Скучный вечер старика Щекотана

   Хутор Нижний Слабоум, затерянный меж многочисленных ложбинок и распадков, в беспорядке разбросанных на километровом участке обычной российской местности, не значился даже на мелкомасштабной карте председателя местного колхоза. Такими картами снабжались все ответственные работники сельского хозяйства на местах, дабы не потеряться в запутанных направлениях. Поэтому заходили посторонние на хутор редко.
   
   Стояла поздняя осень с обычной для этого времени года сыростью и промозглой скукой. Гнилые пеньки уродливо торчали из лежалой прелой листвы и слегка светились в сумерках. Обглоданные прожорливыми кроликами деревья изображали пародию на садовые посадки. Сливы, оставшись висеть с последнего урожая, потихоньку доедались червями. Все это безобразие густо обрамляли невероятно разросшиеся кусты малины. В глубине сего парада сельской флоры притаился удивительный
по своей архитектуре дом. Стены его вросли в землю по нижние венцы, полностью скрыв фундамент, крыша слегка сдвинулась на бок, наискосок, став похожей на лихо заломленный картуз деревенского гармониста. Меж окон, параллельно земле, по странной фантазии творца этого шедевра, выходила печная труба, выгибалась кверху и, устремившись к небу, неожиданно обрывалась жалким обрубком с неровными краями. В трубе жили крысы, вот уже несколько поколений, они возились там, делали свои крысячьи дела, нисколько не обращая внимания на хозяина.
   
    Хозяин, колоритный старикан лет семидесяти, довольно крепкий для своего возраста, с всклокоченной бородой, сидел са шатким обеденным столом оперевшись мозолистыми руками с набухшими венами. Он был одет в ватник партизанского покроя, простреленный в шести местах. На плече чудом сохранился лейтенантский погон, с торчащим из-под него обрывком брезентовой пулеметной ленты.
   
    -Ишь ты, падло,- бормотал старик, глядя, как в стакане вина, стоящем перед ним на столе, барахтается зеленая муха. Минут десять гонялся он за ней с двустволкой, пребывая в полной уверенности, что ей непременно надо похмелиться после вчерашнего. Но она, глупая, не разделяла его мнения, металась от него из угла в угол, пока Щекотан - как его звали в миру - не припер ее прикладом. Взяв насекомое за крылышки, аккуратно, насколько позволяли трясущиеся руки, он опустил ее в жидкость и внимательно наблюдал. Удовлетворившись зрелищем, старик вынул тельце мухи и мощным щелчком отправил ее в последний полет. Соблюдя таким образом необходимые приличия по отношению к женщине, Щекотан наконец-то сам облапил священный сосуд и принял торжественный вид.
   
    -За авиацию!-с дрожью в голосе провозгласил он тост, поскольку пить без тоста даже в одиночестве считалось дурным тоном.
   
    Вино кончилось буквально за один глоток. Вместо закуси Щекотан занюхал пробегавшим мимо тараканом, чем напугал шестиногого до смерти, и уже было наметил седалище на законное место, как вдруг в ночи прозвучал леденящий душу демонический хохот. Старик застыл в полуприсяде, его волосы - которые еще остались - вскочили по стойке смирно.
   
    Волна испарины неприятным холодом схлынула книзу в видавшие виды валенки. Восстановилась глухая тишина, связав все звуки. Слышно было только, как скрипят Щекотановы глазные яблоки, обводящие комнату внимательным взглядом.
   
    Со стороны сада, в темноте послышались тяжелые глухие шаги. Что-то или кто-то приближался к дому, всхрустывая ветками и шелестя гнилой листвой. Крысы, до того копошащиеся в печной трубе, затаились, как умерли.
   
    Щекотан судорожно пытался вспомнить, где он оставил ружье, есть ли в нем патроны, и прикидывал возможность быстро до него добраться в случае чего. Стукнул ставень окна. Одеревеневшие мышцы шеи с трудом повернули голову и то, что старик увидел в окне, заставило сердце сорваться с места и ухнуть в валенки, такого вида еще не видавшие.
   
    Сквозь мутно-паутинистое стекло на него смотрел некий гражданин с бледно-синеватым, безобразно опухшим лицом без губ и одной ноздри. Тяжелый белесый взгляд уперся Щекотану в грудь. Ошметки полусгнившего мяса тряпочками свисали со щек. Половина зубов отсутствовала, зато оставшейся половине позавидовал бы профессиональный вампир. Одето чудо природы было в остатки двубортного костюма из дорогого сукна.
   
    Рассматривая незваного гостя, Щекотан шарил за спиной в поисках ружья, наконец нащупал холодную сталь ствола, сжал его потными пальцами. Не сводя глаз с пришельца, старик медленно присел, и резко выпрямив ноги, бросил свое тело через стол, опрокинув на пол все, что на нем стояло. В полете он извернулся по-кошачьи и не глядя разрядил стволы в мертвеца. Сноп картечи с воем пронесся сквозь оконный проем, снеся напрочь и оконную раму, и верхнюю половину тела незваному гостю. Эхо не успело затихнуть в ночи, а Щекотан уже вогнал в патронники два патрона, и сховался за печь.
   
    Секунд десять ничего не происходило, а потом... Потом мрак разразился таким воем и ревом, что создалось впечатление о наступлении Апокалипсиса. Хлипкая изба, пережившая еще Мамаево нашествие, затряслась от ударов по стенам, от скрежета по кровле явно нестриженных когтей. Старик осенил себя крестным знамением и приготовился к затяжной битве.

--------------------

    Бабка ондатра прокляла все на свете, возвертаясь с сестриного чаепития. Засиделися они дотемна, ну и по рюмочке приняли, не без этого, чай нечасто виделись. Дак старая вешалка умудрилась клюку свою позабыть. И вспомнила-то, как на грех, на полпути к дому. А так как возвращаться считалось испокон веку дурной приметой, плюнула бабка, да и так пошла, о двух ногах вместо трех.

    Путь ее лежал через заброшенные садовые посадки, наскрозь ложбинки подле кладбища, потом поперек бугра недалече от хутора, где старый Щекотан коптит себе небо тихонько, а там уж и до Коромыслина рукой подать, версты три всего.

    Неслышно шамкая беззубыми челюстями, трюхала себе бабонька, через ложбинку, по туману непроглядному. То и дело выныривали из молочной сырости покосившиеся кресты да надгробные камни. Особого впечатления на бабку они не производили, суеверной она особо не была, за исключением веры в приметы эти неладные, в церковь опять же ходила, кулич там на Пасху светлую посвятить. Потому без лишнего душевного смятения углубилась она в самый густой туман. И вдруг какие-то смутные сомнения посетили ее старую голову...Уж больно оживленно было в эту ночь в сием скорбном месте. Ондатра на всякий случай трижды перекрестилась.

    Какие-то шаркающие шаги, деревянные стуки, шорох камня о камень, и - самое главное - тяжелый затхлый запах, несмотря на осеннюю свежесть, заполнил ложбину, будто всколыхнули палкой стоячее гнилое болото.

    У бабки ослабли ноги, и она, пошатнувшись, оперлась на первое попавшееся под руку надгробье, дабы перевесть дух. Неожиданно поросший мхом камень подался в сторону и глухо ткнулся в землю. По могиле пошли сперва трещины, она вспучилась, потом раздалась в стороны, обнаружив провал. На глазах у потерявшей дар речи Ондатры, близкой к инфаркту, оттуда с трудом поднялся мужик. Бабка узнала кузнеца Ивана, которого в позапрошлом годе жеребец стукнул копытом в лоб, да и убил. Полтора года в сырой земле не прошли для Ивана даром. Помимо пробитой головы, он изрядно был поеден червями, и подвержен тлену.

    -Здравствуй Ванюша, -пролепетала бабка, с трудом протолкнув вставший в горле ком. - Как живешь, касатик?

    Однако Иван, не обращая никакого внимания на Ондатру, повернулся грузно и направился в сторону хутора. Затем из ночи раздался хохот, гулко бабахнул первый дуплет Щекотана, и в отдельно взятом уезде России начался Конец света...

    Очнувшаяся старуха под вопли нечисти подхватилась было обратно к сестре, однако, когда выстрелы застучали чаще, решительно развернулась на 180, пошарив под подолом, вынула "маузер", подаренный ей Щекотаном на 8-е марта, засеменила на выручку.

    Путь ее был тернист и долог, трижды "товарищ Маузер" выплевывал свинец, трое нападавших разбросали мозги по кустам. Чем ближе продиралась бабка к избе, тем больше творившееся тут напоминало открытие сельпо после обеда, когда портвейн уже можно продавать.

    Орущая толпа-в основном мужского пола-во что бы то ни стало стремилась войти в дом. Они создали у дверей жуткую давку, однако Ондатра, закаленная шопингом по столичным продовольственным магазинам в период острейшего дефицита продуктов, могла дать фору любому из них. Локти, зубы и прочие части тела обеспечивали ей медленное, но верное продвижение к цели. Среди конкурентов было много ее знакомых, кого-то она вынянчила своими руками, кого-то неоднократно угощала. Правда, они ее не помнили совершенно, да и внешность их не располагала к беседам.

    Совсем уже на входе здоровый обгоревший мужик, кум, по пьяни поджегший сарай, да в нем и оставшийся, кинулся Ондатре наперерез, но споткнулся об колоду, и смог только ухватить бабкину ветхую юбку. За этот проступок - Ах, проказник! - он был наказан рукояткой пистолета по голове, и остался лежать, а бабка, сверкнув голыми ногами, скрылась в избе.

----------------------

   Щекотан, практически не целясь, навскидку бил супостатов по две штуки зараз. Начало побаливать плечо - сказывался возраст. Уроды все лезли и лезли, будто, добравшись до упертого старика, обрели бы себе вторую жизнь. А он, как в тире, загонял патроны в ружье, долбил в упор, беспокоясь, что может не хватить боезапаса. Он уже плохо слышал от грохота выстрелов, глаза ело пороховым дымом, однако движение справа от себя боковым зрением узрел, резко развернул ствол в сторону нападающего. Чье-то тело кувыркнулось через наваленную баррикаду, мелькнув морщинистыми бабкиными ляжками. Их Щекотан узнал безошибочно, тут же переведя огонь к сеням.

   -Ты что, старая, ополоумела??!! - перекрикивая стрельбу, напряг он голосовые связки. - Нашла время стриптиз устраивать, не на сеновале чай!!

   -Помолчи, дед, делай свое дело.-отозвалась Ондатра, прицельным выстрелом сняв из окна утопленника, свояка председателя колхоза.

   И когда дед услышал, как захаркал смертью его подарок, потеплело у него на душе.

   -Патрооны!!!- верещала бабка-Патроны давай...

   -Там...на чердаке...в чугунке...-в перерывах между выстрелами ответствовал Щекотан.- И пулемет..я прикрою...!

   Ондатра, проклиная свой ревматизм, одним прыжком достигла лестницы на чердак и пропала в проеме.

   Щекотан дернулся за патронами, и - о, ужас!! - нащупал пустую коробку. Ненужная теперь верная двустволка была отброшена прочь.

   -Ну, же, Ондатрушка, поспешай, ласточка, рыбка, мать твою, да где тебя носит, рухлядь старая???!!!-шептал он, доставая из-за пазухи три "лимонки". Одну за другой швырнул он их в напиравшую толпу, и рухнул за печь. Взрывы окончательно отгородили его от реальности путем половинки кирпича по темечку. И лишь когда затухающее сознание отметило, как деловито и напористо застучал "дегтярь" в умелых бабкиных руках, он позволил себе провалиться в небытие.

   Когда он пришел в себя, его первыми ощущениями были запах щей и поразительная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в печке. Старик несколько секунд наслаждался покоем, потом открыл глаза.

   В избе ничто не напоминало о недавней кровопролитной баталии. На столе горела керосиновая лампа. В углу стоял почишенный пулемет "Дегтярева". Ружье висело на стене. Бабка ондатра старательно завешивала остатками юбки дыру, бывшую когда-то окном. Сама она облачилась в старые дедовы галифе, которые разыскала на чердаке. Пол выметен, ни гильзы, ни обломка кирпича.

   -О, лейтенант, очнулся наконец?-бабка подошла к нему и ласково потрепала его по забинтованной голове.-Ты как?

   -Ты-то как, с этими...иродами?

   -Да у них, сукиных детей, кишка тонка! Чтобы мы вдвоем, да этих сопляков на место не поставили??!!

   Она присела рядышком, и старики предались воспоминаниям своей боевой партизанской молодости.

КОНЕЦ