Первак

    
     Трое мужиков – седой, крепкий ещё старик, за ним молодой жилистый воин (тело в боевых шрамах) с волосами цвета спелой пшеницы и крепенький малец, даже не отрок ещё – с весёлым гиканьем вывалились из дверей бани и с криком нырнули в снег. Остыв и оглядевшись, Первак хотел было прикрикнуть на сына Федьку да загнать его обратно в баню (хворый он у них сызмальства), но, взглянув, как тот уверенно, хотя и напрягшись, натирается снегом, благодарно посмотрел на старика. Выходил внучка тестюшка. Мёдом да травами лесными отпоил. Скоро весна, к осени окрепнет парень, можно и в отроки к доброму вою определить, княжича уговорю. Выходить-то выходил, однако, поберечься всё же стоит.

     - Федька, давай-ка живо в баню, греться! Бегом, говорю, перечить ещё будешь. Мы с дедом тоже идём. Да вы пошто такие-то? По десять раз вам одно и то же рассказывай! Беги в баню! Будет тебе молитва варяжского воя.
……………………………………………………………………………………..
     «Пред  собой я вижу отца своего. Мать. Сестёр. Братьев своих. Вижу весь свой род  до последнего колена. Они зовут меня. Зовут в Вальхаллу. Туда, где храбрые воины живут вечно».*

     - Такие слова перед поединком сказал воин, пришедший из-за варяжского моря. Бился он диковинным, двусторонним топором. Бился храбро, двигался умело, быстро. Да только, видать, ему на палубе обычнее, ловчее биться, чем на твёрдой земле. Не устоял он супротив моего меча… Ну чего ж, потешили князя да ихнего хельга воинским умением, да и пошли пировать далее. А за тот поединок князь мне ожерелье диковинное подарил. Заморские-то вои этот камень называли слезами морскими. На что князюшка этих варягов позвал? Ихние же северные разбойники, викинги то бишь, шибко уж наши города торговые беспокоят да грабят. Ну, какие? Торжок, да и Плесков тоже. А как же? Там ведь тоже русские люди живут. Нашего роду-племени. Только вот больше-то там купцов да гостей заморских проживает. А воев-то совсем мало. Стало быть, и защитить те городки от разбойников некому. Вот и наказал князюшка крепостцу ставить. Со стеной да с кромом. А в крепости тех варягов и поселить, чтоб, значится, для оберёга от разбоя… Ну да леший с ними, батя, с теми разбойниками. Матушка с Рябинушкой уж, поди, заждались нас – стряпня-то остывает. Плескани-ка, батя, ещё кваску на каменку, ты Федюня под полок прячься, да пройдись по моей спине веничками дубовыми. Стосковался я по твоей баньке-то.
………………………………………………………………………………………………
     По одну сторону стола сидели трое стариков. Плотник Нечай да бортник Ведмедь по бокам, а в серёдке горой возвышался кузнец Могута. Напротив, уперевшись жилистыми кулаками в столешницу и наклонившись вперёд, сидел Первак. Красный после бани и от обиды, что его не понимают. Каждого из них он, не задумываясь, назвал бы отцом (батюшка-то само собой). Каждый его на руках нянчил-тискал. Из троих друзей у Могуты у первого сын родился, а каждый был рад, как своему. Каждый сынком называл. Каждый своему тайному удару боевому обучил… И теперь он не может найти слов, чтобы объяснить такую простую вещь, которую и объяснять-то не надо. Надо просто сделать…

     - Я ведь к вам пришёл, чтоб добром дело решить. Князь-то не спросит, заберёт мальцов да и дело с концом. А вы, как самые старые в нашей веси остались, сами бы и решили, кого в отроки отдавать, а кого оставить. Только мальцов всё равно отдавать придётся.

     -Ты чего удумал-то, шельмец? – просипел дед Нечай – ты хоть ему Могута, скажи. Он ведь без оратаев весь оставит. Без хлебушка-то, все зубы на полку положим. Так без зубов на погост и пойдём.

     - Ну, ты-то пока что скалисся, – прогудел Могута – хотя  дело сурьёзное. Ты, сыночка, сам-то подумай. Заберёшь молодняк в дружину, кто через год-другой мужиков за сохой заменит? Старики ведь одни в веси остались. Молодых-то мужиков у нас нет, сам ведь знаешь, неоткуда им взяться – порубили степняки зелёную-то поросль. А и то пример. Мы и без дружины как один встанем против поганых. А заберёшь молодняк, так хлеборобов не будет и некому будет ту дружину кормить.

     - Сам подумай, зятёк, не поставишь же за плугом бабу, – вмешался молчавший всю беседу Ведмедь.

     - А он и баб в дружину заберёт, – хохотнул Нечай – вон Ручейка уж к сабельному бою приучает.

     - Потому и приучаю, что во внуках ваших ещё осталась память о том набеге, когда почитай все мужики в бою за весь полегли. А потому и полегли, что некому было весь защитить-оборонить. Князь-то киянам помогал от поляков отбиваться, а княжич тогда совсем дитём был. Как вам ещё объяснять-то? Вы для кого хлеб ростите? Для себя? Ну, что-то князь заберёт, что-то на продажу. А придёт хазарин? Так не будет он у вас покупать тот хлебушек! Возьмёт за так! И спасибо ведь не скажет! И мужиков ведь опять всех порубит, потому как какой же из оратая вой? А и защитить вас будет некому – не дали вы в дружину отроков. Вот ты, дядька Нечай, крепкие двери батюшке на курятник поставил. Спасибо тебе. Только скажи, зачем на курятнике двери из толстых плах ставить? Куры-то и дранку не проломят, не разбегутся…

     - Не плахи там, так, колотьё просто, – пробурчал смущённый Нечай.

     - Ну, плотнику видней. Так ведь не об том речь! От лисы – врага куриного – двери крепкие ставишь! Кур защищаете, а пошто вы весь-то свою родную не хотите защитить? Времени вам до жовтеня**, после страды сам приеду за отроками.

     Спохватившись, Первак едва успел придержать дверь, чтоб не хлопнула – негоже старикам обиду чинить. Выйдя на крыльцо и раздражённо охлопав себя по бокам – ни сигарет, ни спичек, –Первак огорчённо сплюнул.…  «Хорошо, матушка Речка не видала» – подумал Первак. Уж ей-то, подружке бабы Яги, что на опушке возле Землянички врачует зверей, а когда и людей, хорошо ведомо, до чего могут довести плевки да всякие слова дурные. Но, заметив Рябинку, спешащую к бане с корзиной белья, забыл и про стариков, и про отроков, и про бабу Ягу, которая была старой, сколько себя помнил Первак. С самого серпеня не видел Первак жену. То степняков мирил, то с князем к морю северному ходил… Не до того было. Сдавило горло, защемило в груди. Как она тут одна? Пошто одна-то? - тут же одёрнул себя Первак. Ручеёк уж большенькая, девка почти, да и баба Ольха ещё крепкая - хозяйкой себя ведёт. Всё одно жаль её – тоненькая (как не ломается?), одно слово – Рябинка.

     Думая так, Первак и не заметил, как подошёл к бане…

      *   - молитва варяжского воя взята из к/ф «девятый воин»
     **Жовтень – желтолист, листопад – сентябрь.