Ночная песня

- Тихо! Тихо... - призвал Елизар и поднял указательный палец вверх - Слушай...

И Антохий, глядя в аспидную даль, поверх кончика матово отсвечивавшего в лунном свете Елизарова пальца, услышал их. Чуть разнотоново, но удивительно сохраняя гармонию, пели гиппопотамы. Песнь баритонально разливалась по ночному аромату сирени, возле куста которой они стояли, словно клубничный сироп по ванильному муссу. Запах, правда, немного сбивался оттенками свежих рвотных масс, исторгнутыми дуумвиратом тремя минутами ранее, как следствие бытия на Мартьяновом Дне рождения. Виновника торжества с ними не было, он так и остался за столом, сраженный последним тостом, и до последней секунды мужественно смотревшим в лицо непьющему тостующему, которого, по странному стечению вечерних обстоятельств, звали Давид Абстинентович Тостер.

Когда гиппопотамы затянули "Как упоительны в России вечера", Елизар не выдержал и заплакал.

- Торкает... - всхлипывая прошептал он - до души пронимают, суки певчие...

Антохия стошнило на сирень еще раз и на глаза тоже навернулись слезы. Культура была ему не чужда.

‡

А наутро Собянин прислал во Внуково специальный подотдел по борьбе с бродячими африканскими животными и люди перестреляли бегемотиков. Всех до единого.

И тогда заплакала вся Москва. И даже жесткосердный Дмитрий Анатольевич, любовь которого к зверям, как известно, заканчивалась на медведях.