Лодка

ЛОДКА               
       
     На страницах представленного романа читатель познакомится с нелёгкой службой военных моряков 80-х годов прошлого столетия. Их тела, помыслы и судьбы, сплетённые в единое целое, именуемое простым словом экипаж, заключены в прочный корпус подводной лодки и составляют, по сути, душу железа которое их окружает. Однажды связавшие свою жизнь с подводным флотом, эти люди навсегда останутся подводниками, живыми или мёртвыми, но подводниками. А как же семьи? ; спросит иной любознательный читатель. Об этом и многом другом вы узнаете, прочитав роман «Лодка».
Ранее написанные повести «Новая гавань», «Безопасная глубина» и «Обратный отсчёт» объединились в цикл повествований романа, как отдельные книги, главными акцентами, которых стали знакомые нам с детства: дружба и предательство, любовь и ревность, ненависть и редкая способность прощать…
Герои романа очень похожи на наших соседей, может быть, даже живут где-то рядом, но в другом, неизвестном для многих из нас мире, кстати, как и современные подводники.    
По содержанию истории максимально приближены к подлинным событиям, в которых автор принимал непосредственное участие.
      Для широкого круга читателей.
               

Книга первая    НОВАЯ  ГАВАНЬ
               
Часть первая

Кто она без людей? – Железяка пустая.
Бездыханное тело и махровая ржа.
С экипажем в утробе субмарина живая.
Экипаж - её смысл, её бог и душа.
                Автор

I. ВСТРЕЧА  В  АЭРОПОРТУ
                1
Турбовинтовой пассажирский лайнер, совершавший рейс по маршруту Киев;Калининград пошёл на снижение. Чопорная молоденькая стюардесса заняла своё место в начале салона и предложила, общаясь с пассажирами через микрофон, пристегнуть ремни. Дремавшие доселе люди стали просыпаться, выравнивать кресла, послышались щелчки пристёгиваемых ремней. Среди немногочисленных, по-летнему легко и  пёстро одетых пассажиров выделялся один, крепкого телосложения, высокий  молодой человек в чёрной форме флотского офицера. Рядом, справа от него, дремала  молодая женщина лет двадцати – двадцати трёх с маленькой белокурой девочкой на руках. Девочка – совсем ещё крошечный ангел ; спала.  Пухленькая ручка её, опоясанная вокруг запястья глубокими складочками, даже во сне не отпускала тонкие пальцы материнской руки. Длинные прямые волосы женщины  цвета спелой пшеницы водопадом ниспадали со склонённой головы на лицо девочки, образуя ширму. Сейчас эта ширма была как нельзя кстати, так как первые блики солнечного света устремились в иллюминатор. Кроме того, она защищала дитя от посторонних глаз снующих мимо пассажиров, всякий раз, когда случалась такая возможность, пытавшихся разглядеть маленького человечка.
Лейтенант Дербенёв с супругой и дочерью летели к первому  в их жизни месту службы. Правда, самого назначения ещё не было, его предстояло получить в управлении кадров Балтийского флота, куда Дербенёв и был распределён после окончания военно-морского училища.
По выражению лица офицера, его поведению было видно, что он немного волнуется, может быть даже нервничает, и степень этого волнения растёт по мере приближения самолёта к пункту назначения. Причиной волнения было банальное опоздание из отпуска. Всего на двое суток опаздывал лейтенант без всякого, как могло показаться со стороны, уважительного основания. Несчастных двое суток – миг для космической вечности и, целая вечность  для одного отдельно взятого лейтенанта...
Поразмыслив о возможных последствиях своего опоздания, Дербенёв уже не рассчитывал получить перспективную должность. Сейчас ему казалось, что всё прежде пережитое и прожитое ; напрасно. Абсолютно всё: и успешное поступление в училище, пусть со второго раза после преодоления конкурса в четырнадцать человек на место, и даже девятая позиция сверху в рейтинге выпускников из ста пятидесяти шести возможных ; всё это уже пустой звук.
Следует заметить, что родной город, где молодая чета проводила отпуск, находился на юге, а в летний период, как известно, там – на этом самом жарком юге ; всегда очень трудно с билетами. За целый месяц, взывая к служебному положению военного коменданта, неоднократно обращаясь к властным полномочиям тёщи – обкомовского  работника, обив пороги многих других  не менее важных персон, молодым людям так и не удалось приобрести билеты на нужную дату. От ощущения безысходности хотелось кричать и даже плакать, как когда-то в детстве, но что это могло изменить по большому счёту? В общем, ничего.
Дербенёв не находил себе места в поисках выхода, но понятия не имел, как изменить создавшуюся ситуацию.  Непреодолимая сила на его глазах бесцеремонно ломала все ранее задуманные планы, казалось, что какой-то злой рок встал на пути и теперь всё, о чём мечталось, повисло на волоске, готовое в любую секунду сорваться в тартарары.
Судите сами: что такое, по сути своей, билеты? Просто бумага – квитанция, подтверждающая оплату оказываемых услуг. Мелочь никчемная, да и только. Однако в нашей жизни часто бывает так, что от наличия или отсутствия этой бумаженции, этой самой, что ни на есть, мелочёвки может зависеть нечто большее, чем просто время прибытия  к месту назначения или даже само назначение. Зачастую от клочка серой бумаги может зависеть судьба человека.
 «Вот, если бы успеть к назначенному сроку, если бы успеть... А может быть всё ещё обойдётся, может быть ещё никто и не занял  вакантное место на лодке?» ; рассуждал Александр, так звали Дербенёва. Но, как известно, история сослагательного наклонения не знает, и, следовательно, сейчас лейтенанту оставалось надеяться только на удачу.  Здесь уместно  подчеркнуть, что  Дербенёв не особенно верил во всякие предзнаменования или рок судьбы, считая эту веру признаком слабости. Ему ближе были вера в себя, свои силы – понятия может быть более простые, но в то же время и более осязаемые. Во всяком случае, более реальные, чем сегодняшнее, ставшее уже привычным, понятие ; «оказаться в нужное время и в нужном месте».   
Сидя в кресле и глядя в иллюминатор, Дербенёв переживал. Было очень обидно за нелепую случайность, которая так легко может изменить всю жизнь человека, направив реку судьбы по другому руслу.
«А может быть нет в жизни случайностей? Может быть, всё то, что с нами происходит, включая даже самые незаметные и малозначительные события, закономерно складывается в единый узор по велению рока?» ; Александр отогнал от себя гнетущие мысли и закрыл глаза. Он изо всех сил старался не показывать своего волнения. Уж очень не хотелось никого заранее расстраивать, особенно жену, вызвавшуюся ехать вместе с ним из тёплого родительского гнезда пусть не на край света, но всё же в отдалённый гарнизон.
Обнадёживая супругу,  Дербенёв сильно лукавил, обещая, что всё устроится наилучшим образом и с гостиницей, и с местом службы, потому что сам в это верил слабо. Ни он, ни тем более его супруга не могли даже предположить, что их ждёт впереди, с какими трудностями им предстоит столкнуться на длинном жизненном пути и особенно сейчас ; в его начале. Правда, где-то в глубине души, в самом потаённом её месте, всё же теплилась крохотная надежда на лучший исход,  какое-то внутреннее чувство подсказывало Дербенёву, что всё будет хорошо.
Нужно сказать, что Александр всегда был мечтателем, а романтика была его путеводной звездой от рождения. С детства он мечтал служить на флоте. Позже, будучи курсантом первого курса, когда Дербенёв впервые соприкоснулся с подводными кораблями, он загорелся мечтой служить  именно на лодках. Причём обязательно на атомных и неплохо бы где-нибудь на Севере – в Заполярье. Там, где понятия риск, разного рода  лишения и постоянное ожидание встречи с любимыми тождественны понятию жизнь. Именно в суровых условиях, считал Александр, проверяются на прочность дружба и любовь,  формируются настоящие офицерские качества ; долг, доблесть и честь,  выковываются стальные мужские характеры.
После четвёртого курса, тогда ещё главный корабельный старшина Дербенёв специально попросился на Северный флот для прохождения практики, ему не отказали. Серьёзное знакомство с подводным флотом началось с опытовой боевой службы. Александр всегда гордился этим фактом. На атомоходе под командованием капитана первого ранга  Кленичева ; известного на Северном флоте командира ;  Дербенёв в качестве дублёра штурмана  успешно форсировал Фареро-Исландский противолодочный рубеж. Положительно зарекомендовав себя в новом качестве, Александр рассчитывал в дальнейшем на стажировку в этом же экипаже, но что-то изменилось в планах руководства, мечты Дербенёва расстроились и стажировку он проходил уже в Палдиски, где недалеко от Таллинна базировалась отдельная бригада дизельных подводных лодок Балтийского флота.
В отличие от современных атомных подводных крейсеров все лодки этой бригады были послевоенной постройки и даже  обводами своих корпусов напоминали  предшественниц военного периода, с которых просто сняли пушки. Ни в какое сравнение не шли эти «старушки» с теми чудо-кораблями,  которые Дербенёву довелось видеть на Севере. Но любовь к «потаённым судам» , так внезапно нахлынувшая, огромной волной захлестнула сознание и пеленой легла не только на глаза, но и на душу молодого человека. У Александра даже сформировалось мнение, поддерживаемое многими однокашниками, которое чётко проводило грань между службой на лодках и на надводных кораблях. Смысл его заключался в следующем: «лучше служить на самой старой субмарине, чем на самом современном надводном корабле», в узком кругу именуемом коробкой. Именно так,  немного эгоистично, но всё же самоутверждающе, отстаивали свой выбор приверженцы подводной службы.
Объяснить простыми словами данное утверждение современному здравомыслящему человеку невозможно. Это всё равно, что сравнивать жизнь монаха добровольно заточившего себя навеки в замкнутое пространство тесной и скромной обители, с жизнью в княжеских палатах, сияющих роскошью и обилием солнечного света. Однако тягу к постоянным испытаниям, жизненным лишениям, каждодневной проверке на прочность и чистоту  человеческих отношений можно объяснить, например, постоянным устремлением к Богу человеческой души, необъяснимым, но востребованным устремлением к святой вере его бестелесной сущности. Но к чему стремится подводник, что ищет он в себе и своей службе?
За своими раздумьями Дербенёв не заметил, как самолёт вынырнул из облаков и стал заходить на посадку. Сквозь стекло иллюминатора в глаза ударили прямые лучи яркого утреннего солнца, только-только встающего над горизонтом. Александр отвернулся.
Дочка по-прежнему крепко спала на руках у жены и, судя по всему, совсем не собиралась просыпаться.
   - Тань, ; Дербенёв слегка прикоснулся к плечу супруги, ; может пора будить это белокурое чудо?
Она запрокинула голову назад, отбрасывая волосы со лба и взглянула на Александра. Яркий солнечный свет так же заставил её прищурить свои огромные, небесно-синие с поволокой глаза. Татьяна вновь опустила голову, стараясь привыкнуть к дневному свету.
   - Не стоит. Пусть ещё поспит. Ты только сумку с едой не забудь, когда на выход пойдём.
 Ладно, - Дербенёв опять взглянул в иллюминатор, опустил светофильтр и попытался вернуться к своим размышлениям, но самолёт довольно резко накренился на левый борт  и    Александр  переключил внимание на стремительно приближавшуюся посадочную полосу.               
                2   
  Лайнер мягко коснулся бетонки и, покачиваясь из стороны в сторону, стал гасить скорость. Всё та же молоденькая стюардесса приятным голосом сообщила о посадке в аэропорту Храброво, о прекрасной погоде за бортом и самое главное о том, как легко и без проблем можно доехать до города Калининграда.
На  лётном поле прибывших ждал обычный оранжевый автобус марки «Лиаз». Несмотря на то, что солнце уже довольно ярко освещало небесный купол, снаружи было довольно прохладно. Пассажиры, ёжась  от дуновений свежего ветра, гулявшего под самолётом, поспешили в автобус.
  Здание аэровокзала представляло собой новое, недавно выстроенное по типовому проекту просторное сооружение из стекла и бетона, со стороны очень напоминавшее аэропорты Днепропетровска, Симферополя или Мурманска, а также многих других провинциальных городов Советского Союза. В этот утренний час здание практически пустовало и поэтому казалось несколько больше своих реальных размеров.
  Выйдя из автобуса, пассажиры переместились в специальный, находящийся слева от входа в аэропорт павильон. Не зная, с какой стороны ждать багаж, люди столпились вокруг транспортёра и тихо переговаривались между собой. Дербенёв, отправив супругу с дочерью в здание аэровокзала, занял очередь в толпе и теперь глазами искал  стоянку автобусов, отправлявшихся в город. Через зарешеченные окна ему удалось разглядеть небольшую группу таксистов, скучавших в ожидании клиентов возле багажного отделения.
  Заработал двигатель транспортёра. На его ленте появились чемоданы, сумки и даже свёртки, к каждому из которых была прикреплена специальная бирка. Люди распределились вокруг движущейся ленты в поисках своих вещей. Довольно быстро обнаружив свой немногочисленный багаж, основу которого составляли светло-коричневый импортный чемодан искусственной кожи и небольшая сумка,  Дербенёв направился к выходу.
В непосредственной близости от  аэропорта, появились две автомашины с военными номерами –чёрная «Волга» и следовавший за ней зелёный, под брезентовым тентом Газ-69. Подъехав к центральному входу, машины остановились.  Из «Волги» вышел среднего роста, седовласый, слегка полноватый вице-адмирал и статная прекрасных форм женщина с черными, как смоль волосами, собранными в элегантную причёску. Адмирал и сопровождавший его офицер направились в здание аэропорта, а женщина осталась стоять в ожидании молодой пары, выбиравшейся из «газика». Капитан-лейтенант, первым вышедший из машины галантно подал руку голубоглазой длинноволосой девушке, помогая ей спуститься с высокой ступеньки на асфальт, затем подхватил чемоданы из рук матроса-водителя и устремился вместе с женщинами за адмиралом.
  Вежливо отстав от адмиральской свиты, Дербенёв повернул к стоянке такси. Подробно выяснив расценки на услуги такси, Александр решил воспользоваться автобусным транспортом. Наспех пристроив чемоданы в багажнике автобуса, отправлявшегося через двадцать минут в Калининград, лейтенант поспешил к семье.
 Прыгая через ступеньку, как мальчишка, Дербенёв поднялся в здание. Ещё от двери заметив, что жена и дочь сидят в окружении каких-то незнакомых людей, Александр слегка опешил и остановился.
 На длинной скамейке у окна, держа на коленях маленькую Дербенёву, разместился адмирал, которого Александр буквально несколько минут назад видел у входа. Возле него с одной стороны сидели Татьяна и незнакомая Дербенёву  девушка, а с другой стороны темноволосая статная дама, возможно супруга адмирала. Сидевшие, о чём-то мирно беседовали. Офицеры, сопровождавшие адмирала, стояли рядом. У некоторых в руках были записные книжки, в которые  они периодически что-то записывали.
Ох уж эти встречи ; наши встречи на жизненных просторах. Какие они разные: одни желанные ; выстраданные, другие случайные, бывают важные, а бывают ;  не очень. От одних мы бежим, как чёрт от ладана, а о других мечтаем. Одних боимся, может быть, даже стыдимся, а иные помним всю жизнь и боготворим тот день и час, когда они произошли. И всё это лишь потому, что все они  составляют содержание нашей книги жизни, читать которую, дано только нам самим.
Не ведая как вести себя в неожиданно сложившейся щекотливой ситуации, Александр решил поступить в соответствии с требованиями устава и, подойдя, на пять шагов к сидевшим, перешёл на строевой шаг. Печатая шаги как на московском параде, Дербенёв приблизился к незнакомому адмиралу, вскинул правую руку под козырёк фуражки и, оглушая присутствующих в здании, поздоровался:
  - Здравия желаю, товарищ вице-адмирал. Лейтенант Дербенёв. Следую к новому месту службы, ; и немного запнувшись, добавил, - с семьёй.
Эхо приветствия отразилось от стен, усилилось, в уголках пустого аэровокзала, и, многократно повторившись, стихло. Адмирал улыбнулся и продолжая сидеть с маленькой Дербенёвой на руках, ответил:
  - Знаю, что следуешь, и с семьёй твоей познакомился.  Только что ж ты так  надрываешься? Смотри, дочку напугаешь.
  - Виноват товарищ вице-адмирал, не рассчитал акустические возможности зала, – приняв строевую стойку, чётко доложил Дербенёв.
  - Ладно, не переживай, всё приходит с опытом. Моя фамилия Кудрявцев, я командир Балтийской военно-морской базы, а это моя супруга Эмма Владимировна, рядом дочь с мужем, ; адмирал представил всех близких, - слышал я от твоей половины, что опаздываешь?  - Кудрявцев посмотрел в глаза Дербенёву, да так глубоко, как будто пытался прочесть все сокровенные лейтенантские мысли. Александр густо покраснел.
  - Так точно, билетов не было. Есть справка от военного коменданта гарнизона, – стал оправдываться  Дербенёв.
  - Справка это хорошо, да только твоё место, наверное, уж занято. Желающих-то много, - продолжая читать лейтенантские мысли, вслух размышлял адмирал. ; Как думаешь?
  - Не знаю… Товарищ вице-адмирал, может быть, и занято, – погрустнев, ответил Александр и опустил голову.
  - Да ты не горюй, моряк.  Смотри, какой тыл за твоей спиной, только радоваться. Не жена, а золото!  - констатировал адмирал, как бы меняя тему, – И, прежде всего потому, что решилась сразу ехать вместе с мужем. Чтобы с самого начала делить всё пополам , и радости, и невзгоды. Гарнизонная жизнь, скажу я вам,  не сахар. У лейтенантов тяжесть ноши двойная, про подводников и говорить нечего, а она – супруга твоя, решилась. Это хороший поступок, признак настоящей офицерской жены.
  - Так точно! – согласился Дербенёв.
  - Да, кстати, мы тут посоветовались и я, как командир военно-морской базы, предлагаю тебе служить у меня на кораблях. Начнём хотя бы с малых противолодочных или со сторожевых. Жена  твоя согласна. А ты? – адмирал хитро прищурил глаза и пристально посмотрел на Дербенёва снизу вверх.
Дербенёв, вытянулся, как будто хотел показаться ещё выше, снова принял строевую стойку и решительно ответил:
  - Виноват, товарищ вице-адмирал, спасибо вам огромное за вашу доброту и заботу, но у меня вызов на подводную лодку и я хочу служить только там.
  - Хороший ответ. Но как же супруга, ребёнок? Им, я полагаю, угол нужен? А я угол гарантирую, причём сразу. Это я тебе как начальник гарнизона говорю. Найду для вас служебный фонд обязательно, хоть в «Комсигале» , но найду.
Как парировать предложение адмирала Дербенёв не знал. Не знал он и как объяснить жене, что надводные корабли не его стезя. Не лежит душа лейтенантская там служить, не лежит и всё. Может быть, там и легче, может быть, и этот адмирал поможет, но всё это ему,  Дербенёву, не по нутру. Не его это путь, а значит, никакие коврижки не способны заставить его ; убеждённого подводника изменить своей мечте и тем более свернуть с раз и навсегда выбранной дороги.
  - Я всё же хотел бы на лодках… - выдавил из себя Александр.
- Ну ладно, - не успокаивался Кудрявцев, - допустим там должности выше, звания быстрее растут, так ведь? Но зато у нас  на кораблях командирами раньше становятся. А какие корабли у нас красавцы! Знаешь? Возьми хотя бы, к примеру, современный сторожевой корабль - это же сплав науки и техники, кладезь передовой мысли, а ракетные корабли и вовсе сплошная кибернетика... Может, подумаешь, а потом приедешь в кадры и оттуда мне позвонишь? – адмирал снова хитровато улыбнулся.
От этой улыбки Дербенёву стало легче, он вдруг почувствовал расположение адмирала к себе, но причину этой расположенности найти не смог и потому по-прежнему тушевался.
Кудрявцеву действительно импонировала молодая семья Дербенёвых. Случайная встреча с открытыми и ещё очень наивными молодыми людьми внезапно напомнили адмиралу его самого. Молодость, начало службы... Почему-то снова нахлынули мысли сугубо личного плана и о себе, и о дочери, и о том, что жизнь складывается не всегда так, как хочется…
Глядя на Дербенёва, адмиралу очень захотелось вернуться в те самые, давно забытые, годы своей молодости. Желание было таким сильным, что он даже представил себя лейтенантом. Точь в точь таким же, как этот «желторотый», а ещё он  представил, что рядом с ним находится не обременённая жизненным опытом и мудростью пройденного пути Эмма Владимировна, а его любимая звонкоголосая и откровенно красивая  юная Эм…
  - Простите меня, товарищ адмирал, - не по-военному ответил Александр, - но я буду добиваться назначения на лодки.
Все замерли, ожидая ответную реакцию Кудрявцева.
  - Вы посмотрите на этого орла, – воскликнул адмирал, снова возвращаясь в реальную жизнь, ; какое стремление, напор. Глаза огнём горят, как бы не обжечься. Ни один мускул на лице не дрогнул, когда отказывался от всех моих предложений. Молодец! Что ж, я рад. Вижу вы под стать друг другу. К слову, я ввёл тебя в заблуждение и даже немного разыграл, стараясь проверить «на стойкость». Твоя жена не согласилась ни на одно моё предложение, так же как и ты, отклонив  их только лишь потому, что, по её мнению, всё в этой ситуации должен решить муж. В голосе военачальника зазвучали явно отеческие нотки.
Дербенёв покраснел ещё гуще и снова опустил голову.
  - А вот краснеть не стоит. Не за что тебе стыдиться. Я могу только сожалеть, что такой блестящий офицер будет служить не под моим началом. Ты не против если мы с Эммой Владимировной доставим вас в Калининград? Сейчас только детей проводим в Симферополь и отвезём.
  - Напротив, буду очень признателен за вашу заботу и с удовольствием соглашусь, если это удобно, – немного придя в себя, ответил Дербенёв.
  - Удобно, удобно не переживай. Всё устроим наилучшим образом. И в кадры позвоню, и, думаю, место найдём. Ты, кстати, на Север пойдёшь, если у нас мест на лодках не окажется?
  - Я, товарищ вице-адмирал, раньше мечтал служить только на Северном флоте, а что касается лодок, так я готов служить даже на Северном полюсе или на Камчатке, где прикажете.
  - А сейчас, разве не мечтаешь оказаться на Севере? – откровенно удивился командир военно-морской базы.
  - Но ведь меня на Балтику направили. Что теперь мечтать? – не понял удивления Дербенёв.
  - Не согласен я с тобой, лейтенант. Мечтать и стремиться к своей заветной цели необходимо всегда. Только так можно добиться чего-то существенного в жизни. Мечта и труд рядом идут, запомни это. Да, послушай, а где же ваши вещи?
- Ой, - спохватился Дербенёв, - они остались в автобусе. Разрешите, я сбегаю, заберу?
- Разрешаю. Только не бегом. Суета человека в форме, да ещё в мирное время, может вызвать панику у гражданского населения и, как следствие, неадекватную реакцию на твою беготню. Так что иди спокойно и неси свою ношу нормальным нестроевым шагом. 
                3
Спустя полчаса обе машины свернули на улицу Богдана Хмельницкого. Поскольку в центральной гостинице города мест не оказалось, решено было остановиться в ведомственной, принадлежавшей Балтийскому флоту.
Шум от колёс, кативших по старой брусчатке стих. Машины остановились у четырёхэтажного, немецкой постройки, здания красного кирпича под черепицей.
Высокие тополя, росшие по обе стороны улицы, скрывали от посторонних глаз старые, сохранившиеся ещё от прошлого времени и выстроенные вновь, дома, плотно прижимавшиеся друг другу. Зелень листьев на фоне красного кирпича сочностью красок придавала улице особую торжественность и даже некую парадность. Сразу за зданием ещё одна брусчатая улочка спускалась вниз, далее через маленький квартал виднелась небольшая площадь, в центре которой торжественно возвышался старинный собор с башенками под конусообразными зелёными крышами. 
Выгрузив свой скромный багаж, Дербенёв с любопытством осмотрелся по сторонам. Любуясь архитектурой незнакомых зданий, он полной грудью вдыхал утренний, немного влажный, воздух, не замечая как  вместе с рассветной свежестью вдыхает непривычную ещё жизнь офицера. «А ведь всё не так плохо, как иногда кажется!» – подумал Александр, мысленно благодаря своего внезапно появившегося покровителя за проявленную заботу.
Услышав хлопок закрывшейся гостиничной двери Александр, вдруг обнаружил, что остался с пустыми руками. Пока он – глава семейства, раскрыв рот, осматривался по сторонам, командир военно-морской базы, легко подхватив чемодан и сумку молодого семейства, направился в гостиницу первым. Комендант гарнизона взял сумку с продуктами и поспешил за вице-адмиралом. Эмма Владимировна бережно несла на руках задремавшего ребёнка, а самим Дербенёвым на двоих осталась только бутылочка с молочной смесью.
Когда эта странная процессия появилась в холле гостиницы, там творилось что-то невероятное. Всё свободное от мебели пространство занимали сумки, чемоданы и баулы. На двух диванах, стульях и креслах, на чемоданах, везде кто как мог пристроились на ночлег молодые лейтенанты, среди которых Дербенёв заметил немало своих товарищей. В это раннее время все они ещё спали. Окошко  дежурного администратора было задёрнуто плотной шторой зелёного, как бильярдный стол, сукна. Перед окошком красовалась стандартная табличка белёсого цвета, изрядно засиженная мухами. На когда-то белоснежной поверхности крупным шрифтом была выведена тушью надпись, до боли знакомая всем командировочным Советского Союза, «Мест нет»…
  - Сми-и-рно-о-о! – закричал дежуривший рядом с окошком лейтенант, увидев в проёме входной двери вице-адмирала и следовавшую за ним процессию.
В холле раздался страшный грохот опрокидываемых стульев, заваливаемых кресел и падающих вещей. Все офицеры вскочили, приняли строевую стойку и только один, ближайший к вошедшим, лейтенант мирно отдыхал, продолжая почивать на своих вещах. Стоявший радом с ним товарищ дёрнул спящего за рукав и прямо на ухо прокричал команду ещё раз. Проснувшийся поднял голову, увидел перед собой адмирала, тщательно протёр осовелые глаза руками и, наконец, осознав, что всё происходящее с ним не сон, вскочил, но, потеряв равновесие, тут же завалился на бок.
Дружный здоровый смех молодых людей разбудил администратора.
Штора на окошке пошевелилась, затем медленно отодвинулась, и оттуда появилось заспанное одутловатое лицо женщины бальзаковского возраста. Заметив среди лейтенантов адмирала, женщина тут же убрала табличку и, поправив съехавший набок шиньон, мило улыбалась прибывшим посетителям.
  - Вольно, – приказал командир базы. - Молодцы, что дежурство организовали, даже в этих непростых бытовых условиях. Только вам, друзья мои,  пора привыкать к другой команде: «Товарищи офицеры» - так она звучит. Вы теперь, насколько я вижу, не курсанты.
Подойдя к окошку вплотную, адмирал поставил вещи и спросил номер для семьи с ребёнком.
  - У нас есть два номера, по шесть человек, но там нет холодильников. И, пять номеров люкс ; на двоих каждый…- ответила дежурная.
  - Вот и хорошо давайте «Люкс» на двоих. Сколько с меня?
  - Вам на втором или на третьем этаже? – спросила женщина.
  - Это не мне, а вот этому лейтенанту и его семье - Дербенёв его фамилия. Так сколько с меня вы говорите?
  - Мы берём плату вперёд за три дня, поэтому с вас десять рублей.
  - Хорошо. Вот возьмите, – командир базы подал деньги дежурному администратору.
Увидев, как за него оплачивают номер, да ещё «Люкс», Дербенёв поспешил достать бумажник и быстро выдернул из него новенькую хрустящую купюру достоинством десять рублей.
  - Успокойся, ; отодвигая руку Александра, отказался Кудрявцев, - я заплатил только за три дня, а сколько тебе здесь ещё куковать придётся, неизвестно. Так что успеешь ещё потратить свой червонец. Не переживай, я не обеднею.
Дербенёв стоял перед адмиралом и не знал что делать. Ему казалось, что сейчас он сгорит от стыда. В какой-то момент захотелось даже провалиться сквозь землю.
  - Опять краснеешь? – улыбнулся командир базы. – Да, вот ещё что, – адмирал опять повернулся к дежурной. ; Вы говорите, что у вас столько много мест, а эти офицеры, я вижу, не первые сутки ночуют в холле?
– Да, но мы ждём команду спортсменов из Севастополя. Вот и придерживаем несколько номеров, – невозмутимо пояснила женщина за стеклом.
– Мне кажется эти два или три десятка офицеров ничем не хуже наших доблестных спортсменов. Они ведь не просто лейтенанты, они – пока ещё лейтенанты ; будущее флота. И как же мы с вами его встречаем, это будущее? В нечеловеческих условиях! Не стыдно ли? Давайте-ка их размещать. Или мне позвонить начальнику тыла флота?
– Нет, нет. Никому звонить не надо. Разместим всех, только не сразу.
– Что значит не сразу? – снова возмутился адмирал. – Значит, эти офицеры, их жёны и грудные дети по-прежнему будут ночевать в холле на стульях, в то время когда номера в гостинице будут пустовать?
– Но ведь у нас только двадцать мест осталось, а их вон сколько, – дежурная кивнула в сторону ожидавших.
– Ну и что? Размещайте не по шесть, а по десять человек, они согласны. Да и койки дополнительные сами поставят. Правильно, я говорю, товарищи офицеры? – адмирал обратился к лейтенантам.
– Так точно, – хором ответили уставшие от ожидания офицеры, ; койки у них в подвале есть, мы там и стулья брали.
– Вот и славно. Пусть хотя бы в порядок себя приведут, да отдохнут. Впереди может быть такой возможности и не представится. Так что, вы уж, пожалуйста, разместите всех. А с детками которые, так вы их отдельно селите, можете и в «Люкс». Мне кажется, им как раз впору будет. А я, как только приеду в Балтийск, всё же перезвоню начальнику тыла флота, чтобы лишних вопросов не было и чтобы вам впредь было ясно, как надо обходиться  с людьми.
Кудрявцев повернулся к Дербенёвым.
– Что ж,  святое семейство, до свидания. Устраивайтесь. Будете у нас в Балтийске, звоните и вообще, если будут возникать какие-либо проблемы, не стесняйтесь, обращайтесь всегда ; будем рады помочь. Правильно я говорю, Эмма?
Эмма Владимировна одобрительно кивнула головой и, очевидно, переживая сейчас нечто подобное чувствам мужа, слегка обняла Татьяну за плечи. Наклонившись, что-то шепнула ей на прощанье, потом повернулась к Александру и напутственно произнесла вслух: «Береги семью, Саша, и будьте счастливы, дети».
Командир базы также попрощался, пожелал всем присутствующим удачи и, взяв супругу под локоть, направился к выходу. Сопровождающие последовали за ними.
Оставив семью в холле, Дербенёв вышел из гостиницы проводить своего благодетеля.
– Спасибо вам за всё, товарищ вице-адмирал. Простите за причинённые неудобства.
; Да брось ты, Саня, – совсем по-отечески ответил адмирал, – пока не за что благодарить. Сегодня суббота, никуда не ходи, отдыхай. Главного штурмана на месте всё равно нет, да и в кадрах кроме дежурного никого. Пойдёшь в понедельник. А я к тому времени созвонюсь с командующим флотом, чтобы твой вопрос решить положительно. Он  человек мудрый, думаю, на благо Отечества и Флота всё решится в твою пользу. Вот так. И ещё, обязательно позвони мне через коммутатор как только получишь назначение. Попросишь у телефонистки вице-адмирала Кудрявцева, скажешь ей, что звонишь по моему приказанию, иначе не соединят. Понял?
– Так точно, понял, – ответил Александр.
Кудрявцев сел в машину, ещё раз обернулся к Дербенёву:
– Обязательно позвони, слышишь?
– Позвоню, сразу же позвоню, – пообещал Дербенёв, прощаясь.
Обе машины одновременно тронулись с места и через несколько минут скрылись за поворотом.
Внутренне, ещё раз благодаря адмирала за проявленную заботу и оказанную помощь, так неожиданно свалившуюся откуда-то с неба, Александр поймал себя на мысли, что встреча в аэропорту неслучайна.
«Может быть, она ниспослана кем-то свыше?» – подумал он, не переставая удивляться всему, что происходило сегодня. «А может быть всё это только сон, и не было никакой встречи? Или наоборот он, Дербенёв, знает этого адмирала целую вечность. Ведь иначе как можно доверить в руки незнакомому человеку своё будущее? Да и важно ли это теперь?».
Откуда-то с площади донёсся мелодичный звон башенных часов. Куранты старинного собора отбивали назначенный час. Как и много веков назад, по велению своего создателя, они добросовестно включались через строго определённые промежутки времени, совсем не обращая внимания на мелочные секунды, из которых эти промежутки состоят…
Дербенёва вдруг осенило: «А может быть, устремляясь к великой и заветной цели, о которой говорил Кудрявцев, надо всегда помнить о тех трудностях, которые лежат на пути к ней? Может быть, преодоление этих трудностей и есть главный смысл жизни?».
Пленённый удивительной мелодией колоколов и застигнутый врасплох внезапно навалившимися философскими вопросами Александр, немного постоял у крыльца, продолжая размышлять о смысле бытия, но, быстро  продрогнув, бросил эту затею и вернулся в гостиницу.
Приглушённый колокольный звон был слышен и там, за двумя плотно закрытыми дверями. Пронизывая своим бронзовым пением не только стены зданий, но, казалось, даже пространство и время колокола собора, словно пытались что-то рассказать всему миру и ему, лейтенанту, о той истине, которая была закодирована в доносившейся снаружи мелодии самим творцом. Истине, которую, ещё только предстояло познать Дербенёву.
Оказавшись на лестнице, ведущей на второй этаж, Александр незаметно для себя, продолжал слушать эту завораживающую музыку небес. Мысли, хаотично блуждавшие доселе в его голове и будоражившие воображение как по мановению волшебной палочки стали выстраиваться в стройные ряды...
«Очевидно, – подумал Александр, подходя к двери своей комнаты, ; подобно тому, как заведённая часовая пружина, освобождаясь от напряжения, преодолевает сопротивление больших и маленьких шестерён, чтобы вновь и вновь быть закрученной до конца,  человек борется с одними трудностями, чтобы встретить другие и снова бороться… Но зачем? Может быть, затем, чтобы быть Человеком, а не казаться им?». Открывшееся знание, также как и сами мысли, было внезапным, но его ясность и определённость радовала Дербенёва. «Поистине всё гениальное просто», – подумал он, остановившись у двери своего номера. Новая волна мыслей достигла берега его сознания.
«Шестерни часового механизма, они же разные по величине, как и сами жизненные трудности, как же быть с этим?» – продолжил свои рассуждения Александр.  «Скорее всего, масштаб трудностей значения  не имеет и надо достойно преодолевать их все, независимо от размера, какими бы малозначительными не показались они на первый взгляд!».
Колокольный перезвон стих, оставив после себя слабый умолкающий гул, похожий на росчерк пера создателя этой замечательной мелодии. Неведомый автор поставил свою подпись в конце повествования…
Дербенёв решительно открыл дверь и вошёл в номер.
Начиналась новая, самостоятельная и совсем ещё незнакомая жизнь. Что готовила судьба ему – сегодняшнему лейтенанту ; там в будущем, Дербенёв  не знал. Да и зачем об этом думать сейчас? Если вокруг столько прекрасных, просто замечательных людей. Когда твоя семья рядом, когда сердце вылетает из груди, переполненное  радостью надежды, когда ты молод, а впереди целая вечность…
               
II. В ДОБРЫЙ ПУТЬ
                1
К сожалению, а может быть и к счастью, место, о котором грезил лейтенант Дербенёв, было уже занято. Некий выпускник Каспийского училища по фамилии Мошков ; однокашник Дербенёва, извернулся прибыть в кадровый орган раньше всех. Лишив себя законного отпуска, а вместе с ним и конкуренции со стороны таких же лейтенантов, как заправский игрок, он поставил  все свои надежды и помыслы на гарантировано выигрышный номер. В результате столь экстравагантного тактического хода Мошков получил должность, на которую претендовал Дербенёв и к моменту прибытия Александра  уже служил  в  военно-морской базе Палдиски. Эта «замечательная» военно-морская база находилась в северной части Эстонии, но выражаясь языком оптимистов (в поголовном большинстве проживающих в Палдиски) – «на южном берегу Финского залива», что в сущности одно и то же. 
 Много воды утекло за прошедший месяц, много, как говорят, соли съедено в тесных гостиничных номерах, не один десяток километров пройдено на пеших прогулках от гостиницы до управления кадров. Большинство молодых специалистов разъехались по гарнизонам и соединениям кораблей, получив путёвку в жизнь и окунувшись «по самую маковку» в ратные будни на кораблях и подводных лодках. Они, скорее всего, уже успели забыть о тех проблемах, которые существовали ещё вчера. Забыли, потому что масштаб новых проблем и даже испытаний, свалившихся на плечи новоиспеченных офицеров,  делал вчерашние трудности мелкими и несущественными, а вот новые казались непреодолимыми. Но пройдёт немного времени и, оперившись, твёрдо встав на ноги и послужив на флоте, все они поймут, что оба эти ощущения  только кажущиеся, потому что всё в этом мире относительно.
                2
В гостинице, опустевшей от шумных постояльцев, остались буквально пять ; шесть лейтенантов,  по неизвестным причинам доселе не получивших назначения. Среди этих заждавшихся или, точнее, засидевшихся были и Дербенёвы.
Устав от ожидания и довольно поиздержавшись на гостиничных харчах, Дербеневы пребывали в полном неведение своей участи. И вот однажды, в пятницу, долгожданный момент настал. Свершилось. Дербенёва вызвал к себе главный штурман Балтийского флота капитан первого ранга Беляков.
Оценив все «за» и «против»,  подробно изложенные в личном деле будущего подводника, а также учтя рекомендации командира Балтийской военно-морской базы, главный штурман  нашёл возможным предложить молодому офицеру почти невероятное ; службу в Заполярье. Александр, в свою очередь немало удивлённый таким поворотом событий, если не сказать ошарашенный внезапно свалившимся на его плечи счастьем,  сразу и без лишних колебаний  согласился.
Минуя всяческие организационно-штатные препоны ; казалось, где Балтика, а где Северный флот ; Беляков, созвонился со своими коллегами в Североморске и Горьком  и согласовал вопросы предстоящего назначения. Именно на горьковских верфях проходила модернизацию дизельная подводная лодка проекта 651 Северного флота, предложенная в качестве будущего места службы Александру. Из разговора Дербенёву стало ясно, что препятствий для его назначения нет.
  - Ну, что ж товарищ лейтенант, - Беляков бережно положил трубку на клавиши телефонного аппарата, ; очевидно пора вас поздравить с назначением. Приказ, конечно, пока не состоялся, но это скорее моя забота, чем ваша печаль, и будьте уверены, за этим дело не станет. Сегодня вам предложена скромная должность младшего штурмана подводной лодки, а в будущем, возможно, вы достойно займёте место главнокомандующего ВМФ, ; нисколько не смущаясь  от высказанного предположения, флагман  многозначительно поднял брови и даже выбрался из кресла, как бы приветствуя будущего главкома. - Так что счастливого плавания и в добрый путь!
 Услышав тёплые слова напутствия,  Дербенёв не на шутку обрадовался. Где-то под ложечкой засосало, от избытка чувств на глаза навернулись слёзы. Одновременно появилось ощущение необычайной лёгкости, казалось, что за спиной вот-вот расправятся крылья. И даже солнце, своими лучами пробивающееся через штору, вдруг засияло не обычным, а каким-то особым ; радостным светом. Захотелось взлететь и через мгновение оказаться  на том месте, которое теперь принадлежало ему по праву. Ему –  вчерашнему курсанту, а ныне офицеру могучего подводного флота Страны Советов. До конца не веря в происходящее, Александр смог выдавить из себя только одно слово:
  - Спа-си-бо… ; потом, опомнившись, добавил, - спасибо, товарищ капитан первого ранга…
  - Не стоит благодарностей.  Ты, кстати, один приехал или с семьёй? – поинтересовался главный штурман.
  - С семьёй, - ответил Дербенёв, - а что?
  - Дело в том, что экипаж на северянку набран, но не до конца укомплектован офицерами и теперь доукомплектовывается в Лиепае на эскадре подводных лодок. Вот если бы ты был один, я бы тебе выписал предписание отсюда и сразу же  на лодку, – немного задумавшись Беляков остановил своё повествование, ; но что делать с твоей семьёй в этой ситуации ума не приложу. Скорее всего, вам  всем придётся ехать в Лиепаю и там, на месте, определяться с дальнейшей участью. Насколько мне известно, до конца ремонта лодки осталась пара месяцев, потом она перейдёт в Видяево, есть такая баз на Севере. Слышал?
Дербенёв отрицательно замотал головой.
  - Ну да, ; спохватился Беляков, - откуда тебе знать.
И действительно, откуда было знать тогда  Дербенёву, да и Белякову тоже, что пройдет не так уж много времени, в исторических масштабах неполных двадцать лет это просто мгновение, и об этой заполярной базе узнает не только вся страна, но и весь мир. Всё человечество вздрогнет потрясённое трагедией «Курска» . Не мог Дербенёв даже предположить и того, что сам когда-то будет служить в дивизии, из которой в последний поход отправится эта лодка, унося в никуда свой экипаж, и, что трагедия этого экипажа станет его личной трагедией.  Потому что там, на дне Баренцева моря, останутся  навечно не просто лучшие из лучших подводников, такое уже бывало не раз, а его ближайшие товарищи – Володя Багрянцев и Геннадий Лячин. И он, Дербенёв, всякий раз приезжая в Санкт-Петербург, будет ходить на Серафимовское кладбище, чтобы поклониться памяти героев-подводников, а ещё, чтобы выразить свою признательность и уважение Екатерине Багрянцевой, которая после гибели мужа отречётся от мирской жизни и навсегда уйдёт служить богу, там же на Серафимовском рядом с любимым …
Но это будет потом – спустя годы, когда сыновья погибших выберут для себя дорогу отцов, а сейчас предстояло решить простую задачку – ехать к новому месту службы всей семьёй или отправить супругу и ребёнка к маме? 
  - А с другой стороны может  и не стоит таскаться по всей стране  с домашними? – продолжал философствовать вокруг проблем молодого офицера главный штурман. – В общем, так: эту проблему решишь сам. Поезжай.
Расстояние от управления кадров до гостиницы лейтенант Дербенёв преодолел за двадцать минут, от радости забыв даже воспользоваться общественным транспортом, курсировавшем в этом направлении.
Запыхавшись от быстрой ходьбы и подъёма по лестнице на этаж, Александр ворвался в номер и с порога торжественно воскликнул:
 - Всё кончено! Собираемся. Сегодня же отчаливаем к месту службы. Ура!
 - Что кончено? – удивилась Татьяна и тут же возразила. - По-моему, всё только начинается, дорогой.
                3
Массивное здание Южного вокзала, впечатлявшее своими размерами и основательностью не одно поколение жителей города, сейчас заставило остановиться перед ним и Дербенёва. Александр прекрасно понимал, что не он один восхищался красотой и масштабностью этого творения архитектуры с тех пор как 19 сентября 1929 года, после девяти лет строительства, состоялось открытие центрального вокзала Кенигсберга, созданного при участии выдающихся зодчих  своего времени Рихтера и Корнелиуса. На фасаде здания из тёмно-кровавого кирпича, в верхней его части, располагался красочный герб РСФСР, заменивший ранее существовавшую скульптуру, изображающую древнего бога времени Хроноса, усмиряющего коней.
Дербенёв взглянул на привокзальные часы, большой круглый циферблат которых хранил время ещё со времён Восточной Пруссии. Под витыми стрелками выделялась трудночитаемая надпись готическим шрифтом. Хронометр показывал ровно 21.30.
Мягко подъехав к платформе № 6, красный «Икарус» плавно затормозил и бесшумно встал, заняв своё место строго у края. Внизу под правым лобовым стеклом  желтела вывеска с крупной чёрной надписью: «Калининград – Лиепая». 
  - Автобус причалил ровно за десять минут до отправления. Я в сказке, или мне чудится? – то ли удивился, то ли возмутился  Александр. – Не за одну минуту и не позже на полчаса, а вовремя?!
  - Нет, милый, не чудится, просто ты отправляешься в Прибалтику! – уточнила Татьяна. ; Привыкай. Это вековые традиции и их следует не только знать, но и придерживаться. Хотя бы для того, чтобы не выглядеть глупо среди местных жителей.
Прибывший автобус заметно отличался от своих запылённых собратьев, приютившихся рядом. Какая-то совсем незримая, точнее неброская элегантность, свежесть и чистота делали его особенным и даже симпатичным. На окнах междугороднего красавца типа «Люкс» были натянуты бархатные бордовые занавески с золотистой бахромой, закрывавшие верхнюю часть стекла до половины. Шторы на всех окнах собраны по краям специальными зажимами. Сквозь стёкла салона виднелись кресла сидений с белоснежными чехлами на подголовниках…
Двери чудо-богатыря  открылись. Из чрева появились двое одетых в фирменную одежду водителя, похожих скорее на героев из фильма «Королева бензоколонки», чем на обыкновенных шофёров. Один занял место у багажного отделения с ключом в руках, а второй - у входной двери с компостером для проверки билетов.
В привокзальных динамиках раздался голос диспетчера, сообщавшего о прибытии автобуса и начале посадки.
«Фантастика! - не скрывая эмоций, только и вымолвил Дербенёв, вместе с женой и дочерью направляясь к сказочному исполину и ни на секунду не задумываясь о том, что именно сейчас он устремляется в своё будущее...».
С этого момента, помимо воли и незаметно для самих Дербенёвых, заканчивалась, пожалуй, самая беззаботная часть их существования, в которой главенствующее место занимали родители, учителя и преподаватели вузов. Где-то позади отшумело босоногое детство, совсем рядом, но уже во вчерашнем дне осталась влюблённая  юность, а впереди открывалась новая страница их самостоятельной жизни, которую предстояло прочесть вместе, прислушиваясь к  своим чувствам и полагаясь только на самих себя.

III. ПРОСТО КОМЭСК
                1   
«Северный флот! Неужели моя мечта сбылась?  И всё это будет  не с кем-то, а со мной?  И вечные снега, и полярные ночи, и длительные автономки?» – не переставал удивляться  Дербенёв, стоя перед дверью в кабинет начальника отдела кадров эскадры. Вокруг собралось ещё около десятка человек – таких же юных офицеров, только-только сменивших курсантские шевроны на лейтенантские погоны.
«Скорее бы получить предписание на лодку, скорее бы оказаться на борту …».
  - Лейтенант Дербенёв! – зычный голос мичмана- делопроизводителя прервал благостные мечтания Александра. - Входите.
Войдя в просторный и светлый кабинет, Дербенёв обнаружил перед собой маленького с бегающими хитроватыми глазками капитана второго ранга, снизу вверх внимательно рассматривавшего посетителя.
  - Ну, что, будем знакомиться? – не дождавшись приветствия от вошедшего, спросил хозяин кабинета. – Я начальник отдела кадров эскадры подводных лодок капитан второго ранга Воробъёв Евгений Иванович, а вы молодой человек кто?
  - Виноват, ; запнувшись, ответил Александр. – Лейтенант Дербенёв ; командир электро-навигационной группы подводной лодки «Б-168» Северного флота, прибыл за проездными документами на семью…
- Какого такого Северного флота, лейтенант? – удивился Воробъёв. – У нас тут Балтийский флот, вы, наверное, что-то перепутали?
  - Никак нет. Вопрос назначения согласован на уровне главных штурманов двух флотов, а сюда мне приказано прибыть на экипаж северянки…
  - Ах, северянки. Ну да, ну да. Кем говорите приказано? – Воробъёв был явно раздражён докладом Дербенёва.
  - Главным штурманом Балтийского флота Беляковым. – Дербенёв не расслышал раздражительный тон начальника и продолжал свой доклад уже в произвольной форме. – Он ещё сказал, что меня там ждут.
  - Кто ждёт? Где ждут? Что вы мне здесь мозги пудрите. Какой ещё Северный флот? Северный флот подождёт, потому что вы будете служить на Балтийском. И решать это мне, а не главному штурману. Вам понятно?
  - Никак нет, товарищ капитан второго ранга, я же сам изъявил желание…
  - А ваше желании здесь интересно только в том ключе, в котором оно совпадает с моим, – зло прервал доводы Дербенёва маленький офицер с большими полномочиями. – Тем более, что вы сами отказались от назначения на северянку.
 - Я не отказывался… ; по-прежнему не понимая, что происходит, удивился Дербенёв. Но уже в следующий миг смысл сказанного приобрёл ясные очертания в сознании Александра. Вынесенный вердикт, перечеркнувший мечту, казался смертельным приговором, земля  потихоньку начала уходить из-под ног юного лейтенанта.
  - Как не отказывался? Только что, буквально минуту назад отказался, вот и мичман слышал. ; Правильно я говорю Михаил Аркадьевич? – Воробьёв обратился за подтверждением своих слов к делопроизводителю.
  - Так точно! – не задумываясь выпалил мичман, передавая в руки Воробьёва личное дело Александра.
  - Ну вот, удостоверилс я? Я сейчас и Белякову об этом сообщу. А тебя – отличника нашего, мы назначим на…; Беляков запнулся, ; не менее интересную должность. И лодку такого же проекта подберём, как на Севере. Только без «Ромашки» , но может быть оно и к лучшему. Для тебя. Так что не горюй герой-подводник. Согласен?
На столе среди множества разноцветных аппаратов раздался назойливый телефонный звонок. Воробьёв взял трубку.
  - Здравия желаю Владимир Викторович. У нас всё в порядке. Заканчиваем формирование экипажа северянки. По плану убытие через неделю. Так точно, Дербенёв прибыл, но он отказался от назначения на Север. Сказал, что на Балтике лучше, тем более что ремонт северянки по моим данным затягивается. Да нет, я не вру, товарищ Беляков, Дербенёв сейчас у меня, если хотите, он и сам может подтвердить  своё решение. Не надо? Ну, тогда доклад окончил. До свидания.
Воробьёв повернулся к Александру, который окончательно потерял всякое ощущение реальности и только молчал, широко раскрыв глаза на творившуюся вокруг него ложь.
  - Вот и порядок. А кому теперь легко? Да ты не переживай так сильно, лейтенант. В морях твои дороги. Всё будет отлично, а чтобы ты не расстраивался преждевременно, я тебе приоткрою военную тайну: мы тебя направляем на самую плавающую лодку. Кстати совсем недавно вошедшую в состав Балтийского флота из той самой дивизии, куда тебя хотел запихнуть Беляков. И проект у неё такой же к твоему сведению. Послужишь, осмотришься, потом ещё благодарить будешь, попомни моё слово.
Дербенёв по-прежнему угрюмо молчал, опустив голову. Все его мечты остались, там ; за дверью этого злосчастного кабинета, хозяин которого ; сама ЛОЖЬ ; теперь бегал вокруг него и то ли оправдывался, то ли радовался разыгранной им  интриге. Клевета сначала повисла в воздухе, затем упала на плечи лейтенанта, обхватив его тело своими холодными и липкими щупальцами с ног до головы. Александру стало не по себе от назойливых объятий этой твари.
  - Что мне теперь делать? – наконец выдавил из себя Дербенёв, обращаясь к начальнику.
  - Что делать? – удивлённо, как ни в чем, ни бывало,  переспросил Воробьёв. – Родину защищать в составе экипажа ракетной подводной лодки Б-224! Вот тебе предписание. Счастливого плавания, лейтенант. До встречи. Да, чуть не забыл, после обеда вас всех новоиспечённых подводников собирает командир эскадры у себя в кабинете. Будет напутствовать, так что не опаздывай. И ёщё: комэск ужас как не любит усатых. ; Злорадно улыбнувшись, Воробьёв вручил документы Александру и проводил его до двери. ; Давай следующего, Михаил Аркадьевич.   
                2
Высокая массивная цвета слоновой кости дверь в приёмную командира эскадры подводных лодок закрылась. Ещё мгновение и она бы точно прищемила кончик носа Дербенёва. Со всей дури рванув её на себя, Александр оказался в небольшом продолговатом помещении со старинной, тёмной полировки,  мебелью, однако там уже никого не было.
«Опоздал! Вот ты и пообедал, товарищ лейтенант» – последнее, что промелькнуло в голове Александра. 
Не желая останавливаться на полпути и услышав за дверью,  шум от передвигаемых стульев, Дербенёв с лёгкостью потянул на себя и вторую дверь, на сей раз  в кабинет комэска. Дверь распахнулась. За ней оказалась большая и очень светлая комната, также как и приёмная, сплошь уставленная старинной мебелью. Кое-где виднелись гравировочные таблички с надписями, открывающими тайны бывших владельцев этой утвари. В правом углу комнаты возвышался массивный  двухтумбовый стол чёрного дерева с т-образной приставкой, вокруг которой строго по-военному выстроились резные стулья с высокими спинками – для рабочих совещаний. За столом, слегка подбоченись, восседал седовласый сухощавого телосложения вице-адмирал – командир 14 эскадры подводных лодок Балтийского флота Громов Николай Елисеевич. Колючий взгляд старого служаки  сейчас был обращён на ворвавшегося в кабинет Дербенёва и ничего хорошего вошедшему не обещал.
Напольные часы тремя ударами пробили послеобеденное время ; закончился «адмиральский час».
  - А что это вы, мил человек, опаздываете? – возмутился  комэск.
  - Я… товарищ вице-адмирал… задержался в гардеробе офицерской столовой, виноват, - Александр по-прежнему стоял у входной двери, переминаясь с ноги на ногу.
  - Виноватых бьют, а задерживается только начальство, остальные опаздывают. Заруби себе это на носу. Ясно?
  - Так точно, товарищ вице-адмирал.
  - Вот и ладно, - Громов немного повеселел, но Дербенёву присесть так и не предложил.
Вошедшие  разместились в основном по правую руку от комэска на специально расставленных для этого стульях, и только двое заняли места напротив.
  - Мне кажется, товарищи офицеры, что наше короткое совещание можно начать, коль мы теперь все в сборе. Кстати, а все ли? 
Николай Елисеевич достал из папки, лежавшей у него на столе, печатный лист бумаги, водрузил на нос очки в роговой оправе и стал проверять присутствующих.
  - Лейтенант Дербенёв Александр Николаевич.
  - Я! - чётко ответил Александр, продолжая стоять по стойке «смирно».
  - Кольчуга от ферзя. Опять вы невпопад, товарищ лейтенант? На флоте отвечают «Есть», усвойте это, пожалуйста, на всю оставшуюся жизнь, и зарубите на своём…
Комэск осёкся, посмотрел на нос Дербенёва, пытаясь обнаружить там предыдущую зарубку и, не найдя её следов, обратил внимание на усы, немного свисавшие ниже краёв рта офицера.
  - А что это за поросль вы у себя под носом развели, Дербенёв?
  - Усы… товарищ вице-адмирал. - Дербенёв от излишнего внимания к своей персоне, начал густо краснеть.
  - Усы-ы-ы? А вы знаете, что у вас там водится в этих ваших подносных зарослях?
  - Ничего не водится, – обиделся Дербенёв.
  - Ошибаетесь, юный друг. Там у вас скопище микробов, бацилл и прочей нечисти. Вот так. А вы говорите усы. Эти ваши камыши под носом есть трамплин для всякой гадости, устремляющейся в организм офицера-подводника через рот и подрывающей пока ещё богатырское здоровье защитника Отечества. Таким образом, ваши усы фактически  являются рабочим инструментом в руках империализма – злейшего врага советской власти, а вы, следовательно, выступаете в таком виде пособником этого самого врага. Вот как выглядит истинное лицо вашей гусарской красоты на самом деле.  Так что  вердикт может быть только один – сбрить. Берите, короче говоря,  пример со своих товарищей. Вот посмотрите, ни у кого ведь, кроме вас, усов-то и нет…
Громов обвёл взглядом всех собравшихся. Двое напротив сидевших лейтенантов действительно оказались безусыми, зато справа от него восседали целых восемь усачей офицеров ; обладателей разного калибра усов и бакенбардов. Командир эскадры прервал свои наставления, а заодно и перекличку, отложил в сторону лист со списком, снял очки и, как ни в чём не бывало, вновь взялся за Дербенёва.
  - Т-а-ак, товарищ лейтенант, вы у нас куда назначены?
  - Командиром ЭНГ подводной лодки Б-224, товарищ вице-адмирал.
Комэск вновь взял в руки лист бумаги и направился к лейтенанту, словно хотел его ближе разглядеть или пощупать, проверить, не фантом ли перед ним.
  - Действительно Б-224, ; глядя в свою шпаргалку констатировал комэск. – Ну, что ж, это не самый худший вариант, правда и не самый лучший. Знаете ли вы, что это за лодка? – Громов остановился в шаге от Александра.
  - Никак нет, – смутился Дербенёв.
  - Лодка обыкновенная дизель-электрическая, 651-го проекта с четырьмя крылатыми ракетами, но вот экипаж…- Громов ненадолго замолчал. - Это сложный, я бы сказал даже проблемный экипаж – се-ве-ря-не! – После этого слова, произнесённого по слогам, комэск многозначительно поднял вверх указательный палец правой руки, слегка замедлил речь, как бы ещё раз осмысливая всё сказанное и, после небольшой паузы, продолжил:
  - Совсем недавно этот подводный крейсер вошёл в состав Балтийского флота, не всё там ладно, далеко не всё  утряслось. Очень много полууголовных элементов,  отморозков разных  сбросили нам побратимы из Заполярья. Чтобы «бандероль» для Балтики приготовить весь Северный флот перешерстили. А вот тебе, лейтенант… - комэск впился колючим взглядом в глаза Дербенёва,  ; там придётся всё изменить…
«Мне одному там придётся всё менять, что ли?» - удивлённо подумал Дербенёв, но промолчал. ;  «А как же командир, остальные офицеры?».
Казалось, перейдя на «ты» Громов даже не заметил погрустневшие и округлившиеся глаза Александра. Он продолжал и продолжал своё напутствие, но лейтенанты уже не слушали своего командира и только сильнее вглядывались в лицо Дербенёва. В нём как в зеркале отражалась действительность  сегодняшнего дня для каждого отдельно взятого офицера, пришедшего на службу в подводный флот.
  - Судя по вашему отсутствующему взгляду, - комэск опять вернулся на «вы», ; вам не совсем всё понятно?
  - Скорее совсем ничего не понятно…- согласился Дербенёв кивая.
  - Ну что ж, тогда я вам выдам одну подсказку, которая будет полезной всем. На флоте так повелось, что на плечи каждого вновь прибывшего офицера сваливается всё и сразу. Не пытайтесь увернуться, это бесполезно. Да и деваться вам некуда с подводной лодки. Что же это означает? А это значит, что с приходом на корабли вам будут предложены, помимо  полного пакета штатных  обязанностей, все мыслимые и немыслимые дополнительные и нештатные должности. Как-то: комсорг, член партбюро, спорторг, нештатный дознаватель, руководитель всякого рода обеспечивающих партий, возможно даже участник художественной самодеятельности или главный связной с шефской организацией, и всё это ВЫ. Не удивляйтесь. Считайте это своим первым испытанием на прочность. Тот, кто выдержит, кто с достоинством пройдёт этот путь до конца, только тот в будущем сможет стать настоящим командиром и начальником. Судите сами: каков главный принцип управления в армии и на флоте? Еди-но-на-ча-лие, то есть концентрация власти в руках одного человека, имя которому КОМАНДИР. Вот вам и первый экзамен на профпригодность. Сумеете, подняв все перечисленные должности, контролировать положение дел, отделять зёрна от плевел на каждом порученном участке – будет  толк в будущем, а нет, так и суда нет – готовьтесь занимать более скромные посты и забыть слово «перспектива». Теперь хоть немного прояснилось, Дербенёв? – Громов даже улыбнулся, что случалось о-очень не часто.
Александр понимающе кивнул головой и тоже улыбнулся, а затем не без доли иронии ответил:
  - Так точно! Совсем ясно стало. Как белый день.
Видя, что комэску ответ пришёлся по душе, Александр вытянулся как струна и бодро поднял голову. Громов, наоборот, слегка ссутулившись, направился в своё кресло. Дербенёв же тем временем обернулся к своим товарищам, сидевшим сзади и, почти неслышно добавил:
  - Вот только не ясно справлюсь ли?
  - А коль ясно, – продолжил свою мысль Громов из противоположного угла кабинета, – тогда вам должно быть понятно и то, что сконцентрировав такую огромную общественную власть в крепких молодых руках, командование будет ждать от вас серьёзной помощи и поддержки. В отдельных случаях, товарищ Дербенёв, может быть даже перелома ситуации…   
               
IV. ТОСМАРЕ
                1
«На часах уже шестнадцать. Как надоели эти напутствия. Скорее бы живое дело. Ну, где же это бюро пропусков?» - Дербенёв остановился перед информационными вывесками в холле проходной судоремонтного завода «Тоsmare» , читая каждую.
«Кажется, нашёл», - обрадовался Александр, вглядываясь в ближайшую, но огорчение быстро сменило поторопившуюся радость. «Стоп, да это же на латышском, а где же на русском?».
Дербенёв осмотрелся по сторонам. «А что здесь, рядом? Так вот же, она родимая и только по-русски: «Бюро выдачи пропусков». Значит мне сюда», – Александр настойчиво постучал.
  - L;dzu!  – послышалось изнутри.
  - Это вы мне? ; Дербенёв приоткрыл дверь.
  - Ва-а-ам, или там ещё кто ни буд ест? Входитэ. L;dzu, bez k;d;m ceremonij;m…               
Большие, красного кирпича старинной обработки, здания судоремонтного завода, из-за внушительной ширины кажущиеся немного приземистыми, впечатляли своей масштабностью. Портальные краны, как бы приветствуя Дербенёва, кивали головами, завидев его в своих  владениях. Выполняя основную работу,  они одновременно наблюдали за порядком вокруг, величественно взирая с высоты птичьего полёта на всё, что происходит внизу. Везде по асфальтовым дорожкам сновали люди в специальной одежде, бесшумно суетились электрокары, перевозя оборудование для ремонта кораблей и судов. В воздухе стоял мерный гул от работающих механизмов. И всё это снующее, бегущее и гудящее хозяйство утопало в зелени деревьев, преимущественно лип, которые как в парке аккуратно выстроились по своим местам, строго следуя ранжиру.
«Какой изумительный вид», ; подумал Дербенёв, направляя свои стопы в сторону сухих доков, где находилась сейчас его лодка.  И вот перед его взором открылась завораживающая картина. Огромные бетонные котлованы двух доков, построенные почти столетие назад для броненосного флота, вмещали сразу  по несколько современных кораблей. В первом, расположившись на кильблоках как памятник на постаменте, вальяжно разместился крейсер проекта 68 бис ; "Октябрьская революция", рядом пристроился малый противолодочный корабль «Альбатрос» и обшарпанный буксир, мачты которого не дотягивались даже до палубы на юте  крейсера. Во втором доке хозяйкой была красавица субмарина, своими размерами ничем не уступавшая крейсеру. Высокие, слегка выпуклые спереди, борта, переходящие в толстое и почти круглое брюхо с ластами кормовых горизонтальных рулей, выдавали в ней скорее амфибию, чем постоянного обитателя морских глубин.  Ещё свободная от строительных лесов, величаво  возвышаясь над малотоннажными соседями, она выглядела особенно восхитительной и очень грациозной. Внушительные её габариты не пугали, а скорее впечатляли и даже захватывали  какой-то абсолютной гармоничностью. Даже сейчас, в доке, находясь в неестественной для неё среде, лодка всё равно оставалась безраздельной властелиной бездны.
До сегодняшнего дня Дербенёву ни разу не доводилось вот так близко рассматривать лодку всю и сразу. Да и доков он не видел никогда прежде. Наповал сражённый открывшейся диорамой, он просто замер в немом восторге.  Вглядываясь во всякие мелочи,  Александр старался запомнить буквально всё, что его окружало, настолько много, насколько это было  возможно, находясь в плену самых первых и самых ярких впечатлений.
В надводном положении две трети любой лодки находятся под водой, поэтому мы вынуждены лицезреть только верхнюю её архитектуру. Так же, как  одежды, скрывая всю красоту женского тела, хранят её целомудрие, так и вода, прикрывая наготу лодки, хранит её загадочность и неповторимость. Сейчас же всё выглядело иначе. Сбросив с себя всё лишнее, подводная фурия  предстала перед Александром во всём своём величии.
«Толстая Берта, какая же ты красавица», ; подумал вдруг Дербенёв, ; просто невеста в брачную ночь…».
                2
Где-то в глубине лодки раздался какой-то шум, потом нарастающий крик, издали похожий на звериный рёв. Дверь ограждения рубки открылась и на палубу высыпала горстка матросов – человек семь, кто во что одетых. В первое мгновение они бросились к трапу, чтобы перебежать на стенку дока, но в это время в дверном проёме показался высокий офицер в погонах капитан-лейтенанта и матросы рванули на нос лодки. Офицер побежал за ними.
Выбравшись из-за кустарника и подойдя к трапу, возле которого  замер матрос ; верхний вахтенный, Дербенёв с любопытством наблюдал за происходившим действом.
Добежав почти до самого форштевня , матросы столпились вокруг обтекателя гидроакустической станции, который возвышался над палубой в носовой части корпуса. И только один – очевидно, самый смелый ; на ходу что-то доказывал преследовавшему их офицеру. Офицер, в свою очередь, изрыгая шестиэтажный мат, слышимый, невзирая на заводской шум, за пределами батопорта  как минимум в радиусе двух километров, бежал по пятам своих жертв, пытаясь хотя бы кого ни будь ухватить за рабочее платье. Матрос, уставший от погони, вдруг остановился, не добежав до своих товарищей пару шагов, обернулся к преследователю, и, что-то громко сказал. Похоже на том же понятном языке, на котором изъяснялся и сам офицер. Дербенёву даже показалось, что матрос принял боксёрскую стойку и готовится к схватке, но в следующее мгновение капитан-лейтенант сходу нанёс правый прямой удар прямо в лоб нападавшему матросу. Последний рухнул как подкошеный колос в нескольких сантиметрах от края надстройки. Внезапно Александром озавладел ужас: «И здесь я должен начинать службу? Это же «Потёмкин» какой-то – тюрьма народов. Может обратно в кадры?».
  - До кильблоков метров десять лететь…- вырвалось у него.
  - Пятнадцать, – спокойно уточнил, нарисовавшийся откуда-то мичман, – плюс два метра кильблоки, итого все семнадцать выходит до дна.
Дербенёв повернулся на голос и обнаружил, что за его спиной собралась довольно внушительная и разношёрстная толпа зевак.
  - А вы случайно не с этой лодки? – спросил Александр у мичмана. - Что здесь произошло?
  - С этой, будь она не ладна. Да и не произошло-то пока ничего, особенного. А вы кто?
  - Видите ли, я назначен на эту лодку командиром ЭНГ.
  - Да? Вот здорово. У нас, значит, теперь сразу два групмана будет, или вы временно?
  - Судя по предписанию на постоянку, – засмущался  Дербенёв.
  - Тогда будем знакомы: мичман Ивашников Евгений Михайлович – старшина команды штурманских электриков Б-224, - слегка вытянувшись и подкрутив, пышные усы, мичман добавил, - теперь значит ваш подчинённый, один на двоих.
  - Очень рад знакомству, очень приятно. Лейтенант Дербенёв Александр Николаевич. – представился командир ЗНГ. ; А что значит один на двоих?
  - А то и значит, что кроме вас у меня уже существует один командир ЭНГ, Башмакин его фамилия.
Офицер на корпусе лодки что-то громко объявил притихшим и ошеломлённым матросам.  Собеседники у трапа прекратили диалог. Перепуганные матросы дружно подхватили бездыханное тело своего товарища и быстро проследовали на стенку дока. За ними двинулся и капитан-лейтенант.
  - Через тридцать минут «большой сбор» всему экипажу, тебе всё понятно? – обращаясь к вахтенному у трапа, приказал офицер.
  - А кто этот  грозный  товарищ? – спросил своего собеседника Дербенёв.
  - Старпом наш ; Манишевич Григорий Михайлович. Только не вздумай его так назвать.
  - Не понял, а как надо?
  - Надо просто - Юрий Михайлович.
  - А почему так? – опять переспросил Дербенёв.
  - О-о-о, это длинная история. Как-нибудь, потом расскажу, не сейчас. Сейчас вам надо идти к нему и доложить о прибытии, поскольку старпом пока временно за командира. И учтите,  Юрий Михайлович скорый на ногу как поезд экспресс – не угонишься, улетит как Фигаро куда-то, ищи потом ветра в поле.
Дербенёв повернулся к трапу и попытался пройти на борт, но матрос вооружённый штык-ножом преградил дорогу.
  - Ваш пропуск, пожалуйста, товарищ лейтенант.
  - У меня предписание, - Александр предъявил документы, ; видишь, вот написано «прибыть в  войсковую часть 34243», значит сюда.
  - Проходите. – Матрос посторонился, пропуская Дербенёва.
Старшего помощника удалось догнать только в ограждении рубки. Не имея малейшей возможности обратиться, как того требует строевой устав, и, не зная как выкладки этого документа применить в стеснённых условиях подводной лодки, Дербенёв начал своё обращение сходу и прямо в спину старпому:
  - Товарищ капитан-лейтенант, лейтенант Дербенёв прибыл для прохождения службы на вверенную вам подводную лодку в качестве командира ЭНГ.
Реакции на доклад не последовало никакой. Дербенёв поднялся выше по трапику  и почти настиг спускающегося в шахту люка старпома:
  - Товарищ капитан-лейтенант, лейтенант Дербенёв прибыл для прохождения службы на вверенную вам подводную лодку в качестве командира ЭНГ! – повторно пролепетал своё обращение Дербенёв, приложив правую руку к козырьку фуражки и нагнувшись в глубоком поклоне над шахтой вслед исчезающему в утробе субмарины  Манишевичу.
Очевидно услышав, наконец, лепет Дербенёва над собой, Юрий Михайлович остановился и поднял голову.
  - Кем, говоришь, назначен?
  - Командиром электронавигационной группы, товарищ капитан-лейтенант.
  - Не может быть! У меня уже есть и штурман и групман, так что  мне на х… не нужен ещё один обморок, ; резко отреагировал старпом,  продолжая своё движение  вниз.
Дербенёв наклонился ещё ниже, почти встал на колени над шахтой и, теряя надежду, отчаянно произнёс:
  - Но товарищ командир у меня предписание от командира эскадры именно к вам!
Манишевич поднял голову вновь:
  - Я тебе не командир, а предписание это засунь себе в ж…у и радуйся случайному удовольствию. Всё! Фенита ля комедия.
С этими словами старший помощник спустился в центральный пост и растворился в темноте, оставив наедине со своими мыслями опешившего от «столь тёплого и радушного» приёма лейтенанта. Ещё некоторое время простояв на коленях у верхнего рубочного люка, Дербенёв стал потихоньку приходить в себя и собираться с мыслями.
  - Ну, и поза у вас, товарищ лейтенант… - за спиной Александра послышался уже знакомый голос Ивашникова,-  Что это вы на коленки-то пали, неужто молиться намереваетесь?
  - Молиться рано, как будто, ещё. Это я со старпомом общаюсь, ; ответил Дербенёв, поднимаясь во весь рост и отряхивая колени. - Что делать ума не приложу. Не идти же обратно в кадры? Да и поздно сегодня. А, Михалыч?
  - Подождите, товарищ лейтенант, выполнять первое приказание, потому что обязательно последует второе, отменяющее первое…
  - Это как? – удивился Дербенёв.
  - Да обыкновенно, сейчас увидите.
В это время снизу послышался глухой, но очень властный оклик.
  - Штурман!
Ивашников и Дербенёв переглянулись.
  - Шту-у-урма-ан! – почти прорычал старпом ещё раз.
  - Это вас, Александр Николаевич! – Ивашников многозначительно поднял вверх указательный палец правой руки.
  - Но… я… Я же ещё не штурман, я только командир группы.
  - Не сомневайтесь, товарищ лейтенант, это вас, вы же по специальности штурман?
  - Так точно!
  - Значит, поспешите вниз, пока Юрий Михайлович не передумал… 
                3
  - Ты знаешь, лейтенант, о чём я сейчас рассуждаю?  – Манишевич потянул из рук Дербенёва предписание.
  - Не могу знать, потому как не обладаю даром ясновидения,  – выпалил Александр.
Старший помощник не отреагировал, погрузившись в изучение бумаженции с гербовой печатью.
  - Ах, ты оказывается Дербенёв!? Не сын ли, часом, нашей литературно-музыкальной знаменитости?
  - Никак нет, не сын.
  - Что вообще отца нет? – Манишевич удивлённо поднял брови.
  - Есть отец, товарищ капитан-лейтенант, только другой.
  - Другой, говоришь. Это хорошо. Да мне, собственно, какая разница. Это я так, к слову, – внезапно охладев к родовому древу  лейтенанта, отозвался старпом. -  Не щёлкай каблуками Дербенёв, лучше дело слушай. А рассуждаю я вот о чём: может быть ты и кадровая ошибка, но мне на руку. Поскольку в настоящее время штурман и командир ЭНГ на Севере. Отсюда вывод: пока их нет, ты мне очень даже подходишь, а после видно будет, кто и в чём ошибался, время покажет. Так что вникай  во всё и желательно поглубже, а чтобы это происходило как можно быстрее, вот тебе экскурсовод. Он и расскажет, и покажет, и со всеми внутренностями нашего корабля познакомит.
Манишевич на ходу остановил проходившего мимо рыжеволосого офицера в погонах старшего лейтенанта.
  - Николай Владимирович, принимай пополнение. Сделай этому юному «белому воротничку»  обзорную экскурсию по лодке, а потом все на построение.
Передав Дербенёва «из рук в руки», Манишевич скрылся в соседнем отсеке.
  - Ну, что будем знакомиться? Как меня зовут, ты уже слышал, а фамилия моя Щербатов. Должность, пока – командир моторной группы. Холост, тоже пока.
  - А меня зовут Александр, Саша значит. Фамилия Дербенёв. Женат. Назначен командиром ЭНГ, только вот не пойму, как я могу быть младшим штурманом, если у вас один уже есть?
  = Ты не переживай особо, у нас и старший штурман есть. Только что от одного, что от другого проку никакого.
  - То есть как?
  - Да обыкновенно. У Толмачёва – штурмана твоего, знаешь какая любимая поговорка?
  - Откуда же мне знать, если я его и в глаза не видел.
  - Тогда будь внимателен: «Ишак, постоявший в тени, на солнце работать не будет» ; его девиз.
  - А почему он так считает? – оставаясь абсолютно невозмутимым, переспросил Дербенёв
  - Почему да почему? По кочану. Потому, что всю свою службу Толмачёв «проплавал» в заводах, да в ремонтах ; море это его зубная боль при хроническом стоматите. Понял?
  - Теперь понял, – тщательно «переваривая» услышанное и не переставая удивляться, ответил Дербенёв.
Новые знания приносили и новые  впечатления, но сегодня их было, кажется, уж слишком много.
Не успев начать служебную деятельность, Дербенёву захотелось вдруг поскорее её закончить. По крайней мере, на сегодня, чтобы можно было всё обдумать, разложить по полочкам.
Только что на построении его ; новоиспечённого командира электронавигационной группы, старпом представил личному составу, и теперь  он стоял, в общем, строю во главе штурманской боевой части, как штатный член экипажа и настоящий подводник.  Чувствуя на себе внимание многих и многих глаз, Дербенёв немного тушевался, стесняясь огромного внимания к своей персоне. А в это время старший помощник в красках рассказывал о произошедшем случае на лодке в минувшую ночь:
  - Ведь страшно не то, что эти уголовники, эти дети понедельника просверлили палубу под моей каютой, чтобы добраться до вожделенного сейфа, где хранится канистра со спиртом. И даже не то страшно, что они эту канистру таки осушили, выжрав всем миром пять или шесть  литров спирта, остальные двадцать вылив на палубу. А страшно то, что под канистрой находится ящик с радиоактивными бленкерами или попросту источниками альфа, бета; и гамма  - излучения .   И всё содержимое этих источников, высверленное полудурками Б-224, вместе со спиртом теперь попало в их желудки. Разлившееся ядрёное зелье загрязнило отсек,  с нашими ногами  разошлось по всей лодке и так обогатило радионуклидами всё вокруг, что теперь и этим идиотам пора цинковые бушлаты готовить, и нам всем свинцовые трусы носить... 
                4
Рабочий день, наконец, приближался к крнцу. Старшины и матросы под руководством боцмана в пешем порядке направились в казармы, что расположены на территории эскадры подводных лодок. Офицеры, а также мичманы прибыли раньше и теперь готовились к вечернему докладу.
Дербенёв в сопровождении Ивашникова обошёл помещения, знакомясь с заведованием своих подчинённых. Так же как и заводские постройки, его воображение поразили постройки казарменного фонда. Старые полутораметровые стены краснокаменных казарм, возведённые ещё в начале века, хранили память тех дней, когда Вторая тихоокеанская эскадра вице-адмирала Рожественского, состоявшая из семи броненосцев, восьми крейсеров, девяти миноносцев и ряда вспомогательных судов уходила в свой бесславный поход на гибель в знаменитом Цусимском сражении.
  - Что вы тут шарахаетесь? Быстро на доклад, – пробегая мимо с новенькими погонами  капитана третьего ранга в руках,  поторопил «экскурсантов» какой-то старший офицер.
  - Кто это? – спросил Ивашникова Дербенёв, ускоряя шаг.
  - Улитин – наш замполит. Та ещё штучка…
Все офицеры и мичманы расселись за столами, расставленными в  узком проходе между двухъярусными койками матросского кубрика.
  - Та-а-ак, что есть к докладу в боевой части один? – начал старший помощник, от которого почему-то исходил коньячный  душок.
Реакции зала не последовало.
  - Штурман! Ты что спишь? Я спрашиваю, что у тебя есть к докладу?
Дербенёв, ещё не привыкший к своему новому карьерному положению, не сразу сообразил, что Манишевич обращается именно к нему. Однако, подталкиваемый Ивашниковым, он всё же встал, осмотрелся по сторонам в поисках поддержки аудитории и, не найдя последней, пролепетал ангельским голоском:
  - Э-э-э. У меня лично ничего нет…
  - Как нет? ; возмутился старпом.
Сидевший рядом Михалыч сначала прыснул от смеха, потом  быстро взял себя в руки и затих.
  - Но я ведь всего полтора часа как на корабле. Значит, пока к докладу ничего нет.
  - Да ты что с Луны упал или с Марса? У тебя якорь-цепь до сих пор нечищеная, аварийно-буксирное устройство не демонтировано, швартовные концы не получены, вибратор эхолота на стенде не проверен, а ты говоришь ничего нет. Да все эти работы должны быть закончены ещё на прошлой неделе.
  - Простите, товарищ капитан-лейтенант, но меня на прошлой неделе ещё на корабле не было! – возмутился Дербенёв.
  - А кого это интересует, был ты на лодке или тебя не было? Главное чтобы работа была выполнена. Ты что совсем не понимаешь, что из-за тебя одного идет срыв всего докования?
  - Из-ви-ни-те, я же не могу выполнить за час ту работу, которая  не была сделана за всю прошедшую неделю, когда меня ещё не было? – Дербенёв эмоционально развёл руками, по-прежнему не понимая, чего от него хочет старший помощник.
  - Короче говоря, вы, товарищ лейтенант, отказываетесь выполнять свои прямые обязанности, правильно я понял? ; Манишевич встал, подался всем телом вперёд, упёрся руками в стол. Сейчас он был похож на льва, готовящегося к прыжку, чтобы настичь свою жертву и разорвать её в клочья.
Дербенёв, ошарашенный столь внезапным поворотом дела, не  сразу  нашёлся, что ответить. Он даже растерялся, но снова одёргиваемый Ивашниковым всё-таки сориентировался и вымолвил, точнее даже выжал из себя:
  - Никак нет, не отказываюсь.
  - Значит так: На первый раз я вам делаю замечание, за нерасторопность. Потом  будет выговор, далее строгий выговор, затем НСС  и, наконец: снятие с должности. Вам понятно? – Манишевич перешёл на «вы», чтобы подчеркнуть официальный статус своего должностного положения.
  - Есть, замечание, – ответил Дербенёв, ; но только дела и должность я ещё не принял, чтобы можно было снимать или освобождать от них.
  - А за пререкания, объявляю вам выговор, товарищ лейтенант.
  - Есть, выговор…
  - Садитесь.
Не обращая внимания на, вконец обалдевшего, Дербенёва старпом продолжил приём докладов от командиров боевых частей и начальников служб. Правда, закончить  столь экстравагантно начатое мероприятие ему не удалось. В помещение стремительно вошёл, точнее, ворвался замполит и торжественно объявил о присвоении Манишевичу очередного воинского звания ; капитан третьего ранга. Дружные и продолжительные, почти как в театре, аплодисменты известили весь экипаж об окончании доклада. Улитин вручил старшему помощнику новенькие погоны и намекнул на образовавшийся повод назначения места, времени и формы одежды для неофициальной части.
  - Хорошенькое дело - огорчённо вздохнул Дербенёв, присаживаясь рядом с Ивашниковым, - не успел принять должность, но имею уже два взыскания. И всё это за полтора часа службы на лодке. Заманчивое начало! Просто изумительный дебют моей столь блистательной карьеры.
  - То ли ещё будет, Александр Николаевич, какие ваши годы. Не стоит, правда, так эмоционально на всё реагировать. Посмотрите на эту ситуацию с другой стороны.
  - С какой именно?  - без всякого энтузиазма переспросил Дербенёв.
- Вы говорите на корабле всего полтора часа, но, попомните мои слова, уже через несколько минут будете приглашены на банкет.
- Какой ещё банкет?
- Да самый обыкновенный, по поводу присвоения очередного воинского звания Юрию Михайловичу. А я ; прослуживший на флоте почти четверть века, пойду, в это же самое время, дезактивировать подводную лодку и отмывать личный состав от радионуклидов. Вот так-то…   
               
V. НОВАЯ ГАВАНЬ
                1
В кабинете флагманского штурмана, на стене слева от окна висела старая, ещё дореволюционная копия масштабного плана военного порта Императора Александра III в Либаве. Бумага пожелтела от времени, но сохранила чёткость линий. В юго-восточной части  аванпорта размещался защищённый молами рейд, на зеркале водной глади которого было начертано Новая гавань. Так, незамысловато, нарекли в конце XIX века очередную только что спроектированную гавань Приморской крепости. Наверное, гидрографы вместе с картографами того времени не были лишены чувства юмора и поэтому, придумывая название новому пункту базирования, разумно предположили, что мудрить с этим излишне. Ведь сколько бы лет флоту не исполнилось, а Новая гавань всегда будет  оставаться «новой», даже через триста лет.
Главная база подводного флота Советского Союза на Балтике размещалась в небольшом, чопорном и очень уютном городке, расположенном на юго-западе Латвии и носящем удивительное имя – Лиепая или просто – город под липами. Сама же гавань, представляла собой небольшой естественный ковш воды, акватория которого была увеличена за счёт выступающих в сторону моря северного и южного молов. Продуваемый со всех сторон и прикрытый с моря только волноломом пункт базирования не мог служить надёжным укрытием от непогоды и поэтому суда в таких случаях стремились здесь не задерживаться и направлялись в городской канал к причалам Рыбного порта.
Географически Лиепая  приютилась у самой воды на западном побережье обширной Приморской низменности. Ни Западно-Курземская возвышенность расположенная восточнее, ни тем более Северо-Курземская, протянувшаяся вдоль всего западного побережья Рижского залива,  не в состоянии защитить этот город от господствующих ветров. Однако возможность иметь на Балтике сразу несколько портов, в том числе и незамерзающих, несомненно волновала Петра I,  пришедшего на живописные берега Рижского залива в 1710 году. Окрепший в ходе Великой Северной войны и желавший крепко стоять на берегах Балтийского моря, царь Пётр принялся  реформировать старые и строить новые порты, зачастую принимая личное участие в их проектировании. Прежде всего, это Санкт-Петербург, Кронштадт, Балтийский порт , Рига и другие. Что же касается Лиепаи, то здесь активное строительство военного порта началось только после 1795 года,  после присоединения Курляндии к Российской империи.
Обустраивать укрытие для кораблей в глубине материковой части, прорыв для этого соответствующий канал, новые власти заставила не столько роза ветров, сколько необходимость защиты кораблей Балтийской эскадры от возможной атаки вражескими силами с моря. Россию беспокоила перспектива войны с Германией, отношения с которой заметно ухудшились после того, как в 1887 году, Бисмарк санкционировал повышение пошлин на хлеб и отказал русскому правительству в займах. Однако ни Бисмарк, ни старый император Вильгельм I не стремились к войне с Россией. Положение дел изменилось в 1888 году, когда германский престол занял Вильгельм II, считавший возможным нанесение России превентивного удара.
Вильгельм II не меньше чем в своё время российский император Пётр Великий увлекался морем. Он видел Германию обладательницей первоклассного флота. Учитывая неблагоприятное соотношение сил русского и немецкого флотов, Вильгельм  с 1887 года начал строительство Кильского канала, а в 1889 году принял новую судостроительную программу. Соотношение сил на Балтике, особенно зимой, могло измениться не в пользу России. Очевидно, поэтому Александр III 15 января 1890 года, в день рождения Вильгельма, поставил на полях доклада о необходимости срочного строительства Либавского порта короткую резолюцию: «Согласен».
И будет развиваться  город, и будет расти порт вместе  с его грузооборотом, и будет построен замечательный судоремонтный завод с огромными первоклассными сухими доками, но произойдёт  всё это только по истечении почти двух столетий с момента, когда Пётр Великий «прорубил» своё знаменитое окно в Европу. Только в конце  XIX века здесь будет заложена Новая гавань.
                2
В дверь тихо постучали. Олег Георгиевич Гречихин – помощник флагманского штурмана дивизии, неловко обернулся, стоя одной ногой на подоконнике, второй судорожно балансируя в воздухе. Бесцеремонно вломившийся в помещение штормовой ветер не только прервал блпгостные видения, посетившие помощника флагмана во время послеобеденного сна, но и разбросал по полу всё, что лежало до этого на столе.
«Адмиральский час сейчас или что? Даже в обеденный перерыв покоя нет», – подумал Гречихин, кое-как прилаживая на штатное место карниз, сорванный вместе со шторами непрошенным вихрастым гостем.
Балансируя с карнизом, как воздушный гимнаст с шестом, Гречихин наконец поймал равновесие. Его свободная нога в последний момент нащупала спинку стоявшего рядом стула, поза стала более удобной, а состояние «парившего» над столом более уверенным. Получив столь недостающую точку опоры, Олег Георгиевич решил поинтересоваться кого, кроме самого ветра ему ещё «надуло»?   
  - Входите, ветром гонимые! 
  Дверь приоткрылась и в помещение вошли трое лейтенантов. Офицеры были настолько юны и жизнерадостны, что Олег Георгиевич даже улыбнулся, по-доброму завидуя столь откровенной необтёртости вчерашних курсантов.  Загорелые, статные как на подбор и одинаковые до такой степени, будто их только что отштамповали по единому образцу, офицеры сияли как новые копейки. Хотя… Присмотревшись Гречихин всё же нашёл несколько отличий. Один из прибывших - русоволосый, с карими слегка зеленоватыми глазами и коротко стрижеными усами. Двое других - светловолосые голубоглазые и безусые.
  - Здравия желаем товарищ… - хором по-военному, как в строю начала троица, но осеклась.
Снизу не было видно погон стоявшего на подоконнике в меру упитанного, как сказал бы известный мультяшный герой, офицера. 
  - Капитан третьего ранга, – продолжил за лейтенантов Гречихин.
Вошедшие радостно вздохнули и не представляя, куда себя деть, выстроились у края стола в одну шеренгу, не без любопытства наблюдая за действиями хозяина кабинета.
  - Вы бы, что ли стул придержали, - заметил Гречихин.
; Это можно, - за спиной у лейтенантов раздался чей-то голос, все трое обернулись. На пороге стояли два незнакомых пока ещё лейтенантам офицера. Один очень сухощавый и жилистый, среднего роста, а второй его полный  антипод, высокий и очень увесистых форм. Последний подошёл к зависшему между небом и землёй Гречихину, оценил сложившуюся обстановку и просто сел на стул, чтобы придать всей конструкции должную устойчивость.
Олег Георгиевич неуклюже спустился вниз.
  - Отчаль! - обретя земную устойчивость, коротко скомандовал  Гречихин  рассевшемуся «как у себя дома» гостю.
Оказавшись в своём кресле и не обращая внимания на разбросанные вокруг бумаги, Гречихин обратился к молодым офицерам:
  - Ну что господа подпоручики будем знакомиться, или как?
  - Лейтенант Дзюбаба – командир ЭНГ  Б-183!
  - Лейтенант Дербенёв – командир ЭНГ Б-224!
  - Лейтенант Колесник – командир ЭНГ Б-93!
  - А имена, отчества у лейтенантов имеются или вы как курсанты – только с фамилиями дружите?
  - Им-е-ются… - протянул за всех Дербенёв.
  - Тогда давайте повторим всё заново, только на этот раз по полной форме.
Лейтенанты переглянулись.
  -  Лейтенант Дзюбаба Александр Николаевич!
  - Лейтенант Дербенёв Александр Николаевич!
Теперь переглянулись оба вошедших офицера и не выдержав паузу продолжили:
  -  Капитан - лейтенант Пырх Александр Николаевич!
  -  Капитан - лейтенант Чернышов Александр Николаевич!
Гречихин привстал из-за стола от удивления. Внимательно осмотрел молодёжь с ног до головы.
  - Вы посмотрите, что делается? Мало того, что эти юнцы по сути своей одинаковые, так они ещё и тёзки. Если сейчас выясниться, что и Колесник Александр Николаевич, я вам порядковые номера присвою. Где ж это видано, чтобы почти все штурмана на дивизии были Александрами, да ещё и Николаевичами.
  -  Лейтенант Колесник Андрей Иванович! – гордо на одном дыхании отрапортовал отставший от своих товарищей широкоплечий офицер.
  - М-у-у-дро! – обрадовался Гречихин, - Хоть с этим повезло. Не Александр и то хорошо. Запутаешься тут с вами.
  - А я, видите ли, помощник флагманского штурмана дивизии капитан третьего ранга Гречихин Олег Георгиевич. В настоящее время исполняю обязанности флагмана, пока Ян Карлович Круминьш - наш, можно сказать отец родной, греет свои бренные косточки на горячих камнях Сочинских пляжей…
После непродолжительного знакомства, собравшиеся стали наводить порядок в кабинете. Злополучный карниз был окончательно водружён на своё место.
Внимательно рассматривая настенную графику, представленную изобилием всевозможных схем, планов и планшетов портов и пунктов базирования кораблей Балтийского флота Дербенёв обратил внимание на старую, слегка пожелтевшую схему Новой гавани, скромно приютившуюся у самого окна.
  -  Дореволюционная копия. Почти как подлинник! – стоя за спиной Дербенёва и предваряя вопрос любознательного лейтенанта, прокомментировал Гречихин.
  - Удивительно, ; только и выдохнул Дербенёв, - Вокруг гавани все земли ещё тогда были выкуплены Военным ведомством Российской Империи.
  - Мудро замечено, лейтенант. Действительно, с самого начала освоения прибалтийских земель Военное и Морское ведомства проявляли  интерес к строительству портов и баз для русского флота, здесь в Латвии и в частности в Либаве, так раньше назывался наш город.
Прорубив окно в Европу, царь Пётр не мог не заглянуть в него, а заглянув, не смог отказаться от своих далеко идущих амбициозных планов. Стратегический интерес во всех помыслах этого великого  деспота и бесспорно великого реформатора и есть главное содержание всех его идей. Овладев в ходе Северной войны важнейшими портами на Балтийском море, Россия продолжала воевать со Швецией. После победы под Полтавой центр тяжести военных действий переместился на балтийский морской театр. Остро встал вопрос о строительстве линейных кораблей, которых в составе Балтийского флота у России не было. И тогда Пётр Великий принял решение строить корабли не только в Архангельске, но и Санкт-Петербурге сразу на нескольких верфях. Из Северной войны Россия вышла  по-настоящему сильной морской державой, имеющей мощный Балтийский флот. В 1724 году в его составе насчитывалось 32 линейных корабля  II - IV рангов, 16 фрегатов, 8 шняв, 85 галер и мелких судов.
Видя с каким вниманием его повествование  слушают молодые офицеры, Гречихин продолжал:
  - Но у Петра были далеко простирающиеся планы. Он мечтал организовать целую сеть портов и пунктов базирования для своего детища - Балтийского флота. Именно поэтому в 1723 он предпринял попытку строительства пункта базирования в Палдиски, присматривал места в Рижском заливе, южнее Ирбен. Существует легенда, по которой Военный канал,  первые сухие доки в Лиепае, да и сама Чёртова деревня для мастерового люда были построены по эскизам самого Петра…   
  - А что это за Чёртова деревня? – поинтересовался подошедший к собеседникам Колесников.
  - А вот об этом, как-нибудь после. Хотя…- Гречихин немного запнулся и продолжил, - Сегодня это обыкновенный городской микрорайон между известным для всей прекрасной половины нашей страны комбинатом «ЛАУМА» и судоремонтным заводом «ТОСМАРЕ». А раньше на этом месте была деревня – поселение, где проживали невольники и мастеровые, строившие Военный канал.  По легенде окутывающей всю историю строительства канала на его возведении ежедневно погибало большое множество людей. Причём разных сословий, национальностей, вероисповеданий и всё лишь потому, что Нечистая сила была против этого строительства.
И вот когда до окончания срока, назначенного самим Императором, оставалось совсем немного времени, вдруг выяснилось, что тем количеством людей, которые оставались на стройке, завершить работы в срок невозможно, что само по себе смерти подобно. Для ускорения темпов строительства народ стали выгонять на работы без сна и отдыха, посулив, в случае своевременного окончания работ, каждому, кто доживёт до этого времени по золотому червонцу.
В деревне начался мор. Людей катастрофически не хватало. Даже после того как всё трудоспособное население от мала до велика было согнано на стройку, темпы строительства не возросли. Люди по-прежнему умирали десятками, а то и сотнями в день. И не было разницы между тем, умереть ли сегодня ; на каторжных работах, чтобы вовремя завершить строительство, либо завтра – от руки палача, не завершив строительство к сроку. Вконец обессилев и потеряв всякую надежду на лучший исход, каторжане обратились к Нечистому. 
После непродолжительных раздумий, в ближайшую ночь Чёрт явился прямо в деревню.  Измождённые непосильным трудом люди попросили его отступиться от своей прихоти и помочь им вовремя закончить строительство  злосчастного канала, взамен предложив рогатому те самые, обещанные в качестве вознаграждения, золотые червонцы. Сосчитав людей и, соответственно, будущее своё богатство, Чёрт согласился на оговариваемые условия, но при этом добавил и своё. Кроме денег, он потребовал ещё и всю водку, которая будет выставлена на пропой за своевременный пуск в эксплуатацию канала. Уж больно охоч был Чертяка  до известного зелья. Народ, лишённый по сути какого либо выбора, был вынужден согласиться, но чтобы уровнять положение, также выставил одно обязательное условие: «Во время выполнения работ Чёрт не должен отдыхать, так же как и люди, а водку должен выпить на глазах у всего честного народа и только на том месте, где она будет выставлена. Брать спиртное на вынос строго воспрещается». Почесав копытом свой курчавый затылок и, не обнаружив подвоха, Чёрт принял и это условие.
Закипела работа. День работают – Чёрт не отдыхает. Два трудятся в котловане  – то же самое. Неделю грохочут кирки и лопаты – хвостатый помощник глаз не смыкает, а через две недели по каналу пошли первые суда.
Стройка завершена вовремя.  Всем строителям выдана обещанная премия, а на центральный майдан бочки со спиртом выставлены вместо мёда, чтоб покрепче народу гулялось по такому великому случаю. К площади потянулся корабельный, строительный и прочий мастеровой люд, чтобы, значит, деньги свои кровные Нечистому отдать за помощь, да поглядеть как он всё пойло за один присест выхлебает.
Но не суждено было служителю Ада вылакать больше дюжины бочек, да ещё одним махом. На первой же и уснул бедолага, свалившись с копыт после выпитой одной - единственной кружки. По-настоящему адский труд без сна и отдыха оказался под силу только простому человеку. А народ в тот день всё же погулял и сказывают на славу, да так, что от выставленного спиртного не осталось и следа.
После этого,  Чёрт частенько стал наведываться в деревню, в  поисках своего недопитого спирта. Да и сегодня, говорят, иногда его там видят, особенно после праздника Ligo. Нет-нет да и заглянет к кому ни будь из жителей в окно, всё высматривает не спрятана ли там его бочка… С некоторыми даже случается заговаривает, правда не без последствий, но это уже другая история. Вот, собственно и всё, а в народе с тех пор повелось это место называть Чёртовой деревней.
  - Да-а-а, ; протяжно выдохнул Андрей, ; вот это легенда. Вам бы историю в школе преподавать.
  - Или сказочником работать ты хочешь сказать? Выйдя на пенсию, я, очевидно, воспользуюсь твоим советом, а пока меня слушать придётся вам…    
Внимательно и с большим интересом слушали своего наставника лейтенанты. Многое, ещё очень многое в новом качестве было им не понятным, но трудно было не согласиться с Олегом Георгиевичем, размышлявшем о замыслах Великого Российского реформатора.
И тогда, почти триста лет назад, Петру, и сейчас молодым офицерам было предельно ясно, что строительство портов по всему побережью от Санкт-Петербурга до Мемеля, это не только развитие торгового мореплавания, углубление  инфраструктуры флота, что, безусловно, положительно влияет на развитие экономики страны, укрепление международных отношений, но для людей военных понятно и другое – наличие большого количества портов и военно-морских баз на театре это ещё и возможность рассредоточенного базирования сил флота, которая вполне определённо характеризует живучесть и стратегическую устойчивость Вооружённых сил страны на приморском направлении.
                3
 А между тем служебное время текло своим чередом, так же, как и мысли в голове Дербенёва. От общения с Гречихиным у Александра появилось больше уверенности в себе. Уверенности в том, что впереди, невзирая на трудности, замечательное будущее. Ему импонировали профессиональная масштабность, рассудительность и необыкновенная открытость наставника.
После встречи в кабинете флагмана и беглого знакомства с самой гаванью Дербенёв направился в  судоремонтный завод, чтобы поспеть к подведению итогов.
С моря задувал порывистый ветер. По небу плыли тяжёлые клочья свинцовых туч. Где-то над городом они собирались в огромную стаю, готовясь обрушить на землю всю мощь своей молниеносной артиллерии. В промежутках между тучами проскальзывало солнце, изо всех сил сопротивляясь натиску незваных гостей, но эти промежутки становились всё короче, а темень всё прочнее обосновывалась в пространстве. Короткие волны, бегущие к берегу непрерывной чередой, помогая тучам, отчаянно бились о причальную стенку, пытаясь разрушить её  монолит.  Разбиваясь о её неприступность и в злобном отчаянии откатываясь назад, они осыпали все вокруг градом солёных холодных брызг. Непогода вступала в свои права. 
На ходу, прощаясь с товарищами, Александр уж было, направился к КПП, но на полпути  его кто-то окликнул.
Дербенёв остановился, повернулся в сторону пирсов, откуда громко доносилось его имя и, увидев быстро приближавшегося к нему офицера, колобком катившегося мимо штаба, с восторгом воскликнул:
; Ва-си-лий, дружище, привет!
Запыхавшийся товарищ оказался старым приятелем Дербенева, с которым они были знакомы ещё по военно-морскому училищу. Василий Саленко  выпустился из системы годом раньше и теперь, через двенадцать месяцев службы на подводных лодках казался Дербенёву настоящим морским волком, хотя на его погонах, так же как и у Александра, было всего лишь по две маленькие звёздочки. Бережно прижимая к животу, какой-то огромный свёрток и, наконец, отдышавшись, приятель выпалил:
  - Здорово живёшь, если товарищей не признаёшь.
Офицеры обнялись, крепко пожали друг другу руки.
  - Прости уж. Не заметил. Спешу. На лодку надо в завод, а ты откуда?
  - Да ты, что святой? Мы же сегодня с боевой службы вернулись…
  - Да, ну? – глаза Александра округлились от восторга.
  - Не ну, а тридцать суток под водой…
От важности, всем своим видом демонстрируемой Василием, казалось, что он стал значительно выше и шире своих обычных размеров, а щёки и без того рельефно выступавшие на фоне округлой физиономии обрели просто фантастические размеры. Сейчас Саленко сильно походил на хомяка, приподнявшегося на задних лапках. Такого беленького толстенького и очень довольного собой. Да ещё этот свёрток в руках. Просто точь-в-точь как хомяк из книги детских сказок.
Не обращая внимания на  удивительное сходство собеседника с вышеупомянутым грызуном, Дербенёв откровенно завидовал своему однокашнику. Как же, перед ним настоящий моряк-подводник, только что вернувшийся из похода.
Чтобы скрыть свои, ставшие заметными, эмоции, Александр решил перейти на другую тему.
  - А чего это мы хапнули и так нежно прижимаем к пузу? – шутя, поинтересовался он, тыча пальцем в свёрток.
  - Не хапнули, а несём то, что заработали тяжёлым непосильным трудом с риском для жизни, можно сказать. Вот сходишь хотя бы раз в море и узнаешь, за что подводникам полагается шоколад, вобла и вино разное, ; обижено ответил Василий.
  - И кому же всё это богатство предназначено, расфасованное по кулёчечкам? –  удивлённо переспросил Дербенёв.
  - Кому, кому. Ты как маленький. Знаешь такую поговорку: «Хочешь жить, умей вертеться»?  Вот я и верчусь. Заместителю начальника политотдела надо сунуть, чтобы очередь на квартиру не стояла на месте. Кадровику презент, чтобы фамилию не забывал  и всегда помнил: кого именно следует на внеочередное звание представить в ближайшую годовщину Великого Октября или по другому поводу. Опять же флагману надо предложить, чтобы  не спутал: кто из штурманов достойнее всех на должность командира штурманской боевой части. Да  мало ли кому надо дать…
  - И что, берут? – не поверив услышанному, переспросил Александр.
  - А ты как думаешь? Не все, правда, но нужные люди везде найдутся, будь спокоен, – со знанием дела, уверенно ответил Саленко.
Дербенёв пристально посмотрел на товарища, на его надутые от собственной значимости щёки. Заглянул в глаза собеседнику, где по его предположению должны были оставаться островки чести, которой всегда было славно русское офицерство, или хотя бы искорки стыда за только что произнесённое вслух, но не найдя там ни первого, ни второго, вдруг заторопился.
  - Да я и не волнуюсь. ; Не желая верить увиденному и услышанному, Александр всё же заметил: перед ним стоял совсем другой Васька. Не тот бесшабашный толстяк с открытой нараспашку душой, готовый в любую минуту придти на помощь, а какой-то чужой и скользкий тип. «Неужели я слеп? Почему не смог рассмотреть за все годы совместной учёбы того, что лежало на поверхности? А, может быть, и не лежало? Тщательно скрываемое от посторонних глаз, это что-то  сейчас просто проявилось, но почему?»
Александру стало не по себе от случайного откровения однокашника. Он быстро распрощался, выдернул руку из цепких влажных пальцев Василия и, машинально вытерев её о штанину, направился к себе в экипаж. 
Придя в казарму, Дербенёв узнал, что вечерний доклад давно миновал, офицеры и мичманы разошлись по домам, за исключением дежурства и вахты,  и, следовательно, он тоже может быть свободен до семи часов утра. Обрадовавшись, внезапной и почти безграничной свободе, Александр готов был запрыгать от счастья, но вовремя сдержался, увидев возвращавшихся с ужина матросов.               
                4
День заканчивался и, хотя солнце давно упало за горизонт, ночь ещё не наступила. По обеим сторонам проезжей части, между обочинами и пешеходными дорожками зажглись фонари, слабое их сияние в серой мгле очертило границы набережных, улиц и переулков. Лиепая готовилась ко сну. Тени от придорожных деревьев серыми рядами легли на мостовую. Неизвестно откуда появились дворники. Монотонно орудуя своими мётлами, они, казалось, очищали тени от дневной пыли и мусора. Тени от этого делались ярче, а их очертания становились более чёткими. Что-то мистическое, неземное присутствовало в этой картине. Чем сильнее сгущались сумерки, чем меньше оставалось солнечного света, тем менее заметными становились живые деревья и тем яснее, в  искусственных  лучах фонарей, проступали их фантомы – мёртвые тени.
«Да-а-а, завтра опять длиннющий день, такой же длинный, как и сегодня. Как эта полосатая от теней дорога», – невольно, с неподдельной грустью, подумал Дербенёв, пересекая улицу Райня (Raina iela),  одну из самых протяжённых улиц в городе.
Оставив на проезжей части надоевшие, как горькая редька, мысли, Александр ускорил шаг. Надо было торопиться, стало совсем темно, а впереди была такая короткая летняя ночь. Дербенёв почувствовал, как в висках пульсирует кровь, как в груди трепещет его  сердце. Сейчас оно билось так сильно, что, казалось, этот стук можно было услышать на противоположной стороне улицы.
Ах, как ему хотелось поскорее  обнять и расцеловать своих родных, любимых, самых близких и самых единственных во всей вселенной – жену и дочь. Как долго он их не видел – целую вечность, целый рабочий день. В какой-то момент ему даже захотелось побежать, но, вспомнив слова адмирала Кудрявцева о возможной панике среди гражданского населения, Александр отказался потворствовать своим желаниям.
Неожиданно вспомнив свою первую встречу на калининградской земле,  Дербенёв невольно задумался  над тем, чем важны для него, чем знаменательны состоявшиеся за столь короткий период встречи? С Новой гаванью, с новыми людьми…
А тем временем Александр свернул за угол, на улицу Красного флота. Здесь, так же как и на предыдущей улице, тени деревьев исполосовали всю проезжую часть. Справа в свете фонарей красовалось здание штаба Военно-морской базы, а слева, чуть подальше от дороги, в полумраке, обозначились очертания гостиницы «Балтика». При виде «родных пенат» Александр оставил свои философские  рассуждения о смысле жизни, потому, что отчётливо понял: «смысл  всего его существования находится там, за дверью гостиничного номера…».
Идя по обычному тротуару, он, просто шагал во времени и пространстве, навстречу своей судьбе. Шаг за шагом, по избранной им и дарованной судьбою дороге, устремляясь в своё будущее.
Ещё не единожды на жизненном пути будут встречаться ему светлые полосы мечтаний и тёмные полосы разочарований, но это будет завтра, а сегодня Дербенёв буквально летел домой. Он уже не замечал ни теней, ни тусклого света фонарей. Сейчас все мысли Александра были только о ней, о любимой, которая ждёт там за  дверью и ещё о любви, которая помогает жить.

VI. ЛЕЙТЕНАНТЫ
                1
Рассвет, только что вырвавшийся из цепких объятий ночи, бесцеремонно заглянул в гостиничный номер. Как шальной мальчуган слегка пощекотал ресницы спящих постояльцев багряными лучами осеннего солнца и растворился в пространстве, окрасив его серыми полутонами.
Маленькая, совсем крохотная комнатушка размером чуть больше стандартного купе поезда дальнего следования вмещала двустворчатый шкаф, кресло-кровать, приютившее на ночь  Дербенёвых, и такой же крохотный  диванчик с двумя обитыми медными гвоздями валиками. Диванчик стоял вплотную к креслу, немного возвышаясь над ним. На нём, свернувшись комочком, спала маленькая Люся Дербенёва.
Александр приоткрыл глаза, левая рука затекла и совсем онемела. Попытался разглядеть циферблат будильника, стоявшего за его спиной на миниатюрном столике. Тщетно. Просыпаться совсем не хотелось.
«Светает. Неужели пора?», – промелькнула мысль.
Утро заполняло комнату так стремительно, как будто ночь и не приходила. Серые полутона стали обретать цветной окрас, а предметы ; очертания. Неведомый волшебник творил свои повседневные чудеса, не придавая этому никакого особенного значения.
 Сон не отпускал веки из своих объятий, впрочем, как и Татьяна не отпускала из своих голову Дербенёва. Хотелось вновь закрыть глаза и окунуться в вечный покой бессознательного бытия, которое наполняло пустоту сна непонятным смыслом и радостью отрешённости от мирских забот.
Александр чувствовал на себе лён волос любимой, её руку, нежно обнимавшую его лицо. Запах её тела с лёгким оттенком страсти, будоражил сладостные воспоминания уже прошедшей ночи, а краешек  левой груди эротично выскочившей из ночной рубашки вызывал новое желание…
Громкий стук в дверь почти как выстрел, как прикосновение  заскорузлыми мозолистыми пальцами к открытой ране, больно оборвал благостные воспоминания ночи и заставил окончательно проснуться.
–  Кто там? – спросил Александр как можно тише, боясь разбудить дочь и Татьяну.
– Вас вызывает… - громко ответили за дверью.
По топоту множества ног в коридоре и лестничных пролётах было понятно, что на службу вызывают не только Дербенёва. Это отчасти  радовало.
«Значит не война!» – подумал, высвобождаясь из объятий супруги Александр.
Он встал с постели, подошёл к окну. Там за стеклом завывал осенний ветер, гоняя по двору опавшую листву с такой силой, что издалека казалось, будто во дворе пылает огромный костёр. Его  языки красновато-жёлтого цвета доставали почти до второго этажа.
Вызов по штормовой тревоге никогда не бывает кстати. Как, впрочем, и любая тревога.
Бесшумно перешагнув через кресло, где продолжала спать Татьяна, Александр склонился над рукомойником, брызнул в лицо холодной водой и через несколько минут стоял посреди комнаты одетый по форме.
«Сегодня мне впервые предстоит дежурить по лодке, а Татьяна даже не знает, что после, точнее завтра, мы уходим в море…» – Дербенёв подошёл к входной двери.
Казалось, только вчера он прибыл в завод, на лодку, а на самом деле позади и доковый ремонт, и целый месяц службы в офицерских погонах.
–   Ты надолго? –  не открывая глаз,  поинтересовалась супруга. Как бы прочитав мысли мужа.
–  Не знаю, может быть дней на десять, – не оборачиваясь, ответил Александр. Потом всё же обернулся и наклонившись над любимой для прощального поцелуя прошептал: – Поцелуешь дочу за меня, мне не дотянуться через кресло…
                2
Первое дежурство это как первое свидание с любимой женщиной. С какими впечатлениями пройдёт, таковы будут и последующие отношения…
«Хорошо бы заступить с опытным помощником, а не с юным и  «зелёным»  мичманком как этот Сивков» – осматривая подчиненных, перед разводом на дежурство, подумал Дербенёв. – «Да, к тому же старший помощник командира заступает дежурным по дивизии. Покоя не будет!»
У входа в казарму раздался телефонный звонок. Дневальный поднял трубку.
–  Товарищ лейтенант. К старпому! – услышал Дербенёв.
– Александр Николаевич. Как у нас дела с предварительной прокладкой по маршруту плавания, – спросил у вошедшего Дербенёва Манишевич, – Готов ли планшет маневрирования подводной лодки на выход из гавани?
– Юрий Михайлович… Мы же завтра только на стенд базового размагничивания становимся? – спокойно, с лёгким недоумением ответил  младший штурман.
–  Ну и что с этого, прокладка не нужна? – возмутился Манишевич.
Дербенёв почувствовал недовольный тон начальника и попытался оправдаться.
–  В гавани, мы ходим по карте-плану и планшету, а в море по разномасштабным картам.  Планшет готов, а прокладка в полигон будет готова после замеров и размагничивания, правда это обязанность старшего  штурмана, а не моя. Я отвечаю за наличие и корректуру карт, готовность навигационного комплекса, подготовку планшета маневрирования, – видя, багровеющее лицо старпома Дербенёв осёкся.
–  Вы, что лейтенант будете учить меня жизни? Или может быть особенностям подводной службы?
– Никак нет, товарищ капитан третьего ранга, не буду. Я просто пытался уточнить…
– Для таких как вы, Дербенёв, я специально  над дверью плакат водрузил. Выйдите и прочтите! – Манишевич указал Дербенёву на выход.
Александр сделал шаг назад, приоткрыл дверь, поднял голову кверху и действительно увидел довольно внушительных размеров плакат, ранее почему-то им не замеченный. На белом поле стенда чёрной тушью  было начертано: «Кто хочет сделать дело – ищет средства, а кто не хочет – оправдания!»
– Ну, что умник, понятно? – окликнул молодого офицера старший помощник, не вставая из-за стола.
– Понятно, – вяло ответил штурманёнок.
– А теперь иди обратно, слушай и запоминай.
«Хорошо, что опять зарубки  не требуется на носу делать» - промелькнула шальная мысль у лейтенанта.
 Дербенёв сделал шаг вперёд.
–   Для того чтобы стать старшим штурманом, надо обязательно пройти путь младшего. И не кое-как пройти, а блестяще зарекомендовав себя. Только в этом случае, однажды ты сможешь стать командиром лодки или флагманским специалистом соединения. Улавливаешь мысль?
– Уже поймал!
– Тогда шагай к подчинённым. И присматривай за Сивковым. Не нравится мне этот фрукт. Скользкий какой-то. Да и характеристику на него из школы мичманов слишком правильную дали, даже тошнит …      
                3
Железная утроба лодки встретила новую вахту липким теплом и кисловатым запахом соляра. Седовласый, слегка располневший к своим тридцати трём годам, капитан третьего ранга  Хомичев сидел в центральном посту и с нетерпением ждал Дербенёва. Холёный идеально выбрит и наглажен. Он походил сейчас, скорее, на жениха или свидетеля на свадьбе, чем на сменяющегося дежурного по лодке.
Один за другим, бесшумно скользя по трапу, в центральный пост спустились все члены заступающей смены кроме Сивкова, тот остался покурить перед дежурством.
– Здорово славяне! – окликнул Дербенёв, задремавшего в командирском кресле Хомичева.
– Здоровей видали, – нехотя  откликнулся  Александр Иванович, передавая новому дежурному ключи. – Всё как будто в порядке. Оружие будешь смотреть?
–  А як же! – ответил по-украински Дербенёв.
–  Ну, хохол, погоди! Я же в «Юру» опаздываю, – проворчал Хомичев.
–  Никуда твой ресторан не денется, уважаемый минный офицер. И тётки страждущие похотливых ласк твоих не разбегутся, поверь. А порядок есть порядок, независимо от национальности.
Александр повернулся к спустившемуся в центральный пост Сивкову:
– Дайте команду по громкой связи: «Дежурной смене начать приём дежурства».
–  Вдвойне хохол! – совсем разозлился минёр.
–  Русский, я, друг мой и корни мои уходят в Оренбургскую губернию, – пересчитывая, пистолеты и автоматы в ящике для оружия парировал Дербенёв. – Ты кстати не забудь передать свой «Макаров» из кобуры, а то так и уйдёшь к «тётям» во всеоружии…
–  На! Забирай, счетовод, – Хомичев протянул Дербенёву пистолет, – ну что, всё?
–  С оружием и документами всё. А вот по отсекам ещё не знаю. Сейчас сам пойду, да и посмотрю.
– Ты, что очумел? Только, только штормовую готовность отменили! Надолго ли? Мне бы до очередного усиления ветра сойти на берег, пока не началось…
– А, что обещают?
– А разве дежурный по дивизии не инструктировал?
– Да, инструктировал. Даже слишком, – оборвал Хомичева Дербенёв
– Ну, чего тогда?
– Ладно, давай сверим нагрузку лодки, работающие системы и механизмы и будем докладывать о смене. Шагай в свою «Юру». Матвеевичу не забудь привет передать.
Дербенёв принял доклады от своих подчинённых, обошёл  подводную лодку и, расписавшись в вахтенном журнале, доложил Манишевичу о приёме дежурства.
Поднявшись наверх, в ограждение боевой рубки для инструктажа верхней вахты, Александр с удивлением обнаружил, что Хомичева и след простыл…
«Что ж, каждому своё!», – подумал он и посмотрел в сторону горизонта.
За молами отчаянно толкаясь и не уступая места, друг другу суетились и шумели волны. Они так активно спорили, словно хотели все, и сразу войти в Новую гавань.
«Почти как люди на остановке в час пик у двери в запоздавший автобус» – решил Дербенёв.
Казалось, что волны спорят о чём-то очень важном для них, но абсолютно непонятном для людей. Эта толчея, смешанная с гулкими ударами о причальный фронт вырвавшихся из общего хоровода самых сильных особей ничего хорошего не предвещала.
                4
– Личному составу дежурства и вахты прибыть в центральный пост для отработки расписаний по аварийным тревогам, – раздалось по корабельной трансляции, когда в центральном посту задребезжал береговой телефон.
Александр вышел из штурманской рубки и взял трубку. Дежурный по штабу дивизии сообщил, что согласно полученной из особого отдела информации группа осуждённых на длительные сроки преступников совершила побег из колонии строгого режима и, завладев оружием, пытается проникнуть в порт с целью ухода за границу на одном из судов. В связи с этим дежурный по дивизии потребовал усилить  вооружённую вахту, выставив дополнительно по одному часовому на каждом корабле. Дербенёв информацию воспринял и назначил вторым часовым в смену вооружённой вахты матроса  Ибрагимова.
«Замечательный парень этот Аслан Ибрагимов, – подумал Александр, выдавая оружие матросу, – Безотказный товарищ, с высоким чувством уважения к старшим».
Проинструктировав, еще раз матросов вооруженной вахты Дербенёв спустился в лодку с твёрдым намерением уточнить задачу непосредственно у Манишевича, однако столь простому желанию не суждено было сбыться.
Из динамика связывающего верхнего вооружённого вахтенного и вахтенного центрального поста раздались  голоса матросов Кравченко и Ибрагимова, которые одновременно и наперебой  докладывали обстановку:
– Центральный, отчётливо слышу одиночную и автоматическую стрельбу со стороны северного кладбища! – буквально прокричал Кравченко.
– Ара, эта правда, сам видел, пули так низко летел и очень сильна  падал, как хыщный птица клевал, – перебивая собеседника, не по форме подтвердил Ибрагимов.
Дербенёв, бросился к переговорному устройству.
 – Матросу Кравченко занять оборону в носовой части лодки у корня пирса сектор наблюдения ноль – сто восемьдесят  градусов, сектор обстрела сорок пять – сто сорок пять градусов. Огонь открывать только при явном нападении. Матросу Ибрагимову занять оборону в кормовой части лодки у торца пирса сектор наблюдения и обстрела:  ноль – сто восемьдесят  градусов. Огонь открывать при появлении признаков угрозы.
Александр обернулся и увидел  собравшихся на отработку вахты матросов. Отсутствовал помощник дежурного по лодке мичман Сивков и дежурный моторист старшина первой статьи Козленок.
Собравшиеся замерли, опешив от услышанного. Десятки глаз одновременно всматривались в лицо  молодого офицера,  пытаясь по его выражению прочесть следующую команду.
Дербенёву показалось, что матросы устремили свой взор прямо в его душу. Стало немного не по себе, но лейтенант быстро взял эмоции под контроль и скорее интуитивно, чем осознанно объявил:
– Боевая тревога! Угроза нападения ПДСС!
– Бо-е-в-а-я??? – удивился матрос – вахтенный центрального поста.
– Да. Боевая! – подтвердил Дербенёв, – записать в вахтенный журнал, оповестить дежурного по штабу и дежурного по команде. Узнайте, где находится дежурный по дивизии, мне нужно доложить ему обстановку. И ещё, вызовите, наконец, в центральный пост моего помощника…
Личный состав дежурной смены бросился по отсекам и постам, а  вахтенный центрального поста к телефону.
Еще мгновение и Александр узнал, что на дивизии запрещено перемещение людей по открытой территории, объявлена «Угроза нападения ПДСС», правда, «учебная». Невзирая на последнее обстоятельство, дежурный по дивизии поднял по команде «в ружьё» дежурное подразделение и убыл для усиления группы сотрудников уголовного розыска и спецгруппы особого отдела комитета государственной безопасности, которые выявили и блокировали разыскиваемых бандитов в районе «Северного кладбища».
                5      
Поскольку помощник дежурного по лодке так и не прибыл в центральный пост, а из отсеков доложили, что его нигде нет, Дербенёв решил осмотреть лодку самостоятельно ещё раз и попытаться отыскать неизвестно куда запропастившегося Сивкова, прежде чем докладывать об этом по инстанции.
Быстро осмотрев четвёртый отсек, лейтенант перешёл в пятый. Проверив процентное содержание водорода  в  отсеке и аккумуляторных ямах, Александр нажал на ручку кремальеры переборочной двери, что бы пройти в шестой, но встретил непонятное сопротивление. Ручка кремальеры явно удерживалась кем-то с другой стороны переборки. Дербенёв всем телом навалился и резко нажал на ручку. Переборочная дверь нехотя открылась,  лейтенант перешагнул через комингс и оказался в отсеке. У переборки,  согнувшись и зажав повреждённую руку между колен, застыл дежурный электрик.
– Что здесь происходит? – с негодованием спросил у подчинённого  дежурный по лодке.
–  Мы тут… Там…  – не разгибаясь,  промычал матрос.
Дербенёв сделал несколько шагов вглубь отсека и остановился, в кормовой части почему-то не работало освещение. Присмотревшись, он увидел стоявшего на правом дизеле дежурного моториста старшину первой статьи Козленка. Моряк застыл возле рундука для инструментов и с кем-то разговаривал «на повышенных тонах». В правой руке дежурного моториста Дербенёв разглядел нечто похожее на розгу. Александр подошёл ближе и ужаснулся от картины, которая открылась перед ним.
На железной крышке рундука лежало связанное по рукам и ногам тело мичмана Сивкова. Именно тело, так как сам мичман вместе с его сознанием в этом теле отсутствовали. Мертвецки пьяный помощник дежурного по лодке  ушёл в себя, оставив другим решать все образовавшиеся проблемы. Стойкий запах алкоголя вперемешку с запахом соляра заполнил всю кормовую часть отсека.
–  Где вы его нашли? – Дербенёв обратился к Козленку.
–  В трюме центрального поста. Этот полумерок пытался помочиться на работающий главный осушительный насос во время проверки,  – ответил старшина.
– Почему мне не доложили? 
– А зачем? Мы сами разберёмся.
– Что значит сами? Он мичман, а вы матрос и вы не имеете права…
 – Слышь, ты  «летёха»,  – перебил Дербенёва Козленок,  – летел бы ты отседова, пока тебя самого не связали…
Моторист, как ни в чём не бывало, повернулся к лежавшему тюком Сивкову и продолжил прерванную экзекуцию, не стесняясь в выборе слов, выражений и приёмов.
– Прекратите немедленно издеваться над человеком,   – перешёл на повышенный тон Дербенёв и ринулся к Козленку.
Ещё мгновение и лейтенант ухватил старшину за руку, в которой у того был прут. Козленок, будучи почти в полтора раза крупнее и физически мощнее Дербенёва, довольно легко освободился от захвата и сжав левую руку в кулак как молотом по рабоче-крестьянски размахнулся, чтобы со всей дури нанести удар обидчику. Когда в лицо Дербенёву полетел кулак  размером с пушечное ядро, он вдруг забыл, где и зачем находится и лишь реакция отработанная годами тренировок в сборной училища по боксу спасла его от сокрушительного удара. Встречным ударом правой руки через руку нападавшего Дербенёв наповал свалил Козленка и только потом понял, что произошло.
Какой-то шёпот за спиной, заставил Дербенёва обернуться.
– Товарищ лейтенант, как вам это удалось? – спросил опешивший от увиденного электрик матрос Савченко.
– В смысле?  – не понял Дербенёв.
– Ну, это… Ваську свалить одним ударом. Он у нас самый сильный гиревик на дивизии. На лодке его прозвали «робот убийца». Все матросы боятся этого здоровенного белоруса и даже некоторые мичманы…
– Скажи Савченко,  – Дербенёв подошёл ближе к матросу,  – а Васька, что зверь, чтобы его бояться?
– Да нет. Просто он г-о-д-ок.  – Савченко протяжно и как-то очень ласково произнёс последнее слово.
– Я понял тебя друг, – очень по-товарищески произнёс Александр.  – Значит, говоря вашим языком, если Козленок –  «годок», то я – «карась». Так?
– Вроде того.  – Савченко опустил глаза.
– Так вот, Савченко, запомни… ; Дербенёв, чуть не произнёс крылатое старпомовское выражение «заруби себе на носу», но вовремя осёкся и продолжил,  – удар этот в боксе называется «кросс», а поскольку я кандидат в мастера спорта по этому виду спорта в тяжёлом весе, то таких приёмов у меня припасено для «годков» немало.  Передай, пожалуйста, всем, что я не рекомендую никому из них проверять меня «на вшивость». Понятно?
– Понятно,  – еле слышно произнёс матрос.
– А коль понятно, слушай мою команду: «Мичмана Сивкова немедленно развязать и перевести в четырёхместную каюту пока не очухается. Я потом с ним отдельно разберусь. А старшину первой статьи Козленка привести в чувства немедленно». Выполнять!
– Есть!  – ответил Савченко и бросился к Сивкову.
Дербенёв, видя как Савченко старается, вернулся к лежавшему на палубе мотористу. Слегка потрепав Козленка по щекам, Александр обнаружил, что тот открыл глаза.
– Где я? – спросил, глядя в подволок старшина.
                6
В свинцово сером осеннем небе роились тёмные тяжёлые тучи. Они двигались так низко, что казалось вот-вот коснуться макушек деревьев. Между аккуратными приземистыми могилками старого лиепайского кладбища посвистывал  холодный  ветер, срывая песок с дорожек и бросая его в лицо матросам и офицерам, расположившимся в засаде в столь неподходящем для этой цели месте. Пальба, только что разразившаяся между бандитами и блокировавшими их спецподразделениями  правоохранительных органов  вдруг стихла.
Ивар Краузе  – руководитель группы  уголовного розыска бесшумно вынырнувший откуда-то из темноты упал рядом с Манишевичем, укрывшимся от пуль за гранитным камнем.
– Майор, ты откуда здесь взялся? – поинтересовался Ивар, придерживая левое плечо рукой в которой к тому же был пистолет.
– Я не майор, а капитан третьего ранга.  – уточнил Манишевич.
– Ах, не майор, а всего лишь капитан,  – пошутил Краузе сквозь гримасу боли. – А я вот майор милиции как видишь и зовут меня  Ивар Краузе. По долгу службы здесь или как?
– По долгу. Не сомневайся. Дежурю по дивизии подводных лодок, услышав выстрелы, сразу всё понял. Мы ориентировку по преступникам ещё утром получили. Объявил тревогу на соединении и к вам на помощь. Тридцать бойцов с автоматами, думаю, не помешают. 
– За помощь спасибо, да вот только бойцов своих побереги не их это дело, а наше…
Манишевич заметил, что сквозь пальцы милиционера сочится кровь, лицо Краузе даже в темноте стало отчётливо белее прежнего.
– Да ты ранен, майор?
– Ерунда, немного задело. Кажется навылет. А у этих беспредельщиков, всё равно патроны  скоро закончатся. Ещё один провокационный штурм и возьмём тёпленькими.
Где-то из района часовни раздался голос усиленный мегафоном. Властным тоном преступникам предлагалось сдаться. В ответ послышались редкие беспорядочные выстрелы и треск ломаемых бегущими людьми кустов.  С трёх сторон поднялись и метнулись вдогонку тени  преследователей. Малашевич услышал нарастающий звук бегущей толпы. Похоже, убегающие и преследователи бежали прямо на него. Юрий Михайлович дослал патрон в патронник своего  пистолета и выглянул из-за камня. Огромного роста детина выскочил прямо на затаившихся в темноте офицеров. В руках у преступника был автомат. Времени на раздумье не оставалось, и Манишевич резко выставил ногу из-за камня. Споткнувшись, о внезапно возникшее препятствие преступник  растянулся в полёте и упал на лежащего рядом Ивара. Манишевич вскочил и бросился на бандита сзади. Одного  удара рукояткой пистолета по голове хватило, что бы обезоружить преступника уже в бессознательном состоянии. К этому времени подоспели сотрудники КГБ.
– Как с остальными бандитами? – переводя дух, спросил Юрий Михайлович у сотрудника с фонариком в руках.
– Сейчас узнаем, – ответил оперуполномоченный связывая руки бандиту, поясным ремнём. – Где твои матросы?
– Оцепили кладбище по внешнему периметру.
– Передай своим, чтобы огонь на поражение открывали только по команде наших сотрудников или сотрудников  милиции, а также в случае нападения на кого-либо из матросов.
 – Добро. Сейчас передам по цепочке.
Переговорив с кем-то по рации, сотрудник КГБ повернулся к Юрию Михайловичу.
– Одного беглого урку грохнули в перестрелке у воздушного моста, ещё одного сейчас возле могилы полковника Тягина, двоих взяли живыми на пляже, один вижу вам достался, выходит остался ещё один – последний… – офицер осмотрел обездвиженного преступника и, увидев окровавленное плечо майора милиции,  предложил осмотреть рану.
– Ну как там, много штопать придётся? – поинтересовался Ивар.
– Штопать много или мало не знаю, а вот резать, наверное, придётся. Выходного отверстия нет!
– Надо бы его к врачу, да побыстрее, иначе совсем кровью истечёт! – вклинился в разговор Манишевич. – У нас в дивизии медпункт и  дежурный врач имеется, здесь рядом.
– Сейчас доставим. Вот только ещё одного рецидивиста поймаем. Или он пулю… 
                7
Когда из штаба дивизии сообщили, что все преступники пойманы, Дербенёв облегчённо вздохнул, считая, что испытания, выпавшие ему на первое в жизни самостоятельное дежурство по лодке уже позади. Но как говорят: «Человек полагает, а бог располагает». Так случилось и на этот раз.
Не успели матросы и старшины дежурной смены привести боевые посты в исходное повседневное положение, как из штаба пришло сообщении о резком изменении метеоусловий в ближайшие два;три часа и ожидаемом усилении ветра северных направлений в порывах до 25–35 метров в секунду. Ещё спустя минуту был  получен сигнал оперативного дежурного эскадры подводных лодок  об объявлении «штормовой готовности № 1». Из казарм на лодки стали перемещаться экипажи, дежурные по командам приступили к  оповещению и сбору офицеров и мичманов.
Дербенёв поднялся на мостик. Ветер северного направления усиленно трепал  фалы гюйсштока и флагштока играя ими как струнами мандолины. Слабый  звук этой заунывной мелодии был слышен даже в боевой рубке.
После докового ремонта и перехода в Новую гавань подводная лодка  Б-224 была ошвартована у 47-го пирса с юга. С северной части пирса обычно также швартуется одна из лодок, однако сейчас там место пустовало и поэтому вся мощь зарождавшегося шторма обрушилась на левый борт субмарины.
Александр направился на пирс, чтобы ещё раз проверить надёжность швартовки корабля. Не успел он ступить на шаткую твердь металла, как шквалистый порыв ветра буквально ударил в борт подводной лодки. В кормовой части самой лодки и где-то за её пределами в районе торца пирса что-то сначала загрохотало, а затем отчаянно и протяжно звякнуло. Под натиском ветра корма лодки вместе с пирсом дёрнулись и заметно сдвинулись в сторону. Дербенёв прислушался. Ещё один порыв, ещё один удар. Грохот на торце пирса усилился.
«Якорь срывает – мелькнула мысль. – Торец пирса не имеет стационарной опоры, последняя секция удерживается двумя якорями».
Дербенёв попытался ускорить шаг. Однако ветер отчаянно сопротивлялся желанию Александра. Лейтенанту стоило многих усилий, чтобы просто удержаться на ногах. Шаг, ещё шаг. Следующим порывом ветра с головы Дербенёва сорвало фуражку, и она улетела за борт. До кормовых швартовых концов оставалось каких-то пара метров, но в серой темноте ночи не было видно, в каком они состоянии. Чтобы не упасть Александр прижался к бортику пирса и достал из кармана фонарик. Луч света выхватил из темноты два натянутых как струна кормовых швартовых конца подводной лодки, за ними,  устремлённые в корму, просматривалась  ещё пара.
Работа швартовых концов у Дербенёва не вызвала тревоги, а вот их состояние требовало дополнительного внимания. Даже беглый осмотр  давал  основание полагать, что изрядно потёртые кормовые швартовы свой срок уже отслужили и подлежат замене. О своих умозаключениях Дербенёв решил доложить старшему помощнику при первом удобном случае.
Возвращаясь назад, Александр заметил, что средние швартовы ослабли и не работают. До осмотра носовых швартовов дело не дошло. За спиной лейтенанта раздался сначала треск рвущихся швартовых концов, а затем поющий и свистящий хлыстовый удар по корпусу и пирсу. Александр обернулся. Корма лодки значительно отошла от пирса, заработали средние швартовы. Лейтенант включил фонарик и бросился к корме. Оба задних кормовых швартова были оборваны. Старая пенька не выдержала натиска стихии. Теперь вперёдсмотрящие кормовые швартовы работали с двойной нагрузкой, которой для них было явно многовато. Возникла угроза обрыва всех кормовых швартовых концов.
– Аварийная тревога! Обрыв кормовых швартовых концов, – прокричал сквозь ветер Дербенёв бегущему навстречу экипажу и бросился на мостик.
Матросы и старшины, прибывшие на лодку, под руководством дежурного по команде мичмана Молчалина организованно и быстро без лишней суеты устремились на свои боевые посты. Швартовные команды стали готовить к использованию запасной швартовый конец, лежавший здесь же на пирсе.
– Центральный! Перейти на бортовое электропитание. Перевести управление машинными телеграфами в боевую рубку. Телемеханику прибыть на телеграфы, – поднявшись на ходовой мостик, скомандовал Дербенёв по громкой связи.
– Я уже на месте, товарищ лейтенант, – из темноты боевой рубки отозвался старший матрос Азизов.
 – Приготовить главные  гребные электродвигатели к даче хода. Запретить выход личного состава на корпус лодки без спасательных жилетов, – продолжал командовать дежурный по лодке, как будто делал это множество раз, а ведь это было его первое в жизни дежурство.
– Прошу разрешения на мостик – мичман Сивков. – Дербенёв скорее почувствовал, чем услышал сквозь грохот ветра откуда-то снизу доносившийся голос своего помощника.
– Добро, – отреагировал Александр.
– Товарищ лейтенант прошу разрешения возглавить швартовные команды до прибытия офицеров.
 – А вы в состоянии, или я вас опять искать буду теперь уже за бортом?
– В состоянии, Александр Николаевич. Малёхо проспался, не подведу. Здоровьем клянусь.
– Что мне ваши клятвы. Грош им цена. Но, поскольку вы ракетчик и по штатному расписанию являетесь заместителем командира кормовой швартовной команды,  вот, возьмите страховочный пояс вахтенного офицера и там, на палубе пристегнитесь к лееру. Срочно заводите новый кормовой  швартовный конец.
Взяв пояс, Сивков бросился на кормовую надстройку. На мостике появился сигнальщик и, вооружившись переноской, стал проверять подключение манипулятора вертикального руля и прожектора. Через несколько минут прошёл доклад из седьмого отсека о готовности к работе бортовых электромоторов и готовности к выполнению команд машинных телеграфов. На мостик поднялся баталер мичман Молчалин, он же рулевой на вертикальном руле,  согласно корабельному расписанию по тревоге.
– Алексей Петрович, а где у нас лейтенант Жарков, который живёт в казарме? Сейчас бы штатный вахтенный офицер не помешал.
– Так он же с Хомичевым. В «Юре» девок щупают.
– А где старпом, не знаете?
– Краем уха слышал, от дежурного по штабу, что Б-93 сорвало со швартовов и он как дежурный по соединению убыл туда.
В свете прожектора Дербенёв видел как матросы быстро заводят, протягивая сквозь утки и кнехты, новый швартовный конец. Он также видел как далеко от пирса отошла корма лодки. Как передние кормовые концы вытянулись почти перпендикулярно корпусу и, не выдерживая натиска ветра, стали проскальзывать.
– Товсь моторы, – скомандовал Дербенёв в боевую рубку, но было поздно.
Очередной порыв ветра приподнял последнюю секцию  пирса, где-то под водой что-то со звоном лопнуло, после чего  пирс стал немного крениться и отходить в сторону. Ещё порыв… И треск рвущихся швартовов вновь раздался на корме. Обернувшись на звук, Дербенёв увидел как оборвавшийся конец одной своей частью с грохотом ударил  по пирсу, разрезав надвое жестяной гальюн, приваренный на торце. Вторая, меньшая, часть швартова, будучи наглухо закреплённой к кнехту лодки, маятником поднялась вверх и, превратившись в смертоносную гильотину, полетела прямо на Сивкова, который стоял на месте и как заворожённый смотрел на происходящее.
  – Назад. Назад, Сивков, – закричал Дербенёв с мостика, забыв, что это он – дежурный по кораблю приказал – своему помощнику пристегнуться к лееру страховочной цепью, дабы того не смыло за борт…
Лопнувший конец со свистом перерубил леер как раз в том месте, где стоял Сивков, и с невероятной силой шлёпнулся на палубу. Помощник дежурного по кораблю упал рядом.
– Право на борт. Левый малый вперёд, правый малый назад, – скомандовал дежурный по кораблю.
Лодка вздрогнула, немного подалась вперёд. Ещё мгновение и  лодка застыла. Корма медленно пошла влево. Расстояние между пирсом и лодкой быстро сокращалось.
 – Стоп левый, – сообразил Александр видя, что корма лодки перестала двигаться к пирсу.
– До пирса четыре метра. Расстояние сокращается. – Дербенёв услышал голос Сивкова и, не поверив своим ушам, обернулся.
Корма возобновила движение в нужном направлении. Сивков стоял в луче света и показывал в сторону пирса. Что-то необычное было в его одежде. Александр присмотрелся. У мичмана на ватнике отсутствовал правый рукав и, также как и у самого Дербенёва, на голове не было фуражки.
«Что ж, это не самые страшные потери» – обрадовался Александр. – Подать задний. Подать передний. Завести добавочные. – без всяких остановок прокричал он, готовый сплясать здесь же на мостике.
– До пирса два метра. Расстояние сокращается… – продолжал свои доклады Сивков.
В темноте и суете аврала находящиеся рядом подчинённые   не заметили широкой добродушной улыбки и сияющих глаз молодого лейтенанта, впервые покоряющего стихию. Да оно, очевидно, и к лучшему…
                8               
Через час, когда на борту по штормовой готовности собрался практически весь экипаж, Дербенёв почувствовал себя гораздо увереннее и спокойнее. Случай с Козленком отошёл куда-то на второй план. Протрезвевший Сивков бегал по отсекам, как ребёнок, и показывал всем свой  ватник, который, пожертвовав своим рукавом, спас ему жизнь. Оборвавшийся швартовый конец пролетел буквально в миллиметре от руки мичмана, как скальпелем срезав внешнюю часть рукава ватника.
Докладывать или не докладывать о случившемся на первом дежурстве инциденте, Дербенёв не знал. Если до аварийной тревоги, всё было предельно ясно, то теперь его одолевали сплошные сомнения. Да и сам Васька, очевидно боясь списания на береговую базу, повинился, дав честное слово подводника быть во всём опорой для молодого лейтенанта, если тот не станет докладывать о случившемся командованию. И Сивков как будто всё осознал…
Когда верхний вахтенный доложил о прибытии на борт дежурного по живучести лейтенанта Аничкина, Дербенёв разговаривал по береговому телефону с командиром лодки и не смог встретить проверяющего, что вызвало целую бурю эмоций со стороны последнего.
– Вы что это себе позволяете, лейтенант? Или на ваших мостодонтах не принято встречать старших.
– Но, товарищ лейтенант, когда вы прибыли, я докладывал обстановку командиру. Тем более, с лодки только что убыл дежурный по дивизии – наш старший помощник.
 – Во-первых, я не лейтенант, а если вы не ослепли – инженер-лейтенант, а во-вторых, как раз ваш старпом меня сюда и направил. Теперь всё ясно, лейтенант?
 – Тогда и вы усвойте – я вам не лейтенант, а товарищ лейтенант. Давайте будем без фамильярности, – возмутился Дербенёв. – Что-то я сомневаюсь, чтобы дежурный по дивизии желал проверки  своей лодки каким-то дежурным по живучести, если он сам в состоянии это сделать неоднократно. Вам бы его энергию.
– А это не вашего ума дело, товарищ лейтенант. Пойдёмте и посмотрим, что у вас творится.
В ходе проверки лейтенант Аничкин довольно скрупулезно осмотрел лодку и сделав ряд замечаний, связанных в основном с недавним использованием механизмов и систем по аварийной тревоге.
Заручившись тем, что до утра дежурный по живучести никому докладывать о выявленных замечаниях не будет, а в семь часов придёт на повторную проверку, Дербенёв добросовестно приступил к их устранению.
Ближе к четырём утра штормовую готовность понизили, объявив готовность № 3. Экипаж убыл отдыхать в казарму. Александр обошёл лодку, проверив приведение механизмов в положение «по- швартовному», ещё раз убедился в устранении замечаний, выявленных Аничкиным, но отдыхать так и не решился.
Ему казалось, что назойливый и очень высокомерный лейтенант вот-вот должен придти и Дербенёв ждал. Правда ни в семь часов, ни до подъёма флага дежурный по живучести так на борт и не прибыл. Обрадовавшись несказанному счастью, так внезапно свалившемуся на голову, Александр радостно, чётко и бодро доложил обстановку командиру, прибывшему с экипажем на подъём флага.
Командир похвалил Дербенёва за проявленную бдительность в ходе объявленной «Угрозы ПДСС», а также поблагодарил дежурную смену за правильные и грамотные действия по аварийной тревоге.
Окрылённый лейтенант спустился в центральный пост, где обнаружил вахтенного центрального поста старшину первой статьи Козленка, который с кем-то разговаривал по телефону, держа трубку в полуметре от уха. Из трубки доносился отборный старпомовский мат вперемешку со звериным рёвом, который без особого напряжения прослушивался из любой точки центрального поста.
– Что там? – поинтересовался Дербенёв.
– Вас, – с недоумением  ответил вахтенный.
Дербенёв взял трубку и представился:
–  Дежурный по кораблю лейтенант Дербенёв.
– Никакой вы не дежурный по кораблю. Вы размазня высокопарная. Что вы о себе возомнили. Кто вам дал право учить дежурного по живучести? – безо всяких предисловий начал Манишевич. Он всегда переходил на «вы» когда хотел подчеркнуть официальность отношений.
–Товарищ капитан третьего ранга,  я…
– Молчать, зелень подкильная, когда с вами старшие по званию разговаривают. Почему замечания допустили на дежурстве, почему до сих пор не устранили?  – не останавливался старший помощник.
Дербенёв молчал.
– Что вы там молчите? Язык проглотили?
– Никак нет. Я слушаю.
– Это я вас слушаю.
– Юрий Михайлович, я замечания устранил в течение часа после проверки, да и какая может быть проверка дежурным по живучести, если объявлена «Штормовая готовность № 1» и на борту находится весь экипаж.
– А вот это не вам решать. Почему не доложили об устранении замечаний?
– Аничкин сказал, что сам обязательно придёт на борт до семи утра и проверит.
– И что? – невозмутимо переспросил  Манишевич.
– И не пришёл. А я ждал его всю ночь…
– Лучше бы ты спал, да дело знал. Нарожают полудурков, а стране нужны герои. – Юрий Михайлович перешёл на ненормативную лексику. Потом немного успокоившись, продолжил:
– Значит так: за допущенные и неустранённые замечания я вас снимаю с дежурства. Сдайте дежурство Жаркову.
– Но я ведь их устранил! – обречённо возвопил  Дербенёв.
– А вот это ты с Аничкиным выясняй, – старпом бросил трубку.
                9
Сдав дежурство Жаркову, Дербенёв направился в казарму. В небе по-прежнему завывал холодный ветер, сменивший направление с северного на западное. Уставшая от ночных приключений, лодка сонно раскачивалась на швартовых концах. Прижимаясь всем своим телом к мягким резиновым кранцам пирса, она дремала, поскрипывая мокрой пенькой. Волны, обозлённые бессмысленной толчеёй, выстроились правильными шеренгами и не толкаясь, а поочерёдно перескакивая через волноломы, атаковали причальный фронт. Вдоль всей прибрежной полосы от Городского до Военного канала, включая Зимнюю, Новую и Военную гавани, волны-камикадзе шли на таран причалов как бы пытаясь взять реванш за ночное поражение. В своём последнем смертоносном порыве они обрушивались на асфальт многотонными телами и разбивались, оставляя после себя завесу водяной пыли,  мириады брызг и огромные лужи.
Выход в море по погодным условиям был перенесён, и Манишевич решил провести «разбор полётов» с молодым офицером. В сложившейся ситуации Дербенёву было абсолютно всё равно, сухим он доберётся до казармы или мокрым. Однако, поднявшись на корень пирса, Александр вдруг обнаружил, что волны, ударяясь о причальную стенку, всё же оставляют небольшую мёртвую зону, свободную от брызг. И находится эта зона непосредственно у края причальной стенки.
«Вот здесь я и пройду, авось не смоет», – подумал лейтенант и повернул в сторону казармы.
Пройдя несколько метров, Дербенёв заметил, что навстречу ему по самому краю также как и он идёт ещё кто-то. Александр присмотрелся.
«Ба! Да это же Аничкин. Тот самый ненавистный инженер-лейтенант, из-за которого меня сняли. И на одной дорожке»  – скорее обрадовался, чем огорчился Дербенёв. – «Ну, иди, иди ближе.  Я точно не сверну, а если не свернёшь ты, то полетишь за борт. Это я тебе гарантирую», – промелькнула шальная мысль.
Издали было видно, как на причале, под пеленой водяной завесы сближаются две одинокие фигуры в чёрном. Правда, не было видно главного – никто не собирался сворачивать со своего пути.
Аничкин мирно шёл на свою лодку. Пытаясь уберечься от назойливых брызг, он наклонился вперёд и опустил голову, поэтому не мог видеть Дербенёва. В отличие от него, Александр шёл в «лобовую атаку» сознательно, дерзко подняв голову и расправив плечи. За пару шагов до столкновения, ведомый каким-то шестым чувством, Аничкин поднял глаза и почти вплотную увидел стальное лицо Дербенёва. Инженер-лейтенант, не раздумывая, шагнул вправо и тут же оказался по самые щиколотки в огромной луже, ещё шаг – и вода уже по колено, ещё секунда – и сверху на него обрушилась очередная волна.
Дербенёв, даже не обернулся. Как гордый идальго Дон-Кихот Ламанчский он победно и гордо продолжил свой путь.
А его визави ещё долго стоял под ледяным душем и смотрел вслед удаляющейся фигуре. 

VII. ЭГЛИТЭ
                1
Уставший и насквозь пропахший морским соляром, Дербенёв поднимался  по ступеням крыльца гостиницы. Ужасно хотелось спать, а ещё больше  избавиться от этого специфического кисловатого и отвратительного запаха дизельной подводной лодки.
«Поскорее бы добраться до постели…» – одна мысль, одно желание.
К превеликому удивлению вместо ключей от номера дежурный администратор вручила Александру конверт и многозначительно улыбаясь «обрадовала», что никакие Дербенёвы в гостинице не проживают.
– Вот это новость. Стоит мужу всего на две недельки отлучиться в море и семейство уже испарилось? – вслух возмутился Александр, распечатывая конверт.
В конверте оказалось письмо от Татьяны и ключ от квартиры, которую она сняла, пока её благоверный супруг бороздил подводное царство балтийского Нептуна. Из письма следовало, что  Татьяна с дочерью улетели домой, поскольку супруге пора было приступать к занятиям в институте. Дербенёва училась на шестом курсе вечернего отделения Киевского политехнического. Александр поблагодарил администратора за послание и направился по указанному Татьяной адресу.
Новое жильё располагалось на втором этаже старого двухэтажного дома на улице Алдару. Дербенёв достал из конверта ключ и открыл входную дверь. Квартира оказалась двухкомнатной, полностью меблированной и с телефоном, что не могло не радовать молодого офицера. В прихожей, комнатах и даже в коридоре под самым потолком висели старинные, как показалось Дербенёву, трофейные картины европейских мастеров. Александра это удивило, поскольку холсты картин были явно подлинниками, о чём можно было судить даже по массивным рамам и надписям на них на немецком языке. Похожие творения Дербенёв встречал только в Эрмитаже и Русском музее Ленинграда. В гостиной стояла старинная мебель, и только раскладной диван был современным и как-то не вписывался в общий ансамбль. В дальней, самой маленькой комнатке Александр обнаружил две односпальных тахты и небольшой шкаф, в котором аккуратно висела его форменная одежда и гражданское платье. Справа от шкафа стоял родной семейный чемодан жёлтой кожи.
Осмотрев спальные помещения и заглянув в ванную комнату, Александр направился на кухню, которая оказалась довольно просторным и светлым помещением. В центре стоял большой круглый обеденный стол. По правую руку от входа разместился столовый буфет светлого дерева, а по левую кухонный стол с множеством ящичков и навесной шкафчик, далее раковина для мытья посуды и газовая плита.
«Очень даже уютненько. И всё это удовольствие всего за 77 рублей в месяц» – восторженно подумал Дербенёв.
С лестничной площадки донёсся какой-то шум, Дербенёв направился к входной двери. К удивлению Александра в прихожей он обнаружил «весёленькую» компанию, состоявшую из одного молодого человека среднего роста одетого в чёрный кожаный плащ с белым шарфом вокруг шеи и двух девиц не очень тяжёлого поведения. Каждая из девиц была обладательницей бутылки шампанского вина, а их спутник темпераментно  «дирижировал» четырёхгранной бутылкой английского джина «BEEFATER» в такт только ему известной мелодии.
– Вы кто? – непроизвольно вырвалось у Дербенёва.
– А ты кто? – вопросом на вопрос ответил молодой человек, застывший в позе «рубахи-парня».
– Я живу здесь, – ответил Александр.
– И я представь себе тоже! Ты, наверное, Саша?
– Да! А откуда тебе это известно?
– Мать говорила. Ты ведь у нас квартиру снимаешь, верно?
– Очевидно так. Только я ещё этого не понял, потому что зашёл пять минут назад.
– Какие пять минут. Мы пять минут базарим здесь, а шампанское греется. Правда, девочки?
 Молодой человек обнял своих подружек и предложил всем раздеться.
– Да, – молодой человек обратился к Дербенёву, – меня зовут Эдик, а подружек: Илзе и Эглитэ.
 – Очень приятно, – ответил Александр.
– Тогда к столу, посмотрим, что у нас там Саша приготовил? – по-хозяйски предложил Эдуард, увлекая всех за собой.
– Пока ничего. Я впервые зашёл, только сейчас вернулся с моря.
– Вот здорово. А я вчера…– обрадовался Эдуард. – Я в Клайпедском пароходстве морячу штурманом на БМРТ.
– И я штурман, правда, ма-а-ленький, но на большом подводном ракетовозе, – улыбнувшись, ответил Александр.
Эглитэ эта улыбка явно понравилась, и девушка предложила Дербенёву поухаживать за ней. Александр, слегка смутившись, снял с девушки плащ и повесил его в шкаф. Компания направилась на кухню. Эдуард быстро нашёл бокалы, из дамских сумочек были изъяты какие-то конфеты. Дербенёва удивило «изобилие» закуски, и он отправился в свою комнату.
Вернувшись через пару минут, Александр, выложил на стол баночку балыка лосося,  маленькую палочку сервелата и горсть сорокаграммовых шоколадок.
– Откуда такие дефициты? – поинтересовалась Эглитэ.
–  Да, так…– смутился Дербенёв, – в чемодане лежали.
– Так вы у нас ещё и волшебник? – улыбнулась Илзе.
– Совсем нет, – ещё больше смутился Александр. – Просто нам всё это выдают каждый день, а что не съедаем, баталер раздаёт на руки.
– У них ещё и вино полагается каждый день, – со знанием дела дополнил Эдик, открывая шампанское.
– А вы мне определённо нравитесь, – загадочно, с небольшим красивым  акцентом произнесла Илзе, – причём с каждой минутой всё больше.
– И мне тоже!  – присоединилась Эглитэ, лукаво прищурив глазки.
– Поздно, девушки, – холодно констатировал Дербенёв, – я женат и у меня ребёнок.
– И что? Брак любви не помеха, – парировала Эглитэ.
– Точно! – согласилась Илзе. – Я, например, терпеливая, могу и подождать...
– Стоп, стоп! – возмутился Эдуард, – я чего-то не понимаю, а для меня  хоть, что-нибудь похожее на любовь или чуточку внимания сегодня намечается? Или мне можно удалиться?
– Нет, нет, Эдик. Это я удалюсь. Извините, но мне нужно слегка прогуляться по городу. – Александр повернулся и вышел  из кухни.
 – Саша, подожди! – Эдуард устремился за Дербенёвым. – Ты что, обиделся? Я же пошутил.
– Нет, Эдик я не обиделся, – ответил Александр, надевая форменный плащ, – но мне действительно надо прогуляться.
– Тебе, очевидно, наша компания не понравилась, или мои девочки не по душе? – спросил Эдуард.
– Брось, всё и все понравились, особенно терпеливая Илзе. Так, кажется, она себя назвала.
– Именно так. А ты знаешь, что означает это имя у латышей? – поинтересовался Эдик.
– Откуда? Конечно же, нет, – ответил Александр.
– Как раз и означает – «терпеливая», но я тебе её не отдам. Это моя девушка. Почти три года вместе. Всё ждёт, всё терпит. А вот Эглитэ на тебя запала не на шутку. Бери её на ночь, а там определишься, может быть будет твоей подружкой. Я не гордый уступлю. Мне всё равно с двумя не справиться.
– Огромное спасибо Эдик, но мне эта идея не нравится.
– Ну, смотри сам. Хозяин барин. – Эдуард только пожал плечами.
– Тебе бы жениться, корсар, а ты всё гуляешь. Наверное, в каждом порту девочки? – по-товарищески предположил Дербенёв.
– Рановато мне жениться, ещё не насытился греховной любовью. – Эдуард улыбнулся. – А девочки есть только здесь и в Клайпеде – в порту приписки судна.
– Как бы тебе потом локти не кусать, когда всех молодых да красивых разберут. –  Дербенёв открыл дверь и шагнул за порог. – Да, герой-любовник, не оставь, пожалуйста, ключ в замочной скважине на ночь.
– Хорошо, только ты, когда вернёшься, позвони в дверь, прежде чем открывать, договорились?
– Ладно, – согласился Дербенёв. – И ещё, в ванной почему-то нет горячей воды…
– Спасибо, это весомое замечание в складывающейся ситуации. – Эдуард озадаченно почесал затылок. –  А ты, всё же, куда пошёл?
– Куда? – Александр махнул рукой. – В баню…
                2
Вдоволь напарившись в бане, которая находилась здесь же  неподалёку, Дербенёв  решил где-то отобедать, а вот где он толком не знал. Остановив расспросами на гастрономические темы случайного встречного, выходящего также как и сам Дербенёв из дверей городского «чистилища», Александр узнал, что ровно напротив его нового жилья находится самая настоящая чебуречная. Где, по словам старого знатока кулинарии, готовят замечательные чебуреки под заказ и предлагают не только отменный томатный сок, но также охлаждённую и вкусную, как в старой Латвии, водочку. Александра столь обстоятельное разъяснение  обрадовало. И он предложил доброму советчику составить  компанию в походе на кавказскую кухню. После согласия последнего, компаньоны направились трапезничать.
 Чебуреки оказались действительно замечательными. Хрустящие, горячие,  «с пылу, жару» да под хрустальную слезу той самой водочки, которую так нахваливал старый латыш, они показались Дербенёву настоящим королевским обедом. Пару чебуреков вместо обеда и пару вместо ужина Александр проглотил в один присест, даже не заметив, что они существовали. Уставшее в морском походе и распаренное в парилке тело, расслабленное столь прекрасной трапезой, теперь оказалось слишком тяжёлым для ног. Вдруг захотелось спать. Веки стали тяжелеть, Александр понял, что он уже не слушает собеседника, который о чём-то мило рассказывал, стоя рядом за столиком. Захотелось отдаться простому желанию и уснуть. Дербенёв посмотрел на часы, стрелки показывали без четверти восемь вечера.
«Что ж, пора и в люлю…– подумал Александр, – детское время закончилось».
Не дослушав рассказ о прелестях жизни в буржуазной Латвии, Дербенёв извинился перед своим новым знакомым и, рассчитавшись за двоих, поспешил домой.
                3
Предварительно позвонив в дверной звонок, как договаривались с Эдиком, Дербенёв открыл дверь и вошёл в квартиру. В комнатах было темно и тихо. И только из гостиной доносился еле слышный мужской шёпот и редкое женское хихикание.
«Ещё не спят, голуби, – для себя определил Александр раздеваясь. – А что им? Завтра воскресенье, выспятся».
Сняв плащ и туфли, он подошёл к двери в гостиную, которая, к несчастью, была проходной комнатой. Чтобы попасть к себе в спальню, Александру надо было обязательно пройти мимо «отдыхающего» трио. Осторожно ступая по ковру, он постучал в дверь, шёпот и хихикание за дверью прекратились.
– Позвольте проскользнуть к себе? – поинтересовался Дербенёв, нажимая на дверь.
– Уже можно, – звонко смеясь, ответила Илзе.
Дербенёв боком протиснулся через дверь и стараясь не смотреть в сторону разложенной диван-кровати  прошёл к себе.  В комнате было тепло и уютно.
«Неужели начали топить?» – удивился Александр,  трогая батарею парового отопления. – «Действительно горячая» – по-ребячески обрадовался Дербенёв, и, быстро раздевшись, юркнул в постель.
За дверью возобновился шёпот, потом его сменили еле слышные стоны и поскрипывание пружин. Дербенёв повернулся к стенке и укрылся с головой. Обычно перед сном он мечтал о чём-нибудь светлом, красивом и чаще несбыточном, например, о любимой, которая теперь очень далеко от него, или о предстоящей встрече с ней. Но сейчас ему снова захотелось спать, провалившись в бездну мирозданья, и, ни о чём не думать. Веки налились свинцом, потяжелели, Александр закрыл глаза и погрузился в крепкий богатырский сон.
Сны в эту ночь ему снились самые замечательные и даже немного эротические. То он с женой и дочкой на какой-то вечеринке. То вдруг его любимая уже рядом, в постели, прикасается к его лицу своими роскошными волосами, лаская тело от головы до пят. То делает то же самое, но сосками свей прекрасной груди, заставляя громко биться сердце и пульсировать кровь, причём не только в висках.
Проснулся Александр от какого-то непонятного дребезжащего стеклянного звука. Дербенёв открыл глаза. В комнате было довольно светло, по стеклу входной двери кто-то легонько стучал.
– Кто там?  – громко спросил Александр.
– Сань, это я, Эдик. Можно войти?
– Валяй, я один. – Весело ответил Дербенёв и только сейчас заметил, что вторая кровать в его комнате тоже разобрана, словно из неё только что кто-то выпорхнул.
Дверь открылась, и на пороге появился хозяйский сын в длинном махровом халате. В руках у него был круглый поднос, на котором торжественно громоздились бутылка рижского бальзама, небольшой графинчик водки с двумя керамическими рюмочками и кофейник в окружении двух микроскопических фарфоровых чашечек с серебряными ложечками на таких же крохотных блюдечках. Отдельно на бутербродной тарелке возлежали два бутерброда с красной икрой.
– Ну, ты гурман, – всплеснул руками Александр, протирая глаза и поудобнее усаживаясь на постели.
– Ты уж прости, Саня, но трубы горят неимоверно. Надо срочно если не погасить, то хотя бы сбить пламя.
– Я не против и даже «за», – согласился без колебаний Александр. – А где же твои милые спутницы?
– Спутницы ни свет, ни заря сбежали от меня, – прорифмовал суровую прозу жизни Эдуард, устанавливая поднос на прикроватную тумбочку и разливая водку, обильно сдобренную бальзамом, по рюмкам.
– За что пьём с утра? – поинтересовался Александр.
– За прекрасную половину человечества! – предложил Эдик. – За нас, мужчин!
– Ну, это ты завернул. А я думал «за дам».
– Не переживай, друг. Дамы за себя и так выпьют, – утвердительно со знанием дела изрёк Эдуард и с удовольствием осушил содержимое своей рюмки.
 Александр не заставил себя ждать и сделал то же самое. Тепло бальзама быстро растеклось по всему телу, стало удивительно легко и комфортно. Откусив кусочек бутерброда, Александр предложил повторить для равновесия. 
– А давай за вас, – согласился Эдик.
– Это за кого? – не понял Дербенёв.
– За Татьяну и тебя, – уточнил Эдуард. – Я думаю, что вы достойны друг друга и этого тоста.
Приятели выпили по второй рюмке и продолжили беседу.
– А супругу мою ты откуда знаешь? – поинтересовался Александр.
– Как не знать, я ведь две недели назад также как и сейчас приезжал домой и тоже с подружками. Правда, завалились мы домой далеко за полночь. Мать живёт в Минске у зятя и, естественно, не предупредила о квартирантах.  А твои как раз первую ночь здесь ночевали. Откуда же я мог знать об этом. Накувыркавшись вдоволь, я решил отдохнуть от ненасытных подружек и, прихватив бутылку шампанского, забрёл сюда. Только, значит, я присел на кровать, где спала твоя жена, а она из-под подушки достаёт кортик и мне между рёбер. И так спокойненько, но очень внятно говорит: «Ещё движение, кобелино, и ты проснёшься в морге». Я в мгновение ока протрезвел. Ничего не понимаю. Хочу включить свет, а она снова: «Вышел вон из комнаты, ребёнка разбудишь». Я не вышел, а вылетел шмелём. Стою как дурак посреди комнаты, голый и с шампанским. Стою и не знаю, что мне делать. То ли  милицию вызывать, то ли матери звонить… Вот такая история о ночных похождениях одного нетрезвого моряка получилась. Давай по третьей, что ли? И прости меня грешного, перед Татьяной я уже повинился.
Дербенёв рассмеялся и предложил:
– Давай, третий за тех, кто в море, как повелось. А за грехи бог простит.
– Н-е-ет, всё же я предлагаю за вас, за вашу любовь.
Приятели дружно чокнулись рюмками и выпили.
– А теперь давай за тех, кого с нами нет, и не чокаясь, – без всякого перерыва предложил Эдуард, разливая по рюмкам водку.
– А бальзамчика? – поинтересовался Александр, за короткое время службы привыкший, что на Балтике «за тех кто в море» пьют не чокаясь.
– Бальзам здесь не уместен. Будем пить за тех, кого мы любим, и помним. Мой отец прошёл всю войну, брал Берлин, не получил ни одной царапины, а погиб от рук неонацистов здесь 9 мая этого года и только потому, что в кафе сделал замечание одному бритоголовому уроду за ношение свастики на груди. Вот я и хочу поднять эту рюмку за тех, кого нет и никогда не будет с нами.
Молодые люди выпили молча. Воцарилась неудобная тишина.
– А неонацисты откуда взялись в Латвии? – прервал молчание Дербенёв.
– Откуда? Да они никуда и не девались эти нацисты, неонацисты. Даже те пятьдесят тысяч пленённых советскими войсками гренадёров Латышского добровольческого  легиона из Waffen SS давно отсидели и вернулись. Лет восемь назад, при строительстве кинотеатра «Лиепая»  в котловане для фундамента знаешь,что обнаружили?
– Понятия не имею, – пожал плечами Дербенёв.
– А обнаружили там списки агентов-осведомителей,  сотрудников гестапо и прочих добровольных помощников третьего рейха орудовавших на территории Латвии в период второй мировой войны. Эта находка произвела эффект разорвавшейся бомбы,  поскольку в наше время эти нелюди стали даже секретарями райкомов партии, правда она же стала приговором времени для многих сотен преступников, имевшим отношение к наци. А ты спрашиваешь, откуда взялись…
– А что было с убийцами твоего отца? – осторожно поинтересовался Дербенёв.
– Посадили… За хулиганство. Одному дали три, а другому два года.
Эдуард наполнил ещё по одной, но Дербенёв стал возражать:
– Мне хватит, – запротестовал он.
– А как же Эглитэ? – хитро полюбопытствовал Эдик. – Разве не выпьешь за неё? Она так старалась, а ты… – Эдуард замолчал, а потом добавил – хам, одно слово.
– Не понимаю, о чём ты? – удивился Александр.
– Девчёнка она хорошая, вот о чём. Не захотела с нами ложиться. Всё тебя ждала. Даже вон смотри, – Эдик кивнул на соседнюю тахту, – в твоей комнате спать легла. А ты? Пришёл, разделся и завалился на бок.

VIII.    ЛЕКАРСТВО ОТ  ПРОСТУДЫ
                1
– По местам стоять к погружению. Удифферентовать подводную лодку для погрузки торпед в носовые торпедные аппараты. – Отдав команду по переговорному устройству, коренастый крепкого телосложения командир     Б-224 капитан второго ранга Чуйков занял своё место на правом крыле мостика. Краем глаза, заметив поднимающегося наверх старпома, продолжил отдавать указания уже для него, – Юрий Михайлович, дифферентуй лодку на корму, под нижние аппараты. Выбросим сначала боевые, потом практику загрузим. Минёр говорит, кислородные торпеды готовы. На транспорте лежат. Ждут, потеют, не дождутся нас. Всё понятно?
– Так точно. Чего же здесь не понять. Всё как всегда…
– Вот и ладно, а я спущусь вниз, подпишу требование на маленькие в корму. Пусть Хомичев дует на торпедную базу да везёт их скорее. Утром опять в море выходим.
– Утром? Мне не послышалось, а сейчас что, день? – в сердцах переспросил даже не у командира, а, скорее, у себя самого Манишевич.
– Сейчас, Юрий Михайлович, самый разгар работы, – командир взглянул  на часы, – два часа тридцать шесть минут. Всё! Я пошёл. Не ворчи.
– Да я и не ворчу. Просто у нас всё как в сказке про Буратино получается: «Зашло солнце, и в стране дураков начался рабочий день», – ёжась от пронизывающего осеннего ветра, прокомментировал услышанную новость старпом.
На пирсе, возле щита с номером сорок семь, выстроилась торпедо-погрузочная партия. Командир минно-торпедной боевой части стал проверять личный состав. Поодаль приютилась на перекур горстка «ничейных» матросов.
– Чьи вы хлопцы будете? – вглядываясь в темноту с высоты ходового мостика, поинтересовался Манишевич.
Из темени на свет прожекторов вышел командир отделения штурманских электриков, высокий, немного сутуловатый старшина  второй статьи Дятьков:
 – Мы, товарищ капитан третьего ранга, выделены на перевозку торпед, ждём лейтенанта Дербенёва.
Старший помощник прильнул к переговорному устройству:
– Штурман, Башмакин, групмана наверх, шмелём.
– Пошёл уже Дербенёв наверх, только не шмелём, а куколкой, – доложил штурман.
– Не понял? Что значит куколкой?
– Да он еле на ногах стоит…
– Как еле стоит, он что кривой? – чуть не поперхнулся от гнева и удивления Манишевич, – или белены объелся?
– Никак нет, Юрий Михайлович. Просто у младшего штурмана температура за сорок. Наверное, с непривычки…
– Стакан на грудь, и температуры нет. Ты разве не знаешь, как лечить надо?
– Но  я …
– Башмакин, я тебя не узнаю, – прервал штурмана старпом.
Манишевич лукавил, откровенно удивляясь нерасторопности штурмана, но на это у него были свои причины.
                2
Обычно, очень  осторожный со спиртным, Башмакин, перед последним выходом в море, буквально завалил отчёт по ракетной стрельбе. И как-то сразу упал в глазах и командира, и старшего помощника, до этого всецело доверявших своему штурману. Не зря говорят, что все проблемы случаются не от спиртного, а от его количества.
Несколько дней назад Башмакин получил у старпома пол-литра  спирта и даже намеревался выделить часть на технические нужды штурманских электриков. Но, по велению рока, дойти в тот день до лодки ему было не суждено.
Мысль о незаконченном отчёте наводила тоску, а предчувствие бессонной ночи подсказывало штурману, что перед погружением в труды праведные можно немного и расслабиться. Душа, согретая фляжкой в боковом кармане, требовала праздника.
Заглянув в комнату отдыха офицеров в поисках ценителей «шила», Башмакин обнаружил, что остался один. Все остальные разошлись по домам.   Посчитав, что праздник, о котором мечтала душа, ни в коем случае откладывать нельзя, штурман плеснул  в стакан немного спирта. Разбавил содержимое водой. Выпил. Добавил ещё…
После очередной порции Башмакин вдруг открыл для себя важную новость: оказалось, что закуска в данном помещении начисто отсутствует. Он осмотрелся по сторонам и сделал ещё одно выдающееся открытие: на столе сиротливо дожидались окончания «праздника» девственно чистые бланки отчёта по ракетной стрельбе.
«Успеется, впереди ещё целая ночь», – подумал штурман и пододвинул стакан ближе к себе.
Когда, далеко за полночь, в комнату вошёл дежурный мичман, чтобы выключить свет, Башмакин даже имени своего не помнил.
Утро, как всегда, наступило с рассветом. Вот-вот должна была произойти  развязка событий, а заодно и расплата. Командир построил экипаж и объявил внезапный выход в море на контрольную проверку по задачам…
Позорную ситуацию спас, как всегда, случай. Вместе с первыми лучами солнца на гавань лёг туман, да такой мощный, что не только Башмакин успел проспаться, но даже командующий флотом запретил все выходы в море кораблей и полёты авиации.
Воздушные массы  из далёких приполярных широт холодным фронтом заняли всю юго-восточную часть Балтики. До улучшения гидрометеоусловий флот оставался в пунктах базирования.
Отчёт, естественно, был закончен, но неприятный осадок у старпома, да и у штурмана остался до сих пор.
                3
Дербенёв хорохорясь, как мог поднялся наверх, где его ждали матросы и ставшее за короткое время привычным  дело – доставка торпед. Ему действительно нездоровилось. Кружилась голова, сильный озноб бил по всем частям молодого организма. Хотелось зарыться в тёплые одежды, а ещё лучше погрузиться в горячую ванну или оказаться, хотя бы ненадолго в обыкновенной русской бане.
– Товарищ командир. – К Чуйкову, стоявшему на причале и руководившему погрузкой, подошёл корабельный врач – майор медицинской службы Кленус Юрий Алексеевич.
– Чего тебе, док?
– У нас проблема…
– По твоей части?
– Так точно.
– Вот ты её и решай, а остального даже слушать не хочу. – Командир закрыл рукой зажигалку, и наклонился, чтобы  прикурить сигарету. Порывистый ветер то и дело срывал пламя, мешая командиру не только курить, но и грузить торпеды.
– Но без вашего волевого решения мне вряд ли удастся разрулить эту проблему.
После многократных  попыток Чуйкову всё же удалось прикурить. Он выпрямился и посмотрел на врача.
– И что там за вселенская проблема без руля?
– Дербенёв болен.
– Лечи.
– Легко сказать... –  Увидев колючий командирский взгляд, Кленус запнулся. – У командира ЭНГ температура высокая. В течение сегодняшнего дня сбить её не удалось. Все симптомы указывают на острую респираторно-вирусную инфекцию, в сложившихся условиях может развиться пневмония. Нужна срочная госпитализация.
– Чего, чего тебе нужно, госпиталь? Сейчас. Вот только тапочки обую на ноги, вместо сапог и побегу сразу направление подписывать. А в семь тридцать утра ты вместо штурманёнка к прокладчику встанешь, и во время атаки кораблей торпедные треугольники тоже ты рассчитывать будешь?  Молчишь? Вот что я тебе скажу, дорогой ты мой эскулап – Ибн-Сина хренов, ты деньги за что получаешь?
– Но …
– Без всяких но. За должность начальника медицинской службы, денежки тебе государство советское отстёгивает.  Вот и занимайся своим делом. Лечи, понимаешь, хоть до самой диареи… И чтобы к утру все были здоровы. Иди, иди, Юрий Алексеевич, не мешай.
– Владимир Артемьевич, я делаю всё, что в моих силах, но без госпитализации мы можем не только офицера, но человека потерять.
– Какая к чёрту госпитализация, – Чуйков откровенно вышел из себя, – ты понимаешь своей башкой, что я не смогу до утра найти штурманёнку замену?
– А человеку?
– Знаешь, что? Не стращай. Ни в какой госпиталь Дербенёв не поедет, точка! Лечи на месте, и чтобы к выходу лейтенант был как штык! Самое большое, что я могу тебе позволить, это отправить его в санчасть дивизии.
– Товарищ командир, вы, очевидно, шутите? Что от этого проку? Что там, что в казарме или на лодке ; условия одни и те же. Это не выход. Нужна госпитализация, причём немедленная…
– Значит так. Я кому представление на должность начальника медсанчасти эскадры подписал? Тебе? Вот и докажи, что ты достоин этого назначения. Или я отзову представление к чёртовой матери.
– Да хоть увольте вообще. Товарищ командир, мы же не на арабском рынке, что ж мы торгуемся человеческой жизнью.
– Слушай, умник, уйди с глаз моих. Я всё сказал.
– Не уйду! Хоть стреляйте, пока не примете решение в пользу больного…
Истина в этом споре явно не желала рождаться.
Спорившие, будто глухари на току, доказывали друг другу свою правоту, даже не пытаясь выслушать оппонента. А Дербенёв тем временем продолжал возить торпеды. Когда у борта лодки было уложено ровно шесть, старпом разрешил передохнуть. 
Спускаться на лодку не хотелось. Дербенёв сел на фальшборт пирса. Ноги гудели от усталости. По спине, между лопаток, текли струйки пота. Губы пересохли. На лбу выступила испарина.
– Сань, чего мучаешься? Подойди к командиру. – Из темноты появился Хомичев, прибывший с очередной партией торпед, на сей раз противолодочных, для погрузки в кормовые торпедные аппараты.
– Да не могу я...
– А через не могу?
 – И через «не могу» не смогу. Просто нелепица получается какая-то: сам виноват в том, что простыл, сам значит, пренебрёг своим здоровьем. А на деле выходит, что у командира  должна голова болеть, за меня любимого. Не-е-ет,  это неправильно. Не стану я к нему обращаться. Стыдно.
                4
Взведённый доводами врача до самого упора, как часовая пружина, Чуйков хотел было перейти на ненормативную лексику, но вдруг его взгляд упал на пирс, на сидевшего неподалёку Дербенёва.
Штурманёнок скукожился, прячась от вездесущего ветра за электрощитом.  Весь его вид напоминал сейчас не боевого офицера, а какую-то мокрую курицу, или даже воробья, который не знает, где  укрыться от назойливой слякоти. Командир перевёл взгляд на врача, потом ещё раз на Дербенёва и абсолютно спокойно спросил:
– Слушай док, ты не подскажешь, где куют такую сопливую гвардию?
– Товарищ командир, но это же, как всегда: стране нужны герои, а женщины рожают кого попало…
– Ты, очевидно, хотел сказать от кого попало? Давай сюда своего пациента. Но предупреждаю – никаких госпиталей. Максимум, на что я могу пойти, это отпустить его домой на ночь. Может жена вылечит, если ты не можешь?
– Нет у него сейчас жены. Уехала на сессию, экзамены сдавать.
– Тогда может одинокая соседка согреет, на ноги поставит молодого бойца?
– И соседка не поможет, там одни старухи по соседству проживают. Хозяйка квартиры и та  – Герой Великой Отечественной…
– Док, а ты откуда знаешь такие интимные подробности? – повеселел командир.
– Владимир Артемьевич, я же врач, и в мои обязанности входит знать условия проживания экипажа…
– Короче. В семь утра Дербенёв должен быть на борту. В восемь выход. Всё!
                5
В каюте врача было тепло, уютно и немного душно. От электрической грелки исходил специфический кисловатый запах. Перемешанный с запахом лекарств и ароматом поливитаминов, льющимся из большой открытой банки, он казался густым и пьянящим. То ли эта специфическая смесь и полумрак каюты, то ли усталость и высокая температура усыпляюще действовали на Дербенёва, но как только он разместился в кресле, сразу же захотелось вздремнуть. Веки налились свинцом и стали закрываться.
– Николаевич, не спи, – подбадривал своего пациента Кленус. – Слушай меня внимательно: приедешь домой, всё, что есть тёплого из одежды, уложи на постель, сооруди себе подобие медвежьей берлоги. Набери полную ванну горячей воды, брось туда пачку поваренной соли и полезай сам. Сидеть тебе там, пока вода не остынет до температуры тела. Понял?
Дербенёв утвердительно, но очень вяло кивнул головой.
– Да не спи ты, Сань!  – врач наклонился и достал из стола двухсотграммовую пузатенькую бутылочку тёмного стекла с какой-то надписью по латыни на белой этикетке. – Теперь самое главное: вот эту микстуру предварительно вылей в стакан. Когда выйдешь из ванной выпей всё залпом, не принюхиваясь.
Слабеющее сознание Дербенёва всё же зафиксировало последнее указание врача.
– Она что, вонючая? – настороженно уточнил Александр.
Врач подчёркнуто строго посмотрел на больного.
– Самая обыкновенная.
– Может её разбавить чем?
– Ни в коем случае.
– А чем можно? – машинально переспросил больной.
– Только водой, – сдался  почти без сопротивления доктор.
– А в какой пропорции?
– Три капли воды на двести граммов жидкости и ни каплей больше. Понял, Менделеев? – процедил сквозь зубы Кленус.
– Понял. Ну, я пошёл?
– Иди, лечись и не забудь, что в семь тридцать ты должен быть на борту.
                6
Добравшись домой на случайном такси, Дербенёв констатировал, что холодной  воды нет и в помине, зато есть сколько угодно горячей.
«Оно и к лучшему», – подумал Александр, – «доктор велел именно горячую воду заливать».
Осматривая кухню в поисках соли, Дербенёв нашёл мерный стакан с делениями и вылил в него содержимое пузатой бутылочки. Оказалось ровно двести пятнадцать миллилитров.
«Теперь самое главное найти холодную воду. Но где? – Дербенёв ещё раз осмотрелся по сторонам. – Эврика! В трубе должна остаться хоть малая толика»
Александр медленно повернул вентиль. Из трубы донеслось тихое шипение, похожее на свист.
«Странно?» – удивился Дербенёв и открыл вентиль до упора. Шипение прекратилось, труба немного вздрогнула, внутри что-то заурчало и на самом кончике крана появилась капелька воды. Александр быстро ухватил стакан с целебным средством и подставил его под капельку уже сорвавшуюся вниз. 
«Одна», – начал счёт Дербенёв.
Вторая капля не заставила себя ждать и очень живо прыгнула в стакан.
«Две», – продолжил страждущий больной.
Третья капелька выкатывалась с трудом. Кран вместе с трубопроводом вздрогнул ещё раз, словно чихнул и затих.
«Три», – обрадовался Дербенёв. 
Водопроводный кран, как бы осознавая всю ответственность сложившейся ситуации, напрягся из последних сил  и отдал последнее, что у него было на благо своего заболевшего квартиранта…
                7
Соль оказалась менее дефицитным товаром, чем холодная вода, и поэтому Дербенёв, не жалея, бухнул в кипяток ванной сразу две пачки. Попытка размешать содержимое рукой не увенчалась успехом. В обжигающий кипяток даже палец окунуть не удалось. Тогда Александр использовал для этой цели деревянные бельевые щипцы, висевшие здесь же над стиральной машиной.
Пока вода остывала, Дербенёв устраивал себе «берлогу» в дальней комнате. Достав из шкафов свои и некоторые хозяйские зимние одежды, он уложил всё поверх одеяла. Получился толстый и довольно пёстрый слоёный пирог.
Чтобы не проспать ранний подъём  Александр пододвинул к подушкам два стула, установив на каждый по кастрюле с монетами мелкого достоинства и взведёнными на шесть тридцать будильниками. Для пущей верности на подоконник, ближе к изголовью, подтянул телефон, позвонил оператору и заказал услугу будильника на то же время. Чувствуя упадок сил, присел на кровать. Голова по-прежнему раскалывалась, сильно знобило, нос вовсе не дышал, жутко хотелось рухнуть на постель и забыться. 
Дербенёв поднял голову. На шкафу одиноко скучал давно молчавший трофейный хронометр. Александр, снял его и огорчился – на старом немецком механизме отсутствовала функция будильника. С тыльной стороны хронометра был прикреплён небольшой крестообразный бронзовый ключик. Дербенёв машинально вставил его в небольшую нишу и провернул. Механизм немного напрягся, но потом всё же поддался настойчивости до боли знакомого ключа. Александр сделал ещё один оборот и прислушался. Старый хронометр  ещё мгновение думал,  потом, очевидно в благодарность,  что его вспомнили, чем-то малиново звякнул изнутри и очень ровно, уверенно, как и много лет назад, зашагал по дороге времени: «цок-цок, цок-цок…»
«Приятный звук, но на что он похож?» – промелькнуло в подсознании слабеющего Дербенёва.  – На женские каблучки по старой брусчатке в предрассветную пору» – осенило вдруг Александра.
«Цок-цок, цок-цок… Да вы больны, мой господин не телом, а сердечной болезнью. Везде вам девушки мерещатся, даже в моём мерном ходе», – словно обиделся старый хронометр в ответ.
Дербенёв очнулся, взглянул на хронометр, который по-прежнему был у него в руках. Прошло сорок минут.
«Что это я, уснул? У меня же ванная… И вода, очевидно,  остыла?» – Александр поставил хронометр на место и направился в ванную комнату.
Купель была по-прежнему горячей, но Дербенёву всё же хватило выдержки  погрузиться в пучину крутого рассола.
Кровь прильнула к лицу, в ушах зазвенело. Пульсирующие молоточки ударили по вискам. Стало необыкновенно легко и бестелесно. Внезапно наступил покой и умиротворение. Александр закрыл глаза и… потерял сознание.               
                8
Вода, в которую Дербенёв погрузился почти целиком, теперь ласкала прохладными объятиями. Сколько он пробыл в беспамятстве, Александр не знал, да это и не главное. Озноб больше не донимал, правда слабость по-прежнему властвовала над телом.  Ужасно хотелось спать. В полудрёме или в полусознании, с трудом выбравшись из ванной, Александр направился на кухню к приготовленной микстуре.
Не чувствуя запаха заложенным носом, равнодушно, буквально одним глотком опрокинул Дербенёв содержимое стакана  в себя и только тогда понял, что всё ужасное, но уже пережитое до сего момента не стоит и части тех ощущений, которые сейчас взорвались где-то внутри. Горло сначала обожгла шаровая молния. Затем, когда  ненасытный прожигающий всё на своём пути комок огня провалился прямо в желудок, а оттуда, взорвавшись, устремился по всему организму, заполняя собой каждую жилочку, каждую клеточку от  головы до пят, перехватило дыхание. Да так, что Дербенёв мог дышать только ушами и, пожалуй, глазами, причём последние должны были вот-вот вывалиться из орбит.
Первая мысль – «Яд», сменилась более спокойной, но не менее отчаянной – «Чистый медицинский спирт» и, только третьим в голову пришёл извечный русский вопрос: «Что делать?»
Не чувствуя ног Александр бросился к водопроводному крану, который мирно дремал на кухне тоскливо свесив свой латунный и давно обсохший  носик над раковиной.  Годами свыкшийся с мыслью, что раньше шести утра воду в трубопровод не подают, этот водяной трудяга даже не подозревал, что может кому-нибудь понадобиться раньше срока. Тем более, что последние свои капли он честно отдал накануне. Но не тут-то было. Дербенёв отчаянно крутанул вентилем на полный оборот, а в ответ тишина. Страждущий, как иссохшая в засуху земля, лейтенант обхватил кран обеими руками и сильно встряхнул его, но кроме слабого шипения ничего не услышал. Беззвучно шевеля губами как рыба, выброшенная на песок штормовой волной, причём камбала с глазами навыкат, Александр застыл над раковиной. Ему казалось, ещё  мгновение и всё тело разорвётся на части от вакуума, образовавшегося в лёгких. Но, эврика! Внезапно спохватившись, он как влюблённый юнец взасос припал губами к носику любимого крана. Спазм почему-то отпустил и лёгкие со страшной силой потянули  в себя столь необходимый воздух из трубопровода. Где-то, глубоко в самом подвале, что-то заклокотало, забулькало, трубы затряслись и по ним, прямо  на второй этаж, точнее в рот Дербенёву хлынула спасительная влага.
Вдоволь напившись и потушив внутренний  пожар, Александр отпустил из горячих объятий спасительный кран. В трубопроводе опять, что-то заурчало, и засвистело. Вода с шумом  уходила вниз, а латунный спаситель укоризненно качал своим повлажневшим носиком.
«Неплохо было бы, что-нибудь, съесть», – промелькнула мысль. Александр потянул дверцу холодильника на себя. Увы, там его не ждали. К великой радости больного в хлебнице, в самом дальнем её уголке, нашёлся маленький чёрный сухарик, слаще и желаннее которого сейчас ничего не было.
                9
Проснулся Дербенёв от какого-то страшного шума,    заполнившего всю комнату. Справа от него грохотала кастрюля с монетами, в которой из последних сил надрывался электронный будильник, благо батарейка ещё не села. Его механический собрат давно затих, израсходовав весь завод пружины. На подоконнике всеми фибрами своей электронно-механической души завывал телефон.  Кто-то отчаянно звонил и бился в дверь. Где-то под окнами шумели люди, бросая в окна камнями. Александр приподнял голову и взглянул на часы.
«Ужас?! Ровно семь тридцать. Я же должен быть давным-давно на борту». В мгновение ока Александр оделся и выскочил на лестничную площадку, а оттуда на улицу. Во дворе собралось как минимум трое матросов-оповестителей и еще несколько моторизованных членов экипажа. Кто на машинах, кто на мотоциклах, бурными овациями встретили они наконец-то проснувшегося товарища. А ещё через полчаса, успешно миновав южные ворота  Новой гавани, лодка вышла в море.
Когда в штурманскую рубку вошёл корабельный врач, Дербенёв, привычно склонившись над планшетом узкости, вёл прокладку в точку погружения.
– Как самочувствие? – поинтересовался Кленус.
– В смысле? – удивился Александр.
– Вижу, микстура подействовала? – лукаво улыбнулся доктор.
И только сейчас Дербенёв понял, что он абсолютно здоров.  «Ай, да доктор, ай, да Айболит».   

IX.  ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
                1
Сданы все положенные зачёты на управление подразделением, пройдены соответствующие испытания. Завершён начальный, самый первый  этап освоения молодыми офицерами первичных должностей. А лейтенантам, пришедшим на соединение буквально пару месяцев назад, кажется, что всё самое сложное уже позади, что все они стали настоящими профессионалами. В чём-то они, конечно, правы. Хотя бы в том, что большинство из них не дрогнули под напором первых неудач, не заскулили под натиском железа прочного корпуса. Доказав тем самым всем, и прежде всего самим себе, что они  настоящие подводники.    
Дербенёв весело шагал на подводную лодку. Радость без границ переполняла его сердце. А как же не радоваться, если только сейчас, перед строем командир объявил, что он – лейтенант Дербенёв стал не только «обстрелянным» дежурным по лодке, но и полноценным членом экипажа. Теперь он не  «балласт» на корабле, а нужный и незаменимый винтик, без которого не существует единого механизма, работающего на победу. Победу над собой, трудностями и врагом.  И зовётся этот винтик – командир электронавигационной группы.
Говорят: «цыплят по осени считают», вот и для Дербенёва пришла пора представиться офицерскому коллективу, как того требуют негласные традиции российского флота. Главным корабельным хранителем флотского этикета и церемониала на Б-224 был старейший член экипажа – командир ракетной боевой части капитан второго ранга Бризмер. Именно он объяснил молодому лейтенанту, что и зачем надо знать и как этими знаниями пользоваться. Так, например, ракетчик объяснил, что для вышеупомянутых целей лучше всего подходит ресторан «J;ra», поскольку в переводе с латышского его название читается как «море». Форма одежды офицеров экипажа для столь значимого мероприятия обычно назначается повседневная вне строя, но в белых рубашках – для тех, кто умеет себя достойно вести на публике, и гражданка – для тех, кто «слаб на пробку». Жёны, любимые женщины, матери детей офицеров, подруги, подруги подруг, знакомые и не очень знакомые девушки, с которыми офицерам обычно очень комфортно по жизни,  на данное мероприятие не приглашаются. Прежде всего, потому, что представление по поводу назначения на должность это великое таинство…
Дербенёв внимательно, почти завороженно слушал ракетчика, который без устали как великий маг повествовал о неизвестной доселе тайне бытия. Александр сначала записывал, потом настолько увлёкся повествованием уважаемого офицера, что прекратил записи и чуть не уснул, в благостных ощущениях представив себя офицером на борту  парусного корабля времён Петра Великого.
– Александр Николаевич, вы где? Вернитесь в грешный мир наш, – увидев остекленевший взгляд молодого подводника, окликнул Бризмер. 
– Я? Я здесь, – спохватился Дербенёв. – Спасибо огромное за ваше участие в моей судьбе... Да, чуть не забыл. Мероприятие состоится в 19.00 ближайшей субботы, место – ресторан «J;ra», форма одежды и остальное как вы учили…
                2
Жарков, худощавый русоволосый лейтенант-ракетчик, активно орудовал стареньким утюгом, тщательно отглаживая брюки на столе бытовой комнаты. Шапка, пущенная по кругу среди молодых офицеров, сыграла с ним злую шутку. Ненавистный клочок бумаги с датой дежурства по лодке в день представления Дербенёва  достался именно ему. Рядом суетились матросы и старшины его  дежурно-вахтенной службы.
«Дежурству и вахте приготовиться к построению…», – команда дневального заставила лейтенанта вздрогнуть и ускорить приготовления.
Несколько лет холостяцкой жизни, проведённых в казарме, приучили Юрия всё делать по команде. Как и раньше, в курсантские годы, он просыпался, принимал пищу, готовился ко сну и спал  вместе с матросами и старшинами с разницей лишь в том, что он мог выбирать место отдыха, а матросы нет. Чаще всего Жарков располагался на отдых в комнате офицеров,  реже на лодке –  в четырёхместной каюте. Иногда, чтобы снять «сексуальное давление», он выходил в город. В Лиепае было немало увеселительных заведений, где «всяк приходящий» мог довольно быстро и без лишних хлопот найти себе такую же «страждущую» незнакомку, готовую провести с ним одну или несколько ночей.
Причин  дефицита мужского внимания к прекрасной половине человечества, который наблюдался в провинциальном городке, под липами, было множество. Известно, что на весь Советский Союз существовал только один город Иваново, но городов невест в стране было гораздо больше. Мало того, что Лиепая  портовый, морской город, для которого женщины на берегу, а мужчины в море это норма, так в нём построили ещё и швейную фабрику, ту самую «Лауму», где работали тысячи незамужних молодых женщин и совсем юных девушек и не только из Прибалтики.
Выбираясь на столь пикантные мероприятия, Жарков соответствующим образом одевался. Туфли жёлтой кожи, привезённые из Сирии, серый полушерстяной костюм из ГДР, английская рубашка в мелкую клеточку и стильный итальянский галстук, приобретённые в «Альбатросе», делали из простого скромного молодого человека настоящего дон Жуана. А купленные по-случаю штурманские часы-хронометр «Океан», завершавшие ансамбль вечернего туалета, как бы подчёркивали финансовую уверенность их обладателя.
Появление на улицах любого города СССР  человека, одетого стильно, да ещё в импортную одежду, вызывало особый интерес  окружающих. Это обстоятельство,  переходящее у одних в зависть, а у других в восторг, всегда работало на пользу  молодому ловеласу. Но сегодня судьба приветлива к другим. И Юрий Жарков, стоявший среди своих подчинённых в кителе и трусах, ничем не выделялся из толпы.
– Юрка, выручай, брат…– за спиной Жаркова послышался голос Картавина.
– Что случилось? – Юрий обернулся. – Я, кажется и так чем мог всех вас выручил. Вы в кабак, а я вой на маяк.
Картавин замялся, но продолжил.
– Тут такое дело выходит. У штурманёнка представление сегодня…
– И что? – не понял Жарков.
– А то, что старпом приказал мне идти в гражданском платье.
– Почему?
– Сказал, что я пить не умею, что могу всех опозорить и всё такое…
– Так иди по-гражданке. – парировал Юрий.
– Не могу. Жена гражданку не даёт. Требует, чтобы я шёл  по- форме.
– А это зачем? – опять не понял Жарков.
– Говорит, я пить не умею, и могу её опозорить…
– Да, брат, задача.
– Слушай, Сань. – Жарков оживился. – Я знаю выход.
–  Какой?
–  Заступай вместо меня по кораблю?
– Н-е-е-т, брат, у меня другое к тебе предложение.
– И какое же? – огорчённо переспросил Юрий.
– Поделись своей гражданкой. Мы с тобой одной комплекции, одного роста. Я буду очень аккуратен. Честное подводническое. – Картавин лукаво улыбнулся и Жарков не смог отказать.
 – Ладно, но с тебя бутылка «Белой лошади». Точно знаю, что в загашнике есть!
– Юрка, это же грабёж – за простую аренду шмоток, целую лошадь…
– Слышь, жмот, будешь артачиться ; пойдёшь в трусах. Больно нужен мне твой шотландский самогон.
Картавин почесал затылок, покряхтел, потом махнул рукой и, учитывая сложившиеся обстоятельства, согласился на условия, предложенные сослуживцем.
– Будь по-твоему. – улыбнулся Александр. – Но разопьём мы «лошадку» вместе. Идёт?
– По рукам, – согласился Юрий.               
                3
Ресторан «J;ra» был одним из самых почитаемых и посещаемых подводниками мест в Лиепае. Расположенный в старом двухэтажном здании, он занимал выгодное стратегическое положение между ювелирным магазином, церковью святой Троицы, пивным баром «Selga» и молодёжным кафе «Kaja». Значимость этого положения определялась тем, что для «разогрева» души подводника всегда подходил пивной бар. Осушив пару ; тройку кувшинов пива с неизвестными тогда ещё в нашей стране солёными сухариками или снетками, моряк-подводник набирался смелости и желания. После чего его, как правило, тянуло на подвиги с женщинами или милицией.
В первом случае моряк пытался попасть в «J;ru» что было не так просто, поскольку ключевую роль в защите ресторана от нежданных гостей во все времена играл швейцар по прозвищу Матвеевич. Настоящее имя стража нравственности и правопорядка не было известно никому, а вот о его службе на своём посту при Улманисе, при Гитлере и теперь при советской власти знали все.
Во втором случае администрация пивного бара предлагала «разогретому» посетителю на выбор либо успокоиться и вызвать такси, либо продолжить «разгуляево» и пообщаться  с  милицией, сотрудники которой дежурили тут же, у входа.
Если же подводник не мог одолеть неприступного и  знаменитого стража ресторана «J;ra», ввиду полного отсутствия мест  даже в буфете, оставался резервный вариант – кафе ресторанного типа «Kaja», где всегда было в необходимом количестве девиц желанного поведения.
Был, конечно, и совсем резервный вариант –ресторан «Liva», располагавшийся в одноимённой гостинице, практически напротив «Kaja». Но вариант этот был нежелательным, поскольку в гостинице проживало множество межрейсовых моряков торгового и рыбопромыслового флотов, с которыми у военных  отношения всегда были, мягко говоря, натянутыми. Таким образом, посещать это увеселительное заведение можно было только большущей компанией, что для данного случая нереально.
Если же и «Liva» не улыбалась подводникам, жаждущим вина и доступного женского тела, оставался вариант молиться о грехах своих в церкви святой Троицы под звуки старинного и одного из самых больших органов Европы, как это делали финские егеря в 1918 году.  А так как большинство советских подводников были атеистами, то в указанном случае они направлялись в ювелирный магазин, где их ждал огромный выбор достойных подарков, способных удовлетворить вкус и желания женщин всех возрастов и социальных ступеней, включая жён и невест. Надо сказать, что для «раскаявшихся» это был единственный беспроигрышный вариант.
                4
– Судя по напряженным лицам собравшихся, пора начинать. – Капитан второго ранга Чуйков обвёл взглядом всех присутствующих за столом и продолжил, – товарищи офицеры, сегодня нам представился замечательный повод принять в отряд офицеров-подводников нового члена экипажа. И мне приятно сообщить, что это наш командир электронавигационной группы. Вам слово, Александр Николаевич.
Дербенёв слегка побледнел, что с ним случалось очень редко, встал и, взяв в руку бокал с вином, произнёс заранее подготовленную  фразу:
– Товарищ командир, товарищи офицеры! Лейтенант Дербенёв, представляюсь по случаю назначения командиром электронавигационной группы  штурманской боевой части подводной лодки Б-224. Прошу принять в коллектив.
Чуйков взглянул на своих подчинённых и, видя вокруг себя только радостные лица, ответил за всех:
 – Принимаем, –  потом скомандовал, – товарищи офицеры!
Офицеры поднялись со своих мест и подняли бокалы за своего нового побратима. На этом, пожалуй, и закончилось таинство принятия в коллектив. Был конечно ещё один повод для представления – старший лейтенант Башмакин получил новое назначение и занял место ушедшего старшего штурмана Толмачёва, но это уже другая история.
А сегодня всё шло обычным застольным чередом. Официантки уносили пустые тарелки и приносили новые блюда, меняли сервировку и напитки. На эстраде пела черноволосая молодая южных кровей певица с пышным и довольно открытым бюстом. Эта открытость притягивала взгляды мужчин, как бы маня и приглашая заглянуть глубже. Женщина красиво в такт музыке двигала округлыми бёдрами, бросая томные взгляды то одному, то другому зеваке. То тут, то там слышалось: «Ах, Лариса, ах, женщина», и только один Дербенёв произнёс с восхищением:
– Браво, певица! Брависсимо!
Видя какими горящими глазами лейтенант-именинник смотрит на эстраду, Манишевич предложил тост за прекрасных дам. Офицеры согласились и с удовольствием выпили, а Юрий Михайлович подошёл к Дербенёву и тихонько, чтобы никто не слышал, произнёс:
– Правило номер один. На мероприятиях где присутствует командир ; никаких женщин.
– А смотреть и радоваться за других можно? – переспросил лейтенант.
– Можно Машку за ляжку, а на Лари-джан смотреть тебе запрещено, и это правило номер два.
 – А кто такая Лари-джан и почему на неё смотреть нельзя?
– Лари-джан происходит от слов «Лариса» и «джан». Что по-армянски значит Лариса прекрасная.
– И по-азербайджански тоже. Я, как никак, в Баку учился. Соображаю.
– Ну да. Я забыл. – Манишевич притворно извинился.
– Но всё же, почему нельзя смотреть? – Слегка захмелевший от двух бокалов вина, Дербенёв «на-равных» разговаривал со старшим помощником.
– Да потому, что у неё картотека заведена на таких зелёных, как ты.
– Зачем?  – удивился Александр.
– Достоверно неизвестно, но в народе говорят, что она была замужем за одним негодяем, который прилюдно обвинил её в измене и сбежал куда-то в Армению. Оставив с дочкой на руках без всяких средств к существованию. С тех пор Лариса поклялась мстить всем мужчинам.
– И как она это делает?
– Да обыкновенно. Сначала подмечает молоденького лейтенанта, запавшего на её прелести, заносит его в свою картотеку и начинает обольщать. Причём всеми дозволенными и недозволенными способами, а после того как юнец влюбляется в неё, бросает простачка.
– Прекрасная месть. – Дербенёв кажется даже причмокнул.
– Это не всё. Юнец, после того как его бросили, как правило, начинает сохнуть по своей возлюбленной, изводить себя и окружающих. Женатые разводятся, холостяки впадают в запой. А в это время секс-мстительница заводит новый роман.
– И много у неё таких романов?
– Не знаю, но поговаривают, что в её картотеку занесены все лейтенанты, прибывающие в наш город даже на один день. Стоит только появиться в «J;rе» и всё, пиши «пропало…».
– Так уж и пропало, басни всё это, а вы не похож на баснописца. Так, что не стращайте. А девушка она всё равно красивая. – Дербенёв повернулся к товарищам, чтобы произнести традиционный третий тост.
– Девушка или певица? – уточнил, не без иронии, Манишевич.
– И девушка и певица, – невозмутимо констатировал Дербенёв.
                5
«Hоmo sapiens» –  человек разумный! Как величественно это звучало во времена Энштейна, Бора, Менделеева. Величие человека определилось не сразу и не Чарльзом Дарвином. Миллионы лет эволюционного процесса хитрую, агрессивную, но любознательную обезьяну превратили в мыслящий индивид,  который по праву занял вершину в иерархии всех живых существ на Земле.
А каков же он сегодня, этот самый «ноmo»? Например, молодой здоровый подводник, вдруг оказавшийся на берегу после шестимесячного, а иногда и четырнадцатимесячного заточения в железной бочке, у которой ни окон, ни дверей. Может быть «человек  безумный» или «человек условно рефлексивный?» Судите сами, стоит «ноmo» услышать: «Второй смене приготовиться на вахту»   и у него сразу же вырабатывается желудочный сок,  «По местам стоять со швартовов сниматься»  и в душе буйствует неудержимая радость,      «… на швартовы становиться»  и «ноmo» впадает в депрессию. Но если этот застоявшийся «ноmo»  услышит о женщине,  в организме бедолаги  начинаются необратимые процессы. Вырабатываются тестостерон, адреналин, начинаются обильные  слюно - и прочие выделения, а фантазии взрываются таким буйством, что переплюнут замыслы всех сценаристов и режиссёров эротических и порнофильмов, вместе взятых. При этом «ноmo»  не интересует ни возраст женщины, ни её комплекция, ни наружность ибо он «ноmo-самец»!
Картавин, изрядно приняв «на грудь», сидел за общим столом и тоскливо взирал на парочку девиц по соседству, то и дело стреляющих глазками по сторонам. Обе молоденькие, симпатичные, почти как сёстры. Одна блондинка в вечернем и сильно декольтированном платье, а другая шатенка в короткой юбке и серебристой блузке с оголённой спиной. Нет, лейтенант ещё не дошёл «до кондиции» и вполне реально мог управлять своими желаниями, но телом и мыслями уже с трудом.
Офицеры большей частью удалились на сигаретную паузу, виновник торжества  также скрылся в буфете, пытаясь добыть хотя бы пару бутылок «Боржоми».
– О чём скучаем, молодой человек? – незнакомый голос прервал сонно-застольные размышления Картавина.
Лейтенант медленно поднял голову и увидел перед собой средних лет мужчину, также как и он одетого в штатское.
– Скорее тоскуем, чем скучаем…– равнодушно уточнил Александр.
– О чём же тоска-кручина если кругом столько веселья? – опять переспросил мужчина в штатском.
– Да вот смотрю на эту сладкую парочку и думаю: «Любит же их кто-то. Так почему же не я?».
– Действительно! Бери одну из них, а вторую оставь мне на законных основаниях.
– Это как? – не понял случайного собеседника захмелевший Картавин.
– Да обыкновенно. Этих девочек я сюда привёл и вон та, слева моя, а справа, которая в эротичном мини будет твоей. Усёк? Меня Степаном зовут, а тебя?
– Меня? – Картавин задумался, – Александром, Сашей значит.
– Вот и хорошо. Присоединяйся к нам.
– Спасибо… – Картавин кивнул головой.
Он не ждал столь стремительного знакомства, а тем более приглашения к столу и поэтому согласился не сразу. Степан, обнаружив отсутствие спиртного за столом, бросился искать официантку, что бы угостить гостя. Тем временем заиграла музыка, из динамиков полилась медленная мелодия и, Картавин, собравшись с  духом, решился пригласить одну из девушек на танец. Его взгляд мгновенно среагировал на декольте и вырезы на платье одной из подружек, память тут же стёрла ненужную информацию о девушке в жутком мини. Александр встал, слегка шатаясь, поклонился кивком головы и представился:
– Саша, Александр, он же Искандер, можно Шура. Да, кстати, подводник. Разрешите пригласить вас…
Девушка в вечернем платье улыбнулась!
– Надежда, а мою подругу зовут Вера. Мне кажется, вы хотели именно её пригласить?
Картавин отрицательно замотал головой.
– Вера, Надежда. Только любви не хватает… А я так хочу… танцевать  именно с вами. 
Лейтенант протянул руку Надежде, приглашая её на танец, завершающие аккорды которого уже звучали в зале.
Внешне демонстрируя своё нежелание, девушка всё же согласилась. И следующая мелодия, не заставившая себя ждать,  мгновенно подхватила пару в страстном ритме латиноамериканского танго.
К столику вернулся Степан, в руках у него  красовалась бутылка «Советского шампанского».
– А где моя суженая?  – уточнил он у Веры.
– В страстных объятиях молодого мачо, – улыбнулась девушка, кивая в строну эстрады.
Степан присмотрелся. В толпе, окружившей широким кольцом танцующую пару, он увидел свою супругу, трепетно прижимавшуюся к партнёру всеми, в том числе и запретными, частями тела, Картавина, пухлой ладонью удерживающего партнёршу гораздо ниже талии, то и дело мелькающие оголённые «донельзя» ноги и самое главное –декольте. Оно смущало Степана больше всего. Картавин в танце так резко отпускал партнёршу, удерживая её за руку, что казалось, будто она порхает, а декольте вот-вот раскроется, демонстрируя всем  греховную плоть.
– А ты чего сидишь? – недовольно переспросил Степан Веру.
– А меня не приглашали! – обиженно ответила та.
– Я тебя приглашаю. – Мужчина схватил девушку за талию и буквально понёс к танцующим в круг.
Оказавшись радом с Картавиным, Степан не менее страстно закружил свою партнёршу, а в конце танца на радость зрителям не только изогнул её в «три погибели» уложив себе на ногу, но и поцеловал в губы. Публика радостно аплодировала и кричала «Браво». Картавин, оказавшись в тени славы, решил повторить то же самое и вернуть лавры победителя. Он резко выбросил партнёршу в последнем па, потом не менее резко притянул к себе  и, обхватывая левой рукой за талию, изогнул назад. Декольте распахнулось и всё то, чего так боялся Степан, и о чём подсознательно мечтали все мужчины в зале, произошло. Не видя этого и не понимая, от чего вдруг взорвалась неистовством публика, Картавин припал губами к устам Надежды, та отшатнулась  и… Александр, так же как и Степан, обнаружили причину восторга публики.
Слабо контролируя свои действия и искренне пытаясь помочь девушке в пикантной ситуации, Картавин принялся заправлять всё выпавшее на свои места. На что Степан отреагировал очень быстро и конкретно – ударом справа в левое ухо лейтенанта. Ещё не понимая за что, но уже чувствуя боль, Александр ответил аналогичным приёмом, но в глаз обидчику.
– Подводники ОВРу бьют! – завопил, падая Степан.
Несколько человек вскочили со своих мест и направились к опрокинутому и кричавшему ОВРовцу, пытаясь «разобраться» с Картавиным. Подводники, собравшиеся к тому времени  за своим столом, а также сочувствующие сделали то же самое, только защищая своего товарища.
Манишевич пробравшись сквозь толпу, оказался между двумя «стенками». Группа подводников была явно мощнее своих оппонентов.
– Ну что, соколики, погуляли? – старший помощник обратился к малочисленным представителям охраны водного района. – Надоело просто водку пить? Пора и морды побить?
Высокорослый Юрий Михайлович был не только выше всех, но и трезвее многих, поэтому выглядел сейчас скорее арбитром на ринге, чем участником поединка. В ответ на его замечание ; ни звука. И только мужчина в штатском, вытирая кровь с лица, простонал:
 – А что он мою жену лобызает прилюдно. Я ему девку, говорю, бери, а он мою жену «в засос», да ещё стриптиз устроил…
Юрий Михайлович засмеялся.
– И кто ж это в «J;ru» с женой ходит. Сюда, брат, все по отдельности ходят ; и жёны, и мужья или ты не местный?
– Я, что? Мы из Таллинна, первый раз здесь.
– Тогда всё ясно. Поясняю, для пионеров «Если уж пришёл с женой в этот ресторан, то не оставляй её ни на минуту, дабы чего не вышло». Уяснил правду жизни?
– Да, всё понятно, – нехотя подтвердил Степан.
Манишевич повернулся к своим.
– Всё, мужики, цирк закрыт. По техническим причинам мордобой переносится до следующего  раза. Давайте гулять дальше. А ты, красавчик, – теперь Юрий Михайлович обратился к Картавину, – собирайся, поедешь домой. Хватит на сегодня приключений.
Толпа зевак, так же как и «противников» быстро растворилась за столиками. Картавин побрёл к столу, что бы выпить «на ход ноги», Надежда под восхищёнными взглядами мужчин и укоризненным взором супруга чувствовала себя «не в своей тарелке» и только Вера – девушка в жутко коротком мини и оголённой спиной пока оставалась без любви и участия в этот прекрасный вечер.
                6
Дербенёв, будучи назначенным за безопасную посадку Картавина в таксомотор, спускался по лестнице ресторана, придерживая набравшегося «по самую ватерлинию» товарища.
А как не набраться? Ведь сколько всего хорошего было сказано и, за всё надо выпить. Сначала пили «на ход ноги», потом «по стременной», после ; «на посошок», не забыли и «на коня», а затем просто пили…
Лейтенанты  медленно двигались в толчее желающих покинуть ресторан. Многие посетители  отправлялись домой именно сейчас, после двадцати двух часов вечера, когда официально заканчивалась музыкальная программа и наступало «съёмное» время. Время, когда наметившиеся в процессе многостороннего ресторанного общения особи обоих полов пытаются найти себе пару, хотя бы на ночь.
Впереди мелькнула оголённая спина и чёрная мини юбка. Засыпающий на ходу, Картавин внезапно встрепенулся, из последних сил пытаясь вспомнить, где это он уже видел. В туманном сознании подводника мелькнула неуправляемая мысль: «Вера, Надежда, л-ю-б-о-вь…». Девушка в мини продвигалась на выход, с каждым шагом превращаясь в мираж.
– Вера, вы куда? – окликнул её Картавин и попытался вырваться из цепких рук Дербенёва.
– Домой, а куда же ещё. Вы ведь меня никуда не зовёте…
– Как домой, прямо сейчас, ночью? – не сообразил Картавин.
– Ну, да сейчас, а когда же ещё? – ответила девушка.
– В Та-л-л-и-н-н? – глаза новоявленного ухажёра округлились от недоумения.
– Вот ещё. Я в Лиепае живу. Это мои друзья из Таллинна.
Картавин заметно повеселел и даже расправил плечи.
– А разрешите я вас провожу? – галантно предложил он.
– Провожайте, разрешаю. Если, конечно, вы в состоянии самостоятельно добраться до такси.
– Что вы такое говорите? Мы, подводники, просто рождены быть галантными кавалерами. Правда, тёзка? – Картавин умоляюще посмотрел на Дербенёва.
– Правда, правда, – не придавая значения словам, согласился тот.
Видя обоюдное согласие на спаривание, Дербенёву ничего не оставалось как поймать такси и, усадив неугомонную парочку в машину, перекреститься.
                7
По возвращении к столу Дербенёв не стал выдавать «военную тайну» о том, куда и с кем Картавин уехал на такси …
Ночью Картавин в казарму не вернулся. И утром тоже. Около шести утра Жарков поднялся на пирс, чтобы проверить верхнюю вахту подводной лодки. Лёгкий морозец, слишком ранний для этой поры, пощипывал щёки. Мелкие лужицы на причале сковало коркой льда. Где-то на востоке, там, за деревьями и домами по улице Яна Райниса (Raina iela) небо раскрасилось багрянцем восходящего солнца. Наступал новый день. Вместе с ним приходили новые желания и новые мысли, чаще всего очень воскресные.
Юрий закурил и, предвкушая, как они с Санькой Картавиным «погуляют» под «Белую лошадь», принялся размышлять: «Не пришёл спать ни на лодку, ни в казарму ; значит всё срослось, – подумал Жарков, – иначе и быть не может, ему ведь «по-гражданке» домой  нельзя  ; жена зашибёт, а рука у неё тяжёлая. Да и мне достанется, что одежду предоставил…»
Не появился Картавин и днём на лодке, и после смены Жаркова с дежурства не пришёл, хотя обещал. И только в понедельник, за пять минут до подъёма флага лейтенант Картавин предстал экипажу во всей видимой красе. Щёки исцарапаны, во весь лоб ссадина, под левым глазом огромный синяк с кровоподтёком.
– Что случилось на этот раз? – с металлом в голосе спросил Чуйков, когда на пирсе остались только офицеры.
– Я только утром, вчера домой пришёл, – робко ответил лейтенант опуская голову.
– И где мы ночевали? – сурово спросил старпом.
– Вот также и жена спросила, только сначала скалкой заехала по физиономии…
– А потом?  – допрос с пристрастием продолжил Манишевич.
– А потом чугунной сковородкой. Я упал. Она всё бросила и давай меня по щекам хлестать.
–Чем? – с сочувствием спросил замполит.
– Руками, – с ужасом в глазах произнёс Картавин, – а на пальцах у неё маникюр и ногти что лезвия. Хлестала пока кровью не умылся.
– И всё это только за то, что пришёл утром?  – удивился Жарков.
–  Нет, не только…– ответил Картавин.
– Так за что же? – переспросил Жарков.
– Я босиком пришёл…
– Как босиком, а где мои ботинки? – удивился Юрий.
Картавин виновато посмотрел на Жаркова, но продолжил:
– У меня их украли…
– Где украли? – хором спросили офицеры.
– Понимаете… В такси я уснул и меня… высадили на остановке. – Картавин умышленно не стал уточнять, кто его высадил, чтобы не предать Дербенёва, хранившего тайну того вечернего отъезда. – Очень хотелось спать. Автобусы ночью, как известно, не ходят, такси не было, и я решил прилечь. Ну, подождать транспорт и отдохнуть немного. Снял куртку, положил её под голову, чтоб мягче лежалось… голове.  Ботинки поставил под скамейку, как сейчас помню.
– Ты, что, идиот? –  ужаснулся Жарков.
– Не знаю, наверное, нет. Хотя… – запнувшись, Картавин продолжил повествование. – В тот момент и в том состоянии мне показалось, что я уже пришёл, в смысле домой… и надо раздеться.
– Ты не пришёл, ты приехал!  – в сердцах бросил Жарков и сплюнул, а Картавин всё продолжал.
– Проснулся я с рассветом, от какого-то шума. Кругом люди разные снуют. Автобусы ходят. А один огромный такой, жёлтый, стоит прямо на остановке и люди туда-сюда, туда-сюда входят и выходят. Очень холодно было, а Юркиных куртки, ботинок и часов уже не было. Вот я и пошёл домой, не идти же мне босиком и в рубашке по гололёду в казарму…
Картавин замолчал и с надеждой, как побитая собака на хозяина, посмотрел на своих товарищей.
 – Логично, только что будем делать с этим чудом, товарищи офицеры? – Чуйков посмотрел на подчинённых, ожидая услышать их мнение.
Все молчали. Тогда командир обратился к Дербенёву.
– А скажи-ка, штурман, что ты думаешь по поводу случившегося?  Как бы ты поступил на моём месте?
– Мне до вашего места, товарищ командир, даже если стану на плечи штурману не дотянуться, – стесняясь, ответил Дербенёв.
– И всё же! – Чуйков настаивал на ответе.
Дербенёв собрался с духом и вынес вердикт:
 – Ущерб, нанесённый  Жаркову возместить в полном объёме.    С женой помириться любым способом и ...  – Дербенёв остановился, не зная, что говорить дальше.
– На ближайшем партийном собрании рассмотреть поведение молодого коммуниста Картавина со всеми вытекающими последствиями, – продолжил замполит.
– И на год лишить права участвовать во всех офицерских мероприятиях, за исключением турнира по шахматам и спартакиады соединения по зимним видам спорта, – добавил старпом.
– Утверждаю! – завершил командир.
Вечером того же дня все офицеры, возглавляемые старшим помощником приложились к «Белой лошади», безропотно выставленной Картавиным в качестве объекта мирового соглашения. Правда в обязанности самого Картавина входил только розлив и созерцание происходящего.

Часть вторая

Неважно  кто ты, сотый раз  идущий под волну
Иль молодой матрос, впервые покоряющий глубины,
Перед отцом небесным все равны, все у судьбы в плену,
Перед победой и пред гибелью едины.
                Автор

X.  ПЕРВЫЙ ПОХОД
                1.
Довольно быстро пролетел предпоходовый  период, и настало время выхода в море на боевую службу. Как бы ни было жаль расставаться с берегом, суровая правда подводной службы, заключавшаяся в простом слове «надо», снова взяла верх и всякие сопливые всхлипывания по этому поводу здесь неуместны.
Прошло всего  три месяца как лейтенант Дербенёв прибыл на лодку, всего месяц как сдал на допуск к самостоятельному управлению группой, но какие это  были месяцы? За этот короткий период из юного желторотого птенца стал формироваться подводник, причём подводник с характером ; офицер, который умеет не только самостоятельно мыслить, но и принимать решения, не боясь ответственности за них.
Первый автономный поход в качестве штатного члена экипажа сильно отличается от того далёкого похода на опытовую боевую службу, в котором Дербенёв участвовал ещё курсантом, но опыт штурманской службы, полученный тогда, сейчас был очень важен для Александра, так как другого у него  пока не было.
В кратчайшие сроки «откатав» все положенные курсовые задачи,  Б-224 вышла в море для решения задач боевого патрулирования в непростых условиях Северного и Норвежского морей. В разгаре был период осенне-зимних штормов, которыми так славится северная Атлантика. Именно это обстоятельство меньше всего радовало экипаж, поскольку «бить зарядку батареи»  в таких  условиях ; удовольствие не из приятных. А если учесть, что лодка во время всплытия какое-то время находится в позиционном положении, когда над водой видно только ограждение рубки, то становится понятным, почему приятного в этом мало.
Нельзя сказать, что начавшийся поход был чем-то новым для труженицы «Джульетты» , но с Балтийского моря в столь ответственный поход она вышла впервые. Впервые после перебазирования из Ура – губы, что на севере Кольского полуострова, в Новую гавань на Балтике ей предстояло проверить свои силы в вооружённом противостоянии с вероятным противником. Причём неоднократно и не виртуально, а фактически и в течение нескольких месяцев. По решению командования ВМФ СССР именно этой лодке выпала честь стать первопроходцем по освоению нового морского театра возможных военных действий. Ранее на Балтике лодки данного типа не базировались, и теперь внимание к этому походу было приковано не только руководства ВМФ СССР, но и командования ОВМС стран ; членов НАТО.
Ещё вчера Дербенёв бегал по штабу с зачётным листом и переживал за каждую выставленную в нём оценку, а теперь оценки ставила сама жизнь и ни где-то на бумаге, а в самой судьбе. Новая самостоятельная и очень ответственная  работа теперь была его главным экзаменатором в походе. По итогам этой работы станет ясно, насколько молодой лейтенант готов называться полноценным членом экипажа.
– Штурман, не спать. – Чуйков протиснулся сквозь узкую дверь штурманской рубки и припал к карте. – Справа пять визуально виден навигационный знак «Мён юго-восточный». Ты готов к работе?
– Так точно, товарищ командир, готов. Только что на РЛС распознал мысы Аркона и Дарнбуш. – Дербенёв вытянулся, приняв строевую стойку.
– Да ты не солдафонствуй, Александр Николаевич, не на крейсере «Октябрьская революция». Лучше покажи планшет пролива Кадет ; Реннен.
Дербенёв взял планшет с диванчика и разложил перед командиром. Чуйков измерителем сделал несколько «шагов» по водной глади пролива и обратился к Дербенёву:
– За пятьдесят кабельтов до этого места, – командир карандашом прочертил линию в районе рифа Гедсер – Рев, – доложить на мостик. Остальное по инструкции: «тревога» там и прочее, понял?
– Понял, Владимир Артемьевич…
Командир удивлённо посмотрел на штурманёнка и улыбнулся чему-то своему.
– Ну, просто схватываешь на лету.
– Так ведь не на крейсере. – Дербенёв тоже улыбнулся, глядя на выходящего из рубки командира.
– На крейсере, штурман, на крейсере. Только на подводном. В этом вся разница.
                2
Первые две недели подводного плавания с периодическими всплытиями на заряд аккумуляторной батареи и приём информации с берега ничем особенным не отметились. В районах всплытия, как правило, было чисто от целей. Погода показывала неблагоприятный нрав, чаще штормовой. Господа из НАТО не утруждали себя потугами в столь скверных условиях выгонять ударные или противолодочные силы из своих уютных насиженных мест. Единственным нарушителем спокойствия в районе патрулирования оставался самолёт               «Орион ; Р3С»  ВМС Норвегии, «утюживший» зону ответственности с постоянной периодичностью, невзирая на морось в небе и кашу на море, но здесь союзником Б-224 была низкая девятибалльная облачность и очень плохая видимость. Цели, которые командир лодки обнаруживал визуально на каждом всплытии, большей частью принадлежали семейству тружеников моря. Рыболовные сейнеры, которых стихия застала в море, группировались целыми флотилиями, пережидая непогоду, чтобы потом, как стихнет, сразу ринуться на поиск добычи.
Экипаж за короткое время  полностью адаптировался к новым условиям обитания ; размеренному и практически неизменному ритму автономного плавания. Вахтенные офицеры вошли во вкус управления сменами и кораблём. Единственное, что немного напрягало всех в этом походе, так это присутствие на борту заместителя командира дивизии подводных лодок.
Воспитанный в лучших флотских традициях, очень образованный и интеллигентный,  Владимир Андреевич Денисенков отличался крайне обострённым чувством долга. Наверное поэтому, не успев спуститься в центральный пост, ещё там у причала, перед самым выходом в море, он настоял, чтобы Чуйков расписал  его на командирскую вахту. С тех пор Дербенёв, будучи вахтенным штурманом, всегда  попадал  в смену именно с ним. Вот и сегодня перед всплытием на пополнение запасов воздуха и заряд АБ  Денисенков зашёл к вахтенному штурману, чтобы уточнить прогноз.
– Как там с погодой? – поинтересовался заместитель командира дивизии, кивком головы показывая наверх, как будто Дербенёв мог видеть сквозь толщу воды.
– С учётом долгосрочного прогноза и принятых навигационных предупреждений, товарищ капитан первого ранга, по нашему району море баллов пять, не меньше. Причём вот здесь, сказано, что… – Александр открыл журнал принятых сообщений о гидрометоусловиях и зачитал дословно – «…во второй половине дня ветер ожидается северных с переходом на северо-западные направления силой 17-20 м\с с дальнейшим усилением в порывах до  22 – 25 м\с, волнение моря 5 –  6 баллов».
– Весело…  Но это же прогноз только на вторую половину дня, а сейчас уже ночь? – уточнил Денисенков.
– Картинка, которая вырисовывается по имеемому прогнозу, и анализ активности циклонической деятельности, характерной для данного района в данный период года,  основанный на многолетних наблюдениях, позволяет предположить, что ветер будет скорее западным, чем северным или северо-западным.
– И каким курсом главный гидрометеоролог Б-224 предлагает всплывать? – Денисенков посмотрел на карту, чтобы определиться по месту.
– Исходя из вышеизложенного, я рекомендовал бы курс всплытия  в секторе 255 ; 285 градусов.
– Предлагаешь или рекомендуешь? – переспросил командир дивизии.
– Рекомендую, – уверенно ответил Дербенёв.
– А почему не «предлагаю», – нарочно, как бы не замечая разницы, уточнил Денисенков.
– Потому что я штурман и мои расчёты научно обоснованы, следовательно: не требуют утверждения старшим начальником, как это бывает в случае с предложениями.
 – Во загнул, просто заслушаешься. – Это где ж так скрупулёзно учат штурманскому делу?  – заместитель командира дивизии готов был рассмеяться, глядя на гордое и по-мальчишески озорное выражение лица юного лейтенанта.
– В Каспийском училище! – без промедления и тени лукавства ответил Александр.
– Ну что ж, товарищ вахтенный штурман, всплывём и проверим достоверность твоих научных изысканий.
Денисенков выглянул из штурманской рубки в центральный пост и, обращаясь к вахтенному офицеру, скомандовал:
– Учебная тревога. Приготовиться к всплытию на заряд аккумуляторной батареи…
                3
Ночь встречала подводников сильным волнением, которое чувствовалось даже на глубине 40 метров, а под перископом на глубине 10 метров и вовсе то нос, то корму периодически выбрасывало на поверхность.
Чуйкову не удалось через окуляр перископа разглядеть фактические гидрометеоусловия, и он продиктовал для записи в вахтенный журнал погоду, которая была получена сейчас, в сеанс связи. Ещё раз осмотрев горизонт визуально, насколько это было возможно, выслушав доклад от радиометристов и радиоразведчиков об отсутствии целей по результатам пассивного радионаблюдения, Чуйков приказал боцману всплывать курсом 350 градусов.
– Владимир Артемьевич, – Денисенков, одетый в меховую куртку-«канадку» подошёл ближе к открывшемуся люку в боевую рубку  и негромко напомнил, – штурман рекомендовал курс всплытия западных направлений.
– Помню, – ответил Чуйков, – но штурман пока не видел последнее сообщение о погоде, а мне его уже доложили…
– Что ж, тебе видней, – согласился замкомдива, поднимаясь за Чуйковым наверх по трапу.
– Продуть концевые цистерны главного балласта, – скомандовал из боевой рубки командир и направился открывать верхний рубочный люк.
 Как только  в трубопроводах высокого давления стих шум вырывающегося из баллонов воздуха и лодку стало валять с борта на борт в объятиях волн Чуйков повернул кремальеру и взялся за ручку люка. Защёлка на замке сработала, и командиру осталось только открыть сам люк. Навалившись всем телом, Чуйков попытался поднять его, но с первого раза это не удалось. Не удалось и со второго. Командир слышал, как там, за люком, волны перекатываются через ограждение рубки, как  беснуется штормовой ветер, пытаясь загнать лодку обратно в морскую пучину, но выбраться из прочного корпуса пока не получалось. Чуйков навалился ещё раз, но люк по-прежнему «упорствовал» и не хотел поддаваться. Командир застыл в позе Атланта. Казалось, железо «специально» закисло и «умышленно» не хотело открываться, несмотря на регулярное проворачивание и смазывание. Денисенков, стоявший на трапе ниже Чуйкова, предложил свою помощь. На что командир промолчал, предпринимая очередную попытку. Он изловчился, прижался плечом к люку и, собравшись из последних сил, нажал на него ещё раз, издавая при этом страшные звуки, похожие на крики борцов сумо. Немного «поартачась», люк скрипнул и всё же поддался. Медленно начав открываться, он очень быстро откинулся назад.
В лодку со стоном ворвался свежий воздух, а вместе с ним и необузданная стихия моря. Командир не успел даже показаться из люка, не сделал и шагу по трапу, как в левый борт ударила очередная волна. Она была такой огромной, а удар такой сильный, что вода в считанные секунды заполнила всё межбортное пространство и хлынула в центральный пост через только что открывшуюся шахту верхнего рубочного люка. Не выдержав образовавшегося водоворота, сорвались и полетели вниз и командир лодки, и его начальник. В центральный пост они упали вместе ; заместитель командира дивизии, на плечах которого сидел командир лодки, а следом, как в гигантскую водопроводную трубу, устремились тонны солёной морской воды. Лодка сильно накренилась на правый борт и на некоторое время замерла в таком «неудобном» положении, как будто какая-то неизвестная сила удерживала её в этой страшной позе.
– Аварийная тревога. Поступление воды в центральный пост… – закричал Чуйков, как только оказался на палубе.
По корабельной трансляции и аварийному телефону команду продублировали в отсеки, звуковая сигнализация не сработала…
– В чём дело, почему не работает ревун? – закричал Чуйков. – Правый средний вперёд. Лево на борт. Ложиться на курс 270 градусов. Задраить верхний рубочный люк. Поднять перископы. Вахтенный офицер, вести наблюдение за надводной обстановкой через зенитный перископ.
– Товарищ командир,  – раздался голос боцмана, – руль прямо, не управляется ни от судовой, ни от рулевой систем гидравлики, прошу разрешения перейти на резервное управление из восьмого отсека.
Вслед за ним доложил штурман Башмакин:
– Аварийно остановлен навигационный комплекс. Отключилось всё электропитание. Отсутствует трансляция курса по всему кораблю, не передаются показания искусственного азимута и искусственного горизонта на ракетный комплекс. Применение ракетного оружия невозможно.
Лодку качнуло ещё раз, правда с меньшей силой, через открытый люк снова хлынула вода.
– Да закроет этот люк кто нибудь сегодня?  – Чуйков ухватился за поручни трапа перед штурманской рубкой. – Штурман, править по магнитному компасу. Вахтенный офицер, перейти на управление вертикальным рулём из восьмого. Механик, доложить обстановку.
В центральном посту появился чёрный дым, сопровождаемый запахом гари. На средней палубе послышался шум бегающих людей, а через секунду Картавин уже кричал снизу:
 – Аварийная тревога! Пожар в агрегатной центрального поста, горят  автоматические переключатели сети и агрегаты питания № 1 и     № 2.
Старший механик бросился вниз. Чуйков застыл над входом на среднюю палубу, откуда клубился дым.
– Ну что там, бойцы? – прокричал он.
Через минуту-другую в проёме появился Арипов. Сняв портативное дыхательное устройство, механик доложил:
– Товарищ командир, пожар, вызванный коротким замыканием от попадания забортной воды, ликвидирован, но все агрегаты четвёртого отсека вышли из строя, их просто залило водой. Залиты часть штурманских приборов и аппаратуры связи, обесточен ГОН , по той же причине, в трюм принято не меньше восьми тонн воды, сейчас на откачку работает только помпа. В таких условиях погружаться не можем.
– Что предлагаешь?
– Предлагаю первым делом восстановить работоспособность агрегатов питания,  обеспечивающих связь, курсоуказание и применение оружия.
– Согласен. Хотя другого нам и не остаётся. Сколько понадобится времени?
Арипов задумался.
– Не меньше четырёх часов, а с учётом заряда АБ может быть и больше, – старший механик поднялся в центральный пост.
– Больше не получится, дальше наступит рассвет, а вместе с ним ; потеря скрытности со всеми вытекающими последствиями.
– Предлагаю электропитание навигационного и ракетного комплексов обеспечить от одного агрегата «АПО ; 20/50»  № 3 по нештатной схеме.
 – Давай, Михаил Александрович, действуй, времени крайне мало…
Чуйков и Арипов доложили обстановку, сложившуюся в результате пожара, заместителю командира дивизии, всё это время находившемуся здесь же в центральном посту.
– Вы не доложили главного! – Денисенков строго посмотрел на подчинённых. – Что с людьми там, на средней палубе?
– Жертв нет! Картавин и штурманский электрик Лемешев получили лёгкие ожоги конечностей во время борьбы с пожаром. Использовано девять, – Арипов посмотрел на своё дыхательное устройство, – точнее десять портативных дыхательных устройств   ПДУ-2.
– Хорошо, пусть врач осмотрит всех и доложит мне о состоянии здоровья пострадавших, особенно матроса Лемешева.
Денисенков приказал записать о случившемся в вахтенный журнал и направился на среднюю палубу. Экипаж приступил к ликвидации последствий столь неудачного всплытия.
Через несколько минут лодка легла на заданный курс, выбранный командиром. Против волны  бортовая качка стала значительно меньше, правда и на встречной волне вода всё же перекатывалась через надстройку. Поэтому командир принял решение люк не отдраивать.
Для несения ходовой вахты вахтенный офицер помимо меховой кожаной куртки и таких же штанов облачался в прорезиненный комплект химзащиты и пристёгивался поясом со стальной цепью к ограждению рубки, чтобы не оказаться за бортом. Его дублировал второй вахтенный офицер, который нёс вахту на командирском перископе в боевой рубке. В силу того, что АНС  «Лира» по-прежнему была обесточена, командир предоставил зенитный перископ в распоряжение штурманов для определения места по звёздам, которых на небе в эту ночь практически не наблюдалось. В разрывах тяжёлых свинцовых облаков периодически появлялась Луна – вечная спутница влюблённых, но от одинокого светила толку было мало и штурмана  налегали на определение места по данным космических спутников, которые, к сожалению навигаторов,  в зоне видимости появлялись не часто.
Очередной раз подойдя к перископу, Дербенёв вдруг увидел между волнами какие-то огоньки.
– Товарищ командир. Наблюдаю группу судов по пеленгу 260 градусов…– доложил Дербенёв,   продолжая осматривать небосвод.
– Кого там леший носит в такую погоду? – возмутился Чуйков и направился в боевую рубку.
Пока командир поднимался, Гончар – вахтенный офицер в боевой рубке ; тоже обнаружил суда. Рыболовные сейнеры количеством три единицы, так же как и Б-224 боролись с непогодой несколько в стороне  от лодки на дистанции около четырёх – пяти миль.
– Штурман, – Чуйков нажал тангетку переговорного устройства, – вправо можем подвернуть, градусов тридцать?
– Можем влево, товарищ командир. Ветер меняется влево, и мы за ним, а вправо нежелательно, усилится бортовая качка и заливаемость мостика.
 – Влево мы на рыбаков пойдём и скоро будем вместе с ними рыбу ловить. – уточнил Чуйков.
– А почему бы и нет, товарищ командир… – в разговор вклинился боцман. – На перископ цепляем переноску, включаем носовой якорный и бортовые огни, получаем средний рыболовецкий траулер. Гуляй ; не хочу, только близко не подходить.
– Слушай, старый хрыч, а ведь может и получиться. – Согласился командир. – Давай бегом готовь переноску и удлинитель, только снабди её снизу щитком, чтобы наш корпус не освещала.
                4
Ровно шесть часов лодка оставалась на поверхности взбунтовавшегося океана, и ровно шесть часов весь экипаж боролся за свою  «Джульетту». За это время лодка оказалась в окружении не только ранее обнаруженных рыболовных судов, но и других, присоединившихся «на огонёк». Медленно, но уверенно наступало утро. Какими бы яркими ни были огни ночью, днём их всё равно не видно. И если час назад по этим огням  лодку можно было принять за небольшое судно,  барахтающееся в ночи, то с рассветом всё становилось на свои места. Пришлось вахтенного офицера с мостика убрать в боевую рубку, а лодку погрузить в позиционное положение. Таким образом, иногда между волн появлялось ограждение рубки, что издали можно было принять за небольшой сейнер… 
Спасибо старшему помощнику ; «шила»  в эту ночь никому не жалели. Спиртом пропитались и пропахли не только контактные узлы АПС , агрегатов и других узлов, но, казалось, и мысли отдельных подводников. Иначе как можно объяснить, что к моменту погружения  лодки после заряда АБ в резервах отдельных команд и групп спирта не только не убавилось, но даже прибавилось всем на радость,  за исключением старпома, заведовавшего столь востребованным «продуктом».

XI.  САМЕЦ
                1
Конец декабря 1982 года выдался сырым и непроглядно-туманным. Лиепая встречала подводников тающим снегом и серым небом. Тридцать двое суток первого похода после перебазирования подводной лодки с Северного на Балтийский флот пролетели довольно быстро, можно сказать даже очень быстро, поскольку до настоящего времени на столь короткий период офицеры и мичманы в автономку ещё не ходили. Обычное плавание для экипажей «Джульетт» длится около полугода, а  «Фокстротов»  ; до года и более.
Портальный кран на сорок шестом причале замер вместе с выстроившимися для встречи экипажами соединения и членами семей. Издали казалось, что он даже присел, низко опустив свою голову из-под туч. Стальной исполин пристально всматривался в лица подводников, как бы пересчитывая и проверяя: все ли вернулись из похода?
Б-224 возвращалась к ставшим родными прибалтийским берегам без потерь. Позади остались не только три тысячи штормовых миль Северного и Норвежского морей, но и беспокойные, мелководные Балтийские проливы, которые почти вслепую «на брюхе» проползла она при возвращении домой.
Когда борт лодки мягко коснулся причала, Дербенёв с удовольствием заполнял последние клеточки отчёта о походе. Подытоживая основные показатели плавания и предвкушая встречу с любимой, он даже забыл о том, что впереди предстоит тянуть жребий из шапки «по-кругу», чтобы выяснить, кому дежурить по лодке сегодня ; в день прихода, а кому завтра… Для него всё это было вторично, главное то, что поход завершён. Первое серьёзное испытание пройдено. Теперь в его жизни всё будет по-другому, не как раньше. Теперь он настоящий подводник, конечно ещё не «морской волк», но уже и не «зелень подкильная». Во всяком случае, ничем не хуже толстяка Васьки, возгордившегося собственной персоной уже через тридцать суток лежания на грунте у острова Саарема.
Как только ошвартовались, подали трап, Чуйков спустился на причал и доложил командиру эскадры об успешном завершении похода, выполнении всех поставленных задач и готовности экипажа выполнить любые другие задания Родины. Заместитель командира дивизии всё это время стоял на надстройке и только после рапорта Чуйкова вместе с прикомандированными флагманскими специалистами направился на причальную стенку. Таковы традиции флота.
На лодке сыграли «Большой сбор», экипаж построился на причале. Начался торжественный митинг. Дербенёв, ничего не слыша от волнения, всматривался в толпу, где находились встречающие жёны, дети, родители и пытался отыскать свою Татьяну. Командиру вручили поросёнка, второго принял замполит. Такова традиция: один ; офицерам и мичманам, другой ; матросам и старшинам. Не обращая внимания на происходящее вокруг, Дербенёв всё всматривался и всматривался в лица встречающих и никак не мог разглядеть среди них своих самых родных людей на Земле…
После митинга экипажу разрешили в течение 10 ; 15 минут пообщаться с родными и близкими. Как выяснилось, кроме Дербенёва не встречали ещё Картавина, Башмакина и Жаркова.
Жребий из шапки, к радости Дербенёва, сегодня достался Башмакину, и друзья, которых никто не встречал, решили направиться в ресторан. При этом  Александр принципиально отказался идти в ресторан через пивной бар (тоже в некотором роде традиция) и, не найдя понимания среди товарищей, отправился на переговорный пункт, чтобы хоть голос любимой услышать. Ждать пришлось не долго ; около получаса. Как только Дербенёва пригласили в кабину для переговоров, он с нетерпением припал к трубке и почти простонал: «Тата». Так, любя, он называл свою Татьяну. Но и здесь, также как и на причале, Александра ждало разочарование. От тестя он узнал, что Татьяны сейчас в институте, сдаёт последнюю перед госэкзаменами сессию, а дочка Люся немного приболела. В сложившихся условиях на семейном совете во главе с тёщей было решено всем оставаться в Черкассах и не ехать в Лиепаю, как предлагал тесть.
«Странно как-то всё выходит, ; подумал Дербенёв, ; а у Татьяны мнение кто-то спрашивал или это не обязательно?».
«Вдоволь» пообщавшись с «папой», а затем и с «мамой», которая за всех всё решила, Дербенёв отправился ужинать, но не в ресторан, к друзьям по несчастью, а в  молодёжное кафе «Кая».
У входа толпилась молодёжь ; вечером здесь всегда многолюдно. Невзирая на то, что  войти в кафе можно только по контрамаркам, которых никогда не хватает на всех желающих посетить данное заведение, люди не расходились, наивно полагаясь на «счастливый случай». Но из любой ситуации всегда можно найти выход. И подводники его нашли. Вместо дефицитных карточек в таких случаях они успешно использовали советский «червонец». Всё гениальное просто: выкрикивая для толпы и охранника заветное слово «контрамарка» подводник пробивался к входу, подняв руку с банкнотой, зажатой в кулаке над головой. Подойдя к двери, он ловко прижимал ладонь к стеклу так, чтобы на многократно свёрнутом десятирублёвике был виден профиль Владимира Ульянова-Ленина. Ещё ни разу не было случая, чтобы охранник заартачился и не подыграл в постановке данного спектакля.
Схема «взятия крепости» сработала и на этот раз. Миновав зевак ждущих свободную контрамарку и охранника получившего «своё», Дербенёв вошёл в кафе в сопровождении администратора. Объяснив последнему, что к ужину ждёт даму, занял столик «на двоих» у окна.
В кафе было уютно и весело. За тёмными массивными шторами не было видно зимы, слякоти, житейских проблем. То там, то здесь раздавался задорный девичий смех. Дербенёв осмотрелся по сторонам. У эстрады, где играла «живая» музыка,  группа молодых людей танцевала какой-то забавный танец про утят. Александр заметил, что в зале много девушек. За столиками на одного парня приходилось минимум две подружки, а за некоторыми сидели и вовсе только представители прекрасной половины человечества. А ещё он заметил, что кроме него военных в кафе не было.
Облачённый в парадный мундир и белоснежную рубашку, ворот которой почему-то стал слишком узким сегодня, Александр оказался объектом пристального внимания многих симпатичных девушек, которые нет, нет, да и постреливали глазками в его сторону. А  официантки и вовсе загадочно перешёптывались, глядя на пустующее весь вечер второе место за его столиком, но это место останется свободным до конца.
Обида проникла в душу лейтенанта. Непонятное, обострённое долгой разлукой, чувство досады не давало покоя. Он так сильно мечтал о встрече с любимой, так жаждал увидеть жену и дочь, что не мог понять: почему она - Татьяна, зная пусть приблизительно, но всё же, сроки их возвращения, не смогла досрочно сдать какой-то несчастный зачёт? Как легко она согласилась с мнением своей матери, а как же её собственное мнение, как чувства?
«Да вы эгоцентрик, Александр!» ; подумал о себе Дербенёв, отгоняя прочь вдруг захватившие его чувства. Немного выпив и пообвыкнув в новой обстановке, в которой нет места погружениям и всплытиям, астрономическим и прочим тревогам, Александр решил пригласить на танец высокую и стройную девушку, скучающую за столиком напротив, но кажется опоздал. К нему подошла официантка и подала небольшой клочок бумаги, развернув который, Дербенёв прочитал приглашение той самой девушки. Подняв глаза, Александр увидел искрящуюся счастьем улыбку незнакомки и согласился.
Перед уходом из кафе Дербенёв подозвал к себе официантку, чтобы рассчитаться, потом, несколько поразмыслив, добавил ещё три рубля и заказал музыкантам популярную песню «За тех, кто в море» известной и всеми любимой группы. Покидая зал, он ни разу не обернулся, а ведь вслед ему смотрели не одна пара удивлённых девичьих глаз.
                2
Наступило утро. Экипаж Б-224, как и многие другие, прибыл на причальную стенку для подъёма Военно-морского флага. На утреннем построении опять не оказалось Картавина. Старший помощник в гневе метался перед строем, то и дело поглядывая на часы.
; Ну и где эта жертва воздержания?  ; то ли самому себе, то ли начальнику РТС капитану третьего ранга Баскакову задал вопрос Манишевич, остановившись возле Дербенёва.
; Не могу знать, ; не выдержав паузы, ответили хором Дербенёв и Жарков, стоявшие рядом в строю.
 ; А я вас и не спрашиваю, – махнул рукой Юрий Михайлович, ; хотя в народе говорят «на воре и шапка горит», а ну колитесь, что знаете...
; Я, товарищ капитан третьего ранга,  ; начал Дербенёв, ; ничего не знаю, кроме того, что мы вместе ушли с лодки, а потом наши пути-дорожки разбежались. Лично я ходил на переговорный пункт…
; Ну а ты, что поведаешь мышь белая? – Манишевич упёрся колючим взглядом в бледно-зелёное после «вчерашнего» лицо Жаркова.
; Я, лично…Мы…сначала…  ; запинаясь, начал командир группы управления.
; Да мне твоё начало на х… не надо, ты мне с конца начни, где расстались и во сколько?
Жарков побледнел ещё сильнее.
  ; Ну, мы как обычно после пивного бара «Селга», через Матвеевича…
; А потом? – упуская подробности, уточнил старпом.
; А потом тёти хорошие подвернулись и мы, значит, согласились…
; Так кто кого уговаривал, вы их или они вас? – опять переспросил Манишевич.
; Они нас! – гордо ответил Жарков и даже немного порозовел, «в картинках» вспоминая события прошлого вечера.
; Полагаю, к тому времени вы так нализались, что даже «м-у-у» сказать не могли, а уж про съём и речи быть не могло, так? ; старший помощник с любопытством посмотрел в оживающие глаза подчинённого.
; Т-а-а-к, – нерешительно ответил Юрий, ; но…
; Но-о-о кобыле говорят, а ты ещё не запрягал. Так, что потом было? – старший помощник вконец разозлился, но, всё же взяв себя в руки, ненадолго успокоился.
; А потом мы взяли такси и поехали к ним на Клайпедас…
; И что?
; Да, в общем, ничего. Просто по ходу выяснилось, что одна из них мать, а другая дочь и обе без мужиков. Давно.
 ; И что из этого вышло, ты можешь поживее излагать? Подъём флага уже, а ты всё рожаешь, – не успокаивался Манишевич.
; Ничего, в общем, не вышло. Когда в бутылочку мне выпала мама на ночь я притворился настолько пьяным, что ушёл спать на кухню. Благо у них кухня проходная, а квартира двухкомнатная, заблудиться можно. Так я тихо, тихо через прихожую и слинял. Взял такси и на лодку от греха подальше…
; А Картавин? – старпом, кажется, был шокирован услышанным.
; А Санька остался. Он же с молодухой в другой комнате был, когда я свою бабушку в гостиной оставил. Ему в кайф…
Над кораблями прозвучали звуки горна, затем послышались сигналы точного времени, оповещающие Новую и Зимнюю гавани о времени подъёма флагов на кораблях. Ещё мгновение и для ратных тружеников моря начнётся новый рабочий день. А в это самое время откуда-то из-за забора, со стороны Воздушного моста, точнее, с пятидесятого причала, появился  Саша Картавин. Как ни в чём не бывало, ускоренным шагом и слегка прихрамывая на левую ногу, он  направился в лоно родного экипажа.
 Начальник РТС капитан третьего ранга Баскаков облегчённо вздохнул, заметив шествие «блудного сына». Правда, радость была недолгой, поскольку из-под шапки подчинённого даже с расстояния нескольких метров хорошо просматривался огромный синяк с кровоподтёком, занимавший всё пространство от левого уха до носа Картавина.
; И что на сей раз, ваше высокоблудлившество? – не без издёвки в голосе спросил старпом.
 ; Немного погуляли… ; лейтенант опустил глаза.
Чуйков приказал боцману вести экипаж на лодку, а сам остался с офицерами на «разбор полётов». Картавин повернулся к командиру, чтобы доложить о прибытии, но тот только махнул рукой.
; Вы поглядите на этого защитника Отечества, ; Чуйков окинул взглядом своих офицеров, как бы ища моральной поддержки, ; это же краса и гордость флота, надежда, можно сказать, и перспектива подводных сил. Ведь как приятно иметь таких подчинённых. Просто гордость распирает. То эти герои на лодке руки свои в огне жарят, то на берегу морды подставляют под совковые лопаты.
; Это не лопатой, ; еле слышно промямлил Картавин.
; А чем же? – не удержался Чуйков и замолчал в ожидании ответа.
; Советским энциклопедическим словарём…
; Ах, простите, это меняет дело. Мы все весьма польщены  начитанностью ваших новых знакомых. И как же вас угораздило среди ночи энциклопедию найти для столь удивительного применения?
Картавин замялся, но немного погодя всё же ответил:
; Сначала всё было хорошо. Я уединился с молодой особой в маленькой комнате. И мы успешно это… согрешили, а потом уснули. Или я уснул, не помню точно. Где-то после полуночи я проснулся и решил воды попить. Кухню в темноте, правда, еле нашёл. На обратном пути заглянул в гостиную и прилёг там на диване. Проснулся под утро от того, что меня кто-то любит, да так страстно, как - будто ничего и не было с вечера. Я, конечно, не очень был готов, но обрадовался, а после того как… снова уснул.
Картавин замолчал.
; А откуда же энциклопедия выпала? – не понял Чуйков.
; Из рук дочери потому, что я лёг спать с нею, а  проснулся с её мамой, – невозмутимо ответил Картавин под дружный смех товарищей. – Спасибо Юре! Он своим бегством спутал все карты. Гад…
               
XII.  ПОГУЛЯЛИ
                1
К сожалению, для Дербенёва  новогодние праздники прошли в одиночестве. Татьяна не приехала ни на Рождество, ни на старый Новый год, хотя сессию сдала ещё в день их возвращения из похода. Чтобы как-то помочь товарищам, особенно семейным,  Александр вызвался дежурить по лодке и на Новый год и на рождественские праздники, благо лодка опять готовилась в поход, на сей раз в Средиземное море, и снова проходила доковый ремонт. Дни текли одинаково монотонно, но быстро, что не могло не радовать Дербенёва, поскольку его любимая с дочкой наконец-то решили приехать к нему на пару недель. Александр очень надеялся, что День Советской Армии и Военно-Морского Флота они будут праздновать вместе.
Незаметно наступил февраль. В соседний док поставили новый комплект кораблей. Одним из которых была подводная лодка проекта 613 ; С-363, в народе известная как «Шведский комсомолец». Экипаж, да и сама лодка были хорошо знакомы Александру, ведь именно на ней он провёл два месяца стажировки, знаменательные тем, что после своего неудачного захода в шведскую военно-морскую базу Карлскруна, на лодке заменили командира, штурмана, механика, аннулировали все результаты сданных ранее курсовых задач. И тогда, во время стажировки Дербенёва, лодка отрабатывала их заново, а значит не «вылезала» из морей, что само собой сослужило добрую службу профессиональной подготовке будущего офицера-подводника.
Сейчас, как и тогда во время стажировки, лодкой командовал  капитан третьего  ранга Валерий Давыдов – молодой, но уже довольно опытный офицер и грамотный командир. Дербенёв решил обязательно повидаться со своим, ставшим ему совсем не чужим, экипажем. Особенно близко Дербенёв сошёлся во время своей стажировки с Борей Найдёновым, очень похожим своим характером и широтой души на актёра советского кино Андреева, Володей Ениным, замечательным товарищем и грамотным  инженером-механиком,  с Володей Першиным ; минёром, давшим ему, тогда ещё курсанту, первые уроки вахтенного мастерства, а также  замполитом Бесединым, с которым Александр чаще всего нёс ходовую вахту в надводном положении.
Но в данный момент его внимание привлёк другой корабль – малый противолодочный, стоявший на кильблоках по соседству с подводной лодкой С-363. Эти корабли иногда называли «мотоциклами» за дымящие по бортам трубы выхлопных коллекторов.
На борту корабля очень уверенно отдавал распоряжения до боли знакомый Дербенёву офицер – лейтенант Олег Мышкин, с которым они вместе проучились целых пять лет в Каспийском ВВМКУ им. С.М. Кирова. Александр сверху со стенки дока окликнул офицера. Им действительно оказался его товарищ по учёбе, к тому времени уже назначенный помощником командира и исполнявший на время докового ремонта обязанности командира корабля, поскольку штатный командир убыл в очередной отпуск, правда, ещё за прошлый год. Так повелось на флоте, что командиры кораблей уходят в отпуск чаще всего только во время ремонта, другой возможности нет.
Друзья встретились, обнялись. Олег пригласил Александра к себе в каюту «на чашку кофе» с таллиннским ликёром. Дербенёв с удовольствием принял приглашение.
; А, что, Александр, если ты дашь мне ключи от своей квартиры.  Постираться бы надо. На корабле, да ещё в доке нет никакой возможности. У тебя же в ванной все тридцать три возможности. Я справлюсь, пока ты будешь дежурить. Честное каспийское, всё будет в ажуре... – Мышкин лукаво, как-то по-детски  улыбнулся.
; Ну как тебе можно отказать? – согласился Дербенёв,  допивая кофе, ; только уговор: никаких баб! У меня супруга послезавтра прилетает с дочерью. Не дай Бог, чего найдут от твоих финтифлюшек, до конца дней не отмоюсь. А ключи отдашь мне утром, послезавтра, я как раз отпросился у командира, чтобы после дежурства сразу в аэропорт ехать.
; Согласен! – обрадовался Олег, провожая товарища. – Да и какие тётки? Я ведь тоже женат, понимаю…
                2
Ничем особенным не отмеченный  прошёл следующий день, а за ним неомрачённой ушла и ночь. Дербенёв, обрадовавшись вновь наступившему дню, сдал сменщику вахту и направился в соседний док, где по его разумению он должен был забрать ключи от своей квартиры у приятеля. К великому удивлению и огорчению  Александр своего товарища на корабле не нашёл, как впрочем не нашли товарища помощника командира и его подчинённые, причём ещё с подъёма флага.
Александр заволновался: «А не произошло ли что-нибудь непоправимое с его однокашником?».
Поскольку у Дербенёва совсем не оставалось времени на поиски загулявшего друга, он решил отправиться домой, благо второй комплект ключей от квартиры, которую Дербенёвы снимали, всегда хранился у соседей ; очень добропорядочной  латышской пары, поселившихся в доме на улице Алдару ещё при Улманисе.
«Ох, и задам же я тебе, гуляка» ; подумал Дербенёв, прыгая на заднюю площадку автобуса, уходящего в центр города с остановки «Тосмаре».
Почти пробежав несколько кварталов от улицы Круму до улицы Алдару, Дербенёв оказался в своём дворике. Какое-то нехорошее чувство овладело молодым человеком. Сразу захотелось выкурить сигарету.
Александр пошарил у себя по карманам и тут же вспомнил, что ещё на дежурстве перед подъёмом флага он выкурил последнюю «Элиту», а новых не купил.
«Жаль, ; подумал Дербенёв. ; Но делать нечего, до прилёта Татьяны оставалось всего три часа. Надо поторапливаться. Не до сигарет. Хотя…». Александр вспомнил, что на лестничной площадке, где иногда он покуривал с соседом, дядей Айваром, у него с прошлого раза заначена одна сигарета, когда соседка тётушка Зиле, поругав мужа за дым на лестничной клетке, оборвала их мирную беседу. «Ладно, разберёмся», ; подбодрил себя Дербенёв и шагнул в подъезд.
Сегодня, как и всегда, в парадной было тихо, чисто и уютно. Буквально взлетев на второй этаж, Александр позвонил в соседскую дверь. Вежливый, как лондонский полисмен, дядя Айвар не отрываясь от чтения утренней газеты, вынес Александру ключи, заметив при этом, что кто-то выбросил в мусорный контейнер протухшие яйца, а  запах слышен даже на площадке. Дербенёв тоже почувствовал запах протухших яиц, но почему-то со стороны своей квартиры.
Машинально протянув руку к общей пепельнице на лестнице, что вела на чердак, Александр достал из заначки ту самую заветную сигарету и бросил её в рот. Не найдя зажигалку в карманах Дербенёв открыл входную дверь квартиры и… ощутил сильный запах природного газа.
Ужасающая картина открылась перед его взором. Везде, начиная с прихожей, по коридору и дальше в квартире было разбросано чьё-то женское бельё, причём, чаще всего разорванное и даже со следами крови. Повсюду валялись окурки, пепел, осколки разбитых кофейных чашек и прочая домашняя утварь.
Затаив дыхание, Александр устремился на кухню. На плите усыпанной пеплом и залитой давно выкипевшим кофе застыла обгоревшая и сильно покорёженная алюминиевая кастрюля. Из потухших горелок свистал включенный на полную мощность газ. Дербенёв бросился к окну. Еще мгновение и окно раскрыто, холодный воздух стал замещать быстро уходящий из квартиры газ. Дербенёв выключил вентиль на газовой трубе. Несмотря на раскрытое окно дышать в квартире было нечем, Александр свесился из окна. Глубоко вдыхая свежий воздух, он пытался придти в себя. Неизвестное, но очень неприятное  чувство овладело лейтенантом.
«Что здесь произошло. Неужели убийство?» ; Александр вновь затаил дыхание и бросился на поиск ответа по квартире.
Обойдя все комнаты, Дербенёв ничего и никого не обнаружил. Кроме разбитой и разбросанной по углам посуды, «разграбленного» холодильника, разорванных и смятых постельных принадлежностей, а также сотен  разнокалиберных окурков, составляющих основной фон всех помещений, ничего особенно в глаза не бросалось. Не веря в реальность происходящего, но будучи в трезвом рассудке, Александр даже подумал, что всё увиденное – страшный сон и в реальности не может происходить, хотя бы потому, что Калигула  давно умер, а страшный суд ещё не наступил. Дербенёв  даже ущипнул себя за руку и, почувствовав боль, немного оживился. В квартире стало очень холодно, но запах газа ещё заполнял её пространство и Александр оставил окно открытым.
Когда мусорное ведро перестало вмещать собранные по квартире окурки, Дербенёв осмотрелся по сторонам. Со всех комнат на него смотрел Апокалипсис. Нервно взглянув на часы, Александр констатировал, что до прилёта любимой, а значит и до его погибели оставалось меньше двух часов. Лейтенант беспомощно сполз по стене на пол. То ли от газа, а может быть и от переживаний, ему стало плохо. Казалось всё кончено, нет, он даже был уверен, что конца света осталось не так уж долго ждать. И вот, когда всё надежды в светлое завтра оставили Дербенёва,  в прихожей раздался настойчивый звонок.
Александр еле добрался до входной двери. С трудом открыв её, он обнаружил на пороге Олега. Того самого «пропавшего» с ключами однокашника. Мышкин, как ни в чём не бывало, крутил на пальце ключи от квартиры и улыбался.
– Прости друг, что не встретил. Немного задержался, просто девушек провожал…
Слегка помятый, но холёный,  с гладко выбритой физиономией, как и подобает флотскому офицеру, Олег предложил Александру ключи от квартиры и откланялся. Дербенёва такой поворот событий явно не устраивал. Молниеносным броском тигра он настиг товарища на лестничной клетке и буквально втащил его в квартиру.
– Да ты что, сука, совсем белены объелся?  – придя в себя и еле сдерживая гнев, процедил сквозь зубы Александр. – Ты, скотина, врубаешься, что я по твоей милости чуть на воздух не взлетел вместе с этим домом? Через час здесь будет Татьяна, и что я ей покажу с дороги? Чем я объясню любимой женщине полную ванную твоих грязных портков и гору рваного обо…го женского  белья в придачу? – Дербенёв так сильно швырнул от себя Мышкина, что тот, потеряв равновесие, упал на пол. – Короче так: я уезжаю в аэропорт, а к нашему приезду, что бы здесь был дворец Тадж-Махал!
– А это какой дворец?  – жалобно простонал Олег, даже не пытаясь встать на ноги.
– Тот самый, который был сооружён на берегу реки Джамны, в двух километрах от города Агра. Который с 1526 по 1707 годы, наряду с Дели был столицей Могольской империи. Тот самый памятник-мавзолей, который повествует о нежной любви правителя из династии Великих Моголов к своей жене — красавице Мумтаз Махал, племяннице сильного и влиятельного царедворца при дворе индийского правителя, в девичестве — Арджуманад Бану Бегам. Понятно? – на одном дыхании почти скороговоркой выпалил Дербенёв.
– Кажется, да…– слабо соображая промямлил Олег,
– И чтобы холодильник был полон, а ванная пустой,  – на ходу прокричал Александр, спускаясь по лестнице. – На всё про всё у тебя максимум три часа…
– А если не успею? – тихо, скорее для себя, чем для Дербенёва, простонал Мышкин, вставая с пола.
– Тогда заказывай музыку, которую ты уже не услышишь. – бросил на ходу Александр выбегая из парадной на улицу.
               
XIII.  БЕЗ ПРАВА НА СХОД
                1
Двое суток семейной жизни Дербенёвых пролетели как две минуты. Забылись нелепости, даже переживания, бытовые проблемы отошли на второй план. Мышкин успешно справился с «поставленной задачей» и даже умудрился отыскать для Дербенёвой цветы к приезду. Правда, до сих пор неизвестно, куда он отправил целую ванную мокрого белья. Однако всё хорошее, как известно, однажды заканчивается, независимо от наших желаний.
Не успев за две ночи почувствовать себя женой и за два дня  хозяйкой в доме, Татьяна узнала, что Дербенёв опять собирается в море. Александр также не успел нарадоваться свиданием с любимой, не насытился общением с дочкой, этим маленьким белокурым ангелочком. Однако, в отличие от Татьяны, Александр понимал, что не только изменить ничего не может, но и рассказать не вправе о том, что очень скоро им вновь предстоит долгая разлука. Пока же его прикомандировали на чужую подводную лодку, выходящую в море для выполнения ракетных стрельб. Предстоял непродолжительный, но очень ответственный поход.
Вызвав лейтенанта на инструктаж, Чуйков акцентировал внимание Дербенёва на том, что очень скоро, после докования в ходе отработки задач, им также предстоят аналогичные стрельбы и не исключено, что они будут проводиться на приз Главнокомандующего ВМФ.
 – Тебе, штурман, по-прежнему следует набираться опыта. На тебя, не скрою, у меня имеются большие планы. Поэтому пока мы в доке, ты походишь в море с другими экипажами в качестве прикомандированного специалиста.
«Все нормальные люди пока лодка в доке с семьями живут, а я опять в море» – подумал Дербенёв, кивая головой и кисло улыбаясь в знак согласия с командиром.
– Ты не криви физиономию, я не стоматолог. У всех нормальных людей жёны живут с мужьями, а не так, как у некоторых: наездами прилетают на случку и быстро, быстро уматывают обратно, – почти дословно, прочитав мысли Дербенёва, добавил командир.
Дербенёв в недоумении поднял глаза.
– А Вы откуда знаете, о чём я подумал?
– А ты, что считаешь, я лейтенантом никогда не был? Вот так сразу командиром и капитаном второго ранга родился, в погонах и шапке с зелёным крабом?
Дербенёв улыбнулся, он даже готов был захохотать, но удержался.
– Так-то лучше, штурман, – улыбнулся в ответ и командир. – Да и стрельбы второй раз Москва разрешила проводить на Балтике, так что недолгими будут твои моря…
                2
«Правду говорят, что чужая семья ; потёмки. А чужая лодка это тоже семья, но не твоя», – подумал Дербенёв, возвращаясь в док после посещения экипажа, с которым сегодня в ночь предстоял выход в море. – «Как оно там будет на стрельбах? Многому ещё предстоит научиться по ходу дела…».
– Дербенёв, вы бы зашли ко мне на пять минут сегодня. – услышал за спиной голос замполита Александр, когда подошёл к трапу.
 – Товарищ капитан третьего ранга, а нельзя ли перенести мой визит на более поздний срок? Я только за личными вещами прибыл. Сегодня ухожу в море на восемьдесят первой, а хотелось бы ещё домой забежать…
– Нет нельзя! Комсомольские дела не терпят отлагательства. Или вы уже не секретарь комсомольской организации корабля?
– Да секретарь, секретарь, – махнул рукой Дербенёв, быстро спускаясь в лодку.
Маленький и неуклюжий Улитин за ним еле поспевал, но отставать не собирался.
– И возьмите с собой шкатулку с комсомольской документацией.
Дербенёв замер в  шахте люка, он кажется опешил от услышанного.
– Шкатулка у меня на базе. Там, в дивизии, в Новой гавани,  – робко произнёс лейтенант, поднимая голову к верху.
– Вот и привезите её мне на проверку сегодня не позднее 17 часов.
– Товарищ капитан третьего ранга, я физически не смогу этого сделать, поскольку сейчас убываю на известный вам экипаж согласно приказу командира дивизии.
– А вы постарайтесь, коммунист Дегтярёв. И не забудьте ; не позднее 17.00!
Дербенёв, внешне спокойный, внутри весь вскипел как раскалённый чайник. Грязно выругавшись «про себя» он спустился в гиропост и попросил Ивашникова привезти из береговой казармы злосчастную шкатулку замполиту, а сам, собрав необходимое, поймал такси и помчался домой, чтобы ещё раз, может быть на миг, но всё же увидеть своё любимое семейство.
К ужину Александр был уже на Б-181, а в 20.00 лодка, пройдя средние ворота гавани, вышла в море, чтобы к рассвету скрытно занять назначенный район учений.
На борту оказалось много прикомандированных офицеров различных штабов, управлений и служб флота. Кроме того, сразу несколько корабельных расчётов других лодок во главе со своими командирами готовились по очереди выполнять ракетные стрельбы, и для каждого расчёта, по замыслу командования, был назначен свой эпизод  учений. Шутка ли, теперь для отработки экипажей не надо было осуществлять ежегодный переход на Северный флот, что бы выполнить задачи, связанные с применением ракетного оружия. Второй год все задачи можно было отрабатывать в условиях театра Балтийского моря.
Заняв назначенную точку, лодка погрузилась на безопасную глубину и начала скрытный переход в район стрельб.  Отстоял положенную вахту и Дербенёв. Не найдя нигде свободного места, на отдых он направился во второй отсек, где  по имеющейся информации ещё не все места на палубе кают-компании офицеров были заняты. Для короткого ночлега пришлось приспособить несколько спасательных жилетов, предварительно надув их воздухом.
Впотьмах пробравшись под стол, Дербенёв наткнулся на отдыхавшего уже подводника.
– Ты кто? – поинтересовался Александр у соседа.
– Тень твоя, спи, леший, всего два часа до начала предстартовой подготовки, – ответил незнакомец.
– Жорка, Ткачёв, ты, что ли? – не успокоился Дербенёв.
– Да, я, чего тебе? Сказано, спи!
– Ну, ладно, я прикомандирован, но ты ведь штатный командир группы управления, а чего здесь развалился, а не в каюте?
– Спи, говорю! У нас на каждое койко-место по три прикомандированных… Не то, что лейтенанты, как мы с тобой, а махровые капитан-лейтенанты вон возле посудного шкафа сопят.
Дербенёв, можно сказать удовлетворившись полученным ответом, примостился между стойками обеденного стола, свернулся калачиком и наконец закрыл глаза. Что-то металлическое, покалывало в кармане и мешало уснуть. Александр засунул руку в карман и извлёк оттуда... ключ  от шкатулки с комсомольской документацией…
«Тьфу, ты» – возмутился он и уснул.
                3
На чужой лодке не сладко, но впереди участие родного корабля в состязании на лучший корабль в ВМФ, значит надо терпеть. Отстреляв за десять дней  учений весь боекомплект оружия, лодка получила распоряжение на заход в военно-морскую базу Балтийск. Дербенёв стоял на мостике и впервые в жизни участвовал в проводке подводной лодки за тралами при заходе в незнакомую ему базу.
– От чего такой счастливый, лейтенант? – не удержался от вопроса командир лодки, глядя на сияющее лицо Дербенёва.
– Белому дню и первому визуальному контакту с берегом за неделю, товарищ командир, а то всё ночь да ночь.
– Надолго ли? Сейчас ошвартуемся и набегут целыми стаями проверяющие, завтра в десять утра предварительный разбор учений и снова в море.
– Так у нас же целая ночь впереди, успеем подготовиться.
– Ты, пожалуй, успеешь…
– А куда же я денусь, товарищ командир, с подводной лодки? – не понял сарказма в голосе командира Дербенёв.
– В сеанс телеграмма пришла: «Лейтенант Дербенёв избран делегатом на XIX комсомольскую конференцию флота, которая состоятся завтра в Доме офицеров города Балтийска, начало в 14.00. Форма одежды повседневная» вот как!  А теперь радуйся!
Дербенёв не знал радоваться ему или огорчаться и поэтому промолчал.
Вечером, после успешно пройденной проверки прикомандированные старшие офицеры собрались в ресторан. Благо местная достопримечательность под названием «Золотой якорь» находился неподалёку, но в ходе подготовки выяснилось, что у помощника флагманского штурмана нет надлежащей для таких случаев формы одежды. Олег Георгиевич сначала огорчился, но потом вспомнил, что у него есть подчинённый по фамилии Дербенёв, который в аккурат приготовил форму одежды для участия в конференции, надо только погоны перешить...
– Не горюй, лейтенант, годковщину на флоте никто не отменял, а с меня причитается, – прокричал Гречихин, спускаясь по трапу, а погрустневший Дербенёв с завистью смотрел вслед сходящим на берег офицерам.
                4
И снова морские мили, и снова ночной фарватер, но теперь это заход в родной порт Лиепая. Пройдя около 160 миль, Б-181 возвращалась домой. Штатный командир ЭНГ лейтенант Гавриш находился в штурманской рубке и отслеживал местоположение лодки на фарватере по техническим средствам навигации, а Дербенёву соизволением помощника флагманского штурмана дивизии было разрешено находиться на мостике вместе с опытными штурманами и даже исполнять роль старшего штурмана на заходе. Александр не однажды отрабатывал подобные действия на своём корабле, но сейчас «на людях» всё же немного волновался.
«Ну, здравствуй Лиепаяс-Бака, а ну-ка подсвети огоньком командиру его командирский створ» – мысленно подбодрил себя Дербенёв, увидев знакомый силуэт маяка, а за ним очертания собора Святой Троицы и тут же, определив место корабля, произнёс:
– Время поворота влево, товарищ командир.
– Вижу, – ответил Зайков. – Боцман, лево руля.
Лодка, как бы немного задремав, сначала нехотя, а потом  послушно втиснулась между молами Южных ворот Новой гавани. Дербенёв прильнул к окуляру пеленгатора.
– Лодка на рекомендованном курсе, товарищ командир, – доложил он через мгновение.
Старшие товарищи штурманы Гречихин и Соловьёв, молча переглянувшись, только улыбнулись. Оставив за кормой Южные ворота, лодка снова повернула влево, на сей раз, чтобы ошвартоваться у сорок седьмого пирса с юга.
– А кто это там раскорячился у сорок седьмого с севера, только корма торчит из-под воды? – уточнил Зайков у своего старшего помощника.
Капитан второго ранга Некрасов вскинул бинокль и направил его в сторону освещённого места на пирсе.
– Похоже, Чуйков грузит торпедный боезапас в корму, Владимир Петрович.
– Вот повезло тебе, Александр  Николаевич,  – не удержался Зайков, – из огня да в полымя! Пока ты с нами ракеты отстреливал по всей Балтике, твои из дока вышли и похоже не на шутку в море готовятся…
– Штурман! В морях твои дороги! Так было начертано на учебном корпусе Каспийского училища, которое я закончил. – С напускным равнодушием ответил Дербенёв, хотя на душе откровенно скребли кошки, да так, что хотелось выть.
Но что поделаешь в данной ситуации, когда сам выбрал такую профессию и, что  оставалось ему – лейтенанту, в качестве утешения? Наверное, только то, что дома его обязательно ждут, любят и сопереживают, а поход рано или поздно закончится. Хотя, как говаривал кладезь подводной мудрости и знаток всех без исключения аспектов семейной жизни Б-224 старший мичман Василенко: «Не каждой женщине дано свыше умение, а может быть и талант ждать. Также, как и не каждому подводнику начертано судьбой вернуться».
                5
– Товарищ командир, лейтенант Дербенёв прибыл из командировки. – Подойдя со спины к стоящему на пирсе Чуйкову, доложил Дербенёв.
Командир, руководивший погрузкой торпед, даже вздрогнул.
– Фу ты, чёрт, заикой оставишь, – Чуйков повернулся к своему подчинённому. – Чуть сигарету не проглотил.
– Виноват, товарищ капиатан второго ранга, это всё ветер. Думал, не услышите.
– А я думал, командирский голос вырабатываешь, – улыбнулся Чуйков. – Как сходили?
– Нормально сходили, без происшествий и поломок.
– А ты как, не подкачал?
– Это вы лучше у Зайкова спросите или у Гречихина. Мне трудно себя оценивать.
– Ладно, ладно. В базу ты заводил лодку или штурман Савельев?
– Я! – не без гордости ответил Александр.
– Значит, уверены в тебе и Зайков, и Гречихин.  Просто так лейтенанту столь серьёзное дело не доверят. Ладно, шагай на отдых до утра. Да, зайди в казарму, там тебя Улитин дожидается с нетерпением. Говорит, ты всю проверку политуправлением флота ему загубил, какой-то ключ не оставил.
– Когда в море, товарищ командир? – обречённо поинтересовался Дербенёв.
– А ты что, соскучился? – удивился Чуйков. – В море мы пойдём сразу после отработки береговых задач. Так что не завтра. Не переживай, отоспишься.
– Да, я собственно хотел своих увидеть…– обрадовался Александр.
– Своих, в смысле жену и дочь? – уточнил Чуйков.
– Да!
– Ну это ты сильно не переживай, не увидишь. – как обухом по голове «обрадовал» командир. – Они, кажется, уехали, или улетели. Я уж и не уточнял.
– Это как? – не понял Дербенёв.
– А так, что вчера к тебе домой ходил замполит, причём дважды. Всё ключ пытался найти от твоей шкатулки, но в течение дня никого так и не застал, а вечером соседи сообщили, что супруга твоя уехала третьего дня и ключи от квартиры не оставила.
– Понятно, – с грустью ответил Дербенёв.
– Да ты не переживай, Александр Николаевич. Вспомни, что по этому поводу говорит наш старпом.
– Не помню…– безразлично произнёс лейтенант.
– Если семья мешает службе, брось семью. – прокричал с мостика Манишевич, всё это время невольно подслушивая диалог.
Потеряв всякий интерес к берегу и его бурной жизни после услышанных новостей, Александр направился в казарму на «душещипательную» беседу к замполиту. Войдя в здание, остановился на свету, чтобы проверить: «при себе ли тот самый злосчастный ключ?» Ключ оказался в кармане. «Слава богу» – подумал Александр и открыл входную дверь. Дневальный по команде поприветствовал офицера и вызвал дежурного. В это время из каюты замполита, расположенной слева от входной двери с визгом выскочила молодая раскрасневшаяся девушка,  на которой из верхней одежды была только юбка и бюстгальтер, остальные вещи охапкой она держала в руках. На ходу надевая пальто, девушка бросилась на выход.
Прибыл дежурный по команде мичман Ивашников.
– Что это у вас тут происходит? – поднимая дамскую перчатку с пола, поинтересовался Александр.
– Да это Улитин официально беседует с некоторыми жёнами и невестами офицеров и мичманов, которых не берут на боевую службу.
– И с этой, девушкой тоже беседовал? – оцепенел Дербенёв.
– Да бог с вами, Александр Николаевич, я же пошутил. Девицы эти, его постоянная клиентура. Он их на «Лауме» собирает пригоршнями, это вторая за сегодня. Но что-то видно сорвалось…
– Хорош гусь. Пока экипаж прозаически грузит боевое оружие на ветру и морозе, его доблестный замполит героически проверяет баб на профпригодность в неприспособленных для этого условиях. А мы, что  опять на боевую службу, или Евгений Михайлович снова пошутил?
– Снова, снова!
– Что снова?
– Значит опять! – без тени сомнения подтвердил Ивашников. Начало в апреле, но я вам этого не говорил!
Дербенёв постучал в дверь замполита и тут же открыл её. Посредине комнаты стоял письменный стол, перпендикулярно ему ещё один, на столе красовались открытая бутылка корабельного вина и заводская фляжка, в которую обычно наливают спирт. Два бокала, один со следами помады стояли в стороне. На разобранном диване лежала раскрытая коробка шоколада. Улитин в майке и брюках стоял у окна смотрел на город и курил, потом повернулся вполоборота и сквозь зубы процедил:
– А разве вас не учили лейтенант входить, только тогда когда вас пригласят.
– Я, товарищ капитан третьего ранга, прибыл с моря и командир отпустил меня домой сменить бельё после похода и заодно отоспаться до утра, но потребовал, что бы я обязательно зашёл к вам и отдал ключ от шкатулки с документацией. 
– Да выкинь ты свою шкатулку вместе с ключом за борт и забудь. Она также мне нужна, как и ты. Вон из кабинета и жди, пока я не вызову. – Улитин явно не ожидал, что кто-то вскроет его «рабочую» обстановку, и поэтому нервничал.
Дербенёв вышел из кабинета, но через несколько минут был вызван обратно.
Везде, в том числе и на столе, воцарилась вполне рабочая обстановка, без фляжек и бутылок. Диван был приведён в «сидячее» положение, а Улитин облачился в кремовую рубашку и застегнулся на все пуговицы.
Дербенёв обратил внимание на то, что замполит по-прежнему сидит к нему вполоборота, демонстрируя только правую щеку.
– Коммунист Дербенёв, вашими доблестными усилиями наш корабль и комсомольская организация, которую вы возглавляете, не прошли проверку политуправлением флота. Лично вы постоянно допускаете халатность в работе с комсомольцами, партийной и комсомольской документацией, считая эту работу второстепенной.
 – Но, товарищ капитан третьего ранга, на комсомольской конференции флота говорилось совсем другое. Член Военного Совета флота вице-адмирал Аликов нашу партийную и комсомольскую организации назвал лучшими на флоте. Именно поэтому нам доверено в этом году вновь стать первопроходцами, то есть осваивать южную Атлантику и Средиземноморье.
– Коммунист Дербенёв! Оставьте свой детский лепет на ближайшее партийное бюро для его членов, которые будут судить вашу безобразную работу на порученном партией участке. И перед которыми, я лично поставлю вопрос о необходимости списания вас с экипажа.  – В порыве гнева Улитин встал и всем лицом повернулся к Дербенёву…
– И когда оно состоится? – очень спокойно поинтересовался Александр пристально посмотрев в прищуренные глаза Улитина.
– Через три дня! – резко ответил замполит. – Вы свободны.
Дербенёв молча направился из каюты, но  у выхода остановился и как бы невзначай переспросил:
– А коммунист Улитин уверен, что за три дня его знаки «отличия» на левой щеке сойдут? И девушка, которую этот честный и очень ответственный коммунист хотел изнасиловать прямо на рабочем месте, не пойдет ни в политотдел, ни в прокуратуру?
– Ты, что щенок угрожать, мне-е-е? – Замполит выскочил из-за стола и с кулаками бросился к Дербенёву, но тот резко открыл дверь и вышел в коридор, где Ивашников встречал прибывший с погрузки экипаж.
               
XIV.  ПЕРСОНАЛКА
             1
Сегодня среди специалистов в области военно-политических конфликтов, а также историков  бытует мнение о том, что начало 80-х годов прошлого XX века было одним из самых опасных периодов в сорокалетнем послевоенном противоборстве СССР и США. Иногда этот период ставят в один ряд с Карибским кризисом 1962 года с той лишь разницей, что в 80-х годах не было прямой конфронтации в каком-то определенном районе, поскольку этим районом стал весь земной шар. Международная обстановка в упомянутый период накалилась до степени кризисного кипения, и человечество снова оказалось на грани войны.
Некоторые наши современники, как российские, так и зарубежные считают, что сегодня, когда двадцать первый век перешагнул через своё десятилетие, мир снова подошёл к черте, за которой  нет будущего для современной цивилизации, во всяком случае в том виде, в котором она нам известна. В качестве доказательства они приводят общеизвестные факты динамично развивающихся геополитических изменений на планете: сначала парад «цветных» революций в Европе, точнее в странах бывшего социалистического лагеря, а затем кризис, разразившийся на  Ближнем Востоке.
Последствия событий, развернувшихся в арабском мире на  огромных пространствах северной Африки от Туниса до Ливии и далее до Персидского залива, захвативших в водовороте «спонтанных» революций костяк стран ; экспортёров нефти, могут сыграть роль бикфордова шнура для Ирана, Ирака, Афганистана, стран Центральной Азии, а возможно и для Китая.
Реакция мирового сообщества, особенно стран Запада, являющихся главными импортёрами нефти, в этом случае может быть вполне предсказуемой – в духе лучших демократических традиций, отточенных в борьбе за «свободу» народов Югославии, Афганистана и Ирака. Вопрос только в том, кто первым падёт жертвой этой борьбы за «общечеловеческие» интересы и каковы будут последствия для остальных? Представляется, что ответ на этот вопрос человечество скоро узнает.
Тогда же,  в 80-е, геополитическая обстановка  была не менее напряжённой, чем сегодня. Открытая дипломатия СССР и США, исчерпала основные ресурсы, в то время как  тайная только набирала обороты. Железные мускулы официальной дипломатии – вооруженные силы и прежде всего морские их компоненты ; занимали жизненно важные районы мирового океана, демонстрируя решительность в защите стратегических интересов своих стран. Особенно хрупкой, предгрозовой сложилась ситуация на Ближнем Востоке. Здесь достаточно было одной искры или просто провокации, чтобы всё полетело в тартарары…
Именно в этот период Б-224 предстояло выполнять задачи боевой службы в Средиземном море у берегов Ливии в заливе Сидра.
Для Советского Союза Ливия являлась одной из союзных стран в военно-политическом противостоянии с США в бассейне Средиземного моря. После свержения монархии  короля Идриса, когда 1 сентября 1969 года в  результате удачного переворота,  предпринятого группой молодых офицеров во главе с Муамаром Каддафи, в ливийской столице – Триполи было свергнуто правительство, именно советский Военно-морской флот сыграл важную роль в предотвращении агрессии против Ливии со стороны США и Великобритании, которые стремились восстановить монархию и удержать на территории Ливии свои военные базы.
Невзирая на то, что 31 марта 1970 года последний иностранный солдат покинул территорию Ливии, США не оставили попыток установления своего влияния в этой стране.
Первый раз антиливийская кампания развернулась, когда ливийское руководство в знак солидарности с арабскими странами приостановило экспорт нефти в США. Кроме того, 9 октября 1973 года лидер ливийской революции Муаммар Каддафи от имени своего правительства в одностороннем порядке объявил воды залива Сидра южнее параллели 32;30; северной широты (то есть более 100 морских миль от берега) ливийскими национальными водами (так называемая «линия смерти»). Вашингтон отказался признать эти претензии Триполи, ссылаясь на положения Конвенции ООН по морскому праву 1982 года, согласно которой территориальное море не может простираться от берега далее 12 морских миль.
Богатая нефтью и омываемая водами  центральной части Средиземного моря, Ливия являлась заманчивой целью не только для развертывания морских баз, но и для удовлетворения жизненно важных экономических интересов. Именно поэтому и Советский Союз и США стремились к установлению протектората над Ливией, подозревая друг друга в самых худших намерениях.
С 1980 года американо-ливийские отношения приобретают ещё более напряжённый характер. В августе 1981 года две авианосные группировки ВМС США демонстративно пересекли «линию смерти» и начали проводить в заливе учения,  в результате которых  два ливийских истребителя-бомбардировщика советского производства Су-22, осуществлявших патрулирование воздушного пространства залива были сбиты. Их пилоты катапультировались и были спасены ливийскими катерами. По данному факту руководитель  Социалистической народной ливийской арабской джамахирии М. Каддафи обратился с жалобой в Совет Безопасности ООН, однако 17 ; 22 октября американцы провели новые маневры в заливе Сидра.
В конце года США развёртывают очередную кампанию о якобы имевшей место засылке группы ливийских террористов, намеревавшихся совершить покушение на президента страны Рональда Рейгана. ЦРУ готовит специальную операцию убийства М. Каддафи,  правительство США рекомендует американским специалистам покинуть Ливию. Начинается свертывание деятельности американских нефтяных компаний в Ливии. В декабре того же 1981 года на территории Египта начинается первый этап военных учений «Брайт Стар», имевших явную антиливийскую направленность.
С началом 1982 года провокации со стороны США набирают новый оборот. В феврале американские военные самолеты нарушили воздушное пространство Ливии, приблизившись на расстояние 80 км к городу Бенгази, а в марте 6-й флот США вновь провёл учения в непосредственной близости от побережья Ливии. Вашингтон объявил эмбарго на импорт ливийской нефти и поставки в Ливию американского нефтяного оборудования: обрываются последние нити  экономических связей между двумя странами.
17 февраля 1983 года президент США Р. Рейган направляет АУГ  во главе с атомным  авианосцем «Нимитц» к ливийским берегам для проведения очередных манёвров в заливе Сидра, в свою очередь руководство СССР готовит свои учения «Океан-83» и направляет в Средиземное море крейсер управления «Жданов» ; корабельный пункт управления штаба 5-й оперативной эскадры ВМФ СССР, а спустя некоторое время и  тяжелый авианесущий крейсер «Новороссийск», так, на всякий случай…
Спустя две недели в этот же район для выполнения задач боевой службы выйдет и большая ракетная подводная лодка Б-224.
                2
Никто из членов экипажа точно не мог сказать, откуда «нарисовался» новый замполит, но все курсовые задачи лодка отрабатывала уже с новым «инженером человеческих душ», а Улитина всё-таки отстранили от должности и не допустили к выполнению боевых задач в Средиземном море.
Новый зам оказался прытким на мгновенные оргвыводы и умозаключения по поводу и без такового. Те, кто сразу не смогли увидеть «великой направляющей» роли Василия Ивановича (так звали нового замполита) во всех корабельных делах, оказались с его лёгкой руки в числе сепаратистов, а те, кто открыто отрицал эту самую роль, немедленно были зачислены в стан врагов народа и взяты под особый контроль сексотов. Стыдно сказать, но с приходом этого «безгрешного» борца за великое дело партии и народа  на корабле стало поощряться наушничество и доносительство. Тонкий узор невидимой паутины информационных сетей  замполита окутал всех и каждого.  «Глас партии и оплот государственной безопасности на корабле», как он сам себя называл, желал знать обо всех всё или почти всё и, кажется, даже ночью следил за каждым, чтобы всегда быть в курсе: кто, с кем, где, когда и сколько?
Каченко Василий Иванович прибыл на дивизию из бригады «эсок», где дослужился до капитана третьего ранга. Теперь надо было «расти» по карьерной лестнице дальше и получать очередное воинское звание, а на прежней должности это стало невозможным как минимум по двум причинам. Первая из которых, была абсолютно банальной – на маленьких лодках и должности маленькие. К тому же после посадки на мель в шведских водах советской подводной лодки С-363 в 1981 году  замполитов на всех флотах отстранили от несения  ходовой вахты во всех качествах ; и это вторая причина. Следовательно, чтобы продвигаться выше и дальше в карьерном росте, надо было двигаться на корабли более высокого ранга.
Будучи обременённым постоянным контролем за морально-политическим духом родного и любимого экипажа, неся при этом на своих плечах «непосильную ношу» односменки,  Василий Иванович любил говаривать на партийных и комсомольских собраниях: «Не знаю как вы, а я свою материальную часть да-а-вно проверил и отремонтировал: ухогорлоноса и стоматолога прошёл – матчасть в строю, к бою и походу готов!». За что в коллективе получил прозвище «пионер».
Маленький, заметно лысеющий, с чёрными колючими мышиными глазками из-под редких бровей Каченко стоял в штурманской рубке за спиной у Дербенёва и с умным видом листал морской астрономический ежегодник на 1983 год.
– А я ведь тоже штурман! – внезапно и очень многозначительно произнёс замполит, рассматривая таблицы ежегодника.
Дербенёв, погружённый в известные только ему штурманские вычисления, не ответил, а Каченко продолжил:
– Мы ведь в  Киевском училище по диплому не только политработники, но ещё и штурманы. В океанские походы хаживали и штурманскую вахту несли…
– Политработник минус штурман, – подтвердил слова замполита командир, протискиваясь в штурманскую рубку, – так, кажется записано в дипломе выпускника вашего училища?.
– Да, я знаю… – согласился неизвестно с кем Дербенёв.
– Василий Иванович, ты или сядь на диван, или выйди, потому, что втроем нам тут не разойтись, – бросил командир, склоняясь над картой. – И где мы, штурман?
– Широта ; 31;30;N, долгота ; 19;15;Ost. С вероятностью 0,97 погрешность места может составить 2,3 мили – с готовностью выпалил Дербенёв – Юго-восточная часть залива Сидра, он же Большой Сирт, товарищ командир.
– Добро! А где наш дорогой американский друг?
– АУГ ВМС США в составе: флагман ; авианосец «Нимитц», действуя по данным разведки вместе с атомным крейсером «Калифорния» и крейсером УРО «Белкнап», может находиться с учётом времени устаревания данных в районе между меридианами 17 и 18 градусов восточной долготы и параллелями 32 и 33 градуса северной широты, в зоне эффективного использования наших ракет. АУГ ВМС США с флагманом авианосцем «Америка» по расчётам находится вне зоны досягаемости ракет, предположительно западнее острова Альборан.
 – И все радости?
– Нет, не все. АУГ ВМС США с флагманом авианосцем «Дуайт Эйзенхауэр» ; в Тирренском море, товарищ командир, на самой границе применения по нему оружия. Предположительно здесь. По данным разведки его уверенно «пасут» соседи, в частности северянка, вот из этого района. – Дербенёв ткнул измерителем в карту восточнее острова Сицилия.
– Поднимай, Александр Николаевич, штурмана, нечего ему дрыхнуть, пора на сеанс связи всплывать…
– «Лиру» готовить?
– А ты как считаешь?
– По инструкции положено всё готовить к применению оружия!
– Ну, а почему тогда спрашиваешь, или поговорить охота? – выходя из рубки, переспросил Чуйков.
 – Не без этого, товарищ командир. Почти месяц в море: вахта, сон, тревога, а после опять сон, тревога, вахта. Во время тревоги говорить нельзя, во время вахты практически не с кем, а во время сна нет никакой возможности…
С убытием из рубки командира «ожил» замполит:
– Так, что ты знаешь о Киевском училище? – не поднимая головы, уточнил Каченко, продолжая теребить и без того потрёпанный астрономический ежегодник.
Дербенёв посмотрел на плешь замполита, на желваки, играющие на скулах, и спокойно ответил:
 – Да всё знаю. Родом я из Черкасс, что южнее Киева по Днепру, если вы не забыли, а ваше училище шефствовало над нашей флотилией юных моряков и речников, которую я закончил в 1976 году.
– Действительно, было такое дело, – с удивлением подтвердил Каченко, – а я в 1976 году КВВМПУ  как раз закончил.
Дербенёв замолчал, безмолвствовал и замполит. Воцарилась гробовая тишина и только шестерни автопрокладчика мерно цокали в напряжённом пространстве, да тихонечко повизгивали сельсины от напряжения на первом приборе.
– Когда-то и я мечтал поступить именно в это училище, – не выдержал молчанки Дербенёв, – но, насмотревшись на ваши «океанские» походы на катерах и ялах по Днепру, которые каждый год проходили мимо Черкасс с отдыхом у нас на плавбазе – теплоходе «Богдан Хмельницкий», передумал.
– Что-то припоминаю…– нехотя прокомментировал услышанное  политработник минус штурман.
По корабельной трансляции прозвучала тревога, зовущая подводников на боевые посты. Зашевелилась, словно пчелиный рой, ожила утроба субмарины. Корабль как бы встрепенулся от дрёмы и, окончательно «взбодрившись» с дифферентом на корму устремился на перископную глубину. Близилось время связи с управляющим командным пунктом.
                3
– Ну что, соколики, допрыгались? – без всякого восторга в голосе произнёс Чуйков, бросая на стол автопрокладчика  две телеграммы Главного штаба ВМФ.
Дербенёв, заканчивающий астрономические вычисления данных, полученных после замеров высоты солнца с помощью АНС «Лира» , молча присел на диван, старший из штурманов Потапков, отодвигаясь и уступая место командиру своим огромным телом буквально стёр с автопрокладчика Башмакина, который теперь откуда-то сбоку пытался услышать и «переварить» замысел командира на ближайшие действия в районе.
 – Что там?  – уточнил Башмакин, тревожно вглядываясь в лицо командира.
 – Владимир Анатольевич. – Чуйков обратился к Потапкову, – наноси на карту свежие данные разведки: АУГ с флагманом авма  «Нимитц»  координаты: широта ; 32;00;N, долгота ; 18;01;Ost, курс ;165;, скорость – 20 узлов. РУГ флагман ; атомный крейсер УРО «Южная Каролина» начал движение из района Тирренского моря и обнаружен силами разведки в точке с координатами: широта ; 33;56;N, долгота ; 16;09;Ost, курс ;140;, скорость – 20 узлов. «Америка» по-прежнему сторожит пролив Гибралтар, маневрируя в море Альборан.
Потапков быстро нанёс полученные сведения на карту и, сличив их со  свежими расчётами полученных обсерваций места подводной лодки, доложил командиру:
– «Нимитц»  и «Южная Каролина» со всей их братией ; в зоне досягаемости ракетного оружия.
– Место лодки по спутнику получено? – уточнил Чуйков.
– Пока нет, Владимир Артемьевич, – Потапков посмотрел на часы, – ближайший спутник через час.
– А в сеанс, что?
– В сеанс товарищ командир, не было спутников в нашей зоне. Имеем место по РНС «Loran-C»,  и одна линия по солнцу, Дербенёв взял «Лирой».
– Радиомаяки использовали?
– Их здесь практически нет, или не слышно. Башмакин ничего не смог выжать из радиопеленгатора.
Чуйков нажал кнопку переговорной связи с ракетным отсеком:
– Командиру ракетной боевой части по данным, получаемым от средств разведки и навигационных средств подводной лодки, определить пеленг и дальность до целей: цель № 1 – АУГ с авианосцем «Нимитц», цель № 2 РУГ с крейсером «Южная Каролина». Результаты, полученные корабельной аппаратурой системы «Аргумент», доложить.
Получив подтверждение от ракетчиков, командир выглянул в центральный пост и приказал вахтенному офицеру:
– Записать в вахтенный журнал: «Начали слежение оружием за РУГ ВМС США, флагман ; атомный крейсер УРО  «Южная Каролина», время настоящее, координаты взять у штурмана, и пригласите командира дивизии в штурманскую рубку.
– Владимир Артемьевич, – старший штурман обратился к командиру, – а вторая телеграмма?
– А вторая телеграмма гласит, что нам следует находиться на безопасной глубине и через четыре часа снова всплыть на сеанс связи для получения данных разведки и целеуказания, в том числе и от Ту-95РЦ , пара которых специально выделена Москвой для отслеживания ситуации в этой части Средиземного моря и сейчас находится на патрулировании.
Время до очередного сеанса связи текло как загустевший зимний мёд из банки, просто никак. Командир доложил обстановку и замысел своих действий старшему на борту – командиру дивизии капитану 1 ранга Денисенкову и объявил поставленные Москвой задачи экипажу по корабельной трансляции. Обстановка в отсеках от этого не стала менее гнетущей. Перевод лодки на режим более частых всплытий,  чем это предусмотрено распоряжением на поход, означал только одно: управляющий командный пункт давал знать, что в этот период возможны самые различные вводные и приказы, в том числе и по прямому предназначению подводной лодки, а от этого лёгкость на душе не появится, если не сказать большего.
Команда на очередное всплытие немного разрядила обстановку, но не надолго. Поднявшись в боевую рубку, командир отдельно повторил по трансляции:
– Для приёма данных внешнего целеуказания от самолётов Ту-95РЦ приготовить аппаратуру «Успех-У» и ракетный комплекс подводной лодки. Подъём антенн ; по моей команде.
И снова сеанс, и снова две телеграммы, одна из которых персональная в адрес командира Б-224, и вновь напряжённая тишина в отсеках.
Наконец шифровальщики доложили полученные сведения, из которых следовало, что авма «Нимитц» со товарищи пересёк «линию смерти» и теперь следует в район юго-западнее Бенгази, а РУГ с крейсером «Южная Каролина» маневрирует на параллели 33 градуса северной широты непосредственно на границе залива Сидра. Кроме того, Москва сообщала координаты ближайших подводных лодок СССР, действующих по соседству. В довершение ко всему было получено персональное приказание на ежечасное всплытие лодки  и приём целеуказаний  от самолётов.
Всплыв на очередной сеанс связи, экипаж узнал, что лодка переведена на режим постоянной связи с Москвой. Генеральный штаб ВС Советского Союза, вовлечённый в политическую игру, начатую командованием ВС США, затевал какую-то интригу. Какую ; Чуйкову было не ясно, но зато ему было понятно, что интрига эта на грани фола. Через два с половиной часа это стало понятно и всему экипажу, поскольку всё это время лодка находилась на перископной глубине с поднятыми из-под воды антеннами. За этот период было принято 10 целеуказаний от самолёта-разведчика и 8 распоряжений управляющего командного пункта. После принятия каждого из них не было ясно, какой будет по существу следующая команда: «учебная» или «боевая».  Главный штаб ВМФ провёл учения по условному уничтожению авианосно-многоцелевой группы ВМС США, а подводная лодка Б-224 вместе с другими своими соседями провела учебную атаку с условным пуском четырёх ракет в залпе по главной цели ; авма «Нимитц». Полученные данные Чуйков передал в Москву. Экипажу казалось, что всё закончено, и счастье, что какой-нибудь очередной «Нимрод» не обнаружил торчащий из под воды «лес» антенн, будет вечным. Но это только казалось. Москва снова приказала всплыть на сеанс связи через четыре часа…
                4
– Давайте, штурмана, наносите на карту очередные данные, и вот вам личный от меня «подарок» из Москвы – персоналочка, будь она неладна. – Чуйков бросил телеграммы на стол автопрокладчика.
Башмакин взял в руки одну из них и стал диктовать Потапкову сведения из текста, а Дербенёв стоял сзади и сверял. Сначала то, что читал Башмакин, а потом то, что наносил Потапков. Так уж повелось на флоте у штурманов ; всегда перепроверять друг друга.
– И, что там вырисовывается? – с нетерпением уточнил Чуйков.
Потапков разогнулся и, указывая на новое место АУГ ВМС США, доложил:
– «Нимитц» -то труханул, испугался, бродяга, наших учебных атак и курсом 35 градусов скоростью 30 узлов следует из залива Сидра.
– Что-то не похоже на него? – Чуйков почесал затылок. – А не собирается ли он поднимать авиацию? Если бы улепётывал, то шёл бы курсом, зеркально противоположным тому, которым сейчас следует. Как считаешь, Башмакин?
– Явно драпает, товарищ командир, надоели ему наши непонятки. А тут ещё кресер «Жданов» приполз со своими антеннами, да разведчики-целеуказатели винтами по всему морю размахались. Вот он от греха-то подальше и решил сдрызнуть.
– А юность флота что считает? – Чуйков глянул на Дербенёва.
– Надо бы прогноз погоды посмотреть на сегодня и сличить его с вашими данными с перископа, тогда может быть и отвечу, а пока не готов, – загадочно, глядя на ещё не прочитанные телеграммы,  ответил штурманёнок.
– А ты и посмотри. – Чуйков сунул в руки лейтенанту телеграмму.
– Если верить прогнозу и вашему определению направления бега волны, то получается, что сверху сейчас дует ветер приблизительно северо-восточного направления, следовательно «Честер У. Нимитц» прёт против ветра почти полным ходом.
– И это всё? – удивился Чуйков.
– Практически да, но если учесть, что именно так авианосец движется для уменьшения скорости взлетающего самолёта относительно своей палубы, то можно предположить с одинаковой вероятностью, что он либо улепётывает от нас, либо планирует полёты своей палубной авиации. То есть 50% на 50%.
– А в чём же сомнение? – снова переспросил штурманёнка командир.
– Дело в том, что мы только-только перевалили за дату весеннего солнцестояния, а в этот период в северной и северо-восточной частях Ливии вдоль побережья дует ветер под названием «гибли», приходящий из Сахары, и тогда направление ветра сейчас должно быть приблизительно 315 градусов…
– Опять философствуешь, Александр Николаевич, – раздраженно произнёс командир. – Ладно, вот вам мой «подарочек», – командир достал из папки очередную телеграмму, – быстро наносите координаты района всплытия.
– Какого всплытия? – хором произнесли все три штурмана.
– Того самого, нашего. Завтра «в 12.00 мск всплыть в точке с координатами: широта ; 32;00;N, долгота ; 18;45;Ost. Демонстрируя флаг ВМФ СССР, находиться в дрейфе до особых указаний, на провокации кораблей ОВМС НАТО не реагировать. Об обстоятельствах всплытия донести установленным порядком».
– Так наверху же день божий в это время, а как же скрытность и прочее? – не удержался от наивных мыслей вслух Дербенёв.
– Вот и я думаю, как? – Чуйков махнул рукой и вышел в центральный пост, чтобы довести экипажу новую задачу.
                5
И снова томительное ожидание, и снова непонятная перспектива, и ясно только одно – завтра все они увидят Солнце. Настоящее, такое большое, тёплое и родное глазу светило. А ещё ветер будет теребить их выросшие за месяц бороды, свежий такой и пахнущий морем вперемешку с соляром. И волны будут тереться о борт субмарины как послушные щенки трутся о суку, пробираясь к её соскам. А ещё будет сигарета. Да, да та самая, заначенная в пилотке перед погружением. Ох, славно будет завтра…
«А сегодня?»  – подумал Дербенёв. «А сегодня надо нести вахту…»  – ответило сознание.
В ночной сеанс связи вновь пришло сообщение, на этот раз информационное. Командирам и политработникам всех сил в море сообщалось, что количество тысяч тонн стали, выплавленной в первом квартале 1983 года относительно аналогичного периода прошлого года выросло на 15%, а число произведённых окатышей чугуна выросло на целых 17,5%. Потом еще на четырёх листах Москва рапортовала защитникам своих рубежей об успехах героев труда ; землепашцев Нечерноземья, доярок Кубани, звероводов Калининграда, а также виноделов Крыма и Кавказа, и только в самом конце телеграммы, мимоходом, упоминалось о том, что две авианосно-многоцелевые группы ВМС США с авианосцами «Ч. Нимитц» и «Д. Эйзенхауэр» проводили военные манёвры антиливийской направленности в непосредственной близости от берегов независимой Ливийской республики, что американские агрессоры поднимали свою палубную авиацию и  бряцали оружием по всему заливу Сидра как в 1981 году, однако что-то помешало осуществлению задуманных ими планов и янки внезапно прекратили не только полёты, но и манёвры.
Командиры всех «что-то» несших боевую службу во всех уголках Мирового Океана и получившие эту замечательную телеграмму, сильно обрадовались и продолжили патрулирование в назначенных районах с удвоенным энтузиазмом.
– Центральный, акустик. По пеленгу 348; наблюдаю  слабый шум винтов надводной цели. Пеленг меняется вправо, цель удаляется.
Денисенков, будучи вахтенным командиром, приподнялся из командирского кресла в центральном посту и, отложив любимый детектив, повествующий о «Тайне чёрных дроздов», приказал акустику:
– Классифицировать контакт. Командиру ГАГ прибыть в рубку акустиков.
– Я на месте, – доложил лейтенант Суворин из рубки и продолжил доклад, – цель классифицирована:   эскадренный миноносец УРО ВМС Великобритании тип ; "Шеффилд",  полное водоизмещение ; 4 100 тонн, скорость хода уточняется, предварительно 20 узлов.   
– Может ты и бортовой номер подскажешь? – традиционно пошутил комдив.
– Постараюсь подсказать. Сейчас только разведсводку гляну, – задорно доложил командир гидроакустической группы и немного покопавшись в своих записях добавил, – бортовой номер может быть D88, это Glasgow («Глазго») ; четвертый корабль в серии, всего их ; 14. Вооружение: зенитный ракетный комплекс Sea Dart с дальностью стрельбы до 40 км; артиллерийское орудие калибра 114 мм; шесть зенитных автоматов Oerlikon калибра 20 мм; два торпедных аппарата. На корабле базируется один вертолет Westland Lynx MK2.
Денисенков не удержался от любопытства и, подойдя к двери, заглянул в рубку акустиков. Где-то почти у самой обшивки прочного корпуса, между шпангоутами, примостившись на корточках, разложил своё богатство – справочные таблицы ; лейтенант Суворин.
– Товарищ командир дивизии, ещё один шум прослушивается  по пеленгу 285;. Пеленг меняется на корму. Цель маневрирует на кормовых курсовых углах, уходит в зону тени. 
– Как можно классифицировать?
– Похоже крейсер!? Секундочку, сейчас включу громкую трансляцию. – Суворин переключил тумблер и стал вслушиваться в доносящиеся из динамиков плавающие шумы винтов цели. – Вот слышите, чётко прослушиваются сдвоенные звуки ; это у цели работают две линии вала. Довольно быстро идёт.
Один из вахтенных акустиков, не снимая наушников молча подал Суворину пластиковую табличку, на которой карандашом было написано «V = 25». Лейтенант озвучил прочитанное:
– Скорость цели ; 25 узлов. Предполагаю, крейсер УРО ВМС США «Belknap» – тоже головной корабль в серии из девяти кораблей, построен на американской верфи Bath Iron Works Corporation ещё в 1964 году. Водоизмещение ; 8 200 т, двухвальная котлотурбинная установка общей мощностью ; 85 000 л.с. Вооружение крейсера: восемь крылатых ракет Harpoon; сорок зенитных ракет Standard-ER; двадцать противолодочных ракето-торпед ASROC; одно орудие калибра 127 мм; два автомата Vulcan Phalanx калибра 20 мм; два стандартных торпедных аппарата.
– Вахтенный офицер, а вы что по этому поводу думаете? – Денисенков обратился к Жарикову.
 – Предполагаю, товарищ командир дивизии, что мы обнаружили силы дальнего охранения авма «Нимитц».
– Основания?
– Характер, интенсивность и число шумов. Например, там же, на кормовых курсовых углах, ранее прослушивался ещё один неклассифицированный шум, а в носовом секторе час назад акустики кратковременно наблюдали непонятный шум винтов, очень схожий с шумами многоцелевой апл ВМС США типа «Лос-Анджелес».
– А почему тогда мы не слышим их работающих гидролокаторов?
– Всё очень просто, мне представляется. На фоне подводного рельефа североафриканского побережья с большими почти отвесными берегами бухт и гаваней, нас – малошумную цель  ; обнаружить очень сложно, поскольку отражающая рефракция от берега очень сильная, а наша скорость при движении под мотором экономхода  очень маленькая. Иногда подводное течение гораздо сильнее нас…
– Простота в данной ситуации это самообман, ведущий к иллюзии превосходства, – не согласился с выводами Жарикова Денисенков. – Враг хитёр, опытен,  имеет преимущество в средствах обнаружения и победить его, объясняя всё простым совпадением случайных величин невозможно. Обстановку следует анализировать должным образом и если надо, привлекать боевой информационный пост, корабельный боевой расчёт, а у вас всё просто…
Из штурманской рубки выглянул Дербенёв.
– Товарищ командир дивизии, согласно моим расчётам «Глазго» следует курсом 90 градусов в сторону оострова Крит, а вот «Белкнап» маневрирует вблизи авма «Нимитц».
Еще через секунду по корпусу лодки ударило эхо от импульса, посланного работающим гидролокатором. Импульс был таким мощным, что казалось гидролокатор работает у самого борта, но второго импульса не последовало.
– И чего молчим, акустики? – недовольным тоном спросил Денисенков.
– Товарищ командир дивизии, предполагаю работу ГАС SQS-56 фрегата ВМС США «Оливер Хазард Перри».
– Больше ничего не слышно?
– По пеленгу 295; прослушивается слабый шум винтов надводной цели, пеленг меняется на нос. Меняется медленно.
– Классифицировать контакт, – вновь потребовал Денисенков.
Спустя две минуты старшина команды гидроакустиков доложил результаты окончательной классификации целей противника:
– Цель классифицирована как фрегат ВМС США типа «Нокс». По характеру шума предположительно идёт с буксируемой ГАС SQR-18A TACTASS, а «Перри», обеспечивая ПВО авианосца «Нимитц», ему помогает своей станцией. Возможна работа вертолётов SH-2F «Си Спрайт» системы LAMPS 1.
– Что у вас тут всё гремит и клокочет? – поинтересовался Чуйков, заходя в центральный пост после сна.
Хорошее расположение духа и улыбка на лице командира свидетельствовали об успешно состоявшемся завтраке. Денисенков пригласил командира в штурманскую рубку, где Дербенёв подготовил планшет маневрирования лодки со всеми контактами с противником.
– Получается, Владимир Артемёвич, – командир дивизии карандашом очертил зону выявленных целей, – что, двигаясь в точку всплытия, мы невольно прошли дальнюю зону ПЛО авианосца «Нимитц» и сейчас находимся в средней зоне. Если нас и дальше не обнаружат доблестные янки, а по характеру работы их технических средств они нас пока не наблюдают, мы имеем шанс пробраться в ближнюю зону супостата.
 – Под самый борт угодить? Это конечно заманчиво, но…– Чуйков задумался. – А как же это у нас получилось, штурман?
 – Судя по маневрированию противника, американцы из района демонстрации силы, то есть из «зоны смерти», всё-таки уходят, а генеральное направление движения АУГ совпадает с нашим. Вот смотрите, – Дербенёв ткнул измерителем в район действий авма «Нимитц» на момент дневной учебной атаки. – Они сначала были на наших кормовых курсовых углах, а сейчас на траверзе, часть сил прослушиваются уже и на носовых курсовых углах.
– Это ты меня обрадовал, – задумался командир. – Надеюсь, что своими тридцатью узлами, они нас с нашими полутора узлами плюс-минус  течение все-таки обгонят к 12 часам?
– Да уж, будем надеяться, ведь до всплытия всего ничего осталось, – согласился Денисенков. – Что ж, штурман, пойдём квадратные яйца есть?
– Спасибо, товарищ комдив, но моя смена, по-моему, ещё за себя и за того парня доедает. Так, что я ещё не готов к завтраку…
– Ладно, я подгоню Потапкова, – пообещал Денисенков и вышел из рубки, приглашая в центральный пост и командира лодки.
                6
К двенадцати часам пополудни московского времени подводная лодка Б-224 наконец-то заняла район всплытия. Район оказался довольно беспокойным. Слева и справа от него акустики наблюдали две надводные цели, классифицированные как авма «Нимитц» и американский ракетный крейсер ПВО «Леги». Хорошим такое соседство не назовёшь, а что делать? 
– Боцман, всплывай на перископную глубину. Акустики, слушать горизонт прямо по носу! – командир поднялся в боевую рубку и задраил нижний рубочный люк.
Нижний рубочный люк ; это дверь между жизнью и смертью всего экипажа лодки, поскольку боевая рубка это капсула размером с барокамеру, находящаяся вне прочного корпуса и над ним. Именно поэтому, всплывая на перископную глубину, нижний люк всегда задраивается, отделяя командира от экипажа. И делается это исключительно для того, чтобы в случае таранного удара подводной лодки с идущим на ходу, дрейфующим или стоящим на якоре судном, сохранить жизнь экипажу, находящемуся в прочном корпусе, забрав при этом жизнь только её командира в боевой рубке. Печально, но такова жизнь. И так на каждом всплытии, сотни раз в году…
– Вашу мать…Что вы мне здесь нарисовали? – последними словами выругался командир, осмотрев горизонт через перископ. – Записать в вахтенный журнал: по пеленгу 270; визуально в дистанции 37 кабельтов обнаружен авма ВМС США «Нимитц», следует курсом 15;,осуществляет подъём палубной авиации. По пеленгу 50; в дистанции 40 кабельтов обнаружен фрегат ВМС США  типа «Оливер Хазард Перри», следует курсом 130;, по пеленгу 55;, дистанция не определена, обнаружены дымы над горизонтом предположительно надводной цели. Боцман, всплывай. Продуть балласт аварийно.
Раздался рокот выходящего воздуха, толчок и теннисным  мячиком лодка вылетела из-под воды. Ещё несколько секунд Чуйков дёргал замок закисшей от влаги кремальеры. И вот люк открыт, свежий солёный и желанный воздух со свистом ворвался в каждый закоулок страждущего железа, наполняя жизнью систему вентиляции и лёгкие всех, кто находился в центральном посту.
Не успел командир подняться на мостик, как разрешение на подъём флага запросил боцман, одетый почему-то не как обычно в комбинезон и канадку, а в китель и белую фуражку. Командиру даже стало немного стыдно, что он – командир ракетного подводного крейсера, старший офицер флота Советского Союза и вдруг в меховой куртке и шапке предстал перед врагом. Хотя враг, кажется, ещё ничего и не понял.
– Давай, боцман,  водрузи знамя Победы. Где оно у тебя?
Боцман вставил флагшток на штатное место и поднял флаг. Чуйков посмотрел на свой бело-голубой флажочек – маленькую такую частичку большой страны, и американский огромный звёздно-полосатый стяг, гордо реющий на мачте ближайшего к ним фрегата типа «Оливер Х. Перри», резко меняющего в это время курс и на полном ходу движущегося к лодке.
 – А ну-ка, боцман, неси якорный флаг или любой другой, но размером побольше, чтобы командующий 6-м флотом США издали и в полной мере смог ощутить радость нашего безнаказанного присутствия у его  незащищённого борта.
– Что его нести, если он со мной.
И боцман, лукаво улыбаясь, наклонился под ходовой мостик, чтобы извлечь другой флагшток с новым флагом, поднятым  и оставленным им в ограждении рубки «на всякий случай». Командир, взяв руку под козырёк, сразу даже не понял назначение этого полотнища, но не удержался от вопроса, увидев его размеры.
– И откуда эта красота?
– С крейсера, вестимо, где раньше служил. Взял себе на память ходовой флаг, думал сгодиться. Слышу сегодня ваш доклад из боевой рубки и думаю, а время то пришло. Пусть янки захлебнутся от зависти…
– Это точно, пусть захлебнутся, что у них такого боцмана нет.
– Товарищ командир, радисты, – по громкой связи раздался голос мичмана Куликова, –  в наш адрес получено персональное радио.  После всплытия следовать в точку рандеву: широта ; 33;00;N, долгота ; 20;00;Ost, где встретиться со сторожевым кораблём «Свирепый» Балтийского флота и плавучей мастерской ПМ-26 Черноморского флота, после чего  в составе ОБК следовать в якорную стоянку ЯС № 3. В назначенный период  совместно с ПМ-26 осуществить деловой заход в ливийский порт Тобрук. Сроки и подробности визита будут сообщены дополнительно.
– Вот те раз, – только и успел сказать Чуйков, как из под мостика, из шахты, ведущей в центральный пост, послышалось:
– Прошу разрешения на мостик ; старший помощник.
– Добро, Юрий Михайлович, ты посмотри только, что вокруг творится…
На мостик поднялся командир дивизии и старший помощник. Все одеты в ярко-синюю тропическую одежду и такие же пилотки с козырьком. Принесли «тропичку» и командиру, и только счастливый боцман щеголял перед огромными фотообъективами с американских вертолётов и кораблей, невесть откуда появившихся возле лодки, в белой фуражке и строгом кителе.
Руководство США явно не ожидало увидеть советскую ракетную подводную лодку в заливе  Сидра за «линией смерти». Москва недвусмысленно дала понять Вашингтону, что ей небезразлична судьба её партнёра по военно-экономическому сотрудничеству. Наверное, поэтому атомный авианосец «Честер У. Нимитц» внезапно прекратил полёты авиации и под прикрытием остатков своей армады со всей прыти рванул на отстой в порты Неаполя и Тулона.
До американских военных операций против Ливии «Огонь в прерии» и «Эльдорадо Каньон» оставалось ровно три года.
               
 XV.  ДЖАМАХИРИЯ
                1
Тобрук – город и порт в Ливии, расположенный в 120 километрах от границы с Египтом на берегу Средиземного моря, на высоте 158 метров над его уровнем и разделённый надвое очень красивой приморской автострадой, по которой с удовольствием гоняют, сплошь и рядом нарушая правила дорожного движения, местные автомобилисты. По разным данным в этом приземистом, состоящем в основном из грязновато-белых малоэтажных домишек, городе проживает от 40 до 55 тысяч жителей.
Из немногочисленных достопримечательностей истории можно выделить руины английской колониальной крепости с береговыми орудиями и кладбище времён  второй мировой войны, где покоятся останки немецких солдат и офицеров «Африканского корпуса» фельдмаршала Эрвина Роммеля. За могилами на этом погосте и сегодня бережно ухаживают местные жители. Сюда с удовольствием водят экскурсии местные гиды. Несведущему человеку, впервые оказавшемуся здесь в качестве экскурсанта, обязательно бросится в глаза особое, почтительное отношение местных жителей к солдатам вермахта, поскольку в этой стране они не захватчики, а  освободители. Именно Роммель на рассвете 21 июня 1942 года принял капитуляцию английского генерала Клоппера, командовавшего англо-австралийским гарнизоном Тобрука. С этого момента Роммель стал не только национальным героем Германии и любимцем Гитлера, но и освободителем Ливии от ненавистного английского колониального ига.
В этом небольшом по европейским меркам  городке присутствуют даже аэропорт, какие-то малозначительные пищевые  предприятия и кустарные промыслы. Но самой главной достопримечательностью Тобрука является его сказочная бухта с одноимённым названием и город-спутник – нефтеэкспортный порт Марсаэль-Харига с нефтеперерабатывающим заводом, дающим жизнь и процветание не только городу, но и жителям его окрестностей.
Новым распоряжением Б-224 надлежало в течение 16 суток провести межпоходовый ремонт в порту Тобрук, в обеспечении плавающей мастерской ПМ-26.  Внезапность и ранее не оговоренная по линии МИД СССР специфика захода не предусматривали валютных средств для экипажа. Да и зачем эти самые ливийские динары подводникам, когда их потратить некуда? От рассвета до заката всё вокруг закрыто, никого нет и ничто не работает. Город словно вымер. И только после захода солнца, пробудившись ото сна, всё в городе оживало и начинало дышать полной грудью. Ночные улицы Тобрука содрогались от автомобильных сигналов, сирен и тысяч фар, потому что местные жители отправлялись в гости друг к другу. Повсюду открывались чайные и магазинчики, а советские подводники в это время уже крепко спали.
В стране заканчивался священный праздник Рамадан. Это время отмечено для верующих особым обрядом служения Создателю: в течение всего священного месяца мусульмане соблюдают предписанный шариатом (божьим законом) пост. Пост («ураза») в Рамадан обязателен для каждого мусульманина. Он позволяет ему укрепиться в своей вере и самодисциплине, точно следуя наказам Аллаха. От рассвета до захода солнца постящийся воздерживается от всех видов разговения (еды, питья, половой близости и др.) и стремится сохранять свой язык от сквернословия, а душу ; от нечистых помыслов.
С заходом солнца мусульмане прерывают свой пост. Блюдо во время ифтара (прерывание поста на заходе солнца) представляет собой совсем небольшую порцию пищи ; согласно сунне  это нечетное число фиников. Затем совершается вечерняя молитва (магриб), после чего наступает черёд для полноценного приёма пищи. Пост в Рамадан разрешается не соблюдать только тяжело больным, детям и людям, которые находятся в это время в пути, воинам, участвующим в боевых действиях.
Ливийские военные моряки, как и все правоверные мусульмане, пост не только соблюдали, но и на службе в течение месяца не появлялись вовсе. На каждом корабле на весь праздник назначался ровно один бессменный вахтенный или дежурный специалист, да и тот в дневное время спал. Причём специфика назначения такова, что все эти специалисты в совокупности  составляют экипаж одного ракетного катера, способного в случае тревоги  бороться за живучесть или выйти в море и выполнить поставленную задачу на одном из назначенных в дивизионе кораблей.
Так однажды и произошло. Среди бела дня вдруг заработала сирена. Все, кто дежурил на катерах, по сигналу тревоги собрались у здания штаба, а потом направились на обозначенный к выходу катер, но двигатели запустить на нём не удалось, тогда дежурный экипаж  бросился на другой корабль, однако и он оказался «мёртвым» и только третий катер удалось вывести в море для выполнения поставленной задачи.
Подводники с любопытством наблюдали за особенностями ливийского боевого дежурства. Целых пять часов катер был в море и целых пять часов одиннадцать кораблей Тобрукского дивизиона и его штаб были брошены на произвол судьбы без всякого присмотра.
– Хороши вояки, – заметил Володя Сафронов – ракетчик, назначенный на поход вместо Бризмера. – Заходи, бери всё голыми руками и оружия не надо.
– Достаточно одного коловорота, сэ-эр! – согласился Дербенёв.
– Интересно, сколько они за такую службу получают? – полюбопытствовал Хомичев, поднимаясь на мостик для смены вахтенного офицера.
– Ливийский офицер связи говорил, что довольствие младшего офицерского состава колеблется в пределах 700 – 1000 долларов США, а старшего офицера ; в размере дохода среднего бизнесмена нефтяной компании. – Отрапортовал  Дербенёв, вручая повязку вахтенного офицера на якоре Хомичеву.
– Много это или мало, по их меркам, мене не ведомо, а вот  обстановку передать, слабо? – поинтересовался Александр Иванович.
– Горизонт чист, нагрузка без изменений, заместитель командира дивизии и начальник политотдела по приглашению нашего консула убыли в «Шарик» . Командир и замполит ; в бане на плавмастерской, старпом ; в рубке оперативного, там же. Остальные на борту или на лёгком корпусе загорают. Купание запрещено.
– Ладно, вахту принял, хотя ты и соврал, – нехотя согласился Хомичев.
– Как соврал?  – не понял Дербенёв.
– А вот так! ; И минёр показал рукой на ворота аванпорта, куда на большом ходу заходил ливийский ракетный катер, возвращаясь с моря.
– Интересное дело,  никто не встречает? – удивился Сафронов.
– Также, как и не провожали. – Пошутил Дербенёв.
Катер сделал резкий разворот и, подав сигнал ревуном, направился к причалу, по-прежнему не сбавляя скорости. Ещё минута и он поравнялся с лодкой. На полную мощность заработали винты, давая задний ход, но скорость была всё ещё большой. Четверо ливийцев бесстрашно выпрыгнули на причальную стенку и, прихрамывая, побежали параллельно катеру, что-то выкрикивая. Несколько других моряков подали им швартовные концы, которые тут же были наброшены на чугунные палы на причале. Матросы отбежали в сторону. Катер содрогнулся,  как бы наткнувшись на внезапное препятствие и, со всего маху, ударился правым бортом о причал. Раздался страшный треск рвущихся швартовов и скрежет стали. Ещё миг и катер замер, как вкопанный. Командиру (он же дежурный по дивизиону) подали трап, и офицер смело убыл восвояси. За ним последовал помощник – он же помощник дежурного по дивизиону. Через десять минут, заведя все уцелевшие швартовы, экипаж построился коробочкой на причале и строем убыл по местам персонального дежурства, причём последняя шеренга шла на два шага сзади и «на цыпочках». У борта на причале остался только один вахтенный матрос, коврик для молитвы, шезлонг и выключенный телевизор.
                2
– Чего грустим, лейтенант? – спросил Хомичев Дербенёва, видя как тот, прячет в карман небольшой клочок бумаги.
– Да, так. Ерунда, какая-то… – ответил штурманёнок.
– Ерунда бывает разного размера. У тебя какая: большая или маленькая?
– Да я и сам не пойму, – застеснялся Дербенёв, – жена письмо с оказией прислала. Пишет, чтобы я выбрал до возвращения, что мне дороже: море или семья. Странное  какое-то письмо. Чушь просто. Почему я должен выбирать, если мне и море и семья дороги?!
– Ты не печалься, штурман, это пройдёт, – минёр положил руку на плечо Дербенёву. – Так у всех по молодости бывает. Бабы они дуры. Всё только сердцем своим чувствуют, а мозги у них куриные. И не могут они этими самими куриными мозгами понять, что не море главное, а то, что есть такая работа, которую за нас никто не сделает.
– Спасибо за поддержку, друг, но на душе, честно говоря, дерьмо.
– А ты давай, собирайся, поедем в городок на экскурсию к  военспецам разным и их жёнам, говорят даже француженки есть, – минёр задорно по-мальчишески потёр руки. – А ещё там обещают волейбол, концерт и даже консула советского показать.
– И особистов, по полвагона на каждого. Ни вздохнуть,  ни п…ть, – болезненно отреагировал Дербенёв.
 – Да брось ты свои ахи-вздохи, поехали? – не успокаивался Хомичев.
 – Ладно, уговорил, почапали в автобус… – Дербенёв наконец согласился.
Офицеры, закурив на ходу, направились к большому, комфортабельному японского производства автогиганту с кондиционером и мягкими сиденьями, где их поджидал замполит со списком отъезжающих.
– Быстрее, пошевеливайтесь, нас уже ждут,  – размахивая руками, прокричал издали Каченко.
– Я вижу: «двое с носилками и один с топором». – Машинально прокомментировал Дербенёв, глядя на замполита, корабельного врача  и  командира гидроакустической группы, стоящих у автобуса.
– А с топором  кто из них будет? – подхватил шутку Хомичев, – эскулап Галльский?
– Да уж, конечно… – не согласился Дербенёв, ; эти двое только стучат, ах извините – подносят, а рубит-то замполит.
– Что и Суворин ; из этого поля ягода?
– А то?! – Дербенёв улыбнулся в усы. – Я тут как-то спустился в секретную часть, слышу, а напротив, из  резервной рубки связи, доносится неизвестная мне мелодия. Слова такие классные: «небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой…». Не успел  прислушаться, как Константин пригласил меня на «рюмочку» чаю и заодно на откровенность, заговорщицки сообщив, что мы теперь с ним «повязаны», поскольку вместе слушали запрещённого в СССР Вилли Токарева.
– То-то, я смотрю, они неразлучными стали, просто «святая Троица», – согласился Хомичев.
– Не богохульствуй, отрок, – одёрнул товарища  Дербенёв, поскольку они вплотную подошли к входной двери автобуса.
                3
Советский, точнее интернациональный коттеджный городок размещался обособленно. В нём проживали семьи специалистов из разных стран, сотрудничавших с Ливией. Из иностранных военных специалистов кроме советских представителей здесь находились пакистанцы, французы – специалисты по «Миражам» и РЛС «Волекс», немцы, чехи, поляки, югославы и болгары. Последние обслуживали бельгийские дизельные двигатели. Наверное, были и другие, но Дербенёв этого не знал.  Да и зачем ему это знать, если именно здесь, в «Шарике», он встретил одного из своих учителей из Каспийского ВВМКУ. Капитан первого ранга Липовский был одним из руководителей специального советского военного центра по переподготовке ливийских офицеров любого профиля во флотских штурманов для ВМС Ливии.
Между учеником и учителем состоялась душевная беседа при официальной встрече на общем приёме у консула, потом задушевная неофициальная её часть при закрытых дверях и окнах в коттедже.
– Муамар Каддафи ввёл в Ливии сухой закон, а поскольку в особый отдел сливают информацию все ; и наши, и ливийские товарищи, приходится остерегаться. – Липовский открыл бутылку «Bushmills» и разлил виски по стаканам со льдом.
И неизвестно, сколько было выпито хорошего виски и прекрасного корабельного спирта, но от предложения Липовского работать за границей в качестве советника Дербенёв отказался.
 – Вы, товарищ капитан первого ранга, до какой должности на корабельном флоте дослужились? – зная наперёд ответ, поинтересовался Дербенёв. – До флагманского специалиста флотилии или эскадры? Так, что ж вы меня лишаете такой же возможности? Вы же мой учитель!
 – Да ты пойми, – убеждал опытный Липовский, – сейчас время другое и подобного предложения у тебя в жизни может быть никогда и не будет. Послужишь немного здесь, потом академия Советской Армии, дипкорпус, заграница, валюта, соглашайся. Тем более, пока ты будешь по своим морям шарахаться, я на тебя представление в Москву отправлю. А когда домой вернёшься, назначение уже состоится. Видишь ли, мне здесь штаты открыли, а специалистов не дали, говорят «подбирай сам». Как сам? Если здесь практически никого не бывает, а мне спецы, во-о-о как нужны. – Липовский провёл ладонью поперёк шеи, демонстрируя важность вопроса.
В какой-то момент Дербенёв вспомнил странное письмо от Татьяны и вдруг представил: он – молодой советник здесь в Ливии и с Татьяной, а дети где-то в Москве, учатся в школе при МИД СССР. «К чёрту все наваждения», – подумал Александр и произнёс вслух:
– Вы учили меня не штаны протирать, насколько я помню, а навигацкому делу. Чтобы корабли большие и малые по морям-океанам водить безаварийно. Вот я этим с вашего благословления и занимаюсь. Поэтому на поступившее здесь нетрезвое предложение отвечаю, как учили: «Спасибо. НЕТ!»
– Ну и зря! Я тебе то же самое и завтра повторю, на трезвую голову! – Липовский немного обиделся за оценку его предложения,  данную Дербенёвым.
– «Нет!» ; Будет мой ответ и завтра,  – повторил свое решение Дербенёв.
Липовский открыл дверцу бара и достал очередную бутылку виски.
– Давай тогда хоть выпьем, что ли?               
               
XVI.  ЖЕКА
                1
Плавучая мастерская ПМ-26 472-го дивизиона морских судов обеспечения Черноморского флота была заложена на судостроительном заводе в польском городе Щецин в 1962 году и вступила в строй 30 ноября 1964 года. За свою долгую морскую жизнь эта «рабочая лошадка» совершила несколько десятков выходов на обеспечение подводных лодок, кораблей и судов ВМФ в Атлантический и Индийский океаны, Средиземное и Красное моря. Вот и сейчас она была ошвартована рядом с Б-224 и в очередной раз участвовала в  ремонте подводной лодки. Трудились и подводники. Смены были построены так, что работа кипела до обеда, а после ; моряки организовано ходили на пляж, поскольку других развлечений в месяц Рамадан ливийская сторона не предусмотрела.
Все выходы за пределы военной гавани контролировал ливийский офицер связи, очень дотошный, но вежливый  молодой человек в тёмных солнцезащитных очках. Буквально в первый же день выяснилось, что в Тобруке для посещения экипажу выделено два пляжа. Один, его ещё называли французским за белоснежный мелкий песок, завезённый ещё английскими колонистами из Франции, предназначался для офицеров, а другой, в районе нефтяного терминала, где песок насквозь пропитан нефтью ; для унтер-офицеров, то есть для мичманов.
– А матросам где купаться? – поинтересовался Чуйков.
– В ливийских ВМС для нижних чинов такие места не предусмотрены,  – сообщил офицер связи, – особыми привилегиями пользуются только офицеры, а матросы пусть с борта купаются.
Командованию похода пришлось пойти на хитрость и  ежедневно вместе с офицерами на пляж ходили мичманы и матросы, одевая вместо своих  офицерские погоны. По этому поводу однажды случился казус. К группе подводников подошёл тот самый ливийский офицер и поинтересовался у старшего: «Почему одни офицеры в тропических брюках, а другие в шортах как у матросов, хотя погоны у них одинаковые?». На что Манишевич, а именно он, был тогда старшим группы, ответил:
– А почему у вас солнцезащитные очки на носу, а у меня их нет, хотя мы оба капитаны третьего ранга?
Очевидно, из деликатности ливиец не ответил, но и вопросов больше не задавал.
                2
Обожал прогулки с подводниками и любимец плавучей мастерской – огромный кобель породы немецкая овчарка по кличке «Жека». По пути разгоняя всех беспородных полусобак ; полушакалов, обитающих в ливийской пустыне вокруг гавани, пёс добирался даже до ближайших селений, чем доставлял немало хлопот командованию отряда советских кораблей. Практически каждый день на Жеку жаловался офицер связи, а ему в свою очередь местные жители, чьи худые как велосипеды собаки бродили по местным помойкам.
У этого пса никогда не было ошейника, потому, что никто и никогда не пытался его привязывать. Да и возможно ли привязать ветер?
Жека был полноценным членом экипажа, а значит, был воспитан и коммуникабелен. Он различал все сигналы на корабле и тревоги. На каждое построение личного состава корабля прибывал первым. Сметая всех и вся на своём пути, занимал  своё место в строю (на шкентеле) и, услышав своё имя, громко подавал голос.
Подводники тоже полюбили этого здоровенного красавца, который настолько знал себе цену, что даже лапу подавал, только услышав заветное слово «цукерка». В связи с этим весь кусковой сахар разошёлся по карманам матросов, и даже шоколадки пошли в ход на угощения для собаки. Но если, не дай Бог, кто-либо обманывал его и после «рукопожатия» не давал конфету, что в сознании пса было недостойным моряка поведением, то с этого момента наступал период сплошной неприязни к обидчику. Пёс, издали учуяв лжеца, начинал рычать, а шерсть на его загривке поднималась дыбом. И бесполезно было совать в нос Жеке лакомства. Из рук этого обманщика пёс никогда уже не брал угощения. Но чуть позже оказалось, что и в жизни собаки могут быть исключения…
Как-то в очередной раз подводники приехали на французский пляж, чтобы отдохнуть после рабочего дня. У местных жителей продолжался пост, и на пляже, как всегда, никого не было. Некоторые моряки за время пребывания в Тобруке настолько к этому привыкли, что позволяли себе купаться в «чём мама родила». Да и чего здесь удивительного, плавок-то ни у кого и не было, заход ведь заранее не планировался. Вместо плавок подводники использовали разовые марлевые трусы небесно-голубого цвета, которые после намокания становились абсолютно прозрачными, так, что исход всё равно был одинаков.
И вот в разгар отдыха, когда одни мужчины загорали, другие ловили песчаных крабов, а третьи ; осьминогов, на верхней террасе остановились несколько автобусов, Жека, как и положено сторожевому псу, почуяв чужаков, поднялся на среднюю террасу в беседку, где была сложена одежда моряков. Никто этого даже не заметил. Но когда приехавшие в автобусах женщины – в основном иностранные специалисты и жёны советников ; спустились в лагуну, мужчины просто опешили.
Невзирая на политическую подкованность и информационную осведомлённость, советские подводники, будь-то офицеры или матросы, ещё не знали, что такое «топлес», а потому, завидев целый десант полуобнажённых девиц, внезапно высадившийся на их территории, решили воспользоваться бегством от греха подальше. Как- никак больше двух месяцев в море и, естественно, без женщин. Боясь даже приподняться с живота, моряки, подобно песчаным крабам,  отползали к воде – родной стихии, оставляя на песке глубокие борозды разной глубины. А что делать?
Пробравшись по воде за скалу, а потом по камням и на террасу, подводники, наконец, оказались у своих вещей. Но здесь их ждало не только удивление, но и разочарование. Жека, встретив на террасе ещё одну группу советских людей, теперь уже женщин, как настоящий мужчина, патриот и джентльмен, всё  внимание отдал им, забыв при этом свои прямые обязанности по охране имущества моряков. Припадая на передние лапы, он  увивался за каждой и бегал вокруг всех, вилял хвостом и повизгивал как последняя болонка. А когда  всё же увидел собравшихся вместе и полностью одетых офицеров, вдруг засуетился, как бы осознавая свою вину  и, не обращая внимания на восхищённые возгласы представителей прекрасной половины человечества, сел возле ног старшего помощника, готовый выполнить  любую команду.
Женщины, решив, что терраса освобождена именно для них, поблагодарили мужчин, одарив всех обворожительными улыбками и пожав каждому из них руку. При этом было замечено, что Жека, также раздавал «рукопожатия» налево и направо без всякой «цукерки»…
               
XVII. ПОРА ДОМОЙ
           1
Вечернее солнце багрянцем наполнило редкие облака, летящие над горизонтом, подкрасив заодно и море, ровно в том месте, где светило окунулось в прохладную свежесть, принимая вечерние ванны. Почти полное безветрие обещало тихую безмятежную ночь, но это для всех нормальных людей. Подводники же ; люд подневольный, слабосентиментальный и розовые облака перед погружением им глубоко «фиолетово».
Заканчивался день, последний в ходе столь внезапного визита     Б-224 в ливийский порт Тобрук. Вместе с уходящим днём заканчивалось и  приготовление лодки к выходу в море. Экипаж занял боевые посты по тревоге и только замполит никак не мог распрощаться с группой товарищей из штаба 5-й ОпЭск. Судя по жестикуляции и артикуляции Каченко, «нагруженный по самую ватерлинию», сейчас находился в полной прострации, но как настоящий подводник, заметив личный состав швартовных команд на лёгком корпусе, двинулся к трапу. Не желая «светиться» перед всем экипажем в столь небоевом состоянии, Василий Иванович направился к люку первого отсека, открытому боцманом для переговоров во время проверки работоспособности носового шпиля.
– Боцман, о-то-йди, я спущусь здесь. Бы-стро! – небрежно оттолкнув Осинова, произнёс Каченко, прижимая к груди довольно внушительный «презент» от братьев-надводников.
– Василий Иванович, здесь нельзя. Нижний трап уже сняли. Идите через центральный пост, – боцман попытался остановить замполита. Но не тут-то было,  Каченко уверенно перешагнул чрез комингс люка и заскользил вниз.
 – Да пошёл ты в ж…– только и произнёс уставший от повседневных хлопот офицер-подводник, прежде чем распластаться на палубе отсека.
– Первый, что у вас там творится?  – спросил по «Каштану» Манишевич, услышав грохот в динамике.
– Да здесь, какая-то посылка упала и… замполит…
– Сильно? – закричал старпом.
– В дребезги! – доложили из первого.
– Ка-ак?!
– Одни горлышки да донышки остались…
– А замполит? – уточнил старпом.
– А замполит цел. Что ему будет? Спать пошёл к себе, во второй отсек.
                2
Б-224 закончила приготовление и получив окончательное разрешение на выход из базы, начала движение по назначенному маршруту.
У границы ливийских территориальных вод подводную лодку и плавучую мастерскую встретили советские противолодочные корабли ; знакомый подводникам сторожевой корабль Балтийского флота «Свирепый» проекта 1135 и большой противолодочный корабль проекта 61 «Сметливый» Черноморского флота.
Для читателей, далёких от флота,  уместно заметить, что по наличию и тактико-техническим характеристикам противолодочного вооружения эти корабли можно было смело переклассифицировать.  Хотя бы потому, что по замыслу конструкторов сторожевые корабли проекта 1135 до 1977 года классифицировались как большие противолодочные корабли, а большие противолодочные корабли проекта 61 изначально проектировались как сторожевые корабли. До сих пор остаётся загадкой: почему тогда - в восьмидесятые годы двадцатого столетия ; всё было не так, как задумывалось конструкторами, а с точностью до наоборот.
Большие противолодочные корабли проекта 61 принципиально отличались от ранее построенных для ВМФ СССР двумя особенностями. Первая, это наличие на них двух зенитно-ракетных комплексов, а вторая ; применение в качестве силовой установки всережимной газовой турбины. За мелодичный свист, издаваемый газовыми турбинами этих кораблей, слышимый издалека, моряки всех флотов метко окрестили их “поющими фрегатами”.
Назначением корабля в соответствии с оперативно-техническим заданием являлась: противовоздушная оборона кораблей и транспортов в море от атак низколетящих самолетов и крылатых ракет, а также противолодочная оборона кораблей и транспортов в море. И это невзирая на то, что из оперативно-тактического задания (ОТЗ), утверждённого в 1956 году, исключили противолодочные ракеты, увеличив боекомплект ЗУР при этом до двадцати четырёх  единиц.
Красивый, стремительный силуэт и доведенная до совершенства изящность внешних форм этих кораблей никого не могли оставить равнодушными. Не зря в 1968 году американская газета «Time» опубликовала статью под названием  «Силовые игры в океане», где привела фразу капитана 1 ранга ВМС США Гарри Аллендорфера ; эксперта по проблемам советской морской мощи: «Почти всякий раз, заходя в порт и замечая самые ухоженные и красивые корабли, вы обнаруживаете, что девять десятых из них - русские». Пожалуй, это высказывание не потеряло своей актуальности и в ХХI веке.
Проект 1135 была разработан Северным проектно-конструкторским бюро гораздо позже проекта 61, в 1964 – 1966 годах. В соответствии с техническим заданием, руководство ВМФ СССР планировало получить большой противолодочный корабль второго ранга  на базе проектов 1134-А и 1134-Б, но с существенно уменьшенным водоизмещением. Новый проект должен был решать широкий круг задач по противолодочной и противовоздушной обороне соединений кораблей в океанской зоне, аналогично задачам кораблей проекта 61. Уменьшение водоизмещения привело к отказу от вертолёта, Впрочем, отсутствие ангара на кораблях проекта 61 также не позволяло иметь вертолёт постоянного базирования. В этом корабли были схожи, к тому же оба они относились к кораблям второго ранга.
Гидроакустическое оснащение кораблей проекта 1135 было идентичным проекту 1134-Б, но по техническим возможностям не обеспечивало стрельбу ракетами главного противолодочного комплекса на полную дальность, поэтому предполагалось действие этих кораблей поисково-ударными парами. Здесь фактически и могли пригодиться корабли проекта 61, имеющие изначально очень скромное противолодочное оружие и не имевшие противолодочных ракет.
Основным вооружением корабля проекта 1135 по изначальному замыслу был ракето-торпедный комплекс «Метель», предназначенный для уничтожения подводных лодок противника. В ходе модернизации он заменялся на более современный и унифицированный «Раструб-Б», способный поражать также и надводные цели. Таким образом, вместе с морским опытом корабли обретали и боевую мощь.
                3
Издали заметив, как поблёскивают стальными доспехами в последних лучах заката «Сметливый» и «Свирепый», Чуйков чему-то улыбнулся. Корабли заняли назначенную точку рандеву  и  теперь, словно былинные богатыри, встали на защиту своей «сестры», которая изо всех сил спешила под их опеку. Проведя опознавание, корабли подошли с левого и правого бортов к Б-224, чтобы эскортировать её до района погружения.
С началом движения силы построились  «обратным клином», при этом подводная лодка заняла место в его вершине. Плавучая мастерская, не очень поспевая за  побратимами, пристроилась в кильватер Б-224 и шумом единственного своего винта так скрежетала по всему Средиземному морю, что сопровождавший лодку американский «пастух» ; фрегат УРО типа «Оливер Х. Перри» отказался от использования своего вертолёта, а значит и буёв . Пташка села на борт и успокоилась. Какое-то время американец работал подкильной ГАС SQS-56, но, очевидно, не получив удовлетворения, выключил и её.
Лениво болтаясь на кормовых курсовых углах и соблюдая безопасную от столкновения дистанцию, «Перри» всё же надеялся отследить момент погружения лодки, чтобы потом, удерживая с нею контакт, поиграть в «кошки-мышки» на всю глубину своей зоны ответственности.
Быстро темнело, силуэты кораблей теряли свои очертания, растворяясь в пространстве южной ночи. Все, включая подводную лодку, зажгли ходовые огни, а Б-224, кроме того, и оранжевую мигалку. Как только ночь окончательно вступила в свои владения, с борта «Сметливого» на «Свирепый» подали жгут электрических кабелей с гирляндой специально подготовленных светильников. Американцам готовилось заранее спланированное представление. Убедившись, что всё готово для маскарада, по команде с большого противолодочного корабля лодка выключила свои огни. Одновременно зажглась «гирлянда» между советскими кораблями и самое главное заработала такая же, как на лодке мигалка, имитируя наличие между кораблями    Б-224.
 – Все вниз, погружаюсь, все вниз…– последний раз прокричал Чуйков  и задраил над собой верхний рубочный люк. Еще мгновение, и субмарина камнем полетела в бездну.
Кратковременно задержавшись на безопасной глубине для осмотра отсеков и механизмов, она продолжила погружение на глубину боевого патрулирования, чтобы, оказавшись в родной стихии, снова и снова искать врага и быть готовой в любую минуту применить по нему свое смертоносное оружие.
Всего несколько минут отделяли подводников от только что  ушедшего вчера  до наступающего завтра, но Тобрук, Джамахирия и даже Жека навсегда остались в истории, написанной экипажем. На смену одним событиям пришли другие, пока ещё неведомые. Новые мили, месяцы автономки и новые испытания были впереди, а наверху загорались звёзды, правда, от этого не становилось светлее ни в отсеках, ни в душах подводников. Даже Млечный Путь, усыпанный мириадами огоньков, казался просто нарисованным на холсте, а Луна – сегодня добрая помощница подводников, ; как специально забыла дорогу на небосвод и где-то пряталась от людских глаз. Правду говорят люди о таких ночах: «Темень хоть глаз коли».
Темно, некомфортно было и на душе командира американского фрегата – очень успешного и амбициозного офицера 6-го флота США, не привыкшего быть на вторых ролях, но вынужденного сейчас как щенок на поводке плестись за русской субмариной, чтобы после погружения вцепиться в её загривок мёртвой хваткой бойцовской собаки. Не учили американца ни в академии, ни на флоте проигрывать или начинать партию чёрными фигурами,  а привычка срывать только весь банк стала со временем его второй натурой. На этом и сыграл Чуйков вместе с  командирами эскортных кораблей, придумавший  довольно смелый и удачный  иллюзион с исчезновением подводной лодки.
В итоге хорошо отрежиссированного,  почти циркового, представления, которому мог бы позавидовать сам Эмиль Кио, с рассветом, вместо советского ракетоносца янки обнаружил только пустоту. «Zero», сэр!
               
XVIII.  НЕВЯЗКА
                1
Немногим больше трёх с половиной месяцев прошло с того момента, когда подводная лодка вышла в океан. Всего три месяца и три недели позади, но хочется домой, к родным берегам, семьям, любимым, как будто позади целая вечность. Как надоело ежедневно видеть одни и те же лица, есть одну и ту же консервированную пищу и считать шаги, куда б ты ни шёл. Хотя куда здесь можно, собственно сходить? Да куда угодно, лишь бы не сойти с ума от ежеминутного  ощущения дежавю.  Четыре раза на день по двадцать семь шагов до кают-компании во втором отсеке, чтобы принять пищу и столько же шагов обратно. Три  раза по девятнадцать шагов до гиропоста на средней палубе, чтобы отдохнуть после вахты и столько же  обратно, чтобы вернуться на вахту. Один раз в двое суток тринадцать шагов, чтобы вымыться в душе пятого отсека во время всплытия на заряд батареи и такой же путь обратно в гиропост. Ещё несколько шагов до мест для раздумий ; вот и весь ежедневный моцион.
 Много различных событий произошло за это время, много разных испытаний пришлось преодолеть экипажу Б-224 и не всегда эти события были приятными и желанными, но подводники в большинстве своём ; народ оптимистический, а потому, что бы плохое или непредвиденное в их жизни не происходило, всегда считают, что ; это в последний раз. Вот и вчера, всплывая ночью на сеанс связи, когда все ждали распоряжение от управляющего  командного пункта на начало перехода домой и не получили его, все решили, что это безобразие случилось с ними в  последний раз. А сегодня это предположение подтвердилось.  На очередном всплытии под перископ пришло таки долгожданное распоряжение, согласно которому лодке предписывалось всплыть западнее острова Альборан и начать надводный переход  в пункт постоянного базирования. Радости было так много, а эйфория столь необъятной,  что многие подводники так и не смогли уснуть после всплытия лодки в надводное положение.
Дербенёв поднялся на мостик, чтобы покурить и заодно визуально опознать берега,  если их будет, конечно, видно. К великому сожалению никаких берегов он не обнаружил, да это и не удивительно ведь до пролива Гибралтар оставалось ещё целых двенадцать часов.
– Что, штурман, на испанское небо решил глянуть, или на остров Альборан? Поздновато  встрепенулся, звёзд ещё не видно, а остров уже уплыл в темноту.  – Чуйков пребывал в хорошем расположении духа и поэтому был разговорчив.  Дербенёв, напротив, был немногословен.
Александр пристально осмотрел небосвод. Низкая облачность застлала всё небо клочками грязной ваты, а свежий усиливающийся ветер ощущался даже в ограждении рубки.
– Погода меняется к шторму, товарищ командир, а нам завтра пролив форсировать…
– Так, днём же, штурман, и в надводном положении. Прорвёмся…
– Придётся «прорываться», деваться-то всё равно некуда. Не погружаться же заново.  – Задумчиво произнёс Александр, приподымаясь над козырьком ограждения рубки. – Что это, товарищ командир, там смотрите, прямо по курсу? – Дербенёв рукой показал командиру по направлению движения лодки.
Чуйков, доселе смотревший на штурмана, повернулся вперёд и замер от удивления. Впереди слева и справа от лодки вдруг выросли  берега, причём так отчётливо, что Дербенёв заметил огни маяков  Европа и Карифа на испанском берегу, а Чуйков обнаружил маяк Альмина на марокканском побережье. Не веря глазам своим, Дербенёв стал считать проблески огней маяков, а потом припал к пеленгатору, чтобы определить место по ним. Испанские горы просматривались настолько отчётливо, что по огонькам далёких селений можно было посчитать количество домов в них.
 – Что у вас с местом, штурман? Мы что входим в пролив Гибралтар? – взволнованно спросил командир и, не дождавшись ответа, потребовал у штурманов уточнить место лодки.
Дербенёв быстро спустился к радиометристам, но и там все пребывали в замешательстве. На экране РЛС, как по волшебству, вдруг стали отображаться берега пролива Гибралтар, причём на дистанции меньше двенадцати миль.
Получив информацию от радиометристов, полностью совпадающую с визуальной, Чуйков не удержался и переспросил у Башмакина:
– Штурмана, а не пора ли нам тревогу объявлять для прохода узкости, если визуально и на РЛС одна и та же картинка?
Башмакин метался у космического навигационного комплекса,  подстраивая его для определения места по уходящему спутнику, но почему-то произошёл сбой, и аппаратура место не определила.
 Потапков в ручном режиме «насиловал» приёмник радионавигационной системы «Dekka» высасывая из эфира еле улавливаемые сигналы, а Дербенёв в это время колдовал над приёмоиндикатором системы «Loran-C», но ни у кого толком ничего не получалось, вся аппаратура как взбесилась и показывала неизвестно, что?!
– Вы ещё живы, дети подземелья? – не успокаивался Чуйков, ; хоть кто-нибудь что-нибудь, доложит сюда, на мостик?
Первым не выдержал Потапков:
– Владимир Артемьевич, аппаратура глючит!
– А радиолокация?
 – А РЛС явно врёт, поскольку последнее место по спутникам было сорок минут назад и оно полностью совпало с расчётным местом, подтверждённым предыдущими  определениями по другим системам навигации. Не могли мы сто миль за тридцать минут пролететь. Не на самолёте же.
– Оно-то так, но как тогда прикажешь понимать то, что мы все наблюдаем?
– Не знаю, может быть, мираж или какая-то сверхпроводимость, давайте подождём немного, может нам что-то удастся высосать из эфира.
Из динамика корабельной трансляции прозвучал голос разведчика, который доложил, что в радиосетях противника чётко прослушиваются переговоры таксистов с диспетчером города Сочи. Чуйков посмотрел на Манишевича и тихонько пропел себе под нос:
– А я сошла с ума, а я сошла с ума…
– Может быть штурмана и правы, товарищ командир… – из ограждения рубки донёсся голос Картавина, поднимающегося наверх, чтобы лично убедиться в правдоподобности происходящего. – Ведь основное предназначение нашего радиолокационного комплекса ; это обеспечение автономным целеуказанием ракетного комплекса благодаря использованию явления тропосферного рассеивания сверхвысокочастотных   радиоволн.
– Ну, да, перезрелый вундеркинд, ты ещё расскажи, что и я, и все мы здесь видим огни и горы вокруг нас с использованием СВЧ радиоволн, а впрочем…– командир замолчал, потому, что горы вместе с селениями и Гибралтар вместе с маяками вдруг исчезли, так же внезапно, как и появились.
Картавин бросился вниз и уже через минуту доложил:
– Мостик, товарищ командир, на всех диапазонах РЛС пусто, нет больше берегов. 
Море Альборан ; самая западная часть Средиземного моря. Оно расположено непосредственно перед Гибралтарским проливом и достигает в длину около 400 километров, а в ширину 200 километров, характеризуется глубинами от 1000 до 2000 метров в самой восточной его части. Название моря идентично названию небольшого островка вулканического происхождения площадью около семи квадратных километров, находящемуся в этом море и происходит от испанского «albor» (рассвет, белизна, начало).
Если допустить, что море Альборан «умышленно» продемонстрировало подводникам картинку, которую они должны были увидеть только на рассвете, то можно констатировать, что оно вполне соответствует своему рассветному названию.
                2
 Двое суток бушевала стихия, показывая свой неукротимый нрав. Шторм, начавшийся в Средиземном море, только окреп с выходом лодки в Атлантический океан. Теперь во всю свою силу заклокотали «ревущие сороковые» широты.
Вода вдруг расступалась, оставляя лодку на гребне в невесомом состоянии, потом бросала её вниз, разгоняя, словно машина на американских горках, что бы утопить в своей пучине, а после того как субмарина, подобно поплавку, выныривала на поверхность, набрасывалась на неё с такой силой,  что, казалось, хотела переломить корпус пополам. И кое в чём стихия преуспела. С выходом в океан  волны сорвали любимое детище боцмана ; трап, изготовленный на ПМ-26, а вместе с ним, так невзначай,  часть лёгкого корпуса, и теперь в корме Б-224 зиял пролом размером с самосвал, как будто туда попал вражеский снаряд или даже ракета.
Все двое суток наверх никого не выпускали, и только вахтенные офицеры, сменяя друг друга, несли вахту на мостике, пристегнувшись цепями к корпусу, чтобы не быть смытыми за борт. При закрытом верхнем рубочном люке не ясно было, в каком положении находится лодка: в надводном или подводном. Шторм  валял субмарину с борта на борт, а волны с грохотом, как скорые поезда, пролетали по надстройке и сквозь неё. Очень сильной оказалась бортовая качка, что совсем не радовало штурманов. За два дня им удалось принять только три сеанса от космических спутников, а Потапкову,  визуально, через перископ, только один раз посчастливилось засечь огонь маяка Сан-Висенти.
 – Как у нас с местом? – поинтересовался Дербенёв, прибыв в штурманскую рубку на смену своего начальника.
– С местом хорошо, без места плохо…– безрадостно ответил Башмакин. – За всю вахту только один «Цикадовский» спутник выдал место и то четыре часа назад, а сейчас одни радиомаяки слышно. Вот тебе место, вот запись в журнале, расписывайся.
– А это что? – Дербенёв приложил палец к навигационному журналу в том месте, где красовалась запись, сделанная старшим штурманом об определении места командиром. – Чуйков же спит сейчас.
– Слушай, праведник, ты вахту  принимать будешь или как? – повышая тон разговора, Башмакин пристально посмотрел на Дербенёва.
– Ты не ответил на вопрос! – упорствовал Александр.
– Вам что, товарищ лейтенант, – Башмакин уподобляясь привычке старпома, перешёл на «Вы», – необходимо разъяснять требования руководящих документов, согласно которым командир периодически обязан контролировать местоположение лодки лично, причём способами, отличными от тех, которые используют штурмана?
– Но здесь зафиксирована откровенная «липа». В месте, где мы сейчас находимся, невозможно визуально наблюдать маяки мыса Рока и мыса  Сан-Висенти. До них, по меньшей мере,  50 – 60 миль.
Дербенёв развернулся от автопрокладчика и включил радиопеленгатор, чтобы определить место по радиомаякам. Терпение Башмакина заканчивалось.
– Итак: курс лодки ноль градусов, ход шесть узлов, ветер двести сорок градусов, море пять баллов… Ты принимаешь вахту или нет? – почти прокричал Башмакин.
– Принимаю, но только после того как лично определю место лодки в океане.
– Ну, товарищ… тогда я пошёл отдыхать! – махнул рукой напоследок командир штурманской боевой части и ретировался из рубки.
– Что у вас здесь за вопли? – поинтересовался Манишевич, когда старший штурман вышел из отсека.
– Да так, всё нормально. Просто Юрий Александрович половину вахты тараканов колол на карте, а вторую половину в зубах ковырялся, в результате места нет…
– Как нет, а это что? – Манишевич показал запись в навигационном журнале.
– Это, Юрий Михайлович, очковтирательство!
– Значит так, – Манишевич, также как и Башмакин перешёл на «Вы», – если вы, товарищ лейтенант, ещё раз негативно отзовётесь о своём начальнике, я для начала отстраню вас от штурманской вахты, а по возвращении домой спишу с подводной лодки! Вам ясно?
– Ясно! – промычал Дербенёв.
– А коли так, определяйте место и как можно чаще, чтобы дурные мысли в голову не лезли, – старпом вышел из рубки, но потом вернулся и, не заходя обратно, добавил со сталью в голосе: –  Не забудьте за меня определить место и записать в журнал.
Александр не ответил.
Немного повозившись с АРП-53Р , Дербенёв не смог подстроиться на радиомаяки Рока, Порту, Ла-Корунья и Сан-Висенти. Место лодки получилось не очень надёжным, а всё потому, что три из чётырёх маяков находились практически на одной линии. Но именно эти три пеленга и четвёртый отсекающий показывали с большой вероятностью, что ветром лодку сносит к португальским берегам, и сейчас она находится значительно восточнее того счислимого места, которое Дербенёв принял у Башмакина по вахте.
Дербенёв заглянул в журнал пролёта навигационных спутников. До очередного сеанса было ещё два часа. Александр посмотрел на карту: «Если верить моему месту, то курсом ноль, с учётом дрейфа от ветра мы через четыре часа окажемся в территориальных водах Португалии, а может быть и в самом Лиссабоне, – размышлял Дербенёв, – надо срочно что-то предпринимать».
 – Мостик, – Александр нажал тангетку переговорного устройства, – предлагаю изменить курс влево и лечь на курс триста сорок  градусов.
– Что так много, штурман, у нас такого курса не было запланировано? – уточнил Хомичев, несший вахту на мостике.
– Нас сильно дрейфует, Александр Иванович, да и место пока не очень уверенное.
– А ты Юрию Михайловичу доложил?
– Нет, он, кажется, задремал в центральном посту, – стушевался Дербенв.
– Добро, ложимся на курс триста сорок, но ты доложи всё-таки Манишевичу, как только он того, понял?  – согласился вахтенный офицер.
– Обязательно доложу, а пока я попробую визуально, через перископ определиться. Сейчас должен открыться маяк Синиш. Как только возьму крюйс-пеленг, сразу же доложу!
На всякий случай Дербенёв повертел ручки настроек корабельных приёмоиндикаторов КПИ-5Ф и КПФ-5, но сигналы станций подстроить для определения места не удалось. Александр направился к зенитному перископу. Припав к окуляру и поворачивая перископ в разные стороны, то увеличивая, то уменьшая кратность, Александр пытался отыскать заветный огонёк, но не найдя в кромешной мгле ночного штормового океана ни одного визуального ориентира, он вернулся в штурманскую рубку.
– Мостик, вахтенный офицер, Александр Иванович, глянь через  пеленгатор в секторе 85; ; 100;, не наблюдаются ли какие ни будь огни?
– Что-то мигает, штурман, по пеленгу 92; периодически, но не постоянно, на маяк не похоже.
– Офицер Хомичев, а ты хочешь покурить табачку «загармоничного», сладкого? – лукаво поинтересовался Дербенёв.
– Ты на что намекаешь, душа твоя карандашная? – обрадовался командир мино-торпедной боевой части.
– Выпусти наверх, буквально одно место определить по непонятному береговому ориентиру, и табачку получишь.
– Ладно, змей;искуситель, поднимайся, открываю люк, но только на пять минут. – Хомичев спустился к верхнему рубочному люку принимать штурманёнка.
Дербенёв поднялся на мостик, отдал Хомичеву припасённую на самый парадный случай ещё в Тобруке вишнёвую сигарку с пластмассовым мундштуком и припал к окуляру пеленгатора.
Действительно, между волнами в нужном направлении периодически проблёскивал какой-то огонёк, но без опознания характеристик огня определить место было невозможно. Александр, просчитывая характеристики столь желанного маяка, всё вглядывался и вглядывался  в полуночную темень, ожидая появления очередных проблесков. И вот они, снова: один, два, теперь затемнение. Одна секунда, вторая, третья. Очередная волна в режиме литерного экспресса, без остановок подоспела с кормы и, заполняя собою все пустоты, двинулась сквозь межбортное пространство. Высота её оказалась соизмеримой с высотой ограждения рубки, а скорость ; немногим больше скорости лодки. Легко, играючи, волна догнала субмарину, также легко перекатилась через её корпус, с не меньшей лёгкостью  подхватила Дербенёва, пристально всматривавшегося вдаль через пеленгатор и также легко, без особого напряжения выбросила его за борт. Поднятый неведомою силою и отнесённый ею же за пределы ограждения рубки, Дербенёв почувствовал себя пушинкой, холодок страха вдруг пронзил его тело изнутри, но было слишком поздно, поскольку сейчас он видел родную лодку уже со стороны. Вот перед ним промелькнул мостик, вот Хомичев курит, глядя на него из-под ограждения рубки, а вот медные поручни ограждения рубки медленно уходят вдаль…
В какой-то последний миг, между прошлым и будущим, Александр ухватился за те саамые поручни и повис на них, как  вяленая норвежская треска. Волна также резко схлынула, как и пришла, оставив болтаться лейтенанта за бортом до следующего её пришествия.
Хомичев от удивления выронил сигарету и не мог ничего толком сообразить. Вот только что штурман стоял перед ним, а теперь его нет, как будто никогда и не было. И только неугомонный ветер надрывался соловьём-разбойником, выдувая странную заунывную мелодию из резервной антенны под названием «Леер».
Минёр бросился на правый борт, но железная цепь, которой он был пристёгнут к ограждению рубки, далеко его не отпустила. Машинально Хомичев отстегнул карабин и выглянул за ограждение: «О, ужас!» – Дербенёв висел с внешней стороны и что-то кричал, но сквозь шторм его не было слышно.
Очередная волна также бесцеремонно, как и предыдущая, ударила лодку в левый борт, субмарина  вздрогнула и сильно накренилась, Дербенёв не удержался и одна рука его соскользнула с поручня. Понимая, что  товарища сейчас поглотит штормовой зев ночного моря, Хомичев быстро наклонился через поручни и ухватил штурманёнка за брюки. Дербенёву вновь удалось обеими руками вцепиться в спасительную перекладину. Напрягаясь из последних сил, минёр дёрнул Александра на себя и… взял вес.
Маленький, толстенький, дряхлеющий от отсутствия каких-либо физических нагрузок, Хомичев вдруг обнаружил в себе недюжинные тяжелоатлетические способности, ранее никем не замеченные, и радовался теперь как чемпион, выигравший олимпиаду. Именно так и никак иначе потому, что человек весом в семьдесят килограммов, в рывке взявший вес в сто шестнадцать кило, не может по-другому себя ощущать.
Оба подводника свалились в ограждение рубки, какое-то время молчали. Потом долго истерично смеялись, а после, немного придя в себя, славно и от души объяснялись с помощью идиоматических выражений, трудно переводимых на литературный язык. Особенно хорошо это получилось у Хомичева, который сокрушался не столько по поводу случившегося, сколько  по поводу испорченного удовольствия от недокуренной сигареты. Причитая о том, что Дербенёв больше никогда на его вахте не поднимется на мостик, минёр с удовольствием запихнул Александра в прочный корпус.
Потрясённый случившимся, не осознавая ещё, что на самом деле произошло, Дербенёв спустился в штурманскую рубку.
– Не забудь нанести точку на карте и дату обвести в календаре, – голос Хомичева из динамика, как глас  из ниоткуда, вернул Александра в реальность.
И хотя Дербенёв не знал, что в сходных условиях, ровно год назад, выполняя задачи боевой службы в полярных широтах, погиб его товарищ – лейтенант Игорь Ходасевич, ему стало не по себе.
Немного погодя, отыскав где-то в глубине души капельку мужества и самоиронии, Александр прозаически отшутился:
– Всё равно оба дня рождения в июне…
                3
Нанеся на карту значения драгоценных, добытых  и не растерянных в экстремальных условиях пеленгов на маяк Синиш, Дербенёв получил подтверждающее место корабля и окончательно убедился в том, что правильно рекомендовал безопасный курс лодки в обход тервод Португалии.
 – Гиропост, гиропост…– Дербенёв несколько раз бесперспективно нажимал кнопку переговорного устройства, чтобы вызвать подчинённых на связь, но никто не отвечал. Александр открыл лючок, соединявший штурманскую рубку с гиропостом, и голосом окликнул вахтенного штурманского электрика ещё раз, но в ответ опять тишина. Желая разобраться с обстановкой на вахте и заодно переодеться после непредвиденного «купания», Дербенёв вышел в центральный пост, где к этому времени уже бодрствовал Манишевич.
– Что с нашим местом, штурман? – как ни в чем ни бывало, уточнил старший помощник.
– Получено место лодки по радиомаякам и визуальным ориентирам. Как вахтенный штурман докладываю, что курс, рекомендованный  Башмакиным, вёл  корабль к опасности столкновения с берегом или, как минимум к нарушению территориальных вод Португалии. Поэтому я рекомендовал вахтенному офицеру изменить его, теперь мы следуем курсом триста сорок градусов.
– А почему вы не доложили мне об этом?
– Но вы, товарищ капитан третьего ранга, в это время…– Дербенёв замолчал.
– Что я в это время? Баб любил по полной схеме или водку пьянствовал и с тобой не поделился? – Манишевич поднялся из кресла и теперь, «выйдя из берегов», бушевал не хуже стихии за бортом. – Где Потапков?
– Ещё отдыхает, ему на вахту через полтора часа.
– Будите его немедленно, я отстраняю вас от несения этой вахты, а командир проснётся, примет дальнейшее решение. – Манишевич не умолкал. Жестикулируя длинными руками, эмоционально и очень красочно он рассказывал всем офицерам, мичманам и матросам в центральному посту, какое место среди человекоподобных обезьян занимают такие особи, как Дербенёв.
Палуба и без того шаткая под ногами лейтенанта сейчас  куда-то совсем уплыла. Дербенёв попытался контролировать свои чувства, эмоции, но это получалось слабо. Он сник, втянул голову в плечи, горький комок обиды подкатил к горлу. Лейтенант молчал, глядя в пустоту перед собой, тихо ненавидел себя и жалел всех, кто когда-либо, участвовал в его судьбе, за понапрасну потраченное время.
– Разрешите спуститься в гиропост? – зачем-то уточнил Дербенёв.
– Идите,  – машинально ответил старпом.
Александр направился на среднюю палубу.
                4
Войдя в гиропост, Дербенёв увидел изумительную по своей простоте и душевности картину. Вахтенный штурманский электрик матрос третьего года службы, которому по сроку положено было уже два месяца куковать у маминой юбки, спал безмятежным сном и в таком «боевом» положении контролировал работу навигационного комплекса, обеспечивающего  безопасность плавания корабля и успешность применения оружия. Но самое главное то, что ноги этого доблестного защитника Отечества, очевидно для большей уверенности в себе, были сложены крестиком на белоснежной подушке Дербенёва вместе с обувью, которая была на них надета.
Как было не обрадоваться лейтенанту столь замечательному и безупречному по храбрости и достоинству несению вахты во время выполнения боевой задачи в мирное время его подчинённым? Как не возгордиться результатами собственного труда и воспитания?
Действительно, гордости, радости и самое главное терпения сейчас Дербенёву и не доставало. Стараясь не разбудить остальных честно отдыхавших подчинённых, Дербенёв взял графин с питьевой водой и подошёл к вахтенному матросу. Гиропост, нужно заметить, вмещал помимо единственного штатного диванчика ещё четыре нештатных места отдыха, одно из которых размещалось в шахте астронавигационной системы «Лира-Н» и считалось, чуть ли не «VIP-каютой», поскольку было оборудовано собственной системой микроклимата.
– Смирно! – прошептал на ухо матросу лейтенант, но в ответ услышал только сладкое посапывание вперемешку с почмокиванием.
Скорее от безысходности, чем от злости  Дербенёв поднял графин над спящим «героем» и, жертвуя дефицитной влагой, вылил содержимое матросу на лицо.
– Встать, мерзавец! – не выдержав, срывая голос, закричал Дербенёв.
Обалдевший спросонья матрос сначала вскочил, не понимая, что произошло, но увидев лейтенанта с графином в руках, над своей головой выпалил:
– Я не мерзавец, я человек, а вы за неуставные отношения ответите, это я вам обещаю. Сегодня же доложу обо всём замполиту.
– Докладывайте, господин сукин сын, хоть Верховному главнокомандующему, только не забудьте доложить, что вы спали во время боевого дежурства, причём не первый раз за автономку.
Александр захотел выйти из гиропоста, но матрос превратно расценив движение офицера, принял боксёрскую стойку. Дербенёв не удержался и влепил своему подчинённому звонкую  пощёчину. На крик матроса проснулись все «жители подземелья». Матрос держался за покрасневшую щёку и причитал, а лейтенант,  молча сел за рабочий стол штурманского электрика и принялся писать рапорт командиру с просьбой отстранить его от командования группой за неумение руководить подчинёнными и допущенные неуставные отношения, а за непрофессионализм Дербенёв просил командира лишить его допуска к несению штурманской вахты с последующим списанием из подплава.
Ивашников, через плечо лейтенанта прочитавший опус Дербенёва, в сердцах назвал сие творение «бредом воспалённого сознания юного подводника на пятом месяце беременности ума в ходе длительного автономного плавания».
– Товарищ лейтенант, бросьте вы дурить. Всё у вас будет нормально, просто ещё иммунитет в вашем организме на автономки не выработался, а вы себя под расстрельную статью подводите!
Но Дербенёв был непреклонен. Написав рапорт, он тут же отправился к командиру.
Чуйков, внимательно изучил официальный документ и, выслушав подчинённого, сделал простой, но мудрый вывод:
– Переутомление, дурь лейтенантская, которую можно объяснить хотя бы тем, что не каждому под силу вот так, сразу, за первый год службы, сходить на две боевые службы подряд, – потом подумав, добавил ещё, по-отечески, – забери-ка ты, Александр Николаевич, эту бумаженцию свою, пока Каченко о ней не знает.
Не поддаваясь на простые жизненные рекомендации командира, Дербенёв настаивал на своём. Чуйкову в этой ситуации ничего не оставалось и он, действительно,  на сутки отстранил Александра от штурманской вахты, дав возможность лейтенанту немного отдохнуть. В это же время командир отдал распоряжение старшему помощнику и штурману Потапкову провести разбирательство по всем указанным в рапорте Дербенёва вопросам.
Но, как бывает в жизни: к лейтенантскому несчастью добавилось ещё одно  ; невезение. В командирскую каюту, пока Чуйков отдыхал, всё же заглянул замполит.
                5
Вечерний чай для Дербенёва оказался совсем не сладким. Как только лейтенант зашёл в кают-компанию, Каченко задвинул обе входных двери и, огласив состав присутствующих, начал импровизированный суд чести офицерского состава. В своей обвинительной речи замполит упомянул не только то, что случайно узнал из лежавшего на командирском столе рапорта, но также и недостойное поведение коммуниста Дербенёва в отношениях с уважаемым и заслуживающим всяческих похвал офицером Улитиным, заслуги которого высоко оценены командованием, в связи с чем последний назначен с повышением на должность заместителя начальника политотдела Нахимовского военно-морского училища.
«Воистину мафия бессмертна», – молча и с досадой, констатировал Дербенёв.
 – Что по этому поводу вы нам хотите сообщить? – прервав своё обвинение, уточнил Каченко.
– Вам лично, Василий Иванович, я не желаю ничего сообщать, а командиру в рапорте мною изложено всё, причём исчерпывающе.
– И вы, конечно же, считаете, что теперь вам всё с рук сойдёт?
– Я так не считаю, но и напраслину лить на себя не стану. Тем более, что разбирательство по этому поводу не закончено, а люди, назначенные для его проведения, здесь не присутствуют.
– Мне как замполиту, прошедшему не одну боевую службу, и так всё ясно, безо всяких разбирательств. Нет места в наших рядах офицеров и коммунистов таким людишкам как вы! Предлагаю проголосовать офицерам за эту резолюцию нашего походного офицерского собрания. Кто «за»?
Галльский, Суворкин и ещё один прикомандированный  офицер-механик подняли руки.
– Кто «против»?
Хомичев, Щербатов и Сафонов оказались на стороне Дербенёва.
– А остальные? – не ожидая столь пикантной ситуации, уточнил Каченко.
– Остальные воздержались! – прокоментировал Картавин, отвечая за всех, и вышел из кают-компании.
– Хорошо, но я этого так не оставлю…– процедил сквозь зубы замполит.
За Картавиным, уступая место следующей смене, потянулись на выход и остальные офицеры. Шторм, бушевавший за бортом несколько суток,  закончился, а страсти в прочном корпусе только разгорались. Суда товарищей своих Дербенёв не боялся, но его очень страшила несправедливость, которая  грозовым облаком нависла над ним. Правда, в юности все невзгоды  быстро забываются. Немного отдохнув, Александр уже мечтал о штурманской вахте, о своей работе,  о звёздах, таких далёких, но таких нужных в штурманском деле и о доме, где его обязательно ждут. А впереди были ещё Бискайский залив с его «мёртвой» зыбью, мелководный Ламанш с его туманами, узкие балтийские проливы с паромными переправами поперёк фарватера, такие же неизменные, как известные с давних времён на Руси дороги и дураки поперёк судьбы..
               
XIX.  ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК
                1
Поход завершен. Лодка ошвартована в базе. Оркестр, оглушительно играющий встречный марш, кажется нереальным, земля под ногами ; фантастикой, а поросята на подносе ;игрушечными. Вокруг цветы, много цветов, множество радостных лиц, улыбок, слёз и поцелуев.  Кто сейчас счастливее ; подводники или их близкие? Ответа на этот вопроса не существует, как не существует ответа на вопросы: «Что такое счастье?» или «Что такое любовь?». Для каждого из тех, кто ждал и тех, кто вернулся, нет счастливее мгновения, чем обжигающий миг единения душ, который молнией прошивает тело, при одной только мысли о встрече.
Татьяна Дербенёва вместе с заметно подросшей Людмилой встречали Александра на причале. Слёзы любимой горячими струями текли лейтенанту за ворот рубашки, отчего становилось почему-то холодно. Татьяна долго рассказывала о своих перипетиях с устройством квартирного вопроса после того, как хозяйка съёмной квартиры внезапно попросила их съехать, а Дербенёв слышал только как бьется от счастья его сердце. Всё остальное пролетало мимо ушей. Правой рукой он прижимал к себе жену, а в левой держал дочку, белые как лён волосы которой на ветру ласкали ему лицо.
– Ой, а что это у тебя?  – Татьяна отшатнулась, рассматривая покрывшуюся красными пятнами левую щеку супруга.
– Доктор говорит – «крапивница». На нервной почве. Да ты не переживай, поедем в санаторий, подлечимся. Всё станет как прежде.
– В санаторий? Это здорово! А когда?
– Как только отчитаемся за поход, сходим на контрольный выход и в путь!
– А потом? – Татьяна заглянула Дербенёву в глаза, как бы ища ответ на своё письмо, отправленное ему с оказией.
Дербенёв не ответил. Да и что он мог сказать, если и сам толком не ведал, что с ним будет дальше. Командир и Потапков пришли к выводу, что Башмакин допустил грубую профессиональную ошибку в тот злополучный день, и если бы не грамотные действия младшего штурмана, то последствия могли бы быть печальными, частично с этим согласился и Манишевич. Что же касается всего остального, то это осталось на совести лейтенанта, которая не давала ему покоя даже после того, как он и матрос, спавший на боевом дежурстве, пожали друг другу руки в знак примирения и признания своих ошибок.
Не успокаивался и замполит. Не сумев настроить против Дербенёва большинство партийного собрания, Каченко решил зайти с другой стороны и включил в свой отчёт о боевой службе случай неуставных взаимоотношений для доклада в политуправление флота. Сегодня же Дербенёву полагалось прибыть «на ковёр» к начальнику политотдела дивизии капитану первого ранга Поликарпову.
– Ты почему молчишь? – почувствовав, что-то неладное спросила Татьяна.
– Да мне нечего сказать…
Дербенёв лукавил, уклоняясь от ответа, ведь Чуйков порвал рапорт лейтенанта ещё в море и объявил перед всеми офицерами, что не собирается списывать Дербенёва с подводной лодки вне зависимости, от того, что решит партийное собрание. Слова командира несказанно обрадовали лейтенанта, дали новые силы и уверенность в себе, но Александр чувствовал, что последнее слово в этом деле ещё не сказано.
– А мне есть что! Вот,  – Татьяна рассмеялась и вложила в руку  супруга ключ.
– Ты сняла новую квартиру? Умница!
– Глупый ты какой, оказывается, у меня. Нам выделили двухкомнатную квартиру, и это ключ от неё. Понял?
– Не может быть, – не поверил Дербенёв. – Я ещё года не служу на лодке, а уже квартира.
– Может, может. Ключи сам Поликарпов вручал. Знаешь, как он тебя хвалил. Говорит: «Я помню вашего мужа, мы с ним дважды выходили в дальние походы и он мне очень понравился».
– А ты?
– А я сказала, что мне мой муж тоже очень нравится.
                2
– Разрешите войти? – Каченко заглянул в кабинет начальника политотдела, Дербенёв стоял рядом, ожидая вызова.
– Входите, Василий Иванович! А Дербенёв пусть подождёт.
Каченко, ещё полчаса назад  докладывавший отчёт о боевой службе командиру эскадры подводных лодок, предстал перед своим начальником  при полном параде. Тужурка, отглаженная  накануне, топорщилась под погонами только что присвоенного очередного воинского  звания «капитан второго ранга».
– Василий Иванович, ситуацию с неуставными взаимоотношениями на Б-224 вы вскрыли или кто другой? – Поликарпов, не предлагая своему подчинённому сесть, начал «с места и в карьер».
– Сам, конечно, а как иначе? – не чувствуя подвоха ответил Каченко.
– И как вам это удалось?
– Ну, как же… Дербенёв, никогда не отличался деликатностью с подчинёнными, всегда грубил…
– А Дербенёв здесь причём? – уточнил Поликарпов.
– Но  в моём отчёте о Дербенёве ведь речь? – замполит непонимающе пожал плечами.
– В вашем отчёте, коммунист Каченко, сплошные домыслы, а правды нет даже на йоту. Я говорю о неуставных взаимоотношениях, которые имели место до вашего прибытия на лодку и о тех, которые имели место после…
– После моего прибытия таким отношениям была дана соответствующая оценка и они больше не повторялись, за исключением случая с Дербенёвым. – Каченко даже выпрямился, подчёркивая свою персональную заслугу в борьбе очевидным злом.
– А вот у меня, Василий Иванович, имеются другие сведения. Например, о том, что прикомандированный офицер-электромеханик позволял себе воспитывать отдельных матросов БЧ-5 методами, мягко говоря, не прописанными ни в одном уставе. Вам подсказать фамилии, даты? Что же касается Дербенёва, то матросы, включая представителей штурманской боевой части, начисто отрицают его причастность к подобным инцидентам. Более того, сам Маринов, с которым у Дербенёва произошёл конфликт, подробнейшим образом письменно изложил взаимоотношения в электронавигационной группе. Из доклада следует, что командир ЭНГ внимателен к подчинённым, никогда не позволяет  себе хамства и тем более рукоприкладства. Единственный пример неуставных взаимоотношений, который я обнаружил в рапорте матроса, сводится к тому, что лейтенант обращается к рядовым матросам не по званию и фамилии, как того требует устав, а по имени отчеству.
– Но ведь он сам признался. Я видел его рапорт, лично читал…
– Василий Иванович, а разве собственное признание является доказательством вины?  Не кажется ли вам, что вы спутали 1983 с 1938 годом?
– Валерий Павлович, я, может быть, и упустил какие-то мелочи, но действовал согласно инструкции политуправления на поход и в отчёте излагал только правдивые, установленные факты по вопросам, относящимся к моей компетенции.
– Ваша правда, товарищ комиссар, удивительным образом похожа на кривду хотя бы тем, что носит однобокий, субъективный характер. Известно ли коммунисту Каченко, что в тот день, когда он добросовестно зафиксировал неуставные взаимоотношения,  лейтенанта Дербенёва смыло за борт?  А одной из причин этого вопиющего случая стал непрофессионализм, граничащий с преступностью, его начальника ; старшего лейтенанта Башмакина, приведший к конфликту, в котором совсем не захотел разбираться ни старший помощник, ни инженер человеческих душ. Это что, вне вашей компетенции?
Каченко молчал, парировать сказанное  было нечем.
– Спасибо, коммунисты корабля сумели вникнуть в ситуацию, разобраться в ней и отстоять своего товарища. – Поликарпов подошёл к окну и стоя спиной к замполиту продолжил:
– Когда Татьяну Дербенёву вместе с полуторагодовалым ребёнком выставили за дверь съёмной квартиры, она пришла к нам и попросила только об одном – помочь устроиться в гостиницу. Она не просила квартиру как многие другие в таких случаях. Супруга Дербенёва не знала о том, что я пообещал её мужу перед автономкой, заметьте второй за неполный год службы лейтенанта, ходатайствовать перед командованием о выделении им жилья, не знала она и о том, что  Дербенёв написал доверенность на жену для получения квартиры и оставил её мне.  Не могла знать Дербенёва и того, что письмо, в котором она по глупости изложила свои проблемы, супруг получил, и оно вряд ли грело ему душу. А вы знали об этом письме, о том, что творится на душе у  вашего подчинённого?
Каченко по-прежнему безмолвствовал. Начальник политотдела повернулся к нему лицом и глядя прямо в глаза добавил:
– Если вам не жмут только что пришитые погоны капитана второго ранга, советую отчёт переписать, исключив из него фантастику и откровенную ложь, а Дербенёву помочь в становлении и как офицеру, и как коммунисту. Всё, Василий Иванович, вы свободны. Пригласите лейтенанта Дербенёва.
                3
– Разрешите, товарищ капитан первого ранга?  – Дербенёв вошёл в кабинет.
– Разрешаю, коль вошёл. – Поликарпов сел в кресло и пригласил Дербенёва занять место справа от него. – Что ж, рассказывай, с чем пожаловал, лейтенант.
 – Прежде всего, с благодарностью, товарищ капитан первого ранга, за заботу вашу, за слово честное, офицерское!
– И всё? – улыбнулся начальник политотдела.
– Да нет, не всё. Повиниться хочу.
– В чём же? – как бы недоумевая, спросил Поликарпов.
– Стыдно, товарищ капитан первого ранга, на матроса руку поднял…
– Что, от нечего делать?
– Да нет. Заело меня – боевая служба, обстановка разная может быть, а он спит как  сурок, да ещё ноги на мою подушку сложил, в тапочках. Вот я и вспылил, не сдержался, а потом ещё и пощёчину влепил. В общем, кругом виноват!
– Это ты точно сказал, а осознал ли? – поинтересовался не для протокола Поликарпов.
 – Да уж куда точнее, последние три недели только об этом и думаю.
– А о Башмакине не думал?
– Нет, не думал. Этот вопрос для меня ясен, и своей вины за  события того дня не чувствую. Как подтверждение моих слов и  расчётов – безопасное плавание лодки по маршруту перехода вблизи Пиренейского полуострова.
– Так уж и не чувствуешь?
– Совсем, даже малости...
– А как же за бортом оказался?
– Не был я за бортом, – мгновенно ответил Дербенёв, а потом спохватившись всё же уточнил: – Кто вам об этом сказал?
– Ветер морской, да ночь тёмная на траверзе мыса Синиш.
– Нет, не было этого.
– Не было, значит, не было. Только непонятно, почему уши красные?
Дербенёв судорожно ухватился за уши. Поликарпов откровенно рассмеялся.
– А вот слово честное, офицерское я с тебя всё-таки возьму. Обещай, что впредь эмоции свои сдерживать будешь и рукам ход запретишь в отношениях с подчинёнными.
– Обещаю!
– Тогда по рукам, спасибо за беседу, за откровенность. – Поликарпов встал из-за стола. – И помни, подводник, данное тобой слово. Считай, что  у тебя начался испытательный срок.
– Надолго? – поинтересовался Дербенёв, также вставая перед начальником.
– До конца следующей боевой службы! – ответил начальник политотдела, прощаясь.
Выходя из кабинета, Дербенёв ещё не знал, что ровно через год они снова окажутся в Средиземном море. Снова будет противостояние ВМС США и ВМФ СССР, и опять будет залив Сидра, но уже не будет Башмакина. Его спишут с подплава за профнепригодность, а его место по достоинству займет капитан третьего ранга Потапков. Но всё это будет только через год, а сейчас Александр вдруг вспомнил напутственные слова комэска о важности всех испытаний, выпадающих на долю каждого лейтенанта…
 
                Книга вторая    БЕЗОПАСНАЯ  ГЛУБИНА
               
Чпсть первая


               
Насосы взревели, заныли с натугой,
Рули встрепенулись, тяжело опустилась корма,
Гидравлика пенилась в жилах упругих.
И лодка наверх устремилась сама.
                Автор               
               
I.  НАПУТСТВИЕ…
                1
Сырое весеннее утро. Воздух, наполненный до предела влагой, застыл и не шелохнётся. Ни малейшего дуновения ветра. Туман, напоминающий прошлогодний снег, укутал тяжёлым покрывалом все портовые постройки и причалы. За его серой пеленой скрылись замершие на своих местах подводные лодки. Портальный кран упёрся прямо в облака, низко висящие над землёй, и сейчас похож на великана - атланта, удерживающего небо на своих плечах.
Несусветная рань. Шесть часов. Понедельник. Закончилось приготовление подводной лодки к бою и походу. Швартовные команды выстроились на надстройке лёгкого корпуса . Старший помощник занял своё место на  ходовом мостике.  В ожидании командира боцман  и сигнальщик принялись надраивать и без того блестящие латунные поручни. Всё готово к отплытию. Именно сегодня лодке уходить в длительное автономное плавание.
Однако погода не ладится, она не подчинена воле человека, а потому вносит свои коррективы в стройные планы командования. Ввиду плохой видимости закрыт для плавания внутренний рейд. Теперь все корабли вынуждены отстаиваться у причалов и в местах якорных стоянок. Оттуда, с моря, доносятся их туманные сигналы и перезвон корабельных рынд . 
Получив последний инструктаж перед выходом, капитан второго ранга Чуйков - командир подводной лодки «Б-224»  быстрым шагом двигался по «Громштрассе». Именно так, в шутку, по фамилии командира эскадры вице-адмирала Громова подводники называли Аллею героев, протянувшуюся вдоль всей территории части. Крутой нрав комэска отличал этого военачальника от других командиров. Когда Николай Елисеевич самостоятельно или в сопровождении офицеров штаба  следовал по аллее, появление на дальности его прямой видимости других живых душ было немыслимым. Курильщик, «пойманный» Громовым на аллее, обрекал свой экипаж на «вечную каторгу» — уборку от окурков всей территории части. Хотя, справедливости ради, надо сказать, были и другие, не менее важные, черты, характеризовавшие этого адмирала. Нетерпимость к расхлябанности, непрофессионализму и очковтирательству, высокая морская выучка, требовательность, сочетавшиеся с постоянной заботой о подчинённых. Вот только некоторые из них.
— Удивительное дело, оказывается, железный комэск «мягким» бывает, — на ходу размышлял Чуйков. — Может быть, это связано с предстоящим походом и теми задачами, которые нам предстоит решать? Или просто отеческий долг обязывает старшего начальника заботой напутствовать своих подчинённых?
Необычайно доходчивыми, запоминающимися показались Чуйкову прощальные слова Громова, и неудивительно, что они вызвали столько вопросов.
— Может быть, именно забота делает суровый нрав комэска мягким, а прощальные слова добрыми? — подумал он, усаживаясь в «Волгу» командира дивизии.
Машина тронулась, начав движение на выезд, а вопросы только что волновавшие командира, так и остались без ответов, уступив место в его сознании другим, более существенным и важным проблемам.
Возле КПП «Волгу» остановил поджидавший Чуйкова командир береговой базы.
— Владимир Артемьевич, ты матроса Гаджиева, своего бывшего моториста, обратно на лодку не забирал? 
— С какой стати, Владимир Иванович, он же списан подчистую с плавсостава. Вчера мой механик доложил, что передал его со всеми документами твоему начальнику штаба.
 — Так-то оно так, но час назад Гаджиева не обнаружили на зарядовой станции. Вот я и подумал…
; Ладно, не переживай. Приеду, проверю ещё раз, перед отходом. Может быть, «рванул» боец попрощаться с экипажем? Как-никак на полгода уходим.
                2
Капитан-лейтенант Дербенёв упражнялся возле зенитного перископа, безуспешно пытаясь пеленговать маяк в условиях никакой видимости. Отчаявшись, штурман собрался в гиропост  проверить работу навигационного комплекса, а заодно «повоспитывать» командира ЭНГ , опоздавшего на приготовление подводной лодки. Однако благим намерениям командира штурманской боевой части на сей раз не суждено было сбыться. Скрипучий голос главного штурмана флота, раздавшийся по корабельной трансляции, потребовал Дербенёва в рубку.
— Принесла нелёгкая. Только вас тут и не хватало, за пять минут до отхода... – подумал штурман и двинулся через центральный пост , — пора отчаливать, а штаб флота никак не угомонится со своими проверками.
Двери в штурманскую рубку были распахнуты настежь. Возле них суетились и горячо что-то обсуждали два маленьких человечка. Один толстый и лысый, на коротких ножках, росших прямо из живота, бритый наголо и внешне очень напоминавший страусиное яйцо, - главный штурман флота капитан первого ранга Колотушка. Другой худой, заметно лысеющий, с всклокоченными бровями, зловредным выражением лица и бегающими глазками, – замполит лодки капитан третьего ранга Каченко.
— По докладу моего заместителя, вы не полностью оформили журналы регламентных проверок на момент выхода в море? —вопрошающе обратился к Дербенёву главный штурман флота.
— Так точно, товарищ капитан первого ранга, замечание касается только выверки астронавигационной системы и  подсчёта поправки гироазимута. Последние проверки сделаны сегодня в ночь. В черновом журнале всё посчитано, осталось перенести в чистовой. — Дербенёв немного замялся, понимая справедливость претензий, но быстро взял себя в руки и добавил: — Собственно, сейчас командир группы этим и занимается, да и в море мы пока не выходим…
— Собственно, я и сам вижу, чем вы тут занимаетесь, а ваш командир ЭНГ давным-давно должен был закончить оформление документации по вопросам, влияющим на безопасность плавания корабля.
— Я понимаю, - оправдывался Дербенёв, чувствуя свою  вину, — но командир группы неопытен, он ещё года не служит на лодке и для него это первое серьёзное испытание, к тому же в три часа ночи начато приготовление корабля к бою и походу, что также наложило свой отпечаток.
— Раимондас Павлович, — к главному штурману обратился капитан первого ранга Мусонян - флагманский штурман эскадры, — все плановые работы в боевой части закончены, для оформления документации необходимо сорок  минут, штурман хоть и молодой, но опытный, для него это не первый поход, справится.
— Плавали - знаем, это вы хотите сказать? — не успокаивался Колотушка. – Чемоданы тоже плавают, но так и остаются чемоданами!
— Дербенёв грамотный специалист. КБР  с его участием по итогам года объявлен лучшим в Военно-Морском Флоте. Да и приз главкома за ракетную стрельбу принадлежит именно этому экипажу, — продолжал защищать своего подчинённого Левон Арисович Мусонян.
Неудовлетворённый доводами флагмана, главный штурман двинулся на выход    
— А это что? — с негодованием спросил  Колотушка, тыча пухлым волосатым пальцем в портрет юного Петра Великого, закреплённый на двери штурманской рубки.
— Основатель Флота российского, товарищ капитан первого ранга! – торжественно ответил Дербенёв.
— Не юродствуйте, товарищ капитан-лейтенант. Вы прекрасно видите, что это Император – самодержавный царь, кровопийца народный. Снять немедленно!
— Да! — откуда-то из-за спины главного штурмана отозвался замполит. —Снять!
— Но, Василий Иванович, — Дербенёв, не понимая, что происходит, обратился к Каченко, — вы же сами взяли в поход фильм «Юность Петра», в котором повествуется об истории рождения русского флота под началом Петра I, о становлении флотского офицерства?
— Я не знаю, о чём там фильм, его нам по разнарядке дали, с кинобазы. А вот вам, пока ещё коммунисту, негоже восхищаться императорами всякими и царскими прихвостнями. Снимайте, коль велено!
— Мой дед – казачий офицер, сражался в первую мировую за царя и Отечество, так вы предлагаете его также считать царским прихвостнем, а фотографию с его портретом спрятать от потомков, под предлогом классовой ненависти? Дед ведь, получается, эксплуататором был, и, наверное, на его земле  душ пять работников точно трудилось? – отчаянно сопротивлялся штурман.
— Значит, фотографии вашего деда здесь, на подводной лодке, также делать нечего! — бескомпромиссно настаивал замполит. — Любуйтесь ею вместе с портретом императора где-нибудь в другом месте, в чулане, например, – чтоб никто не видел.
— Но мой дед в последующем стал большевиком и уже в ходе империалистической войны агитировал солдат за власть рабочих и крестьян, за что царским судом военного трибунала был приговорён к смертной казни,– не успокаивался Дербенёв.
— Это ничего не меняет. Портрет царя снять! — резюмировал Колотушка.
На шум возле штурманской рубки собралось много подводников — членов экипажа и офицеров штаба.
Дербенёв удивлённым взглядом обвёл всех присутствующих.  Кровь в его жилах вдруг взбунтовалась, забурлила и горным потоком разлилась по всему телу. Стало жарко и даже душно. Нестерпимо захотелось вдохнуть хотя бы глоток свежего воздуха, штурман густо покраснел. Ему почему-то стало стыдно за этих людишек, за их двуличие. Он как - то особенно ясно прочувствовал свою правоту и нелепость отданного главным штурманом распоряжения. «Что хочет показать этот «озабоченный» человек — потомок Великого литовского княжества, всегда воевавшего с Русью? Чего он добивается своим требованием?» – подумал Дербенёв, мысленно собираясь с силами. В  следующий миг, приняв для себя единственно верное решение, он очень спокойно, чётко выговаривая каждую букву, ответил, глядя прямо в глаза своему начальнику:
— Я считаю ваше требование, товарищ капитан первого ранга, нелепым и не влияющим на безопасность мореплавания, а потому, пока приказание не отдаст командир подводной лодки, снимать портрет Петра I не стану!
— Тогда я сниму вас. С должности! — нырнув под люк, сказал, как отрезал, главный штурман, но, поднявшись в боевую рубку   и немного поостыв, добавил:
— После возвращения из похода!
Дербенёв с облегчением вздохнул и даже по-детски обрадовался быстрому разрешению конфликта, закрыл двери в штурманскую рубку и зашагал в гиропост «воспитывать» командира ЭНГ.
               
II. ПО МЕСТАМ СТОЯТЬ…
                1
Белая «Волга» незаметно выкатила из тумана и остановилась у трапа.
— Смирно! По местам стоять со швартовов сниматься, - скомандовал старпом и тут же доложил поднимающемуся по трапу командиру: «Подводная лодка к выходу в море готова, личный состав налицо».
— Подожди, Юрий Михайлович, сниматься, сейчас Громов приедет. Офицерам вышестоящих штабов предложи подняться наверх, кто желает. А кто не желает, с собой заберём, — пошутил командир и потребовал «канадку»  на мостик.
В проёме двери ограждения рубки показалась голова командира ракетной боевой части — капитана второго ранга Гончара.
— Товарищ командир, разрешите доложить? — как бы невзначай начал ракетчик. — Дело в том, что у меня отсутствует старшина команды старта — мичман Диамантов.
— ЁКЛМН! Как отсутствует? Где он? Вашу мать! — с ужасом воскликнул Чуйков.
— Не могу знать, товарищ командир, — флегматично ответил Гончар. — Я звонил домой Диамантову ещё в три часа ночи. Жена сообщила, что Николай Фёдорович с  вечера отсутствует. И машина тоже.
— И всё? — переспросил командир.
— Никак нет. Ещё Антонина Михайловна попросила больше не звонить, так как они с Диамантовым развелись два дня назад и она теперь за его похождения не отвечает!
— Час от часу не легче, - выдохнул командир, — теперь всё? Или обрадуешь еще чем-нибудь?
— Теперь всё. Почти… — преданно глядя в глаза командиру, доложил Гончар.
— Ну что ещё?
— Я отправил Жаркова со старшиной команды управления в гараж к Диамантову, а заодно в ресторан «Якорь», может, там его кто видел или что-нибудь знают? С минуты на минуту  должны  вернуться.
Чуйков обречённо посмотрел на старпома.
— Вся ракетная боевая часть отсутствует. А вы сниматься со швартовов решили. И чем люди думают?
 По лицу Юрия Михайловича было видно, что он точно знает, каким местом думает командир ракетной боевой части и  какие именно последствия ждут всех ракетчиков в перспективе. А сейчас старший помощник позволил себе от всей души обложить все выступающие части тела Гончара, всех его подчинённых, включая материальную часть от головок самонаведения ракет и до хвостового их оперения шестиэтажным флотским матом. Рёв стоял такой, что казалось, даже туман испугался и стал рассеиваться.
                2
На причале задребезжал телефон, дежурный связист доложил о прибытии командира эскадры на территорию дивизии.
— Ну, всё! Картина Репина — «Приплыли»… — мельком подумал Чуйков и спустился с мостика. Ему навстречу уже ехала машина Громова.
— Товарищ адмирал! Подводная лодка «Б-224» к походу готова. Командир…
— Не салютуй, не надо, — прервал  рапорт комэск, — как с «добром»  на выход?
— Пока нет. Видимость два кабельтова… — доложил Чуйков и осёкся.
Сквозь пелену тумана он увидел группу людей, робко перемещающихся вдоль буртика причала в сторону подводной лодки. Ещё мгновение, и подводники шагнули на корень пирса. 
Возглавлял группу капитан — лейтенант Жарков. Старшина команды управления и старшина команды снабжения, семенившие рядом, несли что-то тяжёлое и большое, завёрнутое в чехол из-под матраца, им помогали ещё двое матросов. Это «что-то» слегка посапывало и похрюкивало. Выйдя из тумана, процессия остановилась в нерешительности.
— Что это вы тащите в последнюю минуту? — строго спросил Громов, оглядываясь на стоящего рядом командира дивизии контр-адмирала Борковского.
Воцарилась гробовая тишина…
— Это свежее мясо, товарищ адмирал. Только что забили поросёнка. Прямо с совхоза! — уверенно соврал старший помощник, показывая жестами, чтобы процессия скорее дефилировала мимо командования.
— А этот кабан у вас случайно не живой? Мне показалось, что он повизгивает? — удивился Громов.
— Никак нет, кабан конченый, — бодро ответил Жарков и для уверенности сильно пнул «что-то» ногой.
«Что-то» не шелохнулось.
— Это кто же позаботился? Замполит, что ли?  Ох, и молодец у тебя замполит, Владимир Артемьевич! — сам с собою рассуждая, продолжал комэск.
— У Чуйкова, Николай Елисеевич, не только замполит, но и весь экипаж подобран как надо — орлы, — поддерживая разговор, добавил командир дивизии.
Процессия ретиво переместилась на трап и скрылась в ограждении боевой рубки.
Укрывшись от посторонних взоров, мичманы уложили свою ношу на рыбины  и облегчённо вздохнули.
— Кажется, пронесло, — вымолвил Молчунов, расшнуровывая матрасный чехол. «Что-то» зашевелилось, и перед взорами присутствующих во всей красе  явился старшина команды старта Николай Фёдорович Диамантов.
Из одежды на нём были только синие трусы в горошек, да и те надеты шиворот - навыворот.
— Бриллиантовый ты наш, где же это мы отдыхали? Откуда нас в столь импозантном виде извлекли? — прыснув от смеха, спросил старший помощник.
Николай Фёдорович собрался с силами, раскрыл, насколько было возможно, заплывшие от перепоя глаза, попытался принять строевую стойку, удерживаясь руками за шпангоут,  и с трудом вымолвил:
— Виноват. Исправлюсь! Ик…
Не закончив пылкий, пронизанный высокими порывами доклад, Диамантов закатил глаза, тело старшины команды качнулось и  срубленным колосом рухнуло под ноги Манишевича.
— Убрать, чтобы не светился. Запретить выход наверх - на неделю. Лишить чарки — на месяц! — приказал старпом, обращаясь к командиру ракетной боевой части.         
                3
— Мостик, радист. Нам «добро по плану», от оперативного дежурного флота. — радостно отрапортовал вахтенный радиотелеграфист по «Каштану» .
— Записать в вахтенный журнал, — приказал старпом и доложил о полученном разрешении командиру, стоявшему на пирсе. Офицеры штабов дивизии и эскадры выстроились в одну шеренгу. Командир эскадры приложил руку к фуражке, прощаясь с уходящим в поход экипажем. Его примеру последовали остальные.
— Счастливого плавания!
— Семь футов под килем! — доносилось напутственно с пирса.
— Убрать сходню. Отдать швартовы…Руль прямо. Правый малый назад, — приказал командир, старпом продублировал команду.
Подводная лодка вздрогнула и,  уваливаясь кормой  вправо, начала медленно отходить от пирса. Личный состав швартовных команд привычно суетился на надстройке, убирая швартовы на вьюшки и наглухо задраивая палубные лючки. Теперь не скоро пригодятся эти устройства. Издали, на фоне чёрного как смоль корпуса, люди  в оранжевых жилетах походили на красных муравьёв, копошащихся у своего муравейника.
— Юрий Михайлович, — Чуйков обратился к старшему помощнику, — а теперь-то хоть личный состав весь или опять кого-то забыли?
— Через три минуты доложу, товарищ командир, — ответил Манишевич и приказал командирам отсеков лично проверить людей «по головам» с докладом в центральный пост.
— Да, вот ещё. Особо тщательно проверь мотористов, — добавил командир, — нет ли среди них героя-подводника матроса Гаджиева, сбежавшего нынче с береговой базы?
Солнце, поднявшееся достаточно высоко, прогрело воздух, туман стал рассеиваться и таять на глазах. Видимость улучшилась до тридцати кабельтов . По левому борту мигнул белым проблеском огонь маяка Лиепаяс-Бака - старый морской трудяга прощался со своими друзьями и желал счастливого плавания вместе со всеми провожающими. Прямо по курсу появились знаки южных ворот. Лодка уверенно лежала на выходном створе, решая первую в этом походе боевую задачу - безопасного выхода из базы в сложных гидрометеорологических условиях. А впереди были долгие мили автономного плавания.
             
III. ЗАВТРА БУДЕТ ЗАВТРА…
                1
 Будильник прозвенел как всегда не вовремя. Вставать совсем не хотелось. Подумать только – всего шесть часов утра, зачем просыпаться, куда спешить? Муж давно ушёл на лодку, а будильник был заведён скорее по привычке, чем по надобности. Татьяна Дербенёва открыла глаза и потянулась рукой к трезвонящему «чудовищу». Попытка оказалась неудачной, и будильник продолжал бесцеремонно звенеть, пытаясь разбудить весь подъезд. Чёрная с белыми лапками кошка - Машка, свернувшись калачиком, дремала в ногах Дербенёвой, никак не реагируя на утренний перезвон. «Придётся вставать, коль проснулась, а как не хочется», — посетовала Татьяна, сладко потягиваясь в постели.
— Брысь под лавку искать булавки, — почти по-военному обращаясь к мохнатой любимице, скомандовала она и встала с дивана.
У будильника закончился завод пружины, он умолк, хотя звон в ушах ещё некоторое время стоял.
— Ну ты и зануда. Почти как твой хозяин. Умолкаешь, только когда сам захочешь, а не когда мне надо, — со злостью бросила Татьяна, безответному монстру, устремляясь на кухню. По пути заглянула в детскую. Дочка ещё спала, сладко посапывая, в своей кроватке.
Туман, с вечера висевший сплошной пеленой, до сих пор не рассеялся. Всей своей мощью он навалился на первые лучи солнца и тормозил наступление дня. Рассвет запаздывал под натиском тяжелых свинцовых туч.
Придя на кухню, Татьяна включила свет и осмотрелась — в раковине гора немытой посуды, на столе недопитые бокалы с шампанским, пустая бутылка из-под рижского бальзама… В общем, обычные следы позднего застолья.
— Погуляли… — сокрушаясь, вымолвила она и добавила, — правильно говорят немцы о женской участи: K;che, Kinder, Kirche (кухня, дети, церковь). Как ни крути, а, по меньшей мере, первые два утверждения обо мне! Ну да ладно, надо с чего-то начинать. Начну, пожалуй, с титана, он, кажется ещё  тёплый, сейчас немного протоплю, и можно будет мыть посуду, - подумала, разжигая топку, Дербенёва.
Сзади по линолеуму зашлепали босые ножки.
— Это ты, моя радость, доброе утро, солнышко. — обернувшись, вымолвила Татьяна, глядя, как из своей комнаты к ней устремилась дочка.
— Как спалось, что снилось? — подхватывая дочурку на руки, спросила она.
— Папа де, посёл моле? — вымолвила маленькая Дербенёва.
— Да, Людочка, папа сбежал от нас в своё море, — ответила Татьяна. — Ему там интересней. Ни тебе пелёнок, ни распашонок, ни отитов, ни бронхитов. Живи да радуйся вдали от мирских забот.  Забрал нас из роддома, увидел один раз и умотал в свой Баку учиться. Приехал через полгода, ты уже ползаешь, полюбовался и опять исчез. А то, что я чуть груди не лишилась из-за мастита, четыре операции перенесла, знает только понаслышке от родственников.  Не успели приехать в Лиепаю, опять в автономку  «сдрызнул», и так постоянно. Вот и сегодня — до трёх часов ночи мы его провожали с друзьями. Потом такси, а сейчас, очевидно, он выходит уже за аванпорт, чтобы не видеть нас целых полгода или около того. В этом весь твой папка…
В прихожей зазвонил телефон, Татьяна взяла трубку. Звонила жена командира моторной группы «Б-224» Лена Щербатова.
— Привет, подруга, ну что, пойдём на Северный мол, смотреть, как наша лодка уходит? – спросила Лена.
— Скорее НЕТ, чем ДА, — раздражённо ответила Дербенёва. - Вчера вечером с аналогичным предложением ко мне обращалась Таня Хомичева. Ей сказала и тебе повторю: нет ни малейшего желания смотреть, как от меня безнаказанно улепётывает мой собственный муж! К тому же смотри, какая рань, да и погода, кстати, дрянь. Ой, Ленка, что-то я всё утро каламбурю, не к добру это. Нет, не пойду я эту «железяку» провожать. И дочку по такой погоде тянуть за собой  не стану.
— А я собираюсь. Обещала Валя Арипова зайти. Дождусь, и пойдём.
— Как хотите, так и делайте, но мне кажется, идея пустая, видимости вообще нет — в море сплошное молоко. Может быть, сегодня выхода вовсе не будет — не соглашалась Татьяна.
— Нет, Таня, этот выход состоится в любую погоду, ты уж поверь моему опыту. И завтра у тебя точно не будет шанса хотя бы одним глазком взглянуть на своего Дербенёва. Кстати, Жорж Санд — твоя любимая писательница по этому случаю сказала буквально следующее: «Самолюбие в любви подобно корысти в дружбе».
— Не агитируй, подруга, за советскую власть — завтра будет завтра, а сегодня я его видеть не хочу. Всё! — очень эмоционально закончила разговор Татьяна и положила трубку.
Из ванной комнаты потянуло дымком, щепа в топке титана прогорела, надо было подбросить ещё. Татьяна направилась к ванной, а маленькая дочка осталась стоять в прихожей возле телефона. По её розовым щёчкам медленно катились ангельские слёзы. Девочка никак не могла взять в толк — за что мама так сердита на папу.
Наступало холодное сырое сегодня.
               
IV.  ЖИТЬ БУДЕШЬ
                1
— Товарищ командир, на борту вместе с прикомандированными  ровно сто человек. Гаджиева никто не видел, Диамантов отсыпается в третьем отсеке,  — поднимаясь на мостик после обхода подводной лодки, доложил Манишевич.
— Как разместились наши флагманы?
— Начальник политотдела разделил каюту с замполитом, сейчас готовят вместе с Василием Ивановичем фотогазету. Заместитель командира дивизии по ЭМЧ полюбил каюту врача, потребовал включить его в график несения вахт инженеров-механиков. Третий, «лишний», штурман занял место в четырёхместной каюте и также настаивает на несении штурманской вахты.
— Что ж, хотят нам помочь — пусть включаются в работу, согласуй с ними время несения вахт, — с удовольствием отреагировал на доклад старпома Чуйков и достал из коробки новенький бинокль «Карл Цейс» — подарок главнокомандующего ВМФ за отвоёванный у северян в прошлом году приз.
Туман окончательно растаял под натиском тёплых весенних лучей солнца. Справа по корме  вырисовывались очертания северного мола с еле заметными фигурками людей на самой оконечности. Чуйков направил бинокль на мол.
— Предлагаю воспользоваться биноклями, товарищи подводники, — обратился к поднявшимся офицерам и всем присутствующим на мостике командир, — я наблюдаю, по меньшей мере, двадцать – двадцать пять женских и столько же детских силуэтов на молу. Явно наши жёны.
 Все присутствующие повернулись в сторону мола и замахали руками, люди на молу также дружно замахали в ответ…
Пройдя приёмный буй, командир объявил «боевую готовность номер два надводную», и на вахту заступила назначенная боевая смена. Начался первый этап похода — надводный переход через проливы.          
                2
Шестой отсек дружно грохотал своими дизелями. На винт работал только правый дизель, а средний дизель-генератор обеспечивал потребителей электроэнергией. Шум стоял такой, что даже в соседнем седьмом отсеке при открытой переборочной двери без специальных наушников находиться было невозможно. Мотористы несли вахту в седьмом, на посту ДАУ .
Командир отделения мотористов старшина первой статьи Козленок вместе со своими подчинёнными вторые сутки возился с левым дизелем, пытаясь специальной эпоксидной смолой заклеить микротрещину на одном из цилиндров. С помощью тали  головку блока вытащили на ремонт. Вымазанные машинным маслом, как чертенята, мотористы теперь колдовали над своим заведованием.
— Ковалёв, а куда Харченко пропал? — спросил одного из своих подчинённых Козленок, — его как за смертью посылать. Сказал же по-русски: дуй во второй отсек и позови командира моторной группы. В результате — ни хохла, ни Щербатова.
— Не знаю, Вань, давай я отправлю за ним Асланбекова.
— Валяй, Андрюха, отправляй, пусть найдёт этого «сачка» и заодно позовёт младшего механика, надо посоветоваться. Что-то не нравится мне эта трещина…
Асланбеков, размешивавший по соседству эпоксидную смолу и представивший на миг, как и что ему надо сделать, чтобы вдруг стать чистым и пройти через центральный пост, возмутился:
— Зачем пешком хадить, кагда телефон есть, а на телефон Мирзоев сидит третий атсек, меня ждёт — кагда пазваню. Ему скажу — всё для меня сделает.
Мирзоев — электрик третьего отсека действительно согласился помочь товарищу и перешёл во второй в поисках  Харченко.
Второй отсек отличался от других тем, что здесь всегда было тихо, влажно и тепло. В южных широтах даже жарко и очень душно. Это аккумуляторный и одновременно жилой отсек.  Подводники его называли ещё спальным вагоном, т.к. на верхней палубе располагались каюты офицеров — купе, а средняя палуба размещала спальные места практически всех мичманов — плацкарта. Кроме того, здесь располагалась святая-святых — офицерская кают-компания, а на средней палубе — кают-компания мичманов.
Придя в отсек, Мирзоев первым делом доложил обстановку по ремонту левого дизеля командиру моторной группы, а затем спустился на среднюю палубу к своему «другану» Сергею Морозову — электрику второго отсека.
Старший механик, памятуя о дружбе этих абсолютно разных людей, любил называть Мехти и Серёгу близнецами — один смуглый как мулат, с черной шапкой курчавых волос и углями глаз, другой — белый как сдоба, на голове лён и почти прозрачные голубые как небо глаза.
— Да и фамилии у них одинаковые, — частенько смеялся командир электромеханической боевой части, — Мирзоев и Морозов.
На средней палубе царил полумрак, и Мехти не сразу разглядел склонившегося над одним из диванчиков Сергея. Подойдя ближе, Мирзоев увидел лежавшего на диванчике Харченко, лицо  его было бледным, даже зеленоватым, на лбу выступила испарина.
— Что лижишь? Спат хочешь? Зачем море хадил? Надо дома на печке спат, а в море работать нада, вставай, камандыр Казлинок завёт, — бесцеремонно теребя Харченко и не обращая внимания на склонившегося над мотористом Серёгу, начал Мехти.
— Не трогай его, — остановил Мирзоева товарищ, — видишь, скрутило его что-то, надо врача, а Гришка боится.
— Зачем баится? Лечит нада, а трусост свой пуст в гальюн  выбрасит. Я сам сейчас пайду и  пазаву врач, пуст пасмотрит свой балной.
— Подожди Галльского звать, этот эскулап самостоятельно зуб вырвать не может, а вот «зарезать» кого-нибудь — хлебом не корми. Может, ещё пройдёт, может, Гришка чего-то съел?
На шум спустился химик санитар-инструктор мичман Быстроходов.
— Что за шум, а драки нет? — спросил, привыкая к темноте, мичман.
— Да, вот Гришка тут корчится, даже блеванул, — отозвался первым Морозов. – Может, отравление?
— Сейчас поглядим. Включите свет на палубе, я посмотрю, —потребовал Быстроходов, — как-никак перед автономкой учили нас медицине в госпитале, на практике.
Мехти включил свет. Санитар-инструктор присел возле больного, прощупал живот, расспросил о самочувствии и пошёл за Галльским…
                3
Чуйков изучал особенности плавания балтийскими проливами, расположившись за рабочим столом, когда в дверь каюты постучали.
— Войдите! — отозвался командир лодки.
Дверь откатилась влево, и в каюту вошёл корабельный врач. Галльский озабоченно посмотрел на командира и доложил:
— Товарищ командир, у Харченко аппендицит, причём острая форма.
— Этого нам ещё не хватало, не успели отойти от дома, и на тебе: «получи фашист гранату». Диагноз точный? — переспросил Чуйков, нажимая кнопку вызова «Каштана».
— Точнее не бывает, Владимир Артемьевич. Этот чудило, оказывается, ещё за сутки до выхода  отлынивал от физзарядки  и перестал есть. Ни к кому не обращался, ни на что не жаловался. А сейчас симптомы выдаёт серьёзные, третьи сутки терпит. Боюсь, как бы перитонита не было, требуется срочная операция.
— Центральный, «шамана»   и Картавина ко мне! — потребовал командир по громкоговорящей связи.
— Готовь, Василий Геннадьевич, кают-компанию к операции, буду запрашивать разрешение КП  флота.
Прибыл шифровальщик. Чуйков написал телеграмму с запросом разрешения на операцию в корабельных условиях, приказал командиру боевой части связи взять на контроль все радиограммы по этому вопросу. Старпом организовал подготовку кают-компании под операционную. Потянулось мучительное время ожидания.
— Штурман, где мы сейчас? — спросил командир подводной лодки, проходя в центральный пост.
— Южнее острова Борнхольм, скоро будем проходить знаменитый остров Буян , — бодро доложил Дербенёв.
— Сказочник ты наш! — пошутил Чуйков и спустился на среднюю палубу к радистам.
— Ну, что слышно на наш запрос, уже полтора часа прошло?
— Пока тишина. Молчат, как в рот воды набрали, товарищ командир, - ответил Картавин.
 Поскольку командный пункт флота не отвечал, Чуйков написал ещё одну телеграмму с докладом о необходимости срочного оперативного вмешательства. И опять потянулось жестокое время, работающее против подводников. Спустя час пришёл ответ - командный пункт сообщал, что сделан запрос в Москву на разрешение операции в корабельных условиях.
Галльский метался по отсеку в ожидании решения, а ждать было уже нельзя. Харченко, подготовленный к операции, лежал на столе и тупо смотрел в подволок.
— Товарищ капитан, терпеть нет мочи, очень больно, худо мне…
Операционная бригада, состоявшая из химика санитара-инструктора и двух матросов-медбратьев, находилась в готовности. Одетые во всё белое матросы стояли возле кают-компании, не зная, чем себя занять. Быстроходов присматривал за больным.
— Не могу я больше ждать, Владимир Артемьевич, умрёт Харченко, если немедленно не сделать операцию, скончается на наших глазах… — Галльский из последних сил умолял командира не дожидаться разрешения из Москвы.
— Ладно, хватит меня уговаривать — не маленький, сам всё понимаю. Приступай к операции! — Чуйков отчаянно махнул рукой.
— Что ты решил? — спросил Чуйкова прибывший в центральный пост начальник политотдела дивизии — капитан первого ранга Поликарпов.
— Решил оперировать, не дожидаясь волеизъявления Москвы, — без тени сомнения ответил командир лодки.
— Правильное решение, поддерживаю. Прежде всего необходимо человека спасать, а остальное — шелуха, само отпадёт. За свою долгую службу я  не припомню случая, чтобы в таких ситуациях кто-нибудь там, — Поликарпов многозначительно показал пальцем наверх, — взял на себя ответственность не обвеховавшись какой-нибудь страховкой, так – на всякий случай. Всегда последнее слово за командиром оставляют. Уверен, что и сейчас они ждут, чем же всё это закончится.
Приняв важное для себя решение, командир немедленно доложил о нём в штаб флота. Там не заставили себя ждать. По приказанию командующего установили закрытую связь с командным пунктом, где разместилась специальная медицинская бригада ведущих специалистов – консультантов. А ещё спустя час весь экипаж узнал радостную весть — операция по удалению аппендикса проведена успешно, состояние больного удовлетворительное. Сияющий от радости Галльский взял под личное наблюдение своего пациента, поместив его к себе в каюту.
 — Тесновато теперь нам будет, товарищ капитан первого ранга, — обратился к заместителю командира дивизии по ЭМЧ Галльский.
— Ничего – в тесноте, да не в обиде. Лишь бы Харченко было удобно, правильно я говорю, Гринь? — Евгений Иванович Погатель повернулся к мотористу и подмигнул, — чего не весел, герой? Всё уже позади. Жить будешь!
Бледно-зелёный Харченко криво улыбнулся.
                4
Наступили сумерки. Подводная лодка прошла светящийся знак Мён Юго-восточный и стала втягиваться в проливную зону. В адрес Чуйкова пришло персональное сообщение — Москва официально запрещала проведение операции и приказывала передать больного на дозорный корабль, находящийся где-то недалеко от маршрута перехода.
Правда, к этому времени лодка прошла линии дозоров и ПНР,  и ГДР .
— Учебная тревога. По местам стоять, узкость проходить, — голос старшего помощника прозвучал особенно торжественно. Как же — с обоих бортов подводной лодки сновали катера сопровождения ВМС Дании и ФРГ. Каково внимание, сколько объективов с разных сторон.
Белые с затемнёнными стёклами, мелкие и суетливые, напичканные разведывательной аппаратурой с нацеленными на лодку фото- и кинокамерами, сейчас они напоминали  мосек из басни Крылова, а советский подводный крейсер, тысячетонной тушей разбивавший встречные волны, ассоциировал со слоном, спокойной походкой шествовавшим своей дорогой, не обращая ни малейшего внимания на суету этих «шняв». 
               
V. ПО-ПРЕЖНЕМУ СТО
                1
Вот уже четыре часа прошло с момента, когда на лодке получили персональное радиосообщение, но до сих пор ни Москва, ни КП флота так и не уточнили – какой корабль, где и когда будет снимать больного. Создавалось впечатление, что там, «наверху», передумали, и моторист Харченко продолжит поход.
Наступила ночь, туман снова стал господином в узком и мелководном проливе Лангеланс Бельт. Даже сопровождавшие весь период иностранные разведчики, чтобы не мешать в маневрировании подводной лодке, удалились на безопасную дистанцию и теперь заняли позиции слежения по корме и по носу, выполняя в некотором смысле роль эскорта. Датчанин, очевидно, на правах хозяина, следовал впереди, и по нему, как по лидеру кильватерной колонны,  можно было ориентироваться при подходе к точкам поворота.
— Вот так бы и «охраняли» нас до выхода из Английского канала, туманов там будет поболе, чем здесь, — подшучивал старпом, вглядываясь в выносной индикатор РЛС .
— Сбегут. Сразу же возле Скагена и сбегут. Им горючки жалко, а у англичан свои соглядатаи найдутся, будьте спокойны, — поддерживал разговор со старпомом боцман. — Вспомните прошлогодний поход: только пересекли валютный рубеж мыс Скаген — остров Чёрн, и на тебе — стоит, дожидается тварь божья голландского происхождения. Потом господа из бундесмарине помогали нам боевую службу нести, потом лягушатники на допотопном фрегате, который чуть не взорвался от натуги, когда мы полный ход дали, ну, а потом и сами британские джентльмены пожаловали…
— Ты, Вячеслав Алексеевич, лучше вперёд смотри, иначе наедешь на этого «принца Гамлета» в тумане и до конца жизни алименты платить будешь. Равняйся на  штурмана, он снуёт на мостике, как челнок, и говорит только по делу: «рекомендую туда, рекомендую сюда», а ты ему работать мешаешь, — прекратил боцманские воспоминания Чуйков.
Пауза затянулась. 
— Кофе на мостик, — приказал старший помощник вахтенному центрального поста.
— Вам с коньяком или с солью? — поинтересовался старший механик, сидящий по тревоге на месте вахтенного.
— С твоим шилом  на золотом корне, — поддержал шутку Манишевич.
Через две минуты на мостик поднялся корабельный врач. Только ему одному доверялось приготовление специального молотого кофе с солью и сахаром, иногда с добавлением шоколада. Секрет этого божественного напитка Галльский не передавал никому и никогда. Всегда лично доставлял напиток по назначению, в том числе на мостик во время тревоги, а следовательно, имел право перекура, чего были лишены все остальные члены экипажа.
— Какой ты быстрый док! —  удивился командир, глядя на поднимающегося начмеда. — Как пациент?
— У меня, товарищ командир, всё заранее приготовлено, я ведь курить давно уже хочу — вот термосок и зарядил, а Харченко спит, что ему сделается, теперь сон - его лучший лекарь.
— Браво Василий Геннадьевич, молодец. Стоматологию в госпитале ты так-же легко победил, или будем загнивать до конца похода? — не успокаивался Чуйков.
— Я, Владимир Артемьевич, ещё на берегу проверил, чтобы всем лишние зубы вырвали и чтобы весь экипаж санацию прошёл. Так что, думаю, загнивать не будем.
— Твои бы слова, да богу в уши, юный Ибн-Сина…— подтрунивая над врачом, заметил старший помощник.                2
Остались позади и пролив Большой Бельт, и остров Анхольт, а в адрес подводной лодки сообщений всё не было. Наступил рассвет. Пелена тумана потихоньку рассеивалась. Слева показалась долина ветряных электростанций, а впереди вырисовывался плоский берег мыса Скаген.
— Ещё немного, и можно отменить тревогу, — подумал Чуйков и произнёс вслух: — Запроси, Юрий Михайлович, радистов, нет ли для нас чего нового?
— Товарищ командир, в наш адрес идёт персональное радио, — доложил Картавин из рубки связи.
— Наконец-то дождались… — обрадовался боцман и осёкся, памятуя замечание командира.
Чуйков улыбнулся и, убедившись, что в пределах видимости горизонт чист, спустился с мостика.
— Смотри внимательнее, Юрий Михайлович, за целями, — сказал командир и скрылся в шахте люка.
Совсем недалеко за кормой обозначился силуэт советского корабля, догонявшего подводную лодку. Это был малый противолодочный корабль. Дистанция заметно сокращалась.
— Юрий Михайлович, - послышался голос командира по «Каштану», — посмотри, нет ли где поблизости мпк  с бортовым номером 102?
— Наблюдаю малый охотник прямо по корме в дистанции двадцать кабельтов, идёт к нам, товарищ командир, — доложил Манишевич.
— Вот и хорошо, готовь кормовую швартовую команду,  нам приказано передать Харченко на этот корабль.
Через тридцать минут лодка подошла к месту якорной стоянки южнее мыса Скаген, малый противолодочный корабль подошёл с правого борта. На левом крыле мостика корабля появился офицер с мегафоном в руке.
— Капитан-лейтенант Теличко Александр Васильевич — командир «МПК-102», — представился офицер, — мне приказано эвакуировать вашего больного. Вы готовы?
— Да, мы готовы, вам необходимо  подойти к нам левым бортом в район ограждения рубки, чтобы не повредить кормовые горизонтальные рули. Приготовьте сходню, с кормы и будем передавать.
                3
Уже через пятнадцать минут вся операция по передаче матроса закончилась. Маленький и юркий противолодочный корабль лихо   отвалил от борта лодки, сыграл захождение, прощаясь с подводниками, и удалился из виду, как будто его и не было вовсе. А «Б-224» продолжила свой автономный поход.
— Объявляй отбой тревоги, Юрий Михайлович. Скаген прошли, видимость хорошая, да и народ устал, пора, — разрешил командир.
— Да, теперь нас, Владимир Артемьевич, осталось девяносто девять человек, — подытожил вслух старший помощник.
 — Никак нет, товарищ командир, нас по-прежнему ровно сто, — откуда-то из шахты люка донёсся до боли знакомый голос с дагестанским акцентом. — Прошу разрешения подняться на мостик — матрос Гаджиев…
— Добро. Только откуда ты взялся, сын гор? — удивился Чуйков.
— Я прятался под левым дизелем, товарищ командир, в поддоне для слива масла, все трое суток. Простите меня, но я не мог на береговой базе оставаться, я подводник, а не береговой «сачок».
— А как же твой позвоночник? — поинтересовался командир. —Тебя же списали.
— Что врачи понимают в мужских делах, они списали моё здоровье, но не меня. Как же я потом скажу в селении: все ушли в поход, а я на берегу отдыхал, мне же позор будет на всю жизнь... — с надрывом и трепетом докладывал моторист.
— Да, задал ты задачку, «заяц-безбилетник», — только и вымолвил Чуйков.
— Товарищ командир, я помню, как вы меня учили всегда быть лучшим, помнить подвиг моего земляка-подводника Героя Советского Союза Магомеда Гаджиева. Я постараюсь вас не подвести, всё сделаю, только не отправляйте меня обратно на берег, очень прошу...
— Опять, Юрий Михайлович, у тебя нестыковочка с учётом личного состава, — перевёл своё внимание на Манишевича командир. — Пора тебе, наверное, лично проверить лодку, не то через пару- тройку месяцев дождёмся — откуда-нибудь тётка вылезет, доселе обслуживавшая наших мужиков, и потребует оплату за оказанные сексуальные услуги, а у мужиков этих носы начнут проваливаться.
На мостике, а также под ним — в курилке раздался дружный смех. Чуйков повернулся к мотористу, и, очень пристально посмотрев ему в глаза, продолжил:
 - А ты, герой-подводник Магомед Гаджиев, не беспокойся, не стану я списывать тебя на берег, по крайней мере, пока мы до этого берега не дойдём. Попрошу врача, пусть тебя подлечит — возьмёт шефство над твоим позвоночником, а после видно будет. Тем более, как раз одного моториста нам сейчас недостаёт. Иди, сынок, доложи командиру боевой части о своём прибытии, — по-отечески положив руку на плечо матросу,  сказал Чуйков и направил Гаджиева вниз.
Через полчаса на берег полетело донесение о передаче на «МПК-102» прооперированного матроса Харченко и обнаружении на борту дополнительного людского «резерва».
               
VI. КИС – КИС…
                1
Минуло двое суток плавания в сплошном тумане.  Пройдя всё Северное море с северо-востока на юго-запад, «Б-224» втягивалась в Английский канал. На удивление, здесь туманом даже не пахло. Абсолютно ясное небо, жаркое и какое-то совсем летнее солнце встречали подводную лодку. Вокруг неё  то и дело проносились яхты с разноцветными парусами, загорелые девушки в бикини и топлес размахивали руками, приветствуя субмарину.
 Корабли-«поводыри» оставили подводников в покое,  и только изредка из какого-нибудь порта выскакивал патрульный катерок и направлялся к лодке. Убедившись, что это именно та подводная лодка, которая была замечена ранее, катер удалялся домой. Иногда над лодкой пролетал одинокий противолодочный самолёт «Нимрод» ВМС  Великобритании. Он сбрасывал пару буёв для прослушивания и записи подводных шумов. По полученным данным классифицировал лодку с помощью картотеки гидроакустических портретов  и тоже удалялся восвояси. После исчезновения самолёта подводники быстро вылавливали буи специальными приспособлениями, именуемыми на флотском языке «кошками», отрывали им гидрофоны, предварительно наговорив в них всё, что они думают о матери Английской королевы, и сдавали буи радиоразведчикам. Те, в свою очередь, удалив элементы питания, разбирали буи по запчастям для изучения и составления специальных отчётов.
  Стало даже скучно и неинтересно жить без внимания со стороны господ-империалистов к персоне подводного крейсера.
— Старшину команды снабжения наверх, — приказал командир, обращаясь к вахтенному офицеру капитан-лейтенанту Жаркову.
Через три минуты снабженец, демонстративно потирая лоб тыльной стороной ладони, якобы стирая натруженный пот, поднялся к Чуйкову.
— По вашему приказанию прибыл, товарищ командир, — доложил мичман Молчунов, доставая пачку сигарет.
— Алексей Михайлович, требуется ноль одна железная банка из-под сушек, пустая и желательно квадратная, — лукаво улыбаясь, сказал Чуйков.
— Сей момент доставлю. Что-то ещё надо, товарищ командир? — спросил мичман, спускаясь в лодку.
— Да, Алексей, скажи Хомичеву, чтобы подал электропитание на носовой шпиль, и вызови наверх Гончара с Диамантовым. Да, пусть спасательные жилеты наденут.
Поднявшимся наверх Чуйков поставил «боевую» задачу.
— Александр Дмитриевич, — командир посмотрел на  Гончара, — бери с собой Дон Жуана-Диамантова…
— Я не Дон Жуан, товарищ командир, — отозвался из курилки в ограждении рубки Диамантов.
— Ну, да, прости, Николай Фёдорович, я забыл, что ты — родной племянник бога виноделия Бахуса. Так вот, Александр Дмитриевич, берёшь этого «сына Алазанской долины», выходите на надстройку и водружаете вот этот квадратненький и блестящий ящичек на носовой шпиль. Понятно? — уточнил Чуйков.
— Так точно. Только зачем это? — переспросил Гончар.
— А вот потом и узнаешь. Исполнять! — ответил командир, усмехаясь и потирая руки от предчувствия спектакля...      
                2
Когда коробку из-под сушек водрузили на место, Чуйков приказал включить шпиль на вращение. Картинка получилась просто блеск - в ярких лучах солнца вращается металлический ящик с почти зеркальной поверхностью и выдаёт световые блики невероятной мощности.
Эти фантасмагорические пучки отражаемого света произвели эффект разорвавшейся бомбы, т.к. доставали не только до соседних яхт и катеров, но, казалось, будоражили воображение всей береговой охраны Великобритании и Франции одновременно.
Через очень непродолжительное время к лодке стянулась почти целая флотилия разведывательных и других любопытствующих катеров и судов.  Со всех сторон щёлкали затворы фотоаппаратов, жужжали механизмы кинокамер и магнитофонов. Каждый из сопровождавших стремился как можно ближе подойти к борту лодки и разглядеть — что же всё-таки там вращается и блестит. Проходящие мимо суда большого водоизмещения, следовавшие по пути разделительного движения и стеснённые в маневрировании, вынуждены были уклоняться от столкновения со «сворой» мелких катеров и судов,  двигавшихся им навстречу.
Чуйков был доволен, эффект от ящика превзошёл все ожидания. А когда на горизонте появились два противолодочных вертолёта, радиоразведчики «Б-224» тоже поднялись наверх со своими «лейками».
— Ну, как я вам работёнку подкинул? — удовлетворённый своими действиями, спросил разведчиков командир. – Без работы кони дохнут, а вы всё спите и спите, опухнете скоро…
Один из подлетевших вертолётов типа «Линкс» завис прямо по курсу лодки и стал опускать тело гидроакустической станции, другой пристроился поодаль с правого борта и приступил к фотографированию невиданного ранее объекта.
Прослушав подводные шумы, передний вертолет начал подъём своей ОГАС , но в какой-то момент лебёдка заскрипела и остановилась. Вертолет слегка подёргивался из стороны в сторону, пытаясь мощью своих винтов поднять себя и заодно вынуть из воды свою станцию, но, очевидно, не хватало мощности двигателей. Он, как «пригвождённый», вращался вокруг трос-кабеля и не мог сдвинуться с места.
— Что, «кис-кис» заела? – вспоминая старый военный фильм, злорадствовал боцман. – Это тебе не перед девками на танцульках «выёживаться», выкрутись-ка здесь, барон Мюнхгаузен хренов.
                3
Пилот вертолета понимал, что лодке деваться некуда — вокруг неё скопилось довольно много всякого рода плавсредств, и шансов уклониться от столкновения с вертолетом, висевшим крайне низко, у неё так же мало, как и у него поднять свою станцию.
Когда до застрявшего на месте вертолёта оставалось около двух кабельтов, Чуйков понял, что столкновения не избежать — или с вертолётом, или с одним из судов,  сопровождавших подводную лодку с обоих бортов.
— Стоп, правый дизель. Оба мотора средний назад, — приказал командир, — стоп, шпиль!
Шпиль остановился, и все желающие смогли наконец узнать «военную тайну нового русского оружия».
     Разведывательные катера «все вдруг» отвалили в разные стороны.
«Б-224» задрожала корпусом и стала гасить инерцию переднего хода.
Вертолёт резко накренился. Во всю мощь взвыл моторами и вот-вот должен был упасть в море, в какой-то момент показалось, что он уже заваливается на бок. Но в последний миг тело гидроакустической станции всё же вынырнуло из воды и стало глиссировать по поверхности, ударяясь о волны. Вертолёт тяжело сдвинулся с места, однако подняться выше  не смог. Под ударами своей ноши он стал проваливаться, с каждым ударом опускаясь всё ниже и ниже.
— Сейчас рухнет, — вырвалось у Чуйкова, — довыделывались, асы драные.
Ещё мгновение, и вертолёт наверняка бы упал, но, очевидно, пилот вовремя сориентировался и отпустил сцепку троса лебёдки. Трос-кабель вместе с ОГАС ушёл под воду, а вертолёт пулей устремился ввысь, уходя подальше от своего позора. Второй вертолёт, обнаружив на корпусе подводной лодки обыкновенную консервную банку вместо секретной аппаратуры, так же, несолоно хлебавши, сбежал, вслед за своим товарищем.
— Чего стоим? — переспросил вахтенного офицера Чуйков, как будто это не он руководил манёвром уклонения. — Поехали.
— Левый средний вперёд. Товсь  правый дизель, — приказал в боевую рубку Жарков, – держать курс двести тридцать пять градусов.
Медленно набирая скорость, подводная лодка, окончательно «забытая» супостатом, продолжила «форсирование» Английского канала. 
               
VII.  ДЕВЯТЫЙ ВАЛ
                1
Успешно, правда, не без приключений,  миновав проливы Па-де-Кале и Ла-Манш, лодка продолжила свой поход. Подводников радовала солнечная, по-настоящему летняя погода. Вполне умеренно дул северо-западный ветер, помогая лодке двигаться в нужном направлении. Сказывалось приближение южных широт.  Атлантический океан словно замер и вежливо, на правах хозяина, приглашал путешествовать по своей глади.
Ревущие сороковые широты в эту пору особо не беспокоят мореплавателей. Но, правда, бывают исключения. Акватория Бискайского залива относится к субтропической климатической зоне — довольно высокая температура, большая облачность, обилие дождей и гроз преобладают в течение всего года.  Ветровой режим этой части Мирового океана отличается преобладанием слабых ветров и штилей, которые нередко сменяются шквалами и грозами.
Бискайский залив издавна знаменит своей особенной болтанкой. Даже в тихую, практически штилевую погоду волна здесь длинная, низкая, но широкая и частая. Особая бискайская зыбь, иногда именуемая  бывалыми моряками «стиральной доской», выматывает качкой даже опытных мореходов.
Абсолютно чистое небо и ясное солнце не предвещали беды. Настораживали только одинокое перисто-кучевое облачко на горизонте и полное отсутствие вблизи тех самых яхт и мелких судёнышек, которые доселе сопровождали странствующую в надводном положении подводную лодку.
   Только что закончилась большая приборка, и подводники готовились к приёму пищи. Субботний обед обещал быть изысканным — провизионная камера первого отсека не очень хорошо морозила скоропортящиеся продукты, и старпом приказал выдавать мясные и рыбные деликатесы каждый день, но только в  субботу и воскресенье дополнительно выдавалась красная икра из бочонка и готовился салат из свежих овощей.
Вахтенным офицером заступил капитан-лейтенант Жарков.
— И чем нас сегодня радуют коки ? — спросил сменившийся вахтенный офицер Хомичев.
— Нулевое — супер-салат из свежих помидоров с зеленью, бутерброды с балыком осетрины и красной икрой. На первое — «музыкальный» супчик с рёбрышками, на второе - отварной картофель «по-блокадному», без масла, правда, с огромной отбивной граммов на двести. Помогают успешному пищеварению напитки: вино белое полусладкое — на выбор «Старый замок» или «Токай», сок виноградный молдавский, компот консервированный из персиков болгарский и кисель малиновый местного разлива, — с удовольствием раскрыл всё меню Юрий Николаевич.
— После твоего повествования от слюны захлебнуться можно, — высказался минёр, — надо торопиться, ибо  на желудочный сок изойду.
— Какие особенности несения вахты? — спросил Жарков быстро спускающегося вниз Хомичева.
— Небо — синь, море — штиль…— на ходу крикнул минёр и скрылся в темноте шахты люка.
Тщательно проверив ведение журнала вахтенного центрального поста и заполнив вахтенный журнал подводной лодки, Александр Иванович двинулся во второй отсек, где его ждал «королевский» обед.
                2
— От свежего воздуха даже проголодался, — аппетитно почмокивая, высказался Хомичев, входя в кают-компанию.
— Как там наверху? — спросил командир, допивая сок.
— Вам, товарищ командир, я оставил прекрасную погоду: море — лёгкая зыбь, видимость — на весь океан, облачность — ноль. Ветерок, правда, появился лёгкими порывчиками и вращается не в ту сторону, куда хотелось бы, очевидно, тропический циклон где-то рядом гуляет.
— А как давление?
— Атмосферное давление падает, Владимир Артемьевич.
— Вот видишь, Александр Иванович, не всё так славно, как ты поёшь, – отреагировал на доклад минёра  командир лодки, — сегодня практически с четырёх часов синоптики международных, да и наших метеостанций,  передают предупреждение об усилении ветра до двадцати, порывами двадцати пяти метров в секунду по нашему району.
Хомичев, практически оставляя без внимания выводы командира, поднял рюмку с вином и предложил тост за всех моряков, находящихся сегодня в морях и океанах. С удовольствием выпил содержимое и закусил красной икрой без хлеба.
Вестовой — матрос Дмитриев уже стоял возле минёра с тарелкой горячего супа, когда лодку слегка качнуло.
— Ты чего шатаешься? — удивился Хомичев.
— Да это не я, товарищ капитан третьего ранга, это лодка, — ответил матрос.
В следующее мгновение сильный удар в правую  скулу потряс «Б-224». Лодка резко накренилась на левый борт и одновременно провалилась куда-то вниз с большим дифферентом на нос. Вся  посуда в кают-компании рухнула на палубу вместе с пищей. От богатства изысканно сервированного стола в один миг не осталось даже намёка. Вестовой вместе с тарелкой супа улетел в проход и не мог встать от полученных ушибов. Александр Иванович, сидевший на левом борту, в мгновение был засыпан тарелками, вилками, зеленью салата вместе с балыками, помидорами и прочими деликатесами.
По системе громкоговорящей связи донеслась команда, чередуемая звуковыми  сигналами:
— Аварийная тревога — пожар в агрегатной четвёртого отсека. Поступление воды в центральный пост через верхний рубочный люк.
Командир и все офицеры, оставив кают-компанию вестовым, бросились по своим отсекам согласно расписанию по тревоге.
Атлантический ураган дал о себе знать.
Мёртвая волна, иногда называемая волной-убийцей, подошла к лодке как всегда внезапно. На широкой и ровной глади океана её не различить из-за большой площади занимаемой ею водной поверхности. Девятибалльный шторм, бушевавший где-то рядом, своим могучим вихрем коснулся района нахождения лодки, подошёл так близко,  что сразу изменил привычные доселе ритм и уклад жизни всего экипажа.
В результате внезапно налетевшей стихии подводная лодка приняла в центральный пост восемь тонн морской воды, которая залила агрегатную и вывела из строя часть навигационного оборудования и аппаратуры связи. Возникший тут же пожар вывел из строя на ближайшие трое суток основные агрегаты электроснабжения штурманов, ракетчиков, связистов и гидроакустиков. Многие члены экипажа получили травмы различной степени тяжести. Чудом остался в живых вахтенный офицер Жарков, который в момент подхода смертоносной волны оказался не пристёгнутым специальным поясом с металлической цепью. Случай спас ему жизнь – в момент подхода волны Юрий Николаевич спустился с мостика, решив осмотреть горизонт на ВИКО РЛС, и находился под козырьком ограждения рубки. Именно козырёк и принял на себя основную силу многотонного удара волны. Боцман, несший ходовую вахту сигнальщиком, в этот момент на мостике также отсутствовал, его спасло желание посетить надводный гальюн. Побитый, измазанный  фекалиями, но живой Вячеслав Алексеевич теперь тщетно пытался рассмотреть горизонт в искорёженный бинокль.
Тропический ураган, так жестоко обрушившийся на подводную лодку, бушевал двое суток. Сила ветра достигала сорока — сорока пяти метров  в секунду. Сплошной ливень и волны высотой более десяти — одиннадцати метров создавали впечатление абсолютного господства воды. Солнце, так радовавшее подводников до этого, появлялось среди волн как редкий гость и, казалось, светило откуда-то из глубины океана. Тучи, смешавшись с волнами, господствовали везде, а грозовые молнии дополняли фантастическую картину адским ужасом, коряво раскалывая и небо, и океан на части. Знаменитая картина Айвазовского «Девятый вал» по содержанию была очень близка к истине, представшей перед взорами моряков.
Подводная лодка водоизмещением в четыре тысячи тонн казалась щепкой в объятиях могучего монстра по имени Ураган. Работая на винт двумя бортовыми дизелями, практически с полной нагрузкой, она имела ход не более двух-трёх узлов.
Штормовое предупреждение о надвигающемся тропическом циклоне пришло только спустя сутки после известных событий. Командный пункт флота приказывал погрузиться в подводное положение на весь период буйства стихии.
 Однако погружение в сложившихся условиях было немыслимым, т.к. расчёт дифферентовки подводной лодки с учётом запасов топлива «в перегруз» был  выполнен на плотность очень солёного Средиземного моря. В Атлантике погружение «тяжёлой» лодки, без предварительной дифферентовки и при девятибалльном шторме, могло привести к провалу на запредельные глубины и гибели корабля.               
                3
Все двое суток практически никто не ел. Хомичеву так и не удалось закончить обед, начатый так помпезно. Пожалуй, единственным офицером, способным употреблять пищу и постоянно испытывающим голод, был Дербенёв. Его неуклонно влекло в пятый отсек, где за камбузными плитами выворачивало наизнанку коков, но где можно было раздобыть банку тушенки. Если в пятом его ждала неудача, штурман, как зомби, отправлялся в кают-компанию, где можно было поживиться сушками или воблой. Справедливости ради, следует заметить, что и старший помощник, не афишируя своё состояние, подъедал запасы из провизионной камеры центрального поста. Остальные члены экипажа несли вахту с кандейками  между ног, и сама мысль о пище вызывала у них тошноту.
Последовавший анализ событий того периода невольно наталкивал  на  мысль, что маршрут подводной лодки пролегал через «глаз бури».
Тропический циклон, представляющий собой практически сплошное огромное грозовое облако, напоминает собой высокую воронку с очень крутыми боками. Центральная часть воронки, вращающаяся с громадной скоростью, и есть «глаз бури». В этой части циклона обычно наблюдаются малооблачная погода и слабые ветры. Зона катастрофических ветров находится в пределах до 200 километров. Диаметр такого циклона  может находиться в пределах от 40 до 600 миль, а максимальная скорость ветра в нём может достигать 60 — 80 метров в секунду и более (иногда до 100 и более м/с).
Испытание, которое пришлось выдержать подводникам, невероятно скрепило их дружбу и стало хорошим уроком на будущее.  Известному адмиралу — командующему Тихоокеанским флотом    С.О. Макарову, трагически погибшему во время русско-японской войны 1904 — 1905 гг., принадлежат замечательные слова,  ставшие наставлением потомкам, основой военно-морской службы: «Помни войну». Перефразировав известное высказывание, экипаж лодки надолго запомнил урок тропического циклона. «Помни циклон» — стало правилом хорошей морской практики каждого.
Вахтенные офицеры в течение всего периода противостояния стихии несли ходовую вахту по двое — один в боевой рубке на перископе, при задраенном верхнем рубочном люке, другой — на мостике, пристёгнутый, как собачонка, цепью к ограждению.
Двое суток без перекуров и выхода наверх стали практической тренировкой перед началом основного этапа автономки — периода подводного плавания.                4
На третьи сутки ветер стал стихать. Снова появилось солнце. Океан, правда, оставался «горбатым», а волны были «выше крыши сельсовета».
Оценив обстановку, Чуйков решил увеличить скорость, чтобы догнать подвижную точку и вовремя занять район скрытного патрулирования. Теперь, после отхода тропического циклона, такая возможность появилась.
Перед заступлением на ходовую вахту капитан третьего ранга Гончар зашёл в рубку штурмана определить место подводной лодки и сделать запись в навигационном журнале.
— Олег Станиславович, неужели это ты и без кандейки? — подшутил над штурманёнком ракетчик. — Давай-ка нарисуем моё определение в журнал, чтобы оформить формальности.
— Формальности в суде, а у нас — навигационная безопасность плавания, - спокойно отреагировал Апилогов, — так что становитесь за «КПИ - 5Ф»  и определяйтесь по системе «Лоран С».
— Правильно,  штурман, воспитывай этих неучей,  — поддержал Апилогова командир, заходя в штурманскую рубку. — Ну, и где мы теперь?
— Проходим Пиренейский полуостров. Слева на траверзе  Португалия, товарищ командир. До точки погружения меньше трёх суток, — бодро доложил командир ЭНГ.
— Как успехи, Олег Станиславович, справляешься? — спросил Чуйков, изучая записи в навигационном журнале.
— Стараюсь, — смущаясь, ответил Апилогов.
— Хорошо, старайся и помни: невежество и лень в твоём деле — самые злостные враги. Учись, пока есть возможность, у своих наставников. Вон они какие у тебя грамотные — один Потапков троих штурманов стоит.  Так что дерзай!
Просматривая последние записи в навигационном журнале, Чуйков обнаружил сложенный вдвое  лист бумаги,  мелко и аккуратно исписанный карандашом, поэтические строфы бросились в глаза.
— Поэзией увлекаешься? — серьёзно спросил командир.
— Да нет, это штурман упражняется, — ответил Апилогов.
— И что, получается?
— А вы сами прочтите, мне кажется, очень даже похоже на поэзию…
— Ты считаешь, что можно?
— Да, товарищ командир, даже нужно. Штурман иногда специально оставляет  такие листы, чтобы прочитавший мог дать свою оценку написанному.
Чуйков развернул листок и начал читать:               
                «Седой бушует океан,
                Свирепым нравом шторм ликует.
                На волнах пляшет ураган,
                Зловещим демоном танцует.
                Шумит и пенится вода,
                Волна с волною громко спорят.
                На горизонте облака
                С волнами вперемешку ходят…»
— Да, неплохо штурман  описал последние события,  — заметил Чуйков, — ловко сравнивает этот кошмар с пляской урагана. 
— А вы прочтите, что он дальше пишет о двойственности характера морской стихии, — настаивал Апилогов.
                «Нет предела той стихии,
                Нет границ и нет конца.
                У пучины - два обличья,
                Два  обманчивых   лица».      
— Ай да штурман, ай да сукин сын… Молодец. Я всегда чувствовал в нём что-то этакое — не как у нормальных людей, — подытожил командир  и направился наверх.
До первого погружения оставалось шестьдесят часов.
      
VIII. ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ОСТРОВА
                1
До первого погружения время течёт быстро и незаметно. Надводный переход — это всегда интересно и даже романтично. Почти круиз. Солнце, рассветы и закаты. Опять же чужие страны, пусть без захода в порты, но где-то рядом.
Путешествие по незнакомым морям и океанам вызывает живой интерес и бурю эмоций, потому что всегда находится повод для удивления, познания мира совсем с другой, неведомой доселе стороны. А походы на подводных лодках, кроме всего прочего, дают особую возможность каждому познать самого себя.
Экипаж подводной лодки — это не просто семья, не просто братство, это особое соединение душ всех подводников с железным телом субмарины. Именно этот союз делает синтезированный организм единым, а лодку живой.
Не следует путать союз Ивановых, Петровых, Сидоровых … это только группа людей. Также не соответствует понятию экипажа союз офицеров, мичманов и матросов, потому что это всего лишь  воинский коллектив.
 Рождение экипажа происходит не по приказу вышестоящего командования, не росчерком пера, а в муках испытаний, которые выпадают на долю подводников в длительном походе. Только там, вдали от родных берегов, в жёстких, порой жестоких условиях, сопряжённых с риском для жизни,  формируется особое состояние духа всех и каждого, ибо это состояние никогда не возникает без проверки на прочность всего организма в целом.
                2
Заканчивался первый этап похода — первая его надводная часть, пришло время испытаний  подводным плаванием…
— Мостик, штурман, до точки погружения пятнадцать минут, предлагаю застопорить ход.
— Спасибо, штурман, что не забыл, — отозвался на доклад Дербенёва командир. — Записать в вахтенный журнал: море — штиль, видимость — полная ночная, облачность — пять баллов, визуально горизонт чист, глубина с карты...
— Две тысячи восемьсот метров.
— Вот так и запиши.
Чуйков осмотрелся по сторонам. Ровной бесконечной гладью перед ним лежал океан. Особого желания лезть в железо прочного корпуса не было. Так бы и стоял под куполом усеянного серебром звёзд неба. Но есть одно маленькое НО — простое слово НАДО, ставшее нормой жизни каждого, кто связал себя с флотом, военной службой. 
— Боцман, проверь в ограждении рубки, всё ли  готово к погружению, и спускайся вниз, пора нырять.
Осинов медленно, растягивая последние минуты пребывания вне прочного корпуса, двинулся с мостика, закурил и, подсвечивая фонариком, приступил к осмотру. Убедившись, что всё готово, доложил командиру и спустился в центральный пост.
— Метристы, сделайте два мазка «своей лопатой»  на разных дистанциях — минимальной и максимальной и дайте данные штурману. Стоп левый дизель. Оба мотора товсь!
На мостик поднялся старпом.
— Товарищ командир, лодка готова к погружению, личный состав полностью, можно нырять, — доложил Манишевич, доставая сигарету. — Вот только последний перекур, и всё — на двое суток мы некурящие, — заметил старпом, — или на сутки, как вы решили, Владимир Артемьевич?
— Я решил, Юрий Михайлович, — на трое… - «обрадовал» старпома и весь экипаж командир, — тем более что ты и так не куришь, а только сигареты переводишь. Давай вниз. Поехали.
Оба спустились с мостика. Старший помощник перешёл в центральный пост, а командир ещё раз осмотрел ограждение, спустился в боевую рубку и задраил верхний рубочный люк.
После непродолжительной дифферентовки лодка погрузилась на рабочую глубину для замера вертикальной составляющей скорости звука. Командир ГАГ  старший лейтенант Суворин внимательно изучил диаграмму замеров, обсчитал данные и представил результат.
— Товарищ командир, третий тип гидрологии. Слой скачка скорости звука на глубине девяносто метров. Наблюдается приповерхностный ПЗК  на глубинах до 30 метров. Рекомендую глубину погружения более ста метров, при всплытии и погружении на глубинах менее тридцати метров не задерживаться.
— Данные замеров утверждаю. Записать результаты в вахтенный журнал, — приказал Чуйков.  Видя, как в ожидании замерли его подчинённые в центральном посту, добавил: — Ну, что, братцы, поздравляю вас с началом главного этапа нашей боевой службы.
Подойдя к «Каштану», командир подводной лодки объявил распоряжение на поход всему экипажу.
С этого момента начиналась совсем иная жизнь, точнее, сама жизнь оставалась прежней, а вот её ритм менялся до наоборот. Теперь сутки делились не на день и ночь, а на смены ходовых вахт – первая смена, вторая, третья. При этом временными ориентирами становились не утро или вечер, полдень или полночь, а всплытия для приёма  сеансов связи и заряда аккумуляторной батареи.
Прозвучал отбой тревоги, и на вахту заступила первая боевая смена.
                3
— Над чем задумался, детина? — протискиваясь в штурманскую рубку, спросил Чуйков.
— Подсчётом общих сведений за поход занимаюсь. Готовлю статистические данные для отчёта, — ответил Дербенёв.
— И что выходит в цифрах?
— Выходит, товарищ командир, что мы за двести шестьдесят семь  часов прошли две тысячи девятьсот четыре мили, а вы так и не нашли времени для решения хотя бы одной астрономической задачи, в отличие от других офицеров.
— Ну ты, штурман, «даёшь стране угля»! Это что, прихват насчёт задач или намёк на то, чтобы я тебе принёс свои бланки для заполнения?
— На флоте, товарищ командир, годковщину  никто не отменял, так, что, как хотите, так и поступайте — это ваше право.
— Ладно, ладно, застыдил. Обязуюсь до конца похода всех вас догнать и перегнать по решению астрономии.
— На бис, значит, берёте?
— А при чём здесь бис? Мы, что, в театре?
— Да нет, товарищ командир, театр здесь ни при чём, просто у товарища Сталина Иосифа Виссарионовича уже была однажды идея догнать и перегнать запад по всем показателям экономики, и, помнится, он даже проектам своим литеры стал присваивать. «Бис» — дословно значит «быстрее и сильнее». Запад, правда, его не понял и по-прежнему «загнивает», пыхтя где-то впереди нас по основным показателям. А почему, знаете? — Дербенёв лукаво улыбнулся.
— Поведай непросвещённому сыну пролетариата.
— Да потому, что они — эти самые толстопузые империалисты неправильно перевели «бис»!
—То есть? — командир удивлённо посмотрел на Дербенёва.
— «Бис» они перевели как «большевик Иосиф Сталин» и не уразумели до сих пор, что мы уже почти семьдесят лет собираемся их догнать и перегнать. Следовательно, не поняв, не испугались, а потому шлёпают себе тихой сапой, не подозревая, что мировой пролетариат давно-о-о вырыл им могилу.
— Ну, ты завернул, штурман. Тебе бы политинформацию читать, на Колыме, туда как раз знатоков истории по всей стране собирают. И даже клич придумали: «Чем больше сдадим — тем меньше дадут».
— Спасибо за предложение, товарищ командир. Только можно я дома останусь? Мне дома как-то привычнее, — вымолвил штурман и обиженно добавил, — вот так всегда — «начали за здравие, а закончили за упокой».
— Можно, штурман, Машку за ляжку. А на флоте «разрешите» слово имеется. Так-то! — бросил фразу, как отрубил, Чуйков. — И  анекдоты я тебе рекомендую рассказывать, где-нибудь на кухне жене своей, и то по трезвости. Потому что возьмешься чужой тётке песни петь, та тебя быстро сдаст куда следует. Понял, Байрон доморощенный?
— Так точно, понял, — невесело ответил Дербенёв.
Чуйков развернулся и вышел из рубки, традиционно оставив свои холщовые рукавицы под «охраной» штурмана. Уже в отсеке, подойдя к своему креслу и как бы оправдываясь в своей  резкости по отношению к Дербенёву,  добавил:
—  Ишь ты, умник-астроном выискался, я вот посмотрю на ближайшем всплытии, как твой  Апилогов торпедный треугольник решает…
                4
Сигнал тревоги возвестил о начале всплытия на перископную глубину.
Прошло несколько суток подводного этапа. Люди свыклись с новым режимом бытия под светом электрических ламп, но их, как и раньше, тянуло увидеть живое солнце и синее небо над головой.
 Обитатели центрального поста в этом плане выгодно отличались от других членов экипажа. Только у них был, может быть крохотный, но всё же шанс взглянуть в окуляр зенитного перископа и  увидеть ту самую не забытую, но уже «вчерашнюю жизнь». Именно поэтому возле рубки радиометристов, где  установлен перископ, нет-нет, да и задержится кто-нибудь из любопытствующих подводников, чтобы испытать свою удачу. А вдруг повезёт? И если вахтенный офицер или штурман, работающие на перископе, разрешат взглянуть в окуляр, то, о счастье, можно будет увидеть мир, который теперь надолго скрыт толщей воды.
Самый опасный манёвр для лодки это — всплытие с безопасной  глубины под перископ. Что там, на поверхности, и кто там, никто не знает. Может быть, супертанкер где-то рядом в дрейфе  лежит, а лодка, как слепая, под него лезет. Работать ГАС в активном режиме  для обнаружения целей категорически запрещено, чтобы сохранить самое важное свойство подводной лодки — её скрытность.
Вся штурманская боевая часть на каждом всплытии или подвсплытии, как сейчас, напряжённо трудится в едином порыве. Офицеры, мичманы, матросы в считанные минуты должны получить тот единственный результат, без которого безопасное плавание невозможно. Подобно древним алхимикам,  каждый «молится» своему богу и «колдует» над своим заведованием.
— Боцман, всплывай на перископную глубину, — приказал Чуйков. — Задраить нижний рубочный люк!
Предвкушая увидеть синь и необыкновенную красоту подводного царства ещё до всплытия, Чуйков заторопился с подъёмом перископа. Прозрачное море ласкало взор. Ещё не выбравшись на поверхность, перископ позволял рассматривать всё, что происходит в толще воды. Солнце, ярко светившее на поверхности, здесь — на глубине — присутствовало короткими и широкими лучами, напоминавшими северное сияние. Отсутствие кого-либо и чего-либо в обозримом пространстве подводного мира создавало ощущение бесконечности лазурного космоса.
— Что творят, ну что творят эти братья по крови, посмотри, штурман, - Чуйков предложил Дербенёву взглянуть в перископ.
Через окуляр было видно, как в воздушных пузырьках образуемых поднятым под водой перископом, резвились дельфины. В динамиках гидроакустической станции и боевой рубки слышались щёлканье, завывание и треск  подводных «разговоров».
— А вот этого нам как раз и не надо, — высказался командир. — Ещё не хватало быть обнаруженными с помощью дельфинов…
Топ перископа показался над водой.
— Горизонт чист. Никого. И слава богу, — обрадовался вслух Чуйков.
Целое стадо дельфинов двухцветной окраски сопровождало лодку на всплытии: спины чёрные, брюшная часть белая. От глаз к основанию грудных плавников тянутся узкие чёрные полоски.
— Что за вид дельфинов, штурман? — спросил, как на экзамене, командир лодки, всматриваясь в горизонт, на линии которого виднелись два одиноких экзотических острова с пальмами.
— Точно не афалина, не белобочка. Думаю, товарищ командир, что это вид - полосатая стенелла, относится к роду стенелла. В роде насчитывается 11 видов, из которых в пределах наших вод могут встречаться не более четырёх…
— Достаточно, штурман, оценка «отлично». Откуда такие глубокие познания?
— География, физика, биология и литература — мои любимые предметы, гордо ответил Дербенёв.
- И ещё история, насколько я понял? — подтрунивал командир.
— Это хобби, так же, как и астрономия. Разрешите поднять «Лиру» для определения места по Солнцу? 
С разрешения командира Дербенёв поднял АНС. Солнце даже через мощный светофильтр пробивалось яркими лучами. Сейчас оно напоминало только что отпечатанный золотой червонец и по-особенному радовало глаз…
— Центральный пост, радист, разобрана повестка — в наш адрес идёт персональное РДО, – из рубки связи доложил Картавин. — Прошу задержаться под перископом на пять минут для завершения сеанса.
После приёма сеанса связи лодка погрузилась. Шифровальщик и радисты разобрали полученную информацию. «Б-224» предписывалось форсировать пролив Гибралтар и продолжить поход на Средиземном море.
— Хороша задачка, это тебе, старпом, не арифметика с личным составом. Посмотри, что пишут — это же нелепость, какая-то: времени на форсирование с гулькин нос, а условия форсирования выбирай сам. Хочешь, иди над водой и будешь обнаружен, хочешь, иди под водой и тогда явно не успеешь в назначенную точку  к назначенному времени. Хитро придумано, хитро! Вот и выбери теперь из двух зол меньшее. Как действовать будем, Юрий Михайлович?
— Пролив Гибралтар — довольно узкий, особенно после прохода траверза мыса Марокки на испанском побережье. В самой узкой его части расстояние между Марокко и Испанией составляет около восьмидесяти кабельтов. Насыщен гидрофонами системы «SOSUS». Опасен в навигационном плане сильными прибрежными и приповерхностными течениями, штурман докладывает, что сила течений и их направление зависят от фаз Луны. Кроме того, интенсивность движения судов по нему в любое время суток довольно велика и постоянна, организована по системе разделения. Исходя из вышесказанного, считаю возможными два варианта форсирования.
 Первый — в надводном положении до мыса Сирес, что на Африканском побережье Марокко, далее скрытно — в подводном положении, под одним электромотором экономхода, на среднем ходу, прикрывшись, каким-нибудь транспортом, до прохода линии мыс Европа — мыс Санта-Каталина, потом следовать самостоятельно.
Второй вариант - зеркальный, сначала в подводном положении — до самого узкого места, под транспортом, далее всплыть и, заняв место в колонне судов, изображая транспорт или рыболовное судно с помощью ложных ходовых огней, следовать до выхода из пролива. Оба варианта использовать только в ночное время. Доклад закончил.
— Спасибо, Юрий Михайлович, ты практически прочёл мои мысли, но не учёл некоторых нюансов. Например, банку Ридж на входе в пролив, различную степень насыщенности гидрофонами системы «SOSUS»  в разных частях Гибралтара и ряд других. Но главное, варианты скрытного прохода Гибралтарским проливом есть, следовательно, задача выполнима, вот и хорошо. Вызови ко мне механика и боцмана, я буду у штурмана, с измерителем покумекаю.
               
IX. ГИБРАЛТАР
                1
Ещё несколько суток подводная лодка рыскала в поисках подходящих целей, под брюхом которых, прикрываясь шумами  их же винтов, можно было скрытно проникнуть в Средиземное море. Командир ежесуточно анализировал интенсивность движения судов по проливу в обоих направлениях, изучал характер деятельности противолодочных сил НАТО. И вот настало время, когда  Чуйков в последний раз взглянул на карту, «походил» по ней измерителем и, выйдя в центральный пост, коротко произнёс:
— Пора.
…К полуночи, следуя в надводном положении без ходовых огней, подводная лодка обошла банку Ридж с юга и втянулась в Гибралтарский пролив.
— Мостик, акустик, слева сто тридцать шум винтов транспорта, предполагаю, — сухогруз. Пеленг меняется медленно, на нос, а грохот очень большой, очевидно, немолодая посудина.
Чуйкова заинтересовал этот попутчик.
 — Штурман, определить ЭДЦ  и нанести на карту, — приказал командир.
Буквально через три минуты штурман доложил:
— Готово, товарищ командир, курс цели девяносто градусов, скорость шесть узлов, судно следует в Гибралтар. Через сорок минут пройдёт с левого борта в дистанции двадцать пять кабельтов.
— Штурман, решай задачку на сближение вплотную с этой целью, точка встречи по пеленгу сто сорок восемь градусов, в дистанции шестьдесят пять кабельтов от мыса Малабак. Всем вниз. Приготовиться к погружению…
Через час, грохоча всеми своими внутренностями, над лодкой прошёл тот самый сухогруз, о котором докладывал акустик.
— Правый экономход средний ход, — приказал Чуйков, — держать курс девяносто градусов. Боцман, всплывай на глубину сорок метров, ниже не ходить. Штурман, глубина под килем?
—  Глубина с карты триста сорок два метра.
— Сколько до поворота?
— До поворота десять миль.
— Скорость по лагу?
— Пять узлов, товарищ командир.
— Акустик, — Чуйков повернулся вправо, — как ведёт себя цель?
— Цель над нами, товарищ командир,  засветка медленно уходит вперёд. По оборотам винтов скорость сухогруза шесть узлов, — доложил старший мичман Ковальчук из своей рубки. — Наверное, старая калоша или сильно перегружен.
— Михаил Александрович, держать сто сорок оборотов винта. Пять узлов нам маловато, надо бы шесть и часа на три. Выдержим? — обращаясь к старшему механику, спросил командир.
— Раз надо, значит, выдержим, — ответил Арипов.
— А почему на три? — спросил, Манишевич, обращаясь к командиру лодки.
— Потому что через три часа всплывём в надводное положение и мощную противолодочную зону системы «SOSUS»  в районе военно-морской базы Гибралтар  будем форсировать парадным ходом: под бортовыми дизелями и  с работающей РЛС, включив все положенные БМРТ  ходовые огни. Боцман постарался на славу, приготовил такие снасти, что даже вблизи не отличить лодку от шаланды, и всё по твоему сценарию.
— А как же шум винтов и прочее? — засомневался старший помощник.
— Шум винтов и прочее и есть самый главный элемент маскировки — в то время как «тори»  нас ждут под водой, мы продефилируем сверху. Причём пойдём в караване судов по линии разделения движения, как ходят все честные мореплаватели!
                6
Рассвет застал подводную лодку на перископной глубине после заряда аккумуляторной батареи. Задача по скрытному форсированию пролива Гибралтар выполнена. Слежения за лодкой не обнаружено.
А впереди были остров Альборан и маршрут в новый район патрулирования. Средиземное море встречало подводников утренней дымкой и абсолютным безветрием.
— Боцман, уходи на глубину двести метров. Константин Дмитриевич, — Чуйков обратился к Суворину, — работай, замеряй свою гидрологию…
               
X.   БАЙРОН
                1
Пятые сутки похода по Средиземному морю отличались от остальных только тем, что всплывать под перископ приходилось гораздо чаще, чем обычно, и невязки  были значительными.
Подводные течения на всей акватории моря  очень сильные, причём на разных глубинах скорость течения различная, более того с изменением глубины погружения течение может менять не только скорость, но и направление. Средняя скорость подводных течений здесь колеблется в пределах от полутора до пяти узлов. Сезонная сменяемость течений изучена довольно хорошо, а вот их влияние на тихоходный плавающий объект, да ещё в подводном положении, не изучено вовсе. Рекомендации, изданные ГУНИО МО СССР , сведены в специальные «Таблицы влияния течений на плавание подводных лодок…», но просчитаны только для атомоходов, имеющих подводную скорость не менее 8 — 10 узлов. Именно поэтому плавание «Б-224» в названных условиях очень напоминало старую народную мудрость: «Броситься в омут очертя голову, а там — куда кривая выведет».
Кривая течений частенько выводила подводную лодку совсем не туда, куда хотелось.
— Где мы, штурман? — традиционно спросил командир, заглядывая к штурману.
— По счислению, где-то в районе залива Оран,  правда, вероятность невелика — около тридцати пяти процентов, — доложил вахтенный штурман капитан третьего ранга Потапков, — необходимо взять хотя бы одну линию по солнцу, а ещё лучше получить данные  спутника, ближайший, кстати, будет через сорок минут в нашей зоне. Без этого сказать точнее очень сложно.
— А ещё лучше всплыть и не погружаться, так что ли хотел сказать?
— Никак нет, Владимир Артемьевич, в сложившихся условиях большего процента вероятности, без определения места, вам никто не даст.
— Мне ваши проценты прикажете на переборку повесить вместо ковра или, может, вместо фотографии любимой женщины? — раздражённо переспросил командир. — Вы мне место на карте покажите, а не проценты.
— Окружность радиусом семь с половиной миль, вот наше место, — Потапков циркулем вычертил окружность от счислимого места.
— Вот это другое дело, площадь с диаметром пятнадцать миль… Почти тридцать километров, хорошо живем, если можем себе позволить плавать с такой дикой погрешностью, — размышляя, вымолвил Чуйков. — Так бы и говорил: «Необходимо подвсплыть и определиться», а то — «штаны, штаны…»
— Не понял, Владимир Артемьевич, при чём здесь штаны?
— Да это я так — ради красного словца, не обращай внимания, Владимир Анатольевич. Хотя, слушай, дело было так: Молодая мамаша оставила годовалого ребёнка бестолковому папаше, а сама на работу рванула. Проходит, значит, пару часов — ребёнок забеспокоился, подползает к папаше и говорит: «Штаны». Нерадивый отец посмотрел — штаны у ребёнка на месте и дальше футбол смотрит, по телеку как раз «Динамо» (Киев) со «Спартаком» на первенство Союза рубятся, а киндер опять своё «штаны». — «Отстань ты со своими штанами, смотри футбол лучше», — папаша ему в ответ. Так они и просидели до вечера, пока мать не вернулась. Та сразу определила, что ребёнок обгадился, и спрашивает мужа: «Почему ребёнка не переодел за весь день ни разу, он ведь четыре раза сходил?». «Откуда же я знал?» — отвечает отец, а сынок опять: «Штаны». Тут папаша и не выдержал: «Так бы и сказал, что обос…ся, а то «штаны» да «штаны». Вот такая примечательная история.
Оставив удивлённого Потапкова со своими приборами, командир вышел в центральный пост.
— Лево на борт. На курс двести семьдесят градусов. Акустик, обследовать горизонт. Юрий Михайлович, — Чуйков обратился к старпому, — подвсплывать будем одной сменой, командовать лодкой на всплытии будешь ты. Действуй.
Лодка заняла назначенную глубину. Старший помощник остался в центральном посту на зенитном перископе и приказал поднять выдвижные антенны. Командир занял своё место в боевой рубке и поднял перископ.
От увиденного Чуйков на мгновение потерял дар речи: слева на траверзе возвышался высокий обрывистый берег, внизу виднелась полоска песчаного пляжа, редкие постройки, а наверху — красивый маяк. На первый взгляд, расстояние до берега составляло около двадцати пяти — тридцати  кабельтов.
— Всё, приплыли… — промелькнуло в голове командира, — но мозг твердил обратное — «не всё потеряно, действуй». Ещё мгновение, и Чуйков пришёл в себя. — Право на борт, на курс ноль градусов. Оба мотора — малый вперёд. Штурмана в боевую рубку.
Командир наклонился к комингсу  и подозвал старпома.
— Ничего в вахтенный журнал пока не записывать, подними РЛС и на одном обороте замерь пеленг, дистанцию до мыска прямо по корме.
— Владимир Артемьевич, по вашему приказанию... — под трап высунулся Потапков.
— А где Дербенёв? — спросил командир.
— Он, на зенитном перископе вместе с метристами опознаёт берег, похоже, это мыс Фалькон.
— Похоже, непохоже. Вы мне место давайте, да побыстрее!
— Практически всё готово, товарищ командир. У меня заканчивается сеанс со спутником, Апилогов что-то высосал из «Лорана» с «Деккой» …
Под нижним рубочным люком показалась голова ещё одного члена «святого семейства».
— Готово место, до мыса полста  восемь кабельтов, территориальные воды Марокко составляют три мили, так что юридически мы чисты, — отрапортовал Дербенёв.
— А фактически, штурман, вы уголовники, ещё бы немного, и загорать нам на пляже северной Африки, — подвёл общий итог Чуйков, — глубину под килем замерить эхолотом для большей уверенности.
Еще через мгновение Дербенёв озвучил свои замеры.
— Под килем триста восемьдесят семь метров. Полученные места обсчитаны и нанесены на карту. Вероятность обсервованного места подводной лодки составляет ноль целых девяносто три сотых. Можно погружаться.
— Только не пичкайте меня своими процентами, шайка Пифагоров…Юрий Михайлович, уходи на сто пятьдесят метров.
Чуйков спустился к штурманам, со злостью бросил на карту свою шапку и вопрошающе взглянул на присутствующих.
— Ну и где мы, показывайте!
Штурманы переглянулись.
— Под вашей шапкой, — осмелился доложить Дербенёв.
Командир улыбнулся. Все поняли — буря стала стихать, но ещё не миновала, главное — можно говорить правду…
                2
Первым витавшую над штурманами  грозу разрядил Потапков.
— Что касается морского пейзажа, то мало найдётся поэтов и писателей, которые, увидев море, остались бы к нему равнодушными. Морякам-подводникам, конечно, не до красоты пейзажей, но всё же  ничто человеческое нам не чуждо. Я чуть было не «тронулся» от увиденного в перископ, Владимир Артемьевич.
Дербенёв, поддерживая своего наставника, добавил:
— Мои эмоции и впечатления от этого всплытия не поддаются комментариям, но зато очень точно описаны классиком:
              «Тебя любил я, море! В час покоя
               Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,
               Рассечь руками шумный вал прибоя —
               Моей отрадой было с юных дней».
Чуйков раздражённо поморщился.
— Опять ты за старое, штурман. Лучше бы вместо стихоплётства своего изучением местных течений занялся в час покоя…
— Уже!
— Что, уже?
— Уже занялся, товарищ командир, анализирую статистические данные выявленных невязок. Попытаюсь всё обсчитать и свести в единую таблицу, чтобы на обратном пути полученные данные можно было учитывать. А поэтические строки принадлежат не мне.
— О, господи, неужели у меня на лодке есть ещё один словоблуд.
— Да нет же, товарищ командир, эти строки принадлежат вашему «любимому» Байрону.
— Вот спасибо, обрадовал, — Чуйков облегчённо вздохнул, — ладно, предлагайте, куда ворочать…         
               
XI. ТОЧКА  РАНДЕВУ
                1               
Ещё две недели прошли спокойно. Всплытия сменялись погружениями, сеансы связи — зарядами аккумуляторной батареи.
Миновав без особых приключений Иберийскую зону противолодочного наблюдения сил НАТО на театре и Гибралтарский район, подводная лодка начала патрулирование в Западном районе, ответственность за который лежала на ВМС Италии. По данным разведки и целеуказания, главные силы постоянных оперативных соединений НАТО, основу которых составляли авианосные многоцелевые группы, выполняли свои боевые задачи в центральной части Средиземного моря. Следовательно, именно туда управляющий командный пункт смещал  районы патрулирования подводной лодки, чтобы «длинной рукой» основного - ракетного оружия следить за вероятным противником, а в случае агрессии против СССР или его союзников приступить к немедленному уничтожению отслеженных сил.
Находясь в постоянном напряжении и ожидая на каждом всплытии ту самую – единственную команду, ради которой подводная лодка патрулирует вдали от родных берегов, весь экипаж, сам того не подозревая, превратился в единый организм. Каждая клеточка этого новорожденного теперь жила  в едином ритме и служила единой цели.
Однако чем дольше длилось напряжение, тем яснее в сознании каждого подводника отражались и важность стоящих перед ними задач, и возможные последствия развязывания ракетно-ядерной войны, а сама идея мирового господства на обломках цивилизации выглядела нелепо, кем бы эта идея ни выдвигалась. Именно в контакте с настоящим, а не вымышленным, пусть вероятным, но всё же противником приходило это понимание.
Реально существующая угроза, не где-то в другом мире, а вот здесь, рядом, придавала совсем иной оттенок таким, казалось бы, знакомым с детства и простым понятиям, как Родина, мать, жизнь, любовь.  Страх не за самих себя и даже не ужас последствий для человечества, а прежде всего душевная боль и переживания за родных и близких, оставленных где-то там — на Большой земле, ежедневно давали силы каждому подводнику стойко переносить все тяготы  автономного плавания.
Правда, здесь следует заметить, что у медали всё же две стороны, и, чем дольше длится напряжение, тем слабее бдительность, острее чувство усталости и даже безысходности положения.
Самое страшное в жизни подводника, наверное,  привычка. Нельзя привыкать к тому, что всё в порядке, что противник далеко, а потому не слышит и не видит тебя, что материальная часть постоянно исправна и т.п. Привыкание такого рода приводит, как правило, к трагическим последствиям. И примеров тому в истории множество.
Очевидно, понимая все особенности первого этапа подводного плавания и учитывая тот факт, что подводная лодка находилась в море более полутора месяцев, Москва приказала осуществить скрытный переход в точку встречи с силами обеспечения, где пополнить запасы топлива и продовольствия.
 Через пять дней, форсировав Тунисский пролив, «Б-224» прибыла в назначенный район.
                2
— Записать в вахтенный журнал: «…по пеленгу 170 градусов обнаружен сторожевой корабль ВМФ СССР, дистанция сорок кабельтов, лежит в дрейфе. По пеленгу 180 градусов в дистанции  семьдесят кабельтов — группа судов, принадлежность не установлена», — приказал Чуйков из боевой рубки, наблюдая за надводной обстановкой через перископ.
Лодка заняла точку встречи. Провели опознавание с кораблём. Чуйков ещё раз прошёлся окуляром по всему горизонту, убедившись в возможности безопасного всплытия, решил не затягивать манёвр.
— Продуть среднюю!   
Воздух с шумом, ласкающим слух, устремился по трубопроводам высокого давления, выталкивая воду из цистерн. После нескольких секунд натуги, освободившись от бремени балласта, как роженица от долгожданного плода, подводная лодка раскачивалась на поверхности в нежных объятиях средиземноморских волн.
Чуйков поднялся на мостик, по рыбинам которого струйками стекала вода. Всей грудью вдохнул свежий, наполненный особым, специфическим запахом воздух и снял шапку.
Яркое, ослепительное солнце своими длиннющими лучами проникало везде и резало глаза, его тепло  чувствовалось даже через толстый мех кожаной куртки и приятно грело спину. Хотелось дышать и дышать этим насыщенным смесью озона и дизельного топлива воздухом и никогда не расставаться с его парным, как молоко, теплом, греющим не столько извне, сколько изнутри.
— Здравствуй, СОЛНЦЕ, — вслух произнёс Чуйков и подставил лицо ярким лучам светила. Глаза его были закрыты, но через веки проникал красновато-розовый свет, душа наполнялась ощущением полноты жизни и радости бытия.
— А ведь как мало надо человеку для счастья, — сказал командир поднимающемуся на мостик старпому.
— Владимир Артемьевич, провели переговоры с кораблём, это скр  «Пылкий» Балтийского флота — наш конвоир до района заправки. Его командир сообщил, что на борту имеет для нас письма и посылки. Предлагает следовать в кильватер за ним. В назначенном районе нас ждут танкер и сухогруз, будут организованы отдых и помывка личного состава в бане, сауна на транспорте готова обеспечить офицеров и мичманов. Вас приглашают на «Пылкий».
— Хорошо, сейчас продуемся окончательно, выбросим мусор, перекурим и пойдём. Как считаешь? — широкая улыбка озарила лицо командира.
— Я согласен, хотя неплохо было бы сначала понежиться на солнышке…
— Тогда начинай нежиться.
— По местам стоять к всплытию, приготовить бортовые дизеля к продуванию балласта газами без хода. Приготовиться к выбросу мусора…—  особенно торжественно скомандовал Манишевич.
                3
Даже на полном ходу подводная лодка не поспевала за сторожевиком, но к 17 часам всё же заняла назначенный район.
— Транспорт «Вилюй», — прочитал боцман, глядя в бинокль, — это от него будем пополнять запасы? — спросил у старшего помощника мичман.
— Да, Вячеслав Алексеевич, от него, для тебя транспорт привёз даже чернь и свинцовый сурик, готовь накладные.
— Сурик - это хорошо, а олифа лучше. Наша-то олифа, что в ограждении, с морской водой перемешалась — сплошная эмульсия. Неплохо было бы получить новую, для покраски.
— Получишь, боцман, если скупиться на «шило» не будешь.
— А что я? Моё дело — взять «шило» и обменять на нужный товар. Всё остальное зависит от вас.
— Считай, боцман, что олифа уже на борту, — утвердительным тоном закончил старший помощник.
Подойдя к транспорту, подводная лодка ошвартовалась у правого борта. Юрий Михайлович построил экипаж «по большому сбору» на проведение авральных работ.
— На всё — про всё мы имеем всего двадцать четыре часа. Уже в двадцать два ноль ноль завтрашних суток мы должны быть под водой.
Строй подводников понимающе молчал. Старший помощник продолжал.
— Через четыре часа мы должны закончить погрузку продуктов и приступить к помывке личного состава. Кому это непонятно?
Никто из стоявших в строю не вымолвил ни слова.
— Завтра с утра начинаем приём топлива от танкера «Кола». Механикам проверить готовность топливной системы. Всё!
Иллюминатор в носовой части транспорта открылся, из него высунулось округлое загорелое лицо с огромными усами, человек осмотрелся по сторонам и удивлённо взглянул на Дербенёва.
— Шарапо-о-ов. Сашка, — непроизвольно вырвалось у штурмана.
Человек в иллюминаторе расплылся в улыбке.
— Заходи! – коротко, как будто вчера виделись, произнёс загорелый человек с усами, и его лицо скрылось в глубине каюты.
— Юрий Михайлович, — Дербенёв обратился к старпому, — разрешите хотя бы на пять минут отлучиться к другу детства, вместе росли, учились и вот встретились «за тридевять земель».
— Дуй, разрешаю, заодно узнай, как у них насчёт сауны.
                4
После сауны, в каюте помощника капитана судна, совмещённой с лазаретом, собралось небольшое офицерское собрание. По своим размерам каюта напоминала приличный «зал для заслушиваний».
От подводных сил присутствовали: капитан третьего ранга Манишевич, капитан второго ранга Арипов, капитан-лейтенанты Щербатов и Дербенёв, а также медицинское обеспечение в лице капитана медицинской службы Галльского.
 Вспомогательный флот был представлен капитаном судна капитаном третьего ранга Синельниковым и его помощником капитан-лейтенантом Шараповым.
Застолье было в разгаре, когда старшего помощника вызвали на борт сторожевого корабля  к Чуйкову. Юрий Михайлович поблагодарил капитана транспорта за гостеприимство, оказанную помощь и удалился на командирский катер, ожидавший его у борта.
— Смотрю на ваших матросов и удивляюсь, — произнёс хозяин каюты, — все матросы — как зомби — серо-зелёные и худые, а работают, как заколдованные муравьи, живой конвейер какой-то. Каждое движение отлажено, выверено. И дисциплина железная. Это что, специальный отбор личного состава или их учат где-то этому? — не прекращал восхищаться Шарапов. — Во время погрузки продуктов я со стороны наблюдал и не мог оторваться.
— Это ты верно заметил. Хотя жить захочешь — и зомби, и муравьишкой станешь, — подтвердил высказанное Шараповым Дербенёв. — В этом и разница между теми, кто, имея всё на свете, не понимает, что он имеет, и теми, кто радуется увиденному в перископ лучику солнца. Поверь мне на слово, эти матросы знают точную цену жизни. Вот такая правда получается, дружище.
— Давайте не будем о грустном, поговорим лучше о приятном. Например, откуда у вас на судне такой замечательный картофель – идеально чистенький и весь под один размер, калибром 100 миллиметров? — удивился Щербатов.
— Всё из Италии. Мы недавно оттуда. Союз платит валютой за ваше обеспечение. Знали бы «макаронники», кого они кормят! А лук или помидоры, которые вы получили, разве хуже картошки? — переспросил Синельников.
—  Помидоры вообще какие-то нереальные, они похожи скорее на арбузы, чем на те овощи, которые мы привыкли видеть, — продолжал восхищаться командир моторной группы.
— Да что помидоры, а вы видели на спардеке оазис целый, с бассейном и настоящим велосипедом, фантастика, - откровенно восхищался Дербенёв.
— Удивительное дело — как мало человеку надо для счастья! Ещё вчера мы радовались макаронам «по-флотски» с тушёнкой 1958 года закладки, а сегодня, отобедав куском чистого карбонада со свежими овощами, захлёбываемся от восторга полноты жизни. А ведь кто-то всё это ест каждый божий день и даже не замечает, — высказался вслух Арипов. Увидев висевшую за ширмой гитару, Михаил Александрович попросил Галльского, что-нибудь спеть для души.
— С чего начать, с офицерского вальса или с Розенбаума? — спросил доктор.
— Начни про Лиепаю и Ревель, — предложил Дербенёв.
— Ожившие и порозовевшие после бани матросы свободной смены толпились на носовой надстройке подводной лодки. Откуда-то появились сигареты. За перекуром пришли воспоминания о доме. Кто-то вспомнил маму, а кто-то любимую девушку, в прочный корпус не хотел спускаться никто.
Из ближайшего иллюминатора доносились звуки гитары, они будоражили воспоминания… 
                5
В каюту вернулся Манишевич и огласил новости из  последней шифровки .
— Получено приказание, - начал старпом, — начальника политотдела высаживаем на «Вилюй», с ближайшей оказией  он уходит в Севастополь — автономка для него закончилась. Приписного штурмана отправляем на «Пылкий», и его доставят на подводную лодку Северного флота. Потапкову повезло меньше, чем Поликарпову, – на северянке старшего  штурмана  с гнойным аппендицитом сняли с борта, так что Владимиру Анатольевичу придётся поработать на два фронта, а как он потом попадёт домой, пока неизвестно. Евгений Иванович Погатель остаётся с нами, у вас, Михаил Александрович, по-прежнему трехсменка. Новости все, пора отчаливать…
Присутствующие засуетились и начали прощаться с гостеприимными хозяевами.
— Так мне и не удалось покататься на твоём чудо-велосипеде, — посетовал Дербенёв, обращаясь к своему другу.
— Очевидно, посчастливится в следующий раз, — неуверенно обнадёжил Шарапов, и друзья обнялись на прощание. 
               
XII. ДО ВСТРЕЧИ…
                1
Пятница - короткий день. Завтра выходные. В этот день всегда хочется праздника. Тем более, впереди не просто выходные, а целый отпуск…
 — Наконец-то дождалась окончания рабочего дня, - облегчённо вздохнула Дербенёва, готовя маленький фуршет у себя в отделе. — Немного шампанского и рижского бальзама  для души не помешают,  особенно перед расставанием с подругами, - размышляла она.
Чешские фужеры голубого стекла украшали стол и ждали гостей с таким же нетерпением, как и сама Татьяна. Живые свидетели прошлого, они напоминали Дербенёвой  о прекрасном времени, когда она, совсем ещё юная хозяйка, встречала мужа после очередной автономки в новой, первой в их семейной жизни квартире. Тогда у них не было ни стола, ни стульев и даже кровати. Зато была любовь, какое-то лёгкое вино, эти фужеры и окна без штор, полные солнца. «Как давно и как недавно всё это было, - подумала Татьяна. — Всего-то четыре года прошли. А как всё изменилось…»
В дверь постучали.
— Войдите, открыто, - предложила Дербенёва и встала, прикрывая собой накрытый стол.
Дверь распахнулась, на пороге появился высокий, плотного телосложения, с «брюшком» мужчина лет тридцати, на правой щеке которого  выделялось большое родимое пятно. Мужчина задержался на входе, не решаясь войти. Татьяна сразу узнала его. Александр Берзиньш трудился по соседству инженером-наладчиком. Будучи сотрудниками одной лаборатории, они работали в разных  отделах. Отношения между экологами и отделом технического контроля складывались тепло. К тому же Берзиньш - единственный холостяк на весь отдел, а в отделе экологической защиты окружающей среды целый букет невест.
—Ты чего мнёшься, Саша, как не свой? — по-дружески окликнула гостя Татьяна.
— Да я, собственно, хотел поговорить с тобой наедине, а у вас, смотрю, банкет намечается. Уж лучше я после зайду, в понедельник...
— Не-е-ет, не выйдет, в понедельник ты меня не застанешь, я уже в Киеве буду. Так что  выкладывай сейчас.
— Сейчас не смогу… Можно я тебя подожду на набережной городского канала? — не поднимая глаз, промямлил гость. — Мне очень надо…
— Тебе видней. Хочешь — жди. Только о чём это ты секретничать собрался? Интригуешь, сил нет. — Татьяна рассмеялась.
В лабораторию с шумом ворвался ветер,  сквозняк хлопнул форточкой. Вместе с ветром  гурьбой ввалились сотрудники. Не замечая вконец оробевшего Берзиньша, все бросились к столу. В считанные секунды помещение наполнилось женским смехом и звоном разбираемых бокалов. Гость удалился…
— Я буду ждать в машине, — уходя и без всякой надежды вымолвил Александр.
Потирая руки от предвкушения «дармовщинки», сотрудники обступили стол, стали рассматривать бутылки, интересуясь сортом шампанского. Цокали языками и качали головой от изобилия приготовленных Дербенёвой кушаний.
                2
— Неужели это всё нам? — первой удивилась Елена Супруненко.
— А начальницу ждать будем? Её в управление вызвали, - поинтересовался ещё кто-то. — За час мы на желудочный сок изойдём, да и рабочий день уже закончился - всем по делам надо.
— Давайте приступим к основной части, думаю, Эльвира поймёт, — высказала предложение Дербенёва.
— Давайте и поскорее. Хватит греть благородные напитки в руках, пусть они нас изнутри греют, — единодушно поддержали собравшиеся.
В углу комнаты раздался телефонный звонок. Татьяна взяла трубку.
— Без меня не начинать. Уже бегу. Ставьте кофе, — полушутливо потребовала Эльвира Павловна – начальник зональной экологической лаборатории и положила трубку.
— Как всегда вовремя, — озвучила «радость» Дербенёва, — ещё ни в одном глазу, а начальник уже кофе требует. Давайте сделаем вид, что выпили до её звонка. Предлагаю тост — за мой отпуск, девчонки.
Согласившись с предложением, все подняли бокалы за виновницу торжества и пожелали ей хорошего отдыха и лёгкой дороги.
— А вот и я, — в помещение, запыхавшись, вбежала Эльвира Павловна. — Вы, я вижу, уже начали, тогда мне, пожалуйста, штрафную, как опоздавшей…
— Вам шампанского или сразу бальзам? — поинтересовалась Дербенёва.
— Начну-ка я с коньяку!
— Но у меня нет сегодня коньяку.
— Зато он есть у меня. Давно лежит в сейфе и своего часа дожидается. А сегодня  как раз повод подходящий.
— Как-то неловко, получается, — встревожилась Дербенёва, - повод мой, а коньяк ваш.
— Всё, что из рук начальства, — всё ловко, не переживай, мне ещё принесут. Или мало у нас должников? Давай лучше выпьем за твой отпуск.
— Давайте. Я рада, что все наконец собрались…
                3
Застолье было недолгим, всего полтора часа. К этому времени погода испортилась. Как и положено в лучших прибалтийских традициях, пошёл дождь. Все вдруг поняли, что придётся либо мокнуть по пути домой, либо продолжать торжественный ужин. Поэтому было принято верное решение — фуршет не прекращался ещё час.
Не прекращался и дождь. Целые реки неслись по асфальту, устремляясь к решёткам сточных колодцев. Розарий под окнами напоминал вселенский потоп. Крупные капли дождя, падая с небес, били по бутонам, и розы, не выдерживая их натиска, теряли лепестки. Цветы стояли  по самые листья в воде, наклонив головы, словно стеснялись своей наготы, а грязные потоки уносили их красоту и непорочность.
Как-то незаметно все разошлись, посуда вымыта, и, казалось бы, можно собираться домой. Татьяна стояла у окна и смотрела на мокрую улицу. Грустные мысли, как вездесущая сырость, лезли из всех щелей: «Вот так и мы, женщины, с годами теряем свою красоту, привлекательность, и хорошо, если рядом есть тот, кому хочется их подарить. А если нет, или если он далеко? Тогда, очевидно, придётся безвозвратно расстаться со своим богатством, как эти розы, так по-настоящему и не воспользовавшись им….  А годы идут, идут, не спрашивая, нравится нам это или нет. Стучат днями рождений по клавишам чувств, как молоточки по струнам рояля, наигрывая душе несносную мелодию. И каждый аккорд этой заунывной симфонии напоминает о конечности всего живого в этом мире: «Вам уже 25, 26, 27…».
Татьяна подняла голову к небу. Тучи поредели, но в них было ещё достаточно влаги, чтобы поливать землю. «Нескоро, очевидно, закончится эта непогода, а ещё дочку забирать из садика», — промелькнула мысль. И вдруг Дербенёва с ужасом вспомнила, что Берзиньш ждёт её почти три часа. «А может, и не ждёт? Уж лучше бы ждал — до садика довёз бы», — невольно для самой себя  захотелось Татьяне.
С этим желанием она стремглав выбежала из лаборатории, на ходу надевая плащ.
                4
Дождь явно ослабел, теперь он мелко моросил, создавая пелену. На противоположной стороне улицы недалеко от проходной стояли зелёные «Жигули» тринадцатой модели с запотевшими стёклами, номеров не было видно.
«Неужели он?» — удивилась Дербенёва и ускорила шаг. Её сердце застучало сильнее.
Подойдя к машине, она открыла дверь и увидела сидящего на переднем сиденье толстого пса с огромными ушами и длинными обвисшими щеками. Короткие лапы создавали иллюзию непропорционально вытянутого тела собаки, а  оттянутые вниз веки придавали его морде выражение постоянной грусти и даже печали.
— Лари, марш на место! — скомандовал Берзиньш.
Пёс даже не шелохнулся.
— Я кому говорю? Освободи место пассажиру! — ещё раз приказал Александр.
Лари укоризненно взглянул на своего хозяина, как бы говоря: «И ради кого ты меня, верного друга, гонишь с нагретого места? Это же не пассажир, это — Женщина. Не надо меня обманывать, я всё и сам вижу. Именно её мы ждали здесь битых три часа».
— И не смотри на меня так, пошевеливайся, толстый боров, — продолжал настаивать Берзиньш.
Пёс повернулся к Татьяне, всё ещё мокнувшей на улице, и только убедившись, что женщина ещё не ушла, нехотя перебрался на заднее сиденье.
— Прости, извини и всё сразу, — падая на сиденье, выпалила Дербенёва, — я полагала, что ты уже уехал.
— Как же можно уехать,  когда обещаешь ждать, — недоумённо ответил Александр.
— Всё было бы понятно, если бы я знала причину, ради которой стоило ждать так долго. — Татьяна пристально посмотрела в глаза Берзиньшу. — А впрочем, какая разница? Поехали быстрее, мне ещё дочку из садика забрать надо, по пути всё и расскажешь. Только печку включи, пожалуйста, и подбрось меня за Люсей, коль дождался, — загадочно распорядилась Дербенёва.
— За Люсей так за Люсей, — безропотно согласился Александр.
Машина тронулась с места, разбрызгивая лужи, покатила вперёд.
— Знаешь, куда ехать? — спросила Татьяна.
— Нет, но надеюсь, что ты подскажешь.
— На улицу Саркана Армияс, за кафе «Вента». Можем, кстати, зайти в кафе, там и поговорим, если тебе удобно. Или имеются другие планы?
— Да какие там планы, все планы уже рухнули. Не знаю даже с чего начать.
— Начни с начала, — Татьяна внимательно посмотрела в глаза Александру и, не найдя там того, что хотела увидеть, улыбнулась.
— А я  вот так на ходу не могу говорить о сокровенном, должна быть соответствующая обстановка и… — Александр запнулся.
— И что ещё? — машинально, думая о чём-то своём, переспросила Дербенёва.
— И… только ты и я…— обречённо выжал из себя Берзиньш.
— Постой, постой, мне снится всё это, или я в бреду? — Татьяна не поняла проскользнувшее откровение Берзиньша. — О каких сокровенных чувствах идёт речь? Разве тебя интересует не Ленка Супруненко из нашего отдела?
Берзиньш тяжело просопел в ответ, не решаясь даже посмотреть в глаза своей спутнице. Он изо всех сил вцепился в рулевое колесо, как утопающий цепляется в последние мгновения своей жизни за спасительную соломинку внезапно оказавшуюся под рукой.
Татьяну осенила догадка.
— Ущипни меня скорей, неужели твои амурные стрелы предназначены мне? Не поздновато ли говорить о своих чувствах замужней женщине, Ромео?
Берзиньш, по-прежнему  глядя только на дорогу, стал оправдываться.
— А что я? Я ничего пока и не говорил, только собираюсь. Чего здесь непонятного? Может, я хочу объясниться в любви той самой замужней, но очень одинокой женщине. Вот и всё…
Татьяну такой поворот событий даже развеселил.
— А кто тебе сказал, дружище, что я одинокая? Я, может быть, самая счастливая на свете в своём браке…
— Не ври хотя бы себе - «счастливая». На твоём лице написано, что от такого счастья тебе выть хочется.
— А ты, очевидно, тот рыцарь, который может сделать меня счастливой на всю жизнь. Или твои планы так далеко не распространяются?
— Не ёрничай, это тебе не к лицу! — в голосе Берзиньша прозвучал металл. — Да, у меня действительно серьёзные планы, и я хочу, чтобы ты была счастлива всю жизнь. Желательно со мной…
— Если так, то, может быть, зайдём ко мне на ужин или  просто на кофе? Заодно и с дочкой познакомишься. Ты не очень занят, я у тебя не всё  время забираю? — продолжала отшучиваться Дербенёва, подтрунивая над неуклюжими попытками Александра поговорить о своих чувствах.
Берзиньш это видел, терялся в своих сомнениях, его мысли путались, и в какой-то момент он даже пожалел о том, что затеял разговор.
— Я не знаю, правильно ли я поступаю, но думаю, сейчас не  самое лучшее время для похода в гости. — Александр сделал паузу, собрался с мыслями и продолжил. - Твой муж в море, дочка дома, и вдруг — «здравствуйте, это я».  Нелепо как-то получается, нехорошо.
— А ты попробуй поступить как хочется, как сердце подсказывает, может быть, и угадаешь правильный путь.
 Татьяна вдруг изменила тон, казалось, что она даже заинтересовалась откровениями этого засидевшегося в  женихах сослуживца. Ей стало приятно, что кто-то именно сейчас, когда ей так одиноко, обратил на неё внимание.
А тем временем машина подъехала к детскому саду.
— Вот мы и на месте. Спасибо огромное, что довёз, сейчас заберу свою Люсьен и домой, — Татьяна быстро открыла дверь и вышла из машины.
— Пока, Лари. — Дербенёва помахала рукой псу и, почти собравшись уходить, наклонилась к двери. — Хочешь, я дам тебе дельный совет? — Татьяна пристально посмотрела на Александра.
Берзиньш молчал, очевидно, соглашаясь, и только уши его пунцово горели, как зрелые маки.
— Если сейчас ты считаешь невозможным для себя то, что час назад казалось главным, значит, оно на самом деле ничего для тебя не стоит и говорить об этом не следует. Есть правда и другая, более простая жизненная истина: «Если очень хочется, то можно». Вот и выбирай, какая из них тебе дороже. Когда выберешь, тогда и поговорим. А пока извини, спасибо ещё раз, что дождался и доставил к месту. До встречи.
 Дербенёва резко повернулась, захлопнула дверь и, не оборачиваясь, зашагала прочь …

               
Часть вторая

Единство экипажа не бравада, не ради красного словца,
Позёрство на дуэли слабая утеха.
Сплетенье судеб в битве до победного конца -
Залог удачи и гарант неотвратимости успеха.
                Автор


XIII. ТО ЛИ ЗВЕЗДА, ТО ЛИ …
                1
Шёл обыкновенный, очень будничный и ничем не приметный день. А точнее ночь, потому что день фактически закончился, если верить астрономическим таблицам, ещё три часа назад. В условиях длительного автономного плавания подводной лодки, когда отсутствуют привычные признаки смены суток, когда такое знакомое и родное солнце заменяют сотни постоянно горящих электрических ламп, трудно определить — где ночь, а где день. Штурманская вахта капитан-лейтенанта Дербенёва подходила к концу, пришла пора будить сменщика — командира ЭНГ  старшего лейтенанта Апилогова.
На плечи младшего штурмана ложилась обязанность готовить расчёт АНС  к определению места подводной лодки по небесным светилам, будь они неладны. Причём мастерство операторов АНС заключалось в способности быстрого определения параметров небесных светил за короткий период подвсплытия на перископную глубину.
Штурман Дербенёв, изнемогающий от несносной жары, от удушья, вызываемого влажностью смрадного и какого-то тягучего, заполняющего не только всё пространство, но и внутренности каждого члена экипажа воздуха, сновал по штурманской рубке, включая и готовя к работе приборы для определения места.
Вахты, очерёдность которых уже не различалась ни по времени суток, ни по дням и даже часам, тянулись какой-то ровной, безликой чередой и становились неотъемлемой частью всей подводной рутины, без которой жизнь, казалось, теряла смысл. Сутки как бы остановились, и только минуты, смешавшись с секундами, хаотично текли в каком-то неопределённом направлении и тем самым создавали некоторое чувство движения. Причём движения на месте, движения, схожего с состоянием вечно стоящих часов, не вызывающих у подводников никаких положительных эмоций. Казалось, нет в мире такой силы, которая способна запустить сломанный механизм хронометра в прежнем режиме, силы, способной изменить ход очерёдности вахт, очерёдности сеансов связи, чередования записей в вахтенном журнале. Но в тяжёлом, отдающем человеческими испражнениями воздухе уже висело неуловимое ощущение перемен, предвещающее изменения этой нелепой монотонности, этой безобразной рутины — не отличающей ночь ото дня, будней от праздников.
Шёл четвёртый месяц автономки.
Автономка — нечто трудноопределимое нормами человеческого бытия, но предусмотренное годовым планом, спущенным из Москвы, и не учитывающее индивидуальные пожелания отдельных офицеров, мичманов, а также членов их семей. Всегда связана с длительным отрывом подводников от берега. Характеризуется отсутствием привычного уклада жизни и обязательным наличием риска. Риска, такого привычного и будничного, постоянно «прописанного» рядом с каждым членом экипажа.
Во всех отсеках довольно старой, но ещё очень живой дизель-электрической субмарины, оснащённой крылатыми ракетами, «кипела» обычная «муравьиная» работа: смена вахты и подготовка к сеансу связи.
                2
Лодка, задрав нос, уверенно всплывала под перископ.
— Штурман, кончай ночевать. Где твои звездочёты? — произнёс почти скороговоркой командир, и рука с короткими, слегка толстоватыми пальцами просунулась в узкую половинчатую створку двери штурманской рубки, где на традиционном месте — «штатно», под небольшой вычислительной машиной, хранились его белые холщовые рукавицы. На мгновение рука зависла над клавиатурой, как будто «забыла», зачем она здесь… Далее профессиональным движением указательный палец опустился на кнопку «F-1», зелёный экран озарился ярким светом, и ЭВМ начала какой-то счёт. Через секунду высветился результат.
— Штурман, что это? — спросил командир, глядя из-за задверного пространства центрального поста.
В шапке с позеленевшим от морской воды «крабом» , рукавицах и меховом реглане, Чуйков сейчас был похож, скорее, на колхозного сторожа, чем на командира ракетного подводного крейсера.
— Это, товарищ командир, оставшееся время боевой службы — в секундах. С такими вычислениями движение времени заметнее, — выпалил Дербенёв, ни на миг не сомневаясь в подвохе командирского вопроса.
— А правду ли гласит народная молва, что ты создал программу посекундного подсчёта денежного довольствия во всех видах валюты, включая «боны»?
— Так точно, могу и вам посчитать. А могу просто вывести на экран мультик, и вы в реальном масштабе времени увидите, как они, эти самые «боны», капают.
— Ты бы лучше своих штурманят поторопил, а то я сейчас закрою нижний рубочный люк и лишу вас лирических ощущений до следующего всплытия, — безо всякой интонации продолжил командир и заторопился в боевую рубку .
                3
Припав на колено у лючка в гиропост, Дербенёв истошно закричал:
— Расчёту АНС — по местам! — И, подумав мгновение, добавил: — Шевелись, дети подземелья.
Буквально через минуту по трапу в боевую рубку загрохотали своими ПДУ  старшина команды штурманских электриков старший мичман Ивашников, среди своих просто Михалыч, и молодой, но не по годам ленивый командир ЭНГ.
Чуйков, раздражённый лишними стуками по трапу, проворчал:
— Опять вы гвозди в прочный корпус заколачиваете, того и гляди какой-нибудь «Оливерчик Ха. Перчик»  без всякой акустики нас услышит.
Звякнула ручкой кремальера. Послышался шум в системе гидравлики, свидетельствующий о подъёме командирского перископа и других выдвижных устройств.
— Центральный — акустик: «Горизонт чист».
Вполголоса, через плечо старшего помощника, доложил самый старый член экипажа и самый «молодой» папаша мичман Ковальчук.
В этом году ему стукнуло пятьдесят три, а на прошлой неделе мы получили радиограмму о том, что у него родилась дочь-первенец. После двадцати пяти лет супружеской жизни. Злые языки поговаривали о безграничных возможностях советской медицины флотских санаториев черноморского побережья. Именно там проходила лечение год назад жена Георгия Александровича. Однако счастливее отца сегодня трудно было себе представить.
На зуммер из боевой рубки вахтенный центрального поста включил переговорное устройство:
— Стоп, левый. Боцман, держать глубину десять метров. Записать в вахтенный журнал: «Осмотрен горизонт, горизонт чист. Направление волны — двести восемьдесят градусов, море — три балла, видимость — полная, ночная».
Услышав голос командира, вахтенный стал судорожно записывать полученную информацию в журнал.
Центральный пост  замер. Механик занял любимое положение — стоя за спиной у боцмана, с линейкой в руках. Нет, не для черчения устройства механизмов, а для «рукоприкладного контроля» за положением горизонтальных рулей , от которых сейчас зависели глубина и, следовательно, качество принимаемой для лодки информации. На случай если вдруг боцман «кимарнёт» и загонит лодку глубже хотя бы на полметра, была приготовлена эта длиннющая «рука правосудия».
Штурман, поколдовав над приборами и сделав соответствующие расчёты на карте, запустил перфоленту в свою ПЭВМ. Машина на какое-то время «задумалась», а потом начала мигать всеми своими светодиодами, будто радовалась, что у неё всё «славненько» получилось с математикой. Самодовольная физиономия Дербенёва высунулась под трап. Хитро улыбаясь, штурман доложил командиру и заодно в пространство центрального поста:
— Товарищ командир, штурман к погружению готов. Получена невязка  двадцать семь градусов пятнадцать кабельтовых.
— А твои подопечные, штурман, ещё упражняются с астрономией. Очевидно, звёздочек не хватает или ещё чего-то... Так что — не готов ты пока. Опять «двойка», — не без иронии ответил командир.
                4
Апилогов, стоя спиной к командиру в узком затхлом пространстве боевой рубки, с отчаянием крутил рукоятки на своём канале АНС и не мог никак поймать ранее вычисленную и назначенную к определению параметров звезду. Через комбинезон, спиной, чувствовал раздражение командира и ждал упрёка в свой адрес.
Сумрак помещения скрывал покрасневшие уши штурманёнка, горько и стыдно было ещё и оттого, что Евгений Михайлович уже отработал свою задачку и теперь, с разрешения командира, тихонечко покуривал четвертинку сигареты, выдыхая дым в рукав своего комбинезона. У младшего штурмана было ощущение, что весь экипаж ждёт только его одного, такого нерасторопного и невезучего. Михалыч не выдержал первым:
— Ну что там у тебя, Олег Станиславович? Ты что, хочешь посбивать эти звёзды из зенитного пулемёта, которого у тебя нет? Или всё же место по ним пытаешься определить?
— Да вот… захватил звезду по расчетным параметрам, а она меняет угол места, как будто не звезда совсем, а самолёт или спутник. Разве так бывает? — с детской наивностью ответил обескураженный собственной догадкой штурманёнок. Ивашников перешёл на место Апилогова и припал к окуляру его канала.
Зуммер «Каштана»  центрального поста опять прервал тишину. На сей раз с докладом вышел на связь командир боевой части связи старший лейтенант Картавин:
— Товарищ командир, в наш адрес принято персональное радио…Готов к погружению.
                5
Тень техника-радиометриста метнулась из своей рубки под трап центрального поста. Это был дурной знак. Обычно радиометристы так — «втихую», докладывают об обнаруженных самолётных РЛС  вероятного противника, круглосуточно осуществляющих поиск подводных лодок. Обитатели центрального поста внутренне напряглись в ожидании результатов доклада. Мичман Анилин поднялся по трапу в боевую рубку и, вручая лист командиру, на словах добавил:
— Сантиметровый диапазон, похоже, «Нимрод» , сила сигнала три балла.
А тем временем старшина команды штурманских электриков, изучавший ночное небо в секторе астронавигационной системы, оторвался от окуляра и как бы в пространство произнёс:
— Олег, это не звезда… — и далее быстро и чётко отрапортовал:
— Товарищ командир, по пеленгу тридцать градусов предполагаю самолёт, угол места пятнадцать, наблюдал выключение бортовых огней, идет на нас. Это по нему командир ЭНГ пытался определить место, приняв его за небесное светило.
Командир, на секунду припав к перископу, скомандовал в центральный пост:
— Оба «средний» вперёд. Боцман, ныряй. Погружаться на глубину сто двадцать пять метров. Штурман, курс?
— Предлагаю право на борт на курс сто тридцать пять градусов, — не глядя на карту, выпалил Дербенёв.
— Боцман, на курс сто сорок два градуса, радиста в штурманскую рубку, — уже с трапа распорядился командир лодки капитан второго ранга Чуйков, обдумывая очередной манёвр уклонения от противолодочной авиации вероятного противника.
— Ну что, штурман, вместо звездочётов вырастил из своих подчинённых специалистов ПВО?  Молодец, ничего не скажешь, это ж надо додуматься — определять место по самолёту. Да ещё по «нашему британскому товарищу».
— Не может такого быть, товарищ командир, это просто совпадение, Апилогову показалось…
— Когда кажется, креститься надо. Или ты считаешь, что Ивашникову тоже показалось? Учить надо своего заместителя как следует, а то, неровён час, останется вечным «групманом» .
Уже выйдя за пределы штурманской рубки, Чуйков как-то по-домашнему спросил:
— Акустик, ну что там у нас с горизонтом, не слышно «супостата»? Не квакают поблизости мерзкие «лягушки» гидроакустических буёв?
— Горизонт чист. «Супостату» сегодня не повезло, очевидно, нюх потерял, — в тон командиру, но без оптимизма, «как бы не сглазить», ответил молодой отец семейства из своей рубки.
— Вот и хорошо, а то опять старпому работа, кальки всякие рисовать: как мы там уклонялись да от кого. Правильно я говорю, Юрий Михайлович? Давай-ка посмотрим — что там Москва от нас хочет. Штурман, наноси на карту координаты нового маршрута…
                6
Подводная лодка заняла назначенную глубину, легла на курс маневрирования. Опять потекли безликие часы серых подводных будней. Прозвучала команда на смену вахты. По отсекам засуетились подводники.
Штурман спустился в гиропост,  проверил обработку данных АНС, провёл «разбор полётов» и только через час лёг спать. Пытаясь отвлечься и снабдить сознание приятными эмоциями, перед отдыхом достал из-под подушки фотографии жены и дочки... Однако из головы не выходило новое задание. «Какой же кретин мог додуматься послать подводную лодку этим проливом, зная малые глубины, наличие горного подводного плато и прозрачность воды Средиземного моря? Лезть в лапы развитой противолодочной системы НАТО, да ещё в дневное время, равносильно самоубийству. Наше обнаружение неизбежно. Это почти состоявшийся факт! Как же тогда справиться с задачей?»
Мысли роились в голове Дербенёва и жалили профессиональное самолюбие, как дикие пчёлы. Сон не шёл. Было очень жарко и очень липко. От переизбытка углекислоты в воздухе отсека болела голова, а сон всё равно не брал и не брал в свои объятия возмущенное сознание. Очевидно, с этими безответными мыслями штурман наконец уснул.
До следующей вахты оставалось целых три часа.
               
XIV.  МАЛЫЙ СОВЕТ
                1
Пробуждение было тяжёлым. Сон, который долго не приходил и который в конце концов овладел воспалённым сознанием Дербенёва, был бесцеремонно прерван волей командира.
— Юрий Михайлович, вызывай ко мне механика, связиста, разведчика… — высунувшись из открытой двери штурманской рубки, приказал Чуйков своему старшему помощнику и добавил, обернувшись к Апилогову:
— Олег Станиславович, буди штурмана. Пора.
— Товарищ командир, он спит-то всего ничего — два часа. Может, я справлюсь… чтобы не оставаться вечным «групманом»? — возразил младший штурман, раскладывая путевые карты, на которых они с командиром штурманской боевой части уже проложили маршрут подводной лодки в соответствии с новым приказанием, полученным на сеансе связи.
— Нет, умник. Во-первых, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево, а во-вторых, подслушивать, впрочем, как и подглядывать, — премерзопакостнейшее занятие, тем более для потомственного офицера. Так что, буди!
Апилогов нехотя открыл лючок в гиропост и, скорее, предложил, чем приказал:
— Командиру штурманской боевой части прибыть в рубку к командиру.
Старшина команды штурманских электриков, несший вахту на навигационном комплексе, тихо повернулся в своём кресле-вертушке и произнёс почти на ухо Дербенёву:
— Александр Николаевич, пора вставать. Вас в центральный пост, к береговому телефону  какая-то девушка зовёт, с приятным томным голосом, наверное, чего-то хочет... — с удивлением для самого себя пошутил Евгений Михайлович, пытаясь как можно осторожнее разбудить старшего штурмана.
— Какая такая девушка, может, Софи Лорен? — не поддавшись на уловку Михалыча, ответил мгновенно штурман. Отодвинул марлевую ширму, направил на себя струю воздуха от дежурного вентилятора, в простонародье называемого «лопухом». Сладко потянувшись, свесил ноги с лежака и попросил бутылочку холодненького «боржоми». Открыв бутылку, Дербенёв жадно припал губами к горлышку с живительной влагой и, не обращая внимания на струи, льющиеся по шее, допил всё содержимое до капли. Теперь сон отступил. Появилась какая-то ясность мышления. Можно было вновь адекватно реагировать на происходящее.
В помещении гиропоста на период боевой службы всегда оборудовалось два дополнительных спальных места: одно, над помпами охлаждения компасов, — для штурманов, а второе, в шахте астронавигационной системы, — для штурманских электриков. Причём второе в южных широтах считалось самым лучшим, после электромоторного отсека, т. к. при температуре забортной воды +23 — +27 градусов и температуре воздуха в отсеках подводной лодки до +45 градусов температура в шахте АНС никогда не превышала +20. Благодать — почти Сочи, зимой… А вот что касается минеральной воды, то её покупали ящиками, скинувшись на каждого по потребности. Причём за матросов деньги вносили офицеры и мичманы.
Вообще-то корабельным расписанием штурману отведено место отдыха в четырёхместной каюте  второго отсека, но отдыхать там при температуре выше + 45 градусов и влажности воздуха почти 100% могли только особо стойкие офицеры или офицеры, судьба которых просто лишила выбора.
                2
Первым из этих несчастных был минный офицер капитан третьего ранга Хомичев. Как «годок» и как старший каюты, он был попросту вынужден проживать в четырёхместке в связи с тем, что в первом отсеке, командиром которого он являлся, постоянно проводились партийные или комсомольские собрания. Когда же не проводились, подводники свободной смены смотрели фильмы под неусыпным контролем замполита, несущего бесконечную односменку. А если и этого не было, личный состав всё равно участвовал в каких-нибудь занятиях по специальности и пр.
Вторым «постояльцем» значился командир радиоразведчиков капитан-лейтенант Котов. Человек удивительного спокойствия и невероятной способности ко сну. Этот уникум мог спать двадцать пять часов в сутки. На «гражданке» такая способность присуща только одной категории служащих... Котов размещался вместе с минёром только потому, что, во-первых, в его рубке было столько аппаратуры, что сами операторы втискивались в помещение как рижские шпроты в банку. А во-вторых, наш корабельный врач — капитан медицинской службы Галльский, нужно сказать, очень одарённый в области знания человеческой психики человек, пообещал провести специальный эксперимент над разведчиком, если тот даст своё согласие, а каюта врача (она же — лазарет, она же — изолятор, она же — процедурная) находилась также во втором отсеке, почти напротив «четырёхместки». Эта многофункциональная раскладушка представляла собой идеальное помещение для «экспериментов» и других, «очень важных» для нашей медицины изысканий, которые почему-то необходимо было проводить именно в корабельных условиях. Очевидно, это было связано с тем, что из всего многообразия медицинской аппаратуры каюта врача имела целых два свободных дивана — для больных и страждущих. 
Третьим членом этого коллектива был самый невезучий член нашего экипажа, вечный «групман» — младший ракетчик капитан-лейтенант Жарков.
Учась на первом курсе Ленинградского высшего военно-морского училища подводного плавания, среди своих именуемого просто «Ленком» (не путать с названием знаменитого театра), курсант Юрий Жарков познакомился с дамой не совсем строгого поведения. После периода бурных, не всегда продолжительных, но всегда очень жарких встреч в скверике, что напротив училища, будущий рыцарь морских глубин с ужасом узнал, что его пассия беременна. И ему, бедолаге, надлежит сделать выбор: суд, алименты и конец мечте об офицерских погонах или жена, ребёнок, автономки и перспективный шанс приобрести главное достоинство «сохатого папаши». Недолго размышляя, курсант Жарков выбрал второй вариант. Последующие четыре года, отданные семье, ребёнку и учёбе, пролетели незаметно. Сразу после окончания училища Юрий был направлен на Северный флот, назначен на одну из подводных лодок и вскоре ушёл в свою первую автономку. Возвратившись домой через полгода с чемоданами, полными «колониальных» товаров из братских африканских стран, молодой отец понял: венец сохатого жителя лесов весит гораздо больше, чем он, лейтенант, мог предполагать. Весь заполярный посёлок только и говорил о женских прелестях и сексуальных возможностях его жены. Попив некоторое время водки и спустив в магазине «Альбатрос»  на свою дочурку всю валюту, Юрий Николаевич развёлся и уехал в санаторий залечивать раны.
Там, в подмосковной здравнице, нашлось немалое количество «целительниц», стараниями которых молодой офицер забыл обо всех своих проблемах. По крайней мере, до тех пор, пока не закончились деньги. По возвращении в дивизию «пострадавший» не без удовольствия узнал, что его «Эммануэль» уехала в Ленинград. Оставив бывшему мужу, кроме алиментов, ещё и неоплаченные квартирные счета за последние семь месяцев. На радостях собрался мальчишник. После непродолжительного ликования и «обмывания» свободы молодым офицерам захотелось женского тепла, а запасы водки уже иссякли. Офицер Жарков, пока его друг Саня Картавин бегал в поисках жриц любви, взялся изготовить некий благородный напиток из заначки КВШ.  Вскипятив на газовой плите литр спирта, чтобы выпарить из него вредные примеси и смолы, Юрий Николаевич начал заливать горячую жидкость в узкое горлышко бутылки. Учитывая состояние «поющей души», невыключенное пламя газовой горелки, дымящуюся во рту «алхимика» сигарету и потоки спирта, стекающие по рукам и одежде Жаркова, нетрудно представить, какая картина предстала взорам гостей, вошедших в квартиру.
Вместо дикой, необузданной, горячей и страстной любви вошедших встретило ревущее пламя горящей квартиры. Живой факел тушили всем подъездом…
В новый поход лейтенант Жарков не пошёл. Последующие девять месяцев его лечили. Собирали кожный покров из того, «что было», и, нужно сказать, врачам это удалось. Теперь, спустя несколько лет, следов ожогов практически не было видно. Правда, курить Юрий Жарков бросил навсегда.
Четвёртое место, как правило, пустовало. Иногда его занимал командир моторной группы капитан-лейтенант Щербатов. Случалось это тогда, когда находиться в пятом отсеке, где размещалась двухместная каюта стармеха, было невмоготу. По причине или высокой температуры, или остроты запахов с круглосуточно работающего камбуза. Эти яркие запахи заполняли все закоулки отсека, от них не было спасения даже в герметично устроенных аккумуляторных ямах № 3 и № 4.  Пищевые «раздражители» вызывали непрерывную работу поджелудочной железы, судороги желудочно-кишечного тракта и обильное слюноотделение, как у собаки Павлова. Тогда Николай Щербатов просто сбегал во второй отсек и отсыпался между вахтами в «четырёхместке».
                3
Не прошло и пяти минут, как назначенные для участия в «малом совете» офицеры подтянулись в центральный пост. Стали протискиваться в узкую половинчатую дверь штурманской рубки.
— Ну что, «архаровцы», готовы проявить себя на благо флота и Отечества? — обратился к младшим офицерам Чуйков и, глядя на стармеха, продолжил:
— В твоей готовности, Михаил Александрович, я не сомневаюсь.
Офицеры молча, кивая в знак согласия, столпились вокруг автопрокладчика. Командир ещё раз окинул взглядом всех прибывших, как бы проверяя — все ли. И закрыл створку двери.
— Главнокомандующий ВМФ поставил нам задачу форсировать пролив... Цель: выявление структуры и организации противолодочной обороны в этой части Средиземного моря, а также выявление времени реакции оперативного соединения ОВМС  НАТО, по данным недавно развёрнутой в районе пролива широко эшелонированной противолодочной системы «SOSUS», в случае нашего обнаружения. В последнем, кстати, сомневаться не приходится. Глубина моря в проливе ограничена огромным по площади и практически плоским подводным плато. Средняя глубина в пределах ста метров, а по маршруту следования, с учётом территориальных вод с двух сторон пролива, минимальная глубина составляет сорок восемь. При прозрачности воды в среднем 58 метров и протяжённости маршрута на плато более 90 миль  только ленивый не сможет нас обнаружить. Какие в связи с этим есть предложения? — спросил, пронизывая присутствующих колючим взглядом, командир лодки.
Гробовая тишина воцарилась в штурманской рубке. Всем вдруг стали ясны безысходность ситуации и нелепость каких-либо предложений. Но командира это безмолвие не удовлетворяло, и он обратился к механику:
— Михаил Александрович, если удастся зарядиться в эту ночь «под завязку», на сколько часов хватит ёмкости батареи, при условии режима полной экономии и движения под одним мотором экономхода?
Старший механик — капитан второго ранга Арипов достал из папки свою любимую, в кожаном переплёте, рабочую тетрадь и, углубившись в какие-то записи, ответил, не поднимая головы:
— Максимум на двое суток, без заряда аккумуляторной батареи, Владимир Артемьевич.
— Хорошо, — задумчиво произнёс командир.
— А сколько времени понадобится на форсирование рубежа, штурман, с учётом выхода на большие глубины за пределами плато?
— На ход полтора узла, товарищ командир, по кратчайшему пути нам понадобится двое с половиной суток…
— Нестыковочка, штурман. Так не пойдёт, не вытянем. Пересчитай ещё раз, — без явного энтузиазма потребовал Чуйков и взял в руки измеритель, чтобы перепроверить расчёты штурмана. Всё сходилось, но не в нашу пользу.
— Значит так, — выжал из себя решение командир подводной лодки. — Сегодня в ночь всплываем в надводное положение для заряда АБ и пополнения запасов воздуха. Михаил Александрович, будь готов к форсированному заряду и «рывку» полными ходами «под дизелями». Наша задача — под прикрытием ночи проскочить мимо вероятного противника как можно дальше на плато. Всё плато проскочить до рассвета не успеем. Штурман, ты прокладывай курс ближе к островам, но без нарушения территориальных вод Мальты. Посчитай разницу в расстояниях. Глядишь, «с дерьма пенку снимешь», может, нам это и пригодится. Тебе, Александр Васильевич, принимать всю информацию, во всех сеансах связи, после погружения всплывать будем нескоро. Готовь своего Суворина для работы в составе корабельного расчёта. Начальнику разведки и начальнику РТС  быть готовыми выявить наряд сил, способы действий и средства, используемые противником против нас. А ты, Юрий Михайлович, возглавляй всю организацию корабельных боевых расчётов. Я жду от тебя предложений в этих непростых условиях. Готовиться тщательно. На войне — как на войне! Всё. По местам!
— Василий Иванович, — обратился командир к прибывшему замполиту, — а для тебя у меня только одна задача: чтобы лишних разговоров и кривотолков по отсекам не витало, о том, где мы и что мы… Займи личный состав чем-то дельным, только не устраивай повальные комсомольские собрания, очень прошу. Помнишь, ты собирал фонотеку обращений матерей к сыновьям перед боевой службой? По-моему, самое время её запустить по трансляции. Например, во время приборок или сразу после заступления смен на вахту. И ещё, чаще бывай на постах, в гуще людей.
Когда все вышли, командир, обернувшись к штурману, спросил как бы у самого себя:
— И какой враг народа там… сидит, что Главкому  на подпись эдакую уголовщину подсовывает. Это же преступление в чистом виде. За такие вещи в военное время трибунала не избежать. Или, может, я ошибаюсь. А, штурман?
Штурман ещё раз взглянул на карту и ответил в тон командиру:
— У меня самого голова пухнет вторые сутки от таких же мыслей. С того момента, как получили приказание из Москвы. А что толку… Прорываться-то нам, а не этим паркетным «рукамиводителям»!
                4
Спустя четыре часа подводная лодка «Б-224» уже рассекала своим форштевнем волнистую гладь ночного Средиземного моря, всё ближе подходя к развязке хитросплетения загадочных и трагических узлов грядущих событий, предначертанных ей чьей-то неведомой рукой. От развязки этих узлов зависело не только настоящее, но и будущее всего экипажа в целом и каждого подводника.
А пока жизнь текла своим чередом. Шёл форсированный заряд аккумуляторной батареи. Свободные от вахты члены экипажа, пользуясь представившейся возможностью, мылись в душе, под драгоценной горячей водой из системы охлаждения дизелей. В пятом отсеке — офицеры и мичманы, а в восьмом — матросы и старшины.
Кормилец экипажа — корабельный кок и виртуоз кулинарии мичман Кузьмин вместе со своим помощником, матросом Азизовым — большим знатоком кавказской кухни, уроженцем местечка Куба, что на юге Азербайджана, колдовали над сюрпризом для именинника. Сюрприз представлял собой огромный, килограммов на пятнадцать, яблочный пирог в форме акватории Средиземного моря.
Буквально через два часа весь экипаж ожидал «рождение» старшего помощника командира капитана третьего ранга Манишевича.

XV.  ИСПЫТАНИЕ ВЫДЕРЖКОЙ
                1
Высоким звёздным куполом небо висело над ходовым мостиком. Луна ещё с вечера ушла за редкие облака и, казалось, не собиралась нарушать скрытность подводной лодки. Отсутствие лунной дорожки только усиливало и без того кромешную темень южной ночи.
На сигнальную вахту только что заступил матрос Тулаев. Глаза ещё не привыкли к темноте, и он усиленно вглядывался в пустоту, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в безликом пространстве.
Вахтенный офицер — капитан второго ранга Гончар, приняв обстановку по боевой готовности номер два «надводная», готовился доложить о заступлении командиру. Его предшественник — капитан третьего ранга Хомичев спустился в центральный пост и взялся заполнять вахтенный журнал. В соответствии с корабельным расписанием на вахту заступила вторая боевая смена.
Странное ощущение не покидало командира, казалось, что он находится не в море, а забрёл в городской планетарий, чтобы скоротать время до встречи с любимой. Как тогда, пятнадцать лет назад, когда, приехав в отпуск, наконец-то решился сделать предложение Людмиле...
«Как они там сейчас? Как дочка? Скоро июль закончится, а там и август. Опять лето без семьи». Чуйков закурил. Защемило под сердцем. «Что это — «шалит мотор» или ностальгия? Хандра это. Разлука. Стареешь, Владимир Артемьевич!», — сам себе ответил командир и переключил своё внимание на флюоресцирующую кильватерную дорожку за кормой лодки.
Подводная лодка ложилась на новый курс и втягивалась в Мальтийский пролив. Сменив направление, попутный ветер загонял в верхний рубочный люк выхлопные газы от работающих дизелей. Едкий дым, окутывая командира и вахтенного офицера, слезил глаза и, подхваченный вентиляторами, проникал внутрь лодки.
Посторонние мысли отступили сами собой, надо было менять курс.
— Штурман, что ты там опять творишь? Всю лодку загазуешь. Измени курс хотя бы на пятнадцать градусов! — с раздражением за прерванные воспоминания приказал Чуйков.
— Товарищ командир, но этот курс вы назначали,— оправдывался Дербенёв из штурманской рубки.
— Не паясничай, штурман, а то не пойдёшь на классы  после возвращения, и не видать тебе Ленинграда ещё лет …цать. Быстрее шевели мозгами, куда ложиться?
— Предлагаю лево руля на курс сорок пять, — мгновенно предложил Дербенёв.
Штурман действительно мечтал хотя бы на десять месяцев оторваться от прочного корпуса и ощутить себя «вольной птахой». Окунуться в сладкие объятия вечно манящих кафе и ресторанов Невского проспекта. Познакомить, наконец, жену Татьяну с этим прекрасным городом, его историей и музеями, покататься на речном трамвайчике по рекам и каналам…
— Лево руля, ложиться на курс сорок семь градусов, — донеслось с мостика.
Через минуту на мостике действительно стало легче дышать.
                2
Море как бы спало и, насколько возможно, «усыпило» всё вокруг. Даже целей не было видно на морской глади. Только звёзды висели бриллиантовыми россыпями над головой и завораживали глубиной своего блеска…
Какой-то странный шум нарушил тишину моря, выделившись из равномерного шелеста бортовых дизелей, работающих на выхлоп в воду. Сигнальщик вскинул руку в сторону горизонта по левому борту, и в это время серый силуэт самолёта вырвался из темноты, пересекая курс лодки. В следующее мгновение включились бортовые огни летающего «охотника» за подводными лодками.
— Слева семьдесят, угол места десять — противолодочный самолёт «Орион» ВМС США, прошёл над нами на выключенных двигателях, — с запозданием и явной досадой доложил сигнальщик.
— Началось… Почерк известный, мы без огней и они тоже. Да ещё на бреющей высоте. А ведь пилот сообщил мне своими огнями, что нас обнаружил, — промелькнуло в голове командира.
— Стоп заряд, всем вниз. Срочное погружение! — трижды прокричал Чуйков, спрыгивая в ограждение рубки, осмотрелся в темноте и добавил: — Закрываю верхний рубочный люк,  погружаюсь. Закрываю рубочный люк…
Лязгнула кремальера, и лодка камнем «полетела» под воду.
— Штурман, глубина под килем?
— Триста восемьдесят метров, с карты. Рекомендую ложиться на курс сто тридцать градусов, — доложил Дербенёв.
— Боцман, на глубину сто шестьдесят метров, право на борт на курс сто сорок пять градусов. Старпом — режим «Тишина». Записать в вахтенный журнал: «Задраен верхний рубочный люк…» Да, кстати, с днём рождения тебя, Юрий Михайлович. Будь здоров на долгие лета, и жизнь твоя пусть будет долгой и светлой, правда, праздновать будем после. Ты уж прости, похоже, сейчас не до этого …
Через короткое время лодка заняла назначенную глубину и легла на курс уклонения от самолёта.
Где-то по корме послышался протяжный пронизывающий звук, эхо от которого словно ударилось о прочный корпус и оборвалось. Ещё через несколько секунд раздался другой, аналогичный звук, но уже с другого борта и по носу лодки, эхо опять ударилось и оборвалось…
— Выставили барьер гидроакустических буёв  по курсу движения нашей лодки. Или стационарные заработали. Догадываются, что мы пытаемся пройти этим дурацким проливом, — произнёс, склонившись над картой, командир. — Штурман, что замолчал «как рыба об лёд», предлагай, куда ползти надо.
— Товарищ командир, здесь можно проползти только вдоль территориальных вод Мальты, и течение попутное, на этой глубине целых полтора узла. Рекомендую курс восемьдесят шесть градусов, — предложил старший штурман и, надеясь на утверждение курса, начал готовить прокладку маршрута.
— А почему восемьдесят шесть предлагаешь, а не девяносто? — переспросил Чуйков.
— Так вы же, товарищ командир, говорили, что на круглых курсах только круглые дураки плавают, а вероятный противник только и ждёт, когда мы ляжем на кругленький курс, чтобы нас вычислить, — не без гордости за усвоенный урок ответил Дербенёв.
— Ну, во-первых, плавает, штурман, только дерьмо в проруби, а подводные ракетоносцы — ходят, а во-вторых, с какой точностью и как долго ты собираешься «тереться» о территориальные воды этого замечательного государства?
— Если учесть, что мы с большой вероятностью знаем своё место — с точностью до нескольких метров, то могу гарантировать, что в течение двенадцати — пятнадцати часов «тереться» сможем. А дальше надо либо отходить от территориальных вод, либо подвсплывать и определять своё место.
— Деловой ты какой, штурман, так и я смогу. А теперь прикинь, как и где мы должны маневрировать, без определения места. Хотя бы суток двое, и при этом чтобы обойти барьер, выставленный «Орионом» на безопасном от обнаружения расстоянии.
Где-то на кормовых курсовых углах снова заработал буй, теперь уже третий. Эхо, казалось, искало лодку и не могло найти…
«Похоже, нас потеряли, надолго ли?», — промелькнула шальная мысль, но командир сейчас думал о другом. «Горло пролива довольно ровное и широкое, не даёт возможности противолодочным силам заранее угадать маршрут лодки, хотя направление вычислить можно легко. Либо туда, либо обратно. Следовательно, надо продумать так маневрирование, чтобы у «супостата» было постоянное сомнение в моих действиях…»
— Штурман, снимай курсы с моих «кривулек», — бросая карандаш на стол, потребовал командир и вышел из штурманской рубки. Пройдя мимо выдвижных устройств центрального поста, Чуйков занял своё место, поглубже устраиваясь в кресле. Прислушался к забортным шумам.
Какофония звуков нарастала лавинообразно, теперь звуки доносились с разных направлений, разной силы, но, правда, только по левому борту.
«Штурман оказался прав, пока оставалась только одна возможность — форсировать пролив вдоль территориальных вод. Вряд ли ребята из НАТО обнаглеют настолько, чтобы выставлять барьеры РГАБ и устраивать подводную охоту в терводах сопредельного государства», — подумалось командиру.
                3
Уже через двенадцать часов после «срочного погружения» температура в отсеках поднялась на четыре градуса и достигла в среднем плюс тридцати. Неуклонно росло содержание двуокиси углерода, дышать становилось всё труднее. Процентное содержание водорода в аккумуляторных ямах выросло до предельных значений, сказывалось погружение без вентилирования аккумуляторной батареи. Перемешивание воздуха в аккумуляторных отсеках результатов не дало. Печи дожига водорода не справлялись со своей задачей. То ли ещё будет.
По характеру забортных шумов, скорости перемещения эхолокаторов было ясно: вероятный противник приступил к использованию корабельных вертолётов.
— Интересно, откуда взлетают эти «птички»? Неужели корабельные силы уже стянуты в пролив? Сколько их? — тревожащие вопросы не оставляли командира.
Чуйков, желая оставаться в курсе событий, решил отдыхать в своём кресле центрального поста и не ушёл в каюту третьего отсека, хотя старпом долго настаивал. То ли тяжёлая атмосфера отсека, то ли усталость сделали свое дело, но командир, ещё некоторое время следивший за происходящим в отсеке, задремал в кресле с карандашом и какой-то схемой в руках.
Старший помощник командира, чтобы облегчить несение ходовой вахты, разрешил заступать в разовом белье, представляющем собой марлевые трусы с карманом и такую же рубаху голубого цвета, кожаные тапочки с дырочками и портативное дыхательное устройство (ПДУ-2). Довольно забавная картина получалась со стороны. Особенно когда замполит в одних трусах читал политинформацию о достижениях советских сталеваров в области плавки окатышей или успехах хлопкоробов Узбекистана, собирающих тысячи тонн так называемого «белого» золота в счет будущей пятилетки.
                4
Кондиционер центрального поста монотонно шумел, гоняя воздух, но явно не справлялся с обязанностью поддерживать микроклимат в отсеке. То ли по старости, то ли по конструктивной неспособности выполнить свою основную обязанность он не мог. Нигде не было спасения от жары и липкого, влажного, удушливого пространства.
Стрелки корабельных часов упорно не хотели двигаться быстрее. Невидимая сила тормозила их ход, и гнетущее ощущение бесконечности времени не оставляло Дербенёва. Штурман ещё раз пересчитал «счислимое»  место и ужаснулся. С учётом точности плавания, подводного течения и времени, прошедшего после определения места, получалось, что лодка уже подошла к Мальтийскому плато. Глубина места могла составлять всего сто пятьдесят восемь метров при глубине погружения лодки сто шестьдесят.
— Центральный — штурман, рекомендую срочно изменить глубину погружения. Предлагаю всплыть на глубину сто метров. Лодка заходит на плато…
— Штурман, а мозги где? У нас слой скачка на глубине сто двадцать, — отозвался из своего кресла командир, услышав рекомендацию по изменению глубины.
— Товарищ командир, если не менять глубину, мы рискуем уткнуться в скалистое дно…
— Считай, что убедил. Юрий Михайлович, всплывай на глубину сто десять метров, — обращаясь к старшему помощнику, приказал командир и направился к штурману.
— Где мы? — спросил Чуйков и взглянул на карту.
— По моим расчётам, уже на плато. Рекомендую курс сто пять градусов, пора отходить от территориальных вод, мы без определения места почти тридцать часов.
— Задачку ты задал, штурман. На поверхности уже утро, а мы всплываем. Того и гляди нас просто через толщу воды обнаружат, без всяких специальных средств… И так, как волков, обложили красными флажками.
— Дальше будет хуже, товарищ командир, через пятнадцать часов подойдём к изобате сто метров. Придётся подвсплывать ещё метров на пятьдесят. Гарантии, что нас не обнаружат, не даст никто. Единственная радость — ночь, и хотя бы визуально, с воздуха, нас не будет видно.
— У тебя, штурман, случайно ясновидцев в роду не было? С  тобой же боязно общаться на тему будущего, вдруг правду скажешь. Впрочем, здесь и без твоих предсказаний видно, что нас плотно прижали к побережью Мальты, оставив только узкий коридор вдоль пролива. А теперь спят и видят - когда же мы отойдём от территориальных вод, чтобы захлопнуть мышеловку. От работы этих долбаных натовских гидролокаторов голова трещит. Не лодка, а музыкальная шкатулка какая-то. Так что, Александр Николаевич, я не знаю, куда ещё хуже может быть?
Под трапом у штурманской рубки показались старший помощник и старший механик:
— Владимир Артемьевич, — начал первым стармех, — плотность батареи очень низкая, водород растёт как на дрожжах. Предлагаю перейти на режим жёсткой экономии, снизив потребление электроэнергии путём частичного выключения агрегатов, реально не влияющих на безопасность плавания. Возможно, в этом случае протянем без всплытия на зарядку ещё сутки.
— И это не все «радости» нашего положения, — поддержал стармеха старший помощник, — во всех отсеках скопилось большое количество мусора, отходов, которые активно разлагаются и портят и без того изрядно отравленную атмосферу. Концентрация вредных примесей давно перешагнула предельно допустимые нормы. Регенеративные установки не справляются, процентное содержание двуокиси углерода постоянно растёт. В концевых отсеках я приказал вахту нести стоя. Из-за большого содержания углекислоты в воздухе люди засыпают на ходу, и с этим ничего поделать нельзя.
— Михаил Александрович, ты все расчёты подготовил? Или потребуется какое-то время? Если всё готово, давай поглядим, что можно отключить, и переходи! — отреагировал командир.
Прямо по курсу заработал гидролокатор, рядом ещё один, ещё... Эхо звонко ударилось о прочный корпус, за ним подошло второе, третье… Новые звуки смешались с какофонией звуков старых, вторые сутки нащупывающих подводную лодку, и растворились в подводном космосе.
Мышеловка захлопнулась…
— Юрий Михайлович, с начальником РТС зайдите ко мне, в штурманскую, надо прикинуть наши возможности. Да, ещё — вызови разведчика, — потребовал Чуйков, располагаясь на диване штурманской рубки.
— Александр Николаевич, надо что-то «вырубить» из навигационного оборудования, подумай и свои предложения выдай механику, а то он тебя с одним компасом оставит, я его знаю, — по-товарищески предложил командир и расплылся в улыбке.
5
Матрос Тулаев прибыл на пост управления рулями вместе с главным боцманом старшим мичманом Осиновым. Тусклый свет господствовал везде. Освещение по всей лодке давали сейчас только аварийные фонарики и приборные панели. Быстро освоился в темноте. Доложил о заступлении на вахту и поймал себя на желании пообщаться с кем-нибудь, поделиться мыслями, одолевающими последнее время. С кем поделиться как не с боцманом?
Отношения в боцманской команде, между начальником — боцманом и подчинёнными — рулевыми-сигнальщиками, складывались по-отечески строгими. Осинов Вячеслав Алексеевич начинал свою службу на крейсерах Балтийского флота, а когда бригаду крейсеров расформировали и гордость флота перестала существовать, перевёлся на подводные лодки. С его приходом на «Б-224» воцарилась какая-то особенная, характерная только для крейсеров организация. На лодке появился хозяин.
Нет, не командир или начальник, таковых хватало, а именно хозяин — над всем шкиперским имуществом, корпусом, рулевыми устройствами и системами. Боцман был умудрён опытом по сроку службы, а потому мог многому научить подчинённых. К нему сразу потянулись матросы. От желающих попасть в боцманскую команду не было отбоя. Весь экипаж потихоньку научился плести рыболовные сети, замысловатые коврики и мочалки. На корабле появились настоящие деревянные рыбины , «по-крейсерски» элегантный трап-сходня с обвесами и многое другое, из чего складывается понятие корабельной культуры. Единственное, что начисто отрицал старший боцман, так это право открыто материться. Это право он оставил за старшим помощником командира.
С Сергеем Тулаевым у боцмана складывались особые отношения, мальчишка рос без отца. У матери не было возможности достаточно заниматься сыном — в деревне всегда полно работы. Осинов заменил Тулаеву и отца, и мать, особенно после того, как на первом году службы, получив сообщение из дому о свадьбе своей девушки, матрос пытался повеситься. Сначала замполит хотел списать Серёгу на берег, но боцман настоял чтобы его оставили. И теперь они как родственники, а замполит даже назначил Сергея нештатным киномехаником в офицерскую кают-компанию. То ли по своей природе, то ли под воздействием боцмана, но Тулаев стал обретать мужские черты характера. А поступок, который он совершил перед выходом на боевую службу, просто сразил всех своей неординарностью.
Шла погрузка имущества и продуктов на подводную лодку. Серёга принёс новые кинофильмы на причал и теперь спускал их вниз. Матросы с любопытством рассматривали новинки советского кино, сложенные в новеньких блестящих коробках на причале. Вдруг все увидели, как одна из коробок раскрылась в руках Тулаева, идущего по трапу, и бобина с фильмом вывалилась за борт. В следующее мгновение, матрос, не раздумывая, прыгнул в воду между причалом и корпусом лодки. В промежуток меньше метра, рискуя быть раздавленным тысячетонной тушей корабля. Ещё через мгновение корпус лодки ударился о причал… Все наблюдавшие замерли в оцепенении. А ещё через минуту с другого борта вынырнул, фыркая как морской котик, счастливый Серёга с бобиной в руках. Радости не было границ: и Сергей жив, и фильм цел. Правда, ленту потом долго сушили, но теперь, когда экипаж смотрит фильм «Юность Петра», все дружно благодарят отважного киномеханика.
Сейчас Тулаев управлял вертикальным рулём и боролся со сном, одолевавшим его. Голова раскалывалась от специфического запаха, замешанного на «букете» зловоний гальюна, разлагающихся, в «дуковских» мешках пищевых отходов, запаха сотни потных человеческих тел…
— Мы когда-нибудь всплывём? Сможем увидеть солнце или вдохнуть свежего воздуха? Мне кажется, я бы сейчас без спасательного снаряжения всплыл, только чтобы заполучить глоток чистого воздуха и избавиться от этих сумасшедших звуков за бортом, — не оборачиваясь, проговорил, обращаясь к боцману, Серёга.
— Не раскисай, держись. Не можешь сидеть, встань и неси вахту стоя. Никаких истерик, ты меня понял? А мы, конечно же, всплывём, в том числе и с твоей помощью! — по-отечески, но с металлом в голосе ответил Осинов.
В это время по громкоговорящей корабельной трансляции все услышали женский голос, голос, знакомый и родной только одному человеку… Женщина обращалась с материнским напутствием к своему сыну:
— Сынок, я знаю, тебе сейчас тяжело. Ты далеко-далеко от нас. Но мы все гордимся тобой, потому что ты — наш защитник, ты для нас не просто подводник, ты — герой, и мы все ждём тебя …
Сергей Тулаев встал, он не понимал что происходит, но он узнал голос матери. Ног не чувствовал, руки онемели от крепко сжатых кулаков. По щеке скатилась крупная слеза, и следом, как само собой разумеющееся, пришло ощущение уверенности в себе, в своих силах. В том, что он, советский матрос, преодолеет все трудности и никого не подведёт. Но самое главное, что такое же чувство пришло к каждому члену экипажа. Словно это к ним, к каждому по отдельности, обращалась мать Сергея.
                6
— Прошу разрешения войти, товарищ командир, — обратились к Чуйкову старпом, разведчик Котов и начальник РТС Картавин, протискиваясь в рубку штурмана.
— Входите и давайте ближе к карте, — пригласил, вставая с дивана, командир и через минуту продолжил. — Ну что, давайте оценим наши реалии. Александр Васильевич, поделись-ка соображениями, кто нам противостоит и кто нас так искусно обложил со всех сторон?
Картавин переглянулся с Котовым и, перебирая свои записи, доложил предположительный наряд сил вероятного противника:
— Если судить по характеристикам сигналов и данным разведки, полученным перед погружением, то можно предположить, что нас обложили в основном американские «товарищи»: фрегаты УРО типа «Перри» со своими вертолётами «Си Хок», по паре на каждом. Набор средств обнаружения у них приличный. Прежде всего, это активная, поисковая ГАС AN\SQQ-89(V)2  c дальностью обнаружения до тридцати миль, буксируемая протяжённая антенна ГАС TACTASS AN\SQR-19 c дальностью до ста пятидесяти миль. Эта «зараза» в пассивном режиме способна прослушать весь Мальтийский пролив. Вертолёты могут использовать как опускаемые ГАС типа AN\AQS-18 с дальностью обнаружения до тридцати пяти километров, так и радиогидроакустические буи системы «Джули», «Дифар», «Касс», «Дикасс». Буи нащупают нас на расстоянии до пятнадцати километров, магнитный обнаружитель способен обнаружить подводную лодку на расстоянии до тысячи метров. Возможно, вместе с фрегатами работают эсминцы УРО типа «Спрюенс» с аналогичным противолодочным вооружением, а также не исключено, что американцам помогают «макаронники» — фрегаты УРО типа «Лупо» или «Аудаче». Вооружение у них, конечно, послабее, но нам от этого не легче!
Дополняя Картавина, Котов продолжал «ошарашивать» присутствующих:
— Сейчас, после модернизации, проходит испытания итальянский крейсер УРО  — вертолётоносец «Витторио Венетто». Он хотя и «старенький» — 1969 года постройки, но довольно «зубастый». Помимо собственной акустики способен нести шесть  — девять противолодочных вертолётов. Если все эти силы соберутся вместе, или уже собрались, — нам мало не покажется.
Доклады офицеров командира не радовали хотя, что ему оставалось?
Каким-то чудом обойти расставленные ловушки уже не удастся. Глубины всё меньше, а сил у противника всё больше. Лодка вплотную подходила к изобате сто метров, и в этой ситуации возникал извечный русский вопрос: «Что делать?».
Мысли роились, не оставляли командира. «Вариантов действий осталось, пожалуй, только два. Первый — всплыть в надводное положение сейчас, показав свою слабость. Не говоря уже о потере той самой скрытности, за которую снимают с должности в мирное время так же легко, как в военное, расстреливают. Или по второму варианту — попробовать протянуть время, может, каким-то чудом удастся вырваться.
Если допустить, что последний барьер гидроакустических буёв выставлен на выходе из пролива, то до него остаётся около тридцати миль. Следовательно, с подходом на дальность обнаружения этими буями нам окончательно «сядут на хвост» корабельные вертолёты. Вырваться из «объятий» с «никакой» плотностью батареи, на глубинах меньше ста метров да ещё в дневное время, — сложно, а точнее, невозможно физически.
Береговая противолодочная система нас, вероятно, уже «ведёт», и уйти от неё, пока мы не выберемся на морские просторы и большие глубины, шансов нет. Добраться же до этих глубин, без всплытия на заряд аккумуляторной батареи нам, скорее всего, не суждено. Какая то круговерть получается!
Без связи, информации, а также без определения места мы почти двое суток. Так что же всё-таки делать?
— Юрий Михайлович, — обратился к старшему помощнику командир, — готовь лодку к всплытию на сеанс связи. Обойди все отсеки, осмотрись. Возьми с собой вахтенного инженера-механика. Сейчас очень важно достоверно знать обстановку в отсеках. Начни с кормы, а замполит пусть начнёт обход с носа, вместе с Галльским и химиком. Торопиться не надо, но пошевелиться стоит. Времени остаётся не так много. Вячеслав Алексеевич, — теперь Чуйков обратился к боцману, — постарайся на всплытии сначала показать на поверхность только «топ» перископа и сразу вниз. Дальше я скажу что делать, но работа твоя потребует ювелирной точности, понял?
— А чего здесь непонятного? — ответил спокойным голосом из темноты отсека Осинов.
Почти сорок минут шёл осмотр отсеков. И только после доклада об обстановке на боевых постах прозвучал сигнал тревоги. Командир приказал всплывать на перископную глубину, заняв своё место в боевой рубке. Корабельные часы показывали третий час ночи…
Ещё через несколько минут отдраили нижний рубочный люк, перископ вынырнул из-под воды.
— Твою мать, — послышался командирский возглас из боевой рубки, а далее в микрофон по «Каштану»: — Записать в вахтенный журнал: «Горизонт осмотрен… Цель номер один — пеленг двадцать шесть, дистанция сорок кабельтовых классифицирована как фрегат США типа «Перри», цель номер два — пеленг сорок восемь, дистанция полста кабельтовых, классифицирована как эсминец УРО типа «Спрюенс». Следуют на нас в строю уступа. Цель номер три…». Ровно тринадцать надводных целей насчитал Чуйков, из них выделялись две явно крупные цели, не исключено, что это могли быть крейсера. Воздушное пространство в районе насыщенно мигало проблесками вертолётных огней. Противник злорадствовал в лучах собственного превосходства. Не торопясь, передавал контакт с подводной лодкой от вертолётов — кораблям, те в свою очередь наводили другие силы по курсу движения лодки. Слежение продолжалось непрерывно. Базовой патрульной авиацией в воздухе и не «пахло» — эти «труженики» моря давно убыли на свои авиабазы и занимались составлением отчётов о блестяще выполненном обнаружении советской подводной лодки.
— Центральный — штурман, визуально, по маякам, через зенитный перископ и по космосу получил невязку сто десять градусов, полста семь кабельтовых. Нас явно «вытягивает» из пролива. Готов к погружению.
— Хорошо, штурман, твои астрономы сегодня тоже управились вовремя, идут вниз. Подождём, что скажет связь, и будем уходить подальше от этого мерзкого «пиршества», а там поглядим: кто кого?! — совсем не по-военному ответил командир.                7
Не успел Ивашников спуститься в центральный пост, как мимо него кто-то прошмыгнул в боевую рубку. Из-за слабого освещения трудно было разглядеть — кто именно. Ещё через мгновение раздался стук аварийного молотка о ручку кремальерного запора  верхнего рубочного люка. Неизвестный пытался открыть люк и выбраться наружу. Ещё мгновение, и смесь отборной матерной брани, душераздирающих криков и возни донеслись в центральный пост.
— Старпома в боевую рубку, быстро! — из последних сил закричал Чуйков.
Старпом, замполит и не успевший дойти до спуска на среднюю палубу Ивашников бросились на вертикальный трап. В руках у стармеха блеснул луч водолазного фонаря:
— Стой! Назад! Не смей открывать люк! Затопишь лодку — погибнем все! — прокричал из-под трапа Михаил Александрович и направил свет фонаря в глубь боевой рубки.
Перекосившееся в нечеловеческой гримасе лицо, безумные, налившиеся кровью, ничего не видящие глаза высветил луч. Это были глаза старшины команды радиометристов.
Поднявшиеся в боевую рубку офицеры не сразу смогли успокоить потерявшего рассудок Кувалдина. Мичман обладал недюжинным здоровьем. До службы на флоте работал машинистом тепловоза и всегда помогал мотористам лодки «разобраться» с дизелями. Ведь на дизельных лодках и тепловозах устанавливались абсолютно одинаковые машины – 1ДЛ42. У матросов вызывало восхищение то, как легко он ворочал, вручную, полуторацентнерные головки блоков цилиндров этих самых дизель-генераторов. А после того как в прошлом году, во время стоянки в доке, Виктор Емельянович одним ударом своего пудового кулачищи уложил наземь троих разбушевавшихся подонков, возле матросской бани, пытавшихся избить от нечего делать вышедшего на улицу матроса, к Кувалдину накрепко приклеилось прозвище «розмах». Неясно было только одно: зачем было из мотористов переквалифицироваться в метристы?
Но сейчас не это было главным. Сознание оставило старшину команды, и с этим надо было немедленно справиться!
Офицеры в боевой рубке наконец-то завалили обезумевшего мичмана и, заломив ему руки, прижали головой к комингсу. Через какое-то время всё стихло.
Уже спокойным голосом командир вызвал врача и, получив доклад связиста о том, что в наш адрес информации нет, приказал старпому погружаться на глубину семьдесят метров. Центральный пост погрузился во мрак и тишину.
Только «симфония» вражеских эхолокаторов присутствовала везде. И от неё не было спасения. Десятками децибел давила она на каждого снаружи, разрывала черепную коробку изнутри…
После осмотра своего единственного пациента капитан медицинской службы Галльский прибыл к командиру с неутешительным докладом. В результате длительного негативного воздействия агрессивной внешней среды нервная система мичмана Кувалдина дала сбой. Сознание оставило его, причём, похоже, надолго. Сейчас же требуются постоянный контроль и применение специальных препаратов, тормозящих процесс нарушения умственной деятельности больного, а по-хорошему нужны стационар и длительный покой, сочетаемый с медикаментозным лечением.
Кроме того, Галльский доложил, что у многих подводников появились симптомы токсического отравления. Согласно существующим нормам предельно допустимых концентраций вредных примесей, воздух отсеков не пригоден для жизнедеятельности человека.
Выслушав корабельного врача, Чуйков потребовал доклад командира электромеханической боевой части.
— Ну, а ты чем порадуешь, Михаил Александрович?
— Вряд ли чем-то смогу обрадовать, Владимир Артемьевич. Плотность аккумуляторной батареи упала за минимальный предел, в баках, грубо говоря, вода, а не электролит. Боюсь, что без нормального заряда с лечебным циклом не обойтись. Если же дальше сажать батарею, можно окончательно загубить её.
— А если ещё потянуть с выбросом мусора и вентилированием отсеков подводной лодки, можем дождаться массового токсикоза и загубим людей! — добавил замполит, вернувшийся после обхода отсеков.
Командир ещё раз взглянул на присутствующих и спросил стармеха:
— Сколько ещё мы можем не всплывать, учитывая состояние батареи?
— Максимум часов шесть, товарищ командир.
— Ладно. А сколько нам понадобится времени, штурман, чтобы выбраться на большие глубины?
— Если продолжать движение по ранее утверждённому вами маршруту настоящей скоростью, то на глубину более трёхсот метров выберемся через семнадцать - двадцать часов. Есть, конечно, ещё один вариант, посмотрите, товарищ командир, — и Дербенёв измерителем ткнул в восточную оконечность острова Мальта. — Если на траверзе мыса Делимар повернуть вправо на курс сто восемьдесят, а затем лечь на курс двести двадцать пять градусов, то уже через десять часов мы окажемся на глубинах около тысячи метров. Мне кажется, это наш шанс уйти от преследования.
— Опять тебе, Александр Николаевич, кажется. Креститься надо… Хотя как же, ты ведь коммунист. Ну, тогда звездиться, — скаламбурил Чуйков. — Когда настанет время, и ты, штурман, возьмёшь в руки перо, чтобы честно описать наши «подвиги» в мирное время, умоляю тебя, не пиши всё что я говорю, а ещё лучше, если обо мне вообще писать не будешь, а то куры нестись перестанут.
— А почему вы, товарищ командир, решили, что я обязательно стану писать?
— Ой, чует моё сердце «недоброе», будешь писать, обязательно будешь, — явно повеселев, ответил командир. А потом уже серьёзно добавил, обращаясь к старпому:
— Гончара и Хомичева ко мне в каюту. Ты тоже зайди, Юрий Михайлович, не медли, Михаил Александрович, готовься, через четыре часа будем всплывать в надводное положение. А я, пока есть время, схожу к себе, переоденусь.               
                8
Каюту командира только с большим преувеличением можно было назвать каютой. По размерам, присущим гражданской жизни, она походила, скорее, на большой шкаф, чем на маленькую каюту. Правда, вмещала всё же: кожаный диванчик, небольшой столик под оргстеклом, единственное кресло-вертушку, одностворчатый шкаф, шириной не более метра и, за бархатной ширмой, раковину рукомойника с зеркалом. Для удобства в каюту были выведены все необходимые приборы связи, датчики курса и скорости, а также другие специальные приспособления.
Прибывшие по вызову офицеры с трудом разместились на диване, а Чуйков занял своё место в кресле.
— Через четыре часа всплываем, надо быть готовыми к встрече с господами империалистами. К великому сожалению, выкрутиться не  удалось - мы в плотном кольце слежения. Что может случиться при всплытии, только Всевышнему известно. Там, наверху, возможны всякие провокации, не исключаю даже самых крайних проявлений агрессии. Погрешность нашего плавания такова, что мы не знаем, где в действительности находимся, и не факт, что наше место вне территориальных вод. Учитывая скорость подводного течения в этом районе, которая может достигать двух-трёх узлов, и нашу собственную — всего-то полтора, нетрудно представить, где мы можем всплыть. Вспомните случай с подводной лодкой «С-363» в 1981 году, когда невязка составила полста семь миль. Тогда лодка оказалась на волосок от гибели. Да ещё где? В шведской военно-морской базе Карлскруна. Только решительность и твердая воля членов экипажа, а также командования Балтийским флотом, направившего к территориальным водам Швеции эскадру кораблей, предотвратили трагедию. Нам же помогать некому. Силы нашей Средиземноморской эскадры явно слабее сил оперативных соединений НАТО на театре.
Исходя из этого, я решил: всплыть в кольце окружения противника, начать заряд батареи и пополнение запасов воздуха. Следуя в надводном положении, «под дизелями», прорываться на большие глубины курсами сто восемьдесят — двести тридцать градусов. Тем самым ввести в заблуждение противолодочные силы относительно генерального направления движения лодки.
В случае явной угрозы захвата корабля врагом или применения по нам оружия — применить все виды оружия на самооборону. При необходимости взорвать корабль. О предпринимаемых действиях донести на управляющий командный пункт.
Если же нам удастся до рассвета пополнить запасы и выйти на глубины более трёхсот метров, предпринять все меры, чтобы вырваться из кольца окружения противолодочных сил, а дальше — как решит Москва, это уже от меня не зависит. В связи с этим, Александр Иванович, — командир обратился к минёру, — готовь подрывную команду. А ты, Александр Дмитриевич, —  Чуйков повернулся к ракетчику, — выдай минёру всё необходимое. Юрий Михайлович и Василий Иванович, — теперь командир ставил задачу старпому и замполиту, — главное, чтобы никто не знал о том, что делается в первом отсеке. Во время всплытия и до моего особого распоряжения отсек должен быть задраен по-аварийному. Пожалуй, всё, а теперь — по местам! Мне еще с мыслями собраться надо: что объявить экипажу и что доложить «наверх».
Офицеры вышли из каюты, замполит остался. Ещё через несколько минут командир вызвал к себе шифровальщика и составил блок телеграмм в адрес командования.
После подготовки шифровок Чуйков достал из шкафа чёрную повседневную тужурку, немного подумав, надел белую рубашку и стал готовиться к «встрече». Ворот рубашки и поясной ремень сдавили тело железной хваткой.
«Растолстел ты, Владимир Артемьевич», — подумал на ходу командир. Щёткой смахнул пыль с фуражки и вышел в центральный пост.
А спустя минуту по корабельной трансляции раздался ровный и спокойный голос командира:
— Товарищи подводники, друзья мои, пришло время всплывать…
                9
Сигнал тревоги застал весь экипаж на боевых постах, он звучал как долгожданная мелодия. Подводная лодка после обследования горизонта в пассивном режиме всплывала в надводное положение. Время по-прежнему текло крайне медленно, а хотелось быстрее, ох как хотелось …
На перископной глубине командир понял, что лодка не может всплывать средними ходами, ввиду низкой плотности электролита. Пришлось главный балласт продувать аварийно.
Появление на поверхности ночного моря советской подводной лодки с включенными бортовыми огнями, да ещё в плотном окружении кораблей НАТО, ввергло в некоторое замешательство командование оперативного соединения ВМС США. Корабли, окружавшие лодку, легли в дрейф, сохранив пеленга и дистанции слежения. До ближайшего фрегата УРО типа «Оливер Хазард Перри» с бортовым № 33 дистанция составляла всего три-пять кабельтовых. Визуально, через перископ, Чуйков оценил обстановку. Вызвал в боевую рубку вахтенного сигнальщика с бело-голубым военно-морским флагом. Надел фуражку и двинулся к верхнему рубочному люку.
Ещё через несколько секунд в центральный пост ворвался свежий средиземноморский воздух. От обилия озона кружилась голова, в висках пульсировала кровь и звенело в ушах. Боцман поднял флаг и занял место сигнальщика. Командир, перегнувшись через леерное ограждение, осмотрел корпус и убедился в продувании цистерн главного балласта. Переместился на левое крыло мостика и вызвал наверх старшего помощника. Приказал передать донесение на берег и начинать заряд АБ.
Корпус лодки вздрогнул от пуска бортовых дизелей и среднего дизель-генератора. Левый, а за ним и правый дизеля начали работу на винт, лодка дала ход и начала движение по утверждённому маршруту.
— Товарищ командир, я насчитал девятнадцать надводных целей, две из них, на носовых курсовых углах, идут на сближение «вплотную». Пять вертолётов одновременно работают в воздухе, — доложил, осмотревшись, боцман.
— Вижу, боцман, вижу, — ответил Чуйков, — со всех сторон обложили.
                10
Заметили движение лодки и на кораблях «эскорта». Американский фрегат с бортовым № 33 поравнялся с подводной лодкой, и до слуха всех присутствующих донеслись звуки сигнала «захождения» — империалист открыто приветствовал советскую подводную лодку! Пеленг на фрегат не менялся, он действительно сближался с лодкой. Подойдя на дистанцию около двадцати метров, фрегат лёг на параллельный курс и стал вызывать подводную лодку семафором  прожектора. С другого борта к лодке подходил однотипный фрегат УРО с бортовым № 40.
Увидев в слабом освещении ходового мостика американского вахтенного офицера, отдающего воинское приветствие, командир приказал сигнальщику на мгновение приспустить свой флаг, а сам ответил на приветствие взаимностью. Корабли, поприветствовав друг друга, продолжили движение параллельными курсами.
— Котова и Радченко на мостик, да побыстрее, — вызвал разведчиков командир лодки.
— Прошу разрешения подняться, — донеслось из темноты шахты люка, словно Котов находился поблизости и давно ждал вызова…
— Добро, — коротко ответил Чуйков и тут же добавил, — читайте, чего эти «деятели» от нас хотят.
Котов поднялся на мостик, повернулся к фрегату и начал переводить:
— «Командование оперативного соединения кораблей ОВМС НАТО восхищено мужеством русских подводников. Пользуясь случаем, выражает глубокое уважение командиру подводной лодки и экипажу, особо подчёркивая вашу выдержку и стойкость. Командование выражает признательность за оказанную возможность силам соединения отработать варианты практического слежения за советской подводной лодкой в реальных условиях, а не в учебных классах. Кроме того, вынуждено признать, что первоначально вы были классифицированы как атомная подводная лодка. В случае необходимости ремонта субмарины или оказания помощи экипажу командование готово предоставить любую базу на театре действий. Надеемся на дальнейшее сотрудничество…
— Ну, это вы погорячились! — со злостью вымолвил командир. — Цыплят по осени считают! Алексей Романович, — Чуйков заметил стоявшего под мостиком старшину команды радиоразведки мичмана Радченко, — а ты чего стоишь внизу, скромничаешь? Поднимайся сюда, будешь отвечать светом. — Боцман, у тебя прожектор для семафора готов? — теперь обращаясь к Осинову, спросил командир.
— Как пионер: «Всегда готов!» — доложил из темноты боцман.
— Ну, тогда, Алексей Романович, начинай!
Луч прожектора осветил американский фрегат, вызывая его на связь, и начал семафорить ответ: «Я — командир советской подводной лодки, глубоко признателен командованию ОВМС НАТО за высказанные предложения и проявленные знаки внимания. Экипаж здоров, лодка в помощи и ремонте не нуждается. Со своей стороны, также надеюсь в ходе дальнейшего сотрудничества отработать свои практические навыки по уклонению от противолодочных сил вашего оперативного соединения. Искренне желаю успеха. Конец связи. Командир».
На фрегате приняли семафор и ответили:
— «В знак уважения примите скромный презент от командира корабля».
Через минуту с борта фрегата прозвучал выстрел, и в сторону лодки полетела «лёгость»  с тросиком - проводником. Перелетев корпус, «лёгость» упала в воду, а тросик лёг на верхнюю палубу надстройки. Ещё через миг с борта американского корабля «съехали» несколько картонных пачек и коробок, тросик на корабле отсоединили, и он упал за борт. Фрегат увеличил скорость, изменил курс — от подводной лодки и стал удаляться на заранее выбранную позицию слежения. Аналогичный манёвр совершил фрегат с бортовым № 40.
— Боцман, давайте-ка с Радченко на палубу и осмотрите «посылки». Если они безопасные, вскройте, а потом я решу, что с ними делать, ежели нет — за борт! Задача ясна? Дуйте.
11
Командир вдруг вспомнил, что после всплытия он не выкурил ни одной сигареты. Нащупав зажигалку в боковом кармане тужурки, Чуйков потянулся в карман брюк за пачкой любимой «Элиты».
Рижская табачная фабрика выпускала сигареты «Elita» в двух видах пачек: чёрной — с чёрным фильтром и белой в мелкую полосочку — с оранжевым. Достать сигареты с таким названием, в чёрной пачке, было практически невозможно. Поэтому курильщики - гурманы, считающие именно эти сигареты высшим уровнем совершенства, доставали их только по большому знакомству и только через «элитные» связи.
Достав сигарету, Чуйков закурил. Сладковатый дым затягивало в центральный пост, и группа подводников-энтузиастов, у которых от длительного некурения «опухли уши», собралась под шахтой на сеанс пассивного курения.
— Товарищ командир, — донесся голос боцмана с палубы кормовой надстройки , — посылка безопасна, прошу разрешения поднять «гостинцы» на мостик.
— Давай, поднимай, поглядим, чем нас угощают. Старпом, пока в вахтенный журнал ничего не записывать! Замполита наверх.
Осинов с Радченко втащили на рыбины мостика «добычу», и боцман с досадой доложил:
— Сволочи они, товарищ командир, издеваются. Передали пачку порнографических журналов за прошлый год, пачку разовых полотенец, коробку презервативов с пупырышками и коробку мыла душистого, а еще коробку с сигаретами, коробку пива баночного и, очевидно, вам, товарищ командир, бутылочку шотландского виски. Такую же, как в «боновом» магазине продаются, отдельно с бокалом. Больше ничего.
Замполит, поднявшись наверх, очень удивился «подаркам» и даже несколько растерялся, увидев столь щедрые подношения мировой буржуазии. В присутствии окружавших его подводников Василий Иванович не знал, как точно следует реагировать на всё это «богатство». Внутренние человеческие желания простого выходца из народа не совпадали с партийным сознанием коммуниста Каченко, говоря словами командира, — «опять нестыковочка». Подумав непродолжительное время, «инженер человеческих душ» предложил Чуйкову все подношения выбросить за борт — «как бы чего не вышло»!?
Командир распорядился мудрее…
Коробка с порнографическим «ужасом» и годовой запас презервативов действительно улетели за борт, если не считать парочки экземпляров, которые были оставлены Василием Ивановичем «для составления отчёта» о проделанной партийно-политической работе по уничтожению источников пропаганды капиталистического образа жизни. Бутылочка шикарного шотландского виски была прикончена тут же, на мостике, ввиду острой необходимости снятия стресса. Пачку разовых полотенец вручили доктору для обслуживания нужд экипажа. Коробку пива изъял, опомнившись, замполит и грозился выдать офицерам и мичманам только после прибытия в иностранный порт, где планировалось провести межпоходовый ремонт. Коробка мыла старшим помощником была передана боцману, с целью удовлетворения потребностей личного состава.
                12
Спустя три часа все корабли оперативного соединения ОВМС НАТО рассредоточились и заняли свои места на довольно приличном расстоянии от подводной лодки — появилась реальная возможность незаметно для врага выбросить накопившийся мусор. Надо сказать, что вынос мусора на подводных лодках не организуется в обычном для всех кораблей порядке. Для этой цели учёные-конструкторы разработали специальное устройство — «ДУК» . Это устройство в виде герметичного цилиндра, с двумя отпирающимися с торцов крышками вмонтировано в прочный корпус подводной лодки. По готовности к выбросу мусора его складывают в «дуковские мешки», помещают в устройство «ДУК» и выстреливают воздухом за борт.
Снабжённый дополнительным грузом, мешок тонет и через определённое время растворяется в морской воде. Однако после нескольких случаев затопления отсеков подводных лодок через это замечательное устройство в ВМФ СССР запретили им пользоваться по прямому назначению (на нашем флоте так бывает). Именно поэтому на плечи старшего помощника возлагалась обязанность по организации нештатной «мусорной» команды. Как правило, вынос мусора осуществлялся на каждом всплытии через верхний рубочный люк. Сегодняшнее всплытие не было исключением. Старший помощник командира организовал работу «мусорной команды», а штурман, пользуясь случаем, привлёк всех вахтенных офицеров к решению астрономических задач по звёздам. Причём все назначенные офицеры прибыли на мостик быстрее «паровоза», а в составе «мусорной команды» были только старослужащие «годки». Причиной всему было только одно — в ходе работы разрешалось курить. Отдельные товарищи умудрялись за три-пять минут выкуривать по полпачки сигарет, вставив в рот сразу по нескольку штук. В этом состоянии они очень походили на сонных мух, «вошкающихся» в лучах последнего осеннего солнышка.
Только командир ЭНГ старший лейтенант Апилогов — единственный некурящий в «звёздной» команде, спокойно делал своё дело и, задыхаясь в клубах табачного дыма, мечтал о скорейшем возвращении внутрь подводной лодки.
В результате успешно проведённой «антимусорной» кампании подводная лодка избавилась от дурного запаха, и теперь весь экипаж мыл, чистил и скрёб отсеки от остатков грязи.
Место старшего помощника на ходовом мостике занял вахтенный офицер, а Юрий Михайлович спустился вниз и разрешил выход на «перекур» — по одному человеку из каждого отсека. Пройдя к первому отсеку, старпом, с разрешения командира, снял «блокаду» подрывной команде.
Сообщение о разрешении выхода наверх традиционно занимает второе место по «бальзаму на душу» после команды на вынос мусора.
Так как даже некурящий член экипажа, взяв перед выходом «личный номер» , получал «льготную путевку» в ограждение боевой рубки. Из ограждения счастливчик мог лицезреть ночное звёздное небо и глотать порциями свежий морской воздух.
                13
В центральном посту стали собираться «в очередь» отдельные нетерпеливые подводники, в основном мичманы. Посыпались флотские анекдоты и байки. Старший мичман Василенко, известный «народный» рассказчик, вспомнил прошлогоднюю боевую службу, когда на третьем месяце автономного плавания обнаружили отсутствие на лодке совершенно секретного документа под названием «ПРС…» . Представьте, с каким желанием готовились к возвращению в базу «годки», т.е. «старослужащие» матросы, если на календаре заканчивался сентябрь, а их увольнение в запас должно было состояться ещё до первого июля. Отдельные «морские волки» пришили тогда на форменки  по четвёртой нашивке, свидетельствующей о количестве лет службы на флоте.
В свободное от вахты время вся молодёжь лодки безвозмездно оказывала посильную помощь «годкам» в изготовлении ДМБ -овских альбомов, плетении немыслимой формы аксельбантов, шитье несуществующего вида погон и т.д. и т.п.
И вот однажды во время большой субботней приборки, когда даже мичманы стоят в позе «зю» с губкой и мылом в руках, а офицеры со «шхерницами» и фонариками рыщут по всем углам, проверяя качество приборки, командир ракетчиков капитан второго ранга Гончар «разложился» с секретной документацией на ракетной палубе третьего отсека. Вместе с командиром группы Жарковым они пытались найти и устранить неисправность «прибора контроля» за содержанием паров ракетного топлива в контейнерах. Основным документом для работы был «Технический формуляр системы…». Каким образом в папку с технической документацией был внесён боевой «ПРС…», никто не знает до сих пор. Здесь следует заметить, что на ракетной палубе делают приборку не только ракетчики, но также матросы других боевых частей, чьи посты находятся в третьем отсеке. Освободившись от приборки на своём заведовании, молодой электрик — матрос Мирзоев приступил к оказанию «братской» помощи по изготовлению фотоальбома старшему матросу Глушкису — «годку», единственному на корабле, так и не усвоившему за три года службы всех основ подводной организации и имевшему прозвище «ефрейтор». Посмеиваясь над этим недотёпой, в своём кругу матросы говаривали: «Лучше иметь дочь — проститутку, чем сына — ефрейтора».
С целью наилучшего пробивания отверстий под заклёпки, Мирзоеву срочно понадобилась подставка. Лучшей подставки, чем «ПРС…», сами понимаете, представить трудно. Тем паче, если эта серенькая книжица лежит рядом. На всякий случай Мирзоев перевернул её «лицом вниз» и, убедившись, что с тыльной стороны кроме слова «БЕСПЛАТНО» ничего не написано, приступил к долблению отверстий будущего альбома. Спустя полтора — два часа Гончар собрал документацию и, опечатав папку, сдал её в секретную часть. А ничего не подозревавший матрос Мирзоев добросовестно продолжал трудиться над своим творением корабельного искусства.
На следующий день, взяв папку в секретной части и проверив содержимое по описи, Жарков обнаружил отсутствие совершенно секретного документа.
К исходу дня вся секретная часть и вся подводная лодка были дважды проверены специальной корабельной комиссией. Утерянный документ обнаружен не был. А в это же время увлечённый творческим процессом матрос Мирзоев продолжал долбить альбомы уже других старослужащих.
Нестандартная ситуация вынудила командира лодки принять нестандартное решение — не всплывать в надводное положение, пока документ не будет найден. Последующие четверо суток мы всплывали только под РДП , для заряда АБ. За это время экипажем были досмотрены все основные и вспомогательные помещения. Корабельная внутрипроверочная комиссия проверила арсенал, продовольственные «провизионные» камеры и пр. Результат — нулевой.
Стармех ломал голову над дилеммой: как можно в подводном положении проверить содержимое баллонов гальюнов  и цистерн грязной воды, на случай если «ПРС…» был спущен туда? В версию механика не вписывался только тот факт, что жёсткую обложку документа применить на «гигиенические» нужды личного состава невозможно.
«Народный зодчий» Мирзоев, закончив работу над своей партией альбомов, передал «удобную подставку» своему товарищу — молодому мотористу Асланбекову, в шестой отсек. К счастью, именно там, в дизельном отсеке, командир разрешил курить при всплытии под РДП. Удовольствие, нужно сказать, слабое, но если без табака «пухнут уши», терпеть грохот и лязг работающих дизелей можно. И вот однажды, следуя на «перекур», Жарков краем глаза увидел лежащую среди отработанной промасленной ветоши до боли знакомую книжицу. Правда, изрядно продырявленную гвоздями сотого размера. Этот серый клочок типографской продукции вызвал такую бурю эмоций офицера, что тот схватил рядом сидящего Асланбекова и попытался вытрясти душу из его еще не сформировавшегося матросского тела:
— Ты что творишь, гад? Под трибунал захотел? Да я тебя лично на кормовой надстройке расстреляю! Откуда это у тебя? Отвечай!
— Э-э-э… что кричишь, таварищ камандыр? Зачем плахие слава гаваришь? Что тебе памешал Асланбеков, зачем надстройка хадить, хароший челавек убивать?
— Да ты же совершил преступление, ты украл документ, которому цены нет! Ты это понимаешь? — не мог успокоиться Жарков.
— Не укра-а-ал, а Мирзоев дал. Толька я не панимаю: правильна гаваришь, таварищ камандыр — «ЦЕНЫ НЕТ». Сматри написана: «БЕСПЛАТНО»! Зачем тагда так сильна валнуешься, крычишь, а-а-а?
Жарков и все присутствующие в шестом отсеке дружно - по-молодецки грохнули от смеха.
«ПРС…» вернули в секретную часть — «на уничтожение», ввиду его полной непригодности к чтению. Старший и младший ракетчики получили по взысканию. Замполиту командир приказал провести занятия и принять зачёты по знанию русского языка от Мирзоева и Асланбекова, а заодно ознакомить с требованиями советского законодательства…
                14
— Химика наверх! — приказал Чуйков, взглянув на часы. Заканчивался четвёртый час заряда аккумуляторной батареи, через полтора часа рассвет. Надо что-то предпринимать для отрыва от противолодочных сил. В голове командира родилась дерзкая мысль:
«А что если…»
— Товарищ командир, прибыл по вашему приказанию! — доложил мичман Быстроходов, прервав размышления командира подводной лодки.
«Фамилия этого молодого, ответственного и по-девичьи застенчивого мичмана действительно соответствует скорости его перемещения по отсекам», — мелькнуло в сознании командира.
— Николай Петрович, сколько сможешь пожертвовать банок регенерации для использования не по прямому назначению?
— А сколько надо? — вопросом на вопрос ответил Быстроходов.
— Банок сто. Как минимум, — неопределённо высказался Чуйков.
— А в Тартусе старпом выделит мне пару литров «шила»? Если — да, то я могу жертвовать и двести банок. За «шило» на ПСК  можно хоть триста добыть! — многозначительно, опять вопросом на вопрос ответил химик.
— Ну что ж, если только в этом проблема, тогда слушай приказание: Готовь сто пятьдесят банок «В-64»  на вскрытие. В помощники возьми себе пару боцманят. Около трети банок вскрой наполовину, столько же — на четверть и столько же — полностью. По готовности с боцманятами расставляйте банки по всей палубе надстройки, а также в ограждении рубки, чтобы при погружении регенерация начала свою работу по выделению кислорода. В воде кислород образует пузырьки в большом количестве. Огромное газовое облако под водой, вперемешку с железными банками, дрейфующими от поверхности воды до самого дна — на глубину до тысячи метров, создадут нам «ширму» на длительное время, за которой нас не сможет обнаружить никакой, даже самый новейший, гидролокатор противника. Вот тут-то мы и поиграем с супостатом «в кошки мышки», а заодно поглядим, кто каши съел больше. Уловил мысль, Петрович?
— Так точно, товарищ командир.
— Тогда приступай без промедления. У тебя на всё — про всё шестьдесят минут.
До погружения оставалось всего полтора часа. Чтобы отдохнуть хотя бы немного, Чуйков вызвал себе на смену старпома, а сам занял традиционное место — в любимом кресле центрального поста. Механик жаловался, что не успевает пробить заряд до конца. Теперь придётся при первом удобном случае всплывать под РДП на продолжение заряда батареи. Вместо того чтобы отсидеться под водой хотя бы сутки.
«Ладно, поживём — увидим», — подумал командир и задремал в кресле…
               
XVI. «КОШКИ И МЫШКИ»
                1
Ночь стремительно отступала, сдавая свои позиции «без боя». Где-то вдалеке, там, где море сходится в объятиях с небом, стала проявляться еле заметная полоска горизонта. Близился рассвет.
Командирскую вахту нёс старший помощник. С мостика Юрий Михайлович контролировал суетившихся на надстройке Быстроходова и Осинова. Мичманы явно не успевали расставить по всему корпусу приготовленные банки регенерации. В ограждении рубки, практически в полной темноте, специальным ключом орудовал Сергей Тулаев.
— Сколько ещё осталось? — спросил Манишевич и взглянул на часы, пытаясь разглядеть время на циферблате.
— Двадцать банок, товарищ капитан третьего ранга, — ответил, не отрываясь от работы, Тулаев.
— Торопитесь, мужики, торопитесь! Не ровён час, заметит «супостат» наши приготовления. Не оторвёмся тогда. Как приклеенный сядет «на хвост» и до самого погружения будет «пасти».
На американском корабле, идущем параллельным курсом в дистанции около сорока — пятидесяти кабельтовых, заработал двигатель корабельного вертолёта, замигали огоньки лопастей винта. «Птичка» готовилась на смену дежурившим в воздухе собратьям.
Вертолёт увеличил обороты, завис над палубой и взлетел. Ещё через минуту там же заработал второй. На вылет уходила сразу пара. Корабль изменил курс, с учётом ветра, и стал приближаться.
— Проснулись. Только вас и не хватало, — с досадой произнёс старпом, как бы самому себе, подтверждая худшие опасения. — Приготовиться к погружению. Осушить трюма, выгородки. Продуть баллоны гальюнов, цистерны грязной воды… — приказал вахтенному офицеру Юрий Михайлович и пригласил командира наверх.
На мостик поднялся разведчик. Поёживаясь от свежего воздуха, Котов доложил о перехвате переговоров атомного крейсера УРО ВМС США «Южная Каролина»:
— Командир фрегата бортовой № 33 доложил старшему на крейсере о передаче контакта с нашей подводной лодкой. Очевидно, «Каролина» выполняет функцию флагманского корабля оперативного соединения.
Взлетевшие с американца вертолёты сделали круг над лодкой. Один завис прямо по курсу, а другой выполнил зависание по левому борту, на небольшой дистанции. Оба выпустили гидрофоны. Начали прослушивание подводных шумов.
Из серого пространства ночи выделился силуэт большого корабля.
— Так вот же он! Крейсер типа «Калифорния», — доложил Котов старпому. Манишевич повернулся в сторону корабля и с удивлением вымолвил:
— Приличная «дура»!
— Более десяти тысяч тонн водоизмещением. Одних ПЛРК  «Асрок» 24 штуки, не считая другого оружия. Правда, акустика слабовата — нет TACTASS, только AN/SQS-26 с дальностью обнаружения 35-50 километров, — рассуждал вслух Котов.
А Быстроходов тем временем доложил поднявшемуся на ходовой мостик командиру о завершении работы.
— Сто пятьдесят вскрытых банок регенерации расставлены по надстройке.
Чуйков был доволен: управились вовремя. Только механик не был полностью готов погружаться. Для полного заряда АБ требовалось ещё часа четыре, а времени такого не было. Согласно расчётам гражданские сумерки  должны наступить уже через час…
                2
Облака за ночь стали гуще. Луна по-прежнему пряталась и, чем могла, помогала подводникам.
Американское командование считало положение советской подводной лодки безвыходным.
«Скорее всего, русские смещаются в район Бейрутского конфликта. Цель: демонстрация флага, вскрытие обстановки и снабжение командования оперативной разведывательной информацией. После того как мы их «подняли», вряд ли будут пытаться уйти от преследования — это нереально. Тогда что им остаётся? Выход один — продолжить переход в надводном положении, хотя бы до Тобрука. Там отстояться и уже после, скрытно, выходить в море», — так, возможно, размышлял командующий американским оперативным соединением. Однако он пока не догадывался о готовящемся погружении «Б-224».
Основные противолодочные силы рассредоточились на приличном расстоянии от лодки. Это давало шанс Чуйкову на прорыв кольца окружения...
Вертолёт в носовом секторе изменил высоту полёта и сбросил несколько «зажигалок». Со свистом они упали в море точно по курсу подводной лодки. Послышались хлопки разрывов. Содержимое пиротехнических устройств, флюоресцируя оранжевыми и бирюзовыми цветами, разлилось по поверхности. Вокруг лодки стало светло как днём.
— Право на борт. Стоп правый! — быстро отреагировал командир. Лодка стала уваливаться от столкновения с «горящим» пятном.
— «Ковбои» пытаются пометить своих «мустангов». Мечтают нас видеть даже глубоко под водой. Перестраховываются, несмываемую краску-маркер используют, — заметил командир и затребовал у штурмана расстояние до назначенной точки погружения.
— До точки десять кабельтовых. Под килём четыреста тридцать метров. Выходим за пределы плато, — сходу ответил штурман.
— Подводная лодка к погружению готова. Принята «персоналка» в наш адрес, — доложил из центрального поста старпом.
Чуйков осмотрелся вокруг. Приказал метристам сделать один «мазок» радиолокационной станцией. Данные по целям доложить штурману.
Дистанции оказались сносными: до «Каролины» семьдесят, а до ближайшего «Перри» и того больше — восемьдесят два кабельтова.  Подводная лодка, обойдя светящееся пятно, ложилась на прежний курс. Вертолёты ушли на свой корабль. Стало тихо. В какой-то момент показалось, что даже гидролокаторы замолчали. Командир спустился в боевую рубку и задраил ВРЛ:
— Срочное погружение!..
Лодка камнем полетела вниз. Максимальными ходами, оставляя место погружения.
Полторы сотни банок «В-64», каждая по тринадцать килограммов, одновременно попали в воду. Стали заполняться и активно бурлить пузырьками. Одному человеку хватило бы банки, чтобы дышать вырабатываемым объёмом кислорода шестьдесят четыре часа. А сейчас тысячи кубометров этого живого воздуха вперемешку с железом банок превратились в защитную стену для подводной лодки и давали засветку на экранах американских кораблей размером в половину моря. Банки погружались, кружились и шумели под водой. Обнаружить лодку в таких условиях было задачей не из лёгких.
— Глубина двести пятьдесят метров, — нарушил тишину Осинов.
— Нижний слой скачка скорости звука на глубине двести тридцать метров. Пятый тип гидрологии, — добавил командир гидроакустической группы старший лейтенант Суворин.
— Боцман, задержись на этой глубине. Право руля. Ложиться на курс двести тридцать градусов. Левый мотор экономхода — малый ход. Штурман, выводи лодку вплотную к территориальным водам, — приказал командир точно «по сценарию» своего решения.
                3
Гидролокаторы не заставили себя ждать. Потеряв «беспомощную добычу», они возобновили работу и теперь пытались нащупать ускользающую субмарину. Однако мощности сигнала не хватало, чтобы достоверно классифицировать контакт. Сказывались большие дистанции и большая глубина погружения лодки, а слой скачка всегда был надёжным другом и защитником подводников.
— Товарищ командир, предлагаю на курс двести семьдесят пять. До выхода на глубину тысяча метров полтора часа хода.
— Хорошо, штурман, ложимся на курс двести семьдесят пять. Ты наносишь данные пеленгования гидролокаторов?
— Так точно, наношу, но гидролокаторы не пеленгуются, вы же знаете — засветка на весь экран. Поэтому все расчеты очень приблизительные. Получается, что наши преследователи разделились на три группы…
И Дербенёв с удовольствием продемонстрировал командиру уже готовый планшет со схемами маневрирования.
— Одна группа кораблей осуществляет поиск по прямому маршруту в сторону о. Крит, другая брошена на обследование нашего газового «облака», третья двинулась на поиски в сторону побережья Ливии. Считаю, что до прибытия «по вызову» базовой патрульной авиации у нас есть гарантированный час. Это фактически всё время для отрыва и уклонения. С прибытием «Нимродов» и «Орионов» газовая стена помехой для ПЛС быть перестанет. Доклад закончил.
— Ты, Александр Николаевич, как Наполеон Бонапарт рассуждаешь — в мировом масштабе. Хотя истина где-то рядом. Вот и старпом с начальником РТС представили похожее маневрирование за противника.
Удовлетворённый докладами подчинённых, командир повеселел. Теперь фортуна явно благоволила Чуйкову и его экипажу. Надолго ли?
В ближайшие двадцать четыре часа лодка уходила от преследования и не всплывала. Откуда-то издали доносилась какофония работающих гидролокаторов. Скорость перемещения кораблей по «горизонту» свидетельствовала о том, что контакт с подводной лодкой окончательно потерян. Не помогли «ребятам из НАТО» даже прибывшие на помощь «Орионы»…
Через сутки подводного плавания Чуйков решил всплыть под перископ для приёма сеанса связи. Полученная ранее «персоналка» содержала приказ на начало слежения за АМГ  с атомным авианосцем «Энтерпрайз» и свидетельствовала о том, что переданное от него донесение командованием ещё не получено...
                4
Сейчас лодка находилась южнее острова Мальта. Глубины под килём составляли более тысячи метров. По-прежнему, но гораздо севернее прослушивались работающие гидролокаторы, не представляющие теперь реальной угрозы. Оценив надводную обстановку и убедившись, что поблизости нет кораблей НАТО, командир приказал начать заряд батареи под РДП. Ещё через час на лодке получили долгожданное радио.
Москва, как ни в чём не бывало, приказывала следовать по ранее назначенному маршруту и через двенадцать суток прибыть в порт Тартус (Сирия) для проведения межпоходового ремонта. Расчёты показывали отставание от подвижной точки на целых тридцать шесть часов…
Чуйков не на шутку задумался: «Опять нестыковочка. Понадобится ещё пара суток, чтобы обойти район действия противолодочных сил. А дальше? Дальше придётся догонять и догонять, чтобы вовремя прибыть в точку рандеву  и встретиться с советскими кораблями Средиземноморской оперативной эскадры».
Чуйкову опять показалось странным, что командование как бы не реагировало на его донесения и действовало по какому-то ранее разработанному плану.
Судьба испытывала его командирское мастерство. Проверяла способность неординарно мыслить и принимать единственно правильные решения в нестандартных ситуациях…
— Аварийная тревога. Пожар в шестом отсеке. Горит силовой кабель по левому борту! — донёсся голос старшины команды мотористов из седьмого отсека.
Сигнал аварийной тревоги встрепенул весь корабль.
— Стоп зарядка. Стоп левый дизель. Создать рубежи обороны на переборках шестого отсека в пятом и седьмом … — уверенным голосом отдавал команды старший помощник, немедленно вступивший в руководство борьбой за живучесть.
— Владимир Артемьевич, люди в шестом отсеке отсутствуют. Предлагаю дать «ЛОХ»  в аварийный отсек…
— Командиру БЧ-5 обесточить силовой кабель. Дать «ЛОХ» в аварийный отсек из четвёртого! — приказал командир лодки, заняв рабочее место «по аварийной тревоге».
Спустя час после подачи огнегасителя «разведчики» во главе с капитаном-лейтенантом Щербатовым вошли в аварийный отсек. Проверили его состояние. Очагов возгорания не обнаружили. Чуйков решил всплывать. Провентилировать шестой отсек и попытаться отремонтировать силовую сеть левого борта. Лодка продула среднюю группу балластных цистерн, заняла позиционное положение и раскачивалась на волнах. Начался аварийный ремонт…
                5
И снова звёздный купол висел над головой. Чуйков вдруг вспомнил легендарного и несправедливо забытого командира лодки времён войны. «Хотя кем забытого? Мы-то помним его и чтим. А фамилия этого смелого и решительного командира — капитан третьего ранга Александр Маринеско. Командир подводной лодки «С-13». Именно он 30 января 1945 года отправил на дно немецко-фашистский лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25000 брт, а вместе с ним 3200 подводников адмирала Дёница. Дерзостью и неординарностью выполненной ночной атаки восхищены до сих пор не только наши подводники, но и зарубежные коллеги!
Тогда, не имея возможности занять позицию стрельбы под водой, Маринеско решил догонять конвой противника в надводном положении со стороны берега. На сплошном мелководье, с дистанции 5 кабельтовых тремя торпедами уничтожил лайнер и лёг на грунт в районе потопления, справедливо рассчитывая, что там его не будут бомбить силы охранения врага.
Где-то совсем рядом, в средней части Средиземного моря, проходит караванная тропа. А что если попробовать пристроиться в караван и в надводном положении, используя ложные ходовые огни, догнать свою подвижную точку? Бортовые дизеля пусть работают на винт, а средним продолжить зарядку. Если не получится догнать за ночь, продолжать движение в этом же режиме и днём, но уже под РДП. Я, конечно, не Маринеско, но обдуманно рисковать — не возбраняется!»
— Центральный! По местам стоять, к всплытию! Приготовить бортовые дизеля для продувания главного балласта газами без хода… — донеслось с мостика.
Старпом и стармех, недоумевая от полученного приказания, переглянулись и приступили к его выполнению…
               
 XVII. НАЯДА
                1
— И так всегда: стоит приехать в отчий дом, как на тебя сваливаются все мыслимые и немыслимые дела. Какие-то перестановки мебели, вечная уборка в квартире,  производственный конвейер на кухне и прочее! — возмущалась  Дербенёва, только что выйдя из ванной комнаты и вытирая волосы банным полотенцем.
 Оказавшись в прихожей, Татьяна с удивлением обнаружила, что в квартире уже никого нет. На журнальном столике  лежала записка, в которой красочно описывалось, кто и куда ушёл от ответственности.
— Хорошенькое дело, — Татьяна отложила записку в сторону.
Все домашние с утра ретировались по своим делам. Дочка, с приехавшей из пригорода тёткой, ушла «на экскурсию» — по магазинам, сестра отправилась с очередным ухажёром за город. И только ей — Татьяне, не успев разобрать чемоданы, с дороги, предстояло вновь осваивать традиционные обязанности Золушки, негласно отведённые в семье с самого раннего детства.
«Так тебе и надо! — размышляя о своей участи, подумала  она. — А что остаётся? Всего — ничего: забыть о личном и с чего-то начинать отпуск, например, с вороха  неглаженого белья».
В коридоре громко зазвонил телефон.
— Алло! — Дербенёва подняла трубку.
— Привет, подруга. С приездом!
— Здравствуй, Люся. Рада тебя слышать. — Дербенёва сразу узнала голос Людмилы Алексеевой, сокурсницы по институту  и почти родственницы — Татьяна приходилась крёстной матерью дочери Алексеевых.
— Была бы рада - позвонила, а ты молчишь. Или номер забыла?
— Да нет, помню ещё.
— Как живёшь, с кем? — не останавливаясь, тараторила Алексеева. — Мы сегодня собираемся на острова — до понедельника. Ты как, с нами или проигнорируешь?
Татьяна не ожидала столь необычного предложения, поэтому не сразу сообразила, как ответить. Дома скучал целый клубок невыполненных наказов и ценных указаний, а в перспективе была  «радость» провести все выходные в четырёх стенах и у плиты.
«Всё как всегда и без изменений, где бы ты ни находилась! – вновь обречённо подумала Татьяна. — K;che, Kinder, Kirche.» 
— Ау, подруга-а-а! Ты где, я тебя теряю? — неугомонная Алексеева требовала ответ.
 — Когда вы планируете отчалить? — машинально спросила Дербенёва.
— Где-то около шести часов вечера, сразу после работы. Забежим  домой переодеться, взять сумки и вперёд. Давай, присоединяйся. Я ужасно по тебе соскучилась и, кстати, кое-кто из старых знакомых тоже мечтает о встрече с вами,  леди…
— Кто же этот «мистер Икс»? — заинтригованная намёком, поинтересовалась Дербенёва.
— Поедешь с нами -  увидишь. Мы как раз на его катере отплываем. А потом, кто тебе сказал что интересуется мистер, может быть миссис,  - рассмеялась Алексеева.
— Слушай, Людмила, не валяй дурочку. Колись!
— Нет уж! Не велено раньше времени говорить.
— Кем это не велено?
— Не велено, и всё тут! Мистер Икс, между прочим, первым узнал о вашем прибытии. Поэтому я и звоню тебе сразу, с работы.
— Как узнал?
— Обыкновенно. Они с Алексеевым заезжали домой и видели, как твоя тётка  выходила из подъезда с Люсей.
— Ладно, хватит загадок! Кому понадобилась моя персона?
— Ещё раз повторяю: поедешь — узнаешь, а нет — значит, не судьба! — загадочно подвела итог Людмила и добавила. — А он, между прочим, совсем недавно развёлся и очень одинок…
— Вы что, все сговорились меня сватать, или вас сглазил кто? — раздражённо выпалила Татьяна и, не дожидаясь ответа, бросила трубку.
В расстроенных чувствах Дербенёва села на пуфик, стоявший здесь же в прихожей, и готова была  разрыдаться, как вновь зазвонил телефон.
— И какого рожна тебе ещё надо? — с откровенной злостью почти прокричала в трубку Татьяна.
На другом конце провода некоторое время недоумённо молчали. Потом раздался осторожный голос свекрови:
 — Что случилось, дочка, у тебя всё в порядке?
— Ой, извините. Я думала, это опять кума звонит. Всё у нас хорошо. Сегодня прилетели.
— Слава богу, что всё хорошо. Заждались мы вас.  Я вот весь день жду не дождусь, когда  моя внучка приедет. А её всё нет и нет. Когда будете?
— Я, мама, даже не знаю. Сегодня, может быть, поедем в Буромку, папа обещал отвезти, да и мне надо к бабе Гале. А когда вернёмся, тогда и к вам.
— А почему сразу в Буромку, к нам-то ближе — всего два квартала?
Татьяна не ответила.
По образовавшейся паузе свекровь поняла, что ей вряд ли удастся уговорить невестку приехать сегодня, но она всё же продолжала уговаривать.
— И дед заждался вас, только и ходит к калитке, туда да обратно. Черешен нарвал внучке ведёрко целое, клубники насобирал…
— Нет, мама, не получится так быстро. В следующий раз, – сказала как отрезала невестка.
Знакомый холодок отчуждения коснулся сердца Таисии Артёмовны. В голосе невестки ощущалась явная неприязнь, но свекровь не подала виду и сменила тему.
— Как там Саша, есть ли от него какая весточка? Когда должен вернуться из своих морей?
— Вестей пока никаких нет, ушёл-то совсем недавно. И оказии, очевидно, не было, — привычно для себя, даже с каким-то равнодушием, рассуждала вслух Дербенёва.
— Вернулся бы скорей, живым да здоровым.
— Вернётся, будьте уверены. Куда ему деться с подводной лодки? Через полгода заявится как ни в чём не бывало…
Разговор иссяк так же быстро, как высыхает дождевой ручей, уносящий в своих мутных водах последнюю каплю небесной влаги.
— Ну, что ж — на «нет» и суда нет. Я рада, что хотя бы услышала тебя, а Людочка где? — вдруг спохватилась свекровь.
— Пошла на прогулку с тёткой.
—Тогда передавай ей большущий привет, и приезжайте поскорее, мы вас ждём. До свидания.
На другом конце повесили трубку. Разговор закончился,  Татьяна встала, но  ещё некоторое время продолжала слушать короткие сигналы телефонной станции, проникающие сейчас куда-то внутрь и словно взывающие к её совести.
«Не ври хотя бы себе» — вспомнила она слова Берзиньша, сказанные на прощанье.   
                2
«Надо извиниться», — опомнилась Дербенёва, набирая номер рабочего телефона Алексеевой.
— Алло.
— Людмила, ты?
— Слушаю, — холодно ответила подруга.
— Ты чего, мать, обиделась, что ли? Ну, прости меня, пожалуйста, сорвалась я.
— С цепи, что ли, сорвалась?
— Да уж не знаю, с какой только.
— Вот - вот. Не зря собака  по гороскопу. На людей бросаешься, — без малейшей обиды констатировала Людмила.
— Очевидно, ты права. - согласилась Татьяна. — А с какого причала отплывает ваш «белый теплоход»? —  поинтересовалась  Дербенёва.
— Неужели лёд тронулся? — обрадованно воскликнула Алексеева.
— Ещё не тронулся, но таять уже начал.
— Мадам Дербенёва, я понимаю так, что вам необходимо забронировать одно место в каюте «люкс»?
— Правильно понимаешь. Бронируй.
— И как же мы решились, если не секрет? — не удержалась от  вопроса напоследок Людмила.
— Нет абсолютно никакого  секрета. Я сбежала в родной город от семейного рабства, а попала в рабство к родителям, и мне кажется, что пришло время расставить все точки над «i».
— Ты хорошо всё обдумала? — Алексеева тихонечко подтрунивала над Татьяной, проверяя, насколько осознанно та  принимает решение.
— Даже слишком хорошо.
— И всё же?
—Всё же вы  мне немножко ближе вороха неглаженого белья! — торжественно заключила Татьяна.
                3
Уставшее от дневных забот солнце, ещё яркое, но уже с налётом вечернего золота спустилось ближе к воде. Дневная жара пошла на убыль. К пляжу, на песчаный берег, потянулись истинные ценители речного загара.
Воздух, насыщенный свежестью и появившейся лёгкой прохладой, манил в свои объятия, словно приглашая окунуться в блаженство речной купели. Лёгкая дымка скрывала  из виду противоположный берег, казалось, что днепровская гладь простирается куда-то далеко, далеко - до бесконечности, постепенно растворяясь в облаках.
— Ты   действительно бескрайний, батюшка Днепр! —воскликнула Дербенёва, глядя на рукотворное море с высоты огромной бетонной лестницы, широким ковром спускавшейся с крутого берега реки.
Где-то внизу, справа от лестницы, сразу за пирамидальными тополями и плакучими ивами, просматривалась небольшая, почти правильной круглой формы бухта. Окружённая  плотным кольцом деревьев лагуна в любую погоду дышала безветрием. Вот и сейчас её  недвижимая поверхность будто застыла, аккумулировав в себе немыслимое количества солнечных бликов, похожих на миллионы осколков разбившегося зеркала.
Татьяна невольно прищурилась, посмотрев в сторону бухты, машинально надела солнечные очки и быстро устремилась вниз по ступеням.
Новенький жёлто-красный катер с прозаическим названием «Крым» слегка покачивался на волнах. На переднем сиденье у штурвала разместился крепкий, высокого роста, молодой человек лет двадцати семи, Сергей Троицкий — хозяин катера. Сзади расположились Алексеевы – худощавый, абсолютно заросший, с огромной бородой Александр и его спутница жизни — слегка полнеющая особа небольшого роста — Людмила. Загрузившись на посудину «по полной схеме», все с нетерпением ждали запаздывавшую пассажирку.
Увидев Татьяну, прогулочным шагом направлявшуюся в их сторону, друзья хором завопили, сотрясая воздух первобытными возгласами и обозначая себя взмахами рук. Дербенёва ускорила шаг.
Синий коротенький сарафан на тоненьких бретелях с огромными жёлтыми цветами по всему полю выгодно подчёркивал стройную фигуру девушки. Оголённая спина  и довольно глубокое декольте придавали всему виду некоторую эротическую загадочность. Сразу бросавшаяся в глаза белизна тела, без малейших следов загара, выдавала в ней приезжую.
— Ну, ты и кулёма, — Алексеев протянул руку Дербенёвой, — давай скорее, прыгай!
— Вы уж извините, я пока дома всем объяснила, что и куда, вот и опоздала.
Татьяна бросила в катер небольшую сумку и легко шагнула на борт, удерживаемая сильными руками Алексеева.
— Серёга, трогай, — обратился к товарищу Александр, —  экипаж в сборе.
Взревев мотором, катер отчалил и направился из тесной бухты на широкий простор водохранилища, иначе называемого Кременчугским морем.
Устроившись поудобнее, Татьяна как бы невзначай  посмотрела на молодого человека, лихо, почти виртуозно управлявшего катером. Окружённая вниманием со всех сторон, она всё же заметила, что Сергей ни разу не взглянул в её сторону и, кажется, даже не поздоровался. Мускулистый торс и курчавые волосы сидевшего за штурвалом показались ей очень знакомыми, даже слишком…
 — О чём задумалась, девушка? — лукаво спросила,  сидевшая рядом Алексеева, перекрикивая шум мотора.
— Да так, ни о чём, — пространно ответила Татьяна, опустив руку за борт.
Ощущая в ладони приятный трепет волн, она продолжала думать о чём-то своём.
— Ой ли, ни о чём? — уловив странные нотки в голосе подруги, засомневалась Алексеева. — Выбрось всякую дрянь из головы. В отпуске надо думать только о хорошем. Отдыхай, пока отдыхается. И вообще, давай, рассказывай о себе…
Неугомонная Алексеева безостановочно продолжала что-то говорить то повышая, то понижая голос, в зависимости от натуги работающего мотора. Нравоучения сыпались из «рога изобилия» налево и направо, а советы были припасены на все случаи жизни, но, похоже, все её усилия были сейчас напрасны, и диалог она вела сама с собой.
Дербенёва, давно не слушавшая сидевшую рядом «трындычиху», вдруг вспомнила такой же летний день и такой же ласковый Днепр, в этой же компании, но только несколько лет назад…
— А как поживают Света и Мишка, - внезапно спросила она, — помнишь, мы выезжали с ними несколько раз на природу и на острова тоже, ещё до замужества?
Людмила удивлённо посмотрела на Татьяну.
— Сомовы, что ли?
— Не знаю, тогда они, по-моему, не были ещё женаты.
—  А теперь в законном браке, правда, пока без детей. Ещё гуляют, в отличие от нас, но осталось по-моему недолго... — Алексеева улыбнулась. – Они, между прочим, уже на острове, со вчерашнего вечера.
— Здорово. Но почему с вечера?
— С вечера, потому что в отпуске. Наловили рыбы, теперь, наверное, варят уху, готовят мангал для шашлыков к нашему прибытию. — Людмила многозначительно подняла глаза к небу и развела руками.
— А как же они добрались? — удивилась Дербенёва.
— Обыкновенно. Им продвинутые родственники на свадьбу катер подарили  — «Прогресс». Вот они и управляются. Правда, и нас не забывают, когда Серёжки нет под рукой.
                4
За грядой больших и малых островов, немного поодаль, показался крохотный песчаный островок, издали походивший на  атолл. Растительности на нём практически не было, только небольшие редкие кустарники вдоль всего побережья выстроились в неровную изгородь. Несколько плакучих ив приютились практически у воды, опустив свои длинные косы в речную прохладу. Две яркие палатки на острове свидетельствовали о том, что он обжит, занят и посторонним сюда вход воспрещён.
Катер резко изменил курс и направился к острову-атоллу. Встречный ветерок сорвал шапку  набежавшей волны и обдал всех пассажиров мелкими брызгами, вызвав целую бурю положительных эмоций.
Ещё через минуту, заглушив двигатель, судёнышко мягко уткнулось форштевнем в пологий берег, ошвартовавшись рядом с таким же алюминиевым собратом, уже «отдыхавшим» на привязи.
— Пристань наша «Юрюзань», хош не хош, а вылезай, — объявил Алексеев, выбрасывая сумки и  рюкзаки на горячий песок.
Прибывшие пассажиры живо выбрались на берег и устремились к палаткам, откуда тянуло сладковатым запахом шашлыков. Хозяин катера стал разматывать длинную цепь для швартовки своего плавсредства к ближайшему дереву.
— Привет, Робинзоны! — радостно закричала Дербенёва, издали заметив чету Сомовых.
— Привет латышам, — отреагировал глава молодого семейства, не отрываясь от нанизывания шампуров.
— Глядите — явление почти забытой Татьяны. Мне чудится или всё же в действительности к нам выплыла дочь самого Зевса — Наяда , ущипните меня, — поддержала задорный тон своего мужа Светлана. — Алексеевы, быстро признавайтесь: где вам удалось выловить эту обитательницу водной стихии?
— На наше счастье, её Одиссей отпустил, точнее, сам укатил в неизвестном направлении. Вот мы её и поймали, — ответила за всех Людмила.
Дербенёва улыбнулась. Пышногрудая Светлана, с еле заметными признаками беременности, бросилась ей навстречу. Девушки расцеловались, упали на песок и погрузились в беседу. Со стороны казалось, что подруги не виделись несколько часов, хотя на самом деле между встречами было целых четыре года.   
К весёлой компании подошёл Сергей.
— Ну что, пристегнул своего железного коня? — спросил  Сомов.
— Пристегнул. Рядом с твоим «пасётся» теперь. 
Александр и Сергей  взялись помогать Людмиле — единственной женщине, не занятой «деловыми» разговорами.
На стол, когда-то вкопанный в песок предусмотрительными первооткрывателями этого острова, посыпались всевозможные пожитки. Не обошлось и без горячительных напитков.
— Красота! Что ещё надо советскому человеку, чтобы достойно встретить отпуск? — перефразировав известное выражение из фильма «Белое солнце пустыни», — констатировал Сомов.
Окинув хозяйским взглядом, благолепие яств, Михаил пристроил на огромное блюдо с фруктами шампуры с готовым шашлыком.
— Это точно! – согласился с товарищем Алексеев. — Девочки и мальчики, всё готово! — выкрикнул Александр, — Люда, позови этих сорок к столу, пора начинать.
— Дербенёва, ты бы сарафан сняла, что ли? — направляясь к подругам, предложила Людмила.
— Я - то могу, только что будем с мужиками делать? У меня там только топлес.
— Нашла чем удивить. У нас, как я посмотрю, — Людмила опустила глаза на свой бюст, — не хуже вашего будет топлес, а у некоторых, — Алексеева бросила многозначительный взгляд в сторону Светланы, — даже поболее вырос.
— Надеюсь, конкурс на звание «Мисс острова» устраивать не станем? – поинтересовалась Татьяна.
— А почему бы и нет?  Мы во-о-он  там, за холмиком, всё время нагишом загораем. На людей, стало быть, похожи, не то, что некоторые бледные поганки, — с напускной бравадой высказалась Алексеева и повернулась к Дербенёвой.
— Вот и здрасте — дожили. Одна подруга сравнивает с нимфой, другая с бледной поганкой, — Татьяна обвела взглядом собеседниц.
— Кстати сказать, одно другому не мешает, — продолжала задорно Алексеева.
— В смысле? — удивилась Татьяна.
— Всё просто — под водой загар не пристаёт, как я понимаю, — нашлась с пояснением Светлана, стараясь разрядить обстановку.
— Ладно, ладно я не обиделась, — Татьяна встала и направилась к палатке. — И мужиков ваших смущать не стану, не волнуйтесь. Сейчас только переоденусь в купальник и буду загорать, как все. Может, и мне хотя бы немного загара достанется.
                5
Огромное вечернее солнце червонной пробы повисло над самой водой. В его слабеющем свете отчётливо просматривалось парение реки. Казалось, вода вот-вот закипит от соприкосновения с раскалённым  светилом.
Вся природа будто замерла в ожидании предстоящего таинства смены дня и ночи. Вечерняя заря стала заниматься над горизонтом. На небосводе показались первые, еле заметные звёзды.
Ещё немного, и горящий диск погрузится в Днепровскую нирвану, чтобы очиститься и завтра предстать в новом свете.
— Давайте, наконец, выпьем за встречу, — предложил Алексеев, поднимая гранёную стопку. — Сил нет, как выпить хочется. Солнце спать, а мы ещё не ели.
— Согласен, – поддержал Сергей. — Только непонятно, чего тебе хочется больше: выпить или поесть?
— Если вас это устроит, сэ-эр, то и женщину хочется тоже… За встречу!
— А кроме самогонки, что, ничего нет, чтобы градусов поменьше? — неожиданно поинтересовалась Дербенёва.
— Есть. Водка! — невозмутимо ответил Сомов.
—  Но я так не могу, — закачала головой удивлённая Татьяна.
— Начинается, – Алексеев откровенно возмутился. – Девушка, это вам не Прибалтика, у нас бальзамов нет. Пейте то, что предлагаем, пока наливаем.
Компания взорвалась смехом. Послышался звон соединённых бокалов, рюмочек и полустаканчиков. Застолье, посвящённое встрече друзей, торжественно началось.
— Между первой и второй перерывчик небольшой. Предлагаю наполнить кубки, — Алексеев настаивал выпить — «за присутствующих дам», но его оборвал Сергей.
— Предлагаю тост «за гостью»!
Женщины за столом разом переглянулись.
— Если третий тост будет «за остальных дам», то я согласна, — отозвалась Сомова.
— Одобрям! – утвердительно кивнул Алексеев.
— Между второй и третьей сосед повесился. Предлагаю освежить, – вновь заговорил Алексеев, окончательно взяв на себя роль тамады.
— Не гони лошадей, – остановил тамаду Сомов, — дай закусить.
— Закусывать будешь в ресторане, а здесь кушай на здоровье, угощайся, «чем бог послал». И как это не гнать лошадей, если за одну даму уже выпили, а остальные ей завидуют. Правильно я говорю? — Алексеев обратился к Дербенёвой.
— Правильно, — поддержала слегка захмелевшая Татьяна. — Я поднимаю бокал за вас, подруги. За ваше счастье, вашу любовь и красоту.
— Не-е-т! Хитрая какая, — не согласился опять Сомов. — У тебя сразу четыре тоста, вместо одного получилось. Так не пойдет. Предлагаю сначала просто за Люду и Свету выпить, а уж потом за всё остальное.
Мужская половина единогласно поддержала тостующего.
                6
Фуршет был ещё в разгаре, когда Дербенёва незаметно уединилась за  песчаным холмом. Горячительные напитки сделали своё дело. Голова немного кружилась, но веселья в душе почему-то не было. Подойдя к берегу, она забралась на причудливо изогнутое дерево, росшее из самой реки, и свесила ноги. Укрывшись от посторонних глаз, Татьяна тихонечко сидела в объятиях длинных ветвей, нежно ласкающих её тело.
Обнимая ствол и прижимаясь к дереву, как к любимому человеку, Дербенёва грустила. Она смотрела вдаль, на уходящее за горизонт солнце, и чего-то ждала. Странное чувство завладело Татьяной сегодня, как только она ступила на берег этого крохотного острова. Вдруг показалось, что всё по-прежнему — она незамужем и не было на самом деле тяжёлых, мучительных лет ожидания, невыносимых лет странной, одинокой семейной жизни. В какой-то момент Татьяна даже представила, что вот сейчас подойдёт он — тот самый единственный, долгожданный, и позовёт за собой на край света. А она, счастливая, прижмётся к нему, как сейчас прижимается к этому плакучему дереву, и утонет в бурном потоке огромной, неисчерпаемой любви…
Непроизвольно раскачивая ногами, Татьяна коснулась воды кончиками пальцев, ощутила тепло реки, нежность маленьких волн, дремлющих у берега.
«Надо бы обязательно искупаться перед сном», — отгоняя грусть, подумала Дербенёва, спускаясь вниз.
Вокруг ни души. Звенящая тишина постепенно заполняет всё пространство.  Даже чайки перестали кричать, устраиваясь на ночлег где-то невдалеке. Вечернюю зарю медленно замещают сумерки.
Из-за ближайших дюн послышалась протяжная украинская песня. Застолье продолжалось своим чередом.
Татьяна сняла купальник, повесила его на ветку ивы и шагнула в воду.
Пляжной полосы практически не было, в двух шагах от берега было уже глубоко. Окунувшись с головой в тёмную бездну моря, она ощутила леденящий страх и одновременно непередаваемую радость свободы. Выходить из воды совсем не хотелось. Первые звёзды, высыпавшие на небосвод, отражались в ночной воде, горизонт исчез, и казалось, море соединилось с небесами в единое космическое пространство. Купаясь в звёздном небе, Татьяна перевернулась на спину и отплыла подальше от берега. Серебряная луна высветила дорожку к острову, приглашая ночную купальщицу вернуться обратно.
«Как в сказке», – подумала Дербенёва  устремляясь назад. Чувство первозданного блаженства пришло на смену ощущению необъяснимого страха и теперь заполняло каждую клеточку её души и тела…
— Да ты действительно нимфа, – знакомый голос раздался из темноты.
— Кто здесь? — Татьяна, вглядываясь в темноту, старалась рассмотреть говорящего, но никого не видела.
— Дионис – спутник нимфы, — Сергей рассмеялся.
— Наглый бесстыдник, а не Дионис. Что ты здесь забыл?
— Тобой любуюсь.
— Отвернись. Дай мне выйти.
— И не подумаю.
Дербенёва вышла на отмель и повернулась спиной к берегу.
— Ты уже отвернулся? — спросила она.
Сергей подошёл к Татьяне сзади, укутал её махровой простынёй и в следующее мгновение, повернув к себе, обнял.
Её тело пахло речной свежестью, длинные мокрые волосы облепили плечи. В его глазах отражалась луна. «Нет!» — подумала Татьяна, стараясь освободиться от объятий.
— Не надо! – тихо прошептала она.
В ответ Сергей только сильнее прижал её к себе, не оставляя возможности даже пошевелиться.
Татьяна почувствовала трепет его горячего тела, жар дыхания. Губы Сергея коснулись её шеи, плеч, опустились ниже.    Земля стала уходить  куда-то из-под ног. Хотелось кричать, но под натиском мужской плоти слабеющие силы Дербенёвой оставили её.  Сплетённые тела пронзила  сладкая истома желания, их уста встретились и тут же сомкнулись в страстном поцелуе…
         
XVIII. ЛЕТАРГИЧЕСКИЙ СОН
                1
Говорят ружьё, висящее на сцене, должно обязательно выстрелить в ходе спектакля хотя бы один раз. Так случается и в жизни – если в природе существует какая-то вещь, значит это кому-нибудь надо.
Уходя в автономное плавание, каждый командир, начальник получают определённое задание по своему профилю. После возвращения наработанный материал оформляется специальным отчётом и сдаётся в вышестоящие инстанции для анализа научными институтами. На основании этого анализа руководство флота делает выводы о полноте и качестве выполнения поставленных на поход задач и ставит новые…
Командир, старший помощник, к примеру, изучают характер и способы действия сил вероятного противника, примеряют к ним разработанные заранее тактические приёмы, придумывают новые. Штурман проводит анализ точности плавания в различных районах Мирового океана и разных климатических зонах. Замполит отслеживает психологическую устойчивость подводников, моральный дух экипажа, способность каждого сознательно переносить тяготы похода. Встречаются, правда, отдельные уникумы среди последних, которые всерьёз изучают возможности партийно-политической работы по притуплению естественных потребностей человеческого организма, на всех этапах плавания, но это уже другая история.
А что же доктор?
Корабельный врач ждал и никак не мог дождаться, когда  же наконец, лодка придёт в иностранный порт и он сможет освободиться от круглосуточной заботы о пациенте со «съехавшей крышей». А Кувалдин в это время безмятежно спал. Все взятые на поход успокоительные и т.п. средства — на исходе, ещё неделя-другая и колоть мичмана будет нечем…
— И почему я не разведчик, почему выбрал докторскую стезю? — спрашивал себя Галльский. — Лежал бы круглыми сутками в каюте и спал бы, пока лодка в подводном положении, а всплыли — работнул пару часиков и опять на боковую. А если попасть служить на атомоход — там всё время под водой,  вот это «лафа», благодать, да и только, - сожалел об упущенных возможностях корабельный врач.
Чувства неудовлетворённости и досады наполняли его душу, обида за свою судьбу достигла апогея, и такая тоска взяла доктора, что он немедленно вспомнил о задании, полученном перед походом. Галльский открыл «Журнал боевой подготовки…» и нашёл соответствующий раздел.
— Господи! — с ужасом воскликнул он, прочитав тематику задания.
Оказалось, что согласно указаниям флагманского врача эскадры, ему предписывалось изучить тормозящее действие соответствующих препаратов на психику человека в экстремальных условиях пребывания.
«Как же я мог забыть? — сокрушался Галльский, — у меня ведь такой уникальный случай под носом, а я почти месяц неизвестно о чём думаю… Да-а-а, но где взять ещё одного или двоих для объективности наблюдения?» — Василий Геннадьевич задумался.
Мысли в диком танце закружились вокруг образовавшейся  проблемы, но какую из них выбрать прима-балериной, Галльский пока не знал. «Кого, спрашивается, можно «затормозить» хотя бы на недельку в условиях автономки? И самое главное — разрешит ли эксперимент командир?»
Перебрав по списку всех офицеров и мичманов, Галльский остановился на кандидатурах трёх человек, которых, по его мнению, можно было безболезненно — т.е. без ущерба для экипажа, но с пользой для науки «оторвать» от повседневной деятельности.
Возглавлял список замполит. По мнению врача, если командир разрешит, то над Василием Ивановичем можно поэкспериментировать почти две недели, как раз до захода в Тартус — и науке плюс, и экипажу удовольствие.
Вторым кандидатом на алтарь науки и будущих поколений можно предложить разведчика. Котов высказывал как-то мысль, что мечтал бы заснуть и проснуться уже через полгода…
Третьей подходящей жертвой доктору показался старшина команды снабжения — мичман Молчунов.
«Всё равно деликатесы и дефициты уже давно съедены, а сушки-баранки да консервы может выдавать даже матрос, —  рассуждал доктор, составляя список на утверждение командиру. — А как быть с письменным согласием? Здесь задачка, пожалуй, посложнее, — опять задумался Галльский, —  буду убеждать или действовать силой приказа, если командир на это пойдёт».
Окончательно уверовав в правильность выбранного пути, корабельный врач направился к Чуйкову.
—  Пока «Розмах» спит, после дозы снотворного,  можно и отлучиться, — решил Галльский, выходя из своей каюты.
Дверь в четырёхместку была открыта, на верхней полке, широко раскинув руки, безмятежно посапывал командир разведчиков…
«Начну, пожалуй, с предварительной беседы», — решил корабельный врач и вошёл в каюту офицеров.
— Валера, проснись — это я, док… — Галльский слегка пошевелил разведчика. В ответ только почмокивание. — Разведка, проснись, враги уже рядом, — почти в самое ухо проговорил доктор.
— Ты и есть самый первый враг, — встрепенулся Котов, и, не открывая глаз, спросил: — Чего надобно, старче?
Галльский обрадовался пробуждению товарища и начал:
— Как военно-морская разведка относится к научным экспериментам на благо Отечества?
— Что ещё за эксперименты? — удивился Валера.
— Секретные, и очень важные, — интригующе ответил доктор.
— Для кого важные? – переспросил опять разведчик.
— Всем без исключения. И очень престижные для науки. Я бы сказал — прорыв в области современных технологий изучения мозга.
Котов открыл глаза и внимательно посмотрел на корабельного эскулапа.
— А мозг здесь при чём?
— При том, что он как раз и является самым главным объектом изучения в этом эксперименте, —  видя растущую заинтересованность разведчика, не прекращал агитацию Галльский. — Между прочим, в эксперименте уже участвует замполит — по особой программе, в порядке очереди готовятся и другие товарищи… Но это, сам понимаешь, не для афиши.
— Постой, постой, а я тебе зачем?
— Как зачем? Ты же хотел уснуть летаргическим сном до конца автономки. Вот сейчас такая возможность появилась. Решайся. Между прочим, за участие в научных изысканиях премия полагается, может быть, даже государственная и правительственные награды, разные, вплоть до награждения золотой медалью Героя Социалистического Труда…
— А это не опасно, если такие награды выдают? Или вам, слугам Гиппократа, что «пожизненно», что «посмертно» всё одно? — Котов приподнялся на локтях.
— Какая там опасность? Я уколю тебе дозу специального препарата, и ты уснёшь до самой Лиепаи. Заляжешь в спячку неизвестным разведчиком, а проснёшься знаменитым героем. Препарат уже испытан на крысах и обезьянах, с его помощью планируют начать подготовку людей к полёту на Марс в недалёком будущем. Поэтому и награды такие высокие полагаются, — доктор вошёл в раж и боялся остановиться, чтобы не спугнуть будущего участника эксперимента.
Разведчик спустился с верхней полки, уселся к столу. Не чувствуя подвоха, серьёзно поинтересовался:
— А как же командир, моя работа, подчинённые?
— Не беспокойся, с командиром всё согласовано, — слукавил Василий, — он, между прочим, подписку давал о неразглашении научной тайны.
— Пожалуй, я соглашусь, - решился Котов, - а какие документы необходимо подписать? — уже готовый к эксперименту, переспросил разведчик, включая свет в каюте.
— Контракт и расписку я подготовлю…
 Корабельный врач мысленно представил себя лучшим специалистом в области психиатрии на эскадре подводных лодок или, может быть, даже на всём флоте, и всё благодаря успешно выполненному заданию своего флагманского врача.
 «Ой, что будет?» — промелькнуло в голове доктора .
                2
Галльский нашёл командира за чтением какой-то литературы. Дверной проём каюты занавешивала ширма, у входа работал «лопух». Чуйков внимательно изучал содержимое документов, иногда делая пометки в тетради. 
— Очевидно, тоже получил задание на поход?! — подумал корабельный врач и легонько постучал.
— Что-то хотел, док? — спросил командир, скорее почувствовав, чем услышав стоящего возле двери врача.
— Я, товарищ командир, с просьбой, но государственной важности, — осмелился доложить доктор.
— Что, с Кувалдиным плохо?
— Никак, нет. С Кувалдиным всё в порядке! Если так можно сказать о его состоянии. Я вот по какому вопросу…
И Галльский подробно изложил существо проблемы.
— Ну, ты завернул, Авиценна корабельного масштаба. Замполита я тебе, конечно, не дам, и не мечтай – слишком жирно для такого дела, да он и не согласится. Молчунов тебя самого в качестве эксперимента где-нибудь в провизионке закроет на полгода, и наблюдать примется – каким предметом ты через неделю консервные банки станешь открывать, от голода. А вот как тебе удалось уговорить Котова, ума не приложу.
— Это, товарищ командир, секрет, я даже вам поведать его не могу. Клятва Гиппократа не позволяет.
— Ври, да не завирайся, доктор, военные медики только присягу принимают, а клятву принять им погоны мешают. Ну да ладно, Котова можешь взять на благо науки, но только до острова Крит. — Чуйков строго посмотрел на своего подчинённого. — Всё остальное запишешь по результатам лечения Кувалдина. Понял?
— Так точно, понял! Но ведь до этого острова  осталась пара суток, а мне разведчика подготовить ещё надо… — доктор пытался отстоять хотя бы на йоту свою просьбу.
— Это твои проблемы. У меня не научная лаборатория, а боевой корабль. Если не хочешь, чтобы я вообще прекратил твои опыты над людьми, ступай и не мешай работать. И передай Ефимову, что на время отключки Котова он — старший разведчик на корабле. Всё. — Чуйков задёрнул ширму.
Не очень удовлетворённый решением командира, Галльский отправился в лазарет.
                3
— Валера, пора прикоснуться к святому таинству науки! — У самого изголовья дремлющего Котова стоял корабельный эскулап и пытался вновь разбудить «жертву» грядущего научного триумфа.
— Василий, я боюсь… — откровенно поведал о своих чувствах Котов.
— Чего ты трясёшься, как будто я тебе зуб предлагаю вырвать? — недоумевал Галльский. — Пойдём ко мне в каюту и поскорее начнём.
Разведчик нехотя спустился с любимого лежака и, как подопытный кролик, устремился за доктором.
— А когда я проснусь? — для уточнения спросил Котов.
Галльский не знал, как соврать, чтобы товарищ согласился.
— Когда ты хотел бы проснуться? — нашёлся доктор.
— Думаю, что дрыхнуть полгода будет многовато, нам осталось- то, наверное, пару месяцев болтаться, а потом домой… Уж больно не хочется сойти с лодки на носилках, как спящая красавица или как Кувалдин.
— Кувалдин сойдёт раньше и к нашему возвращению будет нормальным человеком. Может быть, — задумчиво произнёс врач.
— Вот именно, что может быть… Мне такого счастья не надо, увольте.
— Да не волнуйся ты. Кстати, в гальюн сходил?
— Так точно, мой повелитель, — пошутил Котов.
— Тогда  переодевайся  в разовое бельё и ложись во-о-он там — на вторую кушетку. А дозу я приготовлю такую, чтобы ты как раз на подходе к Лиепае проснулся и успел привести себя в порядок для прессы…
Пока разведчик переодевался, зашевелился Кувалдин  и стал что-то бормотать.
«Пора колоть и этого», — подумал Галльский и приготовил два шприца: один для Котова, другой для Кувалдина.
Аккуратно выложив их на салфетку, врач повернулся к пациентам.
— Ну что, готов? — обратился он к Котову.
— В целом, да! — уверенно ответил разведчик.
— Тогда начнём.
Галльский, не оборачиваясь, взял со стола шприц и только тогда заметил, что не знает, какой из них для кого.
— Стоп! — самому себе скомандовал доктор, — а где лежал этот, слева или справа?
По внешнему виду определить невозможно — цвет жидкости  одинаковый, запаха не имеют обе…
«Как быть, препараты ведь разные, да и дозы тоже? Страшного, конечно ничего нет, но последствия…» — Галльский не на шутку задумался.
— Василий, ты не уснул? — подал голос уже лежащий на кушетке Котов.
— Иду, иду, — отозвался врач, направляясь к своим пациентам.
Спустя несколько минут оба подводника мирно спали под неусыпным наблюдением подводного экспериментатора.
                4
Корабельные часы центрального поста показывали полночь, когда в отсек вошёл командир.
— Юрий Михайлович, пора двигаться на поверхность и на всех парах дуть, догоняя подвижную точку. — Акустик, как у нас горизонт?
— Горизонт в основном чист, товарищ командир, — доложил вахтенный акустик матрос Пупкявичус.
— Что значит «в основном»? — недовольным голосом переспросил Чуйков.
— В носовых секторах слева пять и справа пятнадцать градусов наблюдаю шумы винтов двух транспортов, пеленга на оба транспорта  меняются влево. У первого водоизмещение где-то тысяч пять, у второго все двадцать, не исключаю, что второй танкер идет в балласте.
— Почему ты так решил? Доложи подробнее.
— А потому, что «в грузу»  винты танкера заглублены и шум мягче, а сейчас он цокающий, как каблучки у девушки по асфальту, следовательно, винты шлёпают лопастями по поверхности.
— Молодец, Гедиминас, хорошо специальность освоил. Может, на мичмана останешься после срочной службы, а там и в училище направим?
— Спасибо, товарищ командир, подумаю, но, скорее всего, откажусь.
— Почему?
— Я привык к вольной жизни. У отца хутор. Земли почти гектар, хозяйство. Одних коров четыре, да коз пяток, лошадь с жеребёнком -  забот хватает. Ему одному будет тяжело, без помощника. Кроме меня, ведь мужиков больше нет, есть ещё три сестры, но они не в счёт. Старшая замужем — там своё добро и свои заботы, а младшие — ещё учатся…
— Но ведь там, на хуторе, ты ни мира не видишь за работой, ни цивилизации. Только и вкалываешь от зари до зари.
— А вы пиво домашнее пили когда-нибудь или мясо, рыбу коптили сами? Нет, не купленный  в магазине кусочек карбоната, чтобы съесть за один раз, а так чтобы полтуши разделать на колбасы, а вторую часть на копчёности разные. Да мало ли прекрасного в той, моей хуторской жизни. Здесь же, на лодке, даже небо, и то — в перископ…
— Ладно, ладно, убедил, — командир улыбнулся душевному ответу матроса, — слушай горизонт, будущий фермер,  сейчас всплывать будем, аккурат между транспортами, не промахнись с пеленгованием. — Боцман, давай на сорок…
Лодка послушно всплывала с небольшим  дифферентом на корму, когда акустик доложил об обнаружении ещё одной цели.
— Центральный, акустик справа шестьдесят градусов шум винтов цели номер три. По характеру шума — сухогруз водоизмещением семь-восемь тысяч тонн, пеленг меняется на нос. Предполагаю, мы находимся вблизи рекомендованного пути или маршрута, традиционно используемого судами при следовании между портами.
— Больше ничего не слышишь, Георгий Александрович? — спросил командир.
— В остальном, горизонт чист.
— Тогда, — Чуйков обернулся к старшему помощнику, — поехали на перископную глубину.
Нахлобучив поглубже шапку, командир перешёл в боевую рубку. Освоившись с красноватым полумраком помещения, спросил по «Каштану»: 
— Боцман, а твои «гирлянды» готовы?
— Готовы, сегодня мы будем «сухогрузом», ограниченным в возможности маневрировать.
— Лишь бы не ограниченным в возможности погружаться.
Присутствующие в центральном засмеялись.
Выполнив все необходимые мероприятия, лодка всплыла. Оказавшись на поверхности, командир приказал дать максимально возможный ход и начать заряд батареи.
— Штурман, скорость по лагу? — спросил Чуйков после продувания цистерн главного балласта.
— Почти двенадцать узлов, — ответил Апилогов.
— Почти не считается, точнее сколько?
— Одиннадцать с половиной узлов, товарищ командир. Работает правый дизель полный ход, левый мотор малый вперёд.
— Вот так и пойдём, штурман, - приказал Чуйков, а сколько часов отставания мы имеем?
— Минуту ждать…
Апилогов оперативно провёл необходимые расчёты и незамедлительно доложил: — Мостик, штурман, отставание составляет двадцать шесть часов из расчёта подводного хода, десять часов съели вчера — на всплытии и сегодня днём — под РДП.
—А в милях сколько получается? — вновь спросил командир.
— В милях совсем немного. Всего  семьдесят восемь.
— Давай, Олег Станиславович, следи,  чтобы скорость была не меньше одиннадцати узлов. Продолжаем погоню за подвижной точкой.
 Затесавшись в окружение судов, изменив свои ходовые огни на ложные, лодка под покровом ночи казалась абсолютно мирным транспортом. Темнота скрывала её очертания и, наоборот, выпячивала огни, с помощью которых можно создавать любые комбинации… Чуйков удачно занял позицию в караване. В пяти милях по корме танкера лодка чувствовала себя довольно комфортно. Следом за ней следовал транспорт, дистанция до которого составляла почти девять миль. В таком строю лодка продолжала переход до самого утра, пока не пришло время уходить под воду — с глаз долой.
Завтракал экипаж уже под водой.
                5
На средней палубе второго отсека, где располагалась кают-компания мичманов, разгорелся спор с виду имеющий несколько странный предмет: «сможет ли корабельный врач с первого раза удалить зуб без посторонней помощи?». Основная масса мичманов считала эту операцию смертельной для пациента и невозможной для доктора. Оставался нерешённым только один философский вопрос — к кому же всё-таки обращаться за неотложной стоматологической помощью в случае крайней необходимости?
Единственным человеком, для которого возникший вопрос не имел философского смысла, был мичман Радченко. Для него вопрос обращения к врачу носил абсолютно реальный и ощутимый характер - вот уже четверо суток мичман страдал от зубной боли. Всякий раз глядя в зеркало, он обнаруживал растущую опухоль щеки и говорил себе:  «Надо!». Но страх, довлеющий над сознанием, был сильнее, и мичман не мог переступить через него. Боль стала пульсирующей и нестерпимой. Даже спирт, используемый в качестве примочки, не приносил облегчения. Радченко не находил себе места.
«Пора сдаваться, пора», — подумал мичман и направился к корабельному врачу.
Подойдя к лазарету, Радченко остановился, ещё раз взвешивая свои возможности. Шансов на  излечение без зубодёрства не было, а надежда всё же теплилась. Однако тепло этой надежды угасало по мере приближения мичмана к врачу. Если рассуждать здраво, то, собственно, о каких возможностях может идти речь? Рентгеновского аппарата на лодке нет, бормашины нет, остаётся что?
— Василий Геннадьевич, посмотрите мой зуб, пожалуйста… — обречённо промямлил старшина команды разведки.
Галльский окинул взглядом отёкшее и сильно припухшее лицо мичмана.
— А чего тут смотреть — флюс как флюс. Здесь щипцами работать надо, пока заражение не пошло дальше.
Радченко замер, сердце опустилось ближе к палубе, в ожидании медицинского вердикта мир переместился в другое измерение. Доктор, не церемонясь, усадил мичмана на стул-вертушку, тут же повязал белый нагрудник и, надев резиновые перчатки, потянулся за новокаином.
— Давай, открывай хлебало, посмотрим, который драть надо.
Только руки врача прикоснулись к лицу Радченко, мичману захотелось умереть, причём сразу, чтобы не мучиться. Мурашки размером с бекасиновую дробь покрыли всё его тело, сознание помутилось и …
— Ты куда сползаешь? — спросил доктор заваливающегося на бок больного.
В ответ — ни звука.
— Да он без сознания! — догадался Галльский.
Нашатырным спиртом больного удалось вернуть в реальность. Теперь он сидел посредине каюты и держал в руках плевательницу. Врач суетился вокруг разведчика со шприцем в руках.
— Ну,  как? Язык чувствуешь или нет? — переспрашивал уже который раз Галльский.
— Пока шуфсфую… — привирал Радченко, еле ворочая языком, надеясь хотя бы немного оттянуть приближавшуюся развязку.
Высокого роста мичман, даже сидя, на полголовы был выше стоящего рядом корабельного врача. Галльский понятия не имел, как подступиться к больному, чтобы виртуозно и без хлопот удалить его зуб. Недолго думая, доктор достал из шкафа свой чемодан и встал на него.
— Вот так в самый раз! — обрадовался своему решению врач-гинеколог, засовывая  руку со щипцами в ротовую полость трясущегося от страха мичмана. — Начнём…
Да-да, не стоит удивляться — врач-гинеколог, именно такую специальность имел корабельный эскулап капитан медицинской службы Галльский.
Сорок минут пролетели как одна. Ни перестановка чемодана с места на место, ни попытки усадить больного Радченко на пол не принесли желаемого результата. Попытки использовать щипцы другого размера не поколебали стойкость  больного зуба даже на миллиметр. Нижняя восьмёрка слева гордо сияла чёрной дырой и изрыгала зловоние.
— А могет охтавим? — пробормотал Радченко.
— Ага, сейчас всё брошу и начну оставлять. Сначала тебя, потом службу, потом профессию. Ещё чего выдумал. Сказал вырву, значит вырву. Должен же я, хотя бы раз в жизни, самостоятельно удалить зуб, — разгорячённо ответил доктор и тут же замолчал, — нельзя давать волю своим эмоциям, — подумал он и возобновил старания.
Ещё тридцать минут на кресле пыток провёл больной мичман, а зуб всё стоял на своём месте и не собирался покидать вконец измученного хозяина. Чтобы облегчить участь потерпевшего, Галльский налил полстакана спирта, немного подумал и, долив ещё немного, предложил выпить обречённому мученику в качестве обезболивающего, для души.  Радченко согласился, залпом выпил всё содержимое и закрыл глаза. Теперь ему было абсолютно всё равно, кто и что с ним делает, лишь бы доктор чаще наливал «микстуру».
— Доктор, — дверь с грохотом отъехала в сторону, и в каюту врача вошёл старпом, больной открыл глаза, — ты сегодня решил поститься или просто обед игнорируешь?
— Да вот… — Галльский показал на оседлавшего чемодан Ефимова с открытым ртом.
Лицо мичмана, рукава и передняя часть халата врача были забрызганы кровью. Кроме животного страха, Юрий Михайлович ничего не смог прочесть в глазах захмелевшего Радченко.
— Ты что с ним делаешь? — удивлённо спросил Манишевич.
— Пытаюсь восьмёрку удалить, и не получается, полтора часа мучаюсь, и всё безрезультатно, — озабоченно ответил Галльский.
— А где это?
—Слева последний, — ответил доктор.
— Дай-ка щипцы сюда, — старпом подошёл к ошалевшему страдальцу.
— Открой рот, да пошире, — приказал Манишевич, наклоняясь над мичманом.
Могучий телом, выше Радченко, Манишевич напоминал сейчас бога Титана — сына Урана и Геи из греческой мифологии. Больной покорно не только открыл рот, но даже прогнулся назад и почти лёг на палубу. Старпом, не раздумывая, взял в руки огромные щипцы…
— Доктор, а ты обезболил? — в последнюю секунду поинтересовался Юрий Михайлович.
— Да, несколько раз, — равнодушно ответил врач.
— А-а-а-а-а, — закричал Радченко.
Но было поздно — старпом уже стоял рядом с эскулапом и рассматривал удалённый зуб.
— Слава Богу! — выдохнул Галльский.
— Удивительное дело. А где же здесь дырка? — недоумевая, спросил старший помощник, показывая врачу только что удалённый зуб.
Галльский взглянул на еле живого Радченко, заглянул ему в рот, потом посмотрел на Манишевича и обречённо констатировал:
— Юрий Михайлович, вы удалили верхнюю восьмёрку, а надо было нижнюю…
— Странно, — удивился старпом, — мне показалось, что ты о верхнем зубе говорил...
Вслед за врачом Манишевич также внимательно осмотрел ротовую полость больного и в мгновение ока вырвал ещё и нижний зуб.
— Доктор, теперь тот? — с нескрываемым волнением спросил старпом.
Галльский осмотрел очередной зуб, потом посмотрел на Радченко, по щекам которого ручьём текли слёзы, опять заглянул ему в рот и выдал заключение:
— Теперь, ТОТ!
Манишевич самодовольно вздохнул и с чувством выполненного долга вышел из каюты.
Весть о старпоме-зубодёре стала главной во всех разговорах на  подводной лодке. На средней палубе второго отсека особенно горячо обсуждалась лёгкая рука нового эскулапа. Радченко на все вопросы только хлопал глазами. Галльский в качестве компенсации за нанесённый здоровью мичмана  ущерб выдал потерпевшему флакон медицинского спирта объёмом пол-литра.  И теперь, после пережитого, мичман приходил в себя, его не отпускало ощущение эйфории. «А ведь жизнь, кажется, налаживается», — всякий раз думал он, прикладываясь к «микстуре».
                6
И всё было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство – дело в том, что спустя двое суток разведчик Котов не проснулся. Не проснулся он и через три дня, а ведь командир выделил Галльскому только сорок восемь часов на «медицинские эксперименты», и ни часу больше!?
В тишине лазарета по-прежнему отдыхали два пациента. И если Кувалдин, хотя и в заторможенном состоянии, но всё же приходил в сознание один-два раза в сутки, то Котов спал «летаргическим» сном четвёртый день подряд, чем вызывал удивление врача и гнев командира.
Кроме того, группу разведки посетил «стоматологический вирус». Не успел прийти в себя Радченков, как на приём к Галльскому заторопились сначала командир отделения разведки Сычёв, а вслед за ним, с небольшим перерывом, матрос Иванов — тоже разведчик.
— Доктор, что с Котовым? — раздражённо спросил Чуйков, выходя из кают-компании.
— Спит, товарищ командир, — потупив взгляд и переминаясь с ноги на ногу, ответил корабельный врач.
— Так буди. Да поскорее. Сегодня в ночь делаем последний надводный «пробег». Надеюсь, дотянем до Кипра, а там жди радио о времени захода и точке рандеву. Тут бы разведке и поработать, а ты их одного за другим выводишь из строя. — Чуйков бросил взгляд через плечо корабельного врача и добавил: — вот, смотрю,  до Сычёва очередь дошла.   
— Я постараюсь сделать всё возможное, — без всякой надежды пообещал доктор.
— Да уж постарайся, если не хочешь быть поделённым на немецкий крест…
Не дожидаясь какого-либо ответа, командир лодки вышел,  задраив за собой переборочную дверь.
На средней палубе, под трапом, притихли закадычные друзья - матросы Мирзоев и Морозов. Услышав голос командира и не желая попасть под горячую руку, они решили отсидеться, как серые мыши в норке. 
— Что значит дэлит на нэмецкий крест? — прошептал Мехти.
— На четыре части значит, а если бы командир сказал на немецко-фашистский крест, значит делил бы буквой «Г», т.е. ещё сложнее. Понял?
— Тэпер понял - дохтору савсем плоха будет! – резюмировал Мирзоев.
                7
Галльский закрыл дверь и повернулся к Сычёву, застывшему с открытым зевом.
— Ну, что мне с вами делать прикажете? Нет у меня стоматологического кабинета, НЕ-Е-ЕТУ!
— Может, я потерплю ещё пару дней до захода в Тартус, а там и стоматолог найдётся? — Сычёв даже приподнялся, чтобы уйти.
— Сидеть! – приказал доктор, — какой потерплю, у тебя там один пенёк остался и нерв наружу. Вся ткань вокруг поражена, ты мне предлагаешь гангрены дождаться. Какого рожна терпел, раньше не приходил?
— Думал, пройдёт, переболит, у меня там пломба была, вот зуб и раскрошился.
— А теперь я тебя крушить буду своими руками и до посинения…
От услышанного Сычёву стало нехорошо. Галльский достал коробку с обезболивающими средствами, вызвал в помощники Быстроходова — химика-санитара-инструктора.
Когда в каюту вошёл мичман, Сычёв заёрзал на вертушке.
— А может, не надо? — умоляюще выдавил из себя молодой разведчик.
— Надо, Федя, надо!  Тебя же Фёдором зовут, кажется, — заговаривал зубы больному Галльский, готовя инструмент.
— Андреем!
— Вот я и говорю, Андрей, терпи, казак, атаманом будешь.
— Что мне делать? – спросил прибывший мичман.
 — Николай Петрович, бери зубило, будешь держать, а я долбить начну. Только переоденься и перчатки надень.
Когда в рот Сычёву вставили длиннющее зубило и доктор первый раз ударил по нему молотком, старшина понял, почему мичман Ефимов  свою жизнь теперь делит на две части: до и после обращения к корабельному врачу.
После проведённой операции  Сычёв неподвижно лежал на диванчике мичманской палубы, глаза его были закрыты, в ушах звенело, мозг удерживал только одну мысль — «наконец всё кончено», в висках с шумом пульсировала кровь. Голова раскалывалась на мелкие части, подобно хрустальной вазе, брошенной на мраморный пол. Язык постоянно лез на место удалённого зуба, где зияла огромная воронка.
Подводники, свободные от вахты, снова обступили очередного страдальца.
— Покажи, что там у тебя, — попросил Морозов, склоняясь над товарищем.
Сычёв открыл рот. Все ахнули.
— Вот это дыромаха, как от разрывной пули, — констатировал электрик.
— А ты откуда знаешь, какая рана от разрывной пули? — удивился Быстроходов, выполнявший по совместительству роль послеоперационной сиделки.
— Да я-то не знаю, а вот дед рассказывал, он в партизанах воевал.
Немного посочувствовав Сычёву, все разошлись по своим местам.   
Прошли ещё сутки. Котов продолжал спать мертвецким сном.
На приём к Галльскому обратился очередной (и последний) разведчик подводной лодки. После осмотра матроса Иванова доктор вынес ставшее привычным для экипажа заключение:
— Зуб лечению не подлежит. Удалять!
Для Иванова сказанное обрело смысл, знакомый по старому мультфильму: «Казнить, нельзя помиловать».
— А что делать? Надо — значит надо! Удаляйте, — флегматично согласился матрос.
Врач удивлённо взглянул на Иванова, — как будто с Луны упал, и ничего не знает, — машинально подумал Галльский, продолжая готовить инструменты.
По внешним признакам операция предстояла несложная. Подготовив всё необходимое и обезболив, Галльский взялся за щипцы. Но не тут-то было, зуб вышел наполовину и встал. Никакие приспособления, ухищрения и предпринимаемые очередные попытки результатов не дали. Даже приглашённый на помощь «народный целитель врач-зубодёр от бога» — Манишевич не смог помочь.
Иванов сидел в лазарете с открытым ртом. Недовырванный зуб «гордо» возвышался над остальными и не позволял матросу не то что  говорить, а даже свести челюсти вместе. Доктор от своего бессилия пребывал в расстроенных чувствах и не знал, что делать дальше.
— Придётся потерпеть пару дней без еды. Будешь приходить ко мне на приём каждые четыре часа. А на рот я тебе повязку одену, чтобы ты никого не смущал. Пока всё.
Глаза Иванова округлились. Мычащий звук вырвался из груди. И всего.  С открытым ртом всё равно больше не скажешь…
                8
— Ну и где этот хренов эскулап? — нервничал на мостике командир, дожидаясь прибытия вызванного наверх врача.
— По вашему приказанию прибыл! — доложил командиру Галльский и затих, чувствуя дыхание бури.
— Поднимайся сюда. Полюбуйся, где мы находимся: вот берег Турецкий, вот Латакия видна, вот куча врагов всяких ползает вокруг нас, а где, я тебя спрашиваю, наши разведчики? Отвечаю: вся группа разведки «уничтожена» замаскированным под советского врача противником, тобой значит!
Корабельный врач безмолвствовал, да и что он мог ответить в своё оправдание? Из всей группы разведки на боевом круглосуточном посту был только старшина команды — мичман Радченко, вернувшийся в строй после хирургического триумфа Галльского-Манишевича.
— Сегодня зайдём в порт, что будем делать с Котовым? Предлагай, экспериментатор.
— Предлагаю показать его начальнику группы медицинского обеспечения. У него есть специалисты разного профиля.
— Ну, хорошо, а если врачи скажут, что разведчика надо снять с борта. Тогда что?
— Не скажут, товарищ командир. Котов всё равно вот-вот проснётся, препарат, который я ему ввёл, несильный.
— Да уж вижу, какой несильный. Так можно и до Лиепаи проспать, — командир осёкся, краем глаза он увидел, как по трапу поднимается командир группы разведки — капитан-лейтенант Котов.
Появление разведчика, облачённого в чёрную тужурку, галстук и кремовую рубашку, вызвало нескрываемое удивление командира и всех наблюдавших за происходящим. Со стороны, невзирая на жару, разведчик казался замёрзшим и выглядел, по меньшей мере, странно среди своих товарищей, одетых в тропическую форму.
— Прошу разрешения подняться на мостик, капитан-лейтенант Котов, — чётко обратился офицер.
Командир, доктор, старпом переглянулись.
— Добро, поднимайся, Валерий Николаевич, — разрешил Чуйков.
— Товарищ командир, докладываю: задачу, поставленную правительством Советского Союза, выполнил. Здоров, самочувствие нормальное, готов к новым испытаниям, даже к полёту на Марс…
— Спасибо. Доклад принял, только на Марс, думаю, мы не полетим, горючки не хватит, а вот за готовность к испытаниям спасибо, — командир исподлобья  посмотрел на Галльского.
— Разрешите курить? — осматриваясь по сторонам и не узнавая открывшийся пейзаж, спросил разведчик. — До Лиепаи далеко ещё, скоро подойдём?
— Кури, пожалуйста, кури… А до Лиепаи… — Чуйков не знал, как ответить на вопрос, — доктор, объясни Валерию Николаевичу ситуацию. 
— Видишь ли, Валера, эксперимент прошёл слегка неудачно, — начал объяснение Галльский.
— То есть?
— Просто ты спал не пару месяцев, а всего несколько дней… — доктор замолчал.
Котов выронил сигарету. Такого удара в спину он не ожидал. Все надежды на звёздное будущее, на триумф рухнули. А как хорошо всё начиналось. В течение месяца после этого никто и нигде не видел вместе доктора и разведчика, «неудачные изыскания» надолго разрушили их личные отношения.
Не вышло научной сенсации и в области медицины. Галльский окончательно понял, что из него не получится ни врач-психиатр, ни врач-стоматолог.
Больше всех повезло в этот день Иванову. На рейде порта Тартус всех ожидал сюрприз — огромных размеров лайнер белого цвета с красной полосой и такими же крестами по бортам занял своё место в якорной стоянке. Госпитальное судно военно-морского флота «Енисей» готовилось к приёму подводников, проверке состояния их здоровья. Возле его борта застыли, покачиваясь на волнах, несколько катеров, предназначенных для доставки экипажа на судно. 
Первым вылеченным стал как раз Иванов, больной  зуб ему запломбировали и вставили на место.  Матрос долго не мог поверить, что он снова может принимать пищу через рот, а не через шприц. Мичмана Кувалдина сняли с лодки и госпитализировали. Остальных просто проверили в объёме медкомиссии.
Всю ночь лодку готовили к заходу в иностранный порт, а членов экипажа проверяли несколько сотен специалистов-медиков.
               
XIX. ХМУРОЕ УТРО
                1
Ровно насколько ушедшая ночь была ласковой, безмятежной и прекрасной — настолько утро, наступившее так внезапно, оказалось, хмурым, унылым и даже гнетущим. После предложения, сделанного Сергеем,  Татьяна сначала взлетела на седьмое небо, но потом, довольно быстро, вернулась на грешную землю и теперь была сама не своя: она не могла принять никакого определённого решения. Ненавидя себя за это так, как возможно ненавидеть только самого заклятого врага, Дербенёва зарылась с головой под одеяло и тихо страдала.
«Господи, до чего же я несчастна. Ну, за что мне всё это? Ведь не пришло ещё время собирать камни, почему же все эти испытания свалились именно на мою голову? Почему одним достаются и любовь, и муж, и семья, и всё это вместе, а другим — муж отдельно, любовь — отдельно, а семья — только на бумаге…».
Возле палатки, в которой отдыхали Алексеевы и Дербенёва, раздался мелодичный звон бокалов. Сергей, откуда-то раздобывший бутылку шампанского, опустился на колени у входа и, расставив бокалы прямо на песке, негромко заговорил:
— Господа хорошие, пора вставать. Петухи давно кур топчут, а вы всё бока отлёживаете.
Край полога отодвинулся. Из палатки показалось слегка помятое лицо невыспавшегося Алексеева.
— Ты знаешь, дружище, нам отсюда не видно кто, кого  и где топчет, а вот звон слышно. Так что лучше наливай свой божественный «Брют»! Где ты его только с утра достал?
— Постарался и достал. Места надо грибные знать!
— Ты ещё скажи: «Кто рано встаёт — тому Бог даёт!»
— Вот-вот, так и есть. С утра встал, катерок к берегу направил и нашёл что искал…
— Лучше бы ты себе жену нашёл, да по ночам меньше с замужними девками купался, — только что проснувшаяся Алексеева была явно недовольна визитом незваного гостя.
— А я, может, уже и нашёл,  — ничуть не смутился Сергей.
— Так это, стало быть, по этому поводу шампанское с утра подают? То-то, я смотрю, «невеста» вся в соплях под одеялом рыдает с четырёх утра.
Людмила направилась к берегу, чтобы умыться, Алексеев, прихватив полотенце, устремился следом.
— А как же шампанское? — удивился Сергей вслед уходящему товарищу.
— Шампанское — то есть, да, вижу, не про нашу честь! — внезапно охладев и к разговору, и к вину, ответил Александр, догоняя супругу.
— Хорошенькое начало дня, — вслух проговорил Сергей, не зная, что делать дальше. — Вот так без вины виноватым сделают, и пойди потом докажи, что ты не леший…
— Ты как Сатир, а точнее, Змий-искуситель: появляешься всегда внезапно, и самое страшное то, что отвязаться невозможно, — голос Татьяны звучал тихо, но металл в нём чувствовался отчётливо.
Дербенёва не решилась выйти на встречу с Сергеем или не захотела. Сейчас она и сама толком не смогла бы объяснить свои поступки. Сергей это почувствовал и, приподняв полог, просунул голову в палатку. Пытаясь разглядеть в полумраке Татьяну, он прищурил глаза и даже попробовал нащупать её рукой.
Сбившаяся в клочок чёлка на лбу  Сергея, почти пластунская поза «на четвереньках» делали весь его облик смешным, а лицо – глуповатым. Наблюдая за всем, что сейчас происходило, как бы со стороны, Дербенёва очень ясно ощутила всю нелепость создавшейся ситуации. «Как будто и не было вовсе загадочного принца под звёздным небом», — подумала Татьяна, отодвигаясь дальше от входа, а вслух произнесла:
— Уйди ко всем чертям, видеть тебя не могу!
— Девушка, вы, наверное, обиделись за вчерашнее? — не замечая удручённый тон Дербенёвой, продолжал поиски Сергей.
Татьяна не ответила.
— Ну, простите меня великодушно, Наяда, я ведь по любви, на самом деле, а не ради баловства…
— Какая там любовь? Грязь сплошная. Сама себя ненавижу. Уйди, я сказала. Оставьте меня все!
Не найдя понимания и взаимности, Сергей вынужден был ретироваться. Выбравшись из палатки, он направился к сиротливо качающемуся на волнах катеру. А лёгкие порывы ветра доносили откуда-то с проходившего мимо теплохода незамысловатую мелодию знакомой песни:   
                «Время пройдёт, и ты забудешь
                Всё, что было с тобой у нас,
                Нет, я не жду, но знай,
                Что я любила в последний раз…»
               
XX.  ЛОЦМАН
                1
Утренняя дымка скрывала даль, однако горы — немые свидетели расцвета и падения Великого Рима, Византийской и Османской империй — были видны отчётливо. Первые лучи солнца бликами легли на ещё спящие волны Средиземного моря, осветили подножие горного массива, раскрасили многоцветием портовые сооружения.
Порт, разделённый на две неравные части, казалось,  находился совсем рядом, просто рукой подать, но на самом деле от места якорной стоянки до него было почти четыре мили. Слева от входных ворот выстроились приземистые постройки военной гавани, на акватории которой отдыхали небольшие катера и корабли военно-морских сил Сирии. Остальную часть порта занимали терминалы разного назначения, эта часть значительно превосходила военную гавань по размерам. Буквально с краю, сразу за волнорезами аванпорта, приютился советский военно-морской дивизион. Плавмастерская и несколько судов обеспечения постоянно базировались в иностранном порту. Кроме того, сирийская сторона разрешала одновременно находиться в порту не более одной подводной лодки СССР и на внешнем рейде не более одного боевого корабля.
На мостике «Б-224» по учебной тревоге разместился практически весь состав ГКП, кроме командира. Чуйков из рубки связи запрашивал разрешение на вход в порт Тартус. 
Дербенёв вооружил заранее приготовленный  выносной рабочий стол, развернул  планшет и занялся пеленгованием, помечая особым росчерком свои и пожирнее, чтобы было видно сразу, командирские ориентиры.
— Юрий Михайлович, — по «каштану» раздался голос командира, — снимайся с якоря, нам «добро» на вход.
Швартовные команды засуетились на носовой надстройке. Боцман Осипов собственноручно проверил работу шпилей, готовясь к постановке на швартовы в порту, и поднялся на свое штатное место. Когда поднялся командир, на мостике царило  заметное возбуждёние.
— Ну, что тут получается у вас? — весело спросил старшего помощника Чуйков.
— Пока всё по плану, если власти дают «добро».
— Вот и прекрасно, — командир посмотрел на часы, потом на Дербенёва.
— Давай, штурман, выводи на приёмный буй. У входных молов нас будет ждать лоцманский катер.
Лодка, истосковавшаяся по берегу, как зрелая баба по мужику, резво устремилась в порт. Навстречу ей из входных ворот вынырнул серенький катерок, еле различимый за волнами. Выскочив на внешний рейд, катер  будто испугался громады подводного ракетоносца и замер в ожидании встречи.
— Лоцман, - констатировал старпом, — ждёт нас.
Поравнявшись с катером, лодка отработала моторами назад и замерла на месте, словно пришпиленная накрепко к грунту. Представителям сирийских ВМС манёвр явно понравился. Лоцман, переводчик и офицер связи поднялись на борт «Б-224».  Катерок отчалил и занял место впереди по курсу, исполняя роль лидера. Процессия, издали напоминавшая Слона и Моську, устремилась в порт, продолжая своё движение по плану лоцманской проводки.
Пристально рассматривая незнакомые ориентиры и замечая их особенности, Дербенёв обратил внимание на удивительно знакомые черты лица стоящего рядом лоцмана.
Сириец был маленького, если не сказать очень маленького, роста. Роскошная чёрная борода и наголо бритая голова выделяли в нём скорее моджахеда из террористической организации «Братья мусульмане», чем кадрового офицера. Абсолютно игнорируя планшет и карту, приготовленные на мостике, лоцман отдавал команды через переводчика, полагаясь только на  свои, ему одному известные ориентиры. По характеру общения было видно, что он занимает более высокое, привилегированное положение, чем остальные офицеры, прибывшие на борт. Легко справляясь со своей работой, лоцман оставался немногословным. Повелевая манёврами подводного крейсера с помощью коротких фраз, он только иногда поглядывал на командира, изучая его реакцию.
«Яшар, — догадка осенила штурмана, — товарищ по училищу, мы вместе ещё боксом занимались. Постой, постой: фамилия лоцмана должна быть Хасанов, он — азербайджанец, младше меня по выпуску года на три, сейчас, по всей видимости, должен служить где-то на Каспийской флотилии. Но почему здесь, в арабской форме? Пе-ре-мет-нулся? — лёгкий холодок пробежал по спине Дербенёва. — Нет, не  может  быть, ерунда, какая-то!»
Штурман внимательнее присмотрелся к рукам лоцмана. Костяшки указательного и среднего пальцев обеих рук сирийца заметно выделялись от остальных б;льшими размерами.
«Следовательно, этот человек занимается боксом или восточными единоборствами», — допускал в своих размышлениях Дербенёв. Он не верил своим глазам — рядом стоял человек, как две капли воды похожий на его товарища по училищу. «Нет, что-то не стыкуется! Не может быть того, чего быть не может никогда! Очевидно, простое сходство и не более того». Штурман отогнал от себя мешающие работать мысли и вновь сосредоточился на пеленговании ориентиров. Уточнив данные радиометристов, нанёс дистанции на планшет, полученный результат его удовлетворил: лодка лежала строго на фарватере. Собираясь бросить карандаш на стол, он вдруг ясно представил, как проверить свои сомнения в отношении лоцмана.  Простая и незамысловатая идея, казалось, лежала под рукой.
Увидев, как лоцман склонился над картой, Дербенёв карандашом вывел перед взором сирийца только Яшару и ему, Дербенёву, известное имя тренера по боксу: «Яков Погосович». Лоцман улыбнулся, но сделал вид, что не заметил надпись на карте. Продолжая общаться через переводчика, он обратил  внимание командира и штурмана на особенности рейдового плавания.
Чуйков, поглядывая в разные стороны, сверху наблюдал за действиями своего ГКП. Заметив некоторое замешательство штурмана,  приказал быть внимательнее  и не забывать о сильном боковом течении. 
В какой-то момент, когда все отвернулись, разглядывая проходящий рядом советский сухогруз, Дербенёв, как бы невзначай, сильно поддал коленом под зад лоцману. Их взгляды ненадолго встретились, но, не вымолвив и слова, оба, как ни в чём не бывало, продолжили свою работу.
Казалось, никто ничего не видел, и только Чуйков, случайно заметивший неадекватное поведение штурмана, обомлел и не мог понять: показалось ему или наяву он стал свидетелем непристойного поведения своего подчинённого?
Лоцман, по-прежнему оставаясь немногословным, взялся сличать данные навигационного планшета и визуальные ориентиры. Повернувшись к карте, он  карандашом подчёркивал наиболее приметные из них. Обнаружив надпись, сделанную Дербенёвым, аккуратно приписал рядом по-русски: «…ушёл с тренерской работы, болеет».
Обрадовавшись развеянным сомнениям, штурман стёр ластиком всю надпись целиком и, не подавая вида, вернулся к пеленгатору.
Лодка успешно миновала входные молы и, войдя в аванпорт, начала ворочать влево, ориентируясь на корабли черноморского дивизиона, выстроившиеся у причала. А ещё через пятнадцать минут замерла, ошвартованная правым бортом к плавмастерской,  носом на выход, как того требует хорошая морская практика.
С этого момента начинался межпоходовый ремонт  совмещаемый в таких случаях с долгожданным и неповторимым отдыхом всего экипажа. 
                2
Вечером того же дня у борта плавмастерской остановился РАФик с тонированными стёклами и дополнительными шторами на окнах. Офицер связи сирийских ВМС поднялся на борт корабля и проследовал к командиру. После непродолжительной беседы с командиром подводной лодки офицер удалился в микроавтобус, а Чуйков вызвал к себе Дербенёва.
— Товарищ командир, прибыл по вашему приказанию, — доложил не заставивший себя ждать штурман.
— Вот и хорошо, что ты на месте. Присаживайся.
— А куда же я с подводной лодки денусь?! — отшутился Дербенёв.
— С лодки, может и не денешься никуда, а вот с плавмастерской на склад или по другим делам сойти можешь, да дело, собственно, не в этом.
— Жду ваших распоряжений, — Дербенёв открыл записную книжку.
— Записывать пока ничего не надо, но запомнить и ввести за правило для штурманов на весь период стоянки следует. Первое: с завтрашнего дня сирийская сторона разрешила нам выход в город на экскурсии и прочее, будем сходить пятёрками, по одной от каждой категории военнослужащих. Второе: один из штурманов должен постоянно находиться на лодке или на плавмастерской, одновременный сход штурманов на берег запрещаю. При проведении регламентных работ навигационного комплекса один из компасов должен быть в постоянной работе. По имеющейся достоверной информации в ближайшее время на наш счёт у главкомата в Москве могут появиться неожиданные планы. Пока всё, ты свободен.
Дербенёв встал, попрощался и собрался уходить.
— Да, чуть не забыл. Там внизу, в РАФике, тебя ждёт лоцман, хочет пообщаться. Константин Юрьевич, — Чуйков повернулся к представителю особого отдела, — даёт добро.
— Я, с вашего позволения, откланяюсь и проведу штурмана к сирийцам, — вставая с дивана, предложил оперуполномоченный. — Пойдем, Александр Николаевич, я с тобой прогуляюсь.
Офицеры вышли из каюты и направились по коридору к трапу.
— Моя фамилия Уваров, как зовут, ты слышал, — без всяких церемоний начал офицер КГБ. — Конторе известно, что вы  давнишние знакомые с Хасановым, — неожиданно для Дербенёва  констатировал представитель особого отдела. — Да, ты не ошибся, Александр Николаевич, это действительно Яшар, но афишировать это, или, ещё хуже, с кем-то делиться этой новостью, не следует! В общем, эта история вас, подводников, не должна касаться, во всяком случае, пока.
— Всё понял, Константин Юрьевич, я, собственно, ни с кем и не собирался делиться, хотя бы потому, что на самом деле сомневался в своих догадках.
Офицеры ступили на шаткий и высокий трап, отдав честь флагу, подошли к микроавтобусу. Дверь открылась. Из тёмного  чрева РАФика дохнуло свежестью и лёгкой прохладой.
— Ты смотри — наш РАФ, но, похоже, с японским кондиционером, — восхищённо произнёс Дербенёв, поднимаясь в микроавтобус. — Могут же делать, когда захотят.    
Дверь автоматически закрылась, и микроавтобус плавно отъехал от корабля, направляясь на выезд из порта.
— Ну, здравствуй, брат! — произнёс Яшар из сумрака салона.
Оказавшись в полумраке после ослепительного солнечного света,  Дербенёв не сразу разглядел присутствующих в автобусе и скорее по инерции ответил:
— Здорово живём, только непонятно, куда едем…
Немного привыкнув к темноте, штурман разглядел всех пассажиров. Хасанов сидел за столиком напротив, рядом — оперуполномоченный, слева и чуть поодаль на отдельном сиденье разместился офицер связи  сирийских ВМС.
— Поедем, прокатимся по городу, я сделаю тебе ознакомительную экскурсию, — ответил на вопрос Дербенёва Яшар.
— Спасибо! Великодушно очень с твоей стороны, но я никого не предупредил и даже у командира не отпросился, — возмутился штурман.
— Не волнуйся, за тебя это уже сделал Костя. Да и экскурсия будет только ознакомительная — на часок.
Автобус стремительно выехал за ворота и, не сворачивая с центральной улицы, довольно круто поднимавшейся в гору, устремился  в сторону городских кварталов.
Портовый микрорайон состоял в основном из небольших приземистых глинобитных домиков и двух-трёхэтажных квадратных домов, построенных из местного ракушечника и гранита.
— Вот слева — самая главная достопримечательность портовой торговли — магазин Миши-коммуниста, — Яшар приоткрыл штору, и Дербенёв смог увидеть через полупрозрачное окно РАФика небольшой магазин с неимоверным количеством разнокалиберных вывесок. Центральное место занимал плакат, на белом полотне которого огромными чёрными буквами было начертано по-русски: «МИША». Здесь всегда можно приобрести промышленные товары, в основном одежду, неплохого качества, надо сказать, и по сходной цене. Хозяин магазина — азербайджанец-эмигрант из СССР во втором поколении. Всем покупателям из Союза представляется коммунистом. Что касается  остального перечня товаров, то на этот счёт в городе проблем нет. Кроме массы мелких лавок, практически всё  можно приобрести в центральном универсаме, и, что самое главное, за полцены. Но  всегда обращай внимание на состояние этого товара, т.к. в универсаме торгуют в основном неликвидом, товаром с просроченным сроком годности или залежалым и неходовым у местных аборигенов.
— А если возникнет необходимость приобрести продукты,  куда лучше обратиться? — поинтересовался Дербенёв.
— В этом случае лучше обратиться к своему старшине команды снабжения, этот, по крайней мере, не обманет с качеством. Что же касается алкоголя и прохладительных напитков, то существуют опять два варианта. Следуя первому варианту, знакомимся с очередным эмигрантом из России. Его дед покинул Родину сразу после отречения Николая II от престола. Как раз в канун февральской революции семнадцатого года. Зовут владельца магазина Викт;р, и магазин называется так же. Для русских в этом магазине баснословные скидки. Вариант второй — всё тот же городской универсам, правда, там уже без скидок и обязательно следует проверять срок годности. Прохладительные напитки покупай только в банках или закрытых бутылках, если не хочешь подхватить медвежью болезнь или чего поэкзотичнее. Немаловажная особенность местного товарооборота, требующая особого внимания, заключается в том, что все лавочники просто мечтают с тобой поторговаться. Если же ты им в этом удовольствии откажешь, могут счесть за серьёзную обиду, вплоть до рукоприкладства.
Пока шла беседа, РАФик выскочил на центральную улицу  и сразу же утонул в огромном потоке авто-, мото- и велоповозок, других уму непостижимых средств передвижения, движущихся в разных направлениях на двух, трёх и четырёх колёсах и даже скачущих на копытах. Поток гудел, шумел, визжал и жил по каким-то своим,  не известным цивилизованному человеку законам. Отовсюду доносились крики водителей, наездников, пешеходов. Регулировщики уличного движения и светофоры отсутствовали начисто.
Захваченный этим потоком, РАФ снизил скорость, проехал пару кварталов, свернул куда-то вправо, на ближайшую улицу и остановился у красивого беломраморного здания с витыми колоннами. Сирийский офицер вышел и скрылся в здании.
— Пошёл криминальную обстановку выяснить для нас в плане посещения города. Здесь у них местная администрация, департамент полиции и прочее, — прокомментировал Уваров, также выходя из автобуса, — пойду и я прогуляюсь до ближайшего магазинчика, куплю сигарет. Вам никому не надо?
— Если не накладно, то возьми одну пачку мне, — попросил Дербенёв, — свои, второпях, я кажется, забыл.
— Ладно, возьму.
Оставшись вдвоём, друзья разговорились.       
— Что за маскарад,  Яшар, почему в сирийской форме?
— К твоему сведению, в такой форме здесь ходят все наши военные инструкторы, — Хасанов улыбнулся, — а что касается маскарада,  на лоцманском катере, так уж извини — неувязочка вышла. Просто наши ребята из контрразведки предложили работнуть немного в помощь сирийским товарищам, я согласился. А перед  выходом в море на катере для вашего обеспечения не успел переодеться.
— Ничегошеньки не понимаю, — Дербенёв недоумевающе смотрел на товарища.
— Да тебе это и не надо. Много будешь знать — скоро состаришься. Так, кажется, гласит русская пословица?
— Брось загадки загадывать, Яшка, друг называется.  Не хочешь правду говорить, так и скажи.
— Это, Саня, здесь ни при чём. Просто оттуда из Союза многих вещей, происходящих здесь, да и не только здесь, а вообще по всему миру, сразу не увидеть… Ты, например, что-нибудь о террористической организации «Братья мусульмане» слышал?
— Почти ничего.
— Так вот, эти «братья» совсем недавно взорвали в Тартусе военно-морскую школу. Погибли сотни офицеров. Президент Сирии объявил террористов вне закона и отдал распоряжение при поимке расстреливать на месте, если не удаётся захватить живыми.
— А ты здесь при чём? — удивлённо переспросил Дербенёв.
— Я, собственно, действительно ни при чём. Но так уж вышло… Многого рассказать тебе не могу, скажу только одно: служу я здесь дивизионным штурманом. А в прошлом году, как только прибыл сюда к новому месту службы, чуть было по-дурости не отправился на тот свет.
— Как это?
— А вот так. Ты мою бороду видишь?
— Вижу.
— А бритую голову?
— Тоже.
— Да будет тебе известно, что обязательными внешними признаками этих самых «братьев мусульман» считаются бритая голова и борода. А если добавить к сказанному, что половина этих уродов смертники и шарахаются по миру с поясами шахидов, то можно представить, как «хорошо» к ним относятся сирийцы.
— Ну и?
—Вот тебе и «ну и», я-то об этом не знал. Вечером, в первый же день после службы, решил прогуляться по магазинам. Попёрся в таком виде в город, да ещё в гражданке, а там перестрелка…
 Сначала меня поймали, потом изрядно помяли, бросили в машину с мешком на голове и отправили в участок. И только после того, как на арабском, в красках я им рассказал, кто я, показал свои документы, полицейские немного успокоились. Представь, что было бы  если бы я гутарил не по-ихнему — наверняка кончили бы, без суда и следствия.
— Ты меня совсем запутал. А язык ты откуда знаешь?
— Ну-у-у, это совсем другая история. Спасибо бабушке моей. Она правоверная мусульманка и в детстве вместо сказок читала мне на ночь Коран — священную книгу всех мусульман. Да и другие старинные книги, написанные разными авторами на арабских языках. Вот я немного и выучился, а потом подрос, заинтересовался и сам стал просить бабушку, чтобы научила читать. Собственно, это меня и спасло в тот роковой день.
— А дальше? — Дербенёв заинтересовался историей.
— А дальше меня выпустили. Придя в дивизион, я доложил о случившемся  командиру и особисту. Через несколько дней  Костя вызвал меня к себе и сообщил, что сирийская сторона обратилась через дипломатический канал с просьбой оказать ей содействие в борьбе с террористами на местном уровне. Куда же мне было деваться? Вот теперь иногда занимаюсь по просьбе Константина Юрьевича мелкими поручениями. Типа ловли на «живца» и прочее.
— Всё равно ничегошеньки не понятно. Террористы, дипломаты, особисты…
— Да и не надо тебе ничего понимать, занимайся спокойно своим делом. — Яшар посмотрел на часы, — «Сейко», кстати, — подарок начальника департамента полиции. Японские, электронные, между прочим, с встроенным  стереофоническим приёмником, наушниками, можно измерять давление организма, показывают температуру и влажность воздуха — класс. Хочешь, тебе подарю?
— Да нет, спасибо, дарёное не дарят. К тому же память о таких событиях... Не могу.
— Брось ты, какие там события. Просто жизнь устроена по Дарвину – выживает сильнейший, а мы, у себя в стране, по-моему, об этом стали забывать, спрятавшись за ширмой мирной жизни.
— Какая там мирная жизнь, Яшар? Мы только в Афганистане почти десять лет воюем, Ангола опять же. Нет, я с тобой не согласен. Не даёт нам мировой империализм спокойно жить и, пока существует в этом мире такая огромная, богатейшая и великая во всех отношениях держава, как наша, по-моему, не даст.
— И всё же ты заблуждаешься. Войны эти, о которых ты говоришь, известны только тем, кто в них участвует, а от остальных тщательно скрыты цензурой. Так что поголовное большинство нашего населения, в конечном счёте, спит спокойно и понятия не имеет об истинной расстановке сил на мировой арене. Ты вот думаешь «Братья мусульмане» — самостоятельная организация? Нет, дружище, — это марионетка. Одна из многих в руках сильного и коварного кукловода, стремящегося прибрать весь мир к своим рукам.
— Ты хочешь сказать, что дядюшка Сэм лично руководит этими марионетками?
— Думаю, что нет. Точнее, руководство это скрыто от посторонних глаз. Тебе, например,  много ли известно о боевой террористической организации «Алькаида», деятельность которой всецело направлена на противоборство советским войскам в Афганистане?
— Не слышал вообще ничего.
— Не исключаю, что в ближайшее время услышишь, потому что грохот её «подвигов» эхом прокатится по всему миру. И знаешь, кто её «мама»? Отвечаю — спецслужбы США, а кто «папа»? — Конгресс той же страны! Именно он дал согласие на финансирование этого огромного террористического синдиката. А почему? Да потому, что идёт смертельная холодная война миров, и тебе это известно не понаслышке. На полюсах этих миров находятся две сверхдержавы — СССР и США. Соответственно везде, где присутствуем мы,  нам противостоит американский милитаризм. И далеко не всегда в прямом и открытом виде, когда ты можешь увидеть его в окуляр своего перископа, но всегда под его контролем и с его согласия.
— А тебе не кажется, Яшар, что ты немного сгущаешь краски относительно сети террористических организаций?
— Нет, Саня, не кажется! «Братья мусульмане» в данном случае просто дочерняя организация, работающая на конкретном участке деятельности. И если Сирия сегодня с нами, то значит — все эти террористы воюют, прежде всего, против Советского Союза. Собственно, поэтому в мирное время мы вынуждены нести боевую службу вдали от родных берегов, на передовых рубежах обороны. Каждый на своём направлении, в своём квадрате: мы здесь, а вы там. И пока вероятный противник расставляет  декорации своих кукольных театров по всему миру, пока плетёт сети заговоров различных военных блоков, стремясь нас туда заманить и уничтожить,  противостояние неизбежно.
— Допустим, я полностью согласен с твоими доводами, но тогда возникают некоторые вопросы. Например, кто сильнее, или, как долго продлится противостояние?
— На эти вопросы трудно, скорее, даже невозможно ответить однозначно.
— А вот здесь ты упустил главное!
— Что ты имеешь в виду?
— Некоторые ответы столь очевидны, что мы о них просто не задумываемся. Но всем, кто попытается развязать третью мировую войну и навязать её нам, необходимо помнить хотя бы то, что преданность присяге наших матросов сильнее, чем натовских доллару, что наши ракеты летают гораздо дальше, чем американские, а наши субмарины — самые лучшие в мире и могут поражать своих врагов из-подо льда и даже с полюса...
— Ты уж извини, Саша, но здесь я с тобой не соглашусь. Это не ответы, это скорее патриотические лозунги. А ими врага не победить.
— Да нет, не лозунги это, скорее боль. Потому что не везде у нас так хорошо, как в оборонке, не научились мы беречь народную копейку, а пора бы. Что же касается лозунгов, то я с тобой скорее соглашусь, чем стану спорить. Этого «добра» у нас действительно хватает. Правда, одними призывами да лозунгами экономику страны не поднять. Так же, как невозможно повысить боевой дух войск в смертельном бою работой Владимира Ульянова «Что делать?». Ибо всё, что касается жизни и развития общества, государства, экономики, политики, обороноспособности и прочего, должно соответствовать духу и требованиям времени. И если уровень развития тех или иных отношений не соответствует  требованиям времени по объективным или субъективным причинам, следует немедленно находить причину, честно об этом заявлять и делать всё, чтобы изменить положение дел к лучшему.
— И как ты себе это представляешь в условиях диктатуры пролетариата? — не меняя выражения лица, удивился Хасанов.
— Вот так и представляю, пора отказаться от устаревшего лозунга о диктатуре пролетариата. Так же как когда-то Ленин отказался от лозунга «Вся власть Советам». Сегодня все мы — и рабочие, и служащие, и творческая интеллигенция по своей сути —про-ле-та-ри-и. Так в отношении кого следует направлять штык нашей диктатуры, в отношении тунеядцев и пьяниц, проституток и уголовного элемента, но они не являются классом и составляют крайне малую часть общества? Отсюда вывод — лозунг устарел, как, впрочем, устарело многое в нашем обществе и в нашем государстве, а мы этого как будто и не замечаем, живём себе по-старинке и щи лаптем хлебаем. Сидя на печи, ждем, когда же этот проклятый империализм загниёт окончательно, а он живёт, процветает и  никак не собирается в могилу. Очевидно, никто ему об этом загнивании не рассказывал и работы классиков марксизма-ленинизма не читал.
— Сань, а тебе никто не говорил, что ты можешь кончить, как Троцкий?
— В смысле стать министром обороны?
— Да, нет, погибнуть от топора.
— Нет, никто не говорил. Ты первый. Это намёк?
— В общем, скорее совет. Ты ведь не у себя на кухне, а за границей. Здесь везде глаза и уши.
— А ты что, способен продать друга?
— Говори, да не заговаривайся. И всё же куда-то влево нас с тобой занесло во время первой встречи.
Дербенёв вздохнул и  выразительно замолчал, но, собравшись с мыслями, продолжил:
— Честно говоря, очень давно так откровенно ни с кем не говорил.
— Наболело, что ли? — Яшар попытался подбодрить вдруг сникшего товарища.
— Не думаю, Яшар, что открою Америку, если попытаюсь назвать причину того, почему в Отечестве нашем не знают, как по-настоящему хозяйствовать. Мы ведь живём сегодня точно так, как в нашей самой популярной частушке поётся — сначала разрушаем всё до основания, а уж потом строим сызнова, причём без учёта мирового опыта  и обязательно по-своему. Посмотри, американцы, к примеру, свои линкоры, воевавшие ещё с японцами во вторую мировую войну, модернизируют, усовершенствуют и в худшем случае ставят в консервацию, лодки дизельные сотнями штук законсервировали, тральщики и прочее. А мы что творим? Не успели крейсер «Свердлов» отремонтировать и законсервировать, тут же его списываем, а крейсер «Октябрьская революция» сразу после ремонта и на списание, а эсминец «Прозорливый»… А сколько ещё таких печальных примеров по всему ВМФ? Или, спроси у меня, сколько проектов многоцелевых подводных лодок у нас сегодня на вооружении, сколько типов оружия они несут? Замучаешься запоминать  все. А что у тех же американцев? Один проект - «Лос-Анджелес» и один тип ракет для лодок и кораблей «Гарпун», всё! Отчего всё это, как думаешь? От нищеты? Нет! От умения считать каждый цент, выделенный из бюджета на оборону, от неотвратимости отчёта по каждому проекту перед Конгрессом США.
— А у нас разве не спрашивают в Политбюро ЦК КПСС с руководителей или на местах с нерадивых хозяев? — опять ввязался в спор Хасанов.
— Спрашивать-то, может, и спрашивают. Да только с таких исполнителей, как мы с тобой. А с небожителей, которые сидят в ЦК или в самом Политбюро, кто спросит? Вот и получается, что мы катимся вместе со всей страной единственно верным и особым путём целых семьдесят лет в неизвестном направлении, проголосовав за этот путь единогласно.
— Ну, ты завёлся, Александр, прекращай. Чего доброго — меня вместе с тобой посадят.
— Не бойся, не посадят, я тебя не сдам. А если и посадят, то нам не привыкать, — Дербенёв откровенно и от души рассмеялся.
— Что ты имеешь в виду «не привыкать»? — не менее откровенно удивился Хасанов, — я, например, ещё не сидел.
— То и имею, что не в диковину за свои слова отвечать в нашем роду. Одного моего деда — по отцовской линии, в прошлом царского офицера, убили в 1931 году бывшие сослуживцы, за приверженность идеалам народовластия и лояльность к большевикам. Второй дед — по материнской линии, отсидел в лагерях десять лет — с 1943 по 1953 год как «враг народа», потому что сказал следователю  СМЕРШа, прибывшему к ним в полк, всё, что думал о причинах поражений Красной Армии в начале войны и истинных врагах народа. Справедливости ради, надо отметить, что впоследствии дед был реабилитирован, сразу после смерти Сталина. Государство долго потом выплачивало ему компенсацию за необоснованное осуждение и нанесённый вред здоровью. Слава богу, что жив остался, а не сгинул где-нибудь на Соловках.  Вот такая история выходит с ответственностью. И всё бы ничего, да вот только правда получается какая-то двоякая — у государства одна, а у народа другая, и мамка с папкой сиротами росли, а я этого своим детям не желаю.
Дербенёв замолчал, к автобусу быстрым шагом возвращался Уваров.
— Я не только своему сыну, сыну врага моего такой участи не пожелаю, – согласился Хасанов. — Ладно, что мы о грустном, заходи ко мне вечерком в каюту, чаю попьём да поговорим о чём-нибудь более приятном и весёлом. Похвастаюсь заодно своим приобретением – мини-телевизор  «Сонька» называется. Плоский, как книжка, цветной. Загнивающие японцы придумали. Враги наши, проигравшие войну в сорок пятом, пережившие атомную бомбардировку и практически не имеющие сырьевых ресурсов, клепают супертехнику из вторсырья, собранного по всему миру, и не стесняются. Перерабатывают всё ненужное в хозяйстве с помощью передовых технологий и штампуют на радость своим узкоглазым детям и нам — «процветающим» — на зависть. Они даже искусственные острова в океане из мусора строят…
Разговор прервался. Дверь открылась.
— Николаевич, тебя «Marlboro» устроит? — поднимаясь, в автобус, спросил Уваров.
— А, что, проще ничего не было? — удивился Дербенёв.
— Беда в том, что «Пегас» сюда не завозят, — рассмеялся оперуполномоченный, вручая пачку сигарет озадаченному штурману. — Ленинградским «Беломором» компенсируешь, знаю достоверно, на борту имеется…

XXI. ХИМИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА, ИЛИ УГРОЗА ПДСС
                1
В повседневной жизни большинство людей никак особенно не реагируют на утреннее пробуждение, за исключением, пожалуй, тех кто его тихо ненавидит по причинам мерзости звонка или самого факта срабатывания будильника.
Очевидно, первым спешить абсолютно некуда, и поэтому пробуждение для них так же естественно, как появление на небесном своде днём солнца, а ночью луны, чего нельзя сказать о вторых, для которых утро – это обязательный ежедневный ритуал погребения всех приятных ощущений. И первые, и вторые живут рядом, но при этом не замечают друг друга, так как постоянно заняты поиском счастья, смысла жизни и спорами на эти темы…
Если бы кто-нибудь из них знал, как хорошо проснуться утром не по сигналу тревоги, а от того, что первые лучи солнца ласкают твоё лицо, проникая через щель между шторками  иллюминатора, щекочут глаза, просачиваясь сквозь веки и наполняя всё пространство вокруг  радостью нового дня, то, очевидно, споры на тему человеческого счастья отпали бы сами собой.
Какая благодать! За бортом тихо плещется море, всю ночь нашёптывавшее колыбельную песню. В приоткрытый иллюминатор даже сейчас слышны отдельные фразы этого напева, а до общего подъёма целая вечность — почти  десять минут.
Дербенёв пошевелился от назойливого солнечного света, но глаза не открыл. Вспомнилось детство, утро на сеновале в деревне, куда его частенько на лето отправляли родители. Прекрасное было время — ни забот, ни хлопот…
 — Рота, подъём, — послышалось снизу командирским тоном. — Хорош спать, лежебоки. Пора вставать. Мыться, бриться, песни петь и веселиться.
Штурман нехотя открыл глаза, отодвинул плотную штору, выполнявшую роль ширмы  на его верхней койке, и опустил вниз голову. Глядя, как ракетчик занимается утренней зарядкой, используя две пластиковые бутылки с водой вместо гантелей, сладко потянулся, зевнул и повернулся на другой бок.
— Ну, ты и зануда, Александр Дмитриевич, — вымолвил Дербенёв, — дай поспать немного людям. И хватит хрустеть своим пластиком, иди в коридор, там и занимайся…
По корабельной трансляции раздался звук горна, повествующий об утренней побудке: «Команде вставать. Койки убрать…»
— Весь кайф обломал, пан спортсмен… — недовольно прокомментировал происходящее Хомичев, выглядывая с нижней койки. – Нет чтобы кофейку согреть, с настоечкой на золотом корне, так он олимпийские старты устроил. Даже в воскресенье продыху нет от этой «ракетной опасности». Правильно я говорю, штурман?
— Абсолютно точно, — согласился Дербенёв, поднимаясь с постели и ещё раз потягиваясь. — А давай, Александр Иванович, мы его на пиво сегодня не возьмём к Виктору, в качестве наказания?
— Да он и так не пойдёт. У него с утра прогулка по городу с личным составом. А вечером мы его в универмаг пошлём за «Белой лошадью». Его одного замполит не шмонает после возвращения из города. Доверя-я-ет.
— Согласен с вашим решением, о великий стратег таможенных махинаций. – радостно ответил штурман, спрыгивая с койки.
Оказавшись внизу, Дербенёв принялся активно отжиматься от палубы, после чего устроил «бой с тенью» вокруг только что проснувшегося Николая Щербатова.
— Вы посмотрите, что делается. Ещё один олимпийский чемпион на корабле растёт. Не подводная лодка, а просто общество «Трудовые резервы» какие-то. Спасу нет от здорового образа жизни. Не ровен час меня, старого, заставят бросить курить.
— Александр Иванович, и пить тоже, — поддержал тему младший механик.
— Вот и славненько. А в кофе ром или коньяк добавлять разрешите? — не успокаивался минный офицер.
— В кофе можно, — согласился ракетчик, растираясь полотенцем.
— Тогда, пожалуйста, один к трём заварите, господа присяжные заседатели, если вас это не затруднит, — доставая сигарету и направляясь к выходу, попросил Хомичев.
—- Один к трём — это как: ложка кофе и три сахара? — заливая воду в кофеварку, переспросил Гончар.
— Нет уж! Ложка кофе и три по пятьдесят рому в один стакан. Без сахара, — хладнокровно парировал минёр.
Все дружно рассмеялись. Начинался первый настоящий выходной день с начала межпоходового ремонта. Настоящий потому, что в будни отдых с выходом в город организовывался, чередуясь с работой на лодке, а сегодня, впервые за всю неделю, целый день отдан личному составу. Есть, правда, и оборотная сторона медали: завтра на борт прибывает комиссия оперативной эскадры, с целью проверки хода ремонта, но это лишь завтра, а сегодня впереди столько интересного, что думать о чём-то другом  совсем не хочется…
                2
— Товарищи подводники! Завтра нам предстоит серьёзная проверка. Необходимо  показать себя и корабль с наилучшей стороны. А где искать эту лучшую сторону у отдельных военнослужащих, таких, например, как этот боец невидимого фронта? Я не знаю. — Чуйков рукой показал на стоящего в строю высокого и нескладного молодого специалиста — химика по фамилии Пузанов. — Где, я спрашиваю вас, эта самая лучшая сторона у этого перетрудившегося «люкса»  с боевым номером на букву «Х», у него ведь мазут капает не только с его тропической пилотки, но, по-моему, даже с причинного места…
На носовой надстройке подводной лодки выстроился весь экипаж, за исключением вахты. Командир, прохаживаясь вдоль строя, объявлял план работы  предстоящей комиссии и ставил задачу личному составу. Из сказанного следовало, что через тридцать минут всем предстоит ещё раз построиться в смотровой форме одежды. После чего офицеры спустятся на  лодку в очередной раз проверять её готовность к предъявлению комиссии, а мичманы  в это время будут устранять замечания по форме одежды. Далее весь экипаж займётся подготовкой своего заведования. И только потом те, кому посчастливится устранить замечания к назначенному сроку, смогут выйти в город. Для тех же, кто окажется не готов по тому или иному вопросу, выходной день наступит в следующий раз.
— А как всё хорошо начиналось, — прошептал Дербенёв стоящему рядом Апилогову, вспоминая утреннее пробуждение и радостное предчувствие нового дня.
— Хорошо, если хотя бы после обеда удастся вырваться в город, - высказал своё предположение штурманёнок.
— Разговорчики в строю! — строго осёк диалог штурманов стоящий рядом Манишевич, — раскудахтались, как куры с яйцами…
Осмотр подводной лодки показал, что самым чумазым местом отдыха, оборудованном на корабле, была гидроакустическая выгородка первого отсека, где обитал, неизвестно с чьего разрешения, всё тот же матрос Пузанов.
Грязный, пропитанный тавотом  и прочими смазочными материалами матрац младшего химика вместе с такой же «замечательной» подушкой, стали предметами всеобщего обозрения и  порицания. Недалеко от Пузанова по неготовности к проверке оказались мотористы, вечно занятые на работах с материальной частью, а потому днюющие и ночующие на подводной лодке.
К великой радости Хомичева и Дербенёва, замечаний по  форме одежды личного состава и содержанию заведований  оказалось немного. На  устранение всех  потребовалось меньше часа. Распределив своих подчинённых  по сменам и назначив время схода, офицеры собрались в каюте.
— Не повезло тебе, Николай, — посочувствовал младшему механику минный офицер, облачаясь в кремовую рубашку с короткими рукавами, — твоих мотористов не только мыть надо, но и стирать тоже, причём в регенерации, может быть, тогда побелеют. Мы, очевидно, тебя не дождёмся. Уж прости великодушно.
— Ладно, не переживайте. До обеда справлюсь. Потом присоединюсь к вам, а пока без меня погуляйте.
— Я готов, как штык к применению по прямому назначению, — выдал Хомичев, обращаясь к Дербенёву и красуясь перед зеркалом, —  а вы, молодой человек, скоро ли надраите свои туфли? Вашей обувью можно уже зайчики пускать в пасмурный день, а вы её всё полируете.
— Ещё две секунды, и я готов. Вот только руки помою и можно на старт, – заканчивая ритуал приготовления, пообещал штурман.
 — Хватит этих оправданий. Давай скорее. Трубы горят.
— С чего бы это, Александр Иванович, вчера вроде бы не позволяли ничего? — удивился Дербенёв, выходя из каюты.
— Не цепляйся к словам, у меня трубы горят от ожидания.
Продолжая весёлую перебранку, офицеры направились к трапу.
— Куда выдвигаетесь? — поинтересовался Каченко, записывая в книгу сходов всех отбывающих на берег.
— Посетим Мишу-коммуниста, потом Виктора-монархиста и обратно, — быстро отреагировал Хомичев.
Замполит, не сразу сообразив, куда направляются офицеры, всё же занёс их фамилии в список, приказав дежурному по сходу контролировать время убытия и прибытия личного состава.    
                3
Недолго побродив по узким улочкам Тартуса, заглянув во все интересующие магазины, офицеры вышли к большому многоэтажному универмагу, внешне напоминавшему обычный среднеевропейский торговый центр в стиле модерн.
— Зайдем, штурман, посмотрим, чем государственная торговля в Сирии отличается от торговли в Союзе?
— А что? Давай  посмотрим. Заодно проверим разницу в ценах частных лавок и универмага. Дальше всё равно идти некуда. Разве что в серебряный магазин?
Долго не раздумывая, товарищи начали осмотр с первого этажа.
— Друг мой, посмотри это же бакалейный отдел, — радостно воскликнул минёр, увидев издали высокие стеклянные ёмкости конической формы, установленные на прилавке, за которым мило красовалась молодая девушка с чёрными как смоль глазами.
— Ты прав, Александр Иванович, это бакалея, только здесь, кажется, не наливают. Ёмкости-то пустые, — высказал свои предположения штурман.
Подойдя ближе, офицеры увидели полное отсутствие какого- либо товара как на прилавке, так и за ним. Всё пространство бакалейного отдела занимали металлические ящики с литровыми бутылками белого стекла, наполненными прозрачной желтоватой жидкостью. Девушка, стоявшая за прилавком в роли продавщицы, мило улыбалась белоснежной своей улыбкой, радуясь внезапным посетителям.
— Судя по «изобилию» товаров, с госторговлей у них похлеще, чем у нас, – констатировал Дербенёв.
— Ты, вероятно, прав, Саня, у них даже томатный сок в ассортименте отсутствует, – согласился Хомичев, потеряв всякий интерес к дальнейшему осмотру пустых прилавков магазина.
— Постой, Александр Иванович, — Дербенёв придержал товарища за локоть, — а что у них, интересно, в этих бутылках?
— Не знаю, Сань, на этом ЧТО, даже этикеток нет. Скорее всего, подсолнечное масло.
— Вот и не угадал. Где уж тут, на камнях, подсолнуху расти. Подсолнух - цветок нежный и жадный до богатых минералами почв. Он чернозём любит, да так, что после одного урожая на том месте, где рос  подсолнух, даже сорняк не прорастает. Несколько лет потом после него приходится восстанавливать плодородие почв.
— А ты, оказывается, ещё и ботаник, штурман, — удивился Хомичев, — тогда что, по-твоему, в этих огромных бутылках разлито?
— Думаю, Александр Иванович, что это оливковое масло. Вон сколько маслин вокруг растёт, — уверенно выдал Дербенёв.
— А вот тут я с тобой не согласен, господин ботаник. Оливковое масло какого цвета?
— Ну, зеленовато-салатового, - неуверенно ответил штурман.
— Правильно, - обрадовался Хомичев. — А мы имеем в данном случае какой цвет?
— Цвет обыкновенный, — разглядывая стоявшие на полу бутылки, ответил Дербенёв. — Я бы сказал даже очень знакомый. Утренней, понимаешь, мочи.
Хомичев лукаво улыбался.
— Вот тебе и оливы, дружище!
— Тогда что же разлито в эти дурацкие ёмкости по-твоему?
— Пи-во! Мне кажется, именно этот напиток присутствует в бутылках, - Хомичев радостно потирал руки.
— С чего это ты взял? — Дербенёв пытался найти логику в утверждениях минёра.
— А ты на пробки посмотри. Такими пробками у нас только пиво закрывают.
— Вот те на…Ты только о пиве и думаешь. — Дербенёв укоризненно посмотрел на Хомичева сверху вниз. — У нас, кстати, такими пробками ещё и лимонад закупоривают. Так что опять промашка вышла. Мне кажется, проще спросить у продавца. Тем более, она довольно долго и с любопытством наблюдает за нашей полемикой. Как считаешь?
Этот странный спор со стороны выглядел и вправду довольно комично. Жестикуляция и мимика двух подводников напоминала всем, кто знаком с советской эстрадой, выступление знаменитого дуэта Тимошенко и Березина (Тарапунька и Штепсель). Высокий и худощавый Дербенёв в своих доказательствах нависал над небольшого роста и довольно упитанным Хомичевым, последний при этом даже приседал, чтобы не удариться лбом с оппонентом.
— А давай, действительно, возьмём и спросим у этой очаровательной сирийской девушки, — согласился минный офицер.
— Давай! Только на каком языке спрашивать будем? Я знаю украинский, по-польски могу спросить, немецкий со словарём знаю. Но сейчас его со мной нет.
— Кого нет? — удивлённо переспросил Хомичев.
— Не кого, а чего? Словаря со мной нет. Значит, по-немецки не смогу!
— А я французский учил. Дав-но-о это было. И словаря тоже нет. Следовательно, не получится и у меня спросить. А как по-немецки будет «пиво»? — Хомичев с любопытством посмотрел на Дербенёва.
—Das Biеr, — не задумываясь, ответил штурман.
— А говоришь, пиво не любишь, почти как по-французски звучит, — обрадовался Хомичев и тыча пальцем в ящики с бутылками, весело произнёс, глядя на продавщицу, — Bier?
Девушка за прилавком улыбалась изо всех сил, но  не улавливала, в чём смысл вопроса.
— Biere? — теперь якобы с французским акцентом переспросил минёр.
Дербенёв при этом характерно щёлкнул указательным пальцем правой руки себе по шее и слегка покачался из стороны в сторону, изображая захмелевшего человека.
Девушка, по-прежнему не понимая, чего хотят прибывшие покупатели,  утвердительно качнула головой и повторила: «Bier».
— Ага. Я же тебе говорил, что здесь пиво! — обрадовался, как ребёнок, Хомичев. Скорее вспоминай, как на немецком будет «сколько стоит?» Видишь продавец по-немецки шпрехает.
— Was kostet das? — невозмутимо ответил Дербенёв, словно читая из разговорника выученные когда-то, очень давно, фразы.
— Was…— забыв последовательность слов, минёр повернулся к Дербенёву, — das? Как там будет дальше — кости?
— Какие ещё кости? Was kostet das? — Дербенёв повторил ещё раз.
Девушка-продавец внимательно прислушивалась к разговору странных посетителей, изо всех сил пыталась понять смысл задаваемых вопросов. Посматривая то на одного, то на другого офицера, она всё время кивала головой и не знала, как им ответить.
Дербенёв жестом показал продавцу, что хочет взять бутылку, и при этом развёл руками, якобы не понимая, сколько надо заплатить, потом потёр указательным и большим пальцами перед взором продавца, изображая стоимость товара.
Девушка понимающе махнула рукой и достала блокнот. Что-то написав, показала штурману. На листке бумаги было начертано:  «1 Funt».
Теперь обрадовался Дербенёв.
— Один фунт стоит твоё пиво! — выпалил он. — Дешевле, чем у Виктора трёхсотграммовая баночка. Ну что, будем брать или поболтали и бросили?
— Конечно же будем. Попроси, чтобы эта мамзель дала нам две бутылки. У тебя это лучше получается, — опять потирая руки от предвкушения долгожданного удовольствия, предложил минёр.
— Geben Sie mir bitte zwei Flasche Bier, — в подтверждение своей просьбы Дербенёв на пальцах показал две бутылки.
Продавец достала из железного ящика два литра пива и подала их покупателям, при этом даже не пытаясь протереть бутылки от пыли.
— Сельпо! Небрежны, как у нас! — вынес приговор Хомичев, доставая из кармана деньги.
Взяв деньги, девушка повернулась к кассе. Возле жестикулирующих подводников собралась приличная толпа зевак.
— И что теперь? — спросил Хомичева Дербенёв, — так и будем ходить по городу с литровыми бутылками в руках? Или здесь выпьем?
— Конечно же здесь. Сейчас откроем и выпьем. Да, кстати, попроси у девушки открывалку, потому как об стол не совсем прилично открывать. Заграница! — Хомичев многозначительно поднял брови, демонстрируя высокий уровень светского воспитания.
Дербенёв негромко, чтобы особо не привлекать внимание любопытствующих, окликнул продавца.
— Э-э-й! Fraulain.
Продавец невозмутимо продолжала стоять в противоположном конце отдела.
— Ну это просто хамство, почти как дома: покупатель — НИЧТО, а продавец ВСЁ! – возмутился Хомичев, — fillette! — пытаясь вспомнить французский, обратился к продавщице минёр.
То ли услышав оклики, то ли шум за спиной, продавец обернулась и вновь удивлённо посмотрела на жестикулирующих по ту сторону прилавка мужчин.
Дербенёв, стараясь внятно изъясняться жестами, пощелкивал себя по шее, изображая желание выпить содержимое бутылки. А Хомичев в это же время крутил вокруг горлышка пальцем  и разводил руками, демонстрируя желание чем-либо открыть наглухо закупоренную ёмкость.
Девушка-продавец подошла к неугомонным покупателям и неожиданно для всех присутствующих вымолвила:
— Bitte.
Офицеры переглянулись.
— Вот чурка-то, а? Ты посмотри на неё, штурман, — возмутился минёр, — советский офицер пива хочет выпить, как культурный человек, а эта кукла крашеная вместо стакана Bitte ему в ответ. Ни хрена, ни одного языка не знает, и где их только учат, таких дремучих?
Девушка вдруг покраснела, но всё же взяв себя в руки,  тихонько спросила:
— Так вам стаканы нужны?
— И открывалка тоже! — машинально ответил Хомичев и тут же осёкся…
Продавец достала из-под прилавка чистые стаканы. Вымыла их в специальной мойке-вертушке и подала незадачливым покупателям. Аккуратно протерев обе бутылки, открыла их и налила в стакан каждому офицеру свежего пенного пива.
— Пейте на здоровье и не обижайтесь, — на хорошем русском языке предложила девушка, - надо было сразу говорить по-русски, я понимаю, училась в Союзе,  год назад закончила Днепропетровский институт пищевой промышленности…
Теперь покраснели оба покупателя.
Толпа облегчённо вздохнула, словно понимая смысл происходящего, и разошлась.
— Вот это капкан, штурман. Ищите женщину, называется.
— Дурак ты, минный офицер, хоть и старый, и мне за тебя стыдно.
Дербенёв извинился за себя и за товарища перед смущённой продавщицей и, не притронувшись к пиву, стремительно вышел из магазина. Хомичев последовал за ним.               
  — Как тебе Biеr, дурень седовласый? Так оконфузиться перед молоденькой девицей, — не успокаивался Дербенёв, на ходу отчитывая старшего товарища. — И когда же наконец вас, минёров, думать научат. У вас мозги, господа румыны , такие же, как ваши торпедные аппараты, — прямые и пустые. Лишь бы что-то было…
                4
Слабый вечерний бриз еле заметно шевелил штору на иллюминаторе. Ждать чего-то большего сейчас невозможно, разность температур моря и суши пока невелика. Долгожданная прохлада вместе с заметным ветерком придёт только утром, а сейчас всего лишь полночь. Кондиционер в каюте, как всегда, не работал. Он старался, даже шумел, шевеля лопастями вентилятора, но результат был нулевым…
Проверив личный состав своих подразделений  перед сном, офицеры расположились на «вечерний чай». Гончар достал из своих запасов божественный напиток, представляющий собой настойку из виски «Белая лошадь» и золотого корня, произрастающего в Заполярье. Хомичев позаботился о чистых стаканах. Дербенёв сварил кофе, а Щербатов «нарубил» лимон и «наломал» пайкового шоколада.
— Ну что, начнём с кофе? — предложил Гончар.
— Мне, пожалуйста, оба напитка сразу и в разную посуду, — высказал свои пожелания Хомичев.
— А может быть, сначала лошадь запряжём? — поинтересовался Щербатов…
За иллюминатором где-то со стороны гавани послышались странный треск, гулкие хлопки и вой сирены, небо и поверхность моря перечертили десятки корабельных прожекторов.
— Что это сирийцы решили среди ночи учебную тревогу играть? — удивился Хомичев.
— Похоже, это боевая тревога! — не согласился Дербенёв, высунувшись в открытый иллюминатор.
Гул в гавани нарастал. Всё чётче был слышен рёв моторов надувных лодок, снующих по всей акватории аванпорта. Разрывы гранат, сбрасываемых за борт в качестве профилактического гранатометания, доносились со всех кораблей.
Через несколько минут прозвучал сигнал тревоги и на плавмастерской.
В дверь каюты постучали.
— Войдите! — приказал Гончар.
В проёме двери вырос матрос Тулеев.
— Товарищи офицеры, «Угроза ПДСС»,  — чётко доложил прибывший оповеститель.
— Спасибо, сынок, обрадовал, а мы тут кофейку перед сном решили выпить, — огорчённо произнёс Хомичев.
Боец удалился оповещать остальных членов экипажа.
Быстро переместившись на подводную лодку, экипаж занял свои боевые посты по тревоге. Назначенные вооружённые вахтенные по ППДО  пристально всматривались в ночную темень своих  секторов наблюдения. Специально подготовленные водолазы облачились в снаряжение и получили  противодиверсионные автоматы…
Дербенёв заступил вахтенным офицером на якоре. С высоты ходового мостика хорошо просматривалась вся гавань. Всё происходящее в ней было как на ладони. Издали было заметно, как несколько надувных лодок  взяли в кольцо какой-то плавающий предмет, обвешанный поплавками. Неопознанный предмет медленно дрейфовал в сторону стоявших у причалов кораблей сирийского дивизиона. Лодки, окружившие плавающий объект, удерживались от него на довольно приличном расстоянии. С одной из лодок постоянно раздавались какие-то команды в мегафон. В какой-то момент к предмету подошёл небольшой патрульный катер с мощным прожектором. На носовой части катера чернел крупнокалиберный пулемёт. Надувные лодки начали движение от плавающего предмета. Как только они отошли на безопасное расстояние, с катера заработал пулемёт, трассы пуль чётко обозначились в темноте ночи.
То, что произошло в следующий момент, не сразу воспринялось Дербенёвым как происходящее с ним и наяву. Сначала всё пространство порта озарила шаровидная вспышка, своими размерами издали напоминающая начальную фазу ядерного взрыва, а затем  невероятной мощности грохот заполнил всё вокруг. Ударная волна, дошедшая до подводной лодки на излёте, хлёстко ударила штурмана по лицу горячим воздухом, несколько вахтенных на корпусе лодки упали на палубу ногами к взрыву, как учили…
Спрыгивая в ограждение рубки, Дербенёв увидел, как разлетались в разные стороны находившиеся вблизи эпицентра взрыва надувные лодки, как вываливались из них и падали в воду тела людей. В последний момент подводную лодку сильно качнуло, жёсткий накат волны достиг корпуса и разбился, брызги окропили надстройку. Некоторое время в ушах сильно звенело. Потом звон превратился в шум, избавиться от которого не было никакой возможности.
«Что это было?» — подумал Дербенёв, выглядывая из-за ограждения и всматриваясь в темноту.
Большинство прожекторов погасли, но часть всё же освещала водную гладь. Везде плавали и кричали люди. Уцелевшие лодки сновали вокруг эпицентра, собирая плавающих и оказывая им помощь.   
— Осмотреться в отсеках, — раздалась команда старшего помощника по корабельной трансляции, — доложить о наличии личного состава. Мостик…
— Есть мостик. — ответил по «Каштану» Дербенёв, не сразу разобрав собственный голос. Голова гудела от лёгкой контузии, уши словно заложило ватой.
— Доложите о наличии личного состава, находящегося на надстройке.
— Есть. Выполняю.
Дербенёв перегнулся через леерное ограждение мостика и принялся считать людей верхней вахты. Пересчитав и проверив по списку, доложил старпому.
— Центральный. Личный состав вахты ППДО полностью.
— Вот и хорошо, — отреагировал Манишевич, — что наблюдаешь интересного, штурман?
— Вроде бы, ничего. Только сирийцы что-то подорвали. Жахнуло так, что лодки попереворачивались вместе с людьми. Людей сейчас собирают на патрульный катер, перевернутые лодки отбуксировывают к причалам. Остальные моторки носятся по акватории, выполняя профилактическое гранатометание. Доклад закончил.
— Ладно, внимательнее там наверху. Я сейчас поднимусь.               
В центральном посту раздался телефонный звонок. Звонил офицер связи, интересовался,  всё ли в порядке на кораблях советского дивизиона. Проинформировал, что вблизи  сирийского дивизиона обнаружен неизвестный плавающий предмет, взорвавшийся при обстреле  патрульным катером. Жертв нет, имеются несколько раненых и контуженых, повреждены три надувные лодки. Сирийская сторона считает случившееся диверсией, направленной против ВМС. Специальные подразделения продолжают операцию по поиску  и уничтожению диверсантов. Звонивший также просил до окончания спецоперации водолазов для осмотра подводной части корпуса не спускать. Осмотр будет проводиться совместными усилиями, о времени его проведения сирийская сторона известит  в ближайшие часы.
Командир поблагодарил офицера за информацию и положил трубку.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — многозначительно изрёк Чуйков, поудобней устраиваясь в своём кресле.
Где-то в третьем часу ночи прозвучала команда на отбой тревоги, всё привели в исходное положение, но экипаж так и остался ночевать на подводной лодке.
Наступил  понедельник. С раннего утра подводников ждала проверка штабом оперативной эскадры…
Сменившись с вахты, Дербенёв расположился на ночлег в штурманской рубке, выключил настольную лампу и лёг на бок. По системе вентиляции шуршал воздух, откуда-то из-за дивана тянуло прохладой.
— Да, это не плавмастерская, но, по крайней мере, не жарко. — подумал штурман и закрыл глаза.               
В это время дверь в рубку тихонько открылась. Из полумрака центрального поста проявился Хомичев.
— Ну что, штурман, мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино? — многозначительно спросил минёр, хитро улыбаясь.
— Александр Иванович, — штурман нехотя поднял голову из-за автопрокладчика, — не прокиснет твой виски, я тебе гарантирую. Иди спать, пожалуйста. Ляг, отдохни, подумай о чём-то хорошем.
— Интересно, о чём более хорошем, чем виски с содовой,  можно думать перед сном? Я, штурман, где-то читал, что даже Маргарет Тэтчер, эта абсолютно железная леди, и та  предпочитает виски с содовой всем остальным напиткам.
— Минный офицер, ты опять всё спутал — тётя Маргарита  предпочитает виски всем остальным напиткам, а не всему остальному. Умоляю, уйди с глаз долой. Дай поспать хоть немного.
Дербенёв с силой задёрнул шторку своего спального купе, демонстрируя непоколебимое равнодушие к насущным потребностям минёра.
Не найдя понимания у штурмана, Хомичев направился к ракетчику…
                5
Утро наступило быстро, или, как говорят на флоте, внезапно. Дербенёв не пошёл на завтрак. Крепкий кофе в штурманской рубке заменил ему утреннюю трапезу.
Звонок на построение «по большому сбору» собрал весь экипаж на надстройке.
Чуйков уже стоял наверху и о чём-то возбуждённо разговаривал с представителем особого отдела. Рядом стояли Манишевич, Быстроходов и сияющий чистотой, в новой тропической форме одежды, Пузанов. Правда, последний стоял опустив голову и переминался с ноги на ногу. В руках  старпом держал какие-то до боли знакомые лохмотья.
Экипаж построился, офицеры доложили старшему помощнику о наличии личного состава, Манишевич доложил командиру. Командир темнее тучи стоял перед строем и молчал. Вглядываясь в лицо каждому подводнику, он будто не знал, с чего начать своё выступление.
— Здравствуйте, товарищи подводники! — начал по уставу Чуйков.
Экипаж оглушительно ответил на приветствие командира.
— Что ж это получается, — почти как в фильме «Чапаев» продолжал командир. — Американцы приходят, убивают, другие прочие стервятники лезут в Сирию, опять убивают, и мы, русские, пришли сюда с тем же?
Подводники, не понимая о чём идёт речь, внимательно слушали своего командира.
— Мы, товарищи мои дорогие, помогаем этой многострадальной стране с оружием в руках  отстаивать свой суверенитет. Поставляем технику, вооружение и, кстати, сельхозмашины тоже. Она, эта самая Сирия, отвечает нам, прямо скажем, взаимностью. Гостеприимно открывает ворота своих портов и баз для советских моряков. Встречает нас здесь как родных, а что делают отдельные из нас в это самое время? — Чуйков вывел из строя матроса Пузанова.
— Докладываю. Отдельные дети понедельника, кстати, члены нашего экипажа, устраивают диверсии в иностранном порту, при этом, как ни странно, выполняя обязанности вахтенного ППДО. Вот перед вами один из этих экземпляров, — командир многозначительно указал на Пузанова. — Вы посмотрите, что он придумал, — Чуйков поднял над головой какое-то рваное тряпьё. — Полюбуйтесь — это остатки того самого матраца, который воскресным утром демонстрировался перед вами. Этот олух царя небесного решил избавиться от своего грязного матраца, а чтобы утопить его, привязал проволокой к матрацу двенадцать банок регенерации. Нелепо полагая, что под покровом ночи всё пройдёт незаметно, совсем не учитывая, что герметично запаянные банки будут выполнять роль поплавков, а не балласта, сбросил всё это хозяйство за борт. И всё бы, наверное, обошлось, но течение этот «плот» отнесло в военную гавань и направило непосредственно к ошвартованным там боевым кораблям сирийских ВМС. На свою беду, сирийские спецподразделения понятия не имели, с чем имеют дело, и, естественно, не знали, что эквивалент взрыва одной банки «В-64» равен по силе четырём противотанковым гранатам. А теперь посчитайте, товарищ химик-недоучка, какова мощность взрыва всех двенадцати банок. Великое счастье, что во время обстрела этого объекта и подрыва регенерации не было жертв с сирийской стороны. Сегодня утром водолазы обследовали место взрыва и обнаружили вот это, — командир ещё раз продемонстрировал всем  «подарок» от Нептуна — осколок «В-64» и обрывок злополучного матраца.
Пузанов, ввиду отсутствия гауптвахты на дивизионе, получил десять суток ареста, с отсрочкой отсидки до прибытия в Союз. Манишевич и Быстроходов отделались строгими  выговорами.
Международный скандал удалось замять на местном уровне.   
               
XXII. ТРЕТИЙ ТОСТ...
                1
Дождь неустанно, вот уже вторые сутки, барабанил по стеклу, наигрывая каплями только ему одному известную мелодию. Заунывную песню поддерживал бродяга-ветер, залетевший сюда с Атлантического океана.
За окном пахло осенью, хотя календарь утверждал, что на дворе ещё август. Маленький, провинциальный и удивительно чопорный прибалтийский городок опустел, и только крохотные трамвайчики, позванивая, суетились по улицам.
Ещё вчера Татьяна Дербенёва была на юге, в родном городе на берегу Днепра. Нежилась под ласковым солнцем на белоснежном песке пляжа, а теперь прилетела домой.
«Хотя какой это дом? Для кого он? Муж постоянно «пропадает» в море. Для него важнее подводного флота ничего нет. И даже семья, которую он якобы любит, существует для него на втором плане. «Автономки», бесконечные «боевые дежурства», просто рядовые выходы в море — это и есть его жизнь, а экипаж — вся его семья. Дочка подросла, стала ходить. Теперь приносит и ставит тапочки папе под фотографию, как «безотцовщина». А «вживую», интересно, она его узнает?» — Горькие, волнующие мысли не оставляли Татьяну ни на минуту.
Всё время, пока муж ходил в длительные походы, она проводила у родителей на Украине. Там интереснее и веселее. Там друзья детства, откровенно завидующие её положению, родственники. И даже старые ухажёры не забывали выказывать знаки внимания, окружая заботой «по поводу» и без такового.
Дочка, утопая в бесконечной любви бабушек и дедушек, в постоянном присутствии матери не нуждалась. А свобода манила, завораживала и кружила голову. Хотелось большего. Верилось в свою исключительность и непогрешимость.
Родители мужа не одобряли частые приезды невестки. Иногда даже пытались воспитывать, стыдить. Мол, деньги зарабатывает муж, а тратит их исключительно жена, причём только на себя. И даже валюту, о существовании которой знал не каждый советский человек, не бережёт.
Но кто они ей? Чужие люди! И какое им дело до её «тяжёлой», «невыносимо  одинокой» жизни?
С минуты на минуту Татьяна ждала гостей: давнишнюю подружку Ленку Щербатову и «личного» стоматолога Ирину Рябину.
«Банкет» по случаю возвращения «блудной дочери» назначен на два часа дня, а картошка на газовой плите всё никак не хотела закипать.
По телефону подруги расспрашивали о поездке, о полученных впечатлениях. Хотелось поскорее встретиться и всё рассказать. Но время замедлило свой бег и чем ближе к назначенному часу, тем медленнее тянулось…
До встречи оставалось всего двадцать минут.
Маленькая дочурка Люся, именно так её звали домашние, ворочалась в своей кроватке и не желала засыпать. Требовала сказку, чтобы «закрылись глазки».
2
Лена Щербатова — адмиральская дочь и жена командира моторной группы «Б-224», стояла на пороге своей квартиры, пытаясь найти зонтик.
— И куда запропастился этот японский «карлик»? — осматривая прихожую, спрашивала она у себя.
Невзирая на лето, Елена никуда не выезжала. Работала и ждала мужа с моря, как это и положено офицерской жене. Сказывались воспитание и потомственные семейные традиции. Лена принадлежала к старинному морскому офицерскому роду, первые адмиралы в котором появились ещё при Петре Великом. Даже знаменитый Валентин Пикуль «вхож в семью» и посвятил ей один из своих романов.
Муж Лены — Николай Щербатов  вместе с Дербенёвым вот уже пятый месяц «бороздил» просторы Мирового океана.
Разлука теребила сокровенные чувства, навевала желанные мечты и требовала максимальной стойкости характера. Только жёны моряков, и особенно подводников, знают, что значит ждать и чего это стоит.
— Надо обязательно поговорить с Татьяной, какая-то она «брошенная» приехала. Постоянно жалуется, что всё надоело, что одна. И нет в жизни даже обыкновенного человеческого счастья.
Какого счастья ей ещё надо? Счастье — это когда муж возвращается из похода живым и здоровым, когда есть кому рассказать о своей любви, когда в его присутствии ощущаешь себя единственной и когда в любую минуту можешь спрятаться за его спину. Что-то не ладится у них в семье. Не получается у Татьяны быть офицерской женой. Сил не хватает или желания? А может, любви?
Перебирая мысли, Лена осторожно спускалась по лестнице. На восьмом месяце беременности — не побегаешь.
«Надо торопиться медленно! Ещё за Ириной зайти…» — подумала она, машинально раскрывая зонт, который спокойно лежал в сумочке и ждал своего часа.
                3
Ирина Рябина стояла под навесом своей парадной и ждала подругу. Её одинокую фигурку в ярко-жёлтом дождевике можно было увидеть издали. Заметив Елену, «колобком» шедшую под моросящим дождём, двинулась ей навстречу.
От мужа, уехавшего к новому месту слежбы, давно не было писем. Последний раз написал, что, возможно, уйдёт в поход на восемь месяцев. Через Тихий и Индийский океаны в Средиземное море, для обеспечения подводных лодок и кораблей нашей эскадры. Где он сейчас и почему не пишет, Ирина не знала.
Подполковник медицинской службы Владимир Рябин недавно получил назначение начальником плавающего военного госпиталя «Енисей» и отбыл к месту службы во Владивосток. Жену с собой пока не взял, пообещав вызвать как только найдёт ей место на судне. Ира имела воинское звание «капитан» и служила в гарнизонной поликлинике стоматологом. Причём специалистом высочайшего класса. Как человек подневольный, просто так уехать не могла. Вот и ждала каждого письма от мужа, сидя на чемоданах.
Встретившись, подруги зашлёпали по лужам в сторону Гвардейского проспекта, где жили Дербенёвы, на ходу обсуждая последние новости с моря и предстоящие роды Елены.
                4
В дверь настойчиво и протяжно позвонили. Дербенёвой показалось, что звонок сейчас лопнет от натуги.
«Дочка только уснула, а они трезвонят, будто не знают!» — возмутилась про себя Татьяна и стремительно открыла дверь.
На пороге стояли двое. Он, высокий, русоволосый, с искривлённым носом, лет двадцати пяти, и она, худенькая, явно старше его, с длинными, как у русалки, волосами белого цвета и такими же длинными пальцами. Рядом с ними единственный чемодан — «мечта оккупанта».
— Здравствуйте! — смущённо вымолвил он и покраснел. — Мы с вами знакомы по Черкассам, Алексеевых Сашу и Люду знаете? А с вашим мужем мы вместе учились в Баку. Он вам, кстати, ничего не писал? Наша фамилия Тихоненко. А это моя жена Лариса. Мы приехали в Лиепаю служить и сразу из аэропорта к вам.
— Добрый день, — ответила Татьяна, вспоминая, где и когда она видела этого молодого человека. — Проходите, коль приехали…
Через десять минут пришли Лена с Ириной, стали накрывать на стол и знакомиться с гостями. На столе появились знаменитая чёрная икра в литровой банке, не менее знаменитые маслины…
— А это что? — спросила Татьяна, глядя как Лариса достаёт из пакета трёхлитровую банку.
— Так это же листья молодого винограда, для «долмы». Мой Володя без этого блюда не может. Требует хотя бы раз в месяц. Вот я и замариновала. Здесь ведь такого не найти, — то ли спрашивая, то ли утверждая, ответила гостья. — А «чачу» вы пьёте? Это такой народный азербайджанский напиток, как самогон, только лучше. Или, может, коньяк «БК»? — продолжала доставать гостинцы Лариса.
— Дарёному коню, как говорят, в зубы не смотрят. Но «чачу» лучше оставить мужчине! А у меня есть по этому случаю местный ликёр «Мокка» — отменный напиток и украинская водочка «Старо-Киевская». Кстати, я тоже буквально сегодня прилетела из Киева. В одиннадцать, — заметила Татьяна.
— Ну что вы так долго? Давайте скорее, стол накрыт. Слюнки уже текут. Таня, что ещё нести? — зайдя на кухню, спросила Лена.
— Пожалуй, икру и фрукты, а остальное потом. Да, чуть не забыла, ещё лимон в холодильнике. Надо достать и порезать…
5
Все гости наконец собрались за столом. Обсуждая впечатления от поездок, выпили за встречу и за знакомство.
Разгорелась дружеская беседа.
— Отчаянная ты, Ирина! Бросаешь всё и очертя голову летишь за мужем на край света. Отсюда, из Прибалтики?! Я бы не смогла, — откровенно восхищалась Татьяна намерениями Ирины следовать к месту службы мужа.
— Я в Баку прилетала всего-то два раза, пока Сашка учился. И то по его отчаянной просьбе, а замуж вышла ещё на третьем курсе.
— Почему не смогла бы? Ты же офицерская жена. Муж — твоя защита и опора, а ты — его надёжный тыл и путеводная звезда! Я так считаю. Иначе не стоило выходить замуж за моряка, за офицера. Мало ли хороших парней. Надо было найти другого…
— А чего их искать, они вон — «пачками» на каждом углу. Бери — не хочу. Прежние мои женихи, кстати, до сих пор зовут замуж, не глядя на «прицепчик» — дочку. Вот только условий таких, как сейчас, и такой вольной жизни у меня с ними вряд ли получится. Да и привыкла я уже и к Прибалтике, и к своей квартире, и даже к «Альбатросу». Так что буду держаться за Сашку, пока есть такая возможность. А потом разберёмся, как говорит мой Дербенёв.
— А вот так я не смогу. Вовка для меня — ВСЁ! Особенно после смерти первенца. Когда я свалилась в стационар на три месяца, он не отходил от меня сутками, выхаживал. Хотя каждый день оперировал в этом же госпитале. Он для меня святой! Что же касается всего остального, квартиры например, так мы её забронировали. Вызвали сюда мою маму. Пусть побудет с сыном здесь, пока мы там будем устраиваться.
— Ну что ж, ладно. Пусть будет так, как будет! Третий тост — «За тех, кто в море»! Да, кстати, значит и за наших мужей. За наших кормильцев! — не задумываясь особенно о смысле сказанного, предложила хозяйка.
Все присутствующие встали. Невзирая на принятый у подводников Балтики обычай не чокаться, соединили бокалы вместе и выпили. Выпили за живых.
И только Елена Щербатова просто пригубила из своего бокала. Ребёнок, живущий под её сердцем, вдруг зашевелился и, потягиваясь или разминая ножки, дал о себе знать.
«Как они там сейчас, наши мужики? Скорее бы вернулись», — подумала она и, чтобы скрыть накатившуюся слезу, опустила голову...
               
XXIII. ОСТРОВ РУАД
                1
   Пурпурно-розовыми облаками солнце прощалось с днём сегодняшним. Натруженное светило уходило за горизонт на отдых, чтобы через несколько часов, уже завтра, вновь явиться на свет божий и с новыми силами продолжить свою работу всему живому на радость.
Закончив межпоходовый ремонт и немного придя в себя после перенесённых испытаний первых месяцев похода,  «Б-224» вышла из порта и направилась к небольшому острову, где согласно боевому распоряжению, предстояло пополнить запасы топлива.
На всё — про всё Москва выделила всего одни сутки, дальнейшую задачу предполагалось получить в ближайший сеанс связи, что само по себе немного удивляло Чуйкова и даже меняло привычное представление об организации управления силами в море, тем более на боевой службе. Действия управляющего командного пункта свидетельствовали о том, что ясности в дальнейшем использовании «Б-224» пока нет или там - «наверху» планы в отношении лодки некоторым образом изменились.
Отсутствие  конкретной задачи на ближайший период вносило некоторую напряжённость в атмосферу чётко отлаженного механизма, именуемого экипажем. За  несколько месяцев боевой службы эти абсолютно разные по возрасту и темпераменту, складу ума и образованию, жизненному опыту и положению люди стали единым организмом. Они научились понимать друг друга с полуслова, чувствовать локоть товарища, слышать и воспринимать язык приборов, которые приходилось обслуживать.  Образ их нелёгкой жизни  обратился в каждодневный ритуал, а вера в себя и своё дело стала чем-то напоминающим религию.
И вот теперь в этом организме произошёл сбой.
Весь экипаж с нетерпением ждал ближайшего сеанса связи, который должен был, как всем представлялось,  не только внести ясность на дальнейшие действия, но также определить ту самую точку  отсчёта, с которой начиналась  долгая  дорога к дому и родному причалу.
Ночь наступала стремительно. Едва миновав молы, лодка погрузилась в темень тёплой южной  ночи. Всё дальше и дальше за кормой оставались заботы береговой жизни, короткие, но яркие минуты отдыха. Стала ощутимей качка – вечная спутница моряков, иногда до ходового мостика долетали брызги разбиваемых форштевнем волн.
— Как всё до боли знакомо — опять кино и опять про море, — откуда-то  из темноты левого борта отозвался старший помощник.
— И, что самое главное, опять комедия, — согласился командир.
Внезапно образовавшийся диалог, также внезапно прервался, без лишних комментариев.
Влажный, насыщенный ароматами моря воздух бесцеремонно смешанный попутным ветерком с выхлопными газами от работающего дизель-генератора отдавал специфическим запахом соляра, снизу сквозь него пробивался кисловатый запах вечно работающего  камбуза. Образовавшийся «коктейль» пропитывал одежду присутствующих, делая её недоступной даже для моли, проникал в лёгкие каждого, кто нёс ходовую вахту, оседал на лицах и губах липким неприятным слоем мороси. Горьковатый, знакомый  для всех «дизелистов» привкус этой «гремучей смеси» напомнил Чуйкову о быстротечности жизни и ещё о том, что всё прекрасное в ней либо нас не касается, либо очень быстро заканчивается.
Командир спустился на палубу под ограждение ходового мостика, нагнулся к «Каштану» и привычным движением  нажал на тангетку.
— Штурман, сколько до района дифферентовки?
— Сорок кабельтов, товарищ командир, — весело доложил Апилогов.
Чуйков заметил в голосе штурманёнка какую-то особенную, юношескую задорность, появившуюся сразу после выхода в море…
— Чему так откровенно радуешься, штурман? Не тому ли, что до точки погружения осталось полчаса, а ты об этом не доложил?
— Виноват, товарищ командир, исправлюсь, а радуюсь я обратному отсчёту.
— Не понял? — услышав по «Каштану» смех  Дербенёва, только что спустившегося  с мостика, переспросил командир.
— Обратному отсчёту времени радуемся, Владимир Артемьевич, - пояснил Дербенёв. – С выходом за молы мы прошли Рубикон. С  этого момента и  до возвращения в Либаву время течёт в обратном направлении, т.е. до возвращения домой с каждым днём остаётся времени меньше, чем его было затрачено  до прихода в Тартус.
— Мудрено уж больно глаголишь, штурман. Проще тебя в твоей Бакинской бурсе не учили изъясняться?
— Куда уж проще, товарищ командир? Обратная дорога всегда короче, — с лёгким оттенком обиды за «бурсу» ответил Дербенёв.
— Не говори гоп, сынок, пока не перепрыгнешь. Так, кажется, учил своих детей Тарас Бульба? Вот и я вас хочу научить тому же, да вижу, без толку. На гору взбираться, конечно, тяжело, но катиться с неё больнее. Так что не радуйтесь преждевременно, друзья мои, как бы плакать не пришлось…
Апилогов почти обречённо взглянул на штурмана и, временно отключив переговорное устройство, чтобы его не услышали на мостике, передразнил командира.
— Порадовались, а теперь поплачьте дети мои. Удивительной способностью обгадить всё прекрасное обладает наш командир.
Дербенёв никак не отреагировал на реплику, то ли соглашаясь со словами подчинённого, то ли размышляя о чём-то особенном, услышанном в словах командира. 
Заняв своё штатное место на правом борту, Чуйков осмотрел горизонт, достал сигарету и, закуривая, спокойным голосом обратился к Манишевичу.
— Приготовиться к погружению.
Старший помощник объявил учебную тревогу.
                2
Завершив дифферентовку, подводная лодка всплыла и теперь направлялась к месту якорной стоянки, чтобы с рассветом перейти к острову на пополнение запасов топлива.
Видя, как, нервничая, командир курит одну сигарету за другой, Манишевич в очередной раз склонился над «Каштаном».
— Радисты, вы там, случайно, не проспали радио в наш адрес?
Задавая один и тот же, ставший уже привычным вопрос, старший помощник пытался поддержать командира и показать, что не только он — Чуйков, ждёт сеанс связи, находясь в полном неведении дальнейших распоряжений сверху, но и весь экипаж с нетерпением дожидается разрешения своей судьбы.
— Как можно проспать сеанс, когда до его начала ещё целых семь минут, - отозвался Картавин из своей рубки.
— Боевой части связи, специалисту СПС  готовность номер один! Принимать сеанс связи, – скорее для порядка, чем для сбора связистов, приказал Манишевич.
— Юрий Михайлович, — опять отозвался связист, — все радисты по местам, вы же после всплытия боевую готовность два ещё не объявляли.
— Не паясничать, — расставляя все точки над «і», распорядился старший помощник, — начало сеанса и приём повестки  доложить.
Манишевич повернулся к Чуйкову.
— Товарищ командир, до сеанса связи пять минут.
— Слышу, Юрий Михайлович, слышу. Не дёргай лишний раз людей без надобности, не следует, они и без того безропотны как любящая жена.
— Но я…
Чуйков жестом прервал оправдания старшего помощника. Поднял голову к звёздному куполу неба. Любуясь жемчугом Млечного пути, вспомнил Ялту, лето, санаторий КЧФ   четыре года назад.
— Уже четыре года отпуск мимо лета. Да, ровно столько я в должности, а кажется, вчера…
Усилием воли Чуйков освободился от нахлынувших воспоминаний и, возвращаясь к прерванному разговору со старпомом, добавил:
— Народная мудрость гласит: «Не стоит мастурбировать, когда рядом с тобой лежит обнажённая женщина». Вот так!
Вскрыв очередную пачку сигарет, командир протянул её старпому:
— Давай-ка лучше покурим, Юрий Михайлович и  дождёмся повестки. Может, всё и решится.
Офицеры закурили, Чуйков оглянулся на стоящего позади боцмана.
— Ты бы, Вячеслав Алексеевич, анекдот какой рассказал, что ли.
— У нас вся жизнь — как анекдот, — отреагировал на предложение Осинов.
— Суровый ты какой-то, боцман, сегодня. Это, наверное, потому, что курить бросил?
— А вы откуда знаете?
— Как откуда? Оттуда, откуда и все. О вашем с врачом пари,  по-моему, даже за Голанскими высотами знают, не то что на лодке. Это ж надо додуматься: ставить на кон очередь в детский сад против очереди на машину. Ты, кстати, Вячеслав Алексеевич, какой по счёту в очереди будешь?
— На машину двадцать третий, а на детский сад пятым числюсь уже третий год.
— А Галльский?
— На машину четвёртый, а на садик шестнадцатый.
— Во ты жук, боцман, садик-то тебе — старому ловеласу, зачем? Дети, поди, взрослые давно?
— Ну и что? Внукам пригодится.
— А доктору какая выгода из вашего пари?
— Да самая прямая. Если он выиграет — может, хотя бы его младшему место в саду достанется.
— А если не выиграет?
Боцман лукаво улыбнулся.
— С учётом того, что очередь на машину течёт  со скоростью пять-шесть человек в год, а на садик четыре-пять человек за три года - ездить мне уже в следующем году на новенькой тринадцатой модели, как у вас, а Галльскому не видать детского сада ещё лет десять…
Диалог прервал доклад радиста.
— Товарищ командир, начался сеанс связи, разобрана повестка, в наш адрес получено персональное сообщение.
— Спасибо, родные, обрадовали, спускаюсь в центральный.
— А вот радости, товарищ командир, пока маловато, как мне кажется. Персоналка чересчур короткая какая-то пришла.
Оставив за себя Манишевича, Чуйков заторопился вниз. Уже взявшись за ручку верхнего рубочного люка, обратился к Осинову.
— Может, всё же закуришь, боцман? Пожалел бы эскулапа. Детишки потом спасибо скажут.
Боцман не ответил, только отвернулся в корму,  продолжая  пристально осматривать ночной горизонт.
                3
Командир спустился в центральный пост, где его уже ждал шифровальщик, прошёл на своё рабочее место и взялся читать полученное сообщение. Быстро пробежав несколько строк шифровки, Чуйков поднял голову на мичмана.
— А где остальное, здесь только первая часть?
— Остального и не было, товарищ командир, я так понял, что сейчас должна прийти вторая персоналка, или, может быть, в следующий сеанс…
— Какое там сейчас? Сеанс давно закончился.
Чуйков встал и направился в штурманскую рубку.
Штурманы, предвкушая работу, приготовили несколько путевых карт, разложили их на автопрокладчике и с нетерпением ждали командира.
Командир, протиснувшись в рубку, предложил прочесть телеграмму Дербенёву, в сердцах комментируя её содержание.   
— Вот тебе, штурман, и «ГОП», а ты говоришь — «обратный отсчёт». Тут, похоже, хорошенькое дельце  наклёвывается.
Апилогов украдкой, через плечо Дербенёва, также попытался вчитаться в содержимое шифровки. Как только ему это удалось, лёгкий холодок пробежал по спине молодого офицера. Седьмым, совсем ещё не знакомым чувством, он понял, что впереди их ждёт совсем не учебная работа. Но какая?
Этого на лодке не знал пока никто.
После пополнения запасов Главнокомандующий ВМФ предписывал «Б-224» в кратчайший срок вернуться в порт Тартус, откуда через двое суток командиру предстояло убыть в г. Дамаск на инструктаж по совместным действиям с Сирийскими ВМС. Инструктаж планировался представителями Генерального штаба Вооружённых сил СССР.
О других подробностях первая часть телеграммы многозначительно умалчивала…

XXIV.  БЕЗОПАСНАЯ  ГЛУБИНА
               1
Вряд ли сейчас Чуйков мог осознавать всю ответственность порученного ему задания. Насколько серьёзен боевой приказ, он - абсолютно мирный человек — мог только предполагать.  Переживая ещё и ещё раз всё услышанное на инструктаже, Владимир Артемьевич  рассуждал, как будет развиваться ситуация там, в зоне локального конфликта. Но то ли от скудности информации, то ли от отсутствия боевого опыта,  мысли командира путались, и результат никак не складывался в единое целое. Всё время куда-то исчезало главное в этих рассуждениях, мысли терялись среди множества неизвестных, и приходилось вновь и вновь возвращаться в исходную точку. Единственное, что было достоверно известно Чуйкову на момент его возвращения из Дамаска, так это то, что там, где «Б-224» надлежит выполнить поставленную задачу, идёт война, причём нешуточная, а самая что ни на есть настоящая. И враг там не вымышленный,  а вполне реальный — с торпедами и глубинными бомбами…
А в экипаже царило оживление:
— Как же, — говорили все, — командир возвращается, сейчас  наконец-то всё станет ясно.
Но ясность с прибытием командира не наступила, стало даже тревожнее. Неизвестность вокруг предстоящего похода порождала в экипаже нелепые домыслы и только усугубляла и без того непростую обстановку. Вместе с Чуйковым из Дамаска прибыл вызванный из Союза командир дивизии контр-адмирал Борковский. Появление на борту старшего начальника ничего хорошего в этой ситуации не сулило.
Спустившись на лодку, комдив сразу же  приказал собрать в кают-компании «большой  совет» из числа командиров боевых частей.
При плотно задраенных дверях Борковский объявил цель и поставленные Москвой задачи на поход. Замысел старшего начальника немного шокировал собравшихся офицеров своей простотой и даже наивностью.
Фактически в мирное время им предстояло решить боевую задачу в противоборстве с ОБК США. Не просто выполнить, а сделать так, чтобы американский линкор «Нью-Джерси» ни много ни мало снялся с якорей и ушёл из своего района огневых позиций. Откуда он вот уже несколько недель методично обстреливал ливанский город Триполи и где под огнём его смертоносных, четырёхсотшести миллиметровых орудий погибали тысячи и тысячи мирных граждан. Но как сделать, чтобы этот грозный морской убийца вдруг прекратил обстрел и ушёл восвояси?
Москва решила  эту дилемму оригинально.
Никто до настоящего времени, за исключением, пожалуй, Сирии, даже не пытался нарушить границу закрытой американцами зоны локального конфликта в районе Бейрута. Невзирая на то, что вся эта зона входила в юго-восточный район противолодочного наблюдения и ответственность за принятие мер лежала на ВМС Великобритании, всецело и безраздельно там господствовали именно военно-морские силы США. Одна — две авианосно-многоцелевые группы всегда находились в районе, вместе с постоянным соединением НАТО, контролируя каждый квадратный метр водной акватории. Противолодочные самолёты «Орион Р-3С» с авиабазы  Судос, что на острове Крит,  во взаимодействии с палубной авиацией АМГ, неустанно, прослушивали радиогидроакустическими буями и гидрофонами подводное пространство. Американская сторона официально, на международном уровне, объявила эту зону районом боевых действий, в котором любой корабль или судно третьих стран подлежали аресту, а обнаруженные подводные лодки — уничтожению. Командующий 6-м флотом США в своей неапольской штаб-квартире чувствовал себя фактически хозяином Средиземноморья.
Скрытно войти в зону, уверенно действовать в ней длительный период и быть при этом незамеченной, да ещё дизельной подводной лодке, было практически невозможно. Именно тот факт, что незаметно войти в район было нельзя, Москва решила использовать в свою пользу. В Главном штабе ВМФ, очевидно, решили слабую сторону превратить в сильную. Для этого, войдя в зону господства американцев, «Б-224» надлежало специально обозначить своё присутствие, но так, чтобы оно выглядело не обороной, а нападением или хотя бы демонстрацией силы…
Состав отряда боевых кораблей США выглядел достойным противником, но как выполнить поставленную задачу и при этом уцелеть, Чуйков не знал даже после доклада своего решения  командиру дивизии.
Владимира Артемьевича немного поразила, если не сказать больше, та лёгкость, с какой Москва направила его лодку под американские бомбы. «Не война вроде бы, - подумал он, -  но, что остаётся делать, кроме как выполнять приказ Родины? Очевидно, ничего больше и не дано».
Заслушав решение командира, Борковский закончил совещание, попросил офицеров до выхода в море ни с кем, даже с подчинёнными, на тему похода не распространяться. Оставив в кают-компании только командира и штурмана,  комдив приказал начинать приготовление к бою и походу.
— Они там наверху, что думают, я заколдованный? Или, может быть, им известна безопасная глубина, специально отведённая всевышним для моей подводной лодки? — откровенно возмутился Чуйков как только дверь за последним выходящим офицером закрылась.
— Успокойся, не горячись, Владимир Артемьевич, здесь твои подчинённые.
— А что подчинённые — не люди, они не понимают, о чём речь идёт? Эти ребята в Москве, конечно, молодцы: то под «SOSUS» в Мальтийском проливе засунут – еле ноги унёс, то теперь вот ещё один подарочек: сходи, будь добр, на войну, залезь под линкорчик американский да обозначь себя – может, удастся живым вернуться? Экспериментаторы хреновы, лабораторию нашли и мышей белых…
— Так, всё, хватит словоблудия! Прекрати истерику! — Борковский встал.
— И вовсе это не истерика, Валерий Александрович. Дайте мне право применять оружие, и я готов повоевать, если надо, а в предоставленных мне условиях я именно мышь белая, и только.
— Ты прекрасно понимаешь, что я не Главком и не Верховный… И прибыл сюда не успокаивать тебя, а выполнять приказ. И, между прочим, вместе с тобой иду туда, — комдив ткнул пальцем в район нахождения оперативного соединения США. — Поэтому давай-ка мы сядем потихоньку и хорошенько подумаем, как решить эту очередную московскую головоломку.
— Давайте решать, - отчаянно махнув рукой, согласился Чуйков. - Мы тут с Дербенёвым прикинули один вариант «не для прессы». Давай, Александр Николаевич, покажи карту с нашими расчётами.
Штурман достал из тубуса секретную карту и аккуратно расстелил её на столе, демонстративно прижав края специальными латунными фигурками в форме морских коньков. Борковский, даже не бросив взгляд на оригинальные грузики, склонился над командирским решением и стал внимательно изучать его. Спустя несколько минут у него появились вопросы:
— Значит, ты предлагаешь фактически под линкор не лезть, так я понял, Владимир Артемьевич?
— Так точно, товарищ комдив, предлагаю на ваше утверждение следующий вариант действий. Оценив наряд сил противника, его сильные и слабые стороны, характер боевых действий в районе и сопоставив всё это со своими возможностями, я решил: «с наступлением тёмного времени суток скрытно выйти из порта Тартус и погрузиться в подводное положение.  Проверив отсутствие слежения за подводной лодкой, начать движение в южном направлении скоростями, позволяющими оставаться незамеченным для противолодочных сил НАТО. Таким режимом следовать до входа в зону локального конфликта. Точку рандеву занять в назначенное время, где на перископной глубине провести опознавание с флагманским кораблём разведывательной ударной группы сирийских ВМС. После опознавания продолжить самостоятельный скрытный переход в район боевых действий, который занять не позднее шести часов утра. Маневрирование в районе осуществлять вдоль северной кромки на режимах, позволяющих обнаружить меня силам оперативного соединения ВМС США, но за пределами дальности применения ими оружия. Корабельные ударные группы ВМС Сирии действуют в районе самостоятельно при поддержке сирийской авиации и отвлекают главные силы охранения линкора на себя. С обнаружением движения противолодочных сил в мою сторону выстрелить самоходный имитатор подводной лодки в направлении «Нью-Джерси», а самому продолжать маневрирование в западном направлении, не выходя из района боевых действий до подхода ПЛС на рубежи применения оружия. Для уклонения от оружия, применяемого противником, использовать манёвр, средства имитации подводной лодки и помех. Своё оружие, в соответствии с приказом, в зоне локального конфликта не применять, за его пределами применять только на самооборону. Поставленную задачу выполнить в течение двадцати четырёх часов, после чего перейти на режим скрытного маневрирования и выйти из района в северо-западном направлении.
Командир дивизии слегка улыбнулся и, не скрывая своего удовлетворения, заговорил:
— Недурно придумал, вместо себя направить под линкор самоходный имитатор, я бы даже сказал, очень хорошо! А почему же, там, в Дамаске, ты совсем другое решение докладывал?
Чуйков, немного смутившись, ответил:
— Там, кроме вас, ещё группа товарищей из Москвы была. И как они отреагируют на мои фокусы, неизвестно. А вдруг посчитают имитатор за оружие, тогда что?
— Наверное, ты прав, — Борковский задумался. — Что такое двадцать четыре часа? Этого, конечно же, очень мало, чтобы выиграть войну, но чтобы без артиллерийского обстрела перевести через Голанские высоты тысячи ливанских беженцев, может быть, и достаточно… Победителей не судят, говоришь?
— Так говорят на Руси, товарищ комдив.
— Да к тому же сейчас появилась уверенность, что кроме нас о твоём решении никто не знает.
— И теперь уже никогда не узнает, — радостно согласился Чуйков.
— Утверждаю! — Командир дивизии пожал руку командиру лодки. — По местам!
2
— Чего нового в твоём огороде, Георгий Александрович? — Чуйков заглянул в рубку гидроакустиков. — Тринадцатый час елозим в районе, шумим в разные стороны, чем можем, а ты всё молчишь и ничем не радуешь.
— Как же не радую, товарищ командир? Вы к нам несправедливы. За последние четыре часа ни одного разрыва на берегу не слышно. Зато  силы охранения разбежались по всей зоне и чего-то ищут.
— Чего-то или кого-то?
— А это вам лучше знать. Мы наблюдаем работу только корабельных ГАС. Вертолётные не прослушиваются, впрочем, как и РГБ.
— И всё же, необычного ничего не слышно?
— Необычного пока не слышу, товарищ командир, а вот Гедеминас докладывал, что кратковременно на своей станции прослушивал шумы, как ему показалось, атомной подводной лодки. Я тут же взял у него наушники, но шумов уже не было. Скорее всего, помеха. Мы тщательно обследовали весь горизонт – тихо.
— Так, так. Это уже интересно, а почему не доложили?
— Доложили, товарищ командир, в центральный пост, командиру дивизии. Он заходил к нам и утвердил шумы как помеху.
— В котором часу это было? — Чуйков взял в руки вахтенный журнал.
— Во время ужина, в девятнадцать пятнадцать. Буквально несколько секунд шумы прослушивались, потом тишина и ещё, повторно, секунд пять-шесть. Всё.
— А где это было? По какому пеленгу?
— По пеленгу двести и вторая отметка по пеленгу сто девяносто семь градусов.
Командир записал данные акустиков и направился к штурману. Дербенёв нанёс данные на карту.
— И что получилось, Александр Николаевич?
— Получилось, что если эта цель действительно лодка, то она, во-первых, пока находится за пределами зоны локального конфликта, а во-вторых, маневрирует в сторону  Ливано-Израильского побережья.
— Ну и кто это может быть?
— Не думаю, что это противник. Его силы находятся в зоне…
Из центрального поста послышался взволнованный голос старшины команды гидроакустиков:
— Центральный, акустик, в секторе сто пятьдесят - сто девяносто градусов слышу слаборазличимые разрывы глубинных бомб, интенсивность нарастает.
Чуйков выскочил из штурманской рубки и занял своё место:
- Боевая тревога, торпедная атака! Торпедные аппараты номер пять, шесть,  семь, восемь, девять  к выстрелу приготовить…
По тревоге в центральный пост прибыл командир дивизии.
— Товарищ комдив, - Чуйков встретил Борковского коротким докладом, - противник начал противолодочную операцию в южной части района. Не исключаю, что нам кто-то помогает.
— Это, командир, только домыслы. Там уверенно работает авиация Сирии. Возможно, сирийцы выставили ряд приборов, имитирующих подводные лодки. Американцы, в свою очередь,  выполняют данные ранее обещания и «утюжат» море ковровой бомбардировкой.
— А шумы, которые кратковременно наблюдали акустики? —продолжал настаивать на своей версии Чуйков.
— Не знаю, Владимир Артемьевич. О чём-то конкретном говорить сейчас ещё рано. Действуй согласно утверждённому решению.
Пока командир лодки докладывал командиру дивизии о выполненных мероприятиях, бомбометание прекратилось. Чтобы убедиться, что это именно так, Чуйков несколько раз менял глубину погружения, то опускаясь под слой скачка скорости звука, то поднимаясь над ним, но так ничего и не услышал. Около часа ночи Борковский приказал  приступить к завершающему этапу боевых действий. «Б-224» начала маневрирование по отвлечению линкора и сил его охранения на ложные направления.
— Валерий Александрович, — Чуйков вошёл в штурманскую рубку, где командир дивизии смаковал импортный кофе, — я наблюдаю сразу три группы быстроходных целей в секторах тридцать пять – шестьдесят, двести – двести тридцать и двести семьдесят – триста градусов. Предполагаю, что это сирийские ракетные катера смещаются от периферии к центру, имитируя ракетную атаку.
— Очевидно, так и есть. Эти отчаянные парни, по замыслу, должны были только что  выполнить демонстративные действия с проведением учебных ракетных стрельб за пределами зоны.
— Интересно, «Нью-Джерси» уже снялся с якорей или всё ещё торчит в районе огневых позиций? — Чуйков внимательно посмотрел в глаза своему начальнику.
Борковский, не отрываясь от божественного напитка и даже не моргнув глазом, уверенно ответил:
— Он же не самоубийца. Думаю, что след этой махины давно остыл как вчерашний день. Сейчас отстаивается где-нибудь в сторонке, под бережком, и в ус не дует. А ты погуляй по глубине, послушай, может быть, нащупаешь?
Чуйков приказал вахтенному офицеру погружаться глубже, сам же направился к Ковальчуку:
— Акустики, мы погружаемся очень медленно, а вы очень внимательно послушайте сектор семьдесят - сто двадцать градусов.
Обследование сектора, новая смена глубины и повторное прослушивание результатов не дали. Это немало озадачило и Чуйкова, и Борковского.
— Давай, Владимир Артемьевич, действуй. Запускай своего «двойника» в сторону предполагаемого места линкора. Да задай ему маневрирование с курсами, близкими к углам атаки, а нам пора отваливать. С минуты на минуту здесь разразится настоящая баталия. Бой с тенью у боксёров называется.
Выставив приборы помех и направив самоходный имитатор в заданном направлении, Чуйков начал движение из района боевых действий. Сразу после этого гидроакустики доложили об обнаружении шумов винтов американского монстра, спешно оставлявшего место своего позора. Не понимая, кто интересуется его персоной из-под воды, «Нью-Джерси» всё же решил уйти от греха подальше. Впопыхах снявшись с якорей,  практически без охранения, он направился в район Бейрута, тем самым дав возможность ливанским беженцам перейти через Голанские высоты и укрыться в Сирии.
И неважно, что ещё сутки все силы ОВМС НАТО безуспешно прощупывали и бомбили каждый квадратный метр зоны, Чуйков и его экипаж боевую задачу выполнили успешно.
                3
И вот наступил долгожданный день. Обогнув с юга остров Кипр и переместившись западнее, «Б-224» заняла назначенный район всплытия. Здесь ей предстояло отстояться несколько дней, чтобы пополнить запасы от плавбазы «Фёдор Видяев». Весь экипаж находился в приподнятом настроении. Даже матросы - первогодки о чём-то загадочно перешёптывались. А собственно, что здесь странного, задача решена успешно, все живы и здоровы, впереди только дорога домой. К тому же сегодня, и это, очевидно, немаловажно, Главный штаб приказал весь экипаж представить к боевым и правительственным наградам.
Свист воздуха из стравливающего клапана верхнего рубочного люка стих, Чуйков повернул кремальерный замок, и в лодку ворвалось яркое солнце уходящего лета.
— Какое сегодня число, штурман? – спросил командир, закуривая свою любимую «Элиту».
— Двадцать девятое августа, Владимир Артемьевич, — радостно ответил Дербенёв.
— А чему радуешься? – поинтересовался Чуйков. – Только не надо мне опять про обратный отсчёт рассказывать.
— Жизни радуюсь, просто жизни и вот этому, очевидно последнему летнему дождю.
— Какому дождю, где ты его увидел?
— А вы сами посмотрите в-о-о-н туда, правее солнца. Видите, какая там радуга? Дождь, значит, идёт.
Чуйков повернулся в сторону, куда показывал штурман, прищурил глаза, отвыкшие от дневного света, и действительно увидел огромный радужный мост, дугой соединявший, как волшебное коромысло, горизонт слева и справа от лодки. Необычное чувство, такое естественное и знакомое с детства, вдруг заполнило душу командира. Он снял пилотку, запрокинул голову к небу и, широко расставив руки, подставил всего себя первым каплям  дождя, вместе с радугой хлынуцшим на лодку.               
               
Ннига третья       ОБРАТНЫЙ ОТСЧЁТ
                Часть первая
               
Кто жизнь связал с подводным флотом навсегда,
Не дрогнул под ударами разбушевавшейся стихии,
Кто братством духа дорожит, карьерой, к слову, никогда,
Тот служит Родине за совесть и без всякой эйфории.
                Автор

               
I.  ДРУГ СЕМЬИ

Август, конечно, хороший месяц, но увядающая, местами выгоревшая трава на газонах и осыпавшиеся на клумбах розы, что всё лето цвели под окнами лаборатории, почему-то напомнили Татьяне об осени. Нет, нет, не об осени её собственной жизни, в двадцать семь ещё рано думать об этом…  Дербенёвой думалось об осени как явлении природы, которое однажды постучится в дверь каждому живому существу на Земле.
«Как быстро, почти стремительно летит время. Казалось, ещё вчера мы были детьми, потом школа, институт, любовь, свадьба и сразу семья. Заботы, ребёнок, муж и вот уже ближе к тридцати…Не успеешь глазом моргнуть и пора десятилетний юбилей свадьбы праздновать, а вместе толком и не жили. Всё наездами, да экспромтами. За шесть лет совместной жизни так и не узнали друг друга в качестве мужа и жены, а ведь в обыкновенных ; «береговых» или гражданских семьях за это время люди успевают не только познать все «прелести» семейной жизни, но даже развестись и снова обрести семью».
Дербенёва, только сегодня вышедшая на работу после отпуска, стояла у раскрытого окна лаборатории и тихо страдала о лете, об уходящей молодости и, конечно же, о себе. Вино, преподнесённое  Берзиньшем в качестве знака внимания, по поводу встречи и теперь выставленное сотрудникам как «презент», не радовало и даже не дурманило. Татьяну не отпускала единственная, но очень назойливая мысль, весь день теребившая чувства неизбежно вызывающие жалость к себе: «И зачем мне всё это надо?»
Вдруг вспомнился июль, последний рабочий день перед поездкой к маме, дождь и маленький фуршет здесь же. И тогда, и сегодня у этого самого розария с осыпавшимися цветами Дербенёву посещали одни и те же мысли. О скоротечности бытия, о не раздаренной  любви, о смысле её,  Татьяниной, жизни. С кем она будет завтра? Кто будет её спутником, когда наступит та самая осень и, самое главное, с кем она, изголодавшаяся по любви,  познает настоящее женское счастье?
— Да, действительно, кто будет моим настоящим и единственным другом завтра? ; вслух произнесла Татьяна, прерывая течение грустных мыслей.
— А как же муж?
Татьяна вздрогнула, услышав знакомый голос за спиной.
— Муж? Какой? Тот, который забыл дрогу домой вот уже почти полгода?
— Насчёт дорог твоего мужа я знаю, кажется, всё, а вот насчёт душевных дорог коллеги Берзиньша хотела бы уточнить. — Лена Супруненко - подруга и коллега по работе ; интригующе улыбалась, пытаясь рассмотреть Татьяну через наполненный вином бокал.
— А что муж? Он далеко…
— А Сашка рядом?
— Мужа,  кстати, тоже Александром зовут, — уточнила Татьяна, изображая недоумение, словно не понимала, на что намекает подруга.
— Вот я и говорю: вокруг одной женщины сразу два мужчины и оба Александра…
 — Не дури, Ленка, Берзиньш просто сослуживец, причём одинаково знакомый нам всем. — Дербенёва не желала рассуждать на предложенную тему и поэтому уклонялась от ответа.
— Ты ещё скажи «друг семьи». Сослуживцы мы, конечно, все, но знаки внимания холостой мужчина почему-то оказывает  только тебе? Просто «маньяк-преследователь» или ещё хуже — «тайный воздыхатель» какой-то.
— Да какой там «тайный»?! Скорее наоборот. Не успела  я выйти из отпуска, как попала «на ковёр» к начальнице. Эльвира с утра пропесочила так, что никакая пескоструйная машина не нужна. — Дербенёва отчаянно махнула рукой.
— Не поняла, а за что? — удивилась Елена.
— Было бы «за что», не обидно было бы…
— И всё же? — не унималась Супруненко, — неужели из-за этой несчастной бутылки вина и розы в замочной скважине?
Татьяна, не желая вспоминать неприятный утренний разговор с начальником лаборатории, отвернулась к окну. На её глазах выступили слёзы, плечи стали подрагивать, а ещё через мгновение Дербенёва разрыдалась.
— Здрасте вам, что это за новости? — Лена потянула подругу к себе пытаясь успокоить. — Ну-ка колись, девушка, и что это за причина, из-за которой у нас глаза под дождём и руки холодные? Или может у нас истерика?
 Татьяна повернулась к Елене и резко бросила:
— Да отстаньте вы все, и чего вам от меня надо?
— Ничего мне от тебя не надо, сумасшедшая. Просто вижу, что у подруги не всё в порядке с личной жизнью, вот и поинтересовалась. Не хочешь отвечать, молчи, но до чего эта молчанка доведёт? — Елена замолчала, но спустя несколько секунд, видя, что Дербенёва не успокаивается, продолжила. —  Я, кстати, где-то читала, что по статистике чаще всего инфаркты случаются с теми людьми, которые вынашивают все свои проблемы внутри себя и ни с кем не делятся. Так что, адью «прынцесса - недотрога». Реви тут хоть обрыдайся, век не подойду.  — Елена направилась к своему рабочему столу, оставив недопитый бокал на подоконнике рядом с бокалом Татьяны.
  Дербенёва внезапно перестала плакать.
— Ты, что Лен, обиделась?
— На обиженных сама знаешь, что возят. Я просто не хочу тебе мешать в твоих страданиях о себе любимой…
Татьяна  взяла бокалы с подоконника и предложила подруге помириться.
— Ты знаешь, о чём был разговор с Эльвирой?
— Нет, не знаю и теперь знать уже не хочу.
— А зря! — не замечая реакцию собеседницы, загадочно продолжила Дербенёва. — Меня обвинили «в совращении молодых и неопытных мужчин».
— Эльвира?
— Именно. Причём с подачи мамочки нашего засидевшегося холостяка Берзиньша. Она, оказывается, пока я была в отпуске, приходила жаловаться в партком завода.
— По поводу? К тому же ты беспартийная? — недоумевала Супруненко.
— Ну, во-первых,  есть такая партия, которой  до всех и до всего  есть дело, а во-вторых, повод оказался самый что ни на есть «партийный» — «недостойное поведение замужней женщины, не дающей прохода единственному сыну старого члена ВКПБ, вконец исстрадавшемуся и потерявшему голову  от безответной любви к этой самой женщине».
— Не м-о-ж-ет быть. Это, что ж старый член… партии так исстрадался, что голову пришлось искать в парткоме завода?
— Да не старый, а молодой,  — поправила рассуждения Дербенёва.
— Ах, молодой член…—  рассмеялась Елена, — тогда полбеды, только кто кому прохода не даёт? Вот стервец, что делает…
— Берзиньш-младший здесь не причём, он просто «по-неопытности» с мамашей своей поделился мыслями сокровенными…— Татьяна осеклась, поняв, что сказала лишнее.
— Какими такими мыслями? — чувствуя недосказанность в словах Дербенёвой, поинтересовалась Елена.
Дербенёва подсознательно чувствовала, что не стоит продолжать разговор на предложенную тему, но ещё больше она понимала, что ей очень надо с кем-то поделиться наболевшим, а собеседницы-арбитра ближе и одновременно нейтральнее, чем Лена, у неё не было. Во всяком случае, сейчас. Елена не замужем, воспитана в семье творческой интеллигенции, к Военно-Морскому Флоту не имеет ни малейшего отношения. Кому как не ей понять подругу, не обременяя выводы привычными для военных семей штампами?
— Ты помнишь тот день, когда я уходила в отпуск? — внезапно успокоившись спросила Дербенёва.
Елена немного задумалась, но, очень быстро вспомнив события месячной давности, ответила:
— Да помню, шикарный стол был… Коньяк и ещё дождь. Причём дождь я помню больше потому, что забыла в тот день зонтик дома.
— Вот, вот! Именно в этот самый дождь Берзиньш пытался, правда очень неуверенно, я бы даже сказала коряво, рассказать мне о своих чувствах. А я, не ведая главного, его ещё и отругала за это, постыдив за неуверенность в словах и поступках.
—  И что? — уточнила подруга.
— А то, что сегодня, этот самый «маменькин сынок» признался мне в любви и предложил выйти за него замуж…
— Во дела-а-а?!! — воскликнула подруга.      
               
II.   НЕ ЖДАЛИ
               
— Центральный, радисты. Разобрана повестка. В наш адрес принято персональное радио, — голос связиста забивался шумом «лопуха» , поэтому командир, находившийся в центральном посту «Б-224», не сразу понял смысл произнесённого Картавиным.
Чуйков подошёл к «Каштану» и уточнил полученный доклад:
— Радисты, вы х… изо рта выньте, а уж потом докладывайте. Повторите, что вы там прожевали? 
— Товарищ командир, приняли персоналку, Коваленко пошёл к вам.
Увидев мичмана с красной папкой в руках, командир направился к своему, ещё неостывшему, креслу. Проходя мимо трапа в боевую рубку, Чуйков окликнул старпома:
— Юрий Михайлович, как там горизонт?
— Визуально горизонт чист, — доложил Манишевич.
— Если штурмана с местом определились, погружайся метров на девяносто пять, акустики гарантируют там «надёжную крышу».
— Апилогов просит ещё минуту, чтобы на Солнце «помолиться». АНС  у них «глючит», одним каналом работают.
— Добро, одну минуту «повисеть» и убирай «лес» с поверхности моря,— согласился командир, усаживаясь в кресло для чтения полученной от управляющего командного пункта информации.
За пять месяцев автономки экипаж «Б-224» приобрёл необходимые навыки  подводного мастерства и  поэтому подвсплытия на рядовые сеансы связи и разведку обстановки в дневные часы выполнялись теперь одной сменой, а не всем экипажем, как это было на первом этапе боевой службы. Тревога в таких случаях не объявлялась, и каждая боевая смена жила своей цикличной жизнью, определённой книгой корабельных расписаний и номером. В этом режиме  командирам подразделений удавалось проводить все плановые занятия с подчинёнными, а тренировки экипажа по корабельным расписаниям с привлечением максимального числа людей проводились ежедневно и приурочивались, как правило, к реальной обстановке на борту и за его пределами. 
Вот и сейчас  для подготовки и проведения политинформации в центральный пост прибыл замполит лодки капитан третьего ранга Каченко.
— И что пишут, товарищ командир, наши партийные вожди? Не пора ли нам в обратный путь, который ближе к дому?
— Упаси Бог, Василий Иванович, чтобы ваши партийные вожди ещё и эти вопросы решали, но домой, видимо, ещё не пора, — задумчиво ответил Чуйков, дочитывая последние строки телеграммы- распоряжения. — Вместо этого назначен район всплытия и точка рандеву для пополнения запасов.
 — От кого пополняться будем, Владимир Артемьевич? — не реагируя на издёвку в тоне разговора, поинтересовался Каченко.
—  Старый знакомый наш «Фёдор Видяев» следует в точку встречи, туда же развернули наших соседей ; многоцелевой атомоход Северного флота  «К-462»…
— Затевает что-то Москва?... — то ли утвердительно, то ли  вопросительно прокомментировал услышанное замполит.
— Непонятно только, что? — согласился командир лодки.
— И когда? — уточнил Каченко.
— Когда как раз ясно. Мы всплываем завтра в 09.30 и до 18.00 пополняем запасы продовольствия, а северянка всплывает  с началом следующих суток, то есть 30 августа и времени у неё всего ничего ; до первых сумерек пополниться и погрузиться, в это же время погружаемся и мы.
— А дальше-то что? — поинтересовался старший помощник, спускаясь из боевой рубки и присоединяясь к разговору в центральном посту.
 — Если атомоходу разрешили дневное всплытие на пополнение запасов, значит, он уже исчерпал свою автономность по продовольствию или она на исходе. Вот я и думаю: потеря скрытности дорогого стоит, но ради чего? — не замечая вопрос Манишевича, продолжал рассуждения Чуйков.
 — А может у них что-то случилось? — теперь командирские размышления подхватил замполит.
— Типун тебе на язык, Василий Иванович, — отрезал командир, продолжая чтение остальных телеграмм. — У нас-то ничего не случилось, но, как видишь,  тоже заворачивают на пополнение, хотя своих запасов ещё вагон и маленькая тележка…
— С прицепом! — дополнил старший помощник.
— Кстати, а  вот и ответ на все вопросы. — Чуйков передал телеграмму с разведывательной сводкой старшему помощнику и замполиту для ознакомления. — Американцы стягивают в Средиземное море огромный наряд сил для участия в крупнейших учениях объединённых военно-морских сил НАТО  и в связи с этим к нам «в гости» следует отряд боевых кораблей ВМС США.
Бегло просмотрев телеграмму и мысленно подсчитав состав сил вероятного противника,  замполит озвучил свои выводы:
— Скорее к себе домой, чем в гости, по месту, так сказать, постоянной прописки...               
               
III.   ФОРСМАЖОР
                1
Шестидесятые годы прошлого столетия были не только периодом «созревания» в нашей стране свободомыслящего,  образованного и демократически настроенного поколения молодых людей, но  и периодом, когда гонка вооружений между СССР и США  приобрела качественно новый  характер.
Получив  первый опыт эксплуатации подводных лодок с ядерной энергетической установкой, обе сверхдержавы начали активное строительство атомоходов различных классов. Начинался очередной виток гонки вооружений, и, как следствие, этот период вряд ли можно назвать спокойным для военно-промышленных комплексов СССР и США. По причинам не только объективного, но зачастую и  субъективного характера к середине 60-х годов Советский Союз  отставал в этой гонке как минимум на четыре года, в чём можно легко убедиться, вспомнив некоторые закрытые ранее факты. Так, в США первая атомная подводная лодка «Наутилус» вошла в строй в 1955 году, а  на первой советской атомной лодке «К-3» только в 1958 году был поднят Военно-морской флаг. Что касается строительства подводных лодок, способных нести баллистические ракеты стратегического назначения, то советский военно-промышленный комплекс отставал здесь ещё сильнее. Сегодня не является секретом, что первая американская атомная подводная лодка «George Washington», вооружённая шестнадцатью баллистическими ракетами «Polaris», на боевое дежурство вышла уже в 1960 году, аналогичная же советская апл «К-137» вошла в состав Северного флота только семь лет спустя.
Чтобы как-то уравнять силы по количеству носителей ядерных зарядов,  помимо атомных подводных лодок СССР продолжал активно строить дизель-электрические подводные лодки, программа строительства которых в шестидесятые годы была значительно расширена.
Именно тогда началось строительство серии лодок проекта 651, имеющих на борту, помимо мощного торпедного вооружения для поражения надводных и подводных целей, ещё и крылатые ракеты, способные нести ядерный заряд. Эти ракеты предназначались для уничтожения отрядов боевых кораблей и поражения береговых объектов противника на дистанциях до 500 километров. По обитаемости дизель-электрические ракетно-торпедные подводные лодки выгодно отличались от торпедных лодок послевоенной постройки и приближались к условиям, существовавшим на первых атомоходах, а по водоизмещению даже превосходили атомные подводные лодки  проектов 627, 670 и 705. Подводная лодка проекта 651 была и остаётся самой большой в мире серийной дизель-электрической подводной лодкой.
Параллельно с торпедными дизель-электрическими подводными лодками проектов 641, 641 «Б» и  подводными лодками с крылатыми ракетами проекта 651 советский ВПК успешно осваивал строительство дизель-электрических лодок, способных нести баллистические ракеты с ядерными зарядами проекта 629. И все-таки для обретения стратегического паритета всех перечисленных усилий по-прежнему было недостаточно. В связи с этим  руководство СССР решилось на беспрецедентный шаг ; специальными конструкторскими бюро были спроектированы и начали строиться подводные лодки с ЯЭУ второго поколения проектов 667, 670 и 671. Это была самая большая серия океанских подводных атомоходов, строительство которых завершилось только  в канун развала Советского Союза.
С целью устранения  главных проблем эксплуатации ЯЭУ первого поколения, связанных с протечкой воды первого контура через парогенераторы во второй, а также частыми выбросами пара в насосные аппаратные и парогенераторные выгородки, для второго поколения ЯЭУ конструкторы изменили компоновочную схему. Существенно сократились объёмы первого контура и пространственная распределённость узлов и механизмов. Была применена широко известная среди специалистов схема «труба в трубе» с навешиванием насосов первого контура на парогенераторы. Сокращено количество трубопроводов большого диаметра, соединяющих основное оборудование и прочие новинки. Кроме того, трубопроводы первого контура малого и большого диаметров конструктивно размещались в необитаемых помещениях под биологической защитой. Модернизировались системы контрольно-измерительных приборов и автоматики  ЯЭУ, увеличилось количество дистанционно управляемых механизмов. Турбогенераторы как основные источники электроэнергии на этих лодках стали автономными.
Однако учёт конструкторами недостатков первых паропроизводящих установок при создании аналогичных установок второго поколения не мог однозначно гарантировать и тем более исключить те или иные аварийные ситуации, связанные с эксплуатацией этих установок непосредственно на подводных лодках, в условиях, экстремальных не только для человека, но и техники.
Более того, советский ВПК не смог избавиться от всех «детских болезней», присущих ЯЭУ первого поколения. По-прежнему не обеспечивались в полном объёме надежность активных зон, парогенераторов, систем автоматики. Остались нерешенными проблемы, связанные с аварийным расхолаживанием ядерного реактора при полном обесточивании корабля; предотвращением полного осушения активной зоны при разрыве первого контура, контролем над ядерными процессами в реакторе, когда он находится в подкритическом состоянии и другие.
                2
Многоцелевая атомная подводная лодка Северного флота        «К-462» завершала боевой поход в Средиземное море. Почти два месяца автономки, без малого шестьдесят суток изнурительного монотонностью и однообразием специфического труда были позади, а впереди, казалось, были только короткие мили благостного ожидания встречи с любимыми и родными людьми, скалистыми и почти живыми берегами.
Выполнив задачи в восточной части Средиземного моря, лодка начала смещение в центральную и западную части, чтобы форсировав Гибралтар, перейти в Атлантику – поближе к дому.
Конец августа для Средиземноморья это ещё невыносимо жаркая пора, когда вода, прогретая до температуры + 25;С на глубинах до сорока метров, кажется рассолом. В этих условиях невольно вспоминается Заполярье, где август – предвестник зимы, где местные жители на вопрос дилетанта о том, холодно ли на севере, обычно острят: «Холодно только три месяца в году, а остальное время о-о-чень холодно». И если новичку, оказавшемуся в Заполярье в конце августа – начале сентября, всё вокруг может показаться скучным и даже угрюмым, то для местных жителей, к каковым смело можно отнести и  подводников, не только климат и  северное сияние, но даже скалистые берега, почти невидимые в полярную ночь, и сопки с незаходящим над ними солнцем в полярный день, являются чем-то неотъемлемым, дорогим и очень желанным.
 Обратный отсчёт к родному причалу для экипажа «К-462» уже начался, но до швартовки надо ещё дожить…
— Центральный, обнаружено падение уровня теплоносителя в компенсаторах объёма ППУ  и незначительная течь первого контура ядерной энергетической установки левого борта! — голос командира БЧ-5 капитана 2 ранга Котлубинского, докладывавшего с пульта управления главной энергетической установки, звучал спокойно и уверенно, но заставил командира лодки вздрогнуть.
Молодой темноволосый, с роскошными казацкими усами, командир атомной подводной лодки капитан 2 ранга Пахомов стоял в центральном посту у перископа в ожидании всплытия лодки на глубину, благоприятную для приёма сообщений от управляющего командного пункта, и его мысли были сейчас только о безопасности манёвра всплытия. Мгновенно среагировав на изменившуюся обстановку, Пахомов приказал:
— Время 00.10 26 августа, записать доклад командира БЧ-5 в вахтенный журнал. Режим ГЭУ не менять, подпитку первого контура осуществлять каждые 30 минут, контроль радиационной обстановки в отсеках ; постоянный.
Из всего ряда событий произошедших на «К-462» за неполные два месяца автономки, единственным непредвиденным, но довольно банальным и скорее обычным, чем наоборот, событием можно было назвать  приступ аппендицита, случившийся  у командира турбинной группы старшего лейтенанта Гомарелли. Тогда, по решению ЦКП ВМФ, лодке разрешили всплыть и передать больного на корабль Черноморского флота, где он был успешно прооперирован и отправлен на Северный флот. Сейчас ситуация с ЯЭУ левого борта не вписывалась в число ожидаемых событий, но оставалась подконтрольной и поэтому особого беспокойства у командира не вызывала.
Через 36 часов наблюдения за обстановкой в реакторном отсеке стало ясно, что признаки малой течи первого контура подтверждаются, однако место течи установить не удалось. Радиационная обстановка оставалась стабильно нормальной.
В ходе дневного подвсплытия подводной лодки на сеанс связи 28 августа течь первого контура не увеличилась, однако по решению командира лодки была снижена мощность реактора левого борта до 15% от номинальной. Командир дивизиона движения капитан третьего ранга Званкович и старшина команды спецтрюмных мичман Орлов начали поиск течи с целью отсечения повреждённого участка из общей схемы охлаждения. В случае увеличения течи первого контура Пахомов решил реактор левого борта заглушить.
— Товарищ командир, персональное радио в наш адрес  расшифровано, готов доложить, ; шифровальщик  склонился над столиком командира и раскрыл папку с шифрограммой.
Пахомов прочёл текст распоряжения и не поверил своим глазам. Он, конечно, только год командует подводной лодкой и может быть ещё не адаптировался к всякого рода управленческим тонкостям, но на флоте Пахомов не первый день и повидал за время службы немало нелепых «вводных». Распоряжение, полученное сейчас от управляющего командного пункта, молодого командира явно озадачило. ЦКП  ВМФ в корне, «с точностью до наоборот», менял поставленную менее суток назад задачу. Теперь, в связи с развёртыванием в Средиземное море «свежих» сил НАТО, срок боевой службы его экипажу продлялся ещё на месяц. Также подводной лодке назначался район и время всплытия для пополнения запасов продовольствия от плавбазы СФ «Фёдор Видяев», дата всплытия – 30 августа…
               
IV.   КАК БЫТЬ?
                1
Вот и закончилась первая рабочая неделя. В ближайшие два дня можно забыть о работе и думать только о себе, благо дочка до конца месяца ещё будет у мамы на юге. С такими мыслями Дербенёва возвращалась с работы. Войдя в подъезд, она обнаружила, что почтовый ящик не заперт. «Хорошо, что открыт, не придётся бежать на пятый этаж за ключом», — обрадовалась Татьяна.
Помимо «Морского сборника», который выписывал супруг, в ящике лежало ещё и письмо из Черкасс без обратного адреса.
Увлекшись чтением содержимого конверта от «неизвестного» автора, Дербенёва не заметила, как подошла к входной двери своей квартиры. Сергей ; пляжный ухажёр ; решился на очередное раскаяние в своих поступках той летней островной ночью, которую Татьяна всеми фибрами души старалась забыть, а ещё лучше навсегда стереть из памяти.  «Аноним» писал ей о своих чувствах и переживаниях, а ещё настаивал на продолжении отношений в будущем… 
— Привет, Танюша, с возвращением!
Дербенёва оторвала глаза от бумаги, исписанной неровным мужским почерком, и, быстро спрятав конверт между страницами журнала, поздоровалась с соседкой по лестничной площадке, которую толком даже не знала.
— Да ты, кажется, поправилась за время отпуска? — то ли с восторгом, то ли с удивлением заметила Ольга — так звали внимательную соседку.
— А что, сильно заметно? — удивилась Татьяна.
— Да не очень. Немного лицо округлилось и животик.
Татьяна почему-то покраснела.
Ольга, как бы не замечая реакции Дербенёвой, вдруг спросила:
 —Тань, а у тебя сахарку с полкило не будет? Я тут решила вареньица немного сварганить, поставила всё на огонь, а сахару не хватает. Пока до магазина сбегаю, подгорит всё…
— На сладкое потянуло? — почему-то недружелюбно уточнила Дербенёва.
— Да, знаешь, потянуло. В моём возрасте на солёное уже не тянет, — Ольга лукаво улыбнулась, пропустив «мимо ушей» реплику Дербенёвой, а Татьяна вновь покраснела и опустила глаза.
— Что ж заходи, соседка, посмотрим, что у меня там по сусекам делается, — Дербенёва открыла дверь, и женщины вошли в квартиру.
Сахар действительно нашёлся и благодарная соседка, сбегав домой, вернулась буквально через пару минут. Да не с пустыми руками: в одной руке у неё была баночка малинового варенья, а в другой ; дефицитный лимон.
  — Что ты, что ты, не стоит благодарности. Я же по-соседски, от всей души, — запричитала Татьяна.
— А я, по-твоему, как? — удивилась Ольга — Слушай, а пойдём ко мне. Ты, я смотрю, одна и мои все в отъезде. Посидим, поговорим  по чуть-чуть пригубим хорошего коньяку. Мне старинный друг  притаранил на прошлой неделе из Армении.
Татьяна сначала было согласилась, но потом стала отказываться:
— Нельзя мне коньяку, совсем нельзя…
— А кому можно? Сегодня, соседка, никому нельзя! Забыла, что наш продвинутый не то комбайнёр, не то юрист сухой закон в стране объявил с семнадцатого мая. Специализированные хозяйства виноградники вырубают повсеместно в Молдавии, Украине, Грузии, словом везде, где промысел производства элитных вин веками был национальной традицией.
Женщина так увлечённо рассказывала о «правильных» и «горячо поддерживаемых» народом страны реформах нового партийного вождя, за глаза прозванного «минеральным» секретарём ЦК КПСС, что Татьяна не могла даже полслова вставить. А тем временем соседки оказались в квартире Ольги.
Пройдя мимо ванной комнаты через узкую прихожую, Дербенёва оказалась в довольно просторной со вкусом обставленной импортной мебелью гостиной. С кухни по всей квартире распространялся малиновый аромат готовящегося варенья. Повеяло чем-то домашним, материнским, располагающим к задушевной беседе.
Радушная хозяйка усадила гостью в удобное глубокое кресло возле журнального столика с торшером и предложила коньячный бокал. Видя, как Ольга достаёт из стенки бутылку Арарата, Татьяна вновь запричитала:
— Нет, нет, не открывай. Мне, правда, нельзя…
— Тебе что, за руль? — недоумевала соседка.
— Нет, не за руль. Я в положении, пятый месяц…
— Надеюсь от мужа? — с ходу пошутила хозяйка.
— Я тоже надеюсь, — тем же ответила Дербенёва.
— А если так, тогда я точно выпью за твоё счастливое материнство. — Ольга открыла бутылку и налила себе коньку, а Татьяне предложила сок.
— Ещё неизвестно, насколько оно будет счастливым, — грустно отреагировала Дербенёва.
— Как прикажешь тебя понимать? — поинтересовалась хозяйка.
Дербенёва задумалась. Она понимала, что Ольга не является её подругой, не входит в «ближний круг» её семьи и вряд ли когда-либо будет входить. Так почему бы ей не открыться?
— Обыкновенно понимать. Когда я готовилась к замужеству, претендентов на мою руку и сердце, кроме Сашки, было  как минимум ещё трое. Но  мать настояла, что бы я выходила именно за Дербенёва, считая его самым надёжным и ответственным.
— И чего здесь плохого?  — не поняла сожаления собеседницы Ольга. — За надёжным мужиком, как за каменной стеной, об этом же каждая женщина мечтает.
— А то плохо, что тогда ; в свои двадцать, я и сама не понимала, кто из них мне дороже, роднее что ли. Прошли годы. Я вижу, что Дербенёв меня действительно любит. Но любит как-то по-своему, не так я мечтала, чтоб меня любили…
— А ты? — Не сдержала вопрос соседка.
— А я до сих пор не могу разобраться в своих чувствах.
— Ничего, ты женщина видная, но замужняя. В таких случаях говорят «стерпится ; слюбится».
  — Говорить ; одно, а жить ; другое. Мы пять лет встречались до брака и уже шесть лет в браке, а не стерпелось и не слюбилось до сих пор. Когда он в море, кажется, всё у нас хорошо, а когда возвращается ; всё наперекосяк.
— Прости за любопытство, — Ольга не удержалась от вопроса, задаваемого обычно опытными, «пожившими» в одиночестве женщинами,  — а ты лично что сделала, чтобы выровнять перекосы в ваших отношениях. Усилия какие-нибудь прилагала?
— Мне кажется, — неуверенно ответила Дербенёва, — только толку от этого мало. Как только приезжаю в Черкассы, прежние ухажёры «тут как тут». И все мои усилия, как утренний туман под ярким солнцем тают, я ведь не железная. Да и кавалеры  не на блуд зовут, а замуж.
— Прости ещё раз за уточнение, а они, кавалеры эти, что неженатые все до сих пор? — С нескрываемым любопытством уточнила собеседница.
— Один был женат, развёлся, другой ; в женихах до сих пор.
— А третий?
— Третий выпал из обоймы ещё в десятом классе. Ему Дербенёв по фейсу съездил и очки разбил из-за меня.
Ольга обречённо взмахнула руками:
— Я бы на месте Дербенёва и остальным твоим кавалерам по сусалам настучала, может быть и жизнь ваша выровнялась сразу. Эх, жаль, из-за меня никто никому рожу не бил.
— Толку от мордобоя мало, — как-то обречённо со знанием дела прокомментировала сожаление Ольги Татьяна. — Тот, который развёлся, хотел меня ещё со свадьбы украсть. По-настоящему, даже такси к ресторану подогнал и оплатил до Симферополя, где он тогда жил. Но Сашка об этом узнал и с друзьями сильно его избили, когда мы направлялись к машине.
— Дурак твой Сашка… — представив всю рассказанную картину, задумчиво произнесла Ольга, — да и ты такая же. Чего тебе ещё надо, женщина? Мужик есть. Здоровый, крепкий, молодой, да ещё и симпатичный, насколько я его помню. Очевидно любит, если со всеми твоими кавалерами терпит…
— Он всех не знает, — неожиданным образом отреагировала Татьяна.
— Что-о-о? — рассмеялась Ольга, — это ещё не все?
— Недавно ещё один тайный воздыхатель объявился. Из местных «аборигенов»,  — как-то обречённо добавила Дербенёва, —  и тоже замуж позвал.
— А ты?
— А я? А я — беременная…
В прихожей раздался звонок. Ольга вспомнила про варенье, которое осталось «наедине с собой», и бросилась на кухню. Не дождавшись ответа на звонок, в дверь постучали.
 — Кто там? — спросила Татьяна, пытаясь найти в полумраке прихожей дверной глазок.
— Тань, ты? Это Лена Щербатова. Устала тебя искать по всему подъезду.
Дербенёва открыла дверь:
— Привет, подруга, как дела?
— Как видишь, пока не родила, — Елена с трудом сдерживала одышку. — Наши возвращаются через неделю, надо готовиться.
— Я уже готова, — с иронией отреагировала Дербенёва.
— В смысле? — не поняла настроения Татьяны Елена.
— Дербенёв говорит что, любимая женщина должна встречать подводника после длительного похода у самой двери квартиры держа в руках  поднос с бокалом коньяку и лимоном, а из одежды на ней допускается только передник.
— Правильно, так говорят все подводники и что?
— А то, что я уже готова: передник у меня есть, лимон тоже, коньяк куплю, а что касается остального, так я уже в положении, пусть радуется…
Женщины громко рассмеялись. На смех вышла Ольга.
— Что, девчонки, топчетесь в коридоре? Айда руки мыть и к столу, чай со свежим вареньем стынет...
 
V.   ОБРАТНЫЙ ОТСЧЁТ
              1
 В девять часов тридцать минут тридцатого августа подводная лодка «К-462» заняла назначенный район и начала всплытие в надводное положение, а через двадцать пять  минут, проведя разведку района и замер гидрологии моря, всплыла в надводное положение.
— Центральный, —  тон доклада оператора пульта управления главной энергетической установкой капитан-лейтенанта Наумова показался Пахомову тревожным, — сильное падение уровня теплоносителя в компенсаторах объёма, предполагаю прогрессирование течи первого контура ППУ ЯЭУ левого борта.
Командир лодки мгновенно среагировал на доклад, но режим ГЭУ левого борта решил не менять:
 — Командиру боевой части пять продолжить технические мероприятия по предупреждению падения давления в первом контуре и компенсаторах объёма. Изменения обстановки докладывать немедленно.
По решению командира электромеханической  боевой части командир дивизиона движения капитан третьего ранга Званкович и старшина команды спецтрюмных мичман Орлов осмотрели аппаратную выгородку левого борта, однако видимых потёков или парения теплоносителя не обнаружили. Вместе с тем, с помощью «слухача» удалось установить дросселирование арматуры и трубопроводов в подблочном пространстве между клапаном системы подпитки и ядерным реактором левого борта. Выполняя инструкцию, Званкович и Орлов продолжили поиск места дефекта первого контура.
При сложившихся условиях можно было предположить, что пока лодка находилась на глубине, где сильное забортное давление превышало давление в контурах ЯЭУ, течь не прогрессировала, а как только лодка всплыла в надводное положение, и давление, создаваемое насосами, превысило забортное, течь резко начала увеличиваться. Своими догадками Пахомов поделился с заместителем командира дивизии старшим на борту подводной лодки капитаном первого ранга Стаценко.
Словно подтверждая догадки командира, прозвучал очередной доклад командира дивизиона движения:
— После всплытия сильно упали давление и уровень теплоносителя первого контура ППУ левого борта.
Пахомов припал к переговорному устройству:
— Продолжать технические мероприятия по предупреждению падения давления в первом контуре и компенсаторах объёма.
Поскольку мероприятия по предупреждению падения давления в первом контуре и компенсаторах объёма проводились успешно, лодка в 13.00 ошвартовалась у борта плавбазы «Фёдор Видяев». Пахомов перешёл на борт плавбазы и доложил на управляющий командный пункт о состоянии ГЭУ. Получив разрешение на пополнение запасов продовольствия, командир объявил на лодке боевую готовность № 2 и направился на ГКП к командиру плавбазы, чтобы  представиться и обсудить реальную обстановку в районе. Прибыв на место, Пахомов обнаружил, что у командира плавбазы уже «гостит» командир другой лодки, также всплывшей для пополнения запасов и ошвартованной к плавбазе с другого борта.
— Капитан второго ранга Пахомов Иван Иванович — командир «К-462».
— Капитан второго ранга Чуйков Владимир Артемьевич — командир «Б-224». — Офицеры пожали друг другу руки в знак приветствия.
 — А теперь по коньячку? — поинтересовался у подводников командир плавбазы как хозяин принимающей стороны.
— Нет, нет, спасибо, — отказался Чуйков, — я свои пять капель уже принял, погрузка продовольствия в отсеки закончена, документы, оформлены, пора и отчаливать.
— А я, напротив, не откажусь от рюмки хорошего коньяку перед обедом, — согласился Пахомов.
                2
Стоило двум советским субмаринам ошвартоваться у борта плавбазы, как незваные «гости» из НАТО не заставили себя ждать. Первым на горизонте объявился фрегат ВМС США «Нокс». Подняв свой противолодочный вертолёт типа «Си Кинг», он подошёл на предельно малое расстояние до подводных лодок и начал циркуляцию вокруг отряда кораблей.  Всего несколько кабельтов, а порой и несколько десятков метров отделяли советских и американских моряков. Даже без бинокля отчётливо просматривались лица людей, с любопытством рассматривавших друг друга. Вертолёт то и дело зависал над мачтами плавбазы или у её бортов, фотографируя подводные лодки и прослушивая море с помощью гидрофонов буёв, предусмотрительно разбросанных им вокруг кораблей. Несколько позже, как бы извиняясь перед «хозяином» за задержку, к району подошёл итальянский корабль береговой охраны, контролирующий   подступы к своим территориальным водам. И, наконец, ближе к вечеру, когда «Б-224» уже отошла от плавбазы, готовясь с наступлением темноты незаметно «улизнуть» от назойливого внимания противника, на правах полновластного «господаря» в район прибыл атомный крейсер ВМС США «Южная Каролина».
 — Центральный, акустик, по пеленгу сорок семь градусов зафиксирован посторонний шум, напоминающий хлопок. Шум не классифицируется.
Дербенёв, услышав доклад акустика, взглянул на карту.
 — Товарищ командир, штурман, по пеленгу сорок семь градусов в дистанции двух кабельтов находятся подводная лодка     «К-462» и плавбаза «Фёдор Видяев».
Не успел Чуйков протиснуться в штурманскую рубку, как из  радиорубки прозвучал очередной доклад о том, что в радиосетях Северного флота перехвачена радиограмма, переданная с борта апл «К-462» в адрес управляющего командного пункта, из которой следовало, что в 19.00  тридцатого августа на борту атомной подводной лодки взорвался компрессор ваккуумирования левого борта, произошёл выброс воды и радиоактивных газов первого контура в аппаратную выгородку  реакторного отсека. Давление в первом контуре ППУ левого борта и уровень теплоносителя в компенсаторах объёма равны нулю. На борту объявлена аварийная тревога «Радиационная опасность», опущены компенсирующие решётки аварийной защиты ядерного реактора левого борта, личный состав приступил к борьбе за живучесть подводной лодки.
— Радисты, — проходя мимо вахтенного офицера, готовящегося на вахту, Чуйков склонился над «Каштаном», — свяжите меня с соседями на УКВ, спускаюсь к вам.
— Иван Иванович, что у тебя стряслось? Нужна ли помощь? — Чуйков с тревогой вслушивался в эфир, ожидая ответа побратима.
— Где тонко, там и рвётся, Владимир Артемьевич, я понял, что вы перехватили моё радио? — спокойно отреагировал Пахомов.
 — Правильно понял, — коротко согласился Чуйков.
 — Ситуация пока под контролем, помощь не требуется, на рубежах борьбы за живучесть развернул посты санитарной и отделения дозиметрической обработки. Главные усилия сосредоточил на экстренной проливке первого контура левого борта, но пока безрезультатно, стремительно растёт температура в технологических каналах ядерного реактора левого борта, впрочем как и уровень радиации в реакторном отсеке, а там сейчас люди…
Выяснив обстановку на атомоходе Пахомова, Чуйков объявил на «Б-224» аварийную тревогу для оказания помощи соседней подводной лодке. Также как и на аварийной лодке, были развёрнуты отделение дозиметрического контроля и пост санитарной обработки.  Наступили минуты тревожного ожидания.
                3
Невзирая на меры по проливке первого контура ППУ левого борта, принятые капитан-лейтенантами Наумовым и Рюминым ; операторами пульта управления ГЭУ, си¬туация на  «К-462» становилась все более напряжённой. Давление в первом контуре и уровень воды в компенсаторах объёма не увеличивались и оставались равными нулю. В тоже время температура активной зоны  за короткое время поднялась до четырёхсот градусов по Цельсию, что подтверждало самые худшие предположения главного командного пункта ; вода в ядерный реак¬тор не поступает, а оставшаяся превратилась в радиоактивный пар, заполнивший отсек. Пахомов прекрасно понимал, что если процесс не остановить, то  ак¬тивная зона расплавится и авария ядерной энергетической установки перерастёт в ядерную катастрофу.
Требовалось срочное неординарное решение многотрудной, но жизненно важной задачи. Самым очевидным и самым трудным решением для командира было направить в аварийный отсек разведчиков и аварийную партию, в составе предложенном командиром БЧ-5 капитаном 2 ранга Котлубинским и начальником химической службы  капитаном 3 ран¬га Шумейко.
Словно читая мысли командира, из четвёртого отсека к Пахомову обратился командир дивизиона движения Званкович:
— Товарищ командир, разрешите возглавить аварийную партию…
Добрый, нет не добренький, а именно добрый в прямом смысле этого слова человек, Званкович иногда мог быть даже мягким. Всегда отзывчивый в ус¬ловиях повседневной жизни, он неожиданно для всех проявил хладнокровие, железные нервы и твердую волю.
Пахомов поднял голову к подволоку, словно собираясь с мыслями, и негромко произнёс, припадая губами к микрофону переговорного устройства:
— Николай Петрович, необхо¬димо осмотреть отсек и, разобравшись в обстановке, как минимум предложить, а может и предпринять необходимые меры по выходу из аварийной ситуации. Возьми с собой командира реакторного от¬сека старшего лейтенанта Соколова.
— Товарищ командир, разрешите  включить в партию матросов Кустова и Гаджирамазанова, ребята сами вызвались? — Служа примером для подчи¬ненных в проявлении смелости и мужества, Званкович смог добиться от подчиненных не только понимания, но и готовности самопожертвования ради общего дела.
 — Что ж, добро, — также спокойно согласился Пахомов.
Экипировавшись соответственно обстановке, аварийная партия вошла из четвёртого турбинного от¬сека в третий ; реакторный. Верхний этаж насосной выгород¬ки был полностью заполнен паром, все приборы кожуха и трубопроводы покрыты грязью и копотью.
— Центральный, командир аварийной партии, вошли в реакторный, обстановка: температура + 60°С, в ап¬паратной выгородке левого борта ; слой воды над на¬стилом около 10 см, из-под крышки реактора идут пузырьки воздуха, отсек заполнен паровоздушной смесью, приборы контроля наличия воды в ядерном реакторе не пока¬зывают. Предполагаю, что  произошел разрыв первого контура паропроизводящей установки левого бор¬та, части трубопровода сдвинулись в месте разрыва и как результат вода, пода¬ваемая по системе подпитки и проливки для расхола¬живания ядерного реактора в него не поступает.  — Окончив доклад, Званкович замолчал, ожидая следующих указаний командира.
— Николай Петрович, в каком положении находятся компенсирующие решётки аварийной защиты? — Пахомов отпустил тангетку переговорного устройства, ожидая ответа командира аварийной партии.
— Соколов докладывает, что компенсирующие решетки аварийной защиты ; на нижних концевых выключате¬лях.
— Спасибо, Николай Петрович, всё ясно, — в этот момент Пахомов кажется принял для себя решение, но было ли оно окончательным или только вариантным, никто вокруг не знал. — Партии покинуть аварийный отсек и убыть на ПСО № 2. Командиру ПСО  капитан-лей¬тенанту Петрову провести санитарную обработку личного состава аварийной партии.
Уяснив обстановку в аварийном отсеке, командир «К-462» прекрасно понимал, что именно сейчас все вокруг ждут от него единственно верного срочного и тех¬нически грамотного решения. А времени для принятия этого решения, как и времени до расхолаживания реактора, оставалось всё меньше. В тоже время, ученые - физики из института атомной энергии имени И. В. Курчатова, засевшие вместе с представителями главного технического управления ВМФ в Главном штабе, вместо интеллектуальной практической помощи засыпали подводную лодку множеством разносторонних вопросов, на подготовку ответов по которым уходило то самое драгоценное и такое дефицитное время.
                4
Саня Соколов ; командир третьего отсека ; сидел в четвёртом отсеке после санобработки и что-то соображал, набрасывая на бумаге какие-то схемы нештатной системы проливки реактора. Казалось бы, кому как ни ему ; командиру реакторного отсека ; лучше знать устройство и размещение различных механизмов, в том числе и трубопроводов своего отсека? Но это теоретически. А практически старший лейтенант Соколов ; скромный, молчаливый и даже медлительный, не производивший особого положительного впечатления человек, офицер, абсолютно не стремившийся делать серьёзную карьеру на флоте, каких не мало.
На берегу Саня мог позволить себе иногда на службу опоздать, иногда перед обедом принять «перо» с перебором, иначе говоря «заложить лишнего за воротник» и обязательно попасть, при этом, на глаза командиру. Сейчас же ; в экстремальной ситуации ; его как будто подменили, парень преобразился: стал собранным, инициативным, решительным и даже смелым.
Как раз в это время капитан 3 ранга Званкович со¬брал своих инженеров — операторов ГЭУ на «мозговую атаку». Заслушав все предложенные варианты, Николай Петрович остановился на варианте, предложенном именно Соколовым. Идея, им предложенная, была не только превращена в четкую схему действий, но также одобре¬на учеными института Курчатова. Согласно этой схеме из частей нескольких систем была собрана нештат¬ная система проливки, через которую планировалось, порция¬ми по 100 литров, подавать воду в раскаленную ак¬тивную зону аварийного реактора. Александр Соколов не только придумал нештатную схему, но также дважды входил в аварий¬ный отсек, чтобы переключить соответствующим образом клапаны системы проливки ППУ.
Стоя в аппаратной выгородке по щиколотки в радиоактивной воде, он самоотверженно трудился, воплощая в жизнь свою, а не «академическую», схему охлаждения реактора, совсем не обращая внимания на температуру в отсеке, на запредельный  уровень радиации, как будто речь шла не о его здоровье и жизни, а о простой учебной вводной. Он впервые в своей короткой жизни ощутил значимость знаний, важность профессии, которую выбрал когда-то для себя, а теперь значит и для экипажа, частью которого он являлся.
К  четырём часам утра 31 августа все работы по наладке новой схемы были закончены, и первые 100 литров «питательной» воды были поданы в активную зону.
— Центральный, старший лейтенант Соколов, температура активной зоны понизилась на 8 градусов.  Начато расхолаживание ава¬рийного реактора.
Помимо Соколова, в подготовке нештат¬ной системы проливки принимали активное участие многие подводники: капитан 3 ранга Званкович, капитан-лейтенанты На¬умов, Рюмин, Петров, старший лейтенант Харченко, лейтенант Смоляк, мичманы Орлов, Шапуленков, Ефремов, Крылов, Кошонов, матросы Веселов, Гаджирамазанов, Кустов.
                5
С момента объявления аварийной трево¬ги на «К-462» значительно ухудшились условия обитаемости во всех отсеках подводной лодки, особенно в энергетичес¬ких. Нести вахту по обслуживанию работающих механизмов в условиях повышенной влажности и высоких температур всегда сложно, но в нынешних условиях было не просто очень тяжело, а местами ; невыносимо. Посоветовавшись с заместителем ко¬мандира 3-й дивизии капитаном 1 ранга Стаценко, Пахомов уменьшил время несения вахты личному составу с четы¬рех часов до двух  в электротехническом и до одно¬го часа ; в турбинном отсеках.
Турбинисты матросы Дармограй и Гырля, обслуживающие испарительную установку, производившую «питательную» воду для расхолаживания реактора, получили тепловой удар и потеряли сознание. Товарищи подняли  их наверх и уложили на палубу в ограждении прочной руб¬ки.
— Начальнику медицинской службы срочно прибыть на мостик! — команда по громкой связи прозвучала как трагический реквием.
«Что-то произошло? ; мелькнуло в головах многих подводников. ; Что-то нестандартное…».
 — Если начмеда шмелём вызывают на мостик, значит началось… — озвучил свои мысли какой-то  мичман из глубины турбинного отсека.
— Что началось? — раздражённо поинтересовался Званкович.
— То и началось, что кранты нам. Думаете я поверил, что температура реактора падает. Зря ли вахту сократили? Какую дозу радиации мы хватанули фактически, во время взрыва? Н-е-ет, не жильцы мы все, и спасенья ждать неоткуда. Москва молчит, они  там думают…
— Прекратить панику, старший мичман, вы же опытный подводник, партийный активист, мастер военного дела к тому же, а чушь несёте как вчерашняя девственница на первом приёме у гинеколога. Стыдно! На вас ведь молодые матросы смотрят.
                6
Лейтенант  медицинской службы Колесник быстро привёл  матросов в сознание.
— Живы, орёлики! Вот и славно, посидите тут, подышите свежим морским воздухом. Вахта для вас на сегодня закончилась.
— Как закончилась? — первым отозвался матрос Дармограй, — что ж нашим товарищам теперь двойную вахту нести?
— Нет уж,  — отозвался и Гырля, приподымаясь на локтях,  — мы требуем возвращения в отсек.
Бытует мнение, что для проверки семьи на прочность супругам надо предложить жизненные испытания. Экипаж подводной лодки ; это тоже семья, и чем серьёзнее испытания, выпавшие на долю экипажа, тем крепче те самые «семейные» связи между его членами, тем легче преодолеваются любые испытания.
Весь личный состав «К-462», не задействованный непосредственно в ликвидации последствий аварии ядерного реактора, по¬сменно участвовал в дезактивации зараженных по-мещений, нёс специальную вахту, производил различного рода работы. Чувство локтя притупило ощущение беды,  усилило чувство товарищества, ещё  больше сплотило экипаж, вселило уверенность в победе.
Через двое суток после начала расхолаживания ава¬рийного реактора рост температуры активной зоны прекратил¬ся, стало понятно ; новая схема работает успешно. Можно было предположить, что пик кризисной ситуации пройден, появилась уверенность в образовавшейся  тенденции сниже¬ния температуры.
— Алексей Иванович, — Пахомов протиснулся в каюту  старшего на походе капитана первого ранга Стаценко, — необходимой ремонтной  базы  для полноценного восстановления ГЭУ в Средиземном море у нас нет. Москва также техническую помощь здесь не окажет. Нужен как минимум отечественный судоремонтный завод. Считаю, надо запрашивать ГШ ВМФ о возвращении  к месту базирования. С тем и пришёл.
Алексей Иванович Стаценко ; опытный, мудрый командир,  подводник с большой буквы, кава¬лер ордена «Красной Звезды», на протяжении всего похода своими рекоменда¬циями и тактичным отношением к подчинённым не только оказывал практическую помощь молодому командиру лодки, но и поддерживал в трудную минуту Пахомова как человека. Вот и сейчас, выслушав командира,  одобрил его решение.
Москва проявила свойственную руководителям этого уровня «оперативность» и ровно через сутки разрешила переход аварийного атомохода к основному месту бази¬рования в подводном положении под одной ГЭУ.
Получив «высочайшее соизволение», четвёртого  сентября в полдень подводная лодка  «К-462» в сопровождении плавбазы «Фёдор Видяев» начала движение в точку погружения, туда же направилась и «Б-224». С наступлением темноты подводные лодки погрузились и, не давая американцам «списать» их «шумовые портреты», начали маневрирование, меняя режимы движения и глубину в направлении на выход из Средиземного моря. Плавбаза, двигаясь теми же курсами, также пыталась шумом и маневром прикрыть подводные лодки и сбить противника с толку. Силы ОВМС НАТО, продол¬жая разведнаблюдение по маршруту предполагаемого движения советских лодок, вели себя жёстко и напори¬сто. Пытаясь восстановить контакт с подводными лодками, самолеты базовой патрульной авиации типа «Орион Р-3С» забрасывали море радиогидроакустическими буями. Палубные противолодочные вертолеты «Си Кинг» помогали им своими опускаемыми станциями.
 А в это  время с запада к Тунисскому проливу подходил отряд боевых кораблей США, но для «К-462» он теперь был попутной задачей.
После одиннадцати суток проливки  расхолаживание аварийного реактора ста¬ло стабильным и необратимым. Эх, знало бы человечество, что само провидение сейчас проигрывает ситуацию, до боли схожую с той, которая сложится на японской АЭС  «Фукусима-1» спустя четверть века. Однако профессиональная готовность к экстремальным, неординарным ситуациям на советской подводной лодке и на японской АЭС, как впрочем, и на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС, окажется разной и, как результат, последствия тоже. К слову сказать, за мужество и героизм, проявленные подводниками «К-462» в ходе предотвращения ядерной катастрофы тогда ; в августе 1985 года ; до настоящего времени так никто и не награждён, а ведь многих из них уже нет в живых, и не только по возрасту…
До аварии в Чернобыле оставалось меньше года, фактически начался обратный отсчёт. 
       
VI. САМАЯ ДЛИННАЯ НОЧЬ
                1
— Штурман, как у нас с местом? — поинтересовался Чуйков, заглянув в штурманскую рубку по пути на мостик.
— Место «железное», товарищ командир, скоро откроется мыс Скаген, за ним Каттегат, а там и проливная зона седой Балтики.
— Хорошо, Александр Николаевич.
— Да, хорошего мало… — проворчал Дербенёв.
— Это почему ещё? — удивился Чуйков и задержался у трапа.
— Как только пересечём известную вам линию, автоматически выключится боново-валютный счётчик ; мы опережаем подвижную точку почти на сутки.
— Ох, и зануда, ты штурман.
— Я не зануда, товарищ командир, а рациональный аналитик. Кстати, за нарушение боевого распоряжения можно и выговор схлопотать от родного командования.
— Всех денег не заработаешь, моряк. И потом, кто тебе, разлюбезный счетовод, сказал, что мы будем нарушать боевое распоряжение? Нам бы проливы проскочить своим ходом, а там… Победителей не судят. Ты разве забыл, что у нас на правом дизеле газоотвод самопальный ещё с Тартуса, а на левом — два цилиндра не работают почти месяц и все резервные головки блоков использованы? Может ты предлагаешь на одном дизель-генераторе в родную базу пришлёпать? Нет уж, извольте! Я лучше в районе Балтийска, не заходя в терводы СССР, поболтаюсь лишние сутки, чтобы твою точку подождать, чем заламаться где-нибудь в самом узком месте проливов у борта какого-нибудь белоснежного мастодонта на радость датским зевакам и ребятам из НАТО. Тогда уж точно: «По местам стоять с должностей сниматься»… — не найдя понимания в глазах собеседника, Чуйков махнул рукой и устремился на мостик.
Погода наверху откровенно радовала глаз. Совсем не по- утреннему довольно ярко светило солнце, море окружало лодку почти штилевой гладью. Радом сновали разномастные катера и яхты, а несколько в стороне по встречному пути шли суда на выход из Балтийских проливов. Слева на мостике, возле вахтенного офицера, суетился командир ЭНГ, водружая нештатный столик с планшетом проливной зоны.
— Как настроение, Олег Станиславович? Первый раз идёшь проливами…—  поинтересовался Чуйков, размещаясь по правому борту рядом с командиром дивизии.
— Как же первый? — обиделся Апилогов, — второй, первый был, когда на выход шли, а теперь на вход.
— Вот я и говорю, на вход идёшь первый раз.
— Ну, если так, то да, действительно, первый. Только в чём разница?
— А разница в том, штурман, что дорога домой короче, но торопиться не надо.
 — То-то, я смотрю, мы на сутки, не торопясь, опережаем подвижную точку…
— И ты туда же? — возмутился Чуйков, намекая на разговор с Дербенёвым, о котором не мог знать младший штурман.
— Куда? — не понял Апилогов, продолжая изучать планшет.
— Не волнуйся, Олег Станиславович домой придём вовремя, ты лучше скажи, какая погода нас ждёт в проливах?
Апилогов повернулся к планшету, на котором в табличном виде им же был записан прогноз погоды на сутки, и доложил:
— В первой половине дня погода ожидается благоприятная, приблизительно в том же виде, который сейчас наблюдается, а вот во второй половине прогнозы расходятся. Наш прогноз благоприятный, а вот датчане обещают туман, причём ближе к ночи сильный. Есть правда одно но…
— И какое?
— Датский прогноз — долгосрочный, то есть степень его достоверности и вероятность крайне низкие, а вот наш свеженький, только получили.
— На наших надейся, а сам не плошай, штурман, — не согласился с Апилоговым командир. — Добро, готовьтесь к форсированию проливной зоны. Когда мы будем проходить риф Гёдсер- Рев?
— Ночью, товарищ командир, в районе двадцати трёх часов.
— Это хорошо, — резюмировал Чуйков, — интенсивность движения судов, в том числе и паромов, к этому времени спадёт…
— Мостик, штурман, проходим район якорной стоянки «живете», не наблюдаете ли там наш дозорный корабль?
— А ты, штурман, не ленился бы и поднялся на мостик или в перископ посмотрел бы, — необычно отреагировал на запрос Дербенёва Жарков.
— Спасибо, товарищ вахтенный офицер, я немедленно сделаю, как вы рекомендовали, — с язвой, но вежливо, понимая, что на мостике находятся командир дивизии и командир лодки, ответил Дербенёв, а про себя подумал: «Добро, Юрий Николаевич, ты только спустись ко мне на штурманскую вахту, умник…».
Когда штурман поднялся на мостик, Апилогов уже изучил в бинокль и через пеленгатор суда, находившиеся в якорной стоянке.
— Александр Николаевич, в якорной стоянке действительно находится один советский малый противолодочный корабль, но он  немецкого базирования, с Рюгена, а нам в качестве лидера назначен корабль из Свиноустья.
— Тогда, Олег Станиславович, будь внимателен, сразу за мысом Скаген ; южнее якорной стоянки «живете»  будет видна вот эта якорная стоянка, — Дербенёв ткнул измерителем в район, выделенный на карте красным цветом и обозначенный буквой «К»,  — наш корабль, очевидно, там. Увидишь, доложи.
 — Хорошо, Александр Николаевич, — подыгрывая старшему штурману, ответил младший, — я обязательно напомню вахтенному офицеру о его обязанности.
Борковский и Чуйков, наблюдая за тонким юмором дружного штурманского дуэта, только улыбались. Автономке конец, ещё пару дней и вспыхнут ярким сполохом на горизонте купола Свято-Никольского морского собора, именуемого местными жителями просто Кароста .  И забудутся этими, по сути, ещё мальчишками, трудные, порой штормовые и очень опасные мили похода. И останутся навсегда в памяти, только светлые и радостные минуты встреч, там — на таком далёком пока берегу.
«Неплохой получился тандем», — подумал Чуйков.
— Толковые у тебя штурмана, Владимир Артемьевич, а ведь вначале как будто не ладилось у них, — в тон мыслям командира произнёс Борковский.
 — У них учителя были что надо, — согласился Чуйков, — Круминьш, Гречихин, Потапков, Да и шесть месяцев в прочном корпусе тоже даром не прошли. У меня треть матросов впервые в автономку вышли, а теперь — орлы, просто морские волки.
— Это конечно так, командир, но у тебя четверть матросов должны были уволиться ещё месяц назад, а они с тобой в железе и, заметь, добровольно. Это, я тебе скажу, тоже показатель, так что к названным учителям добавь ещё и свою фамилию…
                2
«Б-224» давно миновала якорную стоянку «К» и ещё одну и ещё, но советского дозорного корабля, который должен был лидировать её при форсировании проливов так и не обнаружила, на УКВ корабль не отвечал. Ближе к вечеру, когда были пройдены все якорные места, где согласно существующим международным соглашениям разрешалось становиться на якорь в сложных  гидрометеорологических условиях, упал туман. Погода  «выставила счёт» подводникам за прекрасный день и комфортные условия плавания в надводном положении, готовя сложную и напряжённую ночь. Местный датский  прогноз оказался более достоверным, чем отечественный.
— Спят они, что ли? — из последних зрительных сил вглядываясь в молочную пелену наступающей ночи, проворчал боцман Осинов.
 — Коллеги просто не рассчитывают на встречу с нами на сутки раньше, — отозвался из глубины мостика штурман.
— Ты лучше, Дербенёв, расскажи, как вы всем скопом туман «промухали», — подключился Чуйков, наклоняясь к вахтенному офицеру — «Учебная тревога. По местам стоять, узкость проходить! Боевому информационному посту готовность номер один!».
И снова закипел тяжёлый изнурительный труд всего экипажа, и снова потянулись томительные часы, медленно переходившие в сутки плавания в сложных навигационных условиях. На индикаторах РЛС в поисках заученных наизусть ориентиров, сутками не смыкая глаз, напрягались радиометристы.  Визуально осматривая горизонт в бинокли и перископы, трудились рулевые-сигнальщики, вахтенные офицеры и штурманы. И, тем не менее, в проливе Большой Бельт лодка чуть не «наехала» на целую флотилию яхт и швертботов, участвующих в парусной регате и застывших в дрейфе из-за отсутствия ветра. Малый Бельт и вовсе «обрадовал» подводников паромными переправами, интенсивность которых не снижалась даже ночью. С одним из  участников такого движения, избегая сближения вплотную, Чуйкову пришлось расходиться на экстремальных режимах ввиду того, что пассажирский лайнер, уклоняясь от столкновения со своим грузовым «побратимом», резко увеличил и без того немаленькую скорость, а курс изменил в сторону «Б-224». Пришлось срочно отрабатывать реверс и ложиться в дрейф, поскольку менять курс и уходить с фарватера, имеющего глубину максимум десять метров с осадкой восемь с половиной — «смерти подобно».
 — У них, что РЛС не работают, мать их датскую… — грязно выругался Манишевич, да так громко, что паром, кажется, даже замер.
 — Да нет, Юрий Михайлович, — продолжил размышления старпома Чуйков, — просто на всех вахтенных офицеров индикаторов не хватает…
— Когда капиталисты деньги зарабатывают, думать о безопасности плавания им не пристало: всё давно просчитано и включено в страховку, — спокойно отреагировал Борковский, — даже человеческие жизни. Это вам, товарищи подводники, следует быть повнимательнее на последнем этапе похода.
                3
— ГКП, радисты, получено разведдонесение всем противолодочным силам флота: в нашем районе обнаружена неопознанная иностранная подводная лодка.
— Спасибо, радисты, — Гончар – командир ракетной боевой части, повернулся к старшему помощнику, который  нёс командирскую вахту, чтобы убедиться, что тот всё слышал.
Манишевич кивнул головой и приказал вахтенному офицеру:
— Штурману нанести место иностранной  лодки на карту и доложить.
Светало. С первыми лучами солнца туман стал рассеиваться, и только отдельные его клочки вместе с обрывками облаков пролетали рядом, тая на глазах как сахарная вата.
 — Мостик, штурман, до знака Мён Юго-восточный полста кабельтов. С проходом данной точки рекомендуется снижать боевую готовность.
— Ты что, Олег Станиславович, только проснулся или поговорить не с кем? Мы готовность понизили ещё час назад ввиду явного улучшения навигационной обстановки, Аркона и Дарнбуш на РДС как на ладони — удивился вахтенный офицер.
— Он действительно только проснулся, я разрешил ему кимарнуть часок – другой как только вышли из Фемарн ; Бельта, — отозвался Дербенёв, поднимаясь на мостик. — Юрий Михайлович, согласно полученному от оперативного дежурного БФ разведдонесению выходит, что иностранная лодка вошла в пролив Скагеррак вместе с нами,  причём в надводном положении, и при этом линию мыс Скаген — остров Черн она пересекла в той же точке, что и мы?!
— И какой вывод, штурман?
— Извините великодушно, имея видимость в Скагерраке «сто на сто», мы никого не наблюдали…
— Предложения? — спокойно уточнил Манишевич.
 — Доложить командиру и дать радио на управляющий КП, что это были мы, а «бдительный» командир дозорного корабля который, мы обнаружили визуально в якорной стоянке «живете» южнее мыса Скаген, попросту обос…ся, желая обязательно отличиться и получить орден на грудь.
— Ну да, ну да, командиру МПК — орден или, в крайнем случае, медаль, за обнаружение лодки, а командиру «Б-224» — НСС  за нарушения боевого распоряжения. Бери, штурман, Картавина, разведчика, мозги и докладывайте предложения командиру ; он минут двадцать как пошёл к себе.
                4
Лидер, «потерявшийся» у Скагена, догнал «Б-224» только у Рюгена. Ссылаясь на туман и плохие условия связи, командир МПК «довёл» подводников до Свиноустья и убыл восвояси. А спустя ещё двое суток «Б-224» прибыла на рейд родной базы, опережая подвижную точку всего на 12 часов.
Около 20.00  Чуйков доложил на КП БФ о прибытии на рейд Лиепаи и готовности к заходу в базу, а спустя несколько минут, убедившись, что радио получено адресатом, запросил разрешения оперативного дежурного ОВР а на заход и швартовку. Ответа пришлось ждать вплоть до полуночи. К этому времени лодку забросали в прямом смысле слова телеграммами о неизвестной иностранной подводной лодке, которая якобы следила за «Б-224», оставаясь невидимой для усталых подводников. Командный пункт флота потребовал с заходом в базу представить кальку маневрирования лодки Чуйкова за весь период плавания в проливах, а также вахтенный и навигационный журналы, журналы вахтенных радиометриста и акустика. На что Борковский отреагировал довольно просто. Связавшись через своего оперативного дежурного с ОД БФ, он попросил затребовать у оперативного дежурного советского  дивизиона кораблей базировавшихся на острове Рюген кальку маневрирования корабля, «обнаружившего» неизвестную подводную лодку в ходе его слежения за «противником».
Только к шести утра подводники получили ответ на своё донесение, из которого следовало, что «в связи с неготовностью молодых поросят к запрашиваемому времени, заход «Б-224» в Лиепаю будет осуществлён в назначенное боевым распоряжением время», то есть ровно в 10.00.
Для подводников началась самая длительная и самая томительная ночь за все шесть месяцев автономного плавания.
               
          
VII. ЧЁРНАЯ МЕТКА
                1
Как только «Б-224» ошвартовалась у 46-го причала с севера, начался торжественный митинг. Помимо подводников на нём традиционно присутствовали члены семей. Родная дивизия, построенная по этому торжественному случаю, узнала о том, что все члены экипажа Чуйкова представлены к государственным и правительственным наградам за успешное выполнение боевых задач в мирное время. Но Дербенёва, стоявшего  в общем строю, радовала не эта весть. Случайно услышанная им во время построения новость о том, что в ближайшее время — сразу после сдачи отчётов и контрольного выхода, им предстоял доковый ремонт, радовала его больше. Будоража воображение, в котором виделся дом отдыха,  положенный за длительное плавание длительностью двадцать четверо суток плюс дорога, отпуск  сроком почти два месяца и доковый ремонт – такой же продолжительности, эта новость обретала материальные черты неописуемого счастья.
«Вот будет здорово — почти полгода без всяких морей», — мечтал Александр, всматриваясь в пёструю бесформенную толпу женщин и детей, образовавшуюся слева от чёткого и ровного строя экипажей подводных лодок, выстроившихся для встречи.
Дербенёву так нестерпимо хотелось увидеть свою Татьяну, что он увидел сразу двух практически одинаковых молодых женщин, издали очень похожих на неё, причём обе женщины стояли рядом, а возле них Александр обнаружил ещё какое-то знакомое женское лицо…
«Стоп,  это же Ирина — сестра Татьяны, — подумал Александр, — и, кажется, тётка родная тоже?».
Понимая, что в их двухкомнатной квартире с некоторых пор расположился «цыганский табор», Дербенёв несколько скис:
«А как же встреча при свечах  после долгой разлуки? Поднос, передник…».
— О чём мечтаешь, моряк? — голос минного офицера вернул Дербенёва на грешную землю, — тяни номерок на сегодняшнее дежурство. — Толкая Александра в бок, Хомичев протянул ему пилотку, развёрнутую в виде мешка в которой находились рулончики заранее подготовленных бумажек.
Все они были пусты и лишь одна, имела метку в виде креста, означавшую, что вытянувший её офицер именно сегодня —  в день возвращения ; заступит дежурным по кораблю и, оставаясь на борту с дежурной сменой, будет целые сутки обеспечивать живучесть и безопасность подводной лодки, а также покой и счастливый «сон» своих товарищей.
Увидев вмиг потускневший взгляд Дербенёва после того, как тот развернул вытянутую им бумаженцию, Хомичев тихо, но чётко, так, чтобы было слышно всем офицерам, произнёс: «Есть чёрная метка». Все подводники, стоявшие рядом с Дербенёвым, посмотрели на обречённого и облегчённо вздохнули…
Митинг с вручением поросят, почётных грамот и погон с очередными воинским званиями отличившимся в походе закончился. Началось «братание», все желающие двинулись на сорок шестой причал, чтобы пообщаться со своими близкими и друзьями. В глазах офицеров и мичманов, тех кто пришёл и тех кто встречал блестели откровенные искорки радости зачастую вперемешку со скупой мужской слезой, женщины наоборот не скупились на эмоции и, сняв все внутренние тормоза, сыпали поцелуями налево и направо, рыдая вовсю от счастья. И только Александр стоял на своём месте как вкопанный и даже не шевелился. Он даже не чувствовал, как его во всю тискали прибывшие к борту друзья — Саня Пырх и Вовка Варламов, а рассказ Саши Дзюбабы о том, что он тоже только вчера вернулся с боевой службы Дербенёв вовсе пропустил мимо ушей. Александр просто не верил в реальность происходящего с ним.  Потеряв всякую надежду на справедливость судьбы, нестерпимо захотелось всё переиграть, перетянуть, исправить. Но…
— Саша, родной, здравствуй, — колокольным набатом через туман сознания прозвучал голос Татьяны.
Дербенёв оглянулся. Возле него стояла она — его любимая Тата, но почему-то с каким то «чужим» животом. Дочка Люся, заметно вытянувшаяся за полгода, пряталась за маму и удивлённо смотрела на большого, почти незнакомого дядю, фотография которого стоит у неё дома. Ирина – сестра Татьяны и их тётка Галя, неизвестно зачем приехавшие в Лиепаю, стояли напротив и улыбались.
 — При-ве-т…— еле слышно произнёс Александр, приходя в себя.
— С тобой всё хорошо? — спросила Татьяна, припадая к груди Александра.
— Да, если не считать, что моя автономка продолжается, — ответил тот,  страстно целуя супругу.
— Это как? – еле оторвавшись от губ Дербенёва, уточнила Татьяна.
— Обыкновенно, мне выпало сегодня дежурить. А ты что в положении?
— А разве ты не рад?
— Прости, это я так ляпнул, не подумав, — Александр прильнул к лицу любимой и тихо  прошептал: — понимаешь… долго без тебя, без женщины любимой… тяжко.
— Понимаю. Я тебя тоже хочу...
— А разве можно?
— Можно, если осторожно…
«Капитан-лейтенанта Дербенёва к старшему помощнику»,— громко прокричал вооруженный вахтенный у трапа подводной лодки. Александр оглянулся и обречённо пошёл к Манишевичу. Уже уходя, он подхватил дочку на руки и расцеловал в удивлённые и ничего не понимающие глазки.
               
VIII. АЙОВА
                1
— Александр Николаевич, — Манишевич внимательно посмотрел в глаза Дербенёву, — лови очередную вводную. В районе Шетландских островов обнаружен линкор ВМС США «Айова».
— Брат-близнец нашего старого знакомого по Бейрутскому кризису?  — уточнил Александр.
— Совершенно справедливо замечено, — согласился старший помощник, — и начинка та же – ядрёная, только теперь не мы к нему в гости, а он к нам…
— Это как понимать?
— Я пока и сам не знаю, командира срочно вызвали в штаб для уточнения новой задачи. Ясно только одно: идёт «братец» через Балтийские проливы не один, а в сопровождении ОБК  и в ближайшее время планирует проведение ракетно-артиллерийских стрельб в районе острова Борнхольм.
— Наши действия?  — уточнил штурман.
— По предварительному распоряжению все дежурные силы флота с нуля часов следующих суток планируется перевести в готовность к немедленному выходу в море, а силы боевой службы смещаются в район ожидаемых маневров НАТО.
— Час от часу не легче, а как с моим дежурством?
— Ты прав — «хрен редьки не слаще». Готовься на дежурство как положено. Сходи домой, переоденься и прочее, а там  распоряжение покажет.
— Ясно, но как быть с кальками маневрирования в проливной зоне?
— Да никак. С флота пришёл телекс со схемой маневрирования неопознанной подводной лодки в ходе слежения за ней нашего «бдительного» мпк, при накладывании на него твоей кальки отклонений не выявлено…
— И что? — улыбнулся в усы Дербенёв, — неужели теперь не ясно, что никакой иностранной лодки не было и в помине?
— С этим-то как раз ясно, но теперь нам другое дело шьют, —   Юрий Михайлович, покрутил пальцем у виска, кивая в сторону моря, — надводники утверждают, что у нас система опознавания не работала и поэтому они нас перепутали с иностранной пл.
— Лучше бы они выучили силуэты советских подводных лодок, — вырвалось у Дербенёва,  — и таблицы визуального опознавания заодно —  пинкертоны хреновы.               
Утром следующего дня командиру «Б-224» было вручено очередное боевое распоряжение. Как и предполагалось, все дежурные силы флота и силы боевой службы, находившиеся в базе и на МПР,  переводились в немедленную готовность. Для всех членов экипажа Чуйкова, побывавших в семьях и пришедших с утра на службу после первой, но такой неповторимой и сладкой береговой ночи, начался новый день и новый отсчёт времени. И только штурман Дербенёв, для которого автономка не закончилась, а обратный отсчёт замер на цифре ноль, продолжал своё плавание в старом измерении, снова превратившись из дежурного по кораблю в вахтенного штурмана.

               
Часть вторая


Судьба подводника, как в прочем и любого моряка -
Загадка, может крест, но точно не высокая награда.
Она как свет в ночи далёкого родного маяка -
Для всех одновременно боль, надежда и отрада.
                Автор

IX. НЕ ПЛЕМЕННОЙ БЫК
                1
Лодка готовилась к контрольному выходу, когда старшего помощника командира вызвали в военно-морскую академию для сдачи вступительных экзаменов. Спешно передав дела Потапкову, вернувшемуся к тому времени из командировки, Манишевич убыл в город на Неве. Оставаясь временно исполняющим обязанности старшего помощника, Владимир Анатольевич не забывал интересоваться и штурманской службой, в которой назревал нешуточный конфликт по поводу сходов на берег.
Поскольку у командира ЭНГ лейтенанта Апилогова в Ленинграде заболела мама, по ходатайству его отца — начальника тыла базы, молодого офицера отправили в отпуск, и бремя подготовки всей отчётной документации в штурманской боевой части естественным образом легло на плечи Дербенёва, не имеющего родственников в высоких штабах. К несчастью Александра часть ранее подготовленных отчётов были забракованы, причём не кем-то со стороны, а Потапковым, который сам их и готовил, будучи старшим штурманом на первом этапе похода.
Конфликт достиг точки кипения, когда наступил памятный для Дербенёва и не имеющий  никакого значения для остальных  день годовщины свадьбы Татьяны и Александра. Надо же было такому случиться, что именно в этот день Потапков потребовал от Дербенёва на проверку отчётные бланки штурманской боевой части, поскольку на завтра планировалась отправка всех материалов за поход секретной почтой в Москву.
  — Здесь не все бланки, Александр Николаевич, — пересчитав принесённые Дербенёвым материалы, констатировал Потапков.
 — Действительно не все, здесь не хватает только тех, которые вы загубили, а я их теперь переписываю…
Потапков не ожидал такого ответа. Он даже на мгновение потерял дар речи.
— Сынок, а ты часом белену не кушал сегодня на завтрак?
— Никак нет, Ваше высокопревосходительство! — высокопарно съязвил Дербенёв, ещё больше выводя из состояния равновесия своего оппонента, — я, знаете ли, всю неделю после возвращения  в базу кушаю только то, что  подают в офицерской столовой, поскольку дома, на домашних харчах, ещё не был — не удостоен чести, поскольку вашей милостью лишён схода на берег. У вас, Владимир Анатольевич, позвольте полюбопытствовать, сколько суточек  прошедшая автономка вышла?  — Видя некоторое замешательство Потапкова и не дожидаясь ответа, Александр продолжил атаку с новым напором, — а у меня всё равно на неделю больше. Как племенного быка выдерживают, чтобы лучше осеменял. Так что садитесь, товарищ капитан третьего ранга, и устраняйте собственные огрехи, может и вам эротические сны будут сниться.
На рёв Потапкова, донесшийся из рабочей комнаты,  в коридор выскочил замполит:
 — Что у вас твориться? — возмущённо-повелительным  тоном, дистанцируя себя от происходящего в казарме, обратился он к дежурному по команде.
— Ничего особенного, товарищ капитан третьего ранга, — сходу отрапортовал мичман Сторчак, находившийся в этот момент рядом и готовящийся на дежурство, — просто наш штурман с приписным оспаривают между собой право самца.
— Это как понимать? — не понял Каченко.
— Да, видите ли, к приписному  жена приехала из Риги, наш же, бедолага, ещё ни разу после возвращения из похода дома не ночевал,  а дело это молодое, охочее, нам, старикам, и то хочется иногда давление стравить, а тут день свадьбы…
— Чьей свадьбы? — уточнил  Каченко.
— Да Дербенёвых, чьей же ещё.
Случайно узнав о годовщине свадьбы одного из подчинённых,  Каченко быстро сообразил, что в складывающейся ситуации, он может оказаться «крайним» в силу незнания «внутреннего мира» членов экипажа. Чтобы избежать негативных для себя последствий, он направился к Чуйкову.
Решением командира Дербенёву в этот день было предоставлено право схода на побывку до семи утра, а Потапков, тем же решением, был оставлен в казарме дорабатывать отчёты.
                2
Застолье, цветы, поздравления ; это всё банально. В годовщину свадьбы хочется всего, сразу и желательно с брачной ночью. Мечты, мечты, где ваша сладость?
Оказавшись наедине с любимой, Дербенёв почему-то медлил, чувства неловкости, сомнения и даже стыда, вновь появившиеся после долгой разлуки, давали о себе знать.
«Действительно, как в первый раз», — подумал он, обнимая Татьяну.
Ожидая пока уснут многочисленные родственники и затихнут шорохи в квартире, Александр пытался освоиться с мыслью, что  он теперь дома, а не в прочном корпусе.
Ярко светила Луна, заглядывая в окно между неплотно задёрнутыми шторами. Где-то за стенкой ворочалась тётка Галя. По звуку пружин старого дивана было понятно, что человеку не спится. Где то в углу комнаты посапывала Ирина – сестра Татьяны, которой было постелено на полу.
Не дождавшись каких-либо сексуальных инициатив со стороны жены, Александр всем телом прижался к ней, демонстрируя  физическую готовность к близости. Обнажённое тело супруги пахло васильками, такими же, как те — вышитые на наволочках и рассыпанные тонким рисунком на простыне. Нестерпимо сладкое и одновременно жгучее желание овладеть любимой женщиной возбудило и без того твёрдую плоть, Дербенёв легонько тронул рукой грудь Татьяны,  коснулся губами сначала одного, затем другого соска. Преодолев холмик упругого  и заметно округлившегося животика, в котором  с недавних пор текла новая жизнь, рука опустилась ниже. Женское лоно вздымалось и трепетало под пальцами Дербенёва, мужская плоть, пульсирующая приливами крови, изнемогала от желания. От длительного воздержания немного кружилась голова. Отвечая на ласки возлюбленного, Татьяна страстными поцелуями усыпала не только лицо, но и тело супруга. Горячие губы её остановились где-то под подбородком. Задыхаясь в объятиях любимой,  Александр поднял голову — лунный свет, воришкой проникший между шторами, узким лучом упал в дальний угол гостиной, как бы акцентируя внимание Александра. Присмотревшись, Дербенёв с удивлением обнаружил, что Ирина не спит и с любопытством наблюдает за происходившим на супружеском ложе…
 — Иди ко мне, — тихо прошептала Татьяна прямо в ухо Дербенёву.
Александр словно замер. Его  руки машинально продолжали ласкать Татьяну, но  движения стали вдруг какими-то чужими, а руки ватными.
— Что случилось? — спросила Татьяна, не понимая, что происходит.
— Очевидно, я точно не племенной бык, — еле слышно ответил Дербенёв, обнимая жену, — не могу я заниматься этим при свидетелях.
— Какие свидетели, кроме Бога? Мы одни…
— Как же, а маленький, а Ирина там — в конце комнаты?
— Всё это ерунда, отговорки, — очень холодно и даже жёстко ответила Татьяна, — я тебе просто не нравлюсь в своём нынешнем положении. Куда уж тут до любви? Теперь я толстая, пузатая уродина. Вот и все причины, ведь так?
— Нет, конечно же, нет, —  пытался возражать Дербенёв, но Татьяна закрыла ему рот своими губами и Александр почувствовал, как по его щекам текут её слёзы.
 
    
X. ГОРОХОВЫЙ СУПЧИК
                1
Отчёты сданы, боевое дежурство завершилось без реального контакта с противником.  Линкор ВМС США «Айова», побряцав железными мускулами, убрался восвояси. По-настоящему только сейчас для Дербенёва закончилась автономка, но тут пришло время контрольного выхода. Для проверки боеспособности подводной лодки на борт прибыли офицеры походного штаба  состоявшего их представителей эскадры и дивизии подводных лодок.
Не секрет, что даже самый маленький по длительности выход в море, а именно таким был этот контрольный выход, требует очень тщательной подготовки и может иметь очень большие последствия для всех его участников.
Понимая, что лодка более шести месяцев фактически находится в состоянии боевой службы, офицеры походного штаба отнеслись к подводникам лояльно и не предвзято. На контрольном выходе экипаж Чуйкова показал прекрасную морскую выучку во всех обыгрываемых нештатных ситуациях. После  получения реального целеуказания от самолёта условный противник был эффективно «уничтожен» ракетным и торпедным оружием. Приборы объективного контроля с поднятых торпед, выпущенных «Б-224», показали наведение на все атакованные цели. Доложив на управляющий командный пункт о выполнении поставленной задачи, лодка всплыла и направилась в базу.
Незаметно наступили сумерки, а за ними и ночь. Луна, как зрелая девка, словно играя в прядки со звёздами, спряталась за небольшим облаком. Звезды, напротив, рассыпались по небесной сфере белым жемчугом и, собравшись в созвездия, начали свой замысловатый танец.    
— Как у нас с разрешением на вход? — уточнил Чуйков у Картавина, когда Дербенёв доложил о прохождении приёмного буя.
— Нам «добро» в базу через средние ворота, швартовка предварительно к сорок седьмому пирсу с юга под выгрузку торпед, — отрапортовали радисты.
— Почему через средние, ещё вчера мы выходили через южные? – удивился Чуйков.
 — В аванпорту образовалась мель в районе Южных ворот, ещё до выхода я заказал землечерпалку на дноуглубительные работы, вот нас и завернули,  — ответил флагманский штурман дивизии и тут же обратился к Дербенёву,  — будь внимателен, Александр Николаевич, начинается твоя работа. Давай, заводи ракетоносец в базу.
— Моя работа, Олег Георгиевич, с «лёгкой руки» капитана второго ранга Воробьёва и вице-адмирала Громова, последние четыре года ещё не заканчивалась.
— Штурман, хорош ворчать. Давай работать, — включился в полемику Чуйков, — видишь, лодка лежит южнее створа.
— Товарищ командир, лодка лежит южнее створа на три метра в пределах фарватера, с учётом прибрежного течения северного направления таким курсом через пару минут ляжет на створ. Ещё одерживать придётся…
И действительно последующие тридцать минут Чуйкову пришлось несколько раз менять курс, чтобы оставаться на линии створов в границах входного фарватера. Когда лодка подошла на линию входных ворот, Дербенёв заметил, что корабль снова находится немного южнее рекомендованного пути:
— Лодка южнее створов на два метра, предлагаю кратковременно изменить курс влево на пять градусов и можно будет сразу начинать циркуляцию вправо, на секущий створ аванпорта.
—Ты что с ума сошёл, штурман, мы входим в ворота. Следи за временем поворота лучше, — не согласился командир.
— Товарищ командир, я настаиваю…— Дербенёв осёкся, увидев как махнул рукой Чуйков.
— Не тревожьтесь, Александр Николаевич, — отозвался из-под ограждения рубки боцман, — я всё вижу и всё контролирую. Вошли нормально и повернём нормально.
 — Не впервой, штурман, захожу и вижу, что нормально лежим... — «подпевая» боцману отозвался из темноты приписной старпом, которого взяли «для галочки» с соседней лодки, вместо убывшего в академию Манишевича.
И только Гречихин, находившийся внизу  в штурманской рубке  вместе с Апилоговым и контролировавший вход в базу корабля по радиотехническим и космическим средствам навигации, подтвердил рекомендацию на изменение курса влево. Спустя минуту, определив через пеленгатор место корабля на фарватере, Дербенёв громко произнёс:
— Лодка прошла средние ворота, время поворота вправо на курс 182 градуса.
Командир почему-то молчал, боцман хитровато прищурив глаза, выглянул из-под козырька мостика, всматриваясь в одному ему известные ориентиры.
— Товарищ командир, лодка вне фарватера, стоп моторы, право на борт…— видя, что его рекомендации не воспринимаются всерьёз, буквально прокричал  Дербенёв.
— Рубка, стоп правый, боцман, право на борт,— спокойно отреагировал Чуйков.
Боцман Осинов медленно переложил руль право на борт, по-прежнему таращась в ночную темноту. Через мгновение  форштевень лодки пошёл вправо, но в следующий миг сильный удар подбросил носовую часть корабля вверх, какое-то короткое время лодка продолжала двигаться вперёд, но быстро замедлила ход и встала на фарватере как вкопанная.
— Лодка не слушается руля, курс не меняется, — как ни в чём не бывало, доложил боцман.
— Мостик, радисты. Оперативный ОВРа запрашивает наши действия. Мы мешаем судну, следующему за нами.
Чуйков перешагнул на левое крыло мостика, наклонился к боевой рубке и тихо уточнил: 
— На телеграфах, как работают моторы?
— Левый малый вперёд, правый на стопе, — ответил телемеханик.
— Стоп оба!
— Стоп выполнено.
— Всё кончено, всё, абсолютно всё «накрылось медным тазом». Прощай академия, прощай карьера. Будь ты не ладна, железяка  хренова. Затаскают по инстанциям теперь, как пить дать затаскают, — нервно размахивая руками рядом с сигнальщиком, причитал приписной старпом.
Дербенёв быстро сориентировался на местности и крикнул боцману:
— На румбе?
— На румбе сто двадцать пять.
— Товарищ командир, лодка на мели, предлагаю сниматься самостоятельно курсом посадки   сто двадцать пять градусов.
Чуйков кивнул головой, как бы соглашаясь, но окончательное решение только рождалось в его голове.
 — Мостик, радисты, оперативный ОВРа повторно запрашивает наши действия. Мы по прежнему мешаем судну, следующему за нами в кильватер.
— Вот теперь точно «пипец», — снова заголосил приписной старпом, но уже откуда-то снизу, из-под мостика.
— Ваше место по боевому расписанию сейчас на мостике, а не в гальюне, товарищ размазня, займите его немедленно, — не выдержав причитаний будущего «академика», приказал Чуйков. — Продуть носовую группу цистерн главного балласта. Товсь оба…
Как только по бортам в носовой части вырвался воздух, лодку слегка качнуло, Чуйков тут же крикнул вниз:
 — Оба мотора средний назад.
Субмарина сначала нехотя, а потом всё послушнее и послушнее начала движение задним ходом, снимаясь с мели.
— Товарищ командир, судно, идущее сзади, светом запрашивает наши действия, – громко доложил сигнальщик.
Дербенёв, всё это время внимательно отслеживавший  положение лодки на фарватере, протиснулся к тангетке переговорного устройства и уточнил: 
— Штурман, глубина под килем, носовым вибратором.
— Под килем один метр, — доложил Гречихин, поднимаясь на мостик. 
Дербенёв мысленно перекрестился, радуясь скорее не трём футам под килем, а исправной работе эхолота, носовым вибратором которого лодка только что утюжила дно гавани.
Вместе с флагманским штурманом на мостик поднялся и командир дивизии.
— Что шатает вас тут из стороны в сторону? — недовольным тоном поинтересовался Борковский.— Еще не хватало на мель сесть…
Приписной старпом, который по прежнему  «молился» под мостиком, пытался было что-то доложить старшему начальнику, но Чуйков его опередил:
— Ну, что, Анатолий Васильевич, отлил? Давай, поднимайся на мостик, да я тоже сбегаю...
— Товарищ командир, рекомендую ложиться на курс сто восемьдесят два градуса, — как ни в чём не бывало, доложил Дербенёв.
Чуйков спокойно отдал распоряжение боцману, который теперь молча и, самое главное, быстро выполнял все команды. Затем приказал:
— Радистам, передать оперативному дежурному ОВРа и на судно, идущее за нами: «Следую по ФВК секущего створа для захода в Новую гавань через южные ворота. Курс — 182, ход — 6 узлов».
— Вы здесь что, обосца…сь все, что ли? — по-прежнему не понимая, что происходит на мостике, но должным образом реагируя на разговор между командиром и старшим помощником, уточнил командир дивизии, пропуская поднимающегося на мостик старпома.
— Даже обоср…ца некоторые с непривычки успели, —  самокритично поведал приписной старпом,  внутренне понимая, что негативные последствия для него уже позади.
— А что так? — не понял Борковский.
Видя, что приписной старпом находится в состоянии эйфории и в связи с этим может сболтнуть лишнего, Чуйков поддержал разговор вместо него:
— Очевидно, не пришелся по нутру Анатолию Васильевичу наш гороховый супчик, Валерий Александрович, гороху много, а воды мало…
Наблюдая, как лодка уверенно лежит на створе, Борковский не придал значения некоторой напряжённости, царившей на мостике в момент его прибытия. Лишь флагманский штурман каким-то внутренним чутьём «раскусил» гороховую ситуацию и пояснил, что нагонными, а также  ветровыми  течениями сильно запесочивается вся система фарватеров Аванпорта, что требует особого внимания штурманов и командиров при входе в базу.
И только в базе, после швартовки, собрав у себя в каюте офицеров на «разбор полётов», Чуйков сначала отругал Дербенёва за нерасторопность и излишнюю самоуверенность его подчинённого боцмана и лишь потом, поблагодарив за отличную работу  в качестве штурмана, предложил выпить по рюмочке коньяку за успешное завершение похода.
               
XI. БУЛИ
             1
Сентябрь, бабье лето. Как раз самое время понежиться на увядающем прибалтийском солнышке, особенно, если ты подводник, полгода проведший в прочном корпусе, и тебе по закону положено санаторно-курортное обеспечение. Именно таким видом обеспечения и занимался медперсонал Дома отдыха Военно-Морского Флота СССР в городке Були, что под Ригой, когда туда прибыл рядовой состав экипажа Чуйкова. Старшим на период отдыха и восстановления личного состава был назначен заместитель командира «Б-224» по политчасти капитан третьего ранга Каченко, а его помощниками ; капитан-лейтенант Дербенёв, мичман Акинин и мичман Сторчак. Остальные члены экипажа ; офицеры и мичманы ; вместе с семьями отправились в один из санаториев ВМФ на Черноморское побережье.
Дербенёв немного завидовал своим «черноморским» товарищам  и тому были, по меньшей мере, две причины. Во-первых, здесь ; в Були ; Дербенёв не отдыхал в полном смысле этого слова хоть и приехал  сюда вместе с семьёй, а «со товарищи» обеспечивал отдых матросов и старшин экипажа, в то время как его супруга находясь в «интересном» положении сама требовала определённого «обеспечения». Во-вторых, от Чёрного моря до Черкасс, где жили родители Дербенёвых и куда после оздоровления Александр планировал поехать в очередной отпуск — «рукой подать», а от Риги — больше суток езды поездом. Но судьбу, как говорят не выбирают, она сама по себе. И Дербенёв честно старался выполнять порученную ему миссию.
Помимо профилактических медицинских осмотров, обследования и процедур, предусмотренных программой пребывания личному составу, а также членам семей подводников, в течение дня были доступны всевозможные экскурсии и культпоходы, а по вечерам, когда офицеры и мичманы не были заняты функцией обеспечения личного состава, им представлялась редкая возможность провести время только с семьёй.
В один из таких вечеров Дербенёвы собрались посетить ресторан, поисками подходящего заведения занялась Дербенёва. Открыв телефонный справочник, Татьяна обратила внимание на ресторан «Интурист», который находился на окраине Риги, совсем неподалёку от городка Були. Позвонив администратору ресторана, Дербенёва узнала, что ей «несказанно повезло», потому что именно сегодня танцевальная группа этого увеселительного заведения начинает новую ночную программу по мотивам знаменитого на весь мир парижского мюзик-холла «Мулен Руж». Татьяна не была знакома с репертуаром труппы «Мулен Руж», но слово «Париж» её заинтриговало, к тому же на днях Дербенёв купил в «Альбатросе» французское платье под её новые формы и ей нестерпимо хотелось блеснуть на публике обновкой. Узнав о «замыслах» жены,  Дерьенёв быстро согласился. Чего не сделаешь ради любимой женщины?
— Ты же говорила, что в твоем положении самой на себя смотреть тошно. А тут на публику потянуло?
— Вот такая я непостоянная, что ж теперь, разведёшься?
— Что за глупости ты говоришь, я тебя люблю абсолютно разной, такой, какая ты есть…
— Ты опять намекаешь на моё уродство? — внезапно всхлипнула Дербенёва, отворачиваясь и пряча от мужа слёзы.
— Прости, родная, я совсем не об этом. О каком уродстве ты говоришь, разве может быть беременная женщина уродливой?
— Да может, — почти в истерике закричала Татьяна, — не успокаивай меня, сначала обезобразил, что на люди выходить стыдно, а теперь успокаивает. Я ещё не ослепла и в состоянии видеть себя в зеркале.
 Дербенёву бы замолчать, чтобы не вызывать очередной стресс беременной жены, но Александр был молод, неопытен в семейных делах, а значит необдуманно  настойчив и всячески пытался успокоить супругу.
— Я не знаю, что видишь ты в зеркале, я же вижу в тебе будущую мать. А что может быть прекраснее матери, дарующей жизнь? — тихо сказал он, наливая в стакан воду из графина.
— Не нужен мне твой дурацкий стакан, — закричала Дербенёва, отталкивая руку мужа и заливаясь слезами.
Александр попытался обнять супругу, но она очередной раз оттолкнула его и, упав на тахту, отвернулась к стене. Хорошо, что дочка в это время находилась на улице под присмотром специально назначенного для неё матроса-няни по имени Бронислав и ничего негативного в отношениях родителей не заметила.
Видя, что супруга не реагирует на увещевания и успокоения, Александр вышел из комнаты, оставив Татьяну со своими «страданиями» наедине.
                2
Люда Дербенёва ласково называла всех матросов «тосиками» и очень скучала по ним, когда родители в течение дня увозили её из расположения Дома отдыха. По возвращению всегда требовала привести её в кубрик к «тосикам», чтобы обязательно их «посчитать», а поскольку в свои пять лет она умела считать только до десяти, то счёт приходилось повторять заново. Больше всего процесс загибания пальчиков почему-то потешал замполита, у которого тоже была дочка, но младше Люды по возрасту и в силу этого  ещё  не научившаяся считать. Видя старания маленькой Дербенёвой во время вечерней поверки Василий Иванович часто задавал один и тот же вопрос:
— И сколько матросов в экипаже Чуйкова, маленький комендант?
Понимая некий подвох в вопросе, но не догадываясь какой,  Люся, тем не менее, всегда строго отвечала:
—  Военная тайна. А больсие дяди долзны сами загибать пальчики…
К вечеру, когда психологическое состояние семьи обрело стабильно положительную динамику, а сами Дербенёвы наконец собрались в ресторан, Люся спала, но как только скрипнула входная дверь, она проснулась.
— Мама, ты куда? — спросила девочка, приподнимаясь с постельки.
— Мы с папой погуляем в парке. Свежим воздухом подышим перед сном, а ты спи, спи, доченька, — Татьяна вернулась от двери, чтобы поцеловать и успокоить дочку.
— А разве в окоско нельзя подысать? — удивилась Люся
— Нет, котёнок, через окошко дует ветер, и ты можешь заболеть.
— А «тосик» Боня с вами будет?
— Нет, доченька он будет тебя охранять.
— Тогда идите…
                3               
Автомобиль «Волга» светло-салатового цвета с шашечками на бортах мягко остановился у кованой решётки забора, когда Дербенёвы вышли из здания Дома отдыха.
— Вы заказывали машину  до «Интуриста»? — уточнил водитель в форменной фуражке таксиста.
— Да, мы, — ответил Александр,  открывая дверь перед супругой.
Через полчаса чета Дербенёвых уже сидела за столиком небольшого, но очень уютного зала вполне приличного пригородного ресторана. В центре помещения была сооружена небольшая округлая сцена-подиум с подсветкой по всей окружности. Сверху над эстрадой блестел замерший без движения огромный стеклянный шар.
 Окружённые музыкой и весельем  пёстрой разновозрастной публики, в среде которой  было немало моряков загранплавания, легко угадываемых по ярким цветастым рубашкам  и  белым брюкам, а также женщин платно-доступного поведения с лицами, погруженными в тяжёлый броский макияж в лёгких платьях с оголёнными спинами, Дербенёвы быстро забыли о шести месяцах разлуки и о «тосиках», которые сейчас смотрели очередной сон.
В глаза бросалась некоторая развязность в общении с официантками некоторых, очевидно не раз бывавших здесь клиентов, среди которых было немало респектабельно одетых мужчин, многие из которых находясь в состоянии хорошего подпития, даже не пытались уйти, а снова и снова требовали меню. Дербенёва это удивило и он решил уточнить при первой возможности у своей официантки, что же такого экзотического заказывают эти «джентльмены», прежде чем удалиться из ресторана? Вопросы, возникшие у  Дербенёва, несколько отодвинулись на второй план, когда официантка принесла заказанные блюда и напитки, а на первый план, на подиум, как раз перед Дербенёвыми, вышла группа молодых красивых и очень стройных девушек в блестящих концертных нарядах.
   — Как Ленинградский мюзик-холл, — тихо прошептал Татьяне немного опешивший Дербенёв, — только почти обнажённые…
 — Дорогой, открой глаза, —  с не меньшим удивлением ответила Татьяна, — они на самом деле обнажённые, а лёгкая видимость одежды только для декора и поддержки некоторых частей тела…
                4
Утром следующего дня во время завтрака в офицерской столовой, перебивая друг друга, Дербенёвы взахлёб рассказывали  Василию Ивановичу и его жене о результатах посещения «Интуриста». Особую часть этого повествования занимала та самая стриптиз-программа,  увиденная молодыми людьми накануне. Ни в кино, ни где-то в Париже, а у себя на Родине, в самом обыкновенном советском ресторане.
— Живут же люди, пока мы их покой бережём, — не выдержал Дербенёв, — Да ещё напоследок меню требуют…
— Вы, дорогой мой юноша, очень легко купились на тлетворное влиянию Запада. И, по-моему, не скрываете этого, — резко, даже с каким-то пренебрежением к собеседнику и его восторгу, пресёк эмоциональный рассказ Дербенёва замполит.
— Бросьте, Василий Иванович, мы же мужики, а не только идеологически подкованные коммунисты. Когда-то  в двадцатые годы и поцелуй влюблённых, и вилка с ножом во время приёма пищи в нашей стране считались тлетворным влиянием буржуазии, а сегодня это стало нормой жизни для всех слоёв населения…
— Не учи учёного, сынок, моральный облик строителя коммунизма пока ещё никто не отменял.
Дербенёву пришлось замолчать, хотя бы потому, что за бурной полемикой разгоревшейся за их столом внимательно следили не только жёны офицеров, но  также отдыхающие за соседними столиками.
— Так какую, Александр Николаевич,  экзотику вам предложили в  меню ресторана, напоследок? — не особо вникая в существо спора мужчин, уточнила супруга замполита, живо интересующаяся кулинарными изысками,
— Столь пикантные подробности я не могу озвучить в присутствии женщин. Извините. — Дербенёв немного смутился, заметив удивлённый взгляд Татьяны. 
— И что там тебе предлагали, милый, пока я отвернулась? — не упустила момент для уточнения Дербенёва.
Дербенёв, как бы случайно,  пропустил вопрос «мимо ушей» и, подозвав  проходящую мимо официантку средних лет с откровенно расстегнутой на груди блузкой,  попросил принести второе блюдо.
Остаток завтрака все провели в молчании.
После полуденного сна Дербенёв решил совершить пробежку  к морю и обратно. Оставив своих домочадцев наедине с новыми соседями, такими же подводниками, прибывшими на отдых, Александр направился к калитке.
— Так что же всё-таки было предложено в меню «Интуриста»? — услышал он за своей спиной голос Каченко и обернулся.
Под большой елью в парке стоял замполит и мило разговаривал с официанткой, которая ещё час назад обслуживала их за завтраком.
Увидев, что Дербенёв остановился, замполит оставил свою собеседницу и направился к Александру.
— Супругу отправляю домой с дочерью завтра утренним рейсом, вот, договорился с Валей о праздничном ужине, — ничуть не смущаясь, произнёс Василий Иванович.
— Что так скоро, всего неделю как приехали? — вырвалось у Дербенёва.
— Родственники прилетают в Лиепаю, надо встретить. Но ты не ответил на мой вопрос…
— Боюсь, Василий Иванович,  ответ может повредить ваш моральный облик… 
— Не переживай за мою мораль, это не твоя головная боль.
— Когда изрядно раскошелившийся одинокий мужчина собирается уходить из ресторана, чего чаще всего ему хочется? — внезапно  уточнил Александр.
— Как чего? Бабу!
— Вот именно.
— И что с этого?
— А то, что папку с меню официанты «Интуриста» закладывают досье на женщин лёгкого поведения  и подают «созревшему» клиенту «под занавес». Женщины, которых при желании можно выбрать, к этому времени уже находятся за соседними столиками и готовы к употреблению, почти как дополнительное блюдо. В меню представлены фотографии, возраст,  размеры, пристрастия в сексе и прочее.
 — Как это?  — уточнил замполит, явно заинтересовавшись рассказом штурмана.
— Обыкновенно: 90-60-90, блондинка, 171 см, 24 года, гетеросексуальна, любит главенствовать в интимных отношениях, не переносит групповой секс — 150 рублей …
 — О-г-о-о? — представив ситуацию, воскликнул Василий Иванович.
— А вы думали просто так? Просто так можно только с перезрелой Валей, которая весь день ходит расстегнутая до самого пупка. И то, если она согласится… — убегая к морю, добавил Дербенёв, не видя, как резко изменился облик «строителя коммунизма» после его слов.
            
XII. ЗДРАВСТВУЙ, МАМА!
                1.
Такси остановилось у зелёной калитки приземистого одноэтажного дома фасад которого был выложен красным кирпичом. Типовое частное строение ничем особо не отличалось от остальных в переулке, за исключением, пожалуй,  калитки и ворот, на которых  красовались олимпийские кольца и знак Московской олимпиады. Можно было предположить, что память о замечательном событии в истории советского и международного спорта по какой-то причине очень дорога хозяевам дома. Восточная сторона дома от калитки до веранды утопала в тени виноградника. У забора, с внешней стороны, шумели листвой абрикос, кизил, орех и яблоня, что очень характерно для южных регионов Украины.  Плодовые деревья были аккуратно пострижены и густо усыпаны плодами. Только абрикос стоял «пустым», хотя на земле ещё виднелись остатки былого обилия урожая.
Задняя дверь машины открылась, и маленькая девочка белокурым птенцом выпорхнула наружу. Подбежав к калитке, она проворно нажала на ручку и распахнула её настежь. Из передней двери вышел папа девочки и подал руку супруге, которая, находясь в «интересном» положении, не могла самостоятельно выбраться из машины. На звук звякнувшей щеколды из дома вышла женщина средних лет. Косынка и передник говорили о том, что она сейчас занята чем-то по хозяйству и совсем не ждёт гостей. 
— Здравствуй, мама, вот и мы! — ласково сказал Александр, нежно обнимая оторопевшую от неожиданности женщину.
— Ой, лышечко, як цэ так, мы ж и нэ зналы, що вы будэте так скоро…— запричитала женщина, сбрасывая косынку с головы.
Из дома вышел светловолосый мужчина крепкого телосложения выше среднего роста и тоже замер от удивления.
— Смотрите-ка, дети приехали?!  — голубые глаза мужчины наполнились слезами радости. — Мать, погляди на невестку, да у нас скоро прибавление намечается…
Женщина, освободившись из объятий сына, всплеснула руками и, подхватив на руки внучку, обняла невестку.
Александр обнял отца, и они троекратно расцеловались.
 — Сын, ты когда научишься сообщать о своём прибытии? Мы бы приготовились, а так с бухты-барахты, варенье, компоты, соки…
— А мы гости невысоки, мы домой приехали. Зачем лишние церемонии? — улыбнулся Дербенёв-младший.
— Ты не исправим, сынок, ну да ладно. Пойдём в дом, что мы здесь стоим. Мать, накрывай на стол, дорогих гостей домашними яствами потчевать будем, они, небось, отвыкли от настоящей пищи. На казенных харчах не забалуешь.
— Нет, нет! — наотрез отказалась Татьяна Дербенёва, — некогда нам рассиживаться. Нас дома ждут, мама сказала, что и стол накрыт уже, и гости собраны, только нас не хватает...
Александр ничего толком, не понимая, всё же понёс чемоданы в дом, а Дербенёв-старший уточнил у невестки:
— Так вы только нам не сообщили, а твои родители всё знали?
— Да, я звонила своим, ещё из дома отдыха, когда билеты взяли и сейчас, когда прилетели…
— Как же так, дочка? Мы же не чужие и тоже вас ждали… — с обидой в голосе уточнил Дербенёв - старший.
На крыльце появился Александр и сияющая от счастья дочка Люда. Перед собой девочка вела небольшую разноцветную коляску с большой куклой внутри.
 — Мама, мама, смотли, что мне бабуска подалила. Кукла Катя дазе спать мозет, здесь, — восторженно заявила маленькая Дербенёва, раскладывая для демонстрации возможности своего алюминиевого подарка. — А есцё у бабуски Таи есть многа валенья. Я остаюсь!
Вместе с дочкой остались и родители. Пока Таисия Артёмовна — мать Дербенёва, накрывала на стол Александр достал подарки, привёзённые из Прибалтики, в том числе и из рижского «Альбатроса». Больше всего Дербенёв-старший обрадовался бритвенной диковинке от американской компании «Schick» и сильно удивился большой квадратной бутылке добротного английского «Beefeater Gin»
 — Зачем ты, сынок, эту ёмкость через всю страну волок, у меня своя домашняя водка любого «Фатера» за пояс заткнёт…
 — Это, папа, не сколько пить, сколько для уважения — премиум класс, изготавливается с 1876 года.
 — Ну, если для уважения… Тогда давай попробуем твою премию.
Примерив и рассмотрев все подарки, Дербенёвы сели к столу.  Николай Егорович, как глава семейства, поблагодарил детей за оказанные знаки внимания, а в перерыве между сменой блюд отозвал Александра в сторону.
 — Вот, сынок, тебе  сто рублей за подарки, а вот сто рублей на обратную дорогу…
— Батя, ты что? Какие деньги, мы же от чистого сердца…
— Я, сын, не могу тебе сделать такие же подношения, как ты нам, а деньги в качестве подарка от нас, будь добр, прими.
Дербенёв-младший, некоторое время поколебавшись, всё же принял деньги из рук отца и пообещал купить на них коляску для будущего наследника.
 — А что, будет у меня внук? — поинтересовался Николай Егорович.
— Не знаю, — ответил Александр, — но живот у Татьяны смотрит вперёд, как форштевень у корабля, знатоки говорят, что стопроцентно признак мальчика…
                2.
К родителям Татьяны молодая чета Дербенёвых добралась только к вечеру. Гости, ожидавшие молодёжь давно,  разошлись, но песни со стороны Днепра были слышны ещё долго.
Когда Дербенёвы поднялись на восьмой этаж и позвонили в квартиру, дома оказалась только мать Татьяны и сестра Ирина, отец ;  Евгений Николаевич ; отправился провожать гостей и ещё не вернулся.
— Как же вы могли пообещать и не приехать, бессовестные, — не сдерживая эмоций, встретила Дербенёвых Светлана Павловна – мать Татьяны. Отец завтра в командировку едет, как же он за руль сядет после выпитого сегодня?
— А мы здесь причём? — с порога заметил Дербенёв.
— Как причём? Папа хочет, что бы ты отвёз его завтра в Чернобай на объект.
— Мой отец встретил сына за столом и окружил любовью и радушием, а не командировочными проблемами. Кстати, я Евгению Николаевичу не наливал…
«Тёплая» встреча могла бы перерасти в «холодную» семейную войну, если бы на пороге не появился отец Татьяны, вернувшийся после провода гостей.
 — Что за шум, а драки нет? Привет, пропажи.  И где же моя внучка? — ещё не разобравшись в накалённой обстановке, но уже разруливая сложившуюся ситуацию, уточнил Евгений Николаевич.
— Люда осталась у бабы Таи, — ответила Татьяна, завтра её привезут к нам.
— Тогда пойдём выпьем за ваш приезд, а ты, Саша, воздержись, мы завтра едем в командировку на весь день, — не спрашивая желания зятя, предупредил тесть.  — Вот тебе ключи от машины. С утра съездишь, заправишь полный бак.
— А деньги?  — уточнил Дербенёв, принимая ключи.
— А разве офицеры флота мало получают? — вопросом на вопрос ответил тесть, — заправишь на свои…
 
XIII. ПЯТЬ РУБЛЕЙ НА ПРОПОЙ
                1.
Прошло целых четыре месяца, прежде чем высокие чины от Главного штаба ВМФ и Генерального штаба Вооружённых Сил СССР рассмотрели все документы, касающиеся боевой службы «Б-224». Полгода экипаж Чуйкова выполнял ряд специальных задач в море, в том числе по глубокой разведке системы подводного наблюдения SOSUS в районе острова Мальта и отвлечению «на себя» линкора ВМС США «Нью-Джерси» в зоне локального ливано-израильского военного конфликта. Почти столько же времени понадобилось Москве, чтобы по достоинству оценить ратный труд подводников. И вот, наконец, работа закончена, оценка определена, но она неоднозначна…
В целом руководство ВМФ высоко оценило ратный труд подводников в мирное время и, учитывая успешное выполнение всех поставленных на поход задач, в том числе и выполненных совместно с сирийскими ВМС, утвердило за боевую службу «Б-224» выставленную командованием эскадры отличную оценку. Однако при рассмотрении наградных документов подводников, представленных по указанию Министра обороны к государственным и правительственным наградам, отдельные горячие головы от министерства требовали снизить оценку экипажу вплоть до «удовлетворительно», а Чуйкова снять с должности и назначить с понижением за потерю скрытности в Мальтийском проливе. Быстро забыв о том, что именно они – «стратеги от паркета», бездарно спланировавшие операцию по форсированию системы противолодочного наблюдения, назначили Чуйкову маршрут движения в узком горле пролива, где глубина на плато не превышает пятидесяти восьми метров, а прозрачность моря практически достигает дна,  «светила» военно-морского искусства принялись за традиционное в таких случаях занятие – «поиск стрелочника».
На урегулирование всех вопросов между высокими штабами потребовалось ещё два месяца. И только в феврале следующего года,  как раз в канун празднования Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, экипаж Чуйкова, отгулявший отпуска, прошедший доковый ремонт и восстановивший боевую готовность, узнал о том, что в декабре ушедшего года приказом МО СССР «Б-224» награждена именным вымпелом Министра обороны СССР  «За мужество и воинскую доблесть, проявленные при выполнении задач боевой службы в мирное время» с выплатой денежной премии в размере одной тысячи рублей на всех. О других наградах в телеграмме ничего не говорилось.
— Вот видишь, всё складывается очень даже неплохо, — глядя в безрадостное лицо Чуйкова и похлопывая его по плечу, выдавил из себя  командир дивизии, зачитывая телеграмму.
— Неплохо было полгода назад, когда мы с вами без потерь вернулись в базу, — холодно отреагировал Владимир Артемьевич.
— А теперь будет ещё лучше, — пытался шутить Борковский, — с тебя, «самое, самое» причитается. Вот, смотри,  здесь чёрным по белому сказано, что сам приказ Министра обороны отправлен секретной почтой. Вот увидишь, награды найдут своих героев…
И действительно 23 февраля в дивизию прибыл командующий флотом адмирал Иванов, а вместе с ним целая свита из политуправления и наградного отдела. Подводники Чуйкова, как и вся дивизия одетые в парадную форму, выстроились по такому случаю на внутреннем плацу — между казармой и столовой. Знаменосцем        «Б-224» для приёма вымпела Министерства обороны из рук командира лодки был назначен Дербенёв. Как же, ведь он не только командир первой боевой части, он ещё и один из немногих, кого Чуйков представил к награждению медалью «За боевые заслуги».
                2
Зимнее солнце как-то по-весеннему выскочило из-за туч и морозец, доселе пощипывавший уши и щёки подводникам, сразу ослаб. Настроение у всех было отменным — двойной праздник можно сказать.
«Смир-н-о-о! Равнение на середину!» — эхом разнеслось вдоль строя, когда на аллее, ведущей к плацу, показалась чёрная «Волга»  командующего.
Под звуки оркестра и барабанную дробь после прочтения приказа Министра обороны командир «Б-224» принял древко с вымпелом из рук командующего флотом и, поцеловав кончик багряного полотнища, на котором большими золотыми буквами был вышит  тактический номер лодки, передал его в руки Дербеневу.
Только подойдя к трибуне, чтобы  сказать ответное слово, Чуйков вдруг осознал, что не какую-то чужую, а его лодку, его экипаж, под его командованием наградили сегодня именным вымпелом,  который, подобно знамени Победы, будет храниться вечно, а вместе с ним и память о тех подводниках, которые теперь навсегда вписаны в историю флота великой морской державы. Кровь ударила в виски, Чуйков, хотевший было достать из кармана заготовленную заранее «речь», засуетился, но потом вдруг расправил плечи, поднял глаза на командующего, осмотрел строй подводников всей дивизии и, мысленно поблагодарив экипаж «Б-224», начал говорить своими словами.
После торжественных речей представитель наградного отдела зачитал ещё ряд приказов о награждении подводников государственными  и другими наградами, что вызвало естественный интерес у всех без исключения. Самым замечательным, греющим душу и сознание «чуйковцев» было то, что их командира заслуженно  наградили орденом «Красной Звезды». Такой же орден был вручён командиру дивизии, ходившему под американские бомбы вместе с Чуйковым  и начальнику политотдела, участвовавшему в решении задач экипажем «Б-224» на первом этапе  плавания. Медаль «За боевые заслуги» вместо ордена была вручена командиру электромеханической боевой части капитану второго ранга Арипову, на плечах которого держалось всё «железо» лодки, а также пропагандисту политотдела дивизии, который не только не ходил на боевую службу с экипажем Чуйкова, но и на борту лодки не был — ни разу ни до, ни после автономки. Кроме названных, офицеров медали «За воинскую доблесть» были вручены мичманам Ивашникову и Диамантову. Ещё двух матросов Родина наградила медалями «Ушакова» и «Нахимова», среди них одного из подчинённых Дербенёва, что очень обрадовало штурмана. Сам Дербенёв получил диплом с клише Главногомандующего ВМФ вместо медали, к которой был представлен. Остальным членам экипажа повезло меньше. Многие подводники не вошли даже в число награждённых грамотами или благодарностями, с них просто сняли ранее наложенные взыскания.
Но больше всех удивила вторая часть приказа Министра обороны, в которой каждому члену экипажа «Б-224» назначалась  премия. Согласно этому приложению в состав экипажа был включен, в частности, всё тот же пропагандист политотдела, которому за «боевые» заслуги полагалось восемьдесят пять рублей, при том, что, штурману лодки причиталось пятнадцать, ракетчику десять, а механику — тому самому на плечах которого держалось всё «железо» полгода и того — пять …
Так уж видно повелось на Руси испокон веков  — награждать не участвующих и наказывать невиновных, а что делать? Офицеры  бросили в шапку честно «заработанное» и пустили на пропой в честь праздника, в ходе которого, кстати, и «обмыли» полученные  их товарищами награды.
Уже в частной беседе, словно чувствуя вину и оправдываясь, представители управления кадров флота пояснили, что после смены руководства страны и Министерства обороны, там «наверху» перестали понимать: как в мирное время можно наградить весь экипаж лодки, которая согласно международному праву и взятым на себя нашей страной обязательствам не должна находиться в зонах локальных  конфликтов и военных действий.
— А посылать людей под бомбы в эти самые зоны  у них там мозгов хватает, вы не спрашивали? — возмутился начальник политотдела Поликарпов.
— Наверное, в Москве теперь решили, что геополитические интересы страны впредь будут отстаиваться не в отдалённых уголках мирового пространства, а только за столом переговоров? — не менее резко предположил Борковский. — Что ж, поживём, как говорит Владимир Артемьевич, увидим.
И пожили, и увидели… Сначала,  как Генеральный секретарь ЦК КПСС объявит Средиземное море  «морем мира» и советские субмарины перестанут нести в нём боевую службу. Почти двадцать лет воды Средиземноморья не будут омывать борта советских и российских подводных лодок, чего нельзя сказать о подводных лодках  ВМС НАТО.  Затем, договорившись с новыми «миролюбивыми» друзьями о безъядерной зоне Балтики, советское руководство примется в одностороннем порядке сокращать ракетно-ядерные вооружения страны, начав с ракет средней дальности и закончив стратегическими наступательными вооружениями. А чтобы «железо», способное это ракетно-ядерное разнообразие нести, не болталось у причалов «без надобности», его начнут тихо списывать в утиль или,  попросту говоря, уничтожать, не создавая при этом ничего нового. А зачем? Ведь новые отношения требуют только  открытости, гласности и демократии, а как хочется иногда плюрализма мнений, но с мнением СССР в тот период, как и с мнением молодой России в 90-е годы, никто из «демократически» настроенных членов НАТО считаться не станет вплоть до августа 2008 года.
«Дальновидная» стратегия развития страны, принятая первым и последним советским президентом и продолженная его историческими последователями, в конечном счёте приведёт к тому, что на некоторых флотах нашей необъятной Родины, омываемой водами трёх океанов не останется  ни одной боеспособной лодки, ни одного корабля, способного выполнить задачу в океанской зоне. На Балтийском и Черноморском флотах исчезнут не только учебные, но и боевые соединения подводных лодок. Из шести новейших стратегических подводных лодок ВМФ России на плаву останется только три. Танкерная составляющая флота, обеспечивающая его устойчивость в морской и океанской зонах, исчезнет практически полностью, а спасательный флот, способный ходить в океан, также как и водолазы-глубоководники исчезнут, как класс. По оценкам некоторых специалистов около 80% вооружений и техники армии и флота, предназначенных для решения свойственных им задач будут  в этот период уничтожены. Не законсервированы «до лучших времён», как это делается во всёх цивилизованных странах. не модернизированы, как предлагалось учёными ВПК, а именно «пущены под нож». Вопрос только, в угоду, чьих интересов?
В тоже время, новые «друзья России», а также «партнёры по НАТО», расширят, углубят и закрепят своё геополитическое влияние не только на наших вчерашних коллег по СЭВ и Варшавскому договору, но также на республики, ещё недавно входившие в состав Советского Союза. На словах признавая необходимость глобального сокращения наступательных вооружений, сохранят свои подводные лодки миролюбивая Финляндия, пунктуальная Германия и нейтральная Швеция, а славянская Польша не только сохранит, но и приумножит их число с помощью НАТО. Даже такое крохотные европейское государство, как Нидерланды, будет строить новейшие подводные лодки, используя топливные элементы, идея которых когда-то была разработана в СССР. Сохранив свой военный потенциал, наши партнёры не двузначно станут демонстрировать России подводную его составляющую, словно подчёркивая, кто  на самом деле «хозяин»  на морских просторах. Защищая молодую европейскую демократию «новоиспеченных» членов Евросоюза от неизвестного врага, границы «миротворческого» блока НАТО вплотную приблизятся к границам нашего государства, но это будет почти через двадцать лет.
А пока за окном был тысяча девятьсот восемьдесят шестой год, и экипаж Чуйкова праздновал победу. Очень незаметную Викторию для всего мирового сообщества, но очень важную для них – членов большой семьи.  Все вместе, радуясь простым мирным и очень  «гражданским» будням, они не думали сейчас о несправедливости бытия «сверху» и неустроенности быта «снизу», о таких банальных вещах в короткие минуты всеобщего ликования не думают. Всем им было здорово ощущать себя единым организмом, имя которому ;ЭКИПАЖ. И неважно, кто получил орден, а кто медаль. Даже те, кто не получил ничего сегодня, тоже награждены, но особой наградой — Солнцем и обычным небом над головой. А разве счастье, дарованное всем,  может быть меньшей наградой, чем радость от обладания блестящим куском металла, дарованная единицам?..

XIV. КЛЮЧ НА  СТАРТ
               1
Незаметно за боевыми буднями, в ходе которых в морских полигонах оттачивалось мастерство и боевая слаженность экипажей подводных лодок, выполнялись ракетные и торпедные стрельбы, на берегу  рождались дети,  распределялись места в детских садах и яслях, разыгрывались талоны на машины и мотоциклы, создавались и рушились семейные союзы.
За истекший период у Дербенёвых родился долгожданный сын, у Щербатовых ; желанная дочь. Чуйкову распределили автомобиль «Жигули» новой модели  ВАЗ-2113 горчичного цвета. Оттенок не очень ; «детская неожиданность», но приобретением гордился весь экипаж. Арипов стал заместителем командира дивизии по ЭМЧ , правда, его командира моторной группы  в должности старшего механика лодки не утвердили. Спустя год, так и не добившись «правды», опытный и знающий своё дело боевой офицер капитан-лейтенант Щербатов  уйдёт из плавсотава навсегда. Заняв место научного сотрудника ВВМУ им. Фрунзе, Николай станет развивать науку о живучести подводных лодок, защитит кандидатскую диссертацию и, через десять лет, дослужившись до звания капитана 1 ранга, будет уволен в запас с должности заместителя начальника этого замечательного учебного заведения, но это уже другая история.
А пока очередное лето не заставило себя ждать. Вместо уволенного в запас «по взрасту» старшего мичмана Ивашникова, на должность старшины команды штурманских электриков Дербенёв пригласил мичмана Харисова Александра Борисовича. Молодой, но уже опытный моряк, служивший до этого на стратегических подводных лодках 629 проекта, Харисов был ещё и соседом Дербенёва по дому. Таким образом, штурман имел возможность разносторонне изучить будущего подчинённого задолго до его назначения на «Б-224»   не только по службе, но и в быту. К великой радости подводников    боевая служба для «Б-224» в текущем году не планировалась, точнее её заменили боевым дежурством, срок которого истекал буквально на днях. После выхода из дежурства экипаж ждали целых два месяца докового ремонта, что в складывающихся условиях можно было без преувеличения  сравнить  к летними каникулами для школьников или современных депутатов. Манишевич продолжал учёбу в Военно-морской академии. Засобирался в Ленинград и Потапков, назначенный вместо Юрия Михайловича старшим помощником командира «Б-224» и целый год исполнявший эти обязанности.
Ещё в апреле пришёл приказ ГК ВМФ о направлении на командирский факультет 6 ВСОЛК ВМФ  офицеров, представленных с флотов, среди этих офицеров был и Владимир Анатольевич. Тут же встал вопрос: кому временно исполнять обязанности старшего помощника командира?
 —  Александр Николаевич, мы тут посовещались, и я решил… — Чуйков лукаво улыбнулся, глядя на Потапкова и Каченко, —  на время отпуска Владимира Анатольевича обязанности старшего помощника исполнять тебе.
— Только на время отпуска? — уточнил Дербенёв.
— Если справишься, подготовишь за этот период лодку и экипаж к отработке курсовых задач и… — Чуйков задумался, указывая на стул штурману — никого с классов не назначат вместо Потапкова, буду тебя предлагать в августе ; сентябре моим старшим помощником.
—  Всё ясно, — безрадостно отреагировал Дербенёв,  — а если назначат кого-нибудь всё же? — не удержался от вопроса Александр.
— Если так ; тоже не беда. На следующий год пойдёшь на  классы учиться также как и Владимир Анатольевич, но только на штурманский факультет. Будем из тебя флагмана делать…
«Не очень радостная перспективка, — подумал штурман, но промолчал. — Сначала вывернись наизнанку, докажи, что способен быть старпомом, а потом жди как карта ляжет…»
— Что молчишь, штурман? — видя некоторое замешательство подчинённого, спросил командир.
 — Не знаю, что и ответить, тем более, что вы за меня всё уже решили.
— А разве ты не согласен?
— Согласен, конечно. Тем более попытка не пытка, — сказал штурман, продолжая размышления: «Хотя здесь ещё «бабка надвое сказала».
— Добро, Александр Николаевич, ничего другого я от тебя и не ожидал. — Чуйков встал из-за стола и, подойдя к Дербенёву, пожал ему руку. Примеру командира последовали замполит и старпом.
                2.
Выйдя из дока «Б-224» ошвартовалась у заводской стенки судостроительного завода «Тосмаре» для замены аккумуляторной батареи. Дербенёв радостно суетился у портального крана, ожидая прибытия командира дивизии. Как же, сегодня, можно сказать, его первый экзамен в новом, хоть и временном, качестве. Сейчас на борт прибудут офицеры штаба дивизии и флагманские специалисты, чтобы оценить качество докового ремонта, готовность лодки к погрузочно-разгрузочным работам и заодно проверить ход подготовки экипажа к сдаче первой курсовой задачи. А ведь всем этим в масштабах корабля впервые в жизни руководил Дербенёв.
«Как-то оно будет», ; взволновано подумал Александр, видя как в распахнутые заводские ворота въехала серо-голубая «Волга», за ней УАЗзик и горчичные «Жигули».
— Смирно-о-о! — себе и вахтенному офицеру на мостике громко скомандовал Дербенёв, переходя на строевой шаг для встречи Борковского. — Товарищ контр-адмирал, экипаж большой ракетной подводной лодки  «Б-224» находится на боевых постах по учебной тревоге. Корабль к осмотру готов. Временно исполняющий обязанности старшего помощника командира капитан-лейтенант Дербенёв.
— Оглушил, просто гром и молнии, — шуточным тоном отреагировал  Борковский, — а вот почему борта у лодки не подкрашены непонятно….
— Так ведь под замену батареи встали, товарищ командир дивизии, это же ещё не сдача задачи, впереди почти два месяца. К тому же сейчас баками и электролитом  весь лёгкий корпус изгадим, потом снова переделывать придётся…— наивно пояснил Александр.
— Может, по-вашему, и крысы на борту ; это норма для заводских условий, товарищ старший помощник? — повышая тон в голосе, уточнил командир дивизии.
— Никак нет, товарищ адмирал, вчера закончили травлю грызунов, сегодня следов этих тварей не выявлено.
Во время полемики, разгоревшейся между Борковским и Дербенёвым, Чуйков не проронил ни слова и только молча кивал, непонятно с кем соглашаясь.
— Добро, если так. Что ж, товарищи офицеры,  — обращаясь к офицерам штаба и флагманским специалистам, продолжил командир дивизии, — начнём проверку. Прошу не забывать, что мы проверяем лодку в том числе и на предмет хода отработки экипажем береговых элементов первой курсовой задачи.
Борковский повернулся к трапу, ведущему на борт лодки и, увидев в руках Дербенёва две разноцветных папки-скоросшивателя, спросил:
— Что это за «светофор» у вас?
— Это, товарищ командир дивизии, строевая записка и…
— И что?
— И согласованный план-график замены аккумуляторной батареи.
Строевую записку, не читая,  комдив передал начальнику штаба капитану первого ранга Корнееву, а план-график открыл.
— Почему вы суёте мне неутверждённый документ, старший помощник? — теперь на «гром и молнии» перешёл Борковский.
— Так ведь вы…— запнулся Дербенёв.
— Что я? — не понял комдив.
— Вы, график утверждаете, — тихо произнёс Александр, — вот я и даю его вам на подпись… сейчас…
— Ты бы ещё завтра, перед началом работ, мне его подсунул, — махнув рукой, в отчаянии произнёс  старший начальник, — пойдёмте, товарищи офицеры, в прочный корпус, посмотрим как экипаж готов на самом деле.
Осмотр шёл всего несколько минут, когда командир дивизии, проверяя общее содержание подводной лодки, прибыл во второй отсек. Оставшись доволен содержанием верхней палубы и кают-компании, Борковский спустился на среднюю палубу, где матросы и старшины готовились к расшиновке батареи в аккумуляторной яме. Прямо под трапом, развалившись на аварийном брусе, «отдыхая» после обильного завтрака, мирно возлежал огромный рыжий кот.
— Что это? — возмутился Борковский, обращаясь к Дербенёву.
— Это наше «ноу-хау» ; истребитель крыс, — с гордостью ответил Александр, приглашая старшего начальника продолжить осмотр, — рождён и вскормлен на лодке, полностью адаптирован к прочному корпусу, живёт на борту почти год. Как Жэка, помните, с ПМ-26? Этот уважаемый всеми «член экипажа» только  за время докового ремонта уничтожил более пяти выводков и около двадцати особей крысиного рода.
— Складно поёшь, Дербенёв, но всё равно непорядок…— произнёс Борковский, открывая переборку в первый отсек.
Каково же было его удивление, когда сразу за переборочной дверью все увиднли гордо восседавшую на отполированном до зеркального блеска комингсе большую чёрную крысу. Размеры увиденного чудовища мало чем уступали  размерам её оппонента, но в отличие от «истребителя крыс», «истребительница котов» не спала, а, вытянувшись столбиком, наверное чтобы лучше разглядеть, с любопытством смотрела на командира дивизии.
Осмотр лодки на этом был закончен…
                3
 — Что ж ты так оплошал, Александр Николаевич, — с улыбкой на устах спросил Потапков, здороваясь с Дербенёвым после прибытия из отпуска.
— В чём же моя оплошность? — не понимая ухмылки старшего помощника, уточнил Александр.
— Как в чём? Командир говорит, что ты не справился с поставленной задачей, оставаясь за меня. Крысы у тебя на лодке как у себя дома. Журнал боевой подготовки ведётся нерегулярно, в старшинских книгах твоих подписей мало…
— Владимир Анатольевич, вы, специально на больной мозоль наступаете или это у вас с командиром такая метода проверки меня на профпригодность? — обиделся на замечание старшего товарища Дербенёв.
— На обиженных воду возят, — заметил Потапков.
— А я и не обижаюсь вовсе, просто никто из вас не заметил, или не захотел заметить, что доковый ремонт завершён успешно, аккумуляторную батарею меняем с опережением графика, да и к задаче готовимся планово. А ЖБП подобьём, кстати, в старшинских книжках моих подписей оказалось больше, чем ваших, хотя я всего два месяца исполнял обязанности старшего помощника, да и крысы не мои, а наши, извините, советские с СРЗ-29, «Миасс»  вон весь ими прогрызен.
 — Ладно огрызаться, командир сейчас на месяц пойдёт отпуск догуливать, я остаюсь за него, за меня же буду предлагать снова тебя, для реабилитации, а пока можешь быть свободен. Иди, готовься, завтра со всей своей боевой частью идёшь в море согласно приказу командира дивизии.
— На какой лодке? — уточнил штурман.
— Зайкова, у него повторная стрельба после прошлогоднего провала перед Министром обороны.
— И снова залпом?
— И снова перед Соколовым ... — обречённо подтвердил Потапков, — сегодня прилетает в Калининград со всей своей свитой.
— Повезло-о-о, — почёсывая затылок, выдохнул Дербенёв, — или пал или пропал.
— Скорее «по местам стоять с должностей сниматься».
— Почему так? — уточнил Александр.
— Как же, за прошедший год ничего не изменилось, восемьдесят первая как была «в отстое», так и сейчас там, матчасть как была «на соплях» без планового ремонта, так и осталась — экономия моторессурса называется.
— А в чём у них причина прошлогодней неудачи была? — поинтересовался Дербенёв.
— Не прошла тест-проверка цепи стрельбы по одной из ракет, командир переназначил другие ракеты в залп, результат тот же… В конечном итоге, «повисев» в позиционном положении, лодка с позором погрузилась. Министр обороны перенёс стрельбу на год и сказал: Если и в следующем году обоср…ся, командира сниму с должности и разжалую до майора, а Зайкову в этом году капраза получать…
— Лучше бы они деньги выделили на ремонт лодки, — возмутился Дербенёв. ; Там все основные кабель-трассы менять, вставок не напасешься.
— Не нам это обсуждать, штурман, мы ведь строим «социализм с человеческим лицом», да и «экономика должна быть экономной», —Потапков улыбнулся, — что же касается выхода в море, то  с учётом значимости ситуации и возможных последствий не только для командира лодки, но и для командира дивизии, на борту размещён целый походный штаб. По всем провальным направлениям, или точнее слабым местам, назначены только профи, способные даже в экстренной ситуации решить задачу с положительным сальдо…
                4
— Магнитофоны включить. Учебная тревога! Ракетная атака. Стрельба ракетами  П-6, залпом на минимальную дистанцию, — голос командира «Б-181», доносившийся из динамиков корабельной громкоговорящей связи, звучал спокойно и уверенно. Не взирая на сложную ситуацию, вызванную внезапным назначением даты повторной стрельбы, Владимир Петрович старался показать своим подчинённым, что всё идёт по плану и никаких срывов не предвидится. — Две ракеты в залпе. Назначаю к стрельбе контейнеры №1 и № 4.
Матросы, старшины, мичманы и офицеры экипажа, прекрасно понимая важность предстоящей стрельбы, вслушивались в слова Зайкова, и не было на борту ни одного человека, кто бы не проникся желанием не только выполнить поставленную задачу, но и, во чтобы то ни стало, реабилитировать доброе имя корабля, спасая тем самым от позора своего командира, который верой и правдой с честью исполнял свои обязанности долгие годы многотрудной службы.
— Гиропост, — Апилогов нажал кнопку переговорного устройства, — как у нас графики разности курсов?
—  Нормально, Олег Станиславович, —  чётко ответил Харисов, — отклонения в норме, поправки минимальные, гироазимуты и гировертикали работают устойчиво.
— Проверить сопряжение курсов с ракетной боевой частью, — услышав доклад, приказал Апилогову Дербенёв.
— Александр Николаевич, мы же проверяли десять мнут назад…— попытался возмутиться командир ЭНГ.
— Не перечь, а выполняй, что говорят, — настоял штурман, отодвигая Апилогова от переговорного устройства, — дай бог через десять минут забудем о проверке. Гиропост, а где Прилепов?
— Я здесь, товарищ капитан-лейтенант, — Василий Прилепов – старший штурманский электрик ; «нарисовался» в проёме двери штурманской рубки, —  как вы приказали «дежурю у щита» с запасной вставкой, вот, —  матрос с удовольствием продемонстрировал руки в диэлектрических перчатках и пластиковый держатель с запасной вставкой для распределительного щита № 2.
Дербенёв остался доволен действиями подчинённых и, потребовав от Апилогова после проверки сопряжения курсов начать ведение боевой прокладки корабля, уткнулся в индикаторы системы радионавигации «Брас». Очередной раз сверяя реальное положение лодки относительно утверждённой командиром прокладки, Дербенёв убеждался, что лодка чётко лежит на боевом курсе.
Зайков занял место у командирского пульта центрального поста. На индикаторе системы целеуказания чётко просматривались цели, сновавшие по всему Балтийскому морю, но его интересовал только тот самый плавающий корабельный щит, который изображал главную  цель для атаки. Владимир Петрович взял в руки пистолет-указку, нашёл на экране приёмоиндикатора тонкую мерцающую полоску, на которой заметно просматривалась отметка от цели, установленной для стрельбы и, приказал:
— Командиру БЧ-2, целеуказание принять…
Слыша как чётко работает корабельный боевой расчёт, офицеры штаба, прикомандированные в экипаж, подсознательно «молили» судьбу, чтобы на сей раз всё обошлось без срывов.
— Товарищ командир, к включению борта готов,  — бодрый голос Георгия Грачёва – командира ракетной боевой части ; заставил замолчать всех, кто находился в этот момент в центральном посту.
Командир прицелился в хорошо видимую на экране  цель своей электронной указкой  и зафиксировав положение, приказал:
— Стрельба в настоящее место цели основным способом. Московское время девять часов полста минут. Секундомеры записи то-о-всь! Ноль! Предстартовую подготовку начать…
В центральном посту воцарилась гробовая тишина и, вдруг, эту  почти космическую тишину прорезал сначала негромкий хлопок, сопровождавшийся запахом сгоревшей вставки, а затем сразу несколько зуммеров с пульта «Каштана»  разорвали пространство четвёртого отсека. Первый тревожный доклад поступил из гиропоста:
— Центральный, полностью пропало электропитание навигационного комплекса, гирокомпасы переведены на резервное питание, автоматического переключения на агрегат БЧ-2 не произошло, гироазимуты и гировертикали ; в режиме аварийной остановки.
  Параллельно с Харисовым докладывал и Грачёв:
— Нештатная ситуация, отсутствует трансляции курса и гирогоризонта на ракетный комплекс. Прошу выдать команду «Отбой предстартовой подготовки».
Зайков в прямом смысле оцепенел сидя в своём кресле. В какой-то момент его сознание, настроенное только на успешное решение главной задачи, отказалось воспринимать реальность происходившего вокруг. Командир молча смотрел на экран, с которого исчез пеленг стрельбы и ничего не предпринимал. За считанные секунды «цепная реакция» охватила весь центральный пост, и только матрос Прилепов вместе с телемехаником ловко орудовали у электрощита, меняя нужные вставки и проверяя состояние сетей. Результат не заставил себя ждать:
— Центральный, восстановлено  электропитание навигационного комплекса, большое рассогласование гироазимутов между собой и гирокомпасами, гировертикали работают в штатном режиме, — бодро доложил матрос Акакин из гиропоста.
«Теперь очередь ракетчиков», — подумал Зайков, постепенно приходя в себя.
— Товарищ командир, появилась трансляция курса, но по-прежнему не транслируется гирогоризонт. Повторно прошу выдать команду «Отбой предстартовой подготовки».
Время сжалось в ноль. Судьба безжалостно распорядилась последним шансом на «выживание». Зайков встал из-за пульта, вышел в центральный проход, медленно снял пилотку и со всего маху шлёпнул ею о палубу.
— Всё пи…ец!!! Отмяукался!
Не проронив больше ни слова, командир уселся на комингс-площадку между четвёртым и третьим отсеками, достал из бокового нагрудного кармана сигарету и принялся усердно шарить по  всему комбинезону в поисках зажигалки. Со стороны казалось, что он действительно смирился с роком судьбы гильотиной, нависшим над его головой, но на самом деле Зайков размышлял. Командир как мог сопротивлялся стечению обстоятельств, усердно искал выход и не мог найти.
 — Штурман, дай ты им согласование курсов, — тихо произнёс Зайков, вставляя сигарету в рот.
— Товарищ командир, не могу, гироазимуты пока не в мередиане, потребуется две ; три минуты, как минимум, что бы привести их в согласованное состояние.
— У нас нет такого времени, хотя бы  потому, что время старта никто не отменял и предстартовую подготовку тоже. Думай…
— Есть одна мысль, товарищ командир. Можно перевести трансляцию курса на ракетный комплекс непосредственно от одного из компасов через схему курсоуказания гироазимута. Дистанция стрельбы маленькая, а полоса захвата цели головкой самонаведения ракеты большая. Попадём.
Зайков встрепенулся и, цепляясь за ускользающий шанс, спросил:
— А разве есть такой способ?
— Нет, товарищ командир, такой способ в учёных книгах не прописан, его придумал я, на ходу…
— Ты уверен в его надёжности? — уточнил командир.
— А у вас есть другие варианты? — вопросом на вопрос ответил Дербенёв.
— Тогда действуй, чего ждёшь?
— Уже, согласовал, — открылся штурман,  — я без вашего разрешения перешёл на «резервную» схему, а Васька Прилепов и агрегат уже запустил резервный у ракетчиков, теперь им и гирогоризонт транслируется…
Зайков оживился, скомкал сигарету и начал глазами искать брошенную в накале страстей пилотку. Всегда внимательный и скромный замполит капитан третьего ранга Муренко, стоявший поодаль с переносным магнитофоном группы записи, молча сунул в руки командира «пропажу» и, тихонечко постучав по циферблату своих часов, пальцем показал наверх.
— Внимание! — понял намёк командир, — через пять минут всплытие в надводное положение. Дальность стрельбы утверждаю. Боцман, всплывай на перископную глубину…
Начальник управления боевой подготовки флота стоял рядом с Министром обороны на правом крыле мостика в готовности комментировать происходящее вокруг. Нервно посматривая на часы, он ждал всплытия стреляющей лодки. Время шло, а лодка всё не показывалась на поверхность.
— Что, запаздывают ваши подводники? — недовольно уточнил Министр.
— Никак нет, вот они, — обрадовался начальник УБП, укказывая рукой на пенную дорожку от перископа, только что показавшегося над водой.
— По-моему они слишком близко от нас всплывают, —  по-прежнему недовольным тоном высказался Соколов и приказал: — Командир, давай-ка отворачивай от этих «камикадзе».
Корабль сменил курс и, увеличив ход, занял назначенную позицию слежения. Группы объективного контроля с фотоаппаратами и кинокамерами разошлись по своим местам.
 — Вот, товарищ Министр обороны, лодка всплывает в позиционное положение, следующим этапом она поднимет контейнеры, — как по писанному объяснял происходящее начальник УБП флота, — сейчас на борту лодки продувается средняя группа цистерн главного балласта…
— Всё это я однажды уже слышал, вопрос только: будет ли и в этом году старт  таким же «ярким», как ранее. Или вы всё-таки учли свои недоработки?
Начальник УБП сначала хотел заверить Министра, что на сей раз учтено всё до мелочей, но потом передумал и только кивнул головой в знак согласия. Чтобы как-то разрядить обстановку на мостик принесли кофе, но замысел не сработал — кофе оказался горячим. Министр обороны отставил чашку и взял в руки бинокль.
Как только ракетные контейнеры «Б-181» показались из воды, Зайков приказал открыть крышки.
 — Продуть балласт концевых групп. Старт разрешаю, команду отбой после старта выдать…
В ракетном отсеке накал обстановки достиг своего предела, когда апогей ракетной стрельбы начал обретать вполне конкретные черты. Помощник флагманского ракетчика дивизии капитан третьего ранга Прохоров, напрямую нарушая существующие инструкции, открыл один из приборов комплекса и буквально замер над ним с огромной отвёрткой в руках.
  — Что вы творите, Михаил Владимирович? — увидев нештатную картину, возмутился флагманский ракетчик эскадры капитан первого ранга Иванов, — обратный отсчёт запущен, до старта считанные секунды, а вы с отвёртками разложились…
— Без этой отвёртки в прошлом году старт как раз и не состоялся, — спокойно отреагировал на замечание Прохоров, — не хочется, чтобы всё повторилось вновь.
— Михаил Владимирович, команда СТА–А–А–РТ, — прокричал Грачёв, нажимая пусковые кнопки обеих бортов.
Лёгкий толчок от выходящей из контейнера ракеты ощутил весь экипаж.
— Миша, цепь стрельбы второго борта разомкнулась — снова буквально взвопил командир БЧ-2.
Прохоров немедля воткнул нештатный «стартер» в нужное место, чтобы замкнуть контакты, и корабль вновь качнуло, теперь уже от выхода второй ракеты.  Многоголосое У-У-Р-А-А единым эхом пронеслось по лодке, хотя переборки  между отсеками были задраены наглухо.
А сверху, в густом дыму от стартовых двигателей, всё выглядело штатно, прозаично и очень даже буднично. Журналисты строчили заметки будущих хвалебных статей об успешной стрельбе и высокой боеготовности флота, Министр обороны допивал   остывший кофе, его свита, предвкушая обед, нахваливала плотный корабельный завтрак, а член Военного совета вице-адмирал Аликов , поддерживая «душевность» общения в узком кругу, рассказывал очередную «байку» из жизни моряков.
Залп состоялся и это главное!
               
               
XV. НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
                1.
В жизни каждого из нас бывают такие моменты, от которых мы никак не ждём ничего сверхъестественного и уж тем более судьбоносного, но зачастую именно эти жизненные эпизоды становятся поворотами судьбы. Не знал Дербенёв, возвращаясь с моря на борту «Б-181», что именно такой момент настал и в его жизни.
Сразу по возвращению в базу, собрав «стрельбовую»  команду, Александр собрался было возвращаться на свою подводную лодку, но не тут-то было. После короткого разбора выхода в море, проведённого Зайковым непосредственно на причале после швартовки в базе, также как в  известном фильме, Дербенёва попросили остаться, а точнее, зачем-то  прибыть к командиру «Б-181» в казарму.
Не зная, чем «грозит» предстоящая встреча, но помня, что завтра суббота, а командировка оформлена до понедельника, Дербенёв попросил Харисова, оставить подчинённых в экипаже Зайкова на все выходные, а самому немного подождать с отъездом с тем чтобы после разговора с командиром вместе ехать домой. Благо сосед с недавних пор стал обладателем мотоцикла с коляской.
Краснобокая, блистающая хромированными дугами и зеркалами «Jawa-350» приобретённая с рук, завораживала какой-то магией движения, если не сказать полёта. Харисов очень гордился своим «железным конём» и всем об этом рассказывал, правда, не все разделяли его восторг. Являясь предметом восхищения сослуживцев и больше роскошью, чем средством передвижения, мотоцикл был ещё и камнем преткновения в семейных отношениях, хотя бы потому, что для приобретения своей «подружки» Саня  использовал заначку, о которой даже не подозревала его жена Наталья. И это в то время, когда семья нуждалась в мебельном гарнитуре…
Постучав в дверь, Дербенёв вошёл в кабинет командира лодки. Зайков предложил Александру присесть на диван радом со столом и открыл сейф.
— Не за рулём? — уточнил командир, доставая из сейфа бутылку коньяку и точёные бронзовые рюмки.
— Ещё не обзавёлся, — ответил Дербенёв, по-прежнему не понимая, на какую тему предстоит разговор, но судя по «раскладу» предполагая, что тема будет задушевной.
Разлив коньяк по рюмкам, Зайков предложил выпить за успешные ракетные стрельбы. Выпили. Закусив кусочком шоколада, Владимир Петрович внимательно посмотрел в глаза Дербенёву.
 — О чём ты мечтаешь, офицер? — внезапно спросил командир.
Дербенёв немного смутился, не ожидая столь откровенного вопроса, но быстро сообразив, чего от него хотят, ответил:
— Наверное, стать командиром…
— А почему, наверное? — уточнил Зайков.
— Очень ответственно быть командиром, не каждому дано, как мне кажется.
— Не пойму я тебя, Александр Николаевич, в экстремальной ситуации ты решительный, быстросоображающий, профессиональный, а в обычной обстановке, когда нет напряга: «наверное», «мне кажется»…
— На берегу всё нормально, спокойно, есть время подумать, посомневаться, во мне как будто  два человека спорят, а в море всё по-другому, там решать надо сходу. Там я один…
— Как штурман ты мне глянулся ещё тогда, четыре года назад, на первом выходе. Тоже на ракетные стрельбы ходили, помнишь?
— Помню, товарищ командир.
— А вчера я увидел в тебе командирские черты. Ты даже не представляешь, как это пришлось к месту и времени.
Дербенёва тронули слова командира, но он никогда прежде  не задумывался над тем, насколько важна его работа, он просто старался хорошо делать своё дело.
— Своим непредусмотренным способом трансляции курса ты сотворил настоящее чудо,  — продолжал Зайков, — да и подчинённые твои как единый механизм отработали. Спасибо вам.
Услышанные слова ещё больше смутили Дербенёва, щёки, а затем и уши офицера густо покраснели.  Зайков налил по-второй.
 — Чтобы стать хорошим командиром, надо для начала научиться быть хорошим подчинённым. Я считаю, что с первой задачей ты справился «на пять», Давай за это и выпьем.
— Спасибо, товарищ командир, за лестные слова мой адрес, но смею заметить, что ракетчики тоже сработали как надо.
 — Это точно, особенно Прохоров, — согласился командир, — но я сейчас не об этом. Какую перспективу тебе рисует Чуйков, который, безусловно, знает тебя гораздо лучше, чем я?
— Предметно никакой,  — сразу сник Дербенёв,  — а после случая с крысой на переборке он, кажется, совсем забыл обо мне как о перспективном офицере.
— Наслышан, — согласился Зайков, слегка улыбаясь, — Владимир Артемьевич хороший командир, но мне откровенно не ясно, в чём твоя вина?
— Сложный вопрос, но старпомом, чувствую мне не быть — ответил Дербенёв.
— Я бы на твоём месте не был столь категоричным, — потирая руки, отреагировал командир, — есть у меня одна идея на этот счёт, но я предлагаю оставить «до поры, до времени» её в тайне, если ты согласен.
Ещё не понимая, насколько светлая идея посетила голову командира, но почему-то доверяя его интуиции, Александр, вдруг согласился. А Зайков, тем временем поднял трубку телефона и позвонил в отдел кадров дивизии:
— Лёня! — обратился он к капитану второго ранга Голикову – начальнику отдела кадров. —Ты, кажется, хотел взять у меня «книжку на пятьсот страниц» , так я могу предложить две, и прямо сейчас, если ты точно и в срок сделаешь то, о чём я попрошу…
— Кто это?  — поинтересовался Дербенёв, не понимая, куда звонит Зайков.
— Это твоя путёвка в жизнь. Выигрышный билет, если хочешь.
— Не понятно? — удивился Александр.
— Ты старпомом ко мне пойдёшь? — внезапно спросил Зайков, прикрывая рукой микрофон.
— Когда? — опешил Дербенёв от неожиданности.
— Сейчас, — коротко ответил командир «Б-181».
— Да! — ещё короче отреагировал штурман, — а куда Сашу Пиуса?
— А ты разве не знаешь, что он командиром назначен, давно созрел? — с гордостью ответил Зайков.
— Нет, не знаю, а разве вместо него никого с классов не дают? — вдруг спохватился Дербенёв…
 — Зачем мне с классов «кот в мешке»,  если напротив сидит готовый старпом!
— А как же классы, я же их даже в глаза не видел, —  засомневался Александр.
— Ниче-е-го, годик другой постарпомишь, потом и на классы отправим, а оттуда сразу командиром. Чем не карьера?
— Я разве так можно? — не веря своим ушам, по-прежнему сомневался Александр.
— Если для дела, то невозможного нет. Можешь не сомневаться ; всё будет сделано как надо, это я тебе обещаю, — Зайков снова взялся за коньяк, но Дербенёв замахал руками показывая, что ему достаточно, — только давай договоримся: ни Чуйкову ни маме родной, а уж тем более жене любимой ты не скажешь ни слова до тех пор, пока не будет подписан приказ Главнокомандующего ВМФ.
 — Согласен! — быстро отреагировал Дербенёв.
— А коли так, шлёпай-ка ты домой, мил человек, отдыхай, а я тут и сам справлюсь.
— А как же отчёты по стрельбам? — удивился штурман.
—  За отчёты не беспокойся, их и без тебя сделают. В понедельник придёшь, проверишь, что не так ; подправишь. Заодно и результаты нашей беседы узнаешь.
Дербенёв встал, попрощался и вышел из кабинета. На лестнице, идущей вниз, он встретил запыхавшегося от быстрой ходьбы,  начальника отдела кадров, следовавшего навстречу с Зайковым. В одной руке Голиков нёс черный кожаный портфель, в котором, что-то подозрительно позвякивало, второй рукой он часто вытирал пот, обильно высыпивший на лбу. Понимая «куда и зачем» направляется Голиков, Александр, развеселился, но боясь спугнуть Фортуну, он даже не улыбнулся.
                2
Эмоции переполняли всё существо Александра, хотелось со всем миром поделиться внезапной радостью. Как же, его работу заметили и положительно оценили, да не просто так, а с кадровым предложением. Дербенёв не мог знать, чем закончится встреча двух старых товарищей. Не мог он знать и того, что для решения его кадрового вопроса представление, аттестация, служебная и партийная характеристики будут готовы уже через час, а через два часа состоится встреча Зайкова с командиром дивизии. На этой встрече в присутствии Голикова,  начальника политотдела и ряда других офицеров будет решаться его будущее. Александр не мог даже предположить что начальник политотдела капитан первого ранга Поликарпов, сыгравший однажды положительную роль в судьбе Дербенёва,  и  сейчас согласится с выбором Зайкова. До хрипоты споря о всех «за» и «против» столь стремительного карьерного роста будущего старпома «Б-181», Поликарпов сможет убедить присутствующих  в том, что для омоложения командирского корпуса, о котором часто говорит Главнокомандующий ВМФ, кандидатура Дербенёва вполне достойна. И в субботу все документы лягут на стол командиру эскадры, а в понедельник с секретной почтой будут отправлены на подпись командующему флотом. Дербенёв просто шёл домой, и было очень здорово ощущать, что его там ждут.
Когда Харисов остановил свою «Яву» у дома № 14 «б» по Гвардейскому проспекту Дербенёв увидел на стоянке автомобиль «Жигули» салатового цвета, показавшийся ему знакомым, но не придал этому значения. Единственное, на что он обратил внимание, так это на собаку странной породы, спокойно сидевшую в машине.  Обвисшие щёки и длинные свисающие вниз как плети уши пса оттягивающие даже глаза, показались Дербенёву грустными и в этом был некий дисбаланс внутреннего состояния души Александра и этого одинокого животного.
Войдя в подъезд Дербенёв почти взлетел на пятый этаж и со всей дури нажал на кнопку звонка. За дверью никто не отвечал.
«Странно,  — подумал Александр, — Никого дома нет? Конечно, я же никого не предупредил, что вернулся с морей… И ключей у меня нет. Придётся к соседям идти».
Услышав, как Харисов открывает свою квартиру этажом ниже, Дербенёв было направился вниз, но дверь за его спиной вдруг открылась  и на пороге появилась Татьяна. Раскрасневшиеся щёки и тщательно поправляемый домашний халат выдавали её волнение.
— А ты, что уже вернулся? — вдруг спросила она.
— Как видишь, любимая,  — радостно и громко ответил Дербенёв, проходя в квартиру.
— Тише! Дети спят.
Сняв туфли и забросив фуражку на самый верх небольшого шкафа,  стоявшего в прихожей, Александр повернулся, чтобы пройти на кухню, но тут заметил, что в кухне кто-то есть.
— Это Александр, твой тёзка и мой коллега по работе, — опережая вопрос мужа, ответила Татьяна, — мы тут кофе пьём…
— Да… — словно оправдываясь, поддержал Татьяну заметно полнеющий мужчина, с большим родимым пятном на щеке,  — я как раз мимо проезжал и решил проведать бывшую коллегу. Берзиньш… — мужчина представился и, вставая из-за стола, протянул руку Дербенёву.
Александр, словно не замечая протянутой руки, посмотрел на свою супругу и еле слышно вымолвил:
— Извините, что помешал…

XVI. ЛИНИЯ СУДЬБЫ И ЛИНИЯ БАТОПОРТА
                1.
С той незабываемой встречи «за рюмкой коньяку» прошло немало времени. Отшумело прохладное прибалтийское лето, как будто его и не было вовсе, пролетел как один день дождливый сентябрь, заклокотал штормами и листопадом оранжевый октябрь.
Помимо чужих лодок, Дербенёв успешно «откатал» все стрельбы и на своей «Б-224», а приказа ГК ВМФ о его назначении всё не было. Иногда Александру казалось, что разговор «по душам» ему приснился или ещё хуже, что разговоры остались разговорами, а реальная жизнь это совсем другое ; лодка, экипаж, семья, дети и проблемы, которые надо решать каждый день. А тут ещё из Москвы вернулись документы, представленные ранее к назначению на вышестоящую должность одного из молодых офицеров дивизии. Помимо отказа на представлении рукой  Главнокомандующего было начертано: «Омолаживать кадры ; не значит озеленять их». Об этом случае стало известно всем, и Дербенёв откровенно загрустил. Ко всему прочему Чуйков всё чаще прилюдно начал выражать недовольство работой временно исполняющего обязанности старшего помощника, коим по-прежнему оставался Александр. В ходе этих нелицеприятных бесед с командиром Дербенёв  однажды узнал, что вместо Потапкова после окончания 6 ВСОЛК ВМФ назначен капитан третьего ранга Поздняков, который в настоящее время «догуливает» свой позапрошлогодний отпуск,  и пока не спешит к новому месту службы.
«Значит, Чуйков всё же запрашивал себе старпома с классов, а я так ; «для отвода глаз»,  — подумал Дербенёв, входя в кабинет к флагманскому штурману.
— Вызывали, Олег Георгиевич, — поинтересовался Александр.
— Приглашал, — вежливо подчеркнул Гречихин. — Присаживайся поближе, я в твои «честные» глаза хочу посмотреть.
Недружелюбный, как показалось Дербенёву, тон старшего начальника насторожил Александра.
 — Ты как планируешь своё будущее? — холодно спросил Гречихин.
— Пока особо не задумывался, — солгал Дербенёв, но потом одумался и уточнил, — надеялся, что буду назначен старпомом…
— На какую лодку? — хитро улыбнулся Гречихин.
— А разве это принципиально? — изображая недоумение, ответил Александр.
— В общем-то, не принципиально, но я планировал тебя на следующий год отправить в Питер учиться штурманскому делу настоящим образом, а тут запрос из Главкомата пришёл.
— Какой запрос? — удивился Дербенёв.
— Старшие товарищи говорят, что у них несколько месяцев лежат документы к назначению старшим помощником командира    «Б-181» некоего офицера, фамилия которого, инициалы и даже нынешняя должность  до неприличия похожи на твои, но я об этом почему-то ничего не знаю…
— Виноват, — немедленно признался Александр, — не мог я никому и ничего рассказывать. Слово дал…
— Кому?
— Это длинная история, как-нибудь расскажу, —  Дербенёв в отчаянии махнул рукой.
— И что прикажешь с тобой делать? Ему пророчат будущее флагманского специалиста соединения, а он в командиры подался. Предатель…— Гречихин как-то совсем не сурово произнёс последнее слово и тут же улыбнулся, потом, помолчав,  спокойно продолжил, — запрашивали «кто ты» да «что ты» и как я тебя могу охарактеризовать. Ты знаешь, сначала хотелось наговорить гадостей, только чтоб не назначили. Уж больно мне стало неприятно за твоё недоверие, но потом я вдруг понял, что не имею права решать за тебя твою же судьбу. Поэтому, скрепя сердце, сообщаю: «Вчера 16 октября подписан приказ Главнокомандующего ВМФ о назначении капитан-лейтенанта Дербенёва Александра Николаевича старшим помощником командира «Б-181», с чем тебя и поздравляю.
Гречихин встал из-за стола и, подойдя к Дербенёву, крепко пожал ему руку. Офицеры обнялись.
                2
Десять дней, отведённые Александру на сдачу дел штурмана и приём должности старшего помощника, позади, акты подписаны и утверждены. Конечно, не без «сюрпризов», но, во всяком случае, без юридических последствий. Главное техническое управление ВМФ в преддверии планируемой в следующем году боевой службы «расщедрилось» на ремонт основных узлов и механизмов «старушки-лодки», и теперь «Б-181» готовилась к переходу сначала в док, а затем к стенке судоремонтного завода. Для Дербенёва, первый день в новой должности выдался довольно напряженным и необычным хотя бы потому, что вчерашний штурман, не имеющий допуска к самостоятельному управлению кораблём и несению ходовой вахты, не успел толком ознакомиться с кораблём и экипажем, а пора уже руководить этим экипажем, к тому же кораблю предстоял переход по довольно узкому, мелководному и опасному в навигационном отношении Военному каналу.
— Занимай штатное место, Александр Николаевич, не скромничай,   —  обратился к Дербенёву Зайков, видя как тот пытается «примоститься» в центре мостика возле пеленгатора.
Не дожидаясь особого приглашения и всё ещё не понимая, кто же будет сегодня выполнять обязанности старшего помощника,  Дербенёв перешёл на левое крыло мостика и посмотрел на командира, стоящего на правом крыле. Зайков приказал:
— По местам стоять со швартовых сниматься!
Александр машинально продублировал команду через «Каштан» для  личного состава в прочном корпусе и в мегафон ; для швартовых команд, выстроившихся на надстройке в готовности к работе. Зайкову это понравилось.
— Видишь как лихо у тебя получается, то ли ещё будет, — заметил Зайков, видя некую скованность подчинённого.
Лодка послушно, словно подыгрывая  Дербенёву, «выполняла» все команды. Сначала как бы «просыпаясь», а потом всё  быстрее и чётче. Александр внимательно наблюдал за действиями командира и экипажа, реакцией лодки и ему очень хотелось как можно быстрее научиться всем тонкостям и премудростям командирского ремесла.
 — В доке, Александр Васильевич,  обязательно проконтролируй
восстановление шита якорного клюза…— обращаясь к штурману Стоянову, стоявшему за спиной у Дербенёва, заметил командир, — чтобы не потерять вновь.
— А якорь будем менять или так с деревянным и на боевую службу пойдём? — уточнил штурман.
— Как с деревянным? — опешив от услышанного, уточнил Дербенёв.
— А как же ты так дела старшего помощника принимал, Александр Николаевич, если не знаешь? — с ухмылкой переспросил командир.
— Как положено, всё по описи, — смутился Дербенёв, но быстро уловив подвох, отреагировал адекватно заданному вопросу, — к тому же якорь числится на лицевом счету войсковой части 63931, за который несёт ответственность персонально командир части, а не старший помощник.
— Первый день в должности, а «чешешь» как по писанному, — засмеялся Зайков, — молодец. Но якорь у нас действительно деревянный. Год назад во время шторма потеряли вместе с крышкой якорного клюза, когда в якорной стоянке болтались. Спасибо Женя Подлесный ; друг мой и строитель завода «Тосмаре» ; в деревянном цеху копию сварганил из дуба, хотел было из чугуна вылить, но спирта не хватило, чтобы расплатиться, так и ходим с дубовой игрушкой Холла.
— Говорят, что с годами дуб, постоявший в воде, становится железным… — невольно пошутил Дербенёв.
— Так-то оно так, но в океан с «липовым» якорем не пойдёшь. Буду договариваться, чтобы с какой-нибудь утилизированной лодки сняли и нам поставили, а механик списанное железо заводу на металлолом сдаст и за якорь рассчитаемся. Так что будет тебе якорь, старпом.
В акватории завода у сухих доков лодку ждали два небольших , но очень юрких рабочих буксира, которые быстро подхватили «Б-181» с носа и кормы, и стали заводить в док номер два. Зайков посмотрел на заводскую команду вместе с докмейстером расположившихся на стенке дока и, убедившись, что буксиры начали заводку лодки приказал:
— Записать в вахтенный журнал: «Начали заводку в док № 2 СРЗ-29 под буксирами. В управление кораблём вступил старший помощник командира капитан-лейтенант Дербенёв».
Александр даже вздрогнул от неожиданности, но виду не подал и только посмотрел в сторону открытого батопорта, линию которого как раз пересекала лодка. Как только форштевнь «Б-181» пересёк внешнюю границу дока, Дербенёв отдал первое в жизни самостоятельное командирское распоряжение:
   — Центральный! Записать в вахтенный журнал: «Пересекли линию батопорта, начали постановку на кильблоки, в управление лодкой вступил докмейстер».
                3
Спустя два часа после осушения дока лодка благополучно встала на кильблоки. Портальный кран подал заводской трап на лодку. Дербенёв объявил построение экипажа на стенке дока по «большому сбору»
— Товарищ командир, ваши бумаги,  — из ограждения рубки доложил матрос-делопроизводитель и протянул Зайкову несколько отпечатанных на корабельной пишущей машинке листов.
Командир, бегло пробежав текст, передал листы Дербенёву.
— Что это? — удивился Александр.
— Подписывай, товарищ командир, это приказы о моём убытии в отпуск за прошлый и текущий год, потом госпиталь перед боевой службой, всё как положено…
— А я? — не понял столь стремительного «карьерного роста» Дербенёв.
— А ты с этой минуты временно исполняющий обязанности командира войсковой части 63931. Вот тебе план докового ремонта, — Зайков подал Дербенёву очередные бумаги,  — вот ; план навигационного ремонта, как раз пока я буду в отпусках гулять, ты нашу старушку приведёшь в надлежащее техническое состояние, а вот и самое главное — зачётный лист на допуск к самостоятельному управлению кораблём. Дерзай, времени у тебя достаточно. А сейчас пойдём строиться, тебе ещё к докмейстеру идти, ведомости докового ремонта согласовывать, шило, кстати, приготовил?
— Я, приготовил, — донёслось бодрое заверение старшего механика из шахты люка.
— Добро, Николай Витальевич, тогда пойдём на стенку.
Личный состав,  быстро поднявшись наверх, построился перед подводной лодкой по подразделениям. Зайков обошёл строй и, останавливаясь перед каждым командиром боевой части, отдавал какие-то распоряжения. Дербенёв, не предполагавший такого необычного поворота событий, в недоумении стоял перед строем.
— Товарищи подводники, — Зайков акцентировал внимание на слове товарищи, — я убываю в отпуск, за меня остаётся Александр Николаевич – наш новый старпом. Напоминаю всем, что в море ; я ваша мама, а вы мои дети. Именно я решаю все существующие проблемы, наказываю и милую вас, а на берегу вашей мамой является   старший помощник, так что прошу любить и жаловать временно исполняющего обязанности  командира «Б-181» капитан-лейтенанта Дербенёва.
               
НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ      
Вместо эпилога
В 1995 году, узнав о трагической гибели друга и сослуживца по «Б-24» Александра Ивановича Ховричева, сыгравшего в моей жизни не последнюю роль, я решил написать серию рассказов о подводниках, живущих ныне и ушедших от нас навсегда, которых я когда-либо знал.
О нелегкой и не всегда однозначной жизни военных моряков и их семей, об особом состоянии души этих замечательных людей написано немало, но в основном это труды советского периода, в которых роль КПСС и её идеологов зачастую настолько  гипертрофированы, что затмевают истинные человеческие ценности и лица настоящих героев. В наше время писать о мужестве людей в погонах стало непопулярным, если не сказать ущербным. Наверное, поэтому придуманные на ровном месте небылицы и откровенные гадости о флоте, рассказанные отдельными несостоявшимися «флотоводцами» и выпущенные миллионными тиражами, стали сегодня единственным источником «знаний» о службе в ВМФ. По ним снимают фильмы, ставят спектакли…
Опыта  прозаика у меня не было, поскольку, начиная с детства, я увлекался только сочинением стихов,  и те, как правило, читал в узком кругу друзей. Не имея заинтересованных спонсоров и поддержки со стороны творческих союзов, членом которых я никогда не состоял, осуществить намерения с первой попытки не удалось. Задуманное пришлось отложить «до лучших времён».
После гибели атомной подводной лодки «Курск», на которой ушли в века не только прекрасные люди, подводники и патриоты, но в их числе близкие мне – Владимир Багрянцев и Геннадий Лячин, я окончательно решил написать повесть о жизни подводников и обязательно опубликовать её.
В 2004 году во время концерта Калининградского музыкального  коллектива «Песня спутница» мне посчастливилось встретиться с замечательным человеком, поэтессой, композитором и исполнителем прекрасных лирических песен Зоей Александровной Куприяновой, долгие годы  руководившей этим коллективом. Именно она стала моей «крёстной» на пути в литературное завтра. Благодаря Зое Александровне и руководителю Калининградской региональной общественной писательской организации «Союз свободных писателей» Герману Петровичу Бичу мои рассказы с тех пор ежегодно печатаются в альманахе «Янтарные россыпи». В 2005 году небольшим тиражом вышла книга «Третий тост», куда вошли  несколько рассказов и около пятидесяти стихотворений. 
Интересная встреча, состоявшаяся в 2006 году, круто изменила мои намерения и заставила взяться за создание сначала повести «Безопасная глубина», а в последующем и романа «Лодка», семилетнюю работу над которым я сегодня закончил.
На презентации  книги «Третий тост» ко мне обратилась незнакомая женщина, с просьбой об автографе на экземпляре её книги. В ходе короткой беседы она  задала вопрос, который меня сильно потряс и удивил.
 — Откуда вам известна судьба моего мужа и нашей семьи, мы ведь с вами не знакомы?
— Какого мужа? — удивился я.
— Александра Дербенёва, — спокойно ответила женщина и подала свой паспорт.
Каково же было моё удивление, когда прочитав документ, я узнал, что передо мной стоит Татьяна Дербенёва, но самое удивительное, было потом  – в разделе «дети» значилась дочь: Людмила.
Я не знал, что ответить, потому что действительно не был знаком ни с этой женщиной, ни с её семьёй, а образ Александра Дербенёва и его близких писал с себя…
— А кто ваш муж и где он сейчас? — поинтересовался я, собираясь с мыслями.
 — Капитан-лейтенант Дербенёв служит на Севере, на одной из подводных лодок, — с грустью ответила Татьяна.
— Позвольте, — немного приходя в себя, ответил я, — но «мой» Дербенёв служил на подводных лодках во второй половине прошлого столетия, а не сейчас?
 — Вот я и говорю, что это не соответствует действительности, — возмущённо ответила Дербенёва.
Неподдельная искренность читательницы и совпадение судеб подводников, в разные времена исполнявших сыновний долг перед Отечеством, заставили меня задуматься о романе, который сегодня я представляю на ваш суд, уважаемый читатель. Сразу оговорюсь, в основе романа лежат события, действительно случившиеся в жизни, но с небольшой авторской обработкой.
 В романе тесно переплетены судьбы страны, флота, «железа» и, самое главное, людей. Молодых и не очень, в погонах и без таковых. Семью читатель увидит в двух различных по содержанию, но одинаковых по смыслу значениях. Это и привычная, знакомая  всем нам с рождения ; «ячейка государства», со своим  укладом, и, непривычное для большинства людей представление об экипаже как о семье.
На фоне становления экипажа «Б-224» от момента включения лодки в состав Балтийского флота, когда на борту «процветают» махровые неуставные отношения, до полугодовой боевой службы, когда в сложных, нередко драматических условиях противоборства с реальным противником, подводники демонстрируют чудеса выдержки и самообладания, крепнут характеры молодых матросов и офицеров, растёт их профессионализм. Невзирая на разность возрастов, характеров, уровней образования, социального положения и даже убеждений, читатель без особых усилий обнаружит единый монолит подводного братства.
Кто они? Молодой офицер Дербенёв, мужание которого происходит вместе с экипажем, и матрос Гаджиев, собственная гордость и чувство долга которого не позволяют оставить своих товарищей в трудную минуту, и даже хитроватый боцман Осинов с его  «крейсерскими» замашками, а также многие другие, все они члены одной семьи, имя которой – ЭКИПАЖ. И пусть это не совсем семья в традиционном смысле, но у неё есть мудрый и справедливый как мать командир Чуйков, строгий и бескомпромиссный отец-старпом Манишевич,  и даже «бабка-повитуха» – замполит Каченко ; не выглядит чужим для «родных детей» – матросов, мичманов и офицеров.
Единственное, о чём бы я просил читателя, листающего страницы романа, так это не искать совпадений фамилий и судеб, о которых вы узнаете из его содержания. Все фамилии вымышленные, а образы собирательные, хотя и списаны с реально существующих людей.

г. Калининград  14 октября 2012 г .                Автор