Жизнь, подкошенная временем

Жизнь, подкошенная временем, сияет во мне, стремясь зацепиться за шорохи серых щетинистых стрел, в пыльной мгле моей детской субстанции, где давнее страдание давно забыто за винтовым окном. Между щелей играет дремучее солнце,ветвясь и прячась от себя, убегая в кусты. Дядя-паук за винтовым стаканом с необычным наречьем пугает нас неизбежностью неизбывных законченых протоков. Где моя последняя о том, что не спрашивать, окольными картинками пугающих детей, выбегающих на улицу, трясущимися лентами от странного, томного, могнетючего вагиналле. И мы со всеми проходами - привет вам, композиторы, щекочем свои недра прыжками из волос... Капиталистические шахматы не уйдут во мне от мировоззренческих, тонущих оракулов. Светопреставляются скучные извилины, пока мы обезгваживаем липкий судоходный дом, парам-пам-пам, смеркающийся сиренами в махорковом асфальте и липкими ступающий следами за собой - смотри же, не уйдут концы беззвестного извнее, откуда и почём истошного оркестра, в моллюсках пламени пытающегося пробудить число себя, равное 678, открывает для себя благоприятные, а можно просто писать себя, и заархивировать себя, таких уже миллионы, планктоны, выдумайте что-нибудь новое наконец, чем пыжиться друг на друга в окнах, всматриваться в искромётные панцири какого-то аптечного рыцаря на горизонте событий, вместо того чтобы снять горизонтальную линию с потолка, и повесить её на журнальный столик, сухой лом, сухой мёд - неужели за мной никто не придёт? - а вокруг гололёд, велосипед, я жду когда умру, ковыряю в носу, сосу несу колбасу, поутру медопед вобщем бред. В аналлы аналоговой истории я лисою лысою засну.

Тихий шелест монитора, жёлтая заря.
Мы, наверное, проснёмся, утром декабря

Это всё было длинное предисловие, а так то главное выбрать монаду, с нужным фильтром, а там уж обмотался и вперёд. Какие-то странные картинки у вас получаются, господин Шнифт - сказала она, поводя плечами в розовом комбинезоне, делающем её похожей на медсестру из кавказских мультфильмов, что обычно шли на вечернем канале, сразу после повтора футбольных новостей, ах, что это я, так вот, рассматривая мои "картинки", разбросанные по столу, как упражнения в каллометрии, она ощутила тягостность личностного импринта, поглощающего весь код, как тяжёлого уробороса, взвешенного в собственном пространстве.

Ты знаешь, а ведь есть большой, галактический Я, а эта форма жизни уже начинает саму себя уничтожать, ингалянтами, по причине того что переросла свой разум, и это грустно и скучно, но что поделаешь, во всех уголках галактики я лью слёзы по мозгам существ, не доживших до единой, глобальной нейросети.

Меняя магниты фронтальных наблюдателей, там, где когда-то сияла датура, мышиными крыльями излучинными текли всевоздушные слов навозы, наводняя подвалы моего головного мозга. Закрутились, завихрились восьмибитными карусельками с лошадками вместо себя, о, кто все эти люди, может быть, это лишь потоки сознания, протянутые мною же самим щупальца, сквозь бесконечность, сквозь пространство и время ощущая будущее заднепрошедшим числом, окончательно высшие, слишком белые, те, кто чувствует себя почти звездой в шепелявящих гвоздях выжженой кристаллической хвои из инея, наросшего на ногтях давно неподвижной клавиатуры доисторического ноутбука.

И все эти люди, и странные ветры, и гвозди частот - всё будто бы сжимается, сворачиваясь в водоворот, ритмично гонется за собственным хвосрстом, и догоняет себя где-то между ничем и чем-то, гоняясь за собственным хвостом в змеевике самогонного аппарата по дистилляции реальности, взглядом вперился в полированный то ли змеевик то ли мрамор, когда белка Федя впаривала мне свои вспышки, вышки и шишки с древа познания, которые так обильно покрывают мою голову своими смолистыми соцветиями, что меня уже скоро можно будет курить!





Смерть разъедает тебя чёрной ржавчиной, мнёт и корёжит, выбивая целые кластеры из твоей матрицы, ставшей уже похожей на истерзанный сернокислотной камасутрой матрац, беззастенчиво предъявляющий свои внутренности всему миру. Я начинаю мастурбировать, когда вижу колких магнитных ежей, сформировавшихся из разлитого по моей собственной поверхности мазута, они вращаются и дрожат, как чёрные шаровые молнии. Вокруг начинает пахнуть нефтью.
Подо мной во все стороны - море, пропахшее горючим, огромные валуны сталкиваются и разбиваются друг о друга, как колонны из чёрно-бурого стекла, сквозь наслоения воды, мазутных плёнок и грязных барашков виднеются искажённые язвами сострадания лица глубоководных моллюсков с сосуще-чёрными безднами внемировой тоски в прорезях зрачков. Мы одновременно трубим в горны, и ты лёгким, воздушным движением руки обрушиваешь огромные массы воды на прибрежные города - цунами смывают пол Европы и одну из Америк, а я, восхищённый изяществом твоих движений, распадаюсь на полчища железной саранчи, и тёмными скрежечущими вихрями двигаюсь сквозь поля. Мы танцуем в гиперпространственном узле, объединяющем все Кали-Юги в этой вселенной. Ты огненной вьюгой пробегаешь по улицам, а я настигаю тебя кислотным дождём. Мы проедаем во всём огромные дыры, выжигаем их друг в друге, становясь с каждым разом сильнее и разрушительнее, мы делаем лазерную коррекцию биосферы Земли, очищая её от человеческого мусора, и всего, что могло бы хоть как-то о нём напоминать. Скоро наступит долгая зима, чёрные тучи затянут небеса на многие тысячи лет, и на землю будут падать колючие, злые снежинки, будут отражать своими искрящимися хрупкими гранями мощные и монументальные, но неподвижные члены покорёженных механизмов и обломки былого величия.





Рваные фрагменты путешествуют в лабиринтах моих реальностей, отныне все части на равных, бесконечное разнообразие случайных попаданий обмазанным чем-то коричневым пальцем в такое лучезарное, чистое небо.