03-05. Развратное лето и другие приключения

Толик  позвонил уже на следующий день и предложил мне приехать к нему в Кронштадт - посмотреть город. Тогда он еще  был  закрыт: без специального приглашения приехать в Кронштадт было невозможно.  Я обещала подумать,  но думала недолго:  через неделю, взяв на работе отгул,  я  уже  сидела  в  «Метеоре»,  курсирующем  с  пристани  на Васильевском острове до  Кронштадта  и  обратно.  Моральная  сторона вопроса  меня  не беспокоила, – куда делась  та чистая и принципиальная девчонка из прошлого?  Я  была  разведена и свободна,  а то,  что Толик мог себе позволить совершать поступки, о которых не собирался сообщать жене,  радовало, тем,  что он – не мой муж.  Впрочем, об этом я всерьез не размышляла - мне хотелось встретиться с Толиком, и я к нему поехала.

На пристани в  Кронштадте мой «первый бывший» ожидал меня с букетом цветов.  Он был взволнован и даже счастлив: вел себя так, будто наша встреча была для него долгожданна и очень значима.

В Кронштадте мы провели вместе весь день. Толик знал там каждый памятник, включая всю его историю, и радостно рассказывал мне о  каждом  кронштадтском здании. Я уже успела позабыть эту его страсть к изучению достопримечательностей, столь не свойственную моему «второму бывшему». Разговаривать с Толиком было легко и интересно: не в пример Валере, Толик был остроумен, легок и натаскан разными сведениями, причем,  его мнения и оценки не  только  не  коробили  меня, но  и во многом совпадали с моими.  Этот провинциал,  жадно и постоянно наполняющий  себя знаниями,    за прошедшие девять лет нашей разлуки продвинулся много дальше интеллигентного Валерия,  застрявшего в своем «благородном» невежестве и этим сузившего свой мир.  С Толиком  я могла  говорить,  не  выбирая  выражений, острить  и  дурачиться,  не  стараясь казаться лучше или умнее,  чем есть: я  не боялась  упасть перед ним лицом в грязь, и это было замечательно!

Как в лучшие наши с ним минуты, мы уселись в обнимку на бревнышко, лежащее возле берега моря. Толик жарко поведал  мне, что все эти годы он продолжал меня любить, а еще  о том, что во многом он сильно осуждает свои поступки,  бережно хранит в памяти все наши встречи и даже мои фотографии. Об этой «верности» мне,  по его словам,  знала и его новая жена - Валерия,  участковый врач, проводящая на своей хлопотной работе все свое время. Как и все медики, она  работала  на  полторы ставки, а Толик в семье вел хозяйство: готовил, отводил дочек в детский сад и покупал продукты. Работал он инженером в Энергосети Кронштадта (сутки на работе, двое дома), жену свою уважал,  но при возможности ей изменял, о чем рассказывал мне, нисколько не стесняясь. Как оказалось, я выполняла в его жизни  во многом придуманную им роль его чистой первой любви, что напомнило мне саму себя с моими постоянно живущими иллюзиями о неземной, платонической любви к А.П. Все услышанное было для меня открытием, причем, не столько Толика, сколько разнообразия типов мужчин, не столь уж сильно отличающихся от нас – женщин!
.
Воспользовавшись тем, что день был рабочим, Толик повел меня к себе домой.  Квартиру в Кронштадте они с женой получили  недавно.  Многое, что я там увидела, было  сделано Толиными руками - аляповато,  но от души!  Из него в итоге  получился неплохой семьянин,  но,  даже понимая это, я все равно предпочла бы ему гораздо более сложного Валерия: этот без собственного желания никогда и ничего в доме делать не будет, но уж если захочет, то сделает идеально – лучше всякого специалиста! Кроме того, скупой на  нежность и красивые изъявления чувств,  Валера не понимал измен - ему это претило,  как  претили ему грязные  руки  или ругающаяся  матом  женщина.  Толик  в этом отношении был много проще и беспинципнее. 

Как и следовало ожидать (хотя я по своей дурости именно этого никак не ожидала!), все закончилось Толиным признанием в любви, его страстными поцелуями и  нашей близостью. В искренность его чувств я поверила. Я не сопротивлялась и не возражала. Одна из моих Я внутренне наслаждалась то ли местью, то ли полученным удовлетворением за все свои прошлые обиды и унижения,  другая моя Я развлекалась авантюрой, в которую она ввязалась, а третья Я сочувствовала  Толику, вспоминая себя юную и безнадежно  влюбленную. Как  мужчина,  Толик был  мне  не  интересен;  теперь,  когда  уже было  с  чем сравнивать,  это  было  очевидно. При этом,  как  человек,  Толик   был  мне  родным и симпатичным:  менее всего на свете я желала ему зла!  Разрушать его  семью я не  хотела. В этом мы были единодушны. Ни из-за меня,  ни из-за других его баб, Толик не  планировал ломать семью,  в которой,  по его  словам,  он себя не чувствовал: счастливым. Со мной, якобы, ему  было много труднее, но зато радостнее...

В это лето, пока мои жили на даче, Толик приезжал ко мне несколько раз и даже оставался у меня ночевать.  Я играла с ним роль женщины без предрассудков, но,  по сути, ею не была. Меня и веселила, и угнетала двусмысленность этих отношений, к тому же,  происходивших одновременно с все еще не закончившимися отношениями с Сергеем. Оба то приходили ко мне чуть ли ни каждый день, чудом не сталкиваясь, то одновременно пропадали. Ни один, ни другой ничего серьезного мне не обещали.  Относилась  я к ним совершенно по-разному.

  Сергею, который мне очень нравился и как человек,  и как мужчина,  «не повезло»  вдвойне:  начало нашего с  ним романа совпало с моими завершающимися близкими отношениями с Валерой, а конец - с начавшимися с Толиком!  Такие сложные  авантюры со своими бывшими мужьями, вообще-то, были для меня неожиданны и мне не свойственны. Я считала свое поведение непорядочным,  но  только  не  по отношению  к моим бывшим мужьям - увы, они оба этого заслуживали! - а к самой себе - своему достоинству и представлению о порядочности.

Осуждая  себя, я ничего не меняла и ни от кого не отказывалась: я слишком хорошо видела природу наших отношений и комичность ситуации: какая-то из моих многочисленных Я от души забавлялась ею!

Осенью с  дачи  привезли  дочку, потом  произошло  окончательное объяснение  с Сергеем. Подоспело время окончательно покончить со всеми приключениями. Дочке исполнилось 4 года, и мы с мамой, скрепя сердце, решили отдать ее в детский сад: не потому, что ее не с кем было оставить, а чтобы она постепенно привыкала к детскому коллективу. Садик, который мы ей подобрали, считался очень хорошим, но впервые отдавая дочку в чужие руки,  мы с  мамой  жутко нервничали:  весь первый день нам все время казалось, что она там плачет, и ее надо срочно забирать домой. В обед  не  утерпели обе  и, не сговариваясь, прибежали  к воспитательнице. Та страшно удивилась: «Маша? Совсем не плакала! Да ее от детей не оторвать, она очень спокойная и дружелюбная девочка!»

Маша действительно росла мало похожей на нас, особенно на меня, всегда долго привыкавшей и трудно сходившейся  с людьми, а потоми так  же  трудно  расстававшейся  с ними. Характер у дочки получился легким, никаких забот с ней не было, только ела она по-прежнему мало и без жадности к чему-либо: всегда была самой худенькой и миниатюрной  среди ее сверстников.

 
 Из событий осени того года больше  всего  мне помнится  смерть  Брежнева,  более  20-и  лет занимавшего главные  руководящие  посты  в государстве (в том числе, самый  важный тогда  - пост  Генерального  Секретаря  Коммунистической партии). Случилось это 10 ноября 1982 года. Все давно уже видели, как Брежнев постепенно превращается в  физическую  развалину,   по  бумажке и с  ужасной дикцией читавшую свои  речи,  слабо  ориентируясь в происходящем вокруг него.  В это время наша страна незримо вела войну в Афганистане, о которой почти не говорили, но оттуда уже вовсю  везли гробы наших парней. Моя хорошая знакомая, встречавшаяся тогда с офицером, вернувшимся из Афганистана, поведала мне о многочисленных потерях этой войны.

 В день,  когда стране сообщили о смерти Брежнева,  был объявлен всеобщий траур. Такое было впервые в моей жизни. На сутки прекратились  все  радио и телепередачи,  за исключением новостей и передачи траурной музыки. В день похорон,  транслировавшихся по  телевизору,  объявили минуту молчания,  а потом все автомашины,  поезда,  пароходы и заводы одновременно издали гудок - сирену в память умершему.  Это оставило очень сильное впечатление:   казалось,  будто  вся страна дружно взвыла от горя,  что, наверное,  так и было.

У нас на работе телевизор вынесли в коридор, и мы все вышли из комнат, чтобы увидеть момент опускания гроба. Народу набилось много: мы стояли плотной толпой.  Траурная музыка, речи, общая тревога, витавшая в воздухе, действовали так сильно, что у меня не выдерживали нервы. И не только у меня. Хорошо помню, как вдруг навзрыд заплакала Оля, стоявшая поодаль,  у меня  тоже  по  щекам  потекли  слезы.  Не важно,  что полстраны втайне подсмеивалось над нашим престарелым правителем. В этот момент все вдруг почувствовали, как вместе с Брежневы навсегда уходит в прошлое целая эпоха.   Впереди была неизвестность и необъяснимое чувство  тревоги.  Именно так запомнился мне этот ноябрьский день, совпавший с отмененным в тот год празднованием Дня Милиции.

Нового Генсека страны избрали на удивление быстро. Уже через три дня  нам было  объявлено имя  Юрия  Владимировича Андропова, ранее возглавлявшего КГБ. На главном посту новый Генсек продержался недолго - чуть более года. После этого он   преждевременно ушел  в мир иной  от тяжелой болезни. Доподлинно о причинах его смерти никто не знал – были слухи и о его тайном убийстве.

Времена правления  Андропова  мне,  тогда далекой от отслеживания политических событий в стране, запомнились больше всего его доселе невиданной компанией по наведению порядка. В один из самых обычных дней без всякого объявления по всем городам вдруг начался отлов людей, находящихся в рабочее время на улице - в  магазинах   или транспорте. Выясняли   причины  их незанятости. Списки всех пойманных были  разосланы  по  местам  их  работы, а все провинившиеся были строго наказаны.

Мне тогда повезло: в тот день я была на работе, что, впрочем, не было закономерностью: по своим делам, я, как и другие,  отлучаласьь с работы довольно часто. Наш народ, несмотря на все, политику Андропова одобрял, больше того, ждал от него еще более решительных мер против повального  нарушения законов и воровства. Как раз в это время все обсуждали напечатанную в наших газетах историю «узбекского  дела» - об  уличении высокопоставленных государственных лиц в их крупных хищениях и осуждении их. В этих махинациях оказались замешены даже члены семьи Брежнева.

На этом наведение порядков закончилось. Страна продолжала «спать»,  а воры - воровать. Состоялись новые Правительственные похороны -  теперь уже Андропова, а еще  через  полгода ушел из жизни и сменивший Андропова тяжело больной, престарелый Черненко. Такой бури эмоций, как  первая  генсековская смерть,  эти похороны уже не вызвали, народ даже начал острить по поводу Кремлевских похорон, называя их «любимой народной забавой». На своих кухнях мы все возмущались засидевшимися и  впадающими в маразм стариками, управляющими нашим государством.

 Никто и представить себе не мог,  что пройдет совсем немного времени, и на смену этой  партийной  элите  придет другая,  не менее корыстная и лживая, но уже другая. Мы даже не догадывались,  что нас уже поджидает  новая - «бескровная» революция  и  новые времена,  которые спустя годы заставит многих рядовых людей с нежностью вспоминать свое «коммунистическое» прошлое. Но все это пока еще только маячило у нас впереди.

    (продолжение следует)