Альманах Трегуляевских сред

Выпуск №1

Дизайн, вёрстка: В. Е. Соловьёв, О. В. Соловьёва

Главный редактор: В. Ю. Самородов
Автор-составитель: В. Ю. Самородов
E-mail: Vova.Samorodov@yandex.ru

ББК 84Р6я4
УДК 8-194
А57
ББК 84Р6я4
УДК 8-194

Отпечатано в Студии печати Галины Золотовой: т. 8;953;71;42;051

© Владимир Селивёрстов, 2012

АЛЬМАНАХ ТРЕГУЛЯЕВСКИХ СРЕД

Подписано в печать 26.11.2012
Формат 60х841/32
Гарнитура Minion Pro
Усл. печ. листов 4,07
Тираж 100 экз.
3


Предисловие

«Трегуляевские среды». Во вторую среду каждого месяца собираются единомышленники, любители прозы, поэзии, песни, любого иного творчества.
Но «Трегуляевские среды» это не только день недели, это среда обитания людей, не могущих жить без творчества, неважно создавать или наслаждаться. Вот уже почти два года собираются в этом доме, что на обложке, люди самых разных возрастов и профессий. Вход для всех свободный.
Книжка, которую вы держите в руках, первый сборник творцов, собирающихся в одном из самых красивых мест Тамбовщины.
               
Владимир Селивёрстов,
член Союза писателей России

4

                С посвящением гостеприимным
                Владимиру Ивановичу
                и Алле Владимировне Селивёрстовым

Трегуляевские среды

Оставь ничтожную привычку,
взлети в автобус и валяй
на творческую перекличку
в благословенный Трегуляй.
Там дышит дух, а не иначе —
заметит даже новичок
и с переделкинскою дачей
соотнесёт особнячок.
Где проза вырастала густо,
цвела поэзия и где
его величество искусство
спешило, может быть, к среде.
Когда зовут сарынь на кичку,
дурного ваньку не валяй,
взлети в автобус, Трегуляй,
и поспеши на перекличку.
Чтоб русский дух не поредел,
чтоб зрели творческие силы, —
быть «трегуляевской среде»
в большом календаре России.
               
                "Михаил Волчихин"

5

Трегуляевские среды...

Трегуляевские среды под вечерним небосклоном,
В зелень прячется прохлада… Наважденье летних грёз…
Стихотворные мотивы романтичны и красивы,
Восхитительны романсы в окружении берёз.
Трегуляевские среды возвращают нас невольно
В позабытые столетья, к тем, к губернским берегам,
О былом текут беседы, откровенны краеведы,
Что расскажет нам о прошлом истроический роман?
Трегуляевские среды — золотое наше время,
Не дано остановиться, тем, кто в чувствах смел и юн.
Как возвышенны порывы! Проза жизни — наша нива,
Поэтична наша лира в переборах звонких струн.
Трегуляевские среды для души отдохновенье,
Здесь легко вздыхают музы, здесь друзьям заварят чай.
Трегуляевские среды… Я опять сюда приеду,
Как обычно в полседьмого — в родниковый Трегуляй…
               
                "Юрий Мещеряков"
6

ВОЛЧИХИН
Михаил
Васильевич

Родился 25 ноября 1958 года в деревне Егоровка Знаменского района Тамбовской области. Родители — простые советские крестьяне. В 1975 году окончил Покрово-Марфинскую среднюю школу,
а в 1980 — филологический факультет Тамбовского государственного педагогического института.
До 1987 года преподавал русский язык и литературу в школах села Покрово-Марфино и деревни Прудки. Затем переехал в город Жердевку. Работал корреспондентом, возглавлял отдел редакции местной районной газеты, был избран и назначен на должности в органы местного самоуправления. Сейчас трудится в Тамбовском филиале
ОАО «Ростелеком». Член Союза журналистов России. Автор стихов и поэм «Сад», «Не самая печальная повесть», «Тамбовский волк».

7
Родная речь

Русской речи течь да течь,
что ни место — то источник.
Сил духовных средоточье —
возношу родную речь.
Я;то в речи кто таков
посреди речистых прочих?
Были Даниил Заточник,
Пушкин, Гоголь и Лесков.
Был великий наш народ:
ростовчане, новгородцы…
Был народ и остаётся —
речь источниками бьёт.
Завещали издалече,
как надёжный щит и меч,
не растрачивать наречий,
охранять родную речь.


8
Скажи;ка, дядя, ведь не даром…
М. Лермонтов

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить…
Ф. Тютчев

Россия

Великую дань заплатила татарам,
веками кружила в тебе кутерьма;
бывало, Москву отдавала не даром,
теперь отдаёшься сама задарма.
Громила врага непокорная сила,
душила в Европе такую чуму…
Ты мир за собой уводила, Россия,
а нынче, выходит, уводят саму.
За низость измен, за нелепость ошибок,
и за слепоту человеческих стад
к тебе примеряются с общим аршином,
ломают твою бесподобную стать.
И больно, и грустно, и невыносимо,
когда — не свеча, а сплошной фейерверк.
Зову твою веру и доблесть, Россия,
и твой золотой, неминуемый век.

9

Деревня

Когда;нибудь юность затеет — о старом,
и стала б на радость пытливость ума,
да спросят:
— Скажи;ка нам, дядя, не даром … —
и как мне ответить тогда:
— Задарма?
Да тут упасть и зареветь
в тоске сгорающего вечера
над долей русских деревень,
над дымом милого Отечества.
Следы бессилья и вреда
вокруг рассыпаны как будто,
и камыши и череда
заполонили чашу пруда;
пять коровёнок на лугу —
остаток проданного стада,
да братцы, пьяные в дугу,
да перекошена ограда.
Даль без огня и борозды —
кому такая даль угодна?
Кому так выгодны сады


10
Тишины хочу…
А.Вознесенский

Тишины!

Не тишины углов
в завесах паутины,
не тишины трусливых лбов,
торчащих тут и там,
но тишины садов
в сверканье серпантина
летящих листьев
по твоим стопам;
не тишины ствола,
заправленного пулей,
нацеленного,
жертвы не щадя;
не тёмного затишья
перед бурей,
что одичали без ухода?
Как будто без поводыря
слепая мать на повороте
c обидным прозвищем в народе:
деревня — стало быть, «дыра».

11
но тишины
опавшего дождя;
не тишины болот,
затянутых травою,
не тишины души,
что больше не болит,
но тишины небес
над грешной головою
в часы исповеданий
и молитв.
В России моден маскарад.
В кругу обставленных пристанищ
опять заказывают танец
глупец, упырь и казнокрад.
Мелькнули разные столетья,
но тема старая свежа:
всё та же торжествует сплетня,
и тот же тешится ханжа.

Маскарад

12
Всё те же лица, те же маски,
и те же знатные дома,
и тот же розыгрыш и масти,
и то же горе от ума.
Всё те же козни и наветы,
лакеи те ж и господа.
И вновь: «Карету, мне, карету…» —
но как идти по белу свету,
когда в Отечестве беда!?

Должник


Я весь в долгах, я каждой твари Божьей
за то, что с ней живу на белом свете, должен.
Мой каждый долг, как маленькая долька
единого, на всех не отданного долга.
Долги отцу, и матери, и близким,
и всем, чьи имена горят на обелисках.
Долги друзьям и недругам, и детям,
и женщинам, которым не ответил,
Отечеству и кесарю, и Богу,
попутчику, как выйдешь на дорогу.
Я в должниках пред всем твореньем Божьим,
13
Всё закупить да заиметь,
по рынкам бегать.
Не спохватиться по зиме,
по хлопьям снега.
Быть при делах или без дел,
скучать нелепо,
а снегу белому придел —
земля и небо.
Валяться, тупясь в монитор
иль телеящик.
Забыться в жизни, да не в той, —
не в настоящей.
Рыгать политикой во сне,
тонуть в трясине.
И не заметить чистый снег
по всей России.
Снег
я в должниках пред будущим и прошлым,
я в должниках — и в этом вся затея
земной любви, которой был содеян.
Ношу с собой, плачу долги упрямо.
Жизнь кончится — ждёт долговая яма.
14
Радость
Полюбите, и всё получится,
торопитесь, как поезд — к станции,
раздарите свой свет до лучика,
и сторицею вам достанется.
Раздарите — не разоритесь.
Клёны в поле, как добры молодцы,
вяз на взгорье, как славный витязь,
а берёзки — гляди, помолятся.
Это ж радость — родиться особью,
что по образу и подобию.
Это ж радость — молиться Господу
за пути его жить по;доброму.
15

ВЫЖИМОВА
Таисия
Ивановна

Родилась 22.11.1954 г., в с. Серединовка, Сампурского района Тамбовской области. В 1973 году окончила педучилище №1 им. К. Д. Ушинского. Работала учителем русского языка и литературы в Верхоценской 8;й школе (Сампурский район) с 1976 года по 1980 год. С 28.02.1980 г. — Вычислительный Центр Тамбовского института химического машиностроения. В 1982 году окончила Тамбовский педагогический институт, факультет русского языка и литературы. С 1983 года по настоящее время работаю в должности начальника управления кадров ФГБОУ ВПО «ТГТУ».
СПИСОК ИЗДАННЫХ КНИГ:
1. Выжимова Т. И. Литературно-критические статьи по русской и зарубежной прозе. Издательство БМА, Тамбов, 2004. — 68с.

16
2. Выжимова Т. И. Есть жемчуг розовый на радость. Стихотворения. Издательство ПБОЮЛ БМА, 2005. — 240с.
3. Выжимова Т. И. В свете солнца и луны. Стихотворения. Издательство ПБОЮЛ БМА, 2006. — 252с.
4. Выжимова Т. И. Россыпь бриллиантов рос. Стихотворения. Тамбов: Издательство Бирюкова М. А., 2007. — 192с.
5. Выжимова Т. И. Блюз под дождем. Стихотворения. Тамбов: Издательство Никитина М. А., 2009. — 195с.
6. Выжимова Т. И. Нет возраста у осени. Стихотворения. Тамбов: Издательство Никитина М. А., 2010. — 212с.
17
***
Оживают строчки,
Оживаю я,
Запятые, точки,
А меж них слова.
Словно родничок,
Бьётся мысль, течёт…
Вьётся ручеек:
Весть с добром несёт.
И на сердце благость,
Струнная игра,
И совсем не в тягость
Стихи из;под пера.
Сложится, уложится
По канве узор,
А потом умножится
В песенный набор.
И тогда под музыку
Живой хоровод,
Как резное кружево,
В танец позовёт.
То душа крылатая,
Тесен ей покой,
Радостью богатая
Разливной рекой...
18
Весенний привет
Синее небо,
Весёлый денёк,
В цветении верба
И солнца поток…
То блики играют
С лучом на воде,
Сердца замирают
И искус — везде.
Живая природа
Зовёт за собой,
Весною погода:
Подарок шальной.
И ноги несут,
Не зная маршрут,
То там или тут
Дороги зовут.
И чувства всевластны,
Крылатый полёт,
Надежды прекрасны:
Мечта в них живёт.
И вера, и сила
Рекой — без границ,
И радость в полмира,
Красивых здесь лиц.
19
***
Бывают слёзы,
Как удушье,
Как в небе грозы
И смятенье чувства…
В таком надломе
глохнет голос,
На полутоне,
Словно всполох.
И вздох — что боль,
На выдох — рана,
И тот пароль
В ответе странном.
И сквозь тебя
Все параллели,
И до утра
Метут метели.
Сквозит душа
В промозглом теле:
Ей не до сна
Весной в апреле…
20
***
Слепой или зрячий,
Рукой отвести,
В надежде — обрящет,
В терпенье — простит.
Границы стирают
Века и года,
И мир удивляют:
Дилемма проста.
И чудо — не чудо,
Где явь иль мираж,
Узнать бы откуда
Доносится марш?
Смятение толп,
Сраженье в умах,
И будет ли толк
В известных делах.
Сознанье закрыто,
И вектор по курсу
Вращает орбиту
По новому руслу…
21
Стеченье событий
Итожит начало,
И масса открытий,
Где берег причала.
Валютные войны,
Дорожные визы…
Кому;то ведь больно,
А кто;то за призом.
И розыгрыш снова
Рулеткой по кругу.
И, может, не ново,
Кому;то в заслугу.
И все поколенья:
Ступень невозврата,
Как будто затменье,
Немыслимы траты…
22
***
Служить таланту —
Трудное искусство,
Где слов огранка,
Да мысли — в чувствах.
Границы рушит
Внутренней твердыни,
Чтобы услышать
Тишину пустыни.
Где одиночество,
Как дар и исцеленье,
И то пророчество
В глубинах искупленья.
Тот взгляд из детства
Чистотой пленяет,
И то соседство
Время — ускоряет.
Талант — незрим,
В руках не удержать,
Как совесть — неделим,
И на челе печать.
Он воздуху подобен:
Ему не приказать,
Порой немногословен,
Но хочется — дышать...
23

ДОРОВСКИХ
Сергей
Владимирович

Родился в 1986 году в Тамбове, по образованию — специалист по связям с общественностью. Журналист, политический обозреватель, лауреат областной журналистской премии имени И. И. Овсянникова. Прозаик, главный редактор художественно-публицистического и краеведческого издания «Литературный Тамбов». Женат.

Агитка

Телефонный звонок разбудил меня утром. Чертыхаясь, сонный и опухший я встал, и не сразу поднял трубку:
24
— Алло, Максим? — послышался знакомый голос.
«О нет, — подумал я, — только не Сергеич!»
— Это Сергеич. Слушай, давай встретимся в обед. Тут работёнка есть. Листовки раскидать.
— Какие ещё листовки?!
— За Песцова. Кандидат на главу чего;то там. В общем, я Фрицу звонил, он тоже подтянется. Пять тысяч на троих. Деньги уже получил.
В три часа дня я стоял на Интернациональной, жевал сигарету. Фриц был уже здесь и что;то рассказывал. Я со скукой взглянул на него — уложенные набок волосы. Вылитый немец.
Наконец появился Сергеич с чёрным пакетом.
— Тут есть конструктивное предложение! — поздоровавшись, сказал он.
«Только не это!» — обречённо подумал я, ибо фраза на нашем сленге означала поход в кафе «Славянка».
Мы сидели втроем, опустошая кружки.
— Ставридки, ставридки. Жаль, трепангов нет, не сезон, — Сергеич нёс в своем репертуаре.
И я вроде бы отошёл. Начал травить анекдоты. Фриц посмотрел на меня:
25
— Макс, не усердствуй, у нас ведь ещё дело. А то будет, как обычно…
— Ничего, — ответил я.
Нет. Опять пьян. Ну и бог с ним. Выхожу на свежий воздух и уже пою частушку. Косо смотрю на Фрица: да он и сам не трезвей меня. Сергеич всучил мне кипу агиток.
— Только не так, как обычно, хорошо! — он улыбнулся. — Это нужно раздать людям!
Покачиваясь, подхожу к девушке на остановке. Она играется с телефоном, кнопки горят жемчужинками. Милое такое создание, накрашенное.
— Девушка, голосуйте за Песцова! И… о, мадам! — во мне проснулся Карлсон. — Позвольте поцеловать вашу ручку!
— Я не мадам!
— Всё равно.
Она с неохотой встала и, подобно мотыльку, запорхнула в автобус. Я проводил взглядом. За спиной Фриц и Сергеич закатывались хохотом.
— Ничего! Сейчас! Первый — комом!
— Ладно, Фриц, — Сергеич достал платок и утёр лицо. — Хоть посмеёмся.
Я стал считать промахи, когда меня игнорировали или посылали куда подальше. Пять, десять,
26
двенадцать. Принципиально подходил только к девушкам, вручал агитки, каждый раз изощряясь всё больше и больше. И неизменно слышал за спиной тот же дружный смех:
— У-га-га!.. Ну ты блин… — а потом более спокойно, обращаясь уже не ко мне, а к прохожему. — Возьмите агитку! Ну и газетку на халяву!
При слове «халява» все почему;то оживлялись. Но читали всученную бумажку редко. На что нам было наплевать. Сейчас честно всё раздадим, и домой. А то, что мы поддали перед этим, с Песцовым никто же не обсуждал дополнительные условия, издержки. А что он вообще хотел за пять тысяч? То и получил — самых весёлых в Тамбове агитаторов. Другие вообще такую макулатуру в мангале сжигают, а потом о работе отчитываются. Мы же честные, к тому же с душой!
Я слонялся по Набережной. От толстых пачек осталось лишь несколько листовок.
— Не переживай, Макс! — утешал пройдоха Фриц.
Но я его не услышал: среди прогуливающихся пенсионеров и семейных пар навстречу шла девушка. Она смотрела под ноги, волосы закрыва27
ли глаза. Милая, загадочная. Сергеич приготовил агитку, но я опередил:
— Девушка, возьмите, это вам, — сказал я и протянул пахнущую краской черно-белую бумажку. Жалея, что не цветок. Такой же нежный, как она. Я молил агитку обернутся цветком, но чудо не случалось.
— Песцов — наш кандидат, — завершил я дурацкой фразой.
— Спасибо, — и она аккуратно приняла листочек, будто в нём было послание, самое главное, только ей предназначенное, а не бред местного политикана.
Я не отставал:
— Девушка! А Вам муж-пьяница не нужен? А то это, отдамся в хорошие руки! — это самый избитый и идиотский прикол, я жалел о сказанном, но она вдруг улыбнулась. Зажглась надежда.
— Ну тогда позвольте я прочту Вам стих. Я поэт. Эмм.. Поэт-песенник. Автор некоторых текстов группы «Перевоплощение». Может, знаете такую, мы на Летней сцене выступали на день города?
Она не ответила.
— Так вот. Это новое…
28
Я не знаю, было что;то между нами,
Или это что;то было, но прошло.
Наберу твой номер, прошепчу лишь: «Здравствуй!»
И гудки услышу: бросишь трубку ты!
Наконец я удостоился взгляда:
— Вы пьяны.
— Да, ну…творческое настроение.
— Вот как?
— Меня Макс зовут.
— Люба.
Так пошёл разговор. Вернее, мой монолог. Что;то о музыке, литературе, плавно переходя на то, что неплохо бы встретится, и тогда я бы спел для неё. Всё без ответа…
Наконец понял, что хватит досаждать.
— У вас есть телефон?
— Да, он очень простой — 72;08;34.
Я достал какой;то чек, огрызок карандаша, и записал. Хотел прощаться, но передумал:
— Люба, позвольте, и я оставлю свой номер.
Она протянула агитку. Чуть ниже самоуверенного портрета и фразы «Песцов Тамбов не оставит!» я написал «74;40;35. Максим».
29
— Я позвоню Вам! До свидания! — остановился. Появилась надежда, что она обернётся, скажет что;нибудь. Нет. Тонкая, плавная, нежная, она уходила, и я ловил запах духов. Ещё никогда мне не было так противно, что сам пропах алкоголем, смрадом дешёвой кафешки. Моя душа, мои мысли, такие чистые, радостные, бежали за ней, но я оставался на месте. Люба. Любовь. Прощай. Или до завтра? Или прощай?
Долго шёл назад к ребятам.
И думал о ней.
Сергеич и Фриц курили на лавке.
— Айда по домам, — сказал я. Они молча затушили окурки. Ни о чём не спрашивали. Они знали, что итог у меня всегда один. Пьяный, с нездоровой страстью в глазах, обнажающей сгорающую душу, но не теряющую надежду найти единственного человека. Таким я был обречён.
Я помолчал.
— Зато Песцов победит, — сказал и сплюнул. — Благодаря нам и победит.
***
Утро. Гудит голова. Проклятье. В такие моменты я завидую тем, кто после попойки ничего не помнит. Чёрт возьми, что я вытворял? Кафешка,
30
Набережная, унижение перед прохожими. Это было? Да, было, это был я. Зачем?
К обеду стало легче. И вспомнилась Люба, вышла из обрывков воспоминаний, медленно прошла ко мне, разрезая тяжёлый похмельный бред, словно маяк ночную мглу. Улыбнулся. Наверное, покраснел, раз так зажглось лицо, словно в этот момент только на меня одного во всем мире светило солнце. Надо звонить. Сейчас же.
Вот он, рваный чек с номером. Дурацкий чек. Подумалось: любовь продана. Стоит звонить — не стоит. Раз продана, пропита и унижена. Чёрт возьми, стоит!
Набираю. Гудки. Никого дома. Нет, только не это! Вот сейчас или никогда. Наконец услышал приглушенный голос старухи:
— Аллё? — она будто спрашивала о чём;то.
— Позовите Любу к телефону.
— Кого?
— Любу!
— Не туда попали.
Гудки. Может, спьяну спутал цифры? Эх меня! Эх!
Пил чай. Курил, пускал колечки, думал.
31
Вечером пошёл туда же, на Набережную. Решил, что вдруг, если встречу Любу, то попрошу прощения. Не знаю за что, но попрошу. И скажу, обязательно скажу, что я — нормальный. Я такой, потому что один. Нет, я не пьяница, чушь собачья! Я буду другим, буду! В общем, я ни за что не отпущу эту скромную, молчаливую девушку.
Только б увидеть её!
Когда я вспоминал Любу, улыбался. Никакой пустоты, ни одного груза на душе. Хотелось дурачиться. Пнул камешек, и он прикольно отскочил от бордюра.
Решил идти так, как мы шли вчера. Вдвоём.
Да, помню. Вот здесь, кажется, я говорил, что здорово, когда в жизни есть друзья. Хотя у меня их, по сути, никогда не было. Настоящих. Вот здесь я распинался, что когда;то был гитаристом на «Возрождении». Она, кажется, никак не реагировала. Откуда ей знать про творческие студии?.. Но это чепуха. Главное, что Люба была… хорошая.
Я улыбался, широко и открыто, как идиот, и серые, такие одинаковые прохожие косились на меня, цветного и счастливого… Она мне позвонит. Я знал это. Она обязательно это сделает.
32
И вот он, смятый листик, лежит на газоне. Вот она — агитка.
«Нет!» — крикнуло сердце. Это другая. Их многие выбрасывают прямо так! Другая! Их сотни, их тысячи с этой бандитской рожей и лозунгами! Другая!
«Да»! — сказал разум, когда я развернул и увидел свой почерк.
«74;40;35. Максим»
— Муж-пьяница. Отдамся в хорошие руки, — прошептал еле слышно. — Отдамся.
Спустился к Цне. Смял агитку и швырнул. Без злобы, но резко, с досадой на себя и на мир. Селезни решили, что это хлеб и, толкая друг друга, бросились к добыче. Но сразу оставили безвкусную, размокшую бумагу. Теперь, ненужная никому, она уплывала к мосту влюблённых, постепенно удаляясь всё дальше и дальше.
— Семь один. Четыре ноль. Три пять. Максим, — шептал я.
33

МЕРКУШОВА
Наталья
Сергеевна

Родилась в д. Сретенка Пичаевского района. Живёт в пос. Сатинка Сампурского района. Закончила ТИХМ. Автор шести поэтических сборников.

…Олени вышли к водопою,
Потом на гору поднялись.
Большие залежи там соли.
Без соли не возможна жизнь.
Соль
Идея Валерия Самойлова
34
…И мне недавно рассказали,
Как в годы тяжкие войны
Такой добычи способ знали:
Бочонки старые ломали
И клали доски в чугуны.
Так крохи соли добывали —
Варился «суп из топора»,
В него крапиву добавляли —
Росла у каждого двора.
Какая сила в этом белом,
С оттенком серым, веществе!
И отступали злые беды,
Коль соль бывала на столе.
…Узнав, что снова появилась
В продаже соль, за столько лет,
Бабуля тихо помолилась,
И в путь отправилась чуть свет.
И был до цели путь немалый —
Вёрст шестьдесят — и всё пешком!
(Погода жаркая стояла.)
С заплечным шла она мешком.
Без сил была, но ликовала —
Ведь жизнь несла! Затихла боль.
А по спине её стекала
Крестьянства вековая соль.
35
Песни Ольги Егоровой
В них слышится полёт пчелы,
И бури шквал так ощутимо ясен!
Земли тамбовской образы милы,
И образ яблок нежен и прекрасен.
Всего семь нот! — Мотив неповторим
Ни у «Добра ростка», ни у «Котовска».
Звучит легко, как будто говорим,
Воздушно, нежно — сладко, ярко, просто…
И в душу льются песен голоса.
В них вечный зов любви и чувств гроза.
Стихотворение написано
после презентации диска Ольги Егоровой
«Ты в сердце России».
Образ яблок в песне Е. Начас
«Собирала мама яблоки в саду».
36
Поисковые отряды
А поисковые отряды
Выходят снова на маршрут.
Не в ожидании награды
Раскопки страшные ведут.
Вот медальон. А чей он? Кто он —
Его хозяин молодой,
Что до последнего патрона
Вёл бой за право быть собой?
И был он без вести пропавшим…
Не знала до сих пор родня —
Лежит ли там, где стала пашней
Огнём сожжённая земля?
А может быть в краях безвестных
Он затерялся навсегда?
…В родной земле солдату место.
…Он возвращается туда…
37
Сердце родника
Я заглянула в сердце родника —
В нём танцевали весело песчинки.
И глубина совсем не глубока.
И показалось — зазвенели льдинки.
И почему не оторвать мне взгляд?
Я словно в бесконечность заглянула.
Откуда не ведут пути назад…
Чуть слышно в роднике душа вздохнула.
И побежала бойким ручейком,
Песчинки же вослед не побежали —
А просто стали золотистым дном,
Но всё равно тихонько танцевали.
Снова плачет уставшая осень,
И не видится в небе просвет.
Но рождённая осенью озимь
Излучает ликующий свет.
Цвет её по — весеннему свежий,
Он умыт и обласкан дождём.
И такая щемящая нежность
Мне осенним даруется днём!
Осенняя нежность
38
Накопилась усталость души…
Это хуже усталости тела.
Одолели опять миражи.
Но о чём? — разгадать не сумела
Не постигла их сущности я —
Растворились, исчезли бесследно.
Ах, бездонная ты, колея!
Что же ты ненасытна, нетленна…
И когда же расстелется путь
Тропкой милой, что не зарастает?
— Потерпи! — говорят, — как-нибудь…
Как-нибудь?!
…Только так и бывает…
Как-нибудь
39
Не выбирала я друзей
Не выбирала я друзей,
Они являлись мне в дороге,
И становилась я сильней
От бескорыстной их подмоги.
Так вовремя являлись мне,
Как будто чуяли, что нужно
Спасать — горю в лихом огне!
Я восхищаюсь вашей дружбой!
Надеюсь, что и вам нужна —
Мои друзья, моя награда.
Я вам должна, о, как должна!
Не расплатиться.
И не надо!
Пусть не придётся мне платить
(Как странно б это не звучало),
Ведь это значит то, что жизнь
Вас никогда не огорчала.
40
Покос
Я помню с ранних — ранних лет:
Коса, берёза и качели.
Ещё безветренный рассвет,
И как в сенях полы скрипели.
Отец из дома уходил,
Лишь сонный луч земли коснётся,
Когда ещё пустынный пыл
На землю не обрушит солнце.
Его ждала в лугах трава —
Такое чудное созданье! —
И василёк и мурава,
И рой ромашек на гаданье.
Зимой корова будет есть
Плоды духмяные июня,
И молоко, как чудо — песнь,
Пропахнет тайной полнолунья.
Коса висела до поры,
Берёза снять и не просила,
И дружной стаей комары
Свою доказывали силу.
41
Отец без устали косил.
Один косил, не ждал подмогу,
В жару он стойко выносил
К лугам неблизкую дорогу.
И травы кланялись ему,
Звенели в такт косе, как пенью,
И ждал его в родном дому
Прохладный час отдохновенья.
И забывался трудный день,
И кошка дрёму приносила,
Берёза отдавала тень,
И снова возвращалась сила.
С утра дорога вновь вела
На поле битвы — на покосы,
И пели песнь перепела,
И солнце золотило росы.
Оно вставало над землёй,
Лучами проникая всюду.
И снова начинался бой —
Бескровный бой,
Подобный чуду…
42

МЕЩЕРЯКОВ
Юрий
Альбертович


О себе писать особенно и нечего, жизнь, как жизнь. Родился в Тамбове в 1962 году, это время конца Хрущёвской оттепели, расстрела рабочих в Новочеркасске, длинных очередей за молоком и Карибского кризиса.
В десять лет написал свое первое стихотворение.
Стране любимой пятьдесят,
Огнём знамёна все горят,
Пылают пламенем они,
Ведь знают — юбилей страны.
Чувствуется воспитание, ничего не скажешь. В литературный институт имени Горького поступить не пытался, хотя идея была, учился я хорошо, всего две четвёрки в аттестате за восьмой класс, мог бы и попробовать.
43
Закончил в Москве суворовское военное училище, своеобразные курсы для подростков, мечтающих о героической биографии, и поступил
в Омское, высшее общевойсковое военное училище. Стал офицером, объездил полстраны, но в основном повезло со Средней Азией, интересно. Служил в Афганистане, командовал мотострелковой ротой, за выполнение боевых задач награждён орденом Красной Звезды, получил неизгладимый отпечаток на всю последующую жизнь.
Всегда писал стихи. Всем близким и друзьям нравилось, но я подозревал, что особой ценности они не представляют, и на свой счёт не заблуждался. Продолжал писать для себя, это была потребность. В порядке общественной работы публиковался в дивизионной газете, выступал со сцены.
В 1994 году вернулся домой в Россию, служил
в органах внутренних дел, в УВД Тамбовской области. Продолжаю участвовать в общественных мероприятиях. Публиковался в ведомственной газете «Доверие», позже — в городской газете «Наедине». Газетчики меня подвели, на своё усмотрение поменяли в тексте слова, причём сделали
44
это неуклюже, подогнали размер строки. Могли бы просто не печатать. В 1996 году некоторые мои стихи по случаю попали в книгу московского писателя Валерия Аушева «Афганский набат». Строки не самые лучшие, но Аушев их не правил. Презентация книги проходила в резиденции Патриарха Всея Руси Алексия II в Свято-Даниловом монастыре. Я прочитал два своих лучших стихотворения об Афганистане. Признаюсь, это был мой звёздный час, впервые мне дарили цветы и просили автограф.
Последние годы пишу прозу, неоднократно печатался в «Тамбовской жизни», участвовал
в трёх сборниках, в том числе в журнале «Губернский стиль». В прошлом году в издательстве «Юлис» вышел мой роман «Хроники афганской войны», мой главный труд. Предполагал, что на этом и закончу, но на творческих вечерах мне постоянно задают одни и те же вопросы, будет ли продолжение, над чем я работаю сейчас. Вобщем, стал заложником собственного творчества.
В настоящее время готовы к публикации несколько рассказов, подборки стихов, есть и перспективные идеи, но это совсем другая история.
45

Плечом к плечу
Пара штурмовиков Су-25, отбомбившись
в районе Файзабада по группировке полевого командира Фаруха, возвращалась домой. Боевое задание лётчики выполнили успешно, если не считать двух дырок в левом крыле у ведомого. Сначала всё шло, как и было задумано, вышли на цель и накрыли её точно, с первого захода, но уже после сброса пришлось понервничать, когда несколько крупнокалиберных пулеметов ударили по ним перекрёстным огнем. Повторный заход на цель делали с превышением высоты бомбометания, рисковать не хотелось.
Теперь штурмовики сжигали в своих двигателях оставшееся горючее и уже начали медленное снижение. До Баграма, базового аэродрома, не более сорока километров прямой дальности, подлетное время три минуты, высота восемь тысяч над уровнем моря, полёт нормальный. Бездонное синее небо, чуть прикрытое вуалью перистых облаков, не привлекало к себе внимания пилотов, небо как небо, всё самое важное здесь всегда происходит на земле. Пилот ведомой машины, капитан Левин, после передряги в ущелье оконча46
тельно пришёл в себя, чуть расслабился и ожидал вскоре увидеть посадочную полосу своего аэродрома. С удовлетворением он отметил про себя: проходим Саланг, и посмотрел вниз на проплывающую под крылом горную хребтину, как вдруг на мгновение оцепенел. На серо-коричневом фоне земли вспыхнул и тут же скрылся в клубах пыли ярко-огненный шар. Подтверждяя его опасения на приборной панели противно заныла «Берёза», её сигнал нарастал. Вырвавшись из пыльного плена, светящаяся точка стала стремительно приближаться, оставляя за собой дымный след — чёрт, это же ракета. Он не ошибся, это была ракета, и она уже захватила свою цель.
— «Алмаз», я — 26;ой, нас атакуют!
— Правый разворот, уходи вниз! — Противоракетные пиропатроны штурмовики расстреляли ещё при бомбометании, хотя там они оказались излишней подстраховкой, оставалась последняя надежда на манёвр. Левин свалил машину на правое крыло и она, набирая скорость, пошла навстречу земле. Неба не стало, вокруг от края до края только земля, только изрубленные хребты Гиндукуша. Серо-коричневая планета стремительно приближалась. Ручку управления на себя. Адская многотонная сила надавила на плоскости самолёта, вытаскивая его из пике, кровь ударила
47
в затылок, в глазах потемнело. Ну, ещё, ещё несколько секунд! Ещё разворот. Нет, поздно. Самонаводящийся зрачок «Стингера» воткнулся в левый двигатель, и чужая ракета разворотила его изнутри. Штурмовик, закручиваясь в штопор и теряя куски обшивки, начал беспорядочно падать.
— 26;ой, катапультируйся, я прикрою! — Но Левин и без команды уже нажал этот полузапретный почти мистический рычаг — не добили в воздухе, добьют на земле, орёл или решка — и его как снаряд вырвало из кабины вместе с креслом пилота, а через считанные секунды он уже завис над Салангом на стропах парашюта.
У лётчиков свой страх, неведомый танкистам и пехоте. Их в воздухе всегда только двое: ведущий и ведомый, и если что случится с одним, второй может помочь только бортовым оружием. А что ещё будет после приземления? Об этом лучше не думать. Левин беспомощно болтался под куполом в ожидании, когда по нему начнут бить с земли, не дав даже опуститься. Мурашки бежали по спине, холод закрадывался в самое сердце. Одна надежда на командира. Майор Владимиров, пилот первого класса, умел выписывать в воздухе любые кренделя, но что он мог сделать сейчас?
48
— Я — «Алмаз-25». Всем, кто в воздухе!
В районе Саланга сбит мой напарник. У меня на исходе топливо. Всем, кто в воздухе, на помощь! — Его штурмовик, выполнив боевой разворот, лёг курсом на точку пуска зенитной ракеты и начал сближение с целью. Вот этот бугор. Ну, получи, собака! Две ракеты воздух-земля рванулись из;под плоскостей, но он продолжал снижение и, спустя секунду-другую, нажал на гашетку бортовых пушек — две длинные жадные струи снарядов ушли следом за ракетами. Цель заволокло облаками пыли, и Владимиров, взяв на себя штурвал, начал форсированно набирать высоту. Облетел вокруг Левина, тот махнул рукой, жив ведомый. Ещё пару кругов и надо уходить.
— «Алмаз», я — «Крапленый», иду к тебе, продержись три минуты. Уточни координаты падения «Грача».
Везёт же старшинам. Их роты где;нибудь на операции, животами горы утюжат, а они, знай себе, бдительно стерегут ротное имущество, столовая рядом, банька рядом. Нет-нет в командировку можно слетать, в Баграм, там цивилизация, то Аня Вески с концертом заглянет, то «Песняры» приедут, да и девчонки в медсанбате, как с конкурса красоты. Что есть, то есть, тут уж не отнять,
49
везёт старшинам. Вот в такой командировке и оказался сейчас доблестный старшина мотострелковой роты Дмитрий Зданович. Вместе с Надеждой, полковой маркитанткой, он летал на базу за товарами для её магазина. Крепок был телом этот самый Зданович. Коренастый, плотно сбитый, он даже вызывал некоторую зависть у молодых офицеров батальона, да и те самые девчонки из медсанбата любили его или, скажем, искренне уважали. И знали, за что. Душа нараспашку, щедр, независим, холост ко всему прочему. Успел и жизнь посмотреть, и охотником, и геологом побывать, и на рыбацком сейнере ходил, и где он только не подвизался, теперь вот решил пройти и последнюю мужскую дорогу — войну.
Командировка заканчивалась, оставалось минут пятнадцать полёта до Рухи, большого горного кишлака, в котором располагался его родной полк. Внезапно дверь кабины пилотов открылась и Сергей, молодой бортмеханик транспортно-боевого вертолёта Ми-8, стараясь перекричать шум двигателей и винта, громко бросил в салон:
— Рухи не будет, идём на Саланг, там «Грача» сбили, никого ближе нас нет. — Надежда всполошилась, но тут же взяла себя в руки, у её магази50
на как;то мина разорвалась, и войну она знала,
в том числе, и по запаху тротила.
— Что мы будем делать?
— Лётчика спасать, — Зданович заметно оживился, — вот это дело, это по мне.
Вертушки тоже ходят парами, и два «Краплёных», как привязанные друг к другу, с левым креном и резким набором высоты пошли в указанный квадрат. Им труднее, чем самолётам, выжить в бою, и скорость и предельный потолок ниже, а потому и тактика у них другая, осторожная, осмотрительная, времени же для принятия верного решения на этот раз было в обрез. Шли по дуге, не приближаясь к горным вершинам и всматриваясь в каждый разлом неласковой земли. Судя по карте, в районе падения только скалы, и место для посадки будет выбирать трудно.
— «Алмаз», мы на прямой видимости, что с твоим напарником?
— Приземлился. Я наблюдаю его, жив. Духов рядом нет.
— Всё, уходи, мы им займёмся, — легко сказать займёмся, но как же сесть в этой расщелине? Нужна разведка.
51
Вертушки, невзирая на стресс своих пассажиров и груз, отстреливая тепловые шары-ловушки, как заправские пикирующие бомбардировщики, начали падать в ущелье. Их, конечно, засекли ещё на подходе, значит, надо уйти из;под огня, скрыться почти у самого дна. Слева и справа выросли отроги гор, до земли менее ста метров, но здесь опасны даже автоматы. Ставка только на неожиданность и манёвр. Головную машину вёл майор Карпухин, говорят, пилот от Бога, и теперь у него появилась возможность это доказать. Скорость на пределе, как в калейдоскопе по обоим бортам мелькают отвесные стены и скалы и снова — скалы и стены. Теперь уже, как заправские таксисты, «Краплёные» выписывали рискованные виражи, это был кураж, но и единственный шанс не получить пробоин.
— Справа по борту вижу купол!
— Выше по хребту вижу пилота, отстреливается из автомата.
— Второй, помоги ему. Я ухожу на круг, буду садиться.
Ведомый, чуть притушив скорость и изменив курс, не прицеливаясь, врезал длинную очередь из трёх пулемётов в предполагаемое место цели. Держись, братишка, мы сейчас вернёмся.
52
Надежда давно бы уже потеряла сознание, если б не уткнулась носом в широкую грудь Здановича.
— Ну-ну, не бойся, всё будет нормально, ребята классные, я с ними уже летал, — вертушку безостановочно бросало из стороны в сторону, а они, вцепившись в такелажные ремни и друг в друга, еле удерживались, чтобы не сорваться с места. Автомат колотил старшину по спине, и в голове у него образовалась каша из мыслей, воя турбины, фрагментов картины, рвущейся в иллюминаторах вертолёта.
Двигатели взревели ещё сильнее, пассажиров вжало в сиденья, сердца одновременно ухнули вниз — Ми-8 резко пошёл вверх, но сквозь рёв и свист старшина расслышал знакомые хлопки выстрелов. Если в нас, то дело худо, ещё поджарят. Выполнив круг, вертушка снова начала падать, и их сердца, перехватив дыхание, словно застряли где;то в горле. Надежда, что было сил, вцепилась ногтями в его спину, а Зданович успел подумать, вот в бане мужики смеяться будут: залюбил кого;то до смерти. Справа он увидел ведомого, тот шёл много выше, почти горизонтально, а от его подвесок тянулись четыре седых шлейфа от выпущенных ракет. Снова началась жуткая бол53
танка, но вот вертушка зависла, словно вынюхивая точку посадки. Время на секунды. Бортмеханик выскочил из кабины, открыл дверь и замер в нерешительности. Машину восходящими потоками воздуха качало из стороны в сторону.
— Серёга, что?
— Митрич, мы сидим на одном колесе. Ещё полметра вправо и без лопастей останемся.
— Лётчик, где?
Старшина сам выглянул в проём и увидел перескакивающего через камни летчика. Тот бежал, постоянно оглядываясь назад, где;то рядом мог быть хвост.
— Митрич, мы не сможем сесть ниже, а тут почти три метра до камней, он не допрыгнет до нас.
— Что;нибудь сообразим, зови второго пилота.
Зданович лёг животом на днище и прокричал Левину: давай! Тот прыгнул, потом ещё раз попытался и ещё, но у него ничего не вышло, ещё бы немного…. Борьба за жизнь на земле забрала слишком много сил, да ещё амуниция… Обернувшись в салон, старшина прокричал обоим вертолётчикам:
54
— Вот что, держите меня за ремень и ноги, я его вытащу, другого выбора нет, — он улёгся на живот и почти по пояс свесился вниз.
— За плечи меня хватай, потом за борт, я помогу, ну! Давай!
Левин прыгнул. Его пальцы клещами вцепились в руки Здановича выше локтей, но машину раскачивало, и большего не получалось. Старшина, удерживая его за комбинезон и еле выдавливая из себя слова, прорычал:
— За ше-ею, — и чуть подтолкнул его тело вверх.
Его самого держали изо всех сил, надрываясь, упираясь ногами, плечами в борта вибрирующей машины, не осталась в стороне и Надежда. Схватившись одной рукой за стойку сиденья, другой она тянула на себя старшинский ботинок и почти плакала от своей женской немощи. Карпухин не напрягал мышц, но по его спине медленным ручейком стекал пот — он ждал, он просто ждал. И он единственный, кто видел, что происходило вокруг. А он видел духов. Они бежали по тропе в предвкушении лёгкой добычи и через минуту-две могли открыть прицельный огонь.
— Второй, цель прямо по курсу, тысяча метров, чуть ниже гребня. Бородатые. Поработай по ним.
55
— Понял, выполняю.
— Постарайся.
Левин перехватился рукой за шею. Она вздулась от дикого напряжения и удержала груз. Теперь Зданович добрался до брючного ремня, схватил его намертво и приложил к нему всё, что ещё осталось от его недюжиной силы, поднимая лётчика вверх.
— За бо-орт.
Пальцы Левина дотянулись до борта, взяли его, старшина это почувствовал сразу.
— Серега, тяни, его тяни!
Через минуту всё было кончено. Левин на коленях дополз до сиденья и упал на него, а Зданович так и остался лежать на полу салона, испытывая нахлынувшую на него усталость.
— Уходим.
Вертолётчики заняли свои места, и машина, подрабатывая себе тремя курсовыми пулеметами и набирая скорость, помчалась вдоль ущелья. Справа, высоко над ними, прошла пара прибывших на поддержку штурмовиков.
— «Краплёный», я — «Алмаз-17», что у вас?
— Порядок, клиента забрали, цел.
56
— Хорошо, давайте на базу, а мы тут ещё подчистим.
О Рухе и разговора не вели, возвращались в Баграм. Надежда постанывала, вообще;то ей хотелось домой, в свой магазин, но от неё здесь ничего не зависело. Ещё никто не мог толком понять, что произошло, что они сотворили, даже Левин не осознавал своего спасения и только медленно отходил от психической перегрузки, словно оттаивал.
— Эй, пехота, тебя как?
— Зови Митрич, а сам?
— Слава, — он сполз на пол, поближе к старшине, — Митрич, я твой должник на век. Спасибо, брат.
— Само собой, должник, и чувствую, что ты не расплатишься.
В Союзе это назвали бы вечеринкой. Только синие, зелёные, камуфлированные куртки и регланы присутствующих да упрощенная сервировка на дощатых столах говорили о том, что здесь гуляют военные, настоящие военные. Народу собралось много. Вторая эскадрилья «Алмазов» пригласила к себе вертолётчиков и уж, конечно, зваными гостями были Зданович с Надеждой, во главе стола сидел легендарный полковник Кротов,
57
Командир. Значимость момента подчёркивалась запахом одеколонов, свежими подворотничками и начищенными ботинками, что в условиях боевых действий считалось особым шиком. Согласно рангу слово взял Командир:
— Коллеги, братья. Жизнь ещё раз показала нам, что на свете всё возможно. Возможно, если мы хотим победить, если мы действуем вместе.
Я пью за наше братство, за то, что мы одной крови! — Эмалированные кружки издали дробный перезвон, и тёплая водка одарила присутствующих праздничным живительным пламенем.
— Слава, давай! Слово крестнику… — Голоса не утихали, природа не терпит пустоты, а весёлая компания — долгих пауз. Слава, будучи за этим столом именинником, конфузился общим вниманием.
— Да, тут что говорить, мы с ребятами теперь родственники, я им должен каждую минуту своей жизни. Ребята, давайте за вас! Митрич, за тебя! — Хмель понемногу начал ударять всем в голову — кого расслаблять, кого бодрить, но строгая торжественная часть не могла быть закончена, пока не поднят и не выпит третий тост.
Встал Командир. Разговоры умолкли, и все поднялись следом за ним. В повисшей тишине разлилось нервное напряжение, глаза не встре58
чались с глазами, а тревожно смотрели в глубину кружек, словно выискивая на дне, под слоем водки такую близкую и такую недоступную правду о тех, кого уже нет.
Выпили залпом и досуха. Командир попрощался и ушёл, а общий застольный разговор сломался, раздробился, стал переплетением будничных и почти фантастичных армейских историй. Не говорили только о доме, о том другом нереальном мире, оставшемся в неведении, в довольстве, в радости. Разве они там поймут? Разве они знают, что такое настоящая жизнь и как дорого она стоит.
— Э-э… Вот неделю назад у соседей по МиГу ракету выпустили, ты знаешь, что он сделал? Он пошёл со снижением, гари на всю катушку, так она его не взяла, не успела, у неё ведь тоже есть предельный радиус.
— Ну, по идее надо на солнце уходить.
— Так;то оно, так, только пока будешь вертеться, скорость потеряешь, а там, как знать. «Стингеров» у духов стало много…
— Ладно, мужики, давай за женщин! За женщин на войне, за то, что они не дают нам забыть вкус жизни! — Гул одобрения, грохот отодвигаемых лавок слились в одну приятную музыку…
— За Надюшку…
59
За вечер с переходом в ночь выпили много, правда, с водки пришлось перейти на спирт и самогон, а поэтому утром Зданович встать не смог. Его, как гостя опохмелили, накормили и снова отправили спать до вечера. Надежде эти мужские штучки были непонятны, и она днём улетела в Руху с плановыми бортами, где обстоятельно доложила командиру полка, в какую историю они попали, и что старшину летуны так просто не отдадут.
— Ладно, пусть покуражится, — на том и порешили, тем более, что «звонил» Кротов и просил считать старшину в командировке.
Спустя ещё сутки Зданович и сам решил раскланяться с гостеприимными хозяевами, поблагодарить за хлеб-соль, но случилось непредвиденное. На аэродроме, у вышки управления полётами, где он ожидал свою вертушку, внезапно возникла тревожная суета, лица диспетчеров стали сухими и сосредоточенными, почти тут же в небо ушла дежурная пара штурмовиков, а спустя пять минут на «уазике» примчался Командир.
— Над Чарикарской зелёнкой сбили «17;го». Там духов полно. У него нет шансов, пропал парень, — на ходу бросил старшине знакомый пилот.
60
— Ну, а вы;то что?
— Поквитаемся, Командир такие вещи не прощает.
И ещё одна пара «грачей» с необузданным ревом ушла на взлёт.
В закрытой от солнца масксетями беседке Зданович нашёл Владимирова и своего «крестника», они ждали команды на вылет и неторопливо курили. Левина временно пересадили на другую машину.
— Садись, Митрич, вертушек на Руху сегодня не будет, всем дали отбой.
— Знаю.
— Говорят, там сейчас очень горячо, взвод десантников отправили на высадку, как бы ребят понапрасну не положили, одним взводом не отделаешься.
— Бывал я со своими и в самом Чарикаре и в зелёнке, пришлось, лучше в горах воевать. А, в общем, везде не сладко.
— Командир через афганскую контрразведку связался с духами. Пригрозил им, если тело не отдадут или изувечат, с землёй кишлак сравнять.
С него станется, он слов на ветер не бросает, это и духам известно.
61
К вечеру десантники доставили тело пилота. Сами они, благодаря плотной поддержке авиации, отделались двумя ранеными, а тот, кого они привезли, был нафарширован свинцом. Все ранения смертельные — не мучился. Последнюю очередь, по всей видимости, сделали уже
в мертвого, в упор, на большее, на бесчинства, не решились. Дорого он им достался даже на земле, как рассказали десантники, вокруг него лежало около двадцати трупов. Наверное, духи не предполагали, что он вооружён, а может, обкурились, вот он им и врезал в полный рост. Да и не было у него другого выбора, лётчику в плен нельзя…
Утром прощались с пилотом. На аэродроме со знаменем выстроился весь полк. После команды «Смирно!» Су-25 с бортовым номером 01, перекрыв рёвом своих турбин все звуки мира, ушёл в небо. На малой высоте, не считаясь с нормами безопасности, Командир рисовал фигуры высшего пилотажа. Прекрасная и грозная картина восхищала, тяжелая машина казалась лёгким перышком в руках Мастера. Он прощался со своим пилотом, который до последней секунды оставался советским офицером, оставался в строю его полка. Последним аккордом стала «свечка»,
62
чёрная птица воткнулась носом в самое небо, опрокинулась, свалилась в штопор и уже у самой земли, фыркнув двигателями, перешла в планирующий полёт. Командир ещё не сел, а в небо ушло звено, потерявшее своего товарища…
Торжественный спектакль продолжался. Он звучал мощью, гордостью, терзал человеческие души, играл на их самых потаённых струнах. Боевые машины писали ажурную вязь над телом ушедшего пилота, люди отдавали последний салют единоплеменнику, они прощались. Спи спокойно, брат.
Зданович стоял с непокрытой головой вместе со всеми, ошеломлённый, растерянный, и в его глазах непрошено набухали слёзы.
63

ОСТРИКОВ Виктор Сергеевич
— человек излучающий свет

На фото: Владимир Самородов (слева), Виктор Остриков (справа)

Мы пришли к Виктору Сергеевичу Острикову в мастерскую, и застали его за работой. Около него крутилось много людей, со всеми он общался, работал, — он светил всем. Владимир Иванович Селивёрстов сразу подарил Виктору Сергеевичу свою недавно изданную книгу губернатор «Нилов» и познакомил меня с этим неустанным мастером.
Сколько эмоций, заряда человеческой энергии, мысли, вдохновения, свалилось на меня за время общения с Виктором Сергеевичем. Мы говорили, но в основном знакомились, смотрели и слушали. В завершении нашей экскурсии Владимир Иванович запечатлел меня с нашим любимым скульптором фотографией.

64
— Какой, всё;таки творческий человек, а какая у него мастерская! Ведь всё сам — говорил мне Владимир Иванович, когда мы шли по дороге домой.
Да, это творческая натура, натура не замкнутая в себе, он отдает это творчество людям, — «вот берите». И на самом деле в городе, есть где потрогать, посмотреть творчество Виктора Сергеевича. Это горельеф «Державину» в драматическом театре, «Студенту» на против ТГУ им. Державина,
и самый на мой взгляд знаменитый памятник русскому «Мужику», который установлен 4 ноября 2007 года в г. Тамбове, парк «Сочи», на набережной, напротив Покровского храма. Этот «мужик» вдохновляет и живёт «своей жизнью», как говорит сам скульптор.
Виктор Сергеевич часто бывает на «Трегуляевских средах» и рассказывает о своих планах, приносит фотографии, макеты, интересно презентует и вдохновляет слушателя. Всегда прощаясь, скажет хорошие слова хозяйке Трегуляевского дома Алле Владимировне. Вообще он человек-душа, любящий общаться с писателями, читать, мыслить.
Люди черпают вдохновение:
65
Мужик
Свидетельствуют нам века,
как мордовали мужика,
как ради подлой прибыли
сгибали в три погибели.
Как он и крепок, и умён,
имея миллион имён,
за унизительную мзду
тянул по полю борозду.
Как жилы вытянув в струну,
из бед вытягивал страну
через века и вёрсты,
оброк и продразвёрстки.
Как от детей и от межи
шёл за отечество мужик
и как на ратном поле
был дюжим ещё боле.
За всё за это на веку
отлить скульптуру мужику,
без долгих дат и текста,
решили наконец;то.
Но только лишь на пьедестал
Скульптору В. С. Острикову
66
мужик по;деревенски встал,
ему, застывшему в бетоне,
отбили пальцы на ладони
и с дикой хваткой подлецов
взялись уродовать лицо.
За что ему? За барский быт,
за кровь высокосветских битв,
за хлеба чёрного лишку
ему, простому мужику?
За сто невысохших потов,
за боли рваных животов,
за сладенькие парочки
или за ёлки-палочки?
За что ему? За передел,
в котором сам он поредел,
за нынешнюю кутерьму,
за что и в памяти ему?
За то, что стал беспомощен,
или за дух антоновщин?
Я знаю, кара будет крайняя
за грех, который без раскаяния, —
отсохнет дерзкая рука,
ударившая мужика.
Михаил Волчихин
67
Памятник
Тамбовскому мужику
Не трудно рассказать,
Как был не лёгок путь…
Труднее изваять,
Жизнь в памятник вдохнуть!
Тамбовский наш мужик
Страдая и любя,
К гонениям привык…
Но не легко стоять
Под взглядом сотен глаз,
Под проливным дождём…
…Но вижу я сейчас
Такую силу в нём!

Наталья Меркушова с наилучшими пожеланиями
скульптору Виктору Сергеевичу Острикову

На прошлой «Трегуляевской среде» Виктор Сергеевич нам одним из первых принёс показать фотографии барельефов всемирно известных учёных и врачей выполненных для конференс зала детской больницы.
С уважением, Владимир Самородов
68
Конная композиция
основателя г.Тамбова
стольника Романа Фёдоровича
Боборыкина. 2008
Скульптор В. С. Остриков
69
Южная степь Тамбовщины. Сармат. 2000
Скульптор В. С. Остриков
70
Чичерин Борис Николаевич. 2005
Проект памятника в музей-усадьбу,
утверждённая Советом Всесоюзной
конференции.
Скульптор В. С. Остриков
71

САМОРОДОВ
Владимир Юрьевич

Родился в Тамбове в 1992 году.
— Странности в моей жизни нет никакой, не считая того, что очень люблю дубы.
Работаю с деревом, имею небольшой перечень изделий ручной работы. Учусь на юриста, веду активную литературную деятельность в городе Тамбове и за его границами. Проза или поэзия? Это для меня пока неразрешимая дилемма.
— Ах да, чуть не забыл, из не странностей — люблю изучать историю, особенно царскую.

72
Ключ
1.
Летний аромат прохлады и ненавязчивая трескотня сверчков влетали в растворенное окно домика Владимира Трифоновича. Он почивал, разглядывая безмятежные сны. Под эти звуки ему всегда хорошо спалось. Бывало, в городе ему приходилось ночевать у знакомых, но тогда отдых превращался в муку: проворочавшись всю ночь на чужом диване, на следующий день он чувствовал себя, как после деревенской свадьбы…
Уже утром Владимир Трифонович торговался на базаре с сухим матерым евреем, пытаясь сэкономить на газовом ключе. Он его давно заприметил, деловито прохаживаясь по торговым рядам. Да и вещь эта при хозяйстве нужная, а то нечем гайку «привертеть». Как отец дом оставил, с тех пор он не прикрутил ни одной гайки.
Сезон отопления скоро, всё может случиться, тогда по дворам просить придётся, ходить, надоедать, — думал он про себя, продолжая торговаться, да и друг Павлинов от зависти к ключу, может, приутихнет, а то повадился смеяться: «Тебе, мол,
73
друг, жениться надо, чтобы жена в доме порядок чинила — и всё такое».
Через пару минут торг закончился тем, что продавец накинул ещё двадцатку, но зато пообещал, что упакует товар по высшему разряду.
Всю обратную дорогу Владимира Трифоновича мучили неприятные воспоминания. Он не мог понять откуда;то на его голову взялся бородатый мужик, что стал прицениваться к «его» ключу. Пришлось брать ключ втридорога: не уступать же его «бородачу».
Ох, этот ключ, лишивший меня на неделю скоромного и отнявший столько сил! Но теперь всё сам чинить стану и ни от кого зависеть не буду. Вещица эта знатная, успокаивал себя Владимир Трифонович, ощущая приятную тяжесть в руке: газовый ключ лежал на дне пустой авоськи, завёрнутый продавцом в грязный пакет.
2.
Уже на следующий день к нему пожаловал господин Павлинов и объявил, что ему нужен всего на один день газовый ключ, так как его «изломался», а если угодно, он может его обменять на не менее полезную вещь.
74
Владимир Трифонович позволил взять ключ и высокопарно, ни говоря лишнего, произнёс: «Пользуйтесь на здоровье, господин Павлинов».
Тот же в подобострастной улыбке отвечал: «Благодарствую».
Ох, этот суетной мир, произнёс негромко Владимир Трифонович и отправился отдыхать на постель.
3.
Утром на полу затенённой серой веранды была распластана узенькая дорожка кипятка, ведшая к дубовому столику, за которым сидел с дымящейся фарфоровой чашечкой владелец заветного ключа.
— Утреннее чаепитие на природе, одна из прекраснейших затей человечества, — рассуждал он про себя, любуясь старыми заросшими яблонями и наслаждаясь бархатным гудением пчёл.
Но вдруг заскрипела калитка, и сад затревожился от знакомого сопения.
— Ах, уважаемый, Владимир Трифонович, я к вам. Весь измучился, и, женой истерзанный, послан прямо с утра за газовым ключом. Тут понимаете такая ситуация, — замямлил сосед.
— Понимаю, — закачал головой Владимир Тирифонович и с недовольной миной отправился за ключом.
75
Потом попивая чай, Владимир Трифонович хмурился и думал о соседе: «Уважаемый теперь. Да ты же неделю назад меня у водокачки впритык не увидел. Да, суетен этот мир…»
Между тем подошло время обеда. Это пора для более глубоких размышлений.
Владимир Трифонович придерживался мнения, что обед готовить должна женщина. Так у него и повелось: стряпала ему знакомая кухарка с соседней улицы, как он любил говорить — за грош, но с любовью. Что он подразумевал под этими словами, было известно только ему самому и кухарке.
А если гостю случалось спросить, что означает эта фраза, то Владимир Трифонович вдруг начинал философствовать на другую тему.
— Понимаете, капуста — это жизнь, она помогает желудку избавиться от голода, особенно когда нет мяса, — многозначительно он произносил, укутывая вилку кухаркиной стряпнёй.
В это же время его озадачил замысловатый стук в дверь.
Уважаемый, Владимир Трифонович, это я, зять двоюродного брата господина Павлинова, помните там, давным-давно на дне рожденье я вас своей
76
настойкой потчивал. Так вот, я по поводу газового ключика, — с лицемерным подобострастием проговорило знакомое и неприятное лицо в проем приоткрытой двери.
Владимир Трифонович от воспоминания вкуса той настойки почувствовал неприятную горечь во рту и, сморщившись, недовольно отстранил перебинтованную капустой вилку.
— Да, суетен этот мир, но больше так повторяться не может, — думал Владимир Трифонович, обреченно косолапя за ключом…
4.
Хорошо в предвечернее время после прохладного душа укрыться от жары в теневой комнате, возлежать на хлопковой постели и ожидать ужина, что доспевает на летней кухне в предзакатном пейзаже.
Так и Владимир Трифонович лежал, разглядывая картину, изображающую не то осень, не то весну.
Он уже два дня как обменял у господина Павлинова газовый ключ на столь странный пейзаж. Теперь он чувствовал себя прекрасно, беззаботно приговаривая:
— Суетен этот мир, но спокойствие важнее.
77
****
На кладбищах люди
Не часто бывают,
По крышке надгробной
Ни кто не скучает.
Забывшись в делах,
Они жизнь проживают,
Неизбежную смерть,
С каждым днём приближают.
Земные дела
Постоянно решают,
О душах усопших,
И не вспоминают.
По крышке надгробной,
Ни кто не скучает,
Когда;нибудь, всякого,
Она накрывает.
***
78
Забирает природа,
Старенький дом,
Обвивает всё тело
Душным плющём.
Хозяев не слуха,
Все сгинули, вон,
Только глаз заколочен,
Гниёт под плющём.
Так бывает в деревне,
Уходя, люди окна забьют,
Будто веки у трупа,
Рукою сомкнут.
Так бывает в деревне,
Что домик худой,
Храпит под дубовой,
Грузной рукой.
Весь трухлявый, весь сморщен
Не сдох, не живой,
Не запрут на щепу,
Уж в нём дверь за собой.
***
79
Он стоит, он крехтит,
Так бывает, в деревне родной,
Запорошен мой домик дубовой листвой,
Он гнилой, он хромой, он святой.
Не один есть такой,
И не всё про деревню — постой!
Забирает природа порой,
У Руси их охапкой, гурьбой.
Мы свечи…
Сгорают люди, как свечи.
Сжирает любовь и встречи,
Сжирает, сплавляет, всё вниз, в никуда.
Все мы утекаем, пред жаром огня,
Наша любовь, суетные дела,
Всё воск, всё ничто,
Пред огнём бытия,
Мы свечи, мы свечи,
В мире огня,
Стекает мой вечер,
80

Конец сентября

Воздух прохладен и чист,
После седого дождя
Хмурое небо исторгло
Слёзы в конце сентября.
Ветер легонько сипит,
Лужу свою теребя,
Листик не вольно скользит
По отраженью меня.
На стол забытья.
Стекает вся жизнь, все дела,
Всё это не больше, не меньше — вода…
Вон, капля остыла — твоя?
Быть может в ней детство застыло — хотя?
Мы свечи, мы свечи,
В огне бытия,
Сплавляет он вечер,
Сплавляет — тебя и меня.
81
Рядом рябина дрожит,
Ждёт своего воробья,
Мелкою сыпью слетит
Влага с ветвей на меня.
Пёстрые, мокрые краски
Осень рисует любя…
Всё непременно случится,
Где;то в конце сентября.
Время, время, — время неизбежное,
Испечённый каравай.
Мы съедаем его сердце нежное,
Оставляем, край.
***
82
Справа закат,
Слева луна,
Вечер затрат,
Сошедшим с ума.
Думы и муки,
Открывшим врата,
Строчки и звуки,
Ступившим туда.
Немые упреки,
Залившим глаза,
Пустые строки,
Ленивцам, — всегда.
Вечер затрат,
Сошедшим с ума,
Справа закат,
Слева луна.
***
83

СЕЛИВЁРСТОВ
Владимир
Иванович

Родился в 1945 году в Котовске. Служил в МВД на командных должностях. Сегодня занимается адвокатской работой. Автор многочисленных исторических романов, повестей рассказов. Среди них известный исторический роман «Державин — правитель Тамбовский». Член союза писателей России.

Бывшая жена

Виктор сидел в районном суде и клевал носом. Судили его сына за убийство жены и её любовника на почве ревности. Опутывала тянучка канцелярщины, монотонный голос прокурора,
84
оглашавшего материалы дела — окутывала сонной паутиной одурения. Не верилось, что за этой монотонной обыденностью стоит кровавая драма унёсшая две жизни. Сын застал обеих в постели и зарубил топором. Зал почти пустовал. Родители погибших в чёрном. Три соседа в белом. Прокурор с адвокатом, подсудимый в клетке, сваренной из рифлёной арматуры и по бокам два конвоира,
с одинаково оттянувшим ремни оружием, прикрывающими заразную зевоту.
Впереди через два ряда заслоняла суд пышной причёской мать подсудимого, его бывшая жена Людмила. Рядом седой шар головы её теперешнего мужа, вернее, сожителя — пребывали они в гражданском браке. А с ним Виктором находилась она в гражданской войне. Вот уже сколько лет прошло, а всё не успокоится. Как увидит, обязательно, обидит или взглядом или словом.
Разошлись по той же причине, что и все — выпивал он тогда сильно. Да и сам мужик был неслабый — «жигуль» на бок поднимал.
Виктора охватило странное ощущение — вот сидит впереди красивая молодая ещё женщина, его женщина, с которой он много раз был близок, та которая в пылу страсти шептала ему, что любит, гладила по голове, пока не засыпал счастливый, усталый, опустошённый.
85
И вот они чужие, рядом с ней другой мужчина, которого она так же ублажает, ласкает, гладит.
А что он хотел? Чтобы она оставалась одна?
И ни с кем ни-ни, никогда? Что за эгоизм рабовладельческий? Да и не может этого быть, потому что она живое существо, потому что она теперь любит другого… А интересно, любит сильнее или слабее? Может она скрывает всё ещё теплющееся к нему чувство, и хочет вернуться к нему?
Он же почти не пьёт, работает на государственной службе — лесным инспектором. Небольшой, но стабильный доход, не то, что у сожителя —
шабашника: где, что обломится.
Сын в клетке сидел, низко опустив голову, судьба ему была безразлична. Вину свою он признал полностью, но сказал, что если бы снова повторилось, он сделал бы то же самое. Это он зря — суд не скостит год-два, а их пойди, отсиди.
Виктор вспомнил, как он много лет назад тоже застал жену с нынешним её хахалем в самый интересный момент, но убить не смог — характер оказался слабоват. Плюнул и ушёл. А сын смог, не стерпел. Будто услышав его мысли, подсудимый поднял голову. Взгляды их встретились и долго не разлучались. Легко полились слёзы, освобождённые любовью к сыну и к бывшей жене.
86

Евпраксия

Что я такое? Червь ничтожный. Букашка трепещущая. Таракашка бумажная. Клоп канцелярский. Писарь мелкий. Стряпчий копеечный. Что я могу, что значу? Да ничего. Одна иллюзия и самообман, что людскими судьбами вершу и верчу. Видимость и виц-мундир, а под ним пустота торричеллиева. По-существу нуль пустяшный и низшее существо. Ещё лет десять — пятнадцать и на пенсион. Поднесут красный адрес и иди, выращивай ягодки-цветочки вместе с ишиасом и геморроем. А там и на тот свет пора переезжать. Хорошо хоть за казённый счёт. Отнесут, зароют, повоют и забудут. Останутся от меня одни слова: Здесь покоится прах честно служившего. И всё, вечное алиби — пребывание в другом месте. Пять лет и мой червивый труп превратится в жирный чернозём. Вся и вся польза от страстей телесных и духовных. И вся награда за неподкупное старание и пристальное радение. Что лучше — нечестная жизнь или честная смерть? Хотя смерть она у всех одинаковая у чистых и нечистых. Что лучше, жить бедным и честным или подлым но
87
богатым? Говорят бедность не порок, может быть но первейший признак глупости и ничтожества. Спроси у любого чинишки мелкого — брать или не брать? Посмотрят как на идиота. Над чем Гамлет голову ломал? Быть или не быть? Быть значит брать, не быть — не брать. А быть, значит не быть — всё одно помрёшь. Важно как быть, а хорошо быть значит брать. Один только гений наш заоблачный – Пушкин — воспарял над суетой, да и тот частенько говаривал: быть благопристойно независимым можно только имея деньги. А я дурак с благородной честностью несу свою бедность. Предлагали по мелочи, но только мараться. Докажут — десять лет твои без условно-досрочного. Нет, всяк кузнец своего несчастья. Только раз в жизни перед каждым врата райские разверзаются. Хватай свою фортуну. Жар-птицу желанную. Сирену сладостную. Гамаюн-вещунью. Феникс златокрылую. Второго раза не будет. Многие мимо проходят. Слепцы зрячие. Смотрели, да не увидели. Это мой час пробил. Моя звезда взлетела. Мелькнёт кометой, вильнёт хвостом и нету. Что я имею? Дрянную обстановку, кушетку с клопами и диван продавленный. Жалкое жалованье на которое и жаловаться смешно. Грубая пища, плохая
88
водка, дешёвые женщины. Не жизнь, а трагический катаклизм, сумеречное прозябание. А тут сто тысяч золотом, бриллиант чистой воды и красавица Ольга в полное обладание на неделю. Кто послал? Бог или дьявол? Какая разница? Деньги не пахнут, а если бы и пахли, к примеру дерьмом, то только запах поприятнее стал бы. Жизнь скоротечна, а деньги вечны. Золотой дождь с неба падает, а я выкобениваюсь. На щите или со щитом. Нажился уже и без щита и в нищете. А, главное, делать;то ничего особенного не надо. Вынести постановление о прекращении уголовного дела и всё. Прокурор и носа не подточит — всё законно и обоснованно. Если в омут, то с головой. Жребий брошен и Рубикон перейдён. Мосты сожжены, оставь надежду всяк входящий в Лету.
Следователь глубоко вздохнул, закурил дорогую сигарету «Премьер» купленную в знак начала новой шикарной жизни, задержал дыхание и две его руки, как у опытного пианиста залетали сороконожкой по клавиатуре.
89

Быт или не быт?

Иногда на неё наплывала тёплая волна любви к мужу и тогда она сама себе клялась сделать для него, что;то большое-хорошее.
Но дальше покупки галстуков, рубашек, трусов и маек дело не шло. Особенно много получалось носков.
— Меняй, пожалуйста, их каждый день, у тебя ноги потеют и постоянно пахнут.
Волна остывала, заменяясь обычным раздражением. В муже ей не нравилось почти всё. Ни внешность, ни внутренность. Каждый раз после выполнения супружеского долга, принимая ванну, она смотрела на уходящую грязную воду и ощущала, как очищается не только тело, но и душа.
Особенно обижало то, что он никогда не дарил ей цветов. Даже на восьмое марта. Хотя бы веточку мимозы. Ответ убивал железной логикой.
— Я тебе приношу достаточно денег, купи себе самые дорогие.
90
Она не знала — много раз у цветочного магазина, что;то его останавливало … и он проходил мимо.
Ссорились они часто.
— У нас с тобой идёт классовая война.
— Не классовая, а кассовая.
— Вот скажи, ты меня любишь или ненавидишь?
— Любовь и ненависть — одинаковая рабская привязанность к кому;то. От любви до ненависти, сама знаешь — один шаг.
— Зато от ненависти до любви семь вёрст и всё пёхом.
Ненавидеть можно и за тыщу, а вот любить, только когда в одной кровати.
— Если любишь — никакие расстояния не страшны. Скажи, я красивая?
— Красота она разная. Мой отец говорил: лучше быть стройным рецидивистом, чем горбатым ударником коммунистического труда. Актриса Инна Чурикова красивая? А её вся страна любит.
— Тесть всегда охинею нёс. Кем лучше быть: больным и старым олигархом или молодым, красивым и здоровым нищим?
91
— Конечно нищим. Он олигарху продать что;нибудь может. Почку или печёнку, к примеру.
— Печёнку нельзя, она одна.
— Тогда почему я у тебя в печёнках сижу?
У тебя всего по паре, ты у меня двужильная.
Взаимная страсть вызывала обоюдную ненависть. Но клятвенные заверения никогда не видеть друг друга и не разговаривать до смерти, самое дольшее через неделю сводили их вместе, притягивали магнитом. Злые гримасы сменялись улыбками.
— У нас с тобой скандалов не бывает самое большее месяца три. Ты без ссоры, как без пряников.
— Это ты сладкое любишь и мучное. Диабетик…будущий..
— Я будущий, а ты зануда настоящая.
Она ласково сделала ему шмась ладошкой по лицу. У обоих заблестели глаза.
— Хочешь я сварю тебе кофе по;турецки?
— И по рюмочке коньячку.
92

Заправская любовь

Наверное, у каждого, есть свои любимые заправки, где, кажется, и бензин погуще, масло подешевле и женщины на кассе покрасивее, ребята в зелёных комбинезонах привычно кланяются и ловят в ладонь пять или десять рублей.
А может, просто — привычка вторая натура? Моя вторая натура, та, которую интересуют женщины, тоже считала её лучшей, потому что за кассой раз в трое суток стояла женщина, запавшая в душу этой второй натуры. В голову лезла одна мысль — стоит ли она за стойкой или нет?
Давно уже не начинало сильнее стучать по голове сердце при виде женщины. Меня страшили последствия — скорее всего, если пойду на сближение — по голове уже будет бить жизнь. Жена и двое детей — молоток весомый. Пока ещё ничего не случилось — непроизошло, не поздно дать задний ход. Ну ты и трус! Какой задний, если переднего не было? Ещё не недоспал, а уже боишься, что переспал.
93
Девушки за кассой тоже были самыми симпатичными. Уже не спрашивают, какой бензин, приветливо улыбаются. Видно зарплаты немалые, если такие красавицы тут держатся. Все они были разной внешности, но объединяло их одно — ухоженная прибранность, стерильная женская чистоплотноть, от них и пахло степной травой, чистотелом и душицей. Такие мне и нравились — чистые и плотные. Самая молодая — блондинистая с блинистыми щеками, глубокими впадинами глаз и выдающейся грудью. Главный её недостаток — молодость, который она ещё не утратила, не нравился мне больше чем короткая, мальчишеская стрижка. Мужчина на одну и ту же женщину в тридцать и в пятьдесят смотрит по;разному. Они совершенно непохожи. В тридцать сначала страсть, а потом созерцание красоты, а в пятьдесят наоборот.
У второй, жгуче рыжей дылды недостаток куда серьёзнее — она была выше меня. Допустить, чтобы женщина смотрела на меня свысока я не мог. Кроме того, она носила большие зеркальные очки, и напоминала преподавателя французского языка. Глядя на неё, мне вспоминался старый анекдот,
— Ты с кем спишь?
94
— С переводчицей, а ты?
— А я с открытой форточкой.
В третьей смене обреталась, та, на которую я запал и не хватало запала подойти и сказать,
— Я вас прошу, поехали со мной.
Люди вроде и не магниты, но притягиваются друг к другу сильнее и самое непостижимое — плюс к минусу. Но единство противоположных полов не получается. Получается нечто противоположное единству. Чем сильнее любят друг друга, тем горячее ссоры, скандалы и обиды. Но от математики не убежишь — плюс на минуc всегда даёт плюс.
Она меня притягивала и отталкивала одновременно. Каждый раз, протягивая ей деньги, я ловил её взгляд и молча спрашивал.
— Ты согласна?
И она совершенно незаметно для посторонних, отвечала ресницами.
— Да.
Перегляд наш длился секунд десять не больше, но вмещал в себя длинный разговор.
Между наших глаз протянулась верёвка.
Я был уверен, что и она представляла себе наши любовные свидания.
95
Первой не выдержала она, и как;то поздней ночью, когда я возвращался домой и заправлялся назавтра в долгий путь, спросила.
— Вы что;то хотите мне сказать?
И я вместо того, чтобы сказать, — садитесь в машину, — покачал головой. Взял зачем;то ненужный чек и вышел. Может Бог, а, может, случай продлил возможность вернуться — машина никак не заводилась, как бы требуя вернись, но аккумулятор на последнем издыхании провернул стартер, искра попала куда нужно, и мотор зло гавкнул — нога сама собой выжала педаль до отказа. Заискрило, защемило в душе.
После той ночи я уехал надолго. Встретил я её через год в центре города. Она всё также была хороша, только слишком высока. Когда мы поравнялись, до меня донеслось.
— А ведь я ждала и готова была на всё. Спасибо, что не позвал, что был и…не был в моей жизни.
А чек зачем;то храню, иногда натыкаюсь на него, хочу выбросить, но не выбрасываю.
96

СКОРОБОГАТЬКО
Любовь
Григорьевна


Родилась в 1953 году в Амурской области.
Но вся сознательная жизнь и трудовая биография связаны со Знаменским районом. Здесь закончила Сухотинскую среднюю школу, сюда же вернулась после окончания агрономического факультета Мичуринского Плодоовощного института имени И. В. Мичурина. Рабочий стаж более 37 лет, из них семнадцать заведовала отделом сельского хозяйства редакции районной газеты «Сельская новь», была агрономом, инспектором по заготовкам и качеству сельхозпродукции, начальником отдела защиты растений Управления Россельхознадзора по Тамбовской области, в настоящее время работает в школе-интернате Знаменки. Имеет активную жизненную позицию. Член Союза журналистов России.
97

Сватовство Наташки

Ей не удалось без ущерба для светлых туфель обогнуть разросшиеся лопухи, под которыми, зарывшись в сизой пыли, изнывали от зноя пестрые куры. Посмотрев на «лодочки» и не найдя на них следов вчерашней кропотливой заботы, она огорченно признала, что следовало обуть другие. Те, почти новые, купленные «на выход», не потерявшие глянца, можно было освежить сейчас, а эти будто улыбались ей коварно обнажившимися царапинами, светло-серыми потёртостями, заношенные, предательски открывшие свой возраст. Без всякой надежды на повышение своей привлекательности, она пошаркала ими по придорожной блёклой траве, достала из лаковой сумочки пудреницу. Круглое зеркальце отразило низкий лоб с темной, гладкой чёлкой, сосредоточенно насупленные брови, небольшие глаза, маленький, острый, похожий на птичий, носик, тонкую полоску сжатых от волнения губ и печать озабоченности на смуглом лице, что, она знала, старило её. Наклонившись, она дала мрачную оценку и


98
тому, что не закрывало лёгкое открытое облегающее платье — худым ногам с заметной кривизной.
И опять запоздалое сожаленье кольнуло внутри, заставило досадно поморщиться. Она как бы посмотрела на себя со стороны и взгляд этот огорчил её — такой невзрачной и простенькой показалась себе. И всё из;за бережливости и нелюбви чем;то выделяться. Ведь куда лучше смотрелась бы в том платьишке — голубом, в мелкий белый горошек, где пышные рюши скрывали плоскую грудь, а широкая расклешённая юбка делала её тонкое, без резких изгибов тело, более рельефным и женственным, а заодно слегка маскировала острые пупырчатые колени, имеющие независимо от сезона неизменно голубовато-серый оттенок. Так нет, ругала себя внутренне — пожалела в дорогу, в автобусную пыль, в деревенскую скуку. А для такого случая могла бы и постараться. Ведь непростой день сегодня, может перевернуть всю её жизнь, направить в светлые, полные взаимной любви, дни.
Она представила лицо Алексея. Может, он и есть её запоздалое, затерявшееся счастье, о котором грезилось. Может, судьба её, горькая
99
и одинокая, сделает счастливый поворот и подарит суженого.
Лёгкой тенью промелькнул в её памяти час их знакомства, и быстрое, будто шуточное, Лёшкино уверенье прислать сватов. Мог ли он предположить, как захлебнулось её сердце от волнения и радости. А природная цепкость, привычка брать инициативу в свои руки, подсказали не менее весёлый ответ:
— Сама приеду свататься!
И вот приехала. Идет дорогой, описанной Лёшкой в подробностях. Собой недовольная. Всю ночь терзалась в сомнениях, не глупость ли совершает. А теперь, когда завиднелся Алешкин дом, и вовсе оробела.
Ну и невеста! — сказала вслух укоризненно-шутливо. — Свататься так свататься! Лишь бы дома был.
Наталья не имела привычки долго задерживать мысли на одном, тем более на грустном. Тут, как и всегда в таких случаях, включался некий механизм, вливая в её жилы оптимизм и надежду, будто сжатая пружина распрямлялась внутри. Тряхнув короткой чёлкой, шагнула к водоразборной колонке, сняла туфли, навали100
лась всем телом на широкий рычаг и с радостью подставила под холодный водяной поток сначала одну ступню, потом другую, лицо и руки до плеч. Умиротворённая, чувствуя приятное освежающее пощипывание высыхающей влаги, несколько минут постояла на прохладном травяном островке. Обулась, оправила платье и уже не робко, а деловито направилась к кирпичному дому с зелёным крыльцом.
Две повстречавшиеся старушки посмотрели на неё с одинаковым близоруким прищуром деревенского любопытства и в ответ на короткое «Здрасте!» повернули вслед головы, определяя, к кому направляется гостья.
— К Настьке, — шевеля опавшими щеками сказала та, что повыше. Несмотря на годы, в ней чувствовался крутой нрав и непростой характер.
— К ней, — кивнула другая, низенькая, пухленькая, с белёсыми, подслеповатыми глазами. И высказала робкое предположение, — уж не невестка ли?
Кака невестка? У Настьки?! Да ейный Лёшка так и будет бобылём ходить при такой матри. Кралю ей подавай! Та не хороша, эта не хороша!
101
Помнишь, чай, скольким дала от ворот поворот? А чем плохи были девки? — прошамкала в сердцах бабуля и вытерла краешком залоснившегося передника уголки губ беззубого рта.
— Твоя правда, — быстро угодливо, усмиряя гнев подруги, согласилась другая, — привереда. Один Лёшка и ей свет в оконце. Своё;то дитя само сладкое.
— Ей бы их с десяток! — взвизгнув, прервала тихую, уютную воркотню многодетная Авдотья. — А то дал Бог одного. Тешкается с ним, как с торбой писаной. Токо и знает девок славить. А он, дурак, слушает. Своего;то умка не нажил. — И провожая Ташку, уже дошедшую до калитки, добавила: Не-а, не невестка. Може, с собеса, може, родня какая.
Бабу Настю в селе не любили. Характер она имела злобный и вздорный, язык острый. На него лучше не попадаться, потому предпочитали обходить её стороной, или не спорить, себе же выйдет дороже. Ругалась беспощадно, до конца, как многие вспыльчивые, разнузданные натуры. Кого заденет, так вспомнит грехи всей родни до седьмого колена. И последней в споре не останется, найдёт таки самое больное место,
102
уколет до слёз, до глухой, безответной, а потому самой горькой обиды.
Её муж Семён был, не в пример супруге, тихим, покладистым, мастеровым. Уж как ладили Бог весть, но родили сына, построили добротный дом с расчётом на пополнение семейства за счет снохи и внучат. Но этого Семён не дождался и умер также тихо, как и жил. Сын Лёшка, отслужив в армии остался подле матери, освоив профессию сварщика и приобретя с годами особое, почтительное звание «сварной». Жизнь сельская нежиться не дает. Единственный в колхозной бригаде «сварной» на разрыв круглый год — с весны до осени в поле, зимой на фермах и в мастерской. Это не считая аварийных случаев, когда к Лёшкиному дому ни свет, ни заря мчался на запыленном «козлике» сам председатель или его шофёр Васька. А потому баба Настя в доме своём, который звала «хоромы», пребывала в одиночестве. Подруг по скупости не приваживала, да и сама не любила «по дворам шастать».
Пуще всех радостей уединённой деревенской жизни баба Настя любила радио и телевизор. Зачастую включены были оба достижения ци103
вилизации и по причине тугоухости хозяйки — на полную громкость. В этом гуле и потонула тонкая дробная трель ташкиного стука. Через минуту она сменила робкие касания костяшками пальцев на требовательные «кулачные» удары, отчего громко зазвякал закрытый изнутри крючок.
— Кто там? — спросила баба Настя напряжённым, скрипучим голосом в разом наступившей тишине.
— Я знакомая вашего Алексея, — Наталья не узнала всегда ровного и твёрдого своего голоса и продолжила также тихо, с запинкой, будто извиняясь, — с Петровки приехала. Откройте, пожалуйста.
В проёме двери показалась сухопарая старуха в полинялом цветном фартуке поверх вязаной кофты с вытянувшимися рукавами, обутая в шерстяные носки. Из-под тёмного платка, завязанного на затылке, смотрели на Наталью цепко-настороженные глаза, выражающие больше недовольство, чем внимание и любопытство.
— Нету его. На работе, — ответила отрывисто и сухо.
104
— Я подожду, — мягко, с улыбкой, но уже не просительно сказала Наталья. — Алексей приглашал меня. Разве он не говорил?
— Говорил, не говорил, глухо, как бы передразнивая, отозвалась старуха, приоткрывая дверь с глубоким обиженным вздохом, — проходи, коли так.
Она провела Наталью через веранду и прохладные сени на уютную кухню с домоткаными половиками, усадила за стол у окна. Сама же не присела и сохраняла вид рассеянно-отстраненный и досадливый, будто помешали, оторвали ни с того, ни сего от важного дела. Стуча пятками, сделала круг, отыскала тряпку и суетливо начала тереть и без того чистую, в ярких цветах, новую клеёнку. Мысли её путались. Мало сказать, что Наталья ей не понравилась. Совсем другой виделась Лёшкина невеста — статная, румяная и чтоб всё остальное на виду было. Всем всегда говорила, что найдут такую, что из;под ручки посмотреть. А тут пигалица, с парнишкой можно спутать, прости Господи.
Скрывать свои чувства баба Настя не умела и не хотела. Но бабьим своим чутьём понимала, что и гостью нельзя прямо с порога обидеть напрямую брошенным грубым словом. Потому
105
весь поток своих бранных суждений направила на Лёшку. Где глаза;то его были?! Говорил, что приглядел в райцентре, что в гости обещалась. Неделю уж не знает баба Настька покоя, всё трёт и метёт. Рушники да подзорники вышиванные, да скатерть кружевную достала из сундука. Клеёнку вон каку красиву прикупила. Пусть невестушка глянет, какой дом у них, какой порядок. Да и Лёшка всем хорош. Не беда, что за тридцать, мужик — он завсегда жених. Это ты, девонька, не прогляди золотые свои годочки. Светом яблоневым облетят они, скоротечные. Не пара она ему! Ох, не пара!
Мысли бабы Насти прервались шумным глубоким вздохом. Наталье стало душно от напряженности и натянутости. Они густели, разрастались и почти физически давили на неё.
И опять сработал механизм неведомой природной пружины.
— Давайте знакомиться! — призвала звонко и бодро, будто не замечая отчуждения старухи.
— Я Наталья!
Баба Настя, будто решив что;то про себя, села не крашенный табурет напротив Натальи, пытливо, с прищуром посмотрела ей в глаза.
106
— Девка аль баба?
Наталья внутренне вздрогнула от неожиданности и бесцеремонности вопроса, от того, что он задан вместо ответа. Но тут же поняла, что он не последний. Допрос предстоит с пристрастием. Кольнуло внутри шило обиды, незаслуженного стыда. Но следующей мыслью оправдала Алешкину мать — она должна знать, кого занесла судьба в её дом, кто вознамерился заменить её около сына.
— Была замужем, развелась. Детей нет, — ответила сухо и кратко, как на школьном уроке.
Их разговор продолжался около часа. Робость оставила Наталью. Не чувствовала она себя ни виноватой, ни ответчицей. Просто рассказала о себе по;женски откровенно, глядя прищуренными глазами не на старуху, а в окно за заросшую пожухлую сирень, за изгиб улицы с разномастными домами — на край поля, что сливался с горизонтом, с чистым безоблачным небом. Будто исповедовалась тому месту — светлому, не замутнённому человеческими горестями. Она уже не досадовала, что не застала дома Алексея, улеглась тревога вчерашнего дня, бессонной ночи. Суматошного утра.
107
Пошла на убыль жара, приятной прохладой потянуло из сада. По дороге вразвалочку прошли парни. Один повернул в сторону дома.
— Алексей идёт! — обрадовано встрепенулась Наталья.
— Мишка соседний с тока, — огорчённо, с тихим вздохом отозвалась баба Настя. — Лёшку;то, чай, один раз и видела, что не признала?
— Да нет, — поспешила оправдаться Наталья, — очки дома забыла, плохо вижу. Обозналась вот…
И разом стихла. Опять волна виноватости и ущербности взмутила её мысли. Старуха в этот миг вздрогнула и замерла, будто резкий щелчок кнута просвистел у её носа, — вовек очкариков в родне не водилось, завсегда считала очки большим изъяном. Сама без них при старости обходится. А тут молодуха, дак ещё невеста Лёшкина! И детки в неё, не приведи Господь, пойдут. В её воображении туманно проплыло худенькое, бледное личико ребёнка в огромных круглых очках. Закружилась голова, навалилась злая усталость, причиной которой определила опять Лёшку. Ужо задам ему, когда явится.
108
— Давай, девонька, чай пить, — сказала трескуче и громко. И в продолжение тяжких мыслей мстительно заключила, — подождём жениха. Пошто спешить;то?
Пошла в коридор, зажгла конфорку газовой плиты, поставила на огонь огромный зелёный чайник. Прислушалась к тишине. И отсюда, только сейчас, решилась задать каверзный свой вопрос, который мучил её с первых минут их знакомства:
— Сама;то пошто так торопилась? Опосля уборки и встренулись, подружили, узнали друг дружку…
Шустра больно — вертелось в больной голове бабы Насти. Отвечай, чего ждёшь? Вот молодёжь-то пошла! Я бы к Сеньке в дом пришла вот так?!
— В санаторий еду! На целый месяц! — громко прокричала из кухни гостья.
Каки таки болести у молодых? Сняла чайник, заварила травяной сбор. Прошла на кухню, поставила на стол два новых «городских» бокала. Потому и худа, что хворает. Ох, грехи тяжкие, что деется…
— Кака болезть;то? — спросила как можно спокойней.
109
— Бесплодие лечить буду, — Наталья вновь обрела уверенность и ответ её прозвучал как вызов. Ну такая она, неяркая, невезучая и вдобавок обделила её природа самым высшим женским даром — материнством. С диагнозом-приговором, мириться не хочет, решила бороться, идти до конца. Пожалеть бы её, поддержать на этом пути, но нет такой души рядом. Она искала сочувствия у сотрудниц по работе, знакомых. Но её боль не делилась, только росла и множилась с каждым днём. Вот так в быстротечности лет пройдёт плодотворная пора. Взял бы кто;нибудь тоненькую её ладошку, утопил бы в своей — огромной, мужской, надёжной, сказал бы — не бойся, я с тобой, сильным своим плечом поддержу тебя, будем с сей минуты одним целым. Нет такого. И вот перед старухой этой открылась со злой решимостью. Пусть знает, что с чистой душой перешагнула этот порог, со светлой надеждой на запоздалое женское счастье. Не таится, не скрывает ничего — вся на виду.
Баба Настя пребывала в смятении и досаде. Чай с любимой мятой и душицей не грел, зло обжигал губы, усиливая беспокойство. Вот
110
тебе на — с виду пигалица, замужем побывала, дальше носа своего ничего не видит. Внучат от неё, видно, не дождаться. Будет Лёшка на одни лекарства и санатории горбатить. Зато характерная, с гонором, не смолчит, не даст спуску, это уж баба Настя поняла сразу.
Её мысли прервались гулом мотора. Лёшка спрыгнул с подножки «ЗИЛа», громыхнул калиткой и вскоре оказался перед женщинами — запылённый, со спутанными от грязи и пота волосами. Удивлённо поздоровался, смущённо потоптался на месте, взял пустое ведро.
— Иди, полей ему! Ужинать сейчас будем! — баба Настя входила в обычное своё состояние хозяйки дома и требовательной, но заботливой матери.
В саду Лёшка сбросил выцветшую влажную футболку и, нагнувшись, подставил спину, коротко и довольно ойкнул от первой кружки холодной воды. Наталья следила за его сильными, дочерна загоревшими руками с играющими твердыми мышцами и тёплая, нежная волна прошлась по её груди, заставила замереть, почувствовать внутреннюю неясную радостную тревогу. Неужели мой, только мой! Ей захотелось смеясь выкупать его с головы до ног, вы111
стирать в обильной пене пропахшую его потом футболку и засаленные до блеска штаны. Потом также, задыхаясь от тихой благодати, кормить вкусным ужином, а затем безмятежно — защищённо, по;детски заснуть на его груди. И каждое утро благодарить судьбу за то, что он рядом.
С присущей ей весёлой легкостью она помогала накрыть стол. На нём появились подсохшие в холодильнике сало, сыр и колбаса, селёдка, присыпанная зелёным луком, слизисто-блестящая глазунья, салатница с дарами огорода — огурцами, помидорами, зеленью, дымящаяся ароматная ранняя картошка с укропом, бутылка водки и красного вина. Платок баба Настя сменила на светлый, а Лёшка жених-женихом вышел в новых брюках и полосатой рубашке с короткими рукавами.
От выпитого стало уютнее и веселее. Говорили о погоде, колхозных делах, яблочном недороде. Баба Настя отдалённо — грустно посмотрела в сад. Её Сенюшка сажал яблони и колодец рыл, и дом строил. Также сливала студёную воду на родную его, сплошь в веснушках спину, молодая Настя. Из той же жестяной кружки, что дала сегодня Наталье. Может, и пе112
чаль такая неизбывная, что никто не любил её, как он. Всё по;прежнему, а его нет.
— Давайте споём! — предложила Наталья! И не дожидаясь ответа, будто себе самой, запела неожиданно громким бархатным голосом. Баба Настя вздрогнула, будто впервые увидела гостью — розовые щеки, блестящие умные глаза, добрая открытая улыбка. А голос… Да и как угадала она её, Настину, печаль, её невосполнимую потерю. Ведь это она, Настя, одиноко качающаяся рябина — сиротинушка. Её слезы потерялись в глубоких морщинах.
А Наталья пела. Будто не она, а сердце отдельно от неё вырывалось, изливало всю муку и горечь, призывало надежду. Глаза её горели и сжечь, испепелить в этом огне хотела она своё неудачное замужество, с унижениями, предательством, побоями, пьяными ссорами, своё беспросветное одиночество, свою болезнь. Тонкая рябина, забайкальский бродяга, чёрный ворон, заледеневший клён, розовый конь пролетевшей, будто приснившейся жизни — знакомые, остро ощущаемые символы грусти
113
— оживали и жгли. Лёшка затих. Баба Настя плакала, беззвучно, с открытыми глазами. Когда явился призрак удалого Хаз-Булата, Наталья почувствовала на плече прохладную старушечью ладонь, услышала тонкий, срывающийся от слёз дребезжащий голос, подпевавший ей. Он креп, становился резким. К нему вначале неясным гортанным звуком, затем басовито, прибавился мужской, хрипловатый и сильный.
Она не знала, что это любимая песня их отца и мужа, незабвенного Сенюшки, их семейная песня-молитва, песня-память. Будто провидение само вложило в её уста эту мелодию, связующую поколения, заветный пароль в их семью. Она не знает ещё, что скоро в радостных муках появится у неё малыш, солнышко её жизни — Александр Алексеевич.
А пока перед звёздным окном, обнявшись, сидят две женщины, молодая и старая. В ночь, за ободрённые прохладой кусты сирени, льётся их песня.
Её слышит мужчина. Он курит на крыльце.
114

Вера Степная
(БЕЛЯЕВА
Вера Петровна)


Родилась в крестьянской, многодетной семье. Окончила Покрово-Марфинскую среднюю школу, затем филологический факультет Мичуринского государственного педагогического института. По её словам, там она почувствовала значимость и силу слова.
Итак, последнее «прости»
Взаимно скажем на пороге…
Вам — крест поэзии нести,
Нам — ждать, когда прибудут дроги…
Это четверостишье написала на прощанье её преподаватель прямо на экзамене. Оно глубоко запало в душу выпускнице. Вот уже двадцать лет, как Вера Беляева пишет стихи.
Последнее время она живёт в родном селе Покрово-Марфино, работает учителем русского языка
и литературы в местной школе.
115

Снять голову, как снять доспехи,
Глотком испить вино стихов…
И над зарёю слышать эхо
Божественных её шагов.
Для этой русской парижанки
(родись хотя б на век скорей)
Быть псом любимым у лежанки
Иль крошкой в горстке сухарей!
Повесилась! Чтоб быть всё выше!
Паришь в полёте немоты…
Россия, потерявши крышу,
Какую дочь теряешь ты!
Кто снял тебя? Укрыл? Кто спрятал?
Какие сны поёт февраль?
Как в матери, в твоих заплатах,
Мне ниточки ничтожной жаль!
Была старухой и ребёнком,
В родной стране родным врагом.
Как над полуживым котёнком,
Рыдаю над твоим стихом!
М. Цветаевой
***
116
Раскинулась Русь, разлеглась, отвлеклась…
Ругает отрепье притворную власть
И тянет-потянет привычную лямку —
Слепые волчата голодную самку.
Испуганный взор генетически вложен,
Как Богом начертанный путь неотложен.
Мытьём или катаньем, а ведь пройдём!
А радость? А счастье? Когда обретём?
Насмешка природы — стонать на раздолье!
А воля? У каждого в разуме воля!
Могу быть свободной, как Пьер у французов,
Попробуйте в плен взять бессмертную душу!
Попробуйте выжить, как мы выживаем:
Прогресс впереди — мы копейки считаем!
И рады чистейшей воде из колодца,
Согреты теплом восходящего солнца,
Стареющим мамам от мира — щитом,
При том человечность и честность при том.
***
117
От рыцаря песнопений,
Сквозь сонмы трудов и снов
Восходят стихосложенья,
Как зори преображенья
Отдельных созвучий и слов.
Возможно воспеть очевидное,
Обыденное обходя,
Угадывать разновидное
В стогласии бытия?
Так это Вы проходили
протоптанною межой,
Когда открывались были,
Когда соловьи голосили
И ветер шумел блажной?
Вы этих стихов виновник,
Вы голос в родном краю,
Я в боли вашей сыновней
Дочернюю боль узнаю…
***
Автору поэтического сборника «Ясень»
В день суетный, а, может быть, печальный,
Я вспоминаю радостно, что, вот,
В моём учительском портфеле князь опальный,
Зелёный «Ясень» листья раздаёт….
118
Мы все пересекаем эти
Полей сорвавшихся соцветья,
Венецианово «Гумно»,
Как дум вчерашних полотно.
Открыто зажимаем раны —
В ушах кипящие мембраны,
Стараемся искать ответ
у испытаний прошлых лет.
***
Снега! Арктическая пыль,
Порывы ветра шквальные.
Не вы ли боль моя? Не вы ль
Горланите гортанью сгальною?
Забыв о правилах письма,
Уложены корявым почерком,
Стихи — посредственны весьма,
Пока слезами не омочены.
***
119
На Барском пруду распускаются лилии,
шумят вдалеке тополя.
Ах, помните, лилии, как мы любили,
как ласково пела земля!
Какие тогда загорались рассветы,
как солнце играло в глазах!
А нынче бросаю печальное «где ты?»,
и тонет оно в небесах.
Не жаль мне ничуть, что была и остыла,
и что всё бесследно прошло.
Вы ж помните, лилии, как я любила,
как на сердце было светло.
На барском пруду
120

ЧИСТЯКОВА
(Шматко)
Елена
Викторовна

Литератор с успехом занимающийся поэзией и прозой. Увидели свет поэмы и стихи, автобиографическое повествование и редкий сегодня жанр — басни, так любимый читателями. На её стихи написано несколько песен. Готовится к печати сборник повестей и житейских рассказов. Работает Елена Викторовна и над литературой для детей как дошкольного, так и школьного возраста, более ста стихотворений разных по тематике написаны ею. На страницах этого альманаха представлено несколько новых басен, не успевшие войти в уже изданную первую книгу.

121
Собакой Хвост руководил, ей неприятно стало,
Набравшись храбрости однажды попеняла:
Не наставляй, что делать мне, как жить,
Я человеку без тебя сумею послужить.
И впредь уже не стоит поучать,
Мне расхотелось юлить и угождать.
Ну что ж, — ответил Хвост,
— решай сама с собою
Не буду управлять твоей судьбою.
Услужливость в тебе и так видна,
Подобострастие и раболепство,
И уголок свой знаешь — Место!
Хозяину покорна и верна.
Ну право заучил, я разберусь сама!
Во время разговора Хозяин в дом вошёл,
В волнении Собака тут же встала,
Хоть Хвост, как обещал, тактично промолчал,
Язык лизнул ботинок, а Шкура забрехала!
Разговор собаки с хвостом
122
Петух, сердец куриных покоритель,
В сарае первый искуситель
Владеющий семьёй большой
Потомства в изобилии имевший,
С утра горланить на заборе севший,
Был жуткий трус и врун, ещё какой!
Хоть обладал он статью и осанкой
И шпоры грозные носил,
Хвост в перьях радужных,
Орал, что было сил
Воспитывая куриц спозаранку
В курятнике под главаря косил.
Петух-храбрец
Мораль:
Тем, кто приучен угождать,
И хвост совсем не нужен.
Другие части тела есть,
Они ему послужат!
123
Лишь нужно было с кем;то разобраться,
Столкнуться грудью, в кровь подраться,
За квочку прятаться спешил.
А та, с гнезда неспешно поднимаясь,
В защиту муженька кидаясь
Могла до крови голову сопернику пробить,
Завидную при этом проявляя прыть.
И отсидевшись за спиной её петух
Не постеснявшийся своих подруг,
Потом бахвалится на двор помчался
Что разгромил врага он в прах и пух.
Увы, бывает и такой супруг!
Мораль:
Не сложно вывести мораль,
Петух, как оказалось, трус и враль
Прослыв защитником своей семьи
Под юбкой у жены намерен отсидеться
Понятия о чести у него свои
Такие есть мужья, тут никуда не деться.
124
Три милые Свиньи в надежде порезвиться,
В приличный ресторан решили «закатиться».
Накрасив пятачки, в наряды облачились,
Облив себя духами в машине развалились.
В элитном ресторане корячились у стойки,
Орали, хохотали и взвизгивали бойко.
Коктейли заказали, короче «оторвались»,
Потом, по ходу дела за стол перемещались.
А там, вот веселуха! Закусок понабрали
К ним пиво, водку, вина и громко чавкать стали.
Да «оттянулись» славно, чего ещё не пили?
Давайте напоследок попробуем текилы!
Изрядно перебрав тарелки звонко били
Текилой обливались, а главное — хамили.
Пришёл наряд полиции, официант сказал:
Нагадили здесь, свиньи, испортили нам зал.
Теперь меж стульев дрыхнут, не могут усидеть,
В участок их возьмите, не хочется смотреть.
Одна очнувшись хрюкнула: Ты верно угадал.
Мы Свиньи, это точно, а кто ж тебе сказал?
Свинское веселье
125
Я даже не припомню, чтоб паспорт предъявляли
Да, клёвый ресторан, так славно погуляли!
Мораль:
Встречали мы Свиней в элитных ресторанах
В которых побывать им было по карману,
Оправдывали имя своё они с лихвой,
Довольно гадить, коль Свинья,
иди в свой хлев, домой!
Жил в норке Крот, был скряга, скопидом.
Однако, нажил всё добро своим трудом.
В заботах света белого не видел,
Корпел, стяжал, и складывал потом.
Что наживал с усердием считал,
Подальше в норку зарывал.
Себе он лишней крошки не позволил,

Крот
126
Ни разу вкусного не ел,
Ходил в обносках, в туфлях рваных,
И как;то осенью, Крот сильно заболел.
Но на лекарства тратится не стал
Не мог позволить он себе такое,
Ослаб наш Крот и сильно отощал,
Конец, завершено присутствие земное!
Всё то богатство, что он накопил,
Его родня, потомки растащили.
Уж шиковали! Деньгами сорили,
Кутили, сладко ели, много пили.
При этом старого Крота ругали и хулили.
Ну и дурак! Каков дурак!
Прожёг он жизнь свою за так!
Им не хватило даже средств
Поставить на могиле крест.
Пришли и быстро схоронили,
И с той поры на кладбище не были.
Мораль:
Ну что поделать, предсказуемый конец,
Стяжательство оправдано лишь на дела благие,
А стоит так страдать, себя уничижать,
Коль родственники у тебя такие?
127
Маленький и толстый Червячок,
Увидев яблоко пополз к нему по ветке.
Ура! — Воскликнул он, — Вот это будет дом!
И жить в нём стану я, жена моя и детки!
Румяное, красивое, большое,
Лишь у меня есть яблоко такое!
Он вгрызся в мякоть сочную,
Проделал длинный ход,
Построил коридоры, кухню, спальни.
А яблоко, тем временем гнило,
До сердцевины те ходы достали.
И только плодоножку наш Червяк задел,
Как вместе с яблоком на землю полетел.
И грохнулось оно и раскололось пополам
Всем показав своё нутро пустое.
Выходит, что жильё Червяк угробил сам,
Всё прогрызая, углубляя, строя!
Мораль:
Бездумно люди рушат стены
Усовершенствуя жильё,
Но подвергают обрушенью
Скорей чужое, чем своё.
Кто дал им право?
Переделка
128
Гадюка
Как посмели уподобляться Червякам?
В строительстве не преуспели,
А переделку захотели. И архитектор каждый сам!
В кустах лежащую Гадюку однажды обуяла скука,
Решила яду подпустить, коварная Гадюка.
С кого начать? Решила так, начну;ка я с родных.
Все рядом, а удобно как, покусаю их!
И культивировать в себе обиду начала,
Припоминать проступки их, ошибки и дела.
Так увлеклась, поддавшись искушению,
Для родственников вдоволь яду набрала.
Её распёрла ненависть, она сперва терпела,
Позеленела сильно, захрипела,
Собралась укусить, прицелилась, надулась,
Да вдруг своим же ядом захлебнулась!
Мораль:
Мы изрыгаем яд стараясь жалить ближних,
Пытаясь уподобиться змее.
Злость нагнетая, это очевидно,
Причину нужно поискать в себе.
129

ШИШКИН
Валерий

Родился 9 октября 1967 года в г. Горьком.
Служба в рядах Советской Армии в 1985;1987 гг., в рядах Российской Армии в 1993;1995 гг.
Закончил физико-математический факультет Тамбовского педагогического института в 1991 году. Преподавал в профессиональном техническом училище и школе, работал на заводе, служил спасателем в поисково-спасательном отряде области.
Первые стихи начал писать на срочной службе, там же научился играть на гитаре. В студенческие годы образовал группу «Площадь К», которая некоторое время состояла в Тамбовском рок-клубе. В 1992 году группой записан небольшой альбом собственных песен.
Авторской песней занимается с 1999 года. Лауреат первого фестиваля авторской песни «Звёзд
130
ное лето в Ивановке» (д.Ивановка, Уваровский район) 2004 года, диплом I степени регионального фестиваля бардовской песни «Звучит гитара на реке Вороне» (р.п. Мучкап) 2007 года, диплом I степени межрегионального фестиваля солдатской песни «Мелодии солдатского сердца» (г.Тамбов) 2007 года, диплом I степени конкурса музыкального творчества пожарных и спасателей Главного управления МЧС России по Тамбовской области 2010 года, лауреат 38;го Всероссийского Грушинского фестиваля авторской песни (Самарская область) 2011 года, лауреат 39;го Грушинского фестиваля православной песни на Фёдоровских лугах (Самарская область).
В настоящее время работает в системе гражданской обороны. Женат, трое сыновей.
131
Россия. Всё — сплошной уезд.
Деревни. Вётлы. Образа.
С небес печали бирюза
глядит на мой нательный крест.
Дороги-вёрсты. Лебеда.
Заросший ивой старый пруд.
Звон колоколен. Страшный суд.
Куда ни глянь — одна беда.
Погосты. Ветер. Дело — дрянь.
Вдруг, песня где;то вдалеке.
Кувшинка мокнет на реке.
Кругом тоска и глухомань.
Скрип ставней. Выстрел пастуха.
Запой. В углу пустая четверть.
Вот только здесь, здесь можно встретить
тот русский дух, порвать меха,
рубаху снять, хотя не в бане,
на всё легко махнуть с плеча,
заплакать, слёзы сгоряча
разбавив водкою в стакане.
Русская мозаика
132
Выйду в поле, запах кружит.
Вдоль реки — туман тоской.
По дороге небо в лужах
и стою я молодой.
Нецелованный, безусый,
вот он я, бери, как есть,
ветерок мой волос русый
гладит, потому, как здесь,
вот сей час, сию минуту
пробегает моя жизнь,
Выйду в поле
Просить прощенья и простить.
Родню. Берёзы и коня.
Упасть листвою октября
на эту землю. Просто жить.
И в том — Россия. В ней — весь я.
И грешник и, как будто инок.
До боли из таких картинок
сложилась Родина моя.
133
неприметною кому;то
стёжкою в стернёвой ржи.
Лист берёзы жёлто-рваный
ляжет в чёрный стылозём.
Осень, ты — моя нирвана!
Мне с тобою нипочём
ни лета, ни зимы-вёсны,
ни замшелость тёмных изб,
ни мерцанье звёзд над плёсом,
камнем падающих вниз.
Степь, да в осень!.. Точки-птицы
улетают в никуда.
Лягу спать, а мне приснится
поле, небо и вода.
Тот май зовёт меня в луга,
где в одуванчиковых волнах
я плыл на лодке, счастья полной,
куда;то к дальним берегам.
Тот май… Какой;то сумасшедший,
застрявший год в моём дворе,
но век, ты прав, казался мне
уже тогда совсем прошедшим.
***
134
Да нет, не сорок пятый год,
а тот, где три девятки в сборе.
Вот спящий на чужом заборе,
под цвет забора серый кот.
Околица села. Кукушка.
Бездумности накинув плед,
сидит на лавке у избушки,
устав от жизни, старый дед.
И время в ветках-проводах
как в путах. А в траве былинной
вчерашний ветер исполином
заснул. И небо, и вода…
А я спешу чего;то в май,
как будто вёсен я прожил
чуть;чуть и на руках нет жил
от дел, которых кутерьма.
И как;то жизнь проходит мимо…
Нет, это — бред. Проходит здесь,
через меня, по борозде,
где пашет конь по кличке Сима.
И через эту вот печаль,
где нет начала, нет и края,
где от берёз почти седая
Россия уплывает вдаль…
135
Впереди, как на картинке, заметённая вся снегом,
Николаевка-деревня, вроде той, в которой не был
Уж два года с половиной, и название такое ж,
И похожа даже речка, не захочешь, а закуришь.
Ты отсыпь мне из кисета, да побольше, не убудет,
Чую, встанем мы в атаку, мне она последней будет.
Немец шьёт из миномёта, позади — заградотряды,
Всё — обычная работа, всё как будто, так и надо.
Вжались в землю глубже, глубже,
а поверх над головою
Птицей чёрной смерть всё кружит,
пулей метит нас шальною.
Бьёт фонтаном белоснежным,
мы лежим лицом в сугробе
И играем в прятки с нею, кого первого угробит?
Встали молча, стиснув зубы, а с церквушки,
да с Никольской
Пулемёт литовкой косит, как на сенокосе скользком.
Под Николаевкой
136
Отлетают души к Богу, к чудотворцу Николаю,
Помоги живым остаться, Богородица святая.
Добежать бы до ложбинки
под свинцом уж частым слишком,
Почему;то вспомнил батю,
да себя ещё мальчишкой,
Да рыбалку на рассвете,
лошадь с глупым жеребёнком,
Непослушный волос треплют
руки мамы мне гребёнкой.
Взглядом гаснет небо-скатерть на снегу,
где правят тризну,
Горячо в груди и больно мне за малую отчизну.
За майора-особиста, что не те слова я молвил,
Да за то, что у невесты я разлёт бровей
не вспомнил.
На закате детской сказкой, заметённая вся снегом,
Николаевка родная, где своё уже отбегал…
137
Большой Кавказ хребтами держит,
как он, седые облака
из утреннего молока,
и купол неба рвано режет
ножом вершин его рука.
Шахэ прохладою шумит,
толчёт камнями в русле воду,
им тысяч пять уже от роду,
и вечно молодой самшит,
а я уже не молод. Кода.
Со скал глядит сапсан суровый,
Поверх всего скользящий взор,
Нет ничего прекрасней гор,
Где воздух пьяный и бредовый,
Где остальное — просто вздор…
***
138
Я стал жить южнее,
подальше от вьюги.
Но всё ж мне нужнее,
что в дальней округе:
ресницы лошадки от инея белы,
труба в старом доме, что песни мне пела,
пьянящие звёзды крещенских морозов
и лавка под снегом, а рядом берёза.
Я стал жить теплее:
в квартире плюс двадцать.
Но всё ж мне милее
в тот дом возвращаться,
где печка поленьями ярко играла,
вода на скамейке в ведре замерзала,
открытая дверь где паром клубилась,
и в мае зима мне по;прежнему снилась.
Я стал жить сытнее,
забыл про сельпо.
Хлеб с маслом вкуснее,
но нет, всё равно
метелью кормить мне голодную душу
Шестой снег
139
не то, чтоб удобней — мучительней лучше.
И слушать секунды будильника стрелки,
и в комнате тёмной у маленькой дверки
часами смотреть на танцующий пламень,
и чувствовать, как недоверия камень
всё тает, во мне пробуждая усталость
от ноши, понять вдруг, какая же малость
нужна мне для счастья — вот просто сидеть
и вместе со всем и со всеми стареть,
не думать о юге, набравшись ума,
вокруг никого, только время-зима..
И вот из полярной уехал я ночи,
из дома, который и не был мне отчим.
Но вот ведь загадка — из снегов изо всех
настиг меня именно тот вечный снег,
шестой уж по счёту…

Содержание

Волчихин Михаил Васильевич........................................6
Выжимова Таисия Ивановна.........................................15
Доровских Сергей Владимирович................................23
Меркушова Наталья Сергеевна....................................33
Мещеряков Юрий Альбертович....................................42
Остриков Виктор Сергеевич..........................................63
Самородов Владимир Юрьевич.....................................71
Селивёрстов Владимир Иванович................................83
Скоробогатько Любовь Григорьевна............................96
Вера Степная (Беляева Вера Петровна).....................114
Чистякова (Шматко) Елена Викторовна....................120
Шишкин