Исповедь вундеркинда

Все люди рождаются с талантом, его только нужно обнаружить. Даже совсем тупой, дитя подворотни, может на поверку оказаться готовым эмбрионом депутата или даже «незаменимейшего из незаменимых», - на худой конец, хотя бы карманного вора.

Природа щедра на таланты, о чем я не перестаю твердить моему племяннику Пашке, накопившему «хвостов» в своем «Строяке» на год вперед. Может быть, Пашке не надо было в «Строяк», а лучше бы в ГАИ или в те же депутаты. В общем, надо талант в себе открывать, если он так и норовит замаскироваться. А открыв его, шпарить куда он зовет.

Лично у меня было много проще, у меня талант и не думал прятаться. Он, дурачина-простофиля ежеминутно так и выскакивал как пружина из дивана, причем с самых детсадовских лет, за что мне с того самого детсада и аж до класса 9-го так доставалось от сверстников, что жуть.

Ну посудите: они еще по складам «мама мыла раму» осваивают, а я уже «У лукоморья дуб зеленый» запросто. Они 2х2, а я уравнения биквадратные. Да так, что у математички глаза квадратные. А время было лихое, только что война отгремела, детки были весьма неуравновешенные, запросто и пристрелить могли, оружия-то тогда только у безрукого не было, и в лагерь (отнюдь не пионерский) прямо с уроков брали.

К концу школы я запросто интегрировал и дифференцировал, строил радиоприемники такие, что могли принимать любые «голоса», несмотря на все потные попытки глушения со стороны государства.

Нет, врать не буду, политическим диссидентом я и в детстве не был, политика меня никогда не волновала, так же, как не волнует и сейчас – если бы она меня не кусала, я бы о ней никогда не вспомнил. Просто нравилось решать всякого рода технические задачи вроде того как разделить голос диктора и завывание КГБ. И удавалось!

Тем временем война начала потихоньку забываться, мама отплакала свое по погибшему папе, и снова вышла замуж. Новый мой папа оказался человеком изумительнейшим не только в плане человеческого благородства, но и образованнейшим. Он закончил Владимирское Высшее техническое училище, стажировался в Германии в 29-м году. У меня до сих пор полно оставшихся от него немецких книг по самым различным отраслям знаний, которые я сразу же все проштудировал, конечно, к ужасу моих школьных педагогов.

Мой новый отец, а своего родного отца я не видел, - едва меня забрали из роддома, как началась война и он ушел на фронт, где и погиб в декабре 41-го, так вот мой новый отец, Михаил Ефимович Спицин, сразу же стал моим кумиром. Это был ученый-энциклопедист и всесторонне развитая личность:  кроме своей специальности металлургии, литейного дела, которое он любил безумно, он был великолепным математиком, физиком, химиком, философом, - да всего и не перечислишь. Кроме того, он профессионально пел на оперной сцене и играл на многих музыкальных инструментах. В доме у нас поселился праздник.

Мне очень повезло, что он вдруг решил получить еще одно высшее образование, - видите ли, ему заказывают отливать детали-запчасти, и он должен знать как они работают, чтобы правильно построить технологию отливки. Вот такой он был всегда. От него я и услышал впервые то самое изречение Махатмы Ганди, что надо учиться так, как будто тебе суждено жить вечно. Кстати, языки он знал в совершенстве.

Так вот, он поступил во ВЗИТЛП (Всесоюзный заочный институт текстильной и легкой промышленности) в 1950-м году, мне тогда было едва 9, и я вместе с ним сначала шутя, а потом всерьез стал изучать технические предметы. Это было крайне увлекательно и совсем не трудно. Ему тоже не трудно, ВЗИТЛП после Геттингена давался легко.

Уже к классу 6-му я прилично знал высшую математику с начертательной и аналитической геометрией и сопромат, правда, в объеме курса Кинасошвили,  на Беляева меня не хватило, металловедение и многое другое. В школе, особенно на уроках математики, было скучновато, но я придумал такую игру с моим другом Валей Черкасовым: кто быстрее и оригинальнее решит алгебраическое уравнение.

Так мы прорешали практически весь учебник, о чем я до сих пор вспоминаю с благодарностью. Сейчас, работая иногда со студентами, я легко упрощаю любые алгебраические выражения, и могу решать задачи в общем виде, что очень хорошо для педагогических целей.

В 1958 году я закончил школу. К сожалению, только на последнем году я перестал испытывать на себе косые завистливые взгляды, а то и откровенную агрессию со стороны одноклассников. Кстати, в этом явлении все же много влияния было именно от той страшной войны. Люди, а дети особенно, очень были тогда психически неуравновешенными. Что интересно, моя дочь, настоящий гений, в школе уже не испытывала таких неудобств, у нее со школьных лет осталось много друзей, с которыми она с удовольствием переписывается в «Одноклассниках», а я кроме упомянутого выше Вальки Черкасова, который, к тому же был приемным сыном моего двоюродного брата, могу вспомнить еще разве что Геру Пырьева да Юру Нестерова. Школьные годы были для меня крайне неприятны и я не люблю их вспоминать. Если бы не прекрасная обстановка в доме, не мои замечательные родители и родственники, я вообще бы считал эти годы вычеркнутыми из жизни.

Но дискомфорт в отношениях с сотоварищами после окончания школы быстро перешел в конфликт с властью, причем совершенно без моей в том вины. Надо сказать, что, несмотря на мой прогресс в математических и технических дисциплинах, я действительно был первобытным неандертальцем в политике, даже первоначально в слушании «радиоголосов» видел исключительно технический эффект. Я смог создать устройство, отфильтровывающее помехи, это ласкало самолюбие, и не более того.

Поэтому для меня было громом средь ясного неба то, что меня не приняли в местный ивановский Энергоинститут. Даже до экзаменов не допустили. Мутное это было дело, и опять без той «военной» отрыжки не обошлось. Позднее я узнал, что  была секретная инструкция: детей военнослужащих, пропавших без вести, в институты с военной кафедрой не брать.

Это очень было для меня непонятно: кругом же кричали, что стране нужны талантливые работники, а тут… В общем, пришлось и институт пониже, и славу пожиже. Ладно. К тому же вечерний факультет. Очень обидно было, я же не троечник какой-то все же, а вынужден становиться инженером с черного хода. Очень это меня обескуражило.

Правда, нет худа без добра. Судьба, сделавшая меня изгоем, неожиданно преподнесла поистине царский подарок. На заводе «Ивтекмаш», где я работал слесарем-сборщиком, базировалось СКБ КОО. Это была одна из знаменитых «шарашек», закамуфлированных и рассованных по заводам, в которые отбирали как в космонавты, только по мозгам. И я попал туда. Помню, на собеседовании главный инженер СКБ Алексей Иванович Коньков спросил, умею ли я чертить. Я ответил, что спичечный коробок в трех проекциях, пожалуй, начерчу. В общем, это в 1961 году было, а к 1964 году я уже из низшей должности чертежника перешел в высшую – ведущего конструктора.

СКБ я вспоминаю с огромным теплом. Там не только провожали, но и принимали по способностям. По гамбургскому счету, как говорят сейчас.

Наверное, это от того, что в этих организациях действовали не формальные бюрократические, а вполне рыночные принципы. Не «нравится-ненравится», а «способен-неспособен».

Кстати, родное СКБ приняло меня и тогда, когда я, оплеванный и униженный, лишенный ученой степени, вернулся на родину. Алексей Иванович, тогда уже начальник СКБ, увидев меня у себя в приемной, как будто мы расстались только вчера, спросил: «А тебе чего не спится?». А тот последний наш разговор и этот разделяла московская аспирантура и почти три года обязаловки в Херсоне.

К аспирантуре я уже мог решать в уме системы дифференциальных уравнений в частных производных и многое-многое другое. В моей выписке из зачетной ведомости нет других оценок кроме «отлично», причем я никогда не пересдавал, это были итоги первых попыток, чем я очень горжусь, так же, как и двумя «красными» дипломами.

А с властью отношения не складывались. Защитил я диссертацию ста процентами голосов членов Совета, работа моя была на нынешний мой взгляд, не вершиной научной мысли, но кое-что мне удалось все же сделать именно благодаря моим уникальным способностям.
Столько, сколько я перебрал дифференциальных уравнений в уме, нормальный человек не перебрал бы на бумаге (а компьютеров тогда не было!) и за десять жизней.
Я доказал, что давление на границе контакта двух цилиндров не равно нулю, как следовало из решения Герца. И это объясняло истинный механизм отжима влаги из ткани. Сепарация, а не фильтрация, как считалось до тех пор.

Но решения о выдаче диплома все не было и не было… Только после того, как я написал во многие инстанции, меня стали вызывать в ВАК и проводить беседы, которые вызывали у меня откровенное недоумение. Тема была такая: «Как бы Вы поступили в такой ситуации, а как в такой». А потом мне тайком шепнул тогдашний секретарь ВАКа Волков, что это мне-де за то, что я «где-то что-то не так сказал».

В общем, дело закончилось тем, что диплома кандидата наук мне не выдали. Чем я прогневил милейшую власть «рабочих и крестьян», ума не приложу. А так… это сейчас я воспринимаю это с юмором, дескать, капеэсэсовцы больше наказали сами себя: я ведь на них бы работал, как и многие мои сотоварищи по ваковскому «предбаннику», которых они так же лишили степеней. Глядишь бы и не развалился СССР, было бы чем ответить на конкуренцию заграничную...
А тогда было необычайно больно, будто мир обрушился. Наверное, примерно то же самое испытывали камбоджийские пианисты, когда им отрубали руки.

Прошли долгие годы с того 1970-го, от моих экстраординарных способностей остались только воспоминания да целая полка в книжном шкафу с авторскими свидетельствами (советский аналог патента), более 200 красивых, сложенных пополам, картонок с гербом уже несуществующей страны и красной печатью на ленте.

«Новой» власти я тоже не пришелся ко двору, ей ничего кроме нефти и газа не нужно, какие уж тут контактные задачи с фильтрациями-сепарациями и прочим интеллигентским вздором. Институт, в котором я работал, тоже больше не существует. Время «чисто конкретных» людей.

А такие как я лишние, реликты темного прошлого, так сказать. Даже не извинились, будто и не было нас, «лишенцев», пасынков советской науки, вовсе.

Вот люблю под настроение перебирать мою жизнь, как перебирают старый гардероб, траченный молью, переживать все это вновь и вновь, гуляя в бесконечно любимых моих баварских Альпах, куда возят меня мои дети. Русские гении, живущие в Германии. Им тоже не нашлось места на Родине.

Валентин Спицин.