Н. К. Отто-Из дорожных записок фон Гафена

               Предисловие
     В Новгородском историческом сборнике 1989 года, номер 3 (13), в статье Ю.Н. Беспятых «Новгород в “Россике” XVIII в.» приводятся следующие данные о сочинении датского ученого и дипломата Педера фон Гафена:
     «Наблюдения датского ученого и дипломата Педера фон Хавена, сделанные в марте 1737 г., нашли отражение лишь в скупых строках на страницах его сочинения «Путешествие в Россию».
     Хавен о Новгороде начала XVIII века пишет: «Этот древний и знаменитый город лет 40 тому назад сгорел, но теперь вновь полностью отстроен. В нем 180 монастырей, по большей части каменных, почему легко составить себе представление об этом городе. Однако теперешний город не идет ни в какое сравнение с его прежним великолепием, какие-либо следы которого вряд ли можно обнаружить. Некогда он входил в ганзейский союз и благодаря своей торговле был в большом почете, от чего происходит также русская пословица: кто может против Бога и Новгорода? Вообще же он, помимо своих церквей и монастырей, не имеет большого значения, состоит исключительно из маленьких деревянных домов, и в нем живут одни природные русские».
    Данное описание Новгорода дано Ю.Н. Беспятых по одному из изданий на датском языке.  В примечании сказано, что «имеется немецкий перевод 1744 г. Сочинение было также дважды издано на датском языке в расширенном виде после второго посещения П. фон Хавеном России (1747 и 1757 гг.)».
    Однако автор не упоминает публикацию «Путешествие по России в 1736 – 1739 годах» (Из дорожных записок фон-Гафена) новгородского краеведа – Николая Карловича Отто в 1863 на страницах газеты «Северная пчела». Из чего можно сделать вывод, что данная публикация автору была неизвестна.
   Странного в этом ничего нет, так как вообще краеведческая деятельность Н.К. Отто, как и его друзей в 50—60-е годы XIX столетия изучена плохо. Хотя надо отдать должное публикациям Н.К. Отто – учителя латинского языка Новгородской мужской гимназии (о нем упоминается в наших публикациях о гимназии 50-х годов), которые прекрасно освещают темы «Черты из жизни Аракчеева», «Поозерье Ильменя», «О Замыслове», «Поездка в Псков» и др.
    Мы представляем полную версию публикации Николая Карловича ОТТО «Из дорожных записок фон Гафена»: «ПУТЕШЕСТВИЕ ПО РОССИИ В 1736 – 1739 ГОДАХ».

Часть - 1

                Н.К. ОТТО

                ПУТЕШЕСТВИЕ ПО РОССИИ
                в 1736–1739 годах
                (из дорожных записок фон-Гафена) (1)

(1) - Датчанин фон-Гафен, человек ученый и любознательный, приехал в Россию в 1736 году; служил сначала секретарем у адмирала Бредаля, а потом был воспитателем молодого Репнина. Изъездив Россию от Петербурга до Азова, он имел случай видеть многое и внести свои заметки в дневник, который хотя и не отличается такою полнотою и интересом, какими богат дневник Беркгольца, однако заключает в себе некоторые любопытные сведения о России. Путешествие фон-Гафена, появившееся сначала в подлиннике на датском языке, обратило на себя внимание, и было переведено на немецкий язык под заглавием: „Peter fon Gafen Reife in Rusland“. Оно же, кажется, вошло целиком в «Магазин Бюшинга». Мы приведем только отрывки и сокращения заметок этого путешественника, так как они прерываются у него разными отступлениями и многими рассуждениями.


                I
     26-го июля 1736 года прибыл я в Кронштадт на русском пакетботе, содержавшем сообщение между этим городом и Любеком. Другой подобный же корабль русский делал рейсы между Кронштадтом и Данцигом. Пакетбот находился под командою лейтенанта, и имел от 60 до 80 человек экипажа, кроме морских кадет и волонтеров. Цель этих рейсов была поддерживать сообщение между Россией и Германией, перевозить пассажиров и почту и приучать людей к морской службе.
     Кронштадт, в который я приехал, был заложен вместе с Петербургом царем Петром Алексеевичем в 1703 году. Первоначально это было только укрепление, устроенное для защиты гавани и называвшееся Кроншлотом, но в 1721 году, по причине распространения укреплений и увеличения числа жителей, оно было названо Кронштадтом. Этот город лежит на острове Ретусари, между Ингерманландией и Карелией, при впадении Невы в Финский залив. С западной стороны Кронштадт обращен к заливу, а с прочих омывается Не-вою и ее притоками, отделяющими его от карельского и ингерманландского берегов.
     Город обширен, пересекается широкими, прямыми улицами, и имеет много прекрасных зданий, в числе которых находятся русские церкви, палаты Меншикова и четыре дома на каменном фундаменте, занимаемые знатным купечеством. Дом адмирала и дома других лиц, обращенные фасадом к морю, представляют превосходный вид.
     Главная русская церковь, построенная в 1718 году, по внутренней отделке великолепнее, нежели по наружному виду.
     С северной стороны, по мелководью, к Кронштадту могут приставать только небольшие лодки; с юга же Нева так глубока, что по ней могут проходить большие корабли; но фарватер в ширину занимает не более 1000 шагов, хотя ингерманландский берег удаляется в этом месте на четверть мили. Поэтому корабль, вступающий в гавань, находится под выстрелами укреплений в заливе и береговых батарей.
     Жители Кронштадта представляют смесь разных наций, как и в Петербурге, и живут по-своему. Как и в других городах России, они отправляют здесь свободно свое богослужение, но единоверцы, кроме русских, не составляя больших приходов, не имеют настоящих церквей, а только молитвенные домы. До 1714 года в Кронштадте еще не было духовных лиц иностранных исповеданий; поэтому один пленный шведский офицер, родом из Кенигсберга, стал не только читать проповеди, но и совершать требы в трех приходах разных исповеданий. Он крестил детей по тем обрядам, исполнение которых требовало исповедание родителей.
     Укрепления этого города состоят из крепости Кронштадта, лежащей на Ю. Ю-В. и из других превосходных тройных верков. Крепость лежит на мели, а прочие укрепления устроены удивительным образом в заливе. Зимой, когда воды покрылись льдом, сделана была насыпь, и скреплена кругом вбитыми в землю сваями, после чего воздвигнуты были уже каменные и деревянные укрепления. Когда воды очищаются здесь ото льда, то часовые подвозятся сюда на лодках и таким же образом сменяются.
     Укрепления тройные, и образуют три гавани. В крайней гавани помещается весь флот, в средней только купеческие суда, а во внутренней стоят малые суда и лодки, принадлежащие большей частью жителям Кронштадта, а также подходят и большие суда для выгрузки или нагрузки. Кроме упомянутых сооружений, в продолжение многих лет несколько тысяч человек занималось устройством дока и прорытием больших каналов для облегчения торговли, но хотя работы не прекращались, однако немного еще было сделано.
     Кронштадтский флот состоял почти из 40 кораблей; однако не все они были годны для употребления, и не много можно было насчитать таких, которые, в случае нужды, могли бы выйти в море. Этому нельзя было не удивляться, тем более что ежегодно в Петербурге и Архангельске строится от 2 до 4 военных кораблей для усиления кронштадтского флота. Несмотря на то, последний оставался таким же слабым, каким был прежде, потому что, сколько прибавлялось новых кораблей, столько же из прежних ежегодно оказывалось негодными. Причиною тому, как мне говорили, свойство воды в гавани, что и заставляло несколько раз возобновлять работы для устройства новой гавани, начатой еще Петром Великим, в 6 милях от Ревеля.
     Экипаж кораблей находится в Кронштадте и состоит из 6000 матросов. Другая часть их находится в Архангельске, Ревеле, Астрахани и прочих приморских городах; третья же часть откомандирована на донскую и днепровскую флотилии для действий против турок. Все эти матросы природные русские, взятые из приречных и приозерных мест, как люди, уже привыкшие к воде и судам. Число их может быть, в случае необходимости, увеличено, но их нельзя еще считать хорошими мореходами, так как они в молодости обраща¬лись только с малыми судами, ходящими по рекам и озерам, и построенными, по русскому образцу, до того странно, что их нельзя сравнивать с другими судами, и тем менее всего с военными кораблями. К этому присоединяется еще то обстоятельство, что матросы должны во флотской службе усваивать много иностранных слов с русскими окончаниями, что им нелегко дается. Наконец, не мало замешательств во флоте происходит и оттого, что иностранные офицеры, большею частью англичане, очень мало или вовсе не понимают по-русски. Удивительно ли, что адмирал Гордон, стоявший, несколько лет тому назад, с русскою эскадрою под Данцигом при всем своем старании, не мог поставить кораблей в линию.
     Большая часть морских офицеров природные русские, получившие воспитание в кадетском корпусе, и бывшие потом на практике в иностранных морях, но между ними находится несколько иностранцев, преимущественно  англичан, католиков или якобитов. Адмирал Гордон шотландец; он родственник того ге-нерала Гордона, который при Петре Великом разбил 16000 стрельцов. Вице-адмирал Бредаль родом норвежец (Normann). Славный, любимый Петром Великим и всеми уважаемый Крейц был тоже норвежский уроженец; он уже давно умер, но оставил сына, который находится в русской службе. Адмирал Вильстер был датчанин, но не пользовался особенною славою. Адмирал Сиверс, природный датчанин был, всеми почитаем, и любим, хотя, впав в немилость у графа Миниха, которому не хотел уступить, принужден был удалиться в свои поместья. Вообще в то время было мало датских офицеров в русском флоте.
     В 1736 году во флоте произошла большая перемена. Я не разумею, под именем флота, галерную флотилию, которая с особым штатом офицеров и матросов находится в Петербурге и не имеет ничего общего с военными кораблями. На последних, как выше упомянуто, последовала реформа: все матросы, подобно солдатам, получили оружие, т. е. шпаги и ружья со штыками, и должны были, кроме морской службы, приучаться также к военным экзерцициям. Весь штат с офицерами, для большего поощрения и большей пользы и успеха в предстоящем азовском походе, был поставлен на английскую ногу.
     По новому распоряжению морской лейтенант был сравнен в чине и жалованье с премьер-майором, капитан с полковником и т. д. Таким образом, офицеры морской службы были повышены на три чина и сравнены с лейб-гвардейцами. В то же время инженерный и артиллерийский корпусы были повышены на два чина, кавалеры же на один чин. Сверх того они были так превосходно монтированы, что за блестящими галунами трудно было различить одежду. Число офицеров было определено и, по новому положению, должно было состоять из одного генерал-адмирала, 2 адмиралов, 2 вице-адмиралов, 8 контр-адмиралов, 36 капитанов и 144 лейтенантов. И если при Петре Первом содержание морского ведомства стоило 1 150 000 руб., то, по новому распоряжению, не могло обходиться меньше.
     В Кронштадте находится также главный морской магазин. Здесь должно упомянуть, что укрепления Кронштадта снабжены несколькими сотнями пушек. Крепость эта пользуется общей известностью, и считается оплотом и ключом Петербурга.

     Прожив несколько дней в Кронштадте, я отправился водой в Петербург, лежащий в 30-ти верстах на восток от крепости. Нева между Петербургом и Кронштадтом очень широка, но наполнена отмелями, так, что большие купеческие корабли не могут попадать в столицу, а военные корабли, строимые в последней, проводятся в кронштадтскую гавань не иначе как на камелях.
     Пользуясь попутным ветром, мы прибыли скоро в Петербург, но, во всяком случае, время не могло бы нам показаться скучным при прелестных видах, которые представлялись нашим глазам близ Кронштадта на ингерманландском берегу видна та гора, где добывают, хотя и в незначительном количестве, белый и красный мрамор! (?) Затем с обеих сторон начинаются пологие берега, на которых расположены красивые дачи. Между ними Петергоф есть самое замечательное место. Он лежит на полпути из Кронштадта в Петербург, и известен своим великолепным и обширным дворцом, в котором императрица проводит со всем двором четыре летних месяца. Близ дворца находится местечко, наполненное гостиницами, в которых останавливаются иностранцы, и проводят лето жители Петербурга. Место это очень веселое и приятное: протекающая здесь Нева представляет прелестный вид. Особенное же внимание обращает на себя чудесный сад, разведенный при дворце, с удивительными фонтанами и другими украшениями. Очень многие полагают, что этот чудесный сад ни в чем не уступает Версалю. И это тем удивительнее, что место лежит на севере, под 60 градусом. Но деньги, искусство и усилия придали Петергофу то, в чем ему отказала природа.
     Петербург однако увидел я только тогда, когда очутился в нем. Хотя страна здесь ровная и город открыт, но окрестности его до того окружены густыми лесами, что они, подобно толстой стене, заслоняют его. Наконец река делает поворот к югу, вправо, и тогда только вдруг лучшая часть города бросается в глаза. По обоим берегам стоят отличные дома, все каменные, в 4 этажа, построенные на один манер, и окрашенные желтой и белой краской.
     При самом попутном ветре, полчаса надо плыть до плашкоутного моста, и вовсе это время по обоим берегам представляются подобные же палаты. Но самое приятное, что представляется в этой картине, когда въезжаешь по Неве в Петербург, это крепостные строения, которые придают месту столько же красы, как и возвышающаяся среди укреплений церковь с высокой, покрытой медью колокольней, глава которой вызолочена червонным золотом. А также приятно поражает бой часов, какого нет ни в Амстердаме, ни в Лондоне, сопровождающей прелестной музыкой удары в колокол.
     Пробыв дня два на постоялом дворе, я переселился на Аптекарский остров, к одному доктору медицины, с которым был знаком еще в Гельмштетском университете. За год пред тем он был выписан в Петербург для занятия места профессора ботаники, которую он знал отлично.
     Первой моей заботой было прописать паспорт в полиции, так как тогда вышел указ, чтобы каждые прибывший, по истечении трехдневного срока, заявлял о себе. Полиция здесь во всем строже, нежели где нибудь. Она была учреждена во время царя Петра Алексеевича. Что касается ночных сторожей, то они заведены по гамбургскому образцу, и исполняют часто свою обязанность с большей точностью, нежели следует, чему доказательством служит следующее происшествие. Полиция публиковала объявление, чтобы никто, после 10 часов вечера, не ходил по улицам без фонаря. Вскоре случилось одному известному генералу идти поздно вечером; слуга шел пред ним, и нес фонарь. Сторожа заметили это, окружили генерала, начали допросы, и так как лакей с испуга убежал с фонарем, то генерал, несмотря на все свои представления, был отведен под стражу, где и просидел до тех пор, пока убежавший слуга не дал о том знать полицеймейстеру, который тотчас освободил захваченного.
     Кроме сторожей находится еще постоянно при полицей-камере большая стража, исполняющая приговоры полицеймейстера. Число прочих полицейских чиновников в одном Петербурге заключает несколько сот человек. Петербургским полицеймейстером был генерал и кавалер ордена Александра Невского. Он был очень строг, и до того деятелен, что сам везде бывал, и всюду надзирал. Имея более власти, нежели как это бывает у нас, он часто, по скорому военному суду, предавал виновных строгим и неожиданным наказаниям. При всем том на пьянство и распутство полиция смотрит сквозь пальцы.
     Аптекарский остров, где я остановился, лежит верстах в семи от дворцовой стороны и Васильевского острова, месте наиболее населенных в городе. Из всех же островов, на которых расположен Петербург, Аптекарский менее всего застроен. В окружности он простирается на целую милю; при всем том, кроме аптекарского сада и трех или четырех принадлежащих к нему зданий, едва ли есть еще на нем более 50 домов. Прочая часть его была покрыта красивым и чистеньким сосновым лесом. С трех сторон остров окружен рукавом Невы, имеющим здесь в ширину от 500 до 600 саж. (?); с четвертой же стороны он отделен от другого острова, старого Петербурга, речкой шагов в 30 ширины. Архиерей новгородский, проживавший в старом Петербурге, велел в упомянутом лесу провести просеки и аллеи, что придало острову еще более приятный вид.
     Самое же лучшее на нем это сад, по которому остров получил название. Этот сад может служить ясным доказательством и плодородия окрестностей Петербурга; он обширен, и разведен по самому новому способу. В нем находятся разные европейские и азиатские растения и деревья, особенно в теплицах, и притом в таком множестве, что даже доктор Зигезбек, директор сада, уверял меня, что из всех садов, какие он видал и какие ему известны по каталогам, едва ли один уступит петербургскому. При мне привезено было из Китая и Большой Татарии несколько сот разных неизвестных растений, для которых доктор должен был придумывать новые названия, что не мало наделало хлопот. Из этого-то сада получают все аптекари vegetabilia, почему его и называют аптекарским садом. Поэтому на нем постоянно живет один аптекарь, на котором лежит обязанность собирать и приготовлять травы. В плодах здесь, тоже нет недостатка: отдача на откуп фруктовых деревьев приносить в год несколько сот рейхсталеров дохода. Но должно заметить, что здешние фрукты не так хороши и меньше других европейских. Сюда также привозится ежегодно большое количество свежих и сушеных плодов, как сухим путем из Москвы и из других мест, так и водою из Любека.
     Аптекарский остров и его сад, как самые приятные места во всем Петербурге, привлекают сюда летом ежедневно много знатной публики, приезжающей водою гулять на острове. Я познакомился здесь с двумя лицами. Один был барон фон-Гизен, бывший в русской службе. По рекомендации князя Меньшикова, он был назначен гофмейстером к царевичу Алексею Петровичу; потом впал в немилость, и жил тогда на пенсии в Петербурге. Он знал превосходно Россию, но был молчалив, и только иногда как бы проговаривался о великой фортуне и несчастиях своего бывшего патрона, князя Меншикова. Повод к этим замечаниям подавал молодой Меньшиков, единственный сын князя, приезжавший иногда в сад; вел он себя как-то необузданно и даже неприлично. Этот князь был тогда лейтенантом в гвардии, и, как мне потом говорили, сложил голову под Очаковым в следующем году.
     Другое лицо, с которым я познакомился, был архиерей новгородский; он был тогда болен, и потому для моциона часто прогуливался на острове. Он содействовал Петру Первому в предпринятых им преобразованиях относительно духовенства. По кончине же императрицы Екатерины он приготовил наставление в законе Божием для Петра II, которое хотя и было напечатано на одном листе, однако, по основательности своего содержания, служить к чести и славе составителя. В своих молодых летах он путешествовал почти во всех странах Европы и Азии. В науках мало было равных ему, в особенности в среде русских духовных. Кроме истории, богословия и философии, он обладал глубокими познаниями в математике, и имел к ней необыкновенную страсть. Он понимал и говорил на разных европейских языках, но в своем отечестве не хотел объясняться ни на каком иностранном языке, кроме латинского, и то в нужде. В латыни он был так искусен, как лучший academics.
    По-гречески и по-еврейски понимал он довольно хорошо, и в своей глубокой старости со всем усердием еще занимался этими языками и оказывал особенное расположение к тем, которые их знали. Кроме различных полезных книг, которые были изданы в русском переводе при его содействии, как например: Истинное христианство, Арндта, в то время надеялись еще на издание всей библиотеки на русском и славянском языке с примечаниями. Он был чрезвычайно любезен и предупредителен к иностранным ученым и другим чужеземцам.  Ежегодные доходы его составляли значительную сумму. Можно было предполагать, что он владеет большим состоянием, как лицо одинокое и неимевшее вовсе родственников; он был не знатного происхождения, родом из Смоленска, где в самой нежной юности лишился родителей, и был, потом воспитан за счет государя. При всем том состояние его не было так значительно, как можно, было думать. Будучи щедр, он отличался необыкновенной страстью к постройкам, что хотя и истощило его средства, однако, послужило к пользе Петербурга, в котором было столько пустырей.
     Этот необыкновенный человек скончался 1-го августа 1730 года, после нескольких дней страдай, завещав свое имение на богоугодные дела и самые полезные учреждения. За несколько дней до смерти, он показывал еще одному лицу план дома, который думал, было строить, и просил сделать в чертеже перемены и поправки, но как это дело, так и другие похвальные предприятия, были остановлены его смертью, вызвавшей сожаление всех благомыслящих людей.
     Вскоре случилось в Петербурге большое несчастье: в половине августа, в самый полдень, начался пожар, продолжавшийся 9 часов, и обративший в пепел около 1000 домов. Пожар вспыхнул на дворцовой стороне, в самом населенном месте. Хотя истребленные огнем здания были мазанковые, но они были очень красивы, и построены по правилам архитектуры.
Один известный и достоверный писатель рассказывает в своей Русской истории, что едва ли где существуют такие меры для прекращения пожара, как в Петербурге. Царь Петр Алексеевич назначил всем высшим и низшим военным и гражданским чинам известную обязанность в подобном случае, и сам он на пожарах подавал другим пример, с опасностью жизни влезая на крыши. Следствием было то, что от самых сильных пожаров никогда не сгорало более 4 или 5 домов. Упомянутый писатель подтверждает это случаем, бывший в октябре 1718 года. Эти распоряжения не были уничтожены в 1736 г.; несмотря на то, в несколько часов дня, при тихой погоде, сгорало в одном месте, где и не было недостатка в воде, около 1000 домов, хотя пламя первоначально вспыхнуло в каменном доме и через час только охватило огнем несколько мазанковых зданий. В следующем году сгорело в Петербурге несколько лучших улиц, состоявших из красивейших каменных домов. В Москве сгорело также от 20000 до 30000 зданий, причем князь Черкасский понес убытка на 200000 руб. В Ярославле и других больших русских городах были такие же страшные пожары
     В 1737 году пожар в Петербурге произошел от поджога. Поэтому было произведено строгое следствие, а подозрительные лица 6ыли, после допросов, пыток и собственного сознания, преданы наказанию. Все другие праздные люди, проживавшие в Петербурге под именем иностранных офицеров, и искавшие службы, получили приказание немедленно оставить страну и удалиться.
     Но в 1736 году никак нельзя было предполагать, чтобы безбожные люди произвели поджог, тем более что вспыхнуло в доме у персов, всегда неосторожно обращавшихся с огнем. Хотя они и магометане или, лучше сказать, алияне, при всем том они держатся древнего языческого обожания огня. Они часто разводили огонь сильнее, нежели надобно было; и когда домы пылали, то видели особенное удовольствие на лицах некоторых персов, как будто радовавшихся силе и величию своего мнимого божества.
     Этот азиатский народ возбуждает собой в Петербурге большое внимание. В 1730 году вступил на персидский престол узурпатор Тхамас-Кулихан, заключивший в 1733 году с императрицею Анною Ивановною мир, в силу которого России были выплачены издержки персидского похода. Это обстоятельство ускорило разрыв с турками, которые во все продолжение персидской кампании подстрекали против России крымских татар.
     От упомянутого персидского владетеля прибыл, в 1736 году, в Россию посланник со свитою в несколько сот человек и содержался со всеми своими людьми в Петербурге на счет русского двора. Все эти персы были отлично одеты, были видны собой, и играли везде важную роль. Они носили, по своему обычаю, красные, желтые или синие шелковые кафтаны, похожие на шлафорки (халаты); их шапки были большею частью красного цвета на польский образец; кроме кривых сабель, у них были с бока кинжалы; обувью служили желтые или красные туфли или сапоги. Это все были знатные, важные лица с черными усами. Пища их состояла преимущественно из молока и рисовой каши; некоторые приправы к кушанью они употребляли в таком количестве, что иногда этих припасов нельзя было добыть для них, даже за большие деньги. Между ними некоторые понимали и говорили по-русски. Об их вере и обычаях я не узнал ничего особенного, что было бы еще неизвестно. Своих жен они до того скрывали, что никому не удалось их видеть, потому что персы очень ревнивы, и убеждены, что красивее их нет других людей на свете.
     Этим-то посольством была возобновлена дружба между Россией и Персией, и был заключен союз против Турции. Здесь я должен заметить, что восточные монархи придают особенное значение церемониалам и титулам. В подтверждение можно привести титул шаха; он начинался так: «Шах Надыр, Божиею благостью возвеличенный, и благословением небесного царя ниспосланная тень Бога, владыко всего мира, средоточие, пред которым преклоняются все народы, славнейшей в целом мире персидской державы покоритель и т. д.» Окончание же было такое: «но всепресветлейшего пророка последний пес». О важности титула на Востоке можно также заключить из речи, сказанной китайским государем русскому послу Измайлову, который возвратился из Китая в 1721 г. с большими почестями, но без кредитива. При прощальной аудиенции, государь вынул дорогую жемчужину, и, вручая ее Измайлову, сказал: «Я желаю, чтобы ваш государь был в своей земле так же прекрасен, чист и драгоценен, как этот жемчуг. Письменно я не могу ему отвечать, не зная, каким титулом величать его: потому что, если и обращусь к нему с низшим, то введу его в стыд, но если буду величать его высшим титулом, то приготовлю и себе и подданным своим несчастье»

     Остальное время лета до начала октября, при постоянно приятной погоде и среди разных удовольствий, прошло весело. Я мог бы тут упомянуть о счастливых успехах русского оружия против турок, но откладываю это до получения более подробных сведений.
Между тем я слышал об одном странном происшествии. В Петербурге проживал один немец, studio sus luris, который вдруг влюбился страстно в одну из принцесс. Как любовь, так и последствия, были безумны и глупы. Он был пожалован дурацким колпаком и возведен на степень придворного шута, так что всякий мог над ним тешиться и издаваться. И в этой должности он потом оставался постоянно. Для пояснения этого, надо заметить следующее: в одной миле от Галле, в Саксонии, существует один дворянский замок, по прозванию Дискау, где представлено на портретах 99 придворных шутов, а для сотого оставлено место. Такой же комплект шутов хотел собрать Петр I in natura, и сделал это с успехом. Эти шуты были двоякого рода: одни из них были действительно обиженные природой, юродивые, и из сострадания он держал их при дворе, желая подать, пример другим, чтобы они, принимая к себе таких страдальцев, благодарили тем самым Бога за то, что он сохранил их от подобного несчастия. К другому разряду шутов принадлежали такие лица, которые хотя и не были глупы, но, при исполнении своих служебных обязанностей, обнаружили, крайнюю глупость или дурачество. Для примера я могу привести следующее происшествие.
      Один капитан, по фамилии Ушаков, был отправлен смоленским генералом с важными депешами к киевскому коменданту, причем ему было наказано не терять попусту времени. Поэтому он проскакал с всевозможной поспешностью целые 50 или 60 миль, но прибыл к месту за два часа до того времени, когда отворяли ворота. Тут он стал кричать часовым, чтобы в ту же минуту его впустили, но как караульный офицер этого или не смел, сделать, или не мог, потому, может быть, что ключи от ворот были у коменданта, и заметил ему, чтобы тот немного подождал, тогда Ушаков стал браниться и грозить, что он пожалуется генералу в Смоленске. Затем он повернул лошадей, и несся опять день и ночь, пока не прибыл в Смоленск, где он затем и принес свою безумную жалобу. Тогда он был посажен под арест, за непередачу врученных ему важных писем, и приговорен к смертной казни. Но когда государь узнал об этом, то поведение Ушакова показалось ему до того смешным и глупым, что он изменил приговор, произведя только виновного в придворные шуты: в этой должности последний и провел остальное время жизни.
     Подобные примеры, может быть, были причиной, что упомянутый влюбленный безумец, должен был испытывать такую мучительную и несчастную долю.
     В исходе сентября государыня возвратилась из Петергофа в Петербург. Во время въезда ее слышались сотни пушечных выстрелов, как с крепости, так и со стоявших на Неве фрегатов. Она заняла сначала летний дворец, но, спустя несколько дней, совершила с большим великолепием переезд в Зимний дворец, в котором и пробыла всю зиму с принцессой Анной и принцем Бевернским. Принцесса же Елисавета жила в своем дворце, и, имела свой особый придворный штат.

     В половине октября весь Петербург был затоплен водой. В 10 часов утра Нева стала возвышаться, и через час все уже было покрыто водой. Между тем мы могли ездить по всему саду в лодке, так как вода покрывала на полтора локтя землю. В таком положении оставалась она до 2-х часов пополудни, когда она начала понижаться. К четырем часам вода сбыла с берегов, и понеслась с силой и ревом в своем русле, все еще высоко и с волнением. Пока продолжалось наводнение, вода поднималась совершенно тихо и незаметно, без всякого шума, бури и грозы, которая последовала только спустя несколько дней. Пред наводнением дул сильный и продолжительный юго-западный ветер, а когда вода сбыла, то ее быстрый сток производил такой шум и рев, как будто бушевала буря.
     Это наводнение не причинило, впрочем, особенного вреда. Так как здесь уже привыкли к подобным явлениям, повторяющимся каждую осень, то и приняты меры для предупреждения и избежание несчастий. Места низкие по реке возвышены и защищены сильными больверками, чтобы вода не могла размыть берегов. Это потребовало невероятных усилий и больших издержек. Конечно бедняки, проживающие в своих низких жилищах, вероятно, испытали в некоторых местах неприятности. Но что в особенности могло подвергнуться опасности – это были сады и складочные, купеческие погреба. Что касается садов, то их немного в Петербурге.
     В Аптекарском же саду уже заранее было, убрано в высокую теплицу все, то, что могло пострадать от наводнения; погреба же такт, устроены, что, с наступлением наводнения, будучи заперты, они не пропускают воды. Если же кто из купцов и потерпел, какой убыток, то это он должен приписать своей неосторожности. Впрочем, так как многие иностранные негоцианты, проживающие в Петербурге, суть только комиссионеры капиталистов, находящихся в Англии и Голландии, то первые умеют пользоваться обстоятельствами. Здесь обыкновенно слышишь, что если бы в Петербурге не случались большие пожары, и не было наводнений, то некоторые иностранные факторы должны были бы обанкротиться. Это наводнение размыло и выбросило к палисадам на Аптекарском острове черепа и человеческие кости. Полагали, что это кости русских и шведов, павших в сражении, которое когда-то происходило здесь. Это могли также быть кости с прежнего немецкого кладбища, находившегося прежде на Аптекарском и потом перенесенного на остров Самсое (Samfoe Jafel?).
      Одно из лобных мест находится также на Аптекарском острове, причем я должен заметить следующее. В Петербурге и во всей России смертная казнь не обращает на себя такого внимания, как это бывает у нас и в других землях. Преступника препровождают обыкновенно на лобное место капрал с 6-ю солдатами, священник и два мальчика в белых одеждах, несущие два кадила (Kaud S;tter). Кроме их идут разве еще какие-нибудь старухи и дети, желая быть зрителями. У нас похороны какого-нибудь доброго бюргера привлекают больше внимания, нежели казнь величайшего злодея в России. Как только сопровождающий преступника чиновник прочтет приговор, то священник осеняет крестным знамением обреченного на казнь, который тоже крестится, произнося: «Господи, помилуй!» Затем несчастный предает себя в руки палача, и идет так же весело в объятия смерти, как будто на свадебный пир. Заплечный мастер, главное лицо в этом акте, исполняет часто свой долг очень медленно и ужасно, точно так, как неискусная служанка зарезывает теленка. Вообще должно удивляться тому, что еще не было ни видано и ни слыхано, чтобы русский обнаруживал нетерпение или горесть пред смертью...
     Погребениям и похоронным процессиям простой человек не придает тоже особенного значения. Правда, люди познатнее и те, которые, держатся еще старины, нанимают плакальщиц, что, впрочем, делается вопреки указу Петра Первого. Эти плакальщицы должны голосить (beulen – выть) и рыдать, когда выносят покойника. Чаще же я видал, что какие-нибудь два мужика несут труп, едва-едва прикрытый и лежащий на доске. Они несут его на плечах, точно хлеб, отправленный для испечения в булочную печь. Если же покойник случался несколько побогаче, то я видал такие трупы в выдолбленных колодах. Однажды два работника, в своих балахонах, несли труп, но как до места было еще довольно далеко, то они стали прятать его на берегу реки, прикрыв немного землей. Голова покойника, однако, все еще была видна, поэтому они перегнули ему шею и таким образом скрыли труп. На другой день только они пришли снова и отнесли покойника на кладбище. Это рассказывает одно знатное лицо, видевшее с удивлением все происходившее из своей квартиры.

     Листья уже стали валиться с деревьев, вдруг быстро и неожиданно наступила самая холодная зима. Один француз, воспитанный в своем теплом, благодатном отечестве, говоря о неудовольствиях, испытываемых в Петербурге, утверждает, будто здесь три месяца осень, шесть месяцев зима и три месяца весна, а остальное приходится на лето. Но это неверно. Лето начинается с исходом мая, а оканчивается в сентябре; оно продолжается, таким образом, целые четыре месяца, в течение которых погода бывает отличная, хотя случаются иногда и сильные жары. Весна же и осень бывают очень коротки. Весной может часто поразить то обстоятельство, что сегодня видишь все деревья черными и голыми, а на следующее утро распустившимися и с опрыснувшей зеленью. Осенью же на одной неделе лето, а на следующей – суровая зима.
     С наступлением зимы, на Аптекарском стало так же скучно, как прежде было весело. Поэтому я переехал на дворцовую сторону, многолюдные улицы которой, с прибытием двора, еще более оживились. Великолепие и пышность двора представляли не мало усладительных зрелищ, но так как об этом довольно было писано в газетах, то я коснусь только одного, что для иностранцев в Петербурге доставляло особенное наслаждение. Государыня держала итальянскую труппу, в которой было более 70 оперистов. Они получали очень большое жалованье, особенно два кастрата и одна певица. Каждому давали ежегодно более 1000 рублей, не считая подарков. Поэтому оперисты жили на барскую ногу. В каждый большой праздник они давали представление оперы; сверх того еженедельно играли два раза комедию и два раза интермедию.
     Оперный дом был у дворца, имел вид большого овала с двумя галереями, а вокруг театра были тоже две галереи, одна над другой. Театр и весь дом были внутри украшены прекрасно, живописью и скульптурой. Вокальная и инструментальная музыка были несравненны. Государыня, не могшая более, по причине суровой погоды, наслаждаться стрельбой, которая для ее удовольствия почти ежедневно устраивалась в Петергофе во время лета, являлась теперь всякий раз со всем двором, когда давали оперу, комедию или интермедию. Сверх того, всякому прилично одетому иностранцу, а также знатным бюргерам в Петербурге, дозволено было присутствовать в числе зрителей, и притом без всякой платы, если только имевшие желание бывать в театре являлись вовремя, потому что караул получал затем, приказание не впускать никого больше. В оперном доме могло поместиться до 1000 человек. Царь Петр Алексеевич, за несколько лет до своей кончины, положил начало как этому, так и другим придворным увеселениям.
     Зима становилась между тем суровее, и из Ладоги уже пошел лед. Поэтому сочли необходимым развести мост, соединяющий дворцовую сторону с Васильевским островом. Этот длинный, красивый мост устроен искусно на 20 или 30 плашкоутах, которые держатся на тяжелых железных цепях. Постройка моста обошлась не дешево, и содержание его стоит не дешевле. Поэтому все переходящие или переезжающие его обязаны платить мостовые. Теперь этот мост был разведен, и каждый плашкоут, с принадлежащими к нему частями, был поставлен у берега, где и сохранялся до следующей весны и вскрытия реки.

___________________


Источник: газ. "Северная пчела". 1863. № 150. Суббота, 3 июня. С. 1 - 2.
Продолжение следует…