Визит матушки Терезы

 ...Матушка торопила возничего – 250-километровый путь был нелегкий, она устала, и стремилась быстрее достичь конечного пункта поездки. До цели оставалось  совсем немного,  карета въезжала в пределы Лепельского имения.

Позади было Вильно – место ее повседневного обитания, где матушка Тереза занимала главный пост всех  виленских бернардинок.

Настроение у матушки было не очень радужным. Дорога виляла среди темных густых чащоб, и Терезе казалось, что они нависают над ее экипажем, готовые поглотить. «Словно православный мир, - неожиданно подумала Тереза, - распространяющий свое влияние на католические сердца».
 
Была осень 1779 года – Российская империя, словно большой пузырь, раздувала свои границы, втягивая и Речь Посполитую в сферу своего влияния. По прямой, отсюда, из пределов Лепельского края, можно было за один светлый день добраться до красавицы Западной Двины, на другой стороне которой уже семь лет хозяйничал  большой сосед.

«Что же ожидает нас в скором будущем?» - думала Тереза, и в голове возникали цветные коллизии, связанные с историей бернардинского движения. Возник образ основателя их ордена – Бернардина Сиенского.

Он был выходцем из итальянского местечка близ Сиены, рано осиротел, воспитывался теткой, а когда та заболела, ухаживал за ней, проводил время в постах и молитвах. Однажды ему явился образ страдающего на кресте Христа, явление было настолько естественным, что Бернардин круто изменил свою жизнь: раздал все имущество бедным и уединился в монастыре. Позже Бернардин приобщился к скитальчеству и публичным проповедям, донося до слушателей призывы к покаянию и презрению мирской суеты.На этом месте Тереза вздрогнула, потому что ощутила невероятную близость с нынешним положением  лепельских бернардинок. Она ехала к своим подопечным, чтобы через судебное разбирательство прекратить безобразия, чинимые  мирским окружением.

«Бернардину тоже пришлось пройти сквозь суды», - с сожалением подумала Тереза,она хорошо представляла  весь жизненный путь праотца бернардинского евангелизма.Риму не по нраву были нетрадиционные методы поведения малоизвестного проповедника(сейчас бы их назвали рекламными – авт.): молодой человек демонстрировал толпе табличку с изображением Христа и призывал  становиться на колени перед его изображением. А в речах решительно обличал порочные нравы итальянцев,выражавшиеся в развратном, содомическом  поведении.  Окружение папы римского заподозрило Бернардина  в ереси, и папа запретил ему проповеди, пока дело не рассмотрит церковный суд...

Тереза вздрогнула при мысли о суде. Ей предстояло на другом суде – имущественном –защищать права лепельских бернардинок.

Тереза снова поторопила кучера, глухая чаща осталась позади, и кони рванулись вперед – впереди открылась возвышенность, за ней были уже владения монашек. Стало светлее на душе. Перед возвышенностью заблестел водоем, окруженный, словно узором, белым поясом водяных  лилий. Их головки покачивались на слабой прибрежной волне и  посылали путникам ощущения нарядности и светлости окружающего мира. В сознании Терезы сразу же возник образ Клары Ассизской, тоже святой, которая  часто изображалась с лилией в руке – символом целомудрия, девственности и простоты. Дочь одной из самых богатых и могущественных семей в итальянской Ассизии, она отказалась от благополучной сытой жизни и приняла постриг. Клара была духовно близка  к Бернардину Сиенскому, проповедуя бедность и смирение.  Вот почему послушниц этого, бернардинского ордена,  называли еще клариссинками.

Терезе даже больше нравилось второе название. «Бернардинки» приклеилось к монашкам здесь, на территории Великого Княжества Литовского, когда поначалу их селили при мужских монастырях бернардинцев. Тереза слегка покраснела при этой мысли, хотя ничего предосудительного в том «общежитии» не было – они вели затворническую жизнь. И даже с мирянами зачастую общались через решетку. Досужие языки выискивали в совместном проживании некие скрытые мотивы, и даже распространяли слухи о подземных ходах, якобы вырытых под монастырями для любовных встреч.

Тереза тяжело вздохнула: нет, ничего этого, конечно, не было. Карета качнулась на глубокой выбоине, и она снова вернулась к истории с Бернардином. Его на суде оправдали, все обвинения были сняты. Более того, папа римский предложил ему высокие духовные должности. Но Бернардин наотрез отказался от посул, полностью посвятив себя монашескому движению францисканцев: его преобразованию и расширению. Движение распространилось за пределы Италии, обители, как грибы, росли по Европе, в том числе и на славянских землях. Всего он основал и реформировал около 300 монастырей.

Тереза хорошо знала все обители, появившиеся на территории княжества: как центральный – вильнюсский, на Заречье, так и ковенский, и минский, и гродненский, и слонимский, и брест-литовский. А ехала она сейчас в лепельский, самый восточный. Еще восточнее тоже была, правда, католическая обитель, но ее можно было назвать  «из другой оперы», не совсем бернардинской. На востоке от Лепеля, в Сенно, в  семидесяти километрах  по прямой, располагался францисканский каменный монастырь с мощами святого Фортуната, перенесенными из Рима.

«Сенно – Сиена... Сенно – Сиена... -  Два слова, словно синонимы, словно переборы духовного инструмента, завертелись в голове Терезы. - Не оттуда ли, не из итальянской ли Сиены, пришло это название – Сенно?»

«Что там теперь?» - задумалась Тереза, представляя новую жизнь обитателей монастыря. Уже семь лет как там хозяйничала православная Русь. – Неужели и нас ожидает та же участь?» Холодок пробежал по спине Терезы. Она  молча перекрестилась.

Лепельская обитель была притчей во языцех, и доставляла Терезе немало беспокойств и хлопот. С другими было полегче – они располагались в городах да крупных местечках, и не тревожили никого своим существованием, теряясь среди обилия разных конфессий и прихожан. А  эта была как бы на отшибе, в отдалении от центра, в малообжитом глухом месте и соперничала в завоевании доверия к вероисповеданию только с православными церквами. А место ее расположения было в очень перспективном уголке - на важном географическом пересечении  скрещивающихся путей: из Вильно в Оршу, из Минска в Полоцк, и потому лепельская обитель беспокоила непредсказуемостью.

«Что ж, дареному коню в зубы не смотрят...» - пронеслась в голове матушки успокоительная мысль. Дар надо воспринимать как данность.

Лепельское имение было даровано виленским монашкам-бернардинкам подканцлером Великого Княжества Литовского Львом Сапегой. Матушка даже знала наизусть некоторые строчки из дарственной, и сейчас мысленно их прочитывала: «...Воздавать в сем доме Божьем честь и прославление Господу Богу по уставу в дни праздничные, высокоторжественные и воскресные, и как возможно чаще отправлять святые литургии с проповедями, усердно научать людей...»

«Спокойно владеть...» Тереза снова перекрестилась, вспоминая выражение Льва Ивановича. Разве мог он почти двести лет назад предвидеть последствия? Жизнь изменчива, как уличная девица...
 
К горлу матушки подступил комок и навернулись слезы: жизнь преподносила неожиданные курьезы. Деятельность монашеского ордена здесь, вблизи православного пространства, становились предметом ожесточенных противоречий.

«Был бы жив Лев Иванович! Уж он бы не допустил беспредела...» - думала, крестясь, матушка Тереза.

Сапега подарил не только храм, выстроенный на берегу красивого озера. По примеру основателя ордена – Бернарда Сиенского он отказался в пользу бернардинок и от земельных угодий, принадлежавших ему в Лепельском имении до 1609 года.

В 1726 году земельный суд Речи Посполитой утвердил границы владений, и, казалось, навеки закрепил безоблачное существование монашек – земля давало надежду. Но с середины столетия мирская жизнь в крае забурлила, словно поднимаясь со дна глубокого омута и размывая сложившийся монашеский уклад. Соседи начали нахально  и безнаказанно  «стричь» угодья бернардинок.

«Чего же им не хватает? - озабоченно вопрошала себя Тереза, подъезжая к границам монашеских владений. – Что нужно этим Ходкевичам, Пшишедским, Кошицам и Жабам?» Она мысленно всматривалась в лица землевладельцев, чьи угодья, словно петлей, охватывали  со всех сторон обитель, и видела непробиваемое безразличие. А ведь лица были непростые, с богатым служебным опытом, и при желании могли властно прекратить посягательства. Один был представителем Оршанского воеводского суда, другой представлял административную структуру в Жмудском княжестве, третий занимал должность в Полоцком воеводстве.

«Что же они навалились на нашу собственность?» - не давала покоя мысль.

Тереза искала мысленно ответ, а взгляд блуждал по окрестным, уходящим вдаль, пейзажам и ландшафтам, выхватывая  лежащие вдоль дороги поля и луга. Почва здесь была песчаная, болотистая и не давала высокого урожая, как, например, западнее, за Березиной. Но зато сколько природных богатств здесь! Бог словно специально одарил этот край многочисленными речками и озерами, а междуречье заполнил богатой растительностью. Сколько рыбы в водоемах! Сколько зверья в пущах! Грибы и ягоды, медоносные луга и вересковые поляны. Живи и радуйся!

«Зачем же они грабят наши угодья?» - матушка вздрогнула, когда кучер стеганул коней: а ну, бегите быстрей, скоро приедем!

Но лошади вдруг всхрапнули, и резко встали. Терезу силой приподняло с сиденья, и она непроизвольно бросила взгляд вперед: что там? Замелькали фигурки людей в крестьянских одеждах – они мгновенно скрылись в придорожных кустах. А возле дороги лежало свежеспиленное огромное дерево - дело их рук. Тереза ахнула: это был очень древний, толстый и развесистый дуб. Она его хорошо знала – возможно, его высаживал сам Лев Сапега, дуб стоял именно там, где начинались его бывшие владения, был своеобразной меткой. Всегда проезжая мимо этого дерева, Тереза ощущала прилив настроения в предчувствии близкой встречи с сестрами-бернардинками. От дуба исходила некая магическая уверенность в завтрашнем дне.
Теперь дуб лежал – поваленный. Тереза почувствовала, как земля уходит из-под ее ног – это был недобрый знак...

Побледневшая, Тереза махнула кучеру – объезжай! - и проводила последним взглядом распластанное покореженное дерево.

Тереза подъехала к храму сильно расстроенная. Встречавшая ее настоятельница напоминала гостью из бездны, облаченную в черное платье и подпоясанную белой веревкой. Но апостольник, доходящий до подбородка и окаймлявший грудь, выдавал в ней дородную женщину. Под черной накидкой на голове белела повязка, закрывавшая лоб и спускавшаяся до самых глаз, а из-под нее выглядывали такие же черные зрачки, приветливо встречавшие матушку. Саржевое платье с широкими рукавами слегка покачивалось в нижней части фигуры, в такт шагам колыхалось на груди изображение чаши со святыми дарами в позолоченном исполнении. Из-под облачения выглядывали башмаки «на босу ногу» и без чулок, на деревянной подошве.

Настоятельница пригласила Терезу отобедать после длительной дороги. Но та отказалась. Привыкшая, как и другие монашки этого ордена к суровой жизни, она круглый год постила, а в некоторые дни вообще воздерживалась от пищи.

Отказалась Тереза и от отдыха – таким был быт монашек: аскетный. Весь год они спали на грубых простынях и соломе, носили рубашки из колючей шерстяной материи. Прерывали крепкий сон, чтобы между часом и тремя ночи читать молитвенник и петь утреню.

И разговаривали между собой очень мало, придерживаясь обета молчания. Но здесь Тереза нарушила обет. Следовало срочно обсудить сложившуюся обстановку. Тереза указала настоятельнице, куда пройти, и попросила принести весь свод зафиксированных нарушений. Настоятельница дотошно учитывала все факты посягательств на собственность бернардинок.

Изучив документы, Тереза спросила:

- Как Вы думаете, почему в последнее время пошел вал нарушений, что случилось, откуда исходит беда?

Настоятельница задумалась. Тереза не торопила ее, она уже сделала свои выводы, но хотела услышать  мнение другого человека, чтобы окончательно утвердиться в своих предположениях.

- По-моему, две причины, матушка. Крестьяне втягиваются в торговлю. А способствует этому приближение Российской империи к нашим рубежам. По ту сторону Двины – уже Россия. А это каких-то восемьдесят километров от нас. Доставлять туда товар очень легко – прямо от нас стекает быстрая Улла с многочисленными рукавами. Вот местные жители и сплавляют туда все, что имеет хоть какую-либо цену, общипывают наши угодья, видя, что здесь женщины. Своих хозяев они побаиваются.

- Почему же хозяева, землевладельцы, потворствуют грабежам, не пресекают беспредел?

- Почему? Слабеет наше государство, матушка. Нет денег, чтобы построить канал и упорядочить торговлю.

Настоятельница наклонилась к уху Терезы и обеспокоенно зашептала: «Все в ожидании больших перемен... Говорят, российская власть ведет тайные переговоры с Пруссией и Австрией об окончательном разделе Речи Посполитой...»

Тереза промолчала, она уже знала об этом.

- Что будем делать с этим материалом? – она показала на документы.

- Надо давать ход делу, матушка, но толку будет мало. Наша власть погрязла во взятках, материальная выгода поселилась в душах мирян, злой порок разъедает людей.

Тереза согласно кивнула. Те же думы волновали и ее сердце.

- Но бороться будем, - выдавила Тереза из себя, и вышла во двор, на воздух. Посмотрела на костел. Полуовальный, в виде корабельного остова, он казался останками древнего корабля, выброшенного стихией в полуобжитое место, но всегда готовый к отплытию. Рядом плескалось озеро – его волны словно приглашали в обратное  плавание. Чистая вода успокаивала, и матушка  медленно побрела к плесу...


ЗА  СТЕНАМИ  ОБИТЕЛИ

«Визит матушки Терезы» основан на реальных фактах. Основой для этого рассказа послужил документ, который я открыл в Литовском государственном историческом архиве. Долго маялся с его переводом, потому что составлен он на старом польском языке. Когда мне помогли перевести, я ахнул: овчинка выделки стоила!

Приоткрылась еще одна малоизученная страница жизни моих предков. Я увидел, какие условия предшествовали развитию судоходного торгового пути в моем родном крае, узнал имена землевладельцев, их взаимоотношения. Я увидел знакомые с детства географические названия в первозданной транскрипции, ощутил величественность природных богатств в перечислении существовавших в то время лесных пущ, тихих озер и светлых речек. И увидел, как низко падает человек, когда его душу поражает вирус наживы. Как непросто было монашкам – островку чистого обитания – в окружении нараставших противоречий: как на государственном уровне, так и на местном. Быстро набирали силу ростовщические, капиталистические отношения, и монастырь оказывался в центре собственнических интересов, в кольце борьбы за землю, за собственность, которая обогащала землевладельцев, давала не только пропитание пригонным крестьянам, но и делала богаче столы магнатов, украшала их жизнь. Каждому из них хотелось получить со своих «латифундий» как можно больший барыш, чтобы «сплавить» потом за границу и иметь взамен заморские украшения, вина, меха, обустроить усадьбы по-западному. В стремлении лучше жить нет ничего предосудительного, но оно – это стремление - выливалось в огромные противоречия, порождало насилие над совестью, вело к благополучию за счет других, за счет грабежа и беспредела. Становился прав тот, кто богаче, у кого больше власти, влияние в высших кругах. Бедные монашки! Они стремились сохранить дарованную им землю, чтобы прокормить себя и работавших на ней крестьян, но тоже втягивались, неосознанно, в борьбу за собственность, уповая на земельное право, на нерушимость границ, на законность и порядок. Но не понимали, что неумолимо грядут перемены, что уже запущен вал стихии, которая смоет старый образ жизни. И они уже не могли укрыться, как раньше, за крепкими стенами монастыря. Их судьба была предрешена.

Привожу тот документ почти полностью:

«В 1779 11.18. по делу Терезы Ходько, монахини матушки главной всех ... виленских бернардинок, с Тадеушем Жабой – каштеляном полоцким, а также с Казимиром и Викторией из Илиниц Пшишедскими – чесниками полоцкими, с Фабианом Кошицем – постаростой оршанским, с Марианной из Заблоцких Ласской – казначейкой стародубовской, с Франциском и Анной из Ласских – судьями малборскими, с Иозофатом и Викторией из Ласских – старостами полоцкими, в связи с жалобой, которую предъявил каштелян полоцкий Жаба, желающий точно установить на земельном суде границы имения Лепель с фольварками Полсвижа. Сам каштелян полоцкий Жаба  писал следующее, что он имеет имение Свяда, которое граничит с имением Лепель и фольварком Полсвиж и деревнями Заболотье, Лутище, Полсвиж, Зайезжижи, Зяби, Озерцы, Слобода Луцишская, и поэтому часто возникают конфликты между крестьянами приграничных имений.

В 1778 году Жаба из имения бернардинок забрал часть земель, нелегально вырублен лес в пуще Свядской, построена мельница на чужой земле, ловил рыбу, сети ставил на реке и все награбленное свозил в имение Свяда. Рубил дрова в пуще Лепельской, в застенке Смолевичи  нелегально скашивал рожь. В этом году тоже рожь, сказал, скосит, и возле реки Старобинки тоже скосил 200 возов ржи.

Нелегально внедрился в границы озера Оконо, поэтому монахини-бернардинки желают сохранить свое имение и установить точные границы.

В 1726 году на земельном суде уже были определены границы со всех сторон, с имениями разных лиц, с разрешения самих владельцев имений. Только с Пшишедскими был спор об озере Бажица. В 1759 году Пшишедские заставляли крестьян ловить рыбу и привозить в имение Бабьежа (Бабча? – авт.)

Также вынесено дело против подстаросты Оршанского суда Кошица по поводу того, что его имение, званое Пышно, граничит с имением Лепель. И Кошиц причинил нам много плохого. В 1770 году земли из лугов и лесов лепельских, при деревне Белой, или Вирковцы называемой, и при деревне Лациуша, забрал Кошиц и присоединил к имению Пышно, и поселил крестьян.

В 1776 году трибунальский суд обязал Кошица отдать земли. А он в 1777 году забрал нелегально рожь и крестьян лепельских из приграничных деревень, поэтому сейчас мы, как и он, хотим, чтобы были проведены границы между нашими имениями.

Земельный суд в начале следующего года проведет разграничение также по делу, вызванному Делевеловыми  и Лукомскими, которое тоже является по поводу границы с их имением Жежлин. Они делают сестрам-бернардинкам разные злодеяния, рубят их лес в пуще Лепельской, затирают старые границы, у крестьян забирают земли и рожь, хотя в 1726 году была проведена граница, поэтому земельный суд должен снова провести границу.

Также был вызван в суд староста княжества Жмудского Ходкевич, имеющий имение Ворне в воеводстве Полоцком, которое граничит с имением Лепель. Его люди  специально уничтожали натуральную границу с имением Лепель – это старый дуб на дороге из Лепеля в Ворне, земли и луга в деревне Юрковой, также перешли две реки –Студянку и Ворон, и заняли наши луга в деревне Бельей, а в названной Юрковой забрали больше 30 коней, нескольких крестьян, плуги, разный скот, рожь и овощи, завезли в имение Ворне, забрали тоже сено. На суде даже пробовали угрожать земельному судье. Поэтому мы просим этой жалобой сестер-бернардинок, чтобы судья подкоморий в начале весны начал бы проведение границы нашего имения Лепель.

Просим подкомория Троцкого уезда Стефана Ромера в 1780 году начать работу».

Чем закончилось дело лепельских бернардинок? Сказать трудно. Надо смотреть другие документы, здесь не видно итоговых результатов. Похоже, что дело очень долго канителили. В конце документа стоят даты – «внесено в дела трибунала в 1783 году», то есть спустя четыре года! А закончено, есть отметка, «в 1788 году», почти через десять лет!

К тому времени жизнь уже приняла совсем иные обороты. Через пять лет, в 1793 году, местность, где находилось Лепельское имение, присоединили к Российской империи. Судьба монашеской католической обители была предрешена. В марте 1805 года русский император Александр 1 повелел: «Местечко Лепель,.. Виленскому бернардинскому женскому монастырю принадлежащее... со всеми крестьянами причислить в казенное ведомство и обратить оное в уездный город...»

К этому времени Россия воплотила в жизнь литовский проект судоходного снабжения между Севером и Югом, осуществив строительство Березинского водного канала.

Говоря нынешним языком, монастырь монашек в Лепеле был «национализирован».

Но поклонение Бернардину Сиенскому в католическом мире по-прежнему существует. Его влияние известно во всем мире – ведь он был еще в 1444 году причислен к лику святых. Вскоре после его смерти последовали сообщения о чудесах, и проповедник решением папы римского был канонизирован, его день поминовения приходится на 20 мая. Католики молятся в его честь при возникновении проблем с дыхательными органами. Также он покровительствует занятиям рекламной деятельностью и массовыми коммуникациями.


27.01/13