Новый Год

Героям, прошедшим через ад и своему другу, посвящаю.

Это абсолютно вымышленная история, не имеющая ничего общего с действительностью и историей. Человечество не может так ненавидеть себя.  Люди не могут пережить такой ад, и остаться людьми. А если бы и могли, то благодарность потомков навсегда избавила бы переживших такое  от нужды, и окружило бы их заботой. Этот рассказ – утопия, вымысел автора. Иначе, просвещённый разум человека в двадцать первом веке деградировал бы и приблизился бы к вымиранию, не в силах осознать происходящее. И само звание ЧЕЛОВЕК потеряло бы всякий смысл. И нет такого города на карте России, как Ленинград. Есть страшный вымысел и бред,  воспалённой фантазии.

Новый Год.

****

Аркадий огляделся. Все его боевые товарищи были мертвы. Он потряс головой и отряхнулся. В ушах до сих пор звенело от разорвавшегося рядом снаряда. Лёгкая контузия, подумал он. Проверил свою трёхлинейку, последний патрон. Выглянул из-за бруствера. Тяжёлая металлическая машина, лязгая гусеницами, ползла прямо на его окоп. Уродливое творение рук человеческих, изрыгая смертельное пламя, двигалось неторопливо и неспешно, вертя вокруг башней, высматривая очередную жертву. Пехота в мундирах мышиного цвета, боязливо прячась, двигалась, прикрываясь стальным корпусом танка. Это вам не Европа, суки, тут парадом не промаршируешь, с хирургической точностью наведя мушку на цель, подумал Аркадий Тихонов, и метким выстрелом снял неосторожно высунувшегося из-за брони гитлеровца. С грохотом, железная машина, перескочив траншею, победоносно поползла дальше. Рядовой Аркадий Тихонов, выбравшись из окопа и подбежав вплотную к немецкому танку, занёс руку для броска коктейля Молотова. Автоматная очередь прошила спину жалящими укусами. Как же больно, подумал Аркадий. Собрав остатки своих сил, вспоминая дочку и жену, прося у них прощения за свою смерть, он бросил взрывчатку в башню  адской машины. Пламя взметнулось над немецким танком. Вторая очередь из автомата погасила огонёк жизни в глазах русского солдата.

****

Ещё до захвата Шлиссельбурга, когда замкнулось кольцо вокруг Ленинграда, в городе остро чувствовалась нехватка продовольствия. В середине августа их должны были эвакуировать, но мама тяжело заболела и еле могла ходить.
Серафима, тянула за собой тяжёлый чемодан, пытаясь ускорить их продвижение. Последний эшелон с беженцами ушёл у них на глазах, когда оставалось всего чуть – чуть. Сегодня, двадцать седьмого августа 1941 года девочке исполнилось двенадцать лет, и она чувствовала себя очень взрослой. По радио сообщили, что эвакуаций больше не будет. Ленинград окружён фашистами. Это вселяло страх и одновременно спокойствие, они останутся у себя дома и никуда не уедут. А фашистов вскоре разобьёт Красная Армия, и папка вернётся домой.
Мама присела на чемодан и, вытирая болезненно проступившую на лице испарину, притянула к себе Серафиму.
- Золотко ты моё, - еле сдерживая слёзы, сказала она. – Такая взрослая уже. Помощница! Я хотела в поезде, да видно не судьба.
И мама, открыв чемодан, достала оттуда новенькую куклу.
- С днём рождения, доченька!
У Серафимы от внезапного счастья пошли радужные круги перед глазами. Сразу забылись все невзгоды связанные с войной. Как же она мечтала о такой кукле! У Катьки из соседнего подъезда была такая, только хуже в сто раз! А эта была новенькая, в чистом голубом платьице, с широко открытыми большими глазами и говорила «Мама», когда её переворачиваешь.
- Спасибо, мамочка! Я всегда мечтала о такой! – поцеловав в щёку маму, радостно вскрикнула Серафима, прижимая драгоценный подарок к груди.

****

В ноябре 1941 года мама умерла. От голода и болезни.
Серафима осталась одна. Она пошла работать на Кировский завод. Падая с ног от усталости и недоедания, она изготавливала какие-то детали для оружия, и твёрдо знала, что папка бьёт этим оружием ненавистных фашистов.
После смены, Серафима спешила домой. Зимнее пальтишко не защищало от всепроникающего холода, хотелось просто сесть, тут же, на улице, закрыть глаза и уснуть. Но мозг двенадцатилетней девочки, как метроном, отстукивал медленный ритм её шагов, не давая ей остановиться. Я взрослая, я справлюсь, меня ждут, я дойду, твердила себе Серафима спасительные слова, сжимая в маленьком кулачке, в кармане пальто, только что полученный паёк.
Получая, как работник завода, дополнительную пайку продовольствия, Серафима шла домой к единственным оставшимся близким людям. Это были соседи из квартиры напротив. Семилетний мальчик Витя, и его бабушка, которая не могла ходить и передвигалась на инвалидной коляске. Свою заводскую пайку она делила с ними. Витя ходил за водой, а бабушка Нюра кипятила эту воду, чтобы они пили чай. И простая кипячёная вода казалась тогда  настоящим чаем, и была вкусной-вкусной! Даже без сахара.
Постоянные бомбардировки и авианалёты до неузнаваемости изменили облик города. Полуразрушенные дома смотрели на Серафиму пустыми глазницами оконных проёмов, поначалу они представлялись девочке сказочными чудовищами и пугавшие её, но она уже давно к ним привыкла и больше не страшилась этих тяжёлых бездушных взглядов. Серафима привыкла ко всему, что видела по пути домой и обратно на завод. Полубезумная апатия, вызванная нестерпимым голодом, лютой стужей, недосыпанием и нечеловеческой усталостью, защищала разум маленькой девочки от открывавшихся ей  картин блокадного Ленинграда. Окоченевшие трупы людей на улицах, практически непрекращающиеся артобстрелы, медленно передвигающиеся, словно во сне, живые мертвецы, тянущие за собой санки с вёдрами наполненными водой, всё это уже не заставляло стынуть кровь в жилах. Это было будничным существованием ленинградцев, отчаянно борющихся за жизнь.

****

Подволакивающий за собой ноги сгорбленный прохожий, едва двигающийся с низко опущенной головой, впереди Серафимы, вдруг остановился. Девочка чуть не сбила его и, обогнув, пошла дальше. Но что-то внутри заставило её обернуться. Незнакомец медленно поднял голову. Из под потрёпанной чёрной шапки ушанки угадывались стеклянные безжизненные глаза на черепе, обтянутом болезненно жёлто-синей кожей. На мгновение его взгляд прояснился, лицо исказила гримаса, пытаясь изобразить улыбку, обнажая беззубый рот. Он отошел к стене дома и медленно осел на снег. Когда Серафима подошла к нему, пытаясь помочь, он был уже мёртв.

****

Витя всегда очень радовался, когда Серафима возвращалась с работы. Они вдвоём помогли бабушке подъехать к столу и разделили паёк. Смакуя каждый кусочек, бережно, чтобы ни одна крошка не пропала даром, они с наслаждением ели, запивая хлеб кипятком, когда сирена воздушной тревоги протяжно взвыла, возвещая об опасности. Быстро накинув верхнюю одежду Серафима с Витей, посмотрев на бабу Нюру, кто знает, может быть в последний раз, выбежали из дома. Бабушка давно взяла с них обещание, что во время бомбёжки они будут вдвоём укрываться в бомбоубежище, так как на инвалидной коляске ей невозможно спуститься по лестнице.
Несмотря на почти полное отсутствие сил, дети бежали по улице, к ближайшей станции метрополитена. Крепко взявшись за руки, чтобы не потеряться в общей суматохе, они спускались под землю. Метро спасало их от жалящих город снарядов и авиабомб, метро давало им защиту от обломков обрушивающихся зданий, метро дарило жизнь. В минуты, когда наверху всё грохотало, взрывалось и плавилось от огня, дети, забывая про голод и другие лишения, думали лишь о том, чтобы судьба пощадила бабу Нюру.
После обстрела, Серафима и Витя возвратились домой. Там их ждала живая баба Нюра. Они обнялись втроём, а бабушка плакала, глядя на исхудалые и измождённые лица детей.

****

Положение ленинградцев в период с ноября 1941 года резко ухудшилось. Смертность от голода была катастрофической, город умирал. Единственной ниточкой надежды через Ладожское озеро, протянулась Дорога Жизни. Ежедневно шли караваны полуторок, подвергаемые непрекращающимся артобстрелам. Проваливаясь под лёд и замерзая заживо, голодные и не спавшие сутками, каждую секунду ожидая смерти, люди боролись, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы хоть как-то облегчить положение осаждённого города.
На Невском Пятачке бойцы шли в атаку шеренга за шеренгой, устилая поле боя трупами, отдавая свои жизни за каждую пядь русской земли. Буквально, вгрызаясь зубами в землю, они не давали ни минутной передышки врагу, навевая на него панический ужас своим упорством и отвагой.
Немецкие генералы в недоумении пожимали плечами, шокированные фанатизмом русских. Они искренне не могли понять, как эти крестьяне, эти недолюди, принадлежавшие к низшей расе, истощённые и измученные, могут с таким успехом сопротивляться великой армии вермахта, в то время как вся просвещённая Европа стояла на коленях.
****

Наступило 31 декабря 1941 года. Серафима, стоя у станка, надеялась, что хотя бы в этот предновогодний день фашисты прекратят обстрел города. Но они не прекратили. Даже наоборот. Обстрелы стали ещё яростнее, будто враг пытался лишить последней надежды умирающий город и его защитников, пытаясь доказать тщетность сопротивления.
После смены, всех детей, которые работали вместе с Серафимой, собрали в цеху и повели в административное здание. Некоторые передвигались с трудом и им помогали двое взрослых, дядя Саша, начальник смены, и бухгалтер завода Марина Степановна. Толпясь в коридоре, у какого-то кабинета ребятишки ждали, сняв шапки, как велел им дядя Саша. Дверь открылась, и их завели в кабинет.
У Серафимы засверкало в глазах. Прямо посреди кабинета стояла настоящая новогодняя ёлка! Она была украшена, неизвестно откуда, взявшимися ёлочными игрушками. Стеклянные шары и зверушки сверкали, отбрасывая свет от свисавшей с потолка лампочки. Детские глаза радостно заблестели, и на мгновенье в кабинете повисла тишина. Это было новогоднее чудо!  Закрывшаяся дверь отрезала их от реального мира. Там остались голод и война. Дни лишений, страха и боли. А здесь и сейчас была сказка. Неожиданно из-за ёлки вышел настоящий Дед Мороз! Хотя на нём не было красной шубы и шапки, а присутствовала только ватная борода, дети видели настоящего доброго дедушку, который их спасёт и не даст умереть.
А Сергей Петрович, один из старожил Кировского завода, прошедший гражданскую войну и повидавший на своём веку не мало, еле сдерживая комок душевных переживаний, предательски,  подступивший к горлу, благо спасала ватная борода, пытался унять эмоциональную дрожь в своих немолодых уже руках, сжимая в кулаке ценный груз. Он держал небольшой мешочек, на котором углём было написано «подарки».
Поздравив всех с новым годом, Дед Мороз раздал детям маленькие свёртки. Серафима развернула свой и обнаружила там настоящий клад! Она посмотрела на детей вокруг. Все стояли и смотрели на сокровище, лежащее у них на ладошках. Это был маленький кусочек сахара весом всего несколько грамм. Но это было немыслимое богатство! Желудок Серафимы нестерпимо заныл, а из глаз потекли слёзы, до того ей хотелось съесть его. Но нельзя. Надо отнести домой, угостить бабу Нюру и маленького Витю. Она только разок тихонечко лизнёт его и домой. Девочка постаралась как можно глубже втянуть запах сахара, поднеся его к носу. Затем осторожно двумя пальчиками приблизила к губам. Она закрыла глаза, шепча про себя: нельзя, нельзя, нельзя…
Серафима вдруг увидела свою маму, она в нарядном платье с красиво уложенной причёской, и папу в пилотке со звёздочкой и гимнастёрке, так он уходил на фронт. Родители, улыбаясь,  протягивают к ней руки.
Её голова закружилась, и Серафима потеряв сознание, упала в обморок.


****

31 декабря 2001 года. В предпраздничной суете люди уже с утра бегают по магазинам, выбирая подарки близким, мешками докупают продукты, несмотря на то, что холодильники давно переполнены. Другие, торопясь, пытаются закончить все важные дела в этом году, чтобы с лёгким сердцем встретить Новый Год.
Ожидание всеобщего веселья достигло своего апогея. Уже совсем скоро, под бой курантов, грянет праздничный салют, освещая мирное ночное небо яркими красками, и тысячи голосов закричат «ура!», радуясь этой разноцветной канонаде. Бокалы шампанского, с хрустальным звоном, сойдутся над  центром заставленного всевозможными яствами стола, и люди со счастливыми беззаботными улыбками будут желать друг другу удачного Нового Года.
Среди бегущего людского потока, чуть сгорбившись, опираясь на деревянную палочку, маленькая старушка в изношенном пальто с некогда меховым воротничком, теперь уже окончательно истрепавшимся, идёт по улице к ближайшей от её дома станции метрополитена. Иногда останавливаясь, чтобы перевести дух, она зябко кутается в шерстяной шарфик, обёрнутый вокруг тоненькой шеи, и неспешно продолжает свой путь. Пробегающие мимо люди не обращают на неё никакого внимания. Некоторые с раздражением её обгоняют, так как она замедляет их быстрый темп. Она, чуть улыбаясь им вслед, в душе радуется за них. Радуется, что вокруг мир. Радуется их предновогоднему настроению.  В её потускневших глазах угадываются тоска, смиренность перед нелёгкой судьбой, выпавшей на её долю и одновременно доброжелательность ко всему вокруг.
Мы смогли.
 И теперь эти люди вокруг, могут наслаждаться счастьем и сказочным праздником.
Серафима Аркадьевна спускается в метро. Как и много лет назад, ещё совсем маленькой девочкой, она идёт туда, чтобы выжить. Прислонясь к стенке подземного перехода, Серафима Аркадьевна ставит перед собой на пол маленькую картонную коробочку, и стыдливо пряча глаза, прижимает, спрятанную под пальто на груди, куклу в потрёпанном голубом платьице.

****

Автобус «Интурист» остановился у гостиницы «Астория». Шумная толпа туристов из Германии следует в ресторан, на праздничную встречу Нового Года. В основном все преклонного возраста. Среди них медленнее остальных, хромая и опираясь на трость, идёт седовласый старик. К нему все уважительны и благосклонны к его капризам. Это Эрик Рудорф – ветеран. Он с любопытством и живым интересом смотрит по сторонам. Он много раз видел Ленинград, но никогда в нём не был. Бывший лётчик люфтваффе наблюдал этот город сверху в 1941 и 1942 годах, пока не был переведён на другой фронт.
Невольно, глядя на Санкт-Петербург, старик вспоминает дни своей молодости. Каждый его полёт сопровождался, наверное, десятками, а то и сотнями, смертей. Он гонит от себя эти печальные мысли и, в конце концов, успокаивается. Того города больше нет. Русские сами стёрли со своей карты город – герой Ленинград. Сейчас он, Эрик Рудорф – уважаемый пенсионер, турист в городе Санкт-Петербург.
И город этот не имеет ничего общего с исполином, выстоявшим в той страшной войне.