславыч! – Пококетничала Люся, надкусывая яблоко, которое так и брызнуло соком.
— Ну, скажешь тоже! Такого скромного непритязательного ценителя… друга… даже трудно представить, — он наклонился поближе. – Если помнишь, у меня через неделю юбилей…
— Как не помнить? Такая дата! Мы все в предвкушении.
— Правильно. Не разочарую. Сейчас на предприятии возлияния проблематичны… И, сама знаешь, чреваты… Думаю, у себя дома организовать. Места хватит. Тебя, Люсенька, особо приглашаю. Индивидуально, так сказать. Надеюсь, не огорчишь, порадуешь старика.
«Хорош старик! – фыркнула про себя Люся. – Глазками так и кушает», а вслух сказала:
— Не могу обещать, Евгений Станиславыч. Подработку взяла на дом, ничего не успеваю.
— Люсенька! – протянул «ценитель» так, что Владик обернулся. – Я тебя очень прошу, — тут же понизил голос Евгений Станиславович. – Одну тебя буду ждать. Сюрприз приготовил. Ну, же… пообещай, — он положил руку Люсе на колено.
В комнату вошла Виктория Юрьевна, и Люся поспешно встала.
— Хорошо, я подумаю.
— Ну, вот и ладненько. Яблочки как?
— Бесподобные, Евгений Станиславыч!
— То-то!
Он, к большому облегчению Люси, возвратился на своё место.
Дверь распахнулась, впорхнула Юлька, а за ней Соня, Лена и заключающая Валентина Петровна.
— Чем кормили? – спросила Люся. Напряжение от нового «наката» начальника ещё не улеглось, и фраза прозвучала наиграно.
— Как обычно, — ответила за всех Валентина Петровна. – Салаты, гречка… Отбивные подорожали.
— А ты почему в столовку не ходишь? – спросила Юлька и тут же заткнулась наушниками.
Все остальные знали, что Люся экономит и берёт завтраки из дому.
Вечером позвонила Светка.
— Меня сокращают! – Выпалила она.
— Да ты что?!. – Ужаснулась Люся.
— Ой, мне  по барабану! За такие копейки вкалывать… пусть найдут дураков! Я вообще летом, может, замуж выйду. А на Рождественские праздники в Германию еду. Это уже сто пудов!
— По путёвке? – Люся не успевала менять характер эмоций.
— Какая путёвка! Мой Роберт приглашает меня в гости.
— Здорово! Нам так не жить!
— А то! Всё в шоколаде! Как у тебя?
— У нас пока тишина… Планируется сокращение двоих, но ещё неизвестно…
— Да тебя не тронут! Кому там ещё работать?! А детёнок как? Нормалёк?.. Папашка не приезжал?
— Нет. Звонит периодически.
— И то хлеб. Ну, бывай! Целую!
Люся так и не посвятила Светку в то, что «впала в грех» с их давним общим приятелем Валеркой Озерцовым. Стыдно отчего-то стало признаться.

Чем больше Наталья размышляла о своём положении, тем безнадёжней оно казалось. Медицинское обследование выявило, что у неё врождённый дефект сердца, и по большому счёту показана операция. То, что она дорогостоящая, это полбеды. Главное, прямое вмешательство в сердце, само по себе, не безобидно, и сто процентов гарантии исцеления всё равно нет. То есть риск большой, а результат – бабушка надвое сказала.
Тимке только девять лет. Брак на пороге распада. Не такая Наташа наивная, чтобы пове-рить в то, что Валерий одумался.
Женщина всегда чувствует, когда мужчина теряет к ней интерес.
Наташа вспомнила о вчерашней встрече с мужем. Он выглядел свежим, подтянутым, хотя и несколько раздражённым.
«Стал ещё красивее, — подумала она тогда, проводя взглядом по жёстким скулам, различая чуть поблёскивающую седину в его светлой шевелюре. – А как дрогнули его губы, когда он сказал: «…и я люблю». —  Господи, можно сойти с ума! Но это же ложь! Ложь. И всё же… как ёкнуло сердце. И этот поцелуй…»
Никогда он не был ей так дорог, так необходим, как сейчас.
— Мама! Подай зеркальце…
Первый раз после несчастья, что приключилось с ней, Наталья взглянула на себя с опаской и интересом.
Чужое, осунувшееся лицо, тёмные круги вокруг глаз. Боже, как она постарела! Забывшие помаду губы… Даже волосы, всегда ухоженные, насыщенные, которыми она раньше так гордилась, посеклись и имели жалкий вид.
Наталья отдала зеркало, отвернулась.
Раиса Анатольевна, заметив её разочарование, вздохнула:
— Похудела ты очень, Наташенька. Кушать надо… Я вот курочку домашнюю потушила. Для кого старалась? Съешь, хоть кусочек. – Мать подцепила на вилку сочную куриную мякоть,  поднесла на тарелке дочери. – И остыть не успела.
Наташа, пересиливая себя, надкусила.
— Ну, видишь, вкусно.
Наталья кивнула.
— Эмма звонила, ну, как её… Висковская,.. – сказала  мать после паузы.
— Висловская.
— Ну да. Спрашивала, можно ли тебя навестить? Говорит, только из Парижа прилетела.
Наташа отодвинула тарелку, откинулась на подушку.
— Никого не хочу видеть…
Слёзы навернулись ей на глаза. Она закрыла их здоровой рукой и с трудом сдерживала всхлипы.
   — Натуся… милая, ну что опять? Всё будет хорошо, уже хорошо… — Раиса Анатольевна погладила дочь по щеке. – Скоро нас отпустят домой.
— Не надо, мама. Оставь!

  — Видный у тебя муж, — сказала санитарка Тоня, орудуя шваброй. Она обращалась к Наталье, которая опять пребывала в кислом настроении: ещё утром отправила Валерию нежную СМС-ку и не получила ничего в ответ. – Береги его.
Антонина  бросила взгляд на молчаливую больную и снова затронула её:
— А ты-то, молодая такая… как тебя угораздило сюда попасть? – Она распрямилась. – Небось, стресс?
Наташа перевела на неё взгляд, поджала губы.
— Эх, дуры мы, бабы!  Всё через себя пропускаем. А у тебя пацанчик совсем малой. Тебе о нём помнить надо. Я, вон, осталась с двумя на руках, когда муж от нас  ушёл. У меня  дочки – близняшки, им по двенадцати было. — Она присела на край стула. – Ох, и тряха-нуло меня тогда. Любила его, мерзавца, так… будто присушил… А он другую нашёл. Загулял, понимаешь… Я ему сама вещи собрала и выставила, малохольная! До сих пор кляну себя! Он-то стоящий мужик был, работящий. Девчонок наших любил… Хотела, чтоб просил, в ногах валялся. А он чемодан взял и уехал совсем из города. Без той шалавы… Не нужна она ему была. Так… видишь ли… бес попутал. А я… гордость блюла, дура. Тебя как зовут?
— Наташа.
— Красивое имя… Наташа… Так вот сама и поднимаю девчонок. Сейчас им уже шестнадцатый год идёт. Ты думаешь, я со шваброй в руках родилась? Бухгалтер я по профессии. А их, этих бухгалтеров, сейчас,  как кошек на помойке. Да я, пока муж был, лет восемь не работала… Ни о чём не думала. Теперь вот подрабатываю. Денег ни на что не хватает.
— А муж?— хмуро выразила Наташа слабое удивление.
— Да сгинул он где-то. Уж два года, как в розыске. Говорят, убили… — Она быстро за-моргала, сгоняя слёзы. – Только… тела нигде не нашли. Вот я и говорю, — вздохнула Тоня поднимаясь. – Береги своего. Хороший он, по всему видать, человек.
— Хороший, — прошептала Наташа и заплакала.
— Ну вот, — растерялась нянечка. – Тебе волноваться нельзя, тебе скорей домой надо, а ты… совсем раскапустилась! Мужик любит, чтоб жена у него красивая была, весёлая. Ну, что ж, что хворая… А ты зеркальце возьми, красоту наведи, а как придёт голубчик твой – улыбайся да шути. Глазками поиграй. А то на тебя, девушка, смотреть – с тоски повесить-ся!.. Ну ладно, заболталась я с тобой. А мне ещё  три палаты и коридор мыть. – Она под-хватила ведро и вышла из палаты.
Но вечером, когда кончилась её смена, Тоня снова заглянула к странной больной. Запали в душу кристальные, застывшие от боли, глаза.
— Чего сырники-то не скушала? – спросила она, со вздохом присаживаясь возле Натальи. – Они сегодня очень даже ничего…
Наташа не ответила. Её пустой взгляд ушёл в пространство за окно, где уже сгущались сумерки.
— Что, сиделки твоей сегодня не будет? – снова спросила Тоня, тревожась, можно ли оставлять её в таком состоянии на ночь одну. – Мама, небось?
 Наталья прикрыла глаза.
— Скоро приедет…
— Приедет? Это хорошо… Уже веселей. Ты, смотрю, всё думаешь о чём-то, маешься… Не гоже эдак изводить  себя. Эдак не выкарабкаться. Надо надеяться… Не знаю, что стряслось у тебя… Только не может быть ничего такого, чтоб заживо себя хоронить. Сынок у тебя – картинка просто! Умненький, сразу видать. Да и твой…
— Не мой он…
— Как не твой?.. К тебе же наведывается. Скучает, поди… Или…— Тоня смутилась от мелькнувшей догадки, — любовник?
Наталья перевела взгляд  на Тоню, горько усмехнулась.
— Муж. Был. А теперь… другая у него.
— А-я-яй! – Тоня всплеснула руками. – Вот уж ни за что бы не подумала!
— Я тоже… не могла подумать! – Наташа вдруг почувствовала непреодолимое желание открыться. Отчаянно сдерживая слёзы, она стала рассказывать этой почти незнакомой женщине о своей беде, о душевных терзаниях. Она видела в глазах Тони живой отклик, помнила, что та сама прошла через боль лжи, измены, унижений…
— Понимаешь, мы жили так хорошо… Я в нём была уверена, как в себе… Все завидовали нам. Правда… «Какая ты счастливая, Наташка!» — говорили подружки, и я верила, что так оно и есть… А потом я услышала… В общем, всё рухнуло. Ты знаешь, когда всё… всё  теряет смысл?
— Знаю, знаю, милая. – Тоня горячо сжала Наташину ладонь. – И мне пришлось… Хорошо помню… Все они сволочи! Не плачь, Наталка. Всё пройдёт. Время вылечит.
— Ты не представляешь… Я никому рассказать не могу. Тимке в глаза смотреть не могу…
— Да, дети они всё понимают…
— Мне мама говорит: не ты первая, не ты последняя… Но это не про нас! С нами так не должно быть!
— Э-эх, милая, да кто ж знает, как должно?..
— Я оказалась совсем, совсем не готова, понимаешь? Стыдно даже признаться, что он предал меня. Это так дико… так больно… Нет. Я не смогу одна…
— Да не будешь ты одна! Такая красивая, молодая!
— Ты что?! – Наташа остановила на ней безумный взгляд. – Мне никто не нужен! Я его люблю!
— Ну, всё, всё! Вижу. Его любишь. Перестань. Сейчас сбежится всё отделение. – Тоня обняла её, гладила взмокшие волосы. – Всё у тебя будет хорошо… Ты только поверь. Смотри, что я тебе подарю. — Она вытащила из кармана больничного халата забавного деревянного матросика с трубкой в зубах. – Это талисман. Он всегда со мной. Когда мне было особенно плохо, посмотрю на него… и улыбнусь. Он смешной, правда?
— Да, ну… не надо.
— Бери-бери. Он меня спас. Честное пионерское! Смотри, как он умеет пыхтеть своей трубкой!
Наташа усмехнулась, глядя на фигурку с облупившимся носом.
— А ты?
Глаза у Тони искрились радостью.
— А я … переболела. У меня всё отлично. И у тебя  наладится. И не бросит он тебя, вот увидишь!               

Был поздний вечер. Валерий выключил компьютер и потянулся. День удался. На его счёт переведена долгожданная сумма, достаточная для того, чтобы продолжить воплощение перспективного проекта.
В начале следующей недели Наталью должны выписать. При мысли об этом Валерий почувствовал облегчение: всё-таки измотался он за последний месяц. Работа, дом, боль-ница, Тимка, невозможность поехать в командировку – заботы облепили его, как ракушки днище баркаса. Приходилось отдать должное Наталье: она избавляла его от многих тягот быта. О психологическом аспекте их отношений думать не хотелось. Их жизнь после её возвращения представлялась смутно. О разводе Валерий с женой не заговаривал.
Общая беда,  на удивление, ещё больше сплотила с сынишкой. Хороший растёт у него парень! Валерий просто удивлялся ему. Тимка не ныл, оставаясь допоздна один в квартире, ел, что дают, убирал за собой. Даже нормально делал уроки. Вчера Ольга Андреевна позвонила и рассыпалась:
— Ваш Тимочка, ваш Тимочка!.. Все пятёрочки, все пятёрочки!.. А не вернулась ли Наталья Алексеевна? У вас такая образцовая семья!..
Вот как. Даже образцовая!
 Раньше Валерий не задумывался, что для него семья.
Пристанище после сумасшедшего рабочего дня? Возможность развалиться в кресле перед телевизором с газетой, с пивком… Нежный взгляд жены? Вкусный обед? Или, когда он возвращался, усталый как чёрт, из командировки, — радостный вопль  отпрыска? До последнего времени это было неотделимо.
Почему же всё вдруг обрыдло? Стал раздражать привычный уклад, начищенные зеркала, по ранжиру расставленные тарелки в шкафу, заглушающие шаги ковры, десятки пар обуви, заставляющие решать каждый раз дилемму, что обуть!
Даже вышколенный, холёный, с ямочками на щеках Тимка, так похожий на мать, иногда бесил своими манерами.
Может, Валерий просто устал? И нужно было встряхнуться, оторваться по полной… Что он и сделал. Благо, так кстати подвернулась Люська…
Будто подслушав его мысли, Людмила материализовалась в телефонном звонке.
— О, Люсенька! Здравствуй, солнышко! Я как раз о тебе думал.
— Правда?! И я о тебе… А что ты обо мне думал?
— Что ты… необыкновенная… восхитительная. И очень вовремя пересеклись наши пути.
— Да-да! Я тоже так считаю. Совсем не случайно провидение столкнуло нас в один прекрасный день! Я просто жила и мечтала о таком мужчине. Мне так не хватает тебя сейчас, Валерик, — голос Люси стал грудной и тоскующий. – Уже час не могу уснуть. Верчусь, маюсь, а сон не идёт. Все мысли к тебе летят!..
Валерий взглянул на часы. Четверть первого.
— Мысли хорошие? – попытался он придать разговору шутливый тон.
— Очень хорошие… Как мы отдыхали на Янтарной Косе, — Люся громко нараспев вздохнула. – Ты тогда устроил мне просто праздник души и тела! Так хочется хоть десятую долю того счастья, ты не можешь себе представить!..
— Почему же? Я чувствую то же самое! Как бы мне хотелось сейчас побарахтаться с тобой в песке, мой жаркий Подсолнушек, смыть все грехи в заливе, а потом  опять грешить, грешить…
Люся подумала, что жена Валерия  до сих пор в больнице, иначе он не смог бы так сво-бодно изъясняться.
— О, ты был неподражаем! Я так хочу зарыться у тебя на груди! Если бы ты знал, Ва-лерка,  как я скучаю, с ума схожу… Я кладу голову на подушку, а мне чудится твой оде-колон, хочу твоих рук … Ты помнишь, как я любила ворошить пальцами твои волосы? А ты целовал и целовал  меня вот тут, в родинку под ушком. Меня почему-то больше всего заводили эти поцелуи! Может потому, что щекотно… Ой, вспоминаю, а у самой мурашки! – Она счастливо засмеялась. – Я потом месяц носила высокие воротнички!
Валерий вдруг явственно ощутил то вожделенное состояние от прикосновения к нежной девичьей шее, почувствовал ни с чем не сравнимый привкус на губах, представил сладострастно извивающееся в его руках крепкое сильное тело!.. Ох, Люська!.. – Он с трудом справлялся с участившимся дыханием.
— Валера!.. Ты здесь? Почему ты молчишь?
— Здесь, — хрипло отозвался Озерцов.
— Я подумала, разъединилось… Милый, скажи мне что-нибудь хорошее…Скажи, что я лучше всех… Скажи так, чтобы я увидела тебя во сне. Я буду любить тебя, любить… помнишь, как я умею?
Ещё бы он не помнил! Голова у Валерия пошла кругом. Уже ни о чём он не мог думать, как об обладании этой женщиной, здесь, сейчас… — Почему бы ей не приехать в Москву? – мелькнула сумасшедшая мысль, по телу пронеслась дрожь. Валерий цепко сжал ладонью затылок…
— А что, Люсь,  в самом деле… — Внезапно перед взором возникли увлажнённые мольбой глазища Тимки.
«Нет, это безумие. Надо немедленно это прекратить…» Он сделал титаническое усилие и довольно ровным голосом сказал:
— Спокойной ночи, девочка моя!
Гудки отбоя прозвучали неожиданно. Люся отключила телефон и откинулась на изголовье. Бросило в жар. Нахлынуло гадкое чувство оплёванности. «Зачем я унижаюсь перед ним? Какая любовь? Все слова фальшивые. Уехал и забыл!» — Люся с силой рванула резинку, стягивающую волосы в пучок, и те, обретя вдруг свободу, огненными змеями разметались по подушке. Хотелось кричать, царапаться.
Люся больше не сдерживалась. Раздражение, обида, неутолённое неистовое бабье желание – всё прорвалось в бурных слезах, будто накопившееся половодье чувств снесло затворившую их дамбу.

Ночью ей снился её малыш. Он был очаровательный, беленький, кудрявый, точно ангел. Она называла его Яснослав.



В воскресенье проведать Наталью Валерий пришёл с сыном. Жена на стуле у окна читала книгу. Накануне ей сняли гипс, и рука, ещё болезненная, но уже свободная, расслабленно лежала на коленях. Наташа была в махровом, бирюзового цвета халате, и выглядела она неожиданно свежей, лучистой, может оттого, что выдалось ясное морозное утро, и солнечный поток, яркий, будто обновлённый, привольно разлился по белоснежной стене, по чисто вымытому, отливающему бликами, полу, и по её лицу, просиявшему при виде родных. Она недавно приняла душ и вся благостная, с ещё влажными волосами, светилась спокойствием и вернувшейся надеждой.
«Какие голубые у неё глаза!» — невольно отметил Валерий.
— Мама! Ты уже выздоровела? – кинулся к ней Тимка, но добежав, остановился в нере-шительности, словно боялся неосторожным движением испортить, сломать очень дорогую вещь.
Наташа привлекла его к себе, поцеловала.
— Да, котёнок, почти…
— И ты скоро приедешь домой? – В голосе сына смешались сомнение и ликование. Он оглянулся на отца, как бы приглашая его присоединиться к их радости, и уткнулся к маме в грудь, как маленький, когда ему бывало больно или страшно, и только она могла подуть, полечить, спасти.
Валерия тронул этот Тимкин порыв. Он вдруг чётко, в полной мере осознал, что сын, как ни хорохорится, ещё мал и слишком сильно привязан к Наталье. Она для него едва ли не самое главное в жизни, гораздо важнее его, отца. Укол ревности больно отозвался в душе. Валерию всегда казалось, что сын должен быть ближе к отцу. Но он заставил себя улыбнуться:
— Привет! Хорошо выглядишь!
— Спасибо, — Наташа почувствовала, как вспыхнули щёки. Забытое состояние: комплимент от мужа.
— А мы с папой поедем сегодня на каток! – похвалился Тимка.
— Да, коньки в машине, — подтвердил Валерий. Он решил каждый день каникул провести с сыном по-особенному. Благо в Москве установилась сухая погода.
Валерий стал выкладывать на стол гостинцы.
— Ой, зачем столько всего!? – запротестовала Наташа. – Мама поехала за пенсией, сейчас тоже притащит… — Она стала бросать часть фруктов и йогурты обратно в сумку мужа. – Сами съедите. После катка проголодаетесь…
— Обход уже был?
— Сегодня выходной. Вряд ли будет. Но Аллочка, сестричка, сказала, что кардиограмма хорошая. Завтра буду проситься домой. Не могу уже, — Наталья тоскливо глянула мужу в глаза. Воспользовавшись тем, что Тимка засмотрелся на голубей за окном, она заговорила тихо, но убеждённо. – Я многое тут поняла. У нас теперь будет всё по-другому.
Валерий молчал, задумчиво склонив голову.
— При мне в отделении умерло девять человек. Ничего не спасло. Ни уход, ни деньги. Жизнь – такая зыбкая вещь. Сегодня есть всё. А завтра… Вмиг рухнет… Мы сами урезаем и урезаем то, чего и так немного. Пустыми ссорами, дурацкими амбициями. – Наталья прерывисто вздохнула и тревожно посмотрела на мужа: поймёт ли? — Нет покоя  нам. Всё чего-то доказываем. А счастье, — она перевела взгляд на сына, – вот оно.– Здоровый ребёнок, мир, возможность дышать… И желание понять.
— Понять… Это, может быть, самое трудное.
— Не знаю… Неужели, чтоб понять, надо оказаться на краю…
— Мам, можно включить телек? – Спрыгнул с подоконника начинающий скучать Тимон.
— Включи, сынок, только не громко.
Наталья помолчала, настраиваясь на прерванную мысль.
— Мне кажется, я нашла корень зла… Наши отношения могли бы…
— По-моему, Наташа, сейчас рано об этом говорить, — мягко прервал Валерий. – По-правишься, приедешь домой…
Открылась дверь, и с сумками в обеих руках, боком протиснулась Раиса Анатольевна.
— Бабушка! – подскочил Тимка.
Валерий взял у неё сумки. Раиса Анатольевна сдержано поздоровалась, обняла внука.
— Ну, мы пойдём, — стал прощаться Валерий.
— Пап, на каток?
— Ну, как договаривались!
— Я вас провожу немного, — вызвалась Наталья.
Они медленно дошли по коридору до входа в отделение интенсивной терапии.
— Ну, ждите меня домой, — почти бодро сказала Наташа, обнимая сына.  Дотронулась рукой до колючей щеки мужа.
— Небритый…
— Некогда было, — он слегка наклонился, касаясь губами её  виска, и поймал пристальный взгляд Тимона. – До встречи.
Когда они исчезли за дверью, Наташа достала из кармана игрушечного боцмана и чмокнула его в облупленный нос.

Дом у Симакина был неожиданно респектабельным. Интересно, где он нашёл средства на такие хоромы?
Люся вместе с Валентиной Петровной пришла раньше остальных, так как холостяк попросил их помочь накрыть на стол.
Однако почти всё у него было готово: салаты, заливное в специальных формочках, рыба в кляре, миниатюрные эклеры с паштетом и с икрой,  открыты банки с очень аппетитной «купоркой», от которой у Люси слюнки потекли.
«Когда он всё это успел сделать? – поразилась мысленно Люся. – И неужели сам? И ку-рятину запекал сам?!»
Евгений Станиславович быстро развеял её недоумение.
— Это мне сестрёнки всё организовали, — простёр он руки над многочисленными яствами, ожидающими своей участи. – У меня их две – Надя и Нина. Они позже придут, пошли красоту наводить.
В самой большой комнате на первом этаже стоял под белой скатертью длинный массивный стол. Фаянсовая посуда, хрустальные бокалы, серебряные приборы выглядели торжественно. Ожидалось около пятидесяти человек гостей.
— У вас очень уютно, Евгений Станиславыч, – не удержалась от оценки Валентина Петровна. – Нелегко, небось, одному такой дом содержать?
— Вот я и ищу среди вас подходящую хозяйку, — лукаво подмигнул Симакин. Валентина Петровна сконфузилась и перевела разговор на другую тему:
— Ну что, пора приняться за дело?
Она взяла на себя «нарезку», а Люся стала выставлять на стол салаты, холодные закуски и соленья, так поразившие её воображение.
…Сначала Людмила не собиралась идти к Симакину на юбилей. Но последний разговор с Озерцовым разозлил её не в добрый час.
«Сижу дома затворницей. Жду у моря погоды. У Светки своя эксцентричная жизнь. Суетится, как курица перед тем, как снестись. За последние семь лет у неё появилась первая настоящая перспектива выйти замуж…
С Валеркой никакой определённости. Хоть бы какой намёк дал. Нужна ли я ему вообще? «Приеду, приеду…» Когда? Я не могу целую вечность ждать. Живот скоро вылезет за все приличные габариты».
Люся уже забыла, что собиралась родить ребёнка «для себя». После того, как забрезжил маячок надежды, что Валерий будет свободен, все её мечты и даже планы отталкивались от этой «исходной» в её понимании позиции. Теперь она мысленно торопила события, вожделела соединения с ним. Помани он её хоть  одним словечком, она готова была сорваться с места, лететь к нему, раскрыть всё, как на духу, принять любое его решение… Только не бездействовать! Ждать невыносимо!
Невыносимо ждать… И чего бы не пойти к Симакину?  И кто помешает? Терять всё равно нечего.
…Симакин вертелся тут же, «на подхвате», подавая посуду, раскладывал салфетки, мыл фрукты. В домашней обстановке он был проще, острил и каламбурил, и казался моложе.
Втроём они быстро управились, а до прихода гостей ещё оставалось время. Валентина Петровна спросила, где телефон, и  стала звонить своим многочисленным домочадцам.
— Без меня всё вверх дном, — призналась она.
— Люсенька, пойдём, я покажу тебе второй этаж.
Люся охотно согласилась. Она сама поглядывала на мудрёную винтовую лестницу в углу прихожей. Внизу она насчитала пять комнат плюс кухня и бытовки. Что же там на втором?
Поддерживаемая под локоть Евгением Станиславовичем, она поднялась на второй этаж. Перед ними открылся просторный холл, из которого вели четыре двери. Одна из них была стеклянная, через неё просматривалась лоджия.
— Вот мой кабинет, — сказал хозяин, открывая перед Люсей одну из дверей. Она с лю-бопытством переступила порог. Помещение было небольшим, но комфортным. Письменный стол, раскрытый на нём ноутбук, высокий стеллаж с книгами, два кресла, прикрепленный прямо к стене плоский телевизор.
— Бывает, я засиживаюсь здесь допоздна, — проговорил Симакин, приближаясь и пытаясь приобнять Люсю за талию. – Иногда у меня случаются стихи. Пишу пока в стол, но надеюсь издать. Сейчас это реально, были бы деньги, — он посмотрел на Людмилу, проверяя реакцию.
От шокирующего признания у неё был весьма глупый вид.
— Не веришь, Люсенька? – Он достал из ящика стола толстую тетрадь. – Взгляни,  если любопытно.
— Я думала у вас одно хобби – садоводство.
Симакин засмеялся.
— Поэзия – не хобби, а состояние души.
Людмила открыла тетрадь. Это была лирика. Она пробежала глазами первое попавшееся стихотворение. Он, наклонившись, смотрел ей через плечо. Она чувствовала спиной его лёгкое прикосновение. Это беспокоило и не давало сосредоточиться.
— Интересно вы излагаете мысли.., — лишь бы что-то сказать, не вполне осознав про-читанное, проронила Люся, отодвигаясь и закрывая «труды».
— Спасибо. Когда-нибудь я надеюсь прочитать тебе то, что посвятил своей Музе, — В многозначительности, с какой была сказана фраза, в грустной улыбке, во взгляде с при-щуром читался определённый намёк.
— Обязательно… А там что? – Люся поспешила покинуть кабинет.
— Там?.. Спортзал, тренажёры, — они вошли в довольно просторное помещение, обо-рудованное для занятий физическими упражнениями. – Стараюсь держаться в форме. – Симакин опёрся рукой о шведскую стенку.— Хочешь, продемонстрирую, как я  стою на голове? Очень полезно, между прочим.
«Этого ещё не хватало! – подумала Люся. – Грохнется, чего доброго, от усердия, — и быстро ответила:
— В другой раз.
 Они опять вышли в холл.
— Ну, тогда заглянем в спальню для гостей, — Симакин повёл рукой в сторону третьей двери, будто факир, обещающий чудо.
«О mein Gott! Довольно сюрпризов! Сейчас предложит испытать какой-нибудь ортопедический матрац!..» — не без сарказма подумалось Люсе, и, скрывая неуместно прорывающийся смешок, она воскликнула:
— Там кто-то пришёл, Евгений Станиславыч! Давайте спускаться.
Внизу, действительно, раздались голоса. Начали подтягиваться гости.
…После шумного обеда устроили танцы. Народ уже достиг той степени раскрепощённости, когда гулянье  не поддаётся управлению и устремляется в свободное плавание, как дрейфующая льдина.
Валентина Петровна с сестрой Симакина, не то Надей, не то Ниной, пытались петь, Юрьевна налегала на торт, Леночка какой-то ужасный секрет излагала прямо в ухо другой сестре, не то Нине, не то Наде.
— Ну, давай потанцуем! – канючила Юля, припадая Владику на плечо, а тот никак не мог оторваться от шемайки с баварским.
Всплеск смеха заставил всех повернуться. Это четверо из бюро технического обслуживания «травили» анекдоты. Громче всех хохотала единственная среди них девушка.
 Один из шуринов Симакина уговаривал Сонечку Тарановскую выпить на «брудер-шафт». Второй – мирно спал, приклонив голову чуть ли не на орущую колонку музыкального центра. Остальное большинство танцевало.
Люся, сидя в стороне, цедила третью чашку чая и думала, как смешно наблюдать за под-выпившими людьми, особенно, если  привычно их видеть в деловой обстановке.
 Несмотря на включённый кондиционер, было душновато. Раскрасневшийся  хозяин протиснулся к ней и пригласил на танец.
Люся оценила обстановку. Патентное бюро чуть не в полном составе выплясывало под вопли Верки Сердючки. Тут же с Юлькой вихлялся капитулировавший Владик. Она встала, уступая желанию именинника, готовясь примкнуть к этой вакханалии.
Но заиграла новая музыка, приторная и тягучая, как сладкая вата.
Властно и вместе с тем бережно Евгений Станиславович повёл Люсю в танце. Тут же вокруг них образовалось множество пар, создавая толчею.
Она чувствовала, что Симакин, охмелевший и раскованный, всё сильнее прижимает её к себе.
— Если ты, Люсенька, до сих пор не поняла, то… у меня к тебе … ответственное  отно-шение, — зашептал он ей на ухо. – Почему ты так упорно игнорируешь меня? Я смог бы составить счастье тебе и твоему ребёнку…
От неожиданности  Люся сбилась с ноги и оторопело посмотрела на партнёра.
— Ты удивлена? От бесполезной любви становишься наблюдательным... Ведь у тебя не слишком обнадёживающие отношения с отцом твоего малыша?
— Вас это не касается!..
-Тсс!.. – Он прижал указательный палец к её губам, – не надо громких слов. Подумай, я буду любить вас обоих, — он наклонился к самому её уху, и горячее его дыхание щекотало ей щёку. – Все будут думать, что это наш ребёнок…
Люся почувствовала слабость, почти обморочное состояние.
— Давай выйдем на воздух, — быстро сказал Симакин, каким-то невероятным чутьём отгадав её единственное желание.
Он почти вынес её в прихожую, помог одеться. Оба неловко молчали. Во дворе Люсе полегчало. Она облокотилась на парапет отделявший двор от сада.
— Вы очень самонадеянны, должна я вам сказать, Евгений Станиславыч, — с надменной насмешкой выговорила Люся. – Я, действительно, беременна. Но у ребёнка есть отец, а у меня – любимый человек.
— Буду спокоен, если ошибся, — Симакин с нежностью взял её кисть  и поцеловал. — Но моё предложение, считай это предложением, остаётся в силе.
— Мне пора, — она отняла руку.
— Я бы отвёз тебя лично домой, но, как говорится, «слегка под шафе»». Я вызову тебе такси.

Всю ночь Ясик мешал ей спать. Он уже был с её ладонь. Люсе казалось, что он часто потягивается, и это вызывало сладкую боль.

В стылом бесприютном небе отчаянно кричала одинокая птица. Может, она отстала от своих сородичей и теперь мечется в поисках верного пути? Может, погиб её милый друг, а без него дальнейшее странствие потеряло смысл?
Люся неотрывно наблюдала этот странный полёт, и гнетущее чувство всё больше овладевало ею.
Беспричинной ли была эта смута души? Возможно, тревогу навевала атмосфера унылой осени с вязкими стойкими туманами, или эти монументальные серые дома сталинской эпохи, хмурые и молчаливые свидетели мрачного времени, которых забыли  «убрать». Или холодные малиново-сизые закаты, предвещавшие неуёмный злой ветер, изо дня в день, изо дня в день…
Люся опять бросила взгляд на низкий небосвод. Зовущая птица пропала из вида, но ощущение её присутствия не уходило. Не предчувствие ли это чего-то плохого… неотвратимого?
Люся тряхнула головой, отгоняя дурные мысли.
Сегодня, возвращаясь с работы, она, в который раз уже, пыталась навестить тётушку Марию. Звонила, звонила, стучала… Не открыла.
Соседка сказала, что видела её утром, когда ходила в магазин за хлебом.
Выходит, вычеркнула крестная Люсю из своей жизни? В тот момент, когда ей больше всего нужна её поддержка. А как же её нетленная любовь? Разве так бывает?
Но вина перед тётушкой вытесняла обиду и ледяной глыбой лежала на сердце. Как, чем её растопить?
Люся была уже в своём дворе, когда её настиг звонок сотового телефона.
Валерий! Она сразу приободрилась, заговорила почти весело:
— Рада слышать тебя, любимый!
— Я тоже! Извини, не мог позвонить. Поменял симкарту. Сохрани мой новый номер. Ну, как ты, Подсолнушек?
— Как всегда… Жду тебя. Скучаю.
— У меня хорошая новость. На днях, видимо, вырвусь… Приеду, слышишь? Скоро увидимся!
— Её… выписали? – воскликнула Люся, чувствуя, как сердце выделывает сумасшедшие подскоки.
— Ну да! Завтра выписывают.
— Ой… Жду!.. Жду! Спать не буду! Точно, не засну! Только бы скорей, Валерочка!
— Ну-ну! Не надо много пару! – покровительственно прогудел Валерий, умеряя лестный прилив самодовольства: в самом деле, любит, тоскует…
Люся взлетела на третий этаж, как юная лань. Напевая, открыла дверь, с облегчением сбросила обувь, плащ. Куда только делось пасмурное настроение! Закружила по квартире, включила чайник, стянула платье, смахнула пыль с телевизора. Огляделась, как просну-лась. Какой бедлам! Подумала, надо бы субботник организовать. Засмеялась, плюхнулась навзничь на диван.  «На днях приеду!»  Дождалась… Господи!

Семнадцать недель. Сегодня доктор сказала, что всё идёт как нельзя лучше.

Всё время, пока Наталья находилась в больнице, Валерий спал на диване в своём кабинете. Ему лень было стелить огромную, как боксёрский ринг, кровать, взбивать чуть ли не десяток подушек, как это делала жена, заправлять потом яркое, взмывающее, будто парус, от взмаха рук шёлковое покрывало.
Позвонив Люсе, он почувствовал облегчение. Ему снова захотелось встретиться с ней, скользить рукой по её золотистой коже, ловить губами её сладкое дыхание.
«Вот сегодня она – прежняя Люська, лёгкая, взбалмошная. – Валерий вздохнул свободно, будто кто-то подбавил яркости в настроение, захотелось даже петь, и он замурлыкал что-то себе под нос. – Просто я сам себе внушил, что она домогается чего-то… Это вечные истерики жены сделали меня подозрительным. Нервы… нервы…» — Он пружинисто прошёлся по комнате, перевёл календарь на день вперёд. Тридцатое  ноября.
«Ну что же?.. Так часто бывает…  Любовь истлела. Чему удивляться? Десять лет! И так сколько терпел… Не состыковались характеры, — Валерий остановился перед компьютерным столом. На полочке ещё стоял на привычном месте студенческий портрет Наташки. – Весёлая была… И отчего у замужних баб так  портится характер? Как мать, хозяйка – лучше не надо. Но эти придирки, мелочность!.. Мне хватит. Спасибо. – Он сел в кресло, покачался. – Нет, помогать – пожалуйста! Решать общие вопросы. Брать сына к себе…» — Валерий мимолётом вспомнил о болезненной реакции Тимки на напряг в их отношениях с женой, и лёгкая тень неуверенности чуть не смешала чёткий ход его мыслей.
«Ничего, — тут же навязал он себе ответ. – Чуть подрастёт и всё поймёт. А пока… пока сделаю всё, чтоб Тимон не страдал».
Валерий принял решение твёрдо и искренне, оно сняло с его души тревогу  и облегчило груз вины перед сыном.
«Наталья справится одна, она упрямая… А Тимка… он больше мамин сын, — поставил Озерцов это спорное утверждение почти в ряду оправданий для себя. – Конечно, жаль ос-тавлять всё нажитое… Сколько всего… С каким трудом это устраивалось…» — Он, тихо ступая по коврам, брёл в полумраке из одной комнаты в другую, не включая света, будто прощаясь. Мысли затевать тяжбу с женой (и сыном!) из-за имущества были несовместимы с его жизненной установкой. Валерий уже дал поручение своему адвокату подыскивать ему скромное, но удобное жильё.
Возле живописного аквариума в холле остановился. Посмотрел с минуту  на причудли-вый загадочный «подводный мир», усмехнулся, припомнил, как доставала его забота об этом «живом уголке», как забывал первое время покормить прожорливых холоднокровных.
«Ну, всё! Завтра передаю, как эстафету, всё хозяйство  Наталье, из рук в руки».
Это обстоятельство ещё больше подняло настроение, захотелось по этому поводу «при-голубить» рюмочку коньяка, и Валерий уже сделал шаг в сторону столовой, но какой-то жуткий, глухой и мычащий, звук пригвоздил его к месту.
Прошло несколько мгновений, пока он сообразил, что дикое нечеловеческое мычание доносится из детской. Там уже два часа, как безмятежно спал Тимон. Отец, как всегда, пе-ред сном прочитал ему сказку, конец которой он так и не дослушал, уснул, и Валерий, подоткнув ему со всех сторон одеяло, потушил свет и вышел.
Задыхаясь, почти в панической тревоге, Валерий вбежал в спальню сына, лихорадочно нащупал шнур светильника, резко дёрнул. Лампочка сверкнула ярко, ослепив, и тут же погасла. Но за эти доли секунды Валерий, цепенея от ужаса, успел заметить, что постель Тимона пуста. Он яростно  рванул шнурок ещё раз – безрезультатно. Лампа перегорела.
— Чёрт! – выругался он вполголоса, пытаясь вспомнить, где включается бра.
Заставляющий трепетать вопль повторился. Он  слышался откуда-то снизу и сбоку. Не в силах ничего осмыслить, Валерий шарил по стене. Наконец, он нащупал выключатель, и зеленоватый  свет ночника мрачновато осветил комнату.
На полу под стулом, закрученный с головой в одеяло, пытался освободиться сонный Тимка и в страхе блажил, ничего не понимая.
Валера бросился к сыну.
— Тима, Тима, очнись! Как ты сюда попал? – стоя на коленях, он пытался развернуть одеяло, которое спеленало мальчишку наподобие капустного голубца.
Тимон, щурясь, оторопело озирался, медленно приходя в себя.
— Папа! Я так испугался! – он, дрожа, прижался к отцу. – Кто-то душил меня. Я не мог дышать!
— Ну-ну… Всё в порядке, сынок. Ты просто упал, запутался в одеяле.— Валерий успо-каивающе похлопывал Тимона по спине. – Как же ты закатился под стул, вояка? Вот тебе и показалось, что на тебя кто-то напал.
Он поднял Тимку и понёс в постель.
— Нет, папа! Я боюсь! Я хочу спать с тобой!
— Ну, ладно, ладно… Со мной, так со мной. Успокойся.
Они перебрались в кабинет.
Вскоре, прикорнув у отца на плече, Тима спал. А Валерий долго ещё думал о случившемся.  Раньше Тимон ничего не боялся. У него была крепкая психика, и вообще парень не робкого десятка. Что же это с ним?
               
Наталья ждала мужа к одиннадцати. То и дело она поглядывала на часы. Прошло тридцать… сорок минут. Уже на руках у неё был эпикриз и рекомендации лечащего врача, уже приехала Раиса Анатольевна, чтобы помочь дочери собраться, а Валерия всё не было.
Без четверти двенадцать он позвонил и сообщил, что застрял в пробке.
Валерий тоже нервничал. Сегодня у него плотный график. Завтра он уезжает, надо провести совещание, под угрозой срыва две деловые встречи, не полностью подготовлен пакет документов.
Озерцов рассчитывал забрать Наталью во второй половине дня, но она торопит, пришлось внести коррективы в распорядок. Некогда было даже позавтракать.
Валерий позвонил партнёру с намерением  перенести  встречу, но оператор сотовой связи ответил, что абонент не доступен. С досады он бросил мобильник рядом с букетом на  пассажирское сидение. Эти цветы в последний момент всучил ему приятель и компаньон Никита Кудрин.
— Наталье Алексеевне в честь выздоровления, — сказал он. – Как же без цветов? Такое событие…
Валерий сам бы не додумался к выписке из больницы подарить жене цветы. Да и замотался, не до этого.
Вереница машин впереди двигалась, как большое диковинное чудище, урывками, выбрасывая вперёд  то левую, то правую «ногу».  За полчаса кое-как продвинулись на пару кварталов. Добравшись до проезда в чей-то двор, Валерий нырнул в него в надежде прорваться на параллельную магистраль. Манёвр удался, но через пять минут езды он упёрся в тот же затор, но за поворотом на проспекте Синявского.
Сидя «на узлах», подкрашенная, с новой причёской Наташа задумалась о сложившейся ситуации. Жизнь в её сознании как бы разломилась на «до» и «после» больницы.
«Этого «после» могло и не быть, — думала она. – Очень просто… Все остались, а я – нет. И все бы смирились… Привыкли. Жизнь шла бы своим чередом. Зима – весна… Понедельник – пятница. Тимка. Мама. Валерий… И его женщина… Нет!  — Наталья зажмурилась. – Я выкарабкалась и буду жить! То было просто предупреждение… Как в детской игре: «Огонь!» — нельзя. Нельзя рыдать по каждому поводу… Нельзя трястись за Тимку… Нельзя постоянно торчать у плиты. Нельзя ревновать и сходить с ума. Просто надо спокойнее смотреть на все вещи», — стало легко, и Наташа, действительно, открыла глаза и посмотрела вокруг.
Большое окно будто просеивало сквозь себя солнечный свет. Койка, на которой она провела столько дней, была пуста и аккуратно заправлена. Мама тихо сидела на стуле у окна и будто задремала.
Вошла медсестра, завела новую больную на место Натальи. Извинилась, что не может ждать: вакансий нет.
— Давай вызовем такси, — предложила мать.
— Валера приедет, а нас нет. Лучше выйдем в вестибюль, там подождём.
— В такой день и то не может вовремя приехать… — Это уже тёщинское, сказанное в сердцах.
Они спустились на первый этаж, присели на скамейку.
— Как ты себя чувствуешь, солнышко? – обеспокоенная  бледностью Наташи, спросила мать.
— Ничего, мам. Всё хорошо.
«Валерий о разводе не заговаривает… Может передумал? Если бы… Зачем я в тот жуткий вечер раздула скандал? Всё было бы по-другому, поведи я себя иначе…»
Наташа подумала, что теперь она так просто не отступит, будет бороться за себя, за Тимку.
«Я стану другой… Такой, какая нужна ему.  Начну всё сначала, если надо».
И тут она увидела через широкие стеклянные двери, как Валерий вбегает по ступеням корпуса, простоволосый, в расстегнутой куртке, крепкий, уверенный, красивый, с букетом роз.
Всё её существо возликовало и рванулось ему навстречу.

Светка была возбуждена, как никогда.
— Он уже едет! – оповестила она, будто хотела, чтоб услышали все соседи, будто не се-годня-завтра на город упадёт метеорит.
— Кто? – не сразу догадалась Люся. Она мыла полы и встретила подругу с тряпкой в руках.
— Как кто?! Мой Роберт! Я забежала попрощаться.
— Ничего не понимаю. Он едет сюда, а ты куда?
— Да нет же! Как туго ты соображаешь! – Светка обошла тазик с водой, сбросила куртку на кресло, сама плюхнулась на другое. – Роберт завтра вылетает в Москву. А я выезжаю сегодня вечером. Мы там встречаемся… — Она сияла от уха до уха.
Люся никогда не видела подругу такой. Она вдруг подумала, что Светка очень красивая. И причёска ей бесподобно идёт, и брючный костюмчик, которого Люся раньше не видела, сидит, как на модели.
— Представляешь? Неделю погуляем по Москве, а Рождество будем встречать в Париже!
— Да ты что?! Фантастика!
— Ну! Я же тебе говорила, что у нас всё круто. А потом ещё Германия и знакомство с его «мутер» и «швестер»!
— А Катька твоя?
— Да что, Катька? Умоляет, чтоб я её с собой взяла. Ну, нечего, обойдётся. Всё ещё впе-реди. Вот получится у меня, как задумано… Тогда уж и развернусь. Будь спок, не упущу своего. Я не некоторые…
Это был явный экивок в Люсину сторону. Будто что-то ковырнуло её в уязвимое место, она тряхнула чёлкой и выпалила:
— А у меня тоже новости!
— Да ну?
— Валера завтра или послезавтра приедет.
— Валера? Какой Валера?
— Мой! Теперь мой.
У Светки мозги работали, как компьютер. Каким-то собачим чутьём она выстроила цепочку — Валерка, Люськина школьная влюблённость, Москва, его бизнес в этом городе, и то, что Валерку не раз видели ребята и говорили Светке, что он приезжал.
— Уж не Озерцов ли? – Подняла она брови.
Запираться было бессмысленно. Всё равно скоро откроется.
— Ну… ты угадала, — уже без энтузиазма созналась Люся.
Позже она миллион раз корила себя за эту опрометчивость. Просто слишком уж Светка расхвасталась своим романом. Хотелось что-то ей противопоставить. Доказать, что не та-кая она, Люська, и невезучая.
— Ты что, серьёзно? Это он тебе?.. То есть, ты от него?.. – Светка смотрела на Люсю, как на пациента, самовольно покинувшего психушку.
— Ну вот… Не хотела я тебе говорить…
— Да он же… мутный! И вообще трус!
Люську как катапультой подбросило:
— Да когда ты его видела последний раз!? Что ты вообще о нём знаешь?!
Светка при любом напряге не могла вспомнить Люську такой разъярённой. Она и сама поняла, что перегнула. Близкое счастье делало её великодушной:
— Да ладно!.. Не принимай близко к сердцу. Если ты втюрилась в него с самого первого класса, да ради Бога! Бери и пользуйся! – Она взглянула на часы. – А мне пора сматываться.

Ночью Люся не спала. Она прислушивалась, как Ясик деловито умащивается, думала, что завтра он, наконец-то, встретится с отцом,  и… переворачивала подушку не мокрой стороной.

Какое счастье вернуться домой!               
Валерий помог Наташе разуться, снять пальто. Всё-таки галантность у него в крови.
Она с радостью вдыхала знакомый запах, ловила взглядом милые сердцу мелочи. Прошлась по комнатам первого этажа, по-хозяйски замечая весьма приблизительный порядок, однако сносный, учитывая то, что больше месяца мальчишки управлялись сами. Хотелось тут же подняться наверх, но духу уже не хватило. Наташа присела в кресло, с тоской отметив, как ослабела за время болезни.
— Ты голодна? – спросил Валерий. – У меня есть настоящий обед. – Борщ, лангет, салаты.
— Откуда?
— Заказал в ресторане. Подогреть?
— Спасибо. Давай попозже, когда Тимка из школы придёт.
— Хорошо, — Валерий взглянул на часы. – Тогда ты отдыхай, я мне надо отлучиться ненадолго.
— Я не устала, — Наташа поднялась. – Валера, ты можешь сегодня отложить свои дела? Я так соскучилась по дому, по вам, по тебе… — Она приблизилась к мужу. – Обними меня. Мы забудем всё и начнём сначала…
— Мы не будем всё начинать сначала, Наташа, — Валерий закрыл глаза, будто дала знать о себе закоренелая боль, и с тоской подумал, что зря он надеялся, что Наталья смирилась. Снова биться головой о стену? Зачем ей это надо? Неужели нельзя мирно и спокойно расстаться?
Он с усилием открыл глаза и прямо посмотрел на жену.
Её чувственный порыв, который он пресёк так грубо, застыл в её позе, но глаза, губы, руки свело отчаяние. Валерий испугался, как бы его слова не вызвали в ней новое потря-сение. Он заговорил тихо, мягко.
— Наташа… Зачем лицемерить? Всё предельно ясно. Пришла пора расстаться.
— ???
— Не перебивай. Я не буду пока оформлять развод. Всё остаётся тебе и Тимке. Я уже снял для себя квартиру и вечером уйду. Возьму минимум вещей. Тимка даже не заметит. Дождусь, пока уснёт. Я буду заходить…  каждый день, если нужно…
Наталья, закусив губу, с ужасом смотрела на мужа.
— Разве ты не понимаешь, мы давно должны были решиться… всё оборвать…
— Зачем?!  Почему?! – Каким-то седьмым чутьём она осознавала, что сейчас ни  в коем случае нельзя сорваться в истерику. – Ты хотя бы скажи, в чём причина. Что тебя не уст-раивает?
— Не знаю, — невыносимо было смотреть ей в лицо. – Всё! Всё не устраивает. Я тоже думал, анализировал. Пойми. Ничего не осталось. Пустошь. Я чувствую себя хуже, чем тот меченосец в аквариуме…
— Это из-за неё?
Валерий сразу понял, о ком речь, но медлил с ответом.
Люся? Разве она всему виной? Конечно, нет! Всё началось гораздо раньше. Может, только после встречи с ней открылась вдруг брешь с принципиальной  ясностью…
— Я так и знала…
— Да нет же! Ты всё не так поняла. Дело не в ней. Дело в нас…
Переливисто, нетерпеливо зазвонили в дверь.
Валерий открыл, и сквозняком ворвался Тимка.
— Мама! – Он бросил портфель и влетел в раскинутые ему навстречу руки. – Ты дома! Я так боялся, что тебя не отпустят…
Наталья прижалась губами к макушке сына. Макушка казалась солёной от её слёз.
— Зарос, Чебурашка! – Она гладила Тимку по голове, а глазами умоляла мужа: «При нём ни слова!»
Валерий и сам не хотел огорчать сына.
— Ну, мам, не плачь! Ты же теперь… никуда не денешься?
— Так я пойду обед греть, — борясь с ревностью, напомнил о себе отец.
— Мы поможем? – спросила у сына Наташа.
— Мы поможем, папа! – крикнул Тимка и, опережая всех, бросился на кухню.
Обед прошёл деланно-непринуждённо. Вполне счастлив был только Тимка. Он ел с аппетитом, сиял глазами, поглядывая то на мать, то на отца. Наталья подкладывала сыну кусочки мяса, свежие помидоры, обожаемое им «Оливье» и напряжённо думала, как удержать Валерия. Вот он рядом, подмигивает Тимке и тщательно избегает его взгляда. Спокоен, даже изредка бросает шутливые реплики. Он здесь, а мыслями далеко. Наташе кажется, что он ускользает. Как луч света, тёплый, реальный и… неуловимый. Какую придумать причину, какие железные доводы, чтобы остановить его, вернуть любой ценой?
Ничего не приходит в голову. Он решил. За всех троих. Думал ли он, каково будет им с Тимкой без него? Как ребёнку объяснить, что папа полюбил чужую тётю, а мама ему не нужна?
Наталья ещё раз взглянула на мужа.
— Спасибо, — Валерий вытирал рот салфеткой.
Торопится. Сейчас он встанет и уйдёт.
— Останься!
— Пап, не уходи! – Почти одновременно.
— Не могу. Дела.
Неужели всё?! Неужели ничего нельзя изменить?
Так бывает в операционной, когда звучит набатом резкий голос ассистента:
— Мы его теряем! Мы его теряем!
Валерий поднялся, отодвигая стул. Наталья хотела встать и не могла. Тело отказалось ей повиноваться. В кармане она нащупала и сжала деревянный «талисман».
Он наклонился, целуя сына.
— Я скоро приеду, Тимон, и мы сразимся в шашки. Идёт?
Это «скоро приеду» для Наташи, как глоток кислорода после удушья. Она вдруг вспомнила, что Валерий обещал приезжать каждый день, и внутренний голос ошалело зашептал: «Ещё не всё потеряно! Ещё не всё…»
Она кивнула на привычный взмах руки:
— Пока!

Люся стояла в примерочной магазина и придирчиво разглядывала себя в зеркало. Вокруг было развешано пять или шесть платьев, отвергнутых ею.
— Ну, вот это, вроде, ничего… — наклоняя голову то так, то эдак, пробормотала она.
Люсе не нравилось, что она катастрофически не вмещалась теперь в свой размер, что можно было только гадать, где находится её талия, и вообще ничего не ладилось к её по-рыжевшему лицу.
Молодая продавщица с сексуально вздутыми губами, впавшая уже в меланхолию от бесплодных сорокаминутных примерок, очнулась, и в её глазах отразился всплеск надежды.
— Не то слово! Замечательно! И сидит хорошо, и к глазам – супер!
— Ладно, — вздохнула Люся. – Беру.
Ей не хотелось вогнать в шок ничего не подозревающего папочку выпуклым контуром своего горделивого живота. Благо, в этом платье модного терракотового цвета с завышенной талией и легкой драпировкой он не так бросался в глаза.
Определившись с покупкой, Люся вернула себе оптимистическое настроение, которое вот уже два дня держало её в состоянии бреющего полёта.
Пробегая мимо гипермаркета, с которого закрутился их невероятный роман с Валерием, Людмила едва удержалась от желания «прикупить ещё чего-нибудь». Холодильник дома и так  был полон всякой снеди. Она готовилась к приезду одного мужчины, как будто у неё собирался столоваться взвод новобранцев. Люся не знала, как долго Валера пробудет у неё, но в эти драгоценные часы не хотелось бы отвлекаться на такую прозу, как готовка обедов.
«Хорошо бы Новый год встретить вместе», — мечтательно загадывала она.
Незаметно для себя Люся всё ускоряла шаги и к своему дому приблизилась почти бегом.
«Вдруг он уже приехал? – Вибрировала, нагнетая адреналин, шальная мысль. – Не позвонил  и,  как тогда, — сюрпризом!»
Беспокойный взгляд высматривал во дворе знакомую иномарку, но её не было.
Возле подъезда стояла грузовая машина с крытым верхом и рабочие в синих комбинезонах выносили мебель. Тут же суетился Томкин муж Эдик, давая распоряжения.
Люся в изумлении остановилась.
Распахнулась входная дверь, и «выкатился» упакованный в яркий костюмчик Ромка – тайная Люсина слабость и, следом, Вика.
— Я поеду в кабине! – сразу заорал отпрыск, хватая отца за полу куртки. – Папа, можно я в кабине?
— Отойди, не мешай, — отмахнулся Эдик. – Вика, возьми его за руку! Где мама?
— Я здесь! – отозвалась Томка, боком выдавливая входную дверь подъезда. Она тащила в каждой руке, прижимая к себе, по большому горшку с цветами. Эдик подскочил к ней, принимая живописный груз, а Тома заметила Люсю и поздоровалась:
— Привет! Вот, уезжаем, Люсь! Выгодный обмен нашли! – возбуждённо сообщила она, поймав Ромку за капюшон.
— Далеко?
— Нет, рядом. Вика в нашу школу будет ходить.  «Трёшка», площадь больше, и планировка классная.
— Повезло, — вздохнула Люся, сожалея, что лишается, в общем-то, приятных соседей.
— А кто же вместо вас въедет?
— А, пожилые! Пара. Спокойнее тебе будет! Осторожнее! – закричала она на парня, грузившего какой-то ящик. – Там стекло!
— Ну, заходите в гости! – подмигнула Люся  детворе и пошла к себе.
Скоро в её квартире тоже зазвенит детский голосок, и может, мужские руки дадут лад плачущим кранам и визжащим дверям, и тогда скучное её  жильё наполнится радостью.

На Люсю сошло странное умиротворение. Ясик весь вечер был примерным мальчиком  и только изредка сладко потягивался.

Валерий сдержал своё обещание, приехал ещё засветло, устроил в детской шумную возню с Тимкой, соорудив какой-то надувной тренажёр. А потом  они сели играть в шашки, а Наташа поднялась в спальню.
Она решила перестелить постель, достала свежее бельё, тонко пахнущее едва уловимой лавандой. Наталья любила этот запах и считала, что он несёт нежность и спокойствие.
Сверкала всеми огнями люстра, блистали зеркала, будто к её возращению зацвела в углу роскошная китайская роза.
Наталья ходила  в домашнем кимоно, босая, ноги почти по щиколотку погружались в ворс ковра. Она настроилась на философский лад, внушая себе, что всё, что ни делается, всё к лучшему.
Закончив приготовления в спальне, Наташа потушила свет и перешла в кабинет Валерия. Похоже, всё это время муж спал здесь на диване. Подушка вместе с простыней и одеялом были свёрнуты в рулон, на столе чашки с остатками кофе, бокал из-под пива.
Наталья принялась за уборку, ей хотелось быстрее управиться и спуститься вниз, к своим: оттуда доносился азартный спор по ходу неожиданных поворотов в шашечной баталии.
Какая-то короткая трель привлекла её слух. Наташа оглянулась. На столе светился и по-сылал сигнал сотовый телефон Валерия, который он поставил на подзарядку.
Наталья приблизилась. Пришло СМС – сообщение. От кого бы это? Посмотреть или позвать Валерия?
Жгучее любопытство, усиливаемое недобрым подозрением, толкало глянуть, убедиться, что «ничего такого»…
Новый характерный звонок привёл её в лихорадочное состояние.
«Ещё СМС-ка!»
«Вдруг что-то важное?.. Быстро посмотреть и всё!.. Муж далеко, сигнал не услышал. И ничего не узнает…»
Перемогая трепет в груди, Наталья взяла телефон, нажала кнопку.
«Люся» высветилось на дисплее. Какая Люся? Наталья не знала никаких Люсь.
«Милый, уточни, когда приедешь: завтра или в понедельник?»
От волнения и страха быть пойманной за неблаговидным занятием у Натальи пересохло во рту.
Она прислушалась к голосам из детской. Спор разгорался всё сильнее. Кипятился Тимка, а Валерий только, смеясь, отбивался.
«Я хочу испечь к твоему приезду торт!» — прочла  женщина второе СМС и вдруг по-чувствовала такую слабость в ногах, что почти упала в кресло.
«Вот и всё. Значит, уезжает. Его ждут. Как видно, с нетерпением… А меня можно  не посвящать… Кто я такая?..  Господи! Почему так закоченели пальцы?»
Внизу наступил мир. Видно отец с Тимкой начали новую партию.
«Люся… Тварь какая!.. И как она смеет?!. – неожиданное возбуждение, вызванное спонтанно принятым решением, охватило Наталью.
Она быстро встала, не обращая внимания на головокружение, стараясь не шуметь, закрыла плотно дверь.
«Что? Что скажу? – беспорядочно стучало в висках. – Почему так оглушительно пикают при нажатии кнопки?! Вот! Этот номер…»
Гудок… Второй.
 — Я слушаю, Валерик! – радостный молодой голос.               
— Это… не Валерий. Только не отключайтесь, Люся!.. – Наташа перевела дыхание. Она говорила приглушённо, торопливо. – Что вам надо от Валерия? Вы знаете, что он женат?
— Был женат, — уточнила Люся, делая акцент на слове «был». Неловкость и досада, что взяла телефон жена, сменились желанием ответить, постоять за себя.
— Как «был»? – опешила  Наталья.  – Развода не было. У нас семья, ребёнок. Оставьте Валерия в покое!
— У вас давно уже нет семьи! Мы с Валерой много лет знаем друг друга. Он давно тебе изменяет. От хороших жён не уходят! Ты сама виновата, что он тебя бросает! Я всё знаю!
— Замолчи! У нас всё наладится! Отстань от него! У нас сын…
— И я рожу ему сына! Он меня любит! Слышишь?! Меня,  а не тебя!..

Люся нажала «отбой» и отбросила телефон. Она торжествовала. Как хорошо, что она смогла задавить в себе первое трусливое движение прервать разговор!
«Опомнилась! Надо было раньше думать! «Наладится», как же! «Отстань от него!» Сейчас! Теперь он мой, голубушка». Люся подошла к окну, прислонила к  холодному стеклу разгорячённый лоб.
«Ишь, дрянь! Контролирует!»
Несмотря на острую неприязнь, которую вызвала Наталья в ней этим разговором, и на решительный свой отпор, Люся не чувствовала себя победительницей. Мерзкий осадок остался на душе.
Как отнесётся Валерий к их разборкам, если узнает? Ну не дура же она круглая, что сама ему выложит!.. Нет, в данной ситуации в дерьме всё-таки она. И всё равно тошно… Почему у неё оказался его телефон? Валерка же ушёл от неё… Сказал, что ушёл.

Неожиданно Люся услышала, как дрогнуло что-то глубоко в ней. Она замерла. Слабый, еле различимый толчок повторился.

Неужели? Это оно?.. То есть… он. Её малыш… Он шевельнулся! Дал о себе знать… Что он есть! Они вместе… заодно. У них теперь сил вдвое!..
Слезы наплыли Люсе на глаза. Ей есть за что бороться! Валерий будет с ней! «С нами», — поправила себя Люся, ласково поглаживая тугую плоть, в которой так явственно обо-значилась новая жизнь.

Наталья положила телефон на место. От негодования всё полыхало у неё внутри.
«Ну и стерву он подцепил! Теперь всё ясно. Такая лакомый кусок не упустит. Валерка – дурак! На кого припал! Это с ней ему будет легко и комфортно? Это она ему подарит лю-бовь, счастье, вожделенную свободу?! Да за сто километров видно: акула чистейшей воды, охотница за преуспевающими самцами!..»
Наталья трясущимися руками стянула наволочку  с подушки Валерия, сгребла грязное бельё.
— Ты что здесь делаешь? – заставил её вздрогнуть резкий голос мужа. Она не услышала, как он поднялся по лестнице и распахнул дверь.
— Убираю! Устроил здесь кавардак! – «Лучшее средство защиты – нападение».
Валерий не придал значения странному огню в её глазах.
— Оставь! Я сам уберу. Кабинет  запру. Это единственное, что я оставлю за собой в этой квартире, пока не определюсь с новой.
Наталья молча наблюдала, как Валерий собирал грязную посуду. Она не успела решить, как себя вести, что предпринять.
Оскорбительный тон соперницы всё ещё звучал в ушах, лишая способности соображать.
— Тимка в ванной. Пора его укладывать. Я не собираюсь торчать тут до полночи!
Наталья не ответила, спустилась в детскую, принялась стелить сыну постель.
— Мам, я умею сам! – воскликнул Тимка, появившись в дверях, с влажным чубчиком, в пижаме. – Я же уже взрослый.
— Да ну! – она постаралась улыбнуться. – Ну, прыгай в постель. Книжку будем читать?
— Конечно! – Они услышали шаги Валерия, который, с кулем постельного белья и грязной посудой спускался по лестнице. Почти неуловимая тревога мелькнула в глазах сына, и он умоляюще сказал: — Только пусть папа почитает. Папа, ты мне почитаешь? – Он бросился к отцу.
— Ну… Мама же дома.
— А я хочу, чтоб ты!  Ну, пожалуйста!
— Давай, раз сын просит, — поддержала Наталья, втайне радуясь возможности задержать мужа хоть на полчаса.
Когда Валерий вышел на цыпочках из спальни сына, закрыв за собой дверь, и облегчённо сообщил:
— Спит, — Наташа уже накрыла стол в кухне.
— Поужинаем? – как ни в чём ни бывало, предложила она. – Там ведь тебя запеканка не ждёт?
Она намерено приготовила любимую мужем запеканку с грибами и сыром, манящий запах которой сразу ударил ему в ноздри.
— У нас есть отличный коньяк. Отметим заодно моё выздоровление.
— Тебе же нельзя.
— Теперь мне всё можно! – с какой-то бесшабашностью возразила Наташа, не заметив удивлённого взгляда Валерия. Она уже открывала коллекционный коньяк.
Изысканно накрытый стол  притягивал великолепной посудой, сверкающим хрусталём, сдержанными бликами дорогих приборов. Не хватало лишь свечей.
Одна Наталья могла  так аппетитно сервировать стол! Когда только успела?
Резные салфетки, живописный салат, напиток с лимоном в весёлом графинчике. Улыбка её была беззаботной, непринуждённость молодила её. Куда делся угрюмый вид, к которому Валерий успел привыкнуть?
— Хорошо. Предложение принимается! – он сказал это легко, и Наташа уловила, как поднялся градус его настроения.
— Давай, за новую жизнь, — подняла Наташа крохотную рюмку. – За ясные горизонты, за ощущение полёта!
Её возбуждение передалось Валерию. Он кивнул с улыбкой, чокнулся, с видом знатока вбирая слухом чистый перебор хрустального звона, сделал небольшой глоток, перекатывая на языке ароматную и обжигающую каплю, затем прикусил зубами почти прозрачный ломтик лимона.
Наташа положила ему большой кусок запеканки, украсила красно-зелёным салатом:
— Приятного аппетита!
— Спасибо! – Валерий смеющимися глазами наблюдал за её плавными грациозными движениями. Неужели в ней осталось что-то романтическое? И есть надежда на добрые отношения, на цивилизованное разграничение «сфер влияния»?
— За тебя, — поднял он  свою рюмку. – Ты – сильная, красивая женщина, Наташа. Всё у тебя будет хорошо.
— У нас! – поправила Наталья с лукавой усмешкой. – У нас  всё будет замечательно, — и, не дожидаясь ответа, выпила до дна.
— Ну, мне пора! – Валерий поставил рюмку и поднялся. Он внутренне подобрался, готовясь противостоять её уговорам остаться на ночь, но жена смотрела на него, склонив голову, спокойно и доброжелательно.
Слегка озадаченный, Озерцов прошёл в прихожую.
— Папа! – Валерий от неожиданности дёрнулся и обернулся, держа шарф в руке.
На пороге детской стоял Тимка с искаженным болезненной гримасой лицом. Наталья в испуге подбежала к нему.
— У меня… А-а! – он скорчился, обхватив себя руками. – Живот… болит.
Валерий, отбросив шарф, подскочил тоже.
— Где? Как болит? – Наталья пыталась его ощупать.
— Ой! Не трогай!.. – У Тимки действительно был приступ, жестокие спазмы не давали ему распрямиться, он побледнел и почти истерически кричал:
— Больно! Везде больно!
Отец подхватил его на руки и, отнёс в постель. Насмерть перепуганная Наталья бежала сзади.
— Сыночек! – Она положила руку на вмиг повлажневший лоб сына. – Спокойно. Покажи, где болит?
Тимка плакал, корчился, поджимал ноги к животу.
— Может, аппендицит? – нервозно запинаясь, предположил Валерий.
— Надо врача… Скорую.
Озерцов взглянул на часы.  22 — 40.
— Их будешь ждать до утра! Собирай! Я сам повезу.
— Ты же выпил! – с отчаянием напомнила Наташа.
— Ерунда! Может, каждая минута дорога, — Валерий в крайней тревоге  смотрел на сына. Тимка качался в постели, стонал.
В нервном напряжении, торопясь, но стараясь не причинить ребёнку лишних страданий, они сообща одели сына, и Валерий на руках с ним спустился к машине.
В туфлях на босу ногу, в наброшенном кое-как пальто следом выбежала Наталья:
— Я тоже еду.
— Зачем? Я сам справлюсь. Видишь, ему уже легче. – Тимка перестал плакать и выглядел сонным. – Вернись, простудишься.
Но Наталья уже садилась в машину.
— Заводи! Ну, скорей, пожалуйста, Валера!

Люся ещё открывала входную дверь ключом, как услышала в квартире телефонный звонок.
«Валерка! — О чём мечтала, то и пришло на ум. – Быстрей, быстрей,— подгоняла она себя, — вечно этот ключ заедает!»
Наконец-то! Распахнула дверь. Ещё звенит.
«Сейчас, сейчас!..»
Люся  не поняла, обо что она споткнулась и так неловко подвернула ступню.
— Ой! – Боль пронзила её так сильно, что от дурноты поплыло перед глазами. Припадая на ногу, она всё же добралась до телефона. – Алло!
Но уже пошли гудки отбоя.
— Блин! Кто это был? – Людмила присела на пуфик в прихожей, разулась и осторожно ощупала ногу. Вроде не перелом.
С гримасой муки на лице она сняла куртку, проковыляла в ванную и подставила ногу, прямо в капроне, под холодную воду.
Может, Валерий хотел сказать, что он уже выехал?.. Перезванивать ему она теперь боя-лась. Не то, чтобы боялась, но снова иметь «беседу» с его бывшей…
«Вот досада, – сердилась Люся, — если б не зазевалась на Томку с её семейством, успела бы… А, может, это Светка решила сообщить, как она добралась до Москвы? Да и Лида могла позвонить… Ладно! Если важное – перезвонят, — успокоила себя Людмила и выключила кран.
И вдруг – снова звонок!
Истратив весь запас бранных слов, она опять допрыгала до телефона.
— Будешь умирать — и ни к кому не дозвониться! – послышался надтреснутый голос тётушки Марии. – Весь день звоню…
— Крёстная! – ахнула Люся, не зная радоваться или пугаться. – Что случилось?
Судя по резкому выговору, тётушке было далеко до умирающей.
— Болела. Три дня с постели не вставала. Отдашь тут Богу душу, завоняешься, и никто не хватится!
— Ну что ты такое говоришь? – Люся облокотилась на тумбочку. Стоять было больно. – Ты же сама запретила мне приходить.
— Ну и не приходи! – вспылила тётка и бросила трубку.
Люся была готова заплакать.
«Чего звонила, за что отчитала?.. Тут покалечилась из-за неё…
Она кое-как добралась до дивана и легла.
«Надо бы завтра всё-таки навестить её, — решила она, когда отлегло от сердца. – Накуплю гостинцев к Новому году и схожу…»
Но наутро Люся уже не могла ступить на ногу. Лодыжка распухла и приобрела колер недоспелой сливы.
Пришлось позвонить на работу, чтоб её не ждали, и вызвать по телефону Лиду с мужем.
Рентген выявил, что у неё накол кости.
«Вот тебе и Новый год! – Злилась Люся, созерцая свою загипсованную ногу. – Вот тебе и романтическая встреча!»
Вечером раздался продолжительный звонок в дверь.
— Иду! – Крикнула Люся и, опираясь на табуретку, попрыгала к входу.
Конечно, несмотря на свой ужасный вид, она истово надеялась, что это был Озерцов.
Но у порога стоял Евгений Станиславович.
— Люсенька! – Жестом заправского фокусника он извлёк из-за спины белые хризантемы, но увидев скособочившийся предмет своих воздыханий, он отбросил любезности, решительно шагнул в прихожую и…
— Что вы делаете? – с ужасом запротестовала Люся, когда увидела перед собой склонённую розовую лысинку, и почувствовала руки Симакова  у себя под коленками и подмышками. – А-а!
Но гость уже тащил её к креслу, отдуваясь и приговаривая:
— Спокойно, дорогая. Я об этом только всю жизнь и мечтал… — Он почти упал вместе с ней в кресло, но тут же выпрямился и вернулся в прихожую, неся оттуда цветы и большую коробку.
— Вот тортик тебе купил, Люсенька, поправляйся!
Люся едва не застонала. У неё в холодильнике уже стоял один торт, который она испекла к приезду Валерия.
— Как же тебя угораздило? – покачал головой Евгений Станиславович. Он по-хозяйски определил цветы в вазу. – Так, где у нас кухня? Не вставай, не вставай, я сам.
Он набрал под краном воды в вазон, затем заглянул в чайник, убедился, что он не пустой, поставил на огонь.
— Сейчас будем пить чай. Торт – наисвежайший, Люсенька. В нашем кондитерском цехе девочки для меня на заказ испекли.
Люся с изумлением наблюдала за ним через открытую дверь. Симаков обнаружил себя с новой стороны. Он хлопотал на её кухне, будто много раз бывал здесь и давно освоился.
— Вот тарелочки, ах какие красивые, горят прямо! А чашечки?.. Вот и чашечки… и салфеточки… и ложечки. Сейчас, Люсенька. У моего товарища точно такая квартира. И, что удивительно, — и расположение мебели такое же! Я тебя не слишком шокирую? Что ты язык проглотила?
— Евгений Стиниславыч!.. Как-то неудобно… Я сижу, а вы…
— О! Но ты же…  хромоножечка моя! – он подошёл, присел возле неё на пол. – Не сильно болит? – он бережно взял в руки её забинтованную ногу.
— Уже не болит, — отстранилась Люся. – А вот когда сестра со своим мужем спускали меня с третьего этажа, а потом обратно тащили наверх – это были маски-шоу! – Она вспомнила, как суетился тщедушный Андрюша, пытаясь её приподнять, а Лидка квохтала вокруг, как наседка, и её снова разобрал смех. – Ой! Чайник! – дёрнулась она на надрывный свист из кухни.
— Сиди уже! – остановил гость. — Где заварка? Я сам всё сделаю.
— В шкафчике над столом. В зелёной коробке. Спасибо вам, Евгений Станиславыч.
Когда всё было готово, Симакин, обнимая Люсю за талию, осторожно перевёл её в кухню.
«Вот был бы прикол, если б сейчас Валерка приехал!» — подумалось ей.
— Ты чего улыбаешься?
— Так…чудно…
Они пили чай с тортом и конфетами, которые нашлись у Люси, тихо говорили об отделе и новых «драконовских» порядках, о тёплой зиме, о Люсиной  «игрушечной» квартире. Евгений Станиславович вспоминал, как было в отделе до прихода Люси, шутил и явно не спешил уходить. Да и она давно не помнила такого хорошего вечера.
Людмила всё ждала, когда же он заговорит о своих чувствах к ней, но Симакин будто специально задумал не касаться этой темы.
Только прощаясь, он спросил:
— Где же твой суженный-ряженный?
— Едет… Нет, точно. Завтра или послезавтра будет.
— Ну-ну… — Он погрустнел,  взял её руку и с минуту молча смотрел Люсе в глаза. Потом поцеловал косточки её пальцев и ушёл.

Ночью Люсе приснился интересный сон. Будто Ясику уже  месяцев десять, а, может, год. Она смотрит, как отец ребёночка забавляется с ним, подбрасывает в воздух. Ясик смеётся взахлёб. Люся не видит лица мужчины. Но вот он поворачивается с улыбкой, и она, столбенея от шока,  узнаёт…  Симакина.

Дежурный хирург долго осматривал Тимофея, давил холёными руками живот, разглядывал язык, постукивал пальцами по рёбрам. Доктор был молод, аккуратно подстриженная темно-русая бородка и в золотой оправе очки придавали ему интеллигентности. Наталья, боясь вздохнуть, неотрывно наблюдала за каждым движением его бесстрастного лица.
Валерий стоял в стороне и время от времени принимался хрустеть пальцами.
Врач задал Наташе несколько вопросов о том, что ел сын, резвился ли перед сном, как начался приступ и что-то ещё несущественное, как казалось ей. Он прерывался, делал за-писи в журнале. Время шло, а конкретной помощи всё ещё не было оказано.
Правда, Тимофей притих, лежал в полудрёме. Создавалось впечатление, что боли перестали его мучить, и даже, когда доктор переворачивал его на бок, мальчик не стонал.
Вошла медсестра, взяла у него кровь для анализа, отчего Тимка немного похныкал, и удалилась.
Зазвонил телефон. Хирурга вызывали к другому пациенту. Он собрался идти.
— Как? Вы нам ничего не скажете? – не выдержал Валерий. – Что с ребёнком? Насколько это серьёзно?
— Симптомов, указывающих на аппендицит, я не нахожу. – Врач снял очки и потёр пе-реносицу. – Пока не готовы анализы, трудно сказать…
— Нельзя ли ускорить? Вы видите, он очень слаб. Неужели, вы оставите больного ребёнка в таком состоянии?
— Успокойтесь, папа. Придётся подождать. Сейчас подойдёт  медсестра. Ничего экстренного я не вижу. – Он вышел.
— Вот медицина! Ещё скорая помощь!.. – Валерий скрипнул зубами. – Чёрт знает что!..
— Не шуми! – устало остановила его Наташа. – Сынок, — наклонилась она. – Тимочка, ты меня слышишь? Тебе ещё больно?
Тимка открыл глаза, в них отразилась паника. Видно, обессилев, он задремал, а теперь не мог сообразить, где он находится, и дико озирался по сторонам.
— Сынок, мы в больнице. Тима, лежи, — Наталья пыталась удержать, порывающегося вскочить, сына.
— Я хочу домой! Где папа?
— Вот, вот папа.
— У меня ничего не болит! Папа, поехали домой!
Вдвоём они едва смогли уложить сына.
— Пусть папа посидит возле меня, — плакал он.
— Хорошо, хорошо, пусть папа… — Наталья уступила место мужу.
— Не бойся, я буду держать тебя за руку, Тим. Всё окей! Ты ведь сильный парень. – Ва-лерий растерянно взглянул на Наталью. Глаза у него влажно блестели.
Наконец вернулся хирург. Он просматривал бумаги, которые принёс с собой.
— Ну вот, — бодро сказал он. – У героя вашего ничего серьёзного.  Небольшой колит, разве что. Такое бывает… Возможно, стресс… В общем, я отпускаю вас домой.
Он присел к столу, выписал рецепт.
— Попьёте в течение недели вот эти порошки. Как – пишу. Всё в порядке, брат, — обратился он к Тимофею. – Больше не попадайся!
… В какой-то эйфории все трое возвращались домой.
Было уже далеко за полночь. На дорогах свободно. Напряжение спало.
— Как здорово, что всё обошлось! – Валерий,  смеясь, поглядывал в зеркало на Наталью, обнимающую сына на заднем сидении, и жал на газ. Хотелось скорее в тепло и домашний покой.
— Слава Богу, — Наталья целовала Тимку в висок. – Слава Богу!
Как же некстати, каким неуместным показался свисток гаишника! И вынырнул он, как чёрт из преисподней!
— Сержант Купейкин! – Козырнул. – Ваши документы.
«Почти что Копейкин», — съязвил про себя Валерий, показывая права и техпаспорт.
— Нарушаете, господин Озерцов… Сильно нарушаете… Ну-ка пройдёмте.
Наталья слышала через открытое окно, как Валерий  оправдывался, объяснял, что возил больного сына в больницу, но неумолимый страж составлял протокол…
Через полчаса Валерий вернулся в машину. По одной ей известным приметам Наталья определила, до какой степени он разъярён.
Тимка уже спал, сладко посапывая.
Озерцов сделал большой вздох и включил зажигание.
— Что? – спросила Наталья немного погодя.
— Могло быть и хуже…
Дома в четыре руки, как младенца, раздели Тимку. Тот и не проснулся.
Какая-то волшебная аура обволакивала их троих. Валерий уже не рвался из дома прочь. Может что-то сдвинулось в его сознании, открылись какие-то чакры… Шут его знает, что!
Только в эту ночь они спали вместе.

— Что с ногой? – Взгляд его медленно стекал  по её располневшей фигуре, мельком скользнул по обезображенной гипсом ноге и опять пополз вверх.
— Оступилась, — не давая гостю опомниться, Люся шагнула к нему вплотную, прижалась всем телом. – Хотя бы обними для начала…
Валерий охватил её плечи, чиркнул щетиной по щеке, поцеловал где-то между ухом и шеей.
— Ну, вот и приехал… — Люся не смогла распознать интонацию этой фразы, хотя мимолётно пахнуло отчуждением. Но ожидание, долго копившееся в ней, разрешилось радостью, которая заполнила её всю, выплеснулась наружу:
— Валерочка, как я счастлива! Соскучилась… извелась просто! Ну, входи, входи скорей, раздевайся.
Она завладела инициативой, стаскивала, возбуждённая, с него дублёнку, шарф, ботинки…
— Да погоди! Я сам.
Валерий близко увидел её лицо.
«Подурнела, что ли? – мелькнуло недоумение. – Но Люся, подпрыгивая на одной ноге, уже тащила его в большую комнату, не переставая сыпать пустые фразы:
— Ты опять не позвонил… А я всё думала-гадала: сегодня вечером или завтра утром? Хорошо, что сегодня… — Она радостно взвизгнула, прижимаясь к его плечу. – Устал, милый?.. Не замёрз?.. Мне так много нужно тебе сказать! – Люся усадила Валерия на диван, сама – рядом, вжалась в его бок. Он чувствовал плечом её большую крепкую грудь и рассеянно улыбался, пытаясь собрать ускользавшие мысли, какие-то смутные, неприятные мысли, промелькнувшие при встрече.
— Ужинать будешь? У меня всё готово. Я сейчас…
— Не спеши. Дай прийти в себя… Сколько мы не виделись?
— Долго не виделись, Валерик. Очень долго. – Люся украдкой вздохнула. – Я даже… начала думать, что ты… не хочешь меня видеть.
— Глупая! – Валерий высвободился, встал. – Ты же знаешь, что у меня … случилось.  – Он остановился напротив Люси, взъерошил двумя руками волосы. —  А в пятницу Тимка… ни с того, ни с сего… Короче, в скорую пришлось везти.
— Что с ним?
Валерий  оторвал взгляд от её забинтованной ноги, которая точно притягивала его, и посмотрел прямо Люсе в лицо.
Настороженные глаза, скрученные на затылке волосы, какое-то несуразное рыжее платье. Что произошло?..
— Да, нет… Ничего. Всё обошлось. Как у тебя дела?
— Всё хорошо. Работаю, делаю переводы… Взяла учеников. Скучно без тебя.
Энтузиазм Люси стал уходить по наклонной. Какой-то Валерий не такой. Изменился… Отвык?

Она ощутила  внутри судорожные толчки.
«Что, милый, почувствовал? Ты совершенно прав. Это и есть твой папочка… Не нравится? Да, уж. Не радостный».

Люся с трудом поднялась. Валера поддержал её под руку.
— Как же это ты? – сказал с сочувствием, с первым движением души. – Болит?
Люся качнула головой:
— Нет, — чёлка выбилась из причёски и упала на глаза.
Валерий одной рукой привлёк её к себе, другой — ласково поправил своенравную Люсину прядь.
— Я тоже ждал этой встречи, — он тронул губами её губы, она ответила с жаром.
Чувствуя, что Валерий всё крепче прижимает её к себе, вспыхивает, как фитиль от притока воздуха, Люся затрепетала, сдерживая ликование.
— Любишь? Любишь меня?..
— Тебе нужны доказательства? – Валерий подхватил её, посадил к себе на колени. – Думаю, твоя «костяная нога» не слишком будет стеснять нас. Даже интересно! – Он, запрокинув голову, рассмеялся.
Люся, умиляясь, запустила пальцы в его шевелюру – забытое, обвораживающее движение.
— И я тебя люблю… очень, очень…
Она стала его целовать долго, жадно, будто старалась утолить жажду.
Валерий, шалея с каждой секундой всё больше, беспорядочно шарил руками по Люсиной спине. Она еле сдерживала сладострастную дрожь, мысли карусельно неслись в голове:
«Он любит меня… он – мой!»

Ясик, импульсивно почувствовав перемены в ней, затаился.

Люся сделала невероятное усилие, отрывая от Валерки свои губы.
— Валера… постой… милый, желанный мой. Я хочу сказать… Ну, погоди… Очень важное, понимаешь?
Люся отстраняла ладонью его рот, а он со смехом ловил губами её пальцы.
— Валера… У нас будет ребёнок. Валерочка… послушай. Я беременна.
Смысл этих слов не сразу дошёл до его сознания. Он машинально теребил застёжку на её спине. Потом вдруг тряхнул головой, брови его сдвинулись к переносице.
— Что? Не понял…
— Ты понял, понял… У нас будет сын. Ты… не рад?
Валерий опустил руки. Людмила  с упавшим сердцем смотрела, как его лицо превратилось в вытянутую маску. Медленно, отстранив её от себя, он ссадил Люсю с колен, упёрся взглядом в её живот.
— Почему… почему ничего не говорила?
— Не знаю… — Люся едва услышала свой голос. – Ждала.
— Чего?
— Удобного момента.
Валерий поднялся. Стоял над ней какое-то время, тупо смотрел, упрятав руки в карманы.
— Думаешь, он настал? Момент.
Люся подняла растерянные глаза. Именно этого она боялась, когда тянула с объяснением. Ни намёка на радость в его голосе.
Она взяла его руку, попыталась приложить к своему животу:
— Он здесь… Твоя частичка. Он хочет твоего тепла…
Валерий, стараясь скрыть раздражение, отнял руку.
— Не думал, что ты – специалист по сюрпризам.
Он заходил по комнате.
— Значит так… не посоветовавшись, не предупредив, ты решила… И теперь… мы имеем беременность, запущенную, как я понимаю…
— Ну, прости. Не спросила. – Люся исподлобья следила за Озерцовым. – Но он уже есть. Он наш.
— И что теперь? – чуть ли не язвительно спросил Валерий.
— Тебе надо выбрать: с нами ты или нет, — Люся подняла голову. Какие-то внутренние силы вдруг окрепли в ней, и она почувствовала, что настал момент проявить твёрдость.
— Ты о чём?! – неожиданно сорвался на крик Озерцов. – Не успел избавиться от одной клетки и лезть в другую?..
— Никто тебя не неволит, — холодно сказала Люся, вставая; неловко опёрлась на больную ногу, и та тут же ответила нестерпимой болью.
Стараясь не выдать своих страданий, Люся дотянулась до костылей, которые спрятала было с глаз, и, припадая на них, поскакала в кухню.  Ей вдруг стало тесно в одной комнате с этим человеком. Она двигалась почти наугад, потому что вмиг оскудел разум, и слёзы стёрли всё впереди.
Валерий с запозданием осознал, что повёл себя слишком грубо. Не раскаяние, но что-то сродни сожалению толкнуло его пойти вслед за Люсей.
— Люсь! Ну, постой! Куда ты?.. Ладно… Я погорячился. Но ты считаешь себя правой?
Она молчала, не оборачиваясь. Обнаружить свою слабость не хотелось.
— Твоя дублёнка в шкафу. Будешь выходить – захлопни дверь.
— Ах, так…
Люся так и не повернулась, пока он, психуя,  возился в прихожей, чертыхался, оттого, что сбил «плечики», и они, падая, громыхнули, и оттого, что не сразу смог открыть замок, и только, когда хлопнула в сердцах пнутая  входная дверь, заставив Люсю сжаться, женщина в изнеможении опустилась на стул и расплакалась.

…Людмила Максимовна внезапно вспомнила, кто эта грубая, как ей показалось, девушка-попутчица. Это же Лера, Томкина дочка, сестра её давней симпатии «медвежонка» Ромки.
«Неужели, я так изменилась, что она не узнала меня? – с горечью думала Людмила Мак-симовна. – А это, стало быть, такой уже у неё сын…»
Она вдруг обнаружила, что, занятая своими мыслями, проехала нужную ей остановку.
— Притормозите здесь! – попросила она водителя и протиснулась к выходу.
Возвращаясь на целый квартал, Людмила Максимовна с болью вспомнила насмешливый вопрос Леры:
— Что у вас никогда своих не было?! – и шёпотом ответила:
— Не было, детка, не было. Ясик задохнулся при родах.
Мысли её неудержимо стремились в то далёкое и драматичное для неё время.
Она всё-таки вышла тогда замуж за Евгения Станиславовича, только ради сына, только для того, чтобы малыш родился в полной семье. Но матерью стать ей было не суждено…
 В ту же осень умерла тётушка Мария, которая перед смертью всё-таки снизошла до примирения.
А ещё через два года Люся стала вдовой, унаследовав и большой дом Симакина, и его образцовый сад, и немалый счёт в банке. Только машина отошла к его сыну от первого брака.
Оказывается, мучительная неизлечимая болезнь дремала внутри Симакина и будто стерегла, когда он станет счастливым…
Светка продержалась в Германии четыре года и вернулась, не привыкнув к чужому укладу жизни. У Лиды родился, наконец, очень поздний ребёнок – девочка, страдающая олигофренией. Какое несчастье! Лида замкнулась, оставила научную работу, и общение их с Людмилой Максимовной оборвалось. А Озерцов… Он просто исчез навсегда с её горизонта. Только вскоре после их последней встречи пришло на имя Люси от него $2000, которые она отправила обратно. Так он хотел откупиться от своего сына. Узнал ли отец, что Ясику не пригодились бы  его деньги? Бог с ним!
Людмила Максимовна  подошла к своему дому, открыла ключом калитку.
Радуясь, прыгая, встречал её Ральф, смешной лохматый эрдельтерьер. Единственное существо, что преданно и бескорыстно любило её.
Людмила Максимовна потрепала его по холке, улыбнулась, успокаивая:
— Ну, всё, всё. Раля, идём в дом, хватит!..
Да, а Валерий так и не ушёл из семьи. Не смог расстаться со своей несвободой.