О детстве

   
     Все детство прошло на реках Обь и Кеть, постоянных летних походах по озерам и протокам. Осенью добавлялись вылазки в тайгу за грибами и орехами. Были тяжелые, голодные, военные и послевоенные годы. Без сладостей и игрушек, без велосипедов и футбольных мячей, без обуви и хорошей одежды. Когда все лето приходилось ходить босиком, чтобы иметь возможность 1 сентября явиться в школу в ботинках.
Реки, озера, тайга давали нам пищу и развлечения.

    Одним из самых ранних сохранились воспоминания о том, как на реке ловили ершей, пескарей и тут же жарили их на костре. В этом мне мешал младший брат, которого приходилось таскать за руку, оберегая от падения с обрыва в реку. Непонятно, как могли мне доверить такое ответственное дело, и находились мы не около дома, а далеко на реке, и мать не бежала нас разыскивать, размахивая руками и причитая, как делают сейчас.

    Помню, как сплавлялись ночью зачем-то по неширокой безвестной курье (протоке) на обласке вместе с отцом. Кругом была темнота и бурелом на берегах почти рядом с обласком. Тоже было немного лет, если я сидел, замирая от страха, несмотря на присутствие отца, и почти поверил его объяснениям, когда внезапно на берегу раздался страшный треск, ломающихся сухих деревцев и кустов, и стал удаляться от нас:
- Не бойся, не бойся. Это заяц. –
Впоследствии я понял, что это мог быть вспугнутый нами лось.

    Как этой ночью или другой нас настигла сильная гроза, как сидел, промокший под деревом, и удар молнии на моих глазах расщепил, стоящее неподалеку, высокое сухое дерево, а отец в это время где-то в стороне собирал ветки для костра. Как он разжег костер, вскипятил чай и заставил выпить кружку горячего чая с водкой. Этот способ борьбы с простудой и придания бодрости организму использовал неоднократно всю последующую жизнь.

    Помню и несколько походов, в которые брал меня мой старший брат Анатолий. Спускались вниз по течению реки Обь километров на 10, прятали обласок и уходили пешком к озерам с изобилием рыбы.

    Самым тяжелым было возвращение домой против течения реки. Уже уставший и измотанный, тащил по берегу, как бурлак, на бечеве обласок, в котором сидел Анатолий, и, работая веслом, не давал ему уткнуться в берег. Идти было тяжело, увязая в прибрежной глине иногда до колен, но выбирать более легкий путь не позволяли то обрывы, то упавшие в воду подмытые течением деревья. Преодолев эти злосчастные 10 км, отмывался от грязи и закаивался навсегда более не соглашаться на эти походы, но … проходило время, забывались трудности, оставались приятные воспоминания, от азарта ловли рыбы и вновь тянуло побывать на этих озерах.

     Однажды возвращались домой в непогоду. Был сильный северный ветер против течения реки и потому поднявший большие волны по Оби. Анатолий соорудил парус и наш обласок прыгал с волны на волну, но преодолевал течение, и мы двигались к дому. Мне было страшно, плыли по середине реки далеко от берегов, но пришлось преодолевать и скрывать свой страх.

    Были и более легкие выезды вверх по течению реки Кеть на озеро Старый Тогур, зато возвращались вниз по течению, но и уловы там были меньше. Ловили на самодельные удочки, а на реках еще на переметы – закидушки с берега.

    Чуть повзрослев, уже один повторял эти поездки самостоятельно, искал новые места. Нашел среди обрывов на противоположном берегу Оби, намываемый течением чистый участок песка,где можно было остановиться.

     На  реке, у  холма из песка, были водовороты и чувствовалась глубина.
Однажды закинул там закидушку на15-20 крючков на ночь, а утром снял с нее две стерлядки. На следующий раз вновь снял стерлядку. По-видимому нашел место, где фарватер хода рыбы проходил недалеко от берега. Взрослые рыбаки-профессионалы на стерлядь и осетров ставили переметы 50-100 м посредине Оби, с большими острыми, играющими на течении, крючками.
В последующем использовал найденное место постоянно до отъезда из поселка Тогур.

    Как-то поднимались по Кети, к озеру, уже с младшими братьями Геннадием и Юрием. Навстречу нам на полной скорости прошел катер недалеко от обласка. Расстояние между берегом и катером было небольшим и не позволило отплыть на глубину, где волны были более пологими, чем на мелком месте. Да и побаивался за братьев. Обласок был длинным и узким, похожим на индейскую пирогу. Первой волной обласок развернуло вдоль волн, а второй перевернуло. Убедившись, что братьям не грозит опасность и они уже умеют плавать, стал ловить обласок и вещи. 

     Обычно катера снижали скорость при встрече с обласками, если проходили близко от них, на что я и надеялся. Но в нашем случае катером управлял бездушный человек, который даже не обратил внимания, что в обласке дети.

    Жили в доме с небольшим двориком, держали корову, за стайкой уже было поле с пшеницей, огорода почти не было. Семья с родителями состояла из 7 человек. Куриц держать было негде, но каждый житель  должен был сдавать налоговым агентам несколько десятков яиц, которые приходилось закупать на базаре.

    Ранней весной на колхозных полях копали оставшуюся мерзлую картошку, из которой мать пекла дранники. Но даже и там приходилось прятаться и убегать от колхозных объездчиков.
Запреты были на все, штрафы тоже.

    Осенью ходили в лес за кедровыми орехами. Часто отсиживались на кедрах, наблюдая как внизу под деревьями беснуется объездчик, угрожая нам и заставляя спуститься. Был случай, когда объездчик стрелял в воздух, угрожая, и испуганный малец, спускаясь, сорвался с дерева и разбился.

     Однажды убегали от конного объездчика с мешочками шишек по меже среди поля пшеницы, наивно полагая, что объездчик не поскачет наперерез нам по пшенице, не будет ее мять, но ошиблись.
Пришлось бросить мешки и убежать в лес. Объездчик доехал до мешков, забрал их себе и спокойно поехал дальше.

     Выбираясь из леса домой, уже в сумерках на дороге попали еще и в многочисленную милицейскую облаву. Милиционеров не было видно в поселке никогда. Откуда они брались в таком количестве, как при всевозможных облавах, в том числе и на базаре в г. Колпашево, где они отлавливали неработающих в колхозе или другом производстве, было  непонятно.

    Не было заметно их и в «холодное лето 53-го года», когда жгли пароходы, проигрывали и убивали последнего в очереди, когда, чтобы обезопасить город  Колпашево, останавливали баржи с освобожденными заключенными на нашем рейде на ночлег, отдавая поселок во власть беспредела и грабежей, чему я был прямым свидетелем, так как иногда возвращался домой и ночью.

     Хотя вокруг были сплошные луга, сенокос для личного скота был запрещен без отработки в колхозе. Так два лета сенокосного периода мне пришлось провести на природе вдали от дома. Жили в шалашах на общем стане. Утром загоняли в загон, пасущийся рядом  со  станом табун лошадей. Выбирали себе понравившуюся лошадь, стараясь менять их каждый новый день, одевали на шею лошади хомут с длинной веревкой и выезжали на сенокос. Седел, конечно, не было. Приехав на луг, объезжал очередную копну сена, охватывая ее веревкой. Взрослый брал распущенный один конец веревки и привязывал ее к хомуту, подбивая веревку граблями под копну. Подвозил копну к стогу, отвязывал один конец веревки от хомута и ехал к следующей копне. Взрослые вилами с длинными рукоятками подавали это сено на стог.

    Приходилось постоянно отмахиваться от тучи многочисленных паутов «оводов», оберегая не только себя, но и лошадь, иначе она начинала бесноваться и взбрыкивать. Ночью взрослые ходили по реке с бреднем или неводом. Часто обедали и ужинали ухой из стерляди и кастрюков, молоди осетра. А мы вечером устраивали на лошадях родео или гонки. К комарам и мошкаре настолько привыкли, что не обращали внимания на их укусы.
После отработки в колхозе, косили сено уже, на отведенном участке, для своего скота.

    Чтобы избежать штрафов на родителей и обходить запреты, с самого детства, от одних прятались, от других убегали.
В Сибири, далеко от войны, только ленивый не смог бы прокормить себя, но из-за бесчисленных запретов на всё и везде, народ тоже голодал и страдал.

    Примерно к 13 годам появилось и собственное ружье с винтовочным затвором, переделанное из японского карабина под 16 калибр, настолько разболтанное уже, что пришлось забить гвоздь в приклад и при выстреле привязывать к нему затвор, чтобы он не вылетел в голову. Разыскивали и плавили свинец, от старых  аккумуляторов,  на сковороде, получалась безразмерная и хвостатая дробь. Заряжали дымным порохом с пыжами из бумаги. Ранней весной плавали по заливным лугам среди затопленных кустов и деревьев, уходили на весенние лужи среди полей, куда прилетали на ночную кормежку утки с разливов  Оби. Осенью уплывали по рекам и бродили по озерам.

    Если отец выдавал 2-3 патрона на охоту, то нужно было и принести 2-3 утки, иначе получал выговор.
Старался стрелять по сидящим на воде уткам, под две или три сразу, терпеливо дождавшись, когда они сплывутся под выстрел. Когда это удавалось, сэкономленный патрон можно было израсходовать и по взлетающим или летящим, не опасаясь промаха.

    В своих походах и вылазках пользовались относительной свободой и самостоятельностью, никто нас не отговаривал и не запрещал.  Куда, когда и зачем выбирали сами.

    Была  возможность и подработки. На берегу Кети стоял лесозавод, где проводилась разделка и распиловка леса. Все лето на причалах стояли под погрузкой баржи. Приходили на погрузку пучков дранки под штукатурку домов. День работаешь, вечером расчет получаешь.
Контролерами-учетчиками, погруженной тобой дранки, работали наши же девчонки. Иногда погуляешь с такой учетчицей ночь, днем отоспишься, а к вечеру идешь зарплату получать.

    Все было как у всех. Лазили в колхозный малинник, собирали колоски, воровали подсолнухи у частников для угощения семечками девчонок, пили бражку, пиво или вино в разумных пределах, в тайне от учителей и родителей, перед танцами на летней площадке у клуба.

    Приоритетом была водная стихия. В лес ходили за земляникой, грибами и шишковать. Утку было подстрелить легче и проще, чем бродить в тайге в поисках рябчиков и глухарей, да и патронов в избытке не было. Рябчиков и глухарей привозил из тайги только отец, часто находившийся в лесных командировках по лесозаготовкам. Глухарей, прилетающих из тайги, изредка встречал на песчаных отмелях рек.

    И еще из детства запомнился один случай. Мне было около 13 лет. Сестра Тамара училась в институте г. Колпашево в 6 км от поселка Тогур. Мать частенько отправляла к ней унести продукты.

    Дорога частично проходила через лес, мост через большой овраг. Ходили слухи, что на этом мосту останавливают и грабят подводы с селянами. Автобусы не ходили. Возвращаться приходилось под вечер, иногда уже в сумерках. Всегда было неприятно идти пешком через лес и мост. Однажды уговорил одного приятеля сходить со мной вместе. К несчастью, видимо его родители были побогаче наших и он был в ботинках, что было редкостью для наших лет в поселке. Я уговорил его снять их и повесить на шею, а идти как всегда босиком. Когда в сумерках проходили окраину города, нас встретила хулиганистая молодежь старше нас. Отобрали ботинки у приятеля, обыскали, надавали подзатыльников. На следующий день все боялся, что придут родители приятеля ругать меня за потерю обуви их сыном. С тех пор ходил один.

    С началом зимы любил кататься на коньках, прикрученным к валенкам, по свежему льду на протоке, где купались летом. По этой протоке можно было докатить почти до города. Когда лед заметало снегом, делали снежные самокаты с ручками. Доску-полозья намазывали навозом и обливали водой. Ледяная доска прекрасно скользила по плотному снегу на горках и дорогах.

    После школы учился в г. Томске в горном техникуме и очень редко бывал в Тогуре. Летом был на практике на рудниках Урала и Казахстана, зарабатывал деньги на зимнюю учебу. Затем работа 9 месяцев на шахте и армия 3 года.

    Соклассники все растерялись. Писали две девчонки в армию. Одна с полуострова Парамушир соблазняла экзотикой, другая из Новороссийска шампанским и вином АБРАУ-ДЮРСО, но все это было не серьезно. Шахт там не было, а менять профессию я не собирался, да и побаивался остаться неквалифицированным рабочим. Когда служил в г. Владимир было заманчивое предложение остаться в г. Москве, с фиктивным браком для прописки, но тоже не решился.
После госпиталя был 8 дней в г. Вологда, где проживали почти все родственники по материнской линии Артемовы, Галибины, Кузнецовы.

    В Тогуре заезжал к приятелю детства Владимиру Иванову, потом в Колпашево, куда он переехал, пока  не погиб,упав на мотоцикле со злополучного моста между Тогуром и городом.

    В детстве нередко ночевал у него летом. Спали в чулане в сенях.
Однажды дом обокрали, а мы даже и не проснулись. Правда в полусне слышал какой-то непонятный шум и звуки. Слава богу, нас спящих не тронули. Разбудила нас его мать, пришедшая домой после ночной смены. Отца у него не было. Жили они бедно и не помню уже, на что польстились воры.

    Владимир помог мне в ноябре 1966 года, когда пришлось в бездорожье срочно добираться в п. Песчаное в 70 км от города, на похороны отца.
Меня на лошади довезли до места, где на противоположном берегу реки был поселок Север, в 6 км от берега.
Ледостав на реке был недавно, ледовая переправа еще была не открыта. Кое-где на льду реки еще парила вода.
На берегу был парень, которому тоже надо было переправиться на другую сторону реки. Выбора не было и, выломав на крайний случай две длинные жерди, мы перешли реку. Я был в ботинках и потому намочил ноги. Чтобы не замерзнуть, пришлось бежать до деревни Север.

    В первом доме меня обогрели и дали валенки. Стал искать лошадь, чтобы добраться до п. Песчаное или заезжего дома при дороге. Все знали отца, сочувствовали, но не было начальника, который бы дал разрешение взять лошадь из конюшни. Когда уже почти решился идти пешком по незнакомой дороге, где ориентирами были только столбы, один житель взялся довести меня. Наступила ночь, поднялась небольшая пурга и лишь лошадь, сама интуитивно находила дорогу среди леса и нетронутого, наметенного ветром,  свежего снега.
Понял, что если бы решился и пошел пешком один, то вряд ли бы куда-либо дошел.

    Выезжал с рудника по письму матери, надеясь застать отца живым. Не имея телеграммы о смерти, не сразу смог попасть на самолет АН-2 из Томска до Колпашево. Перед ноябрьскими праздниками аэропорт был забит желающими улететь.
В Колпашево обратился к Владимиру, и только он сообщил мне, что слышал, что отец уже умер.
   
    Созвонились с трудом с телефонисткой из п. Песчаное, которая подтвердила факт смерти отца и что похороны должны состояться уже следующим утром, что где-то впереди в дороге находится мой брат Геннадий, добирающийся из армии, за ним из Песчаного были  высланы лошади. Попросив телефонистку передать, чтобы не хоронили до моего приезда, я и отправился в путь до п. Север.

     В первом придорожном заезжем доме меня ждал с лошадьми Геннадий. Телефонистка дозвонилась до заезжего дома и ему передали, что где то сзади в дороге и я. К утру мы добрались до п. Песчаное. Когда и как приехал, тоже из армии, брат Юрий уже не помню.

     Зимних дорог я не знал, приезжал ранее на речном трамвае до п. Зайкино только летом. О возможности дозвониться даже до заезжего придорожного дома не знал. Интересно, чтобы предпринял Геннадий, если бы я не нашел лошади, звонил ли он в п. Север, чтобы узнать там ли я уже. Он был местным жителем и мог все это знать.
..