Рондо для двоих. Часть 4, гл. 7

                Глава седьмая

                Сева не просто открыл новую страницу в романе Улиной жизни – он пошел так быстро листать одну страницу за другой, что Уля  не успевала осознать происходящее. Мало того,  что Мишелю пришлось убраться из этого романа как персонажу, вдруг ставшему сначала второстепенным, а потом и вовсе ненужным, сама  Уля стремительно меняла образ жизни, рискуя перевернуть ее с ног на голову.
Едва Сева перед отъездом заявил ей, что собирается на ней жениться, да как можно скорее, Уля поняла: так и будет. Не попросил ее руки, не стал искать подходов и подъездов, чтобы она привыкла к этой мысли, а именно – заявил.И уехал во Львов – искать ей работу по специальности.
                – Так, пиши автобиографию, делай копию трудовой книжки. Я позвоню.
                – А дом? – жалобно спросила Уля.
                – Дом мы пристроим. Слушай, живи проще!
                Вот это «живи проще!» он сделал своим лозунгом и  теперь упорно старался пристроить свою будущую жену под этим оптимистическим плакатом.
                Проще у нее пока не получалось. Уля была в смятении. Во-первых, она устроила умственную ревизию своих действий на протяжении двадцати последних лет. Заглянула и в раннюю юность, даже в детство. Получалось, что девочка Уля загнала себя в угол собственной целеустремленностью. Правда, все, что касалось ее жизни с  Анной Казимировной, критике не подлежало. Это был райский период, организованный ею самой. Нигде она не сфальшивила, все делала с любовью. Брак с Шуриком был ошибкой, исправив которую, она нанесла вред самому Шурику. Так ей казалось сейчас. Тихая  гавань с Владиславом  казалась теперь периодом застоя.
Тут Уля ошибалась. О таком застое мечтают практически все нормальные женщины. Она словно забыла, что именно тогда защитила диссертацию и состоялась как хороший специалист. Все самое лучшее случилось в этот период ее жизни.
                Мишель раскрыл в ней женщину – она узнала новые краски любви, более яркие и густые. А Сева...
                Здесь  была какая-то загадка, если учесть, что они пока любовниками не стали и лишь обменивались  какими-то беглыми, почти дружескими  поцелуями. Так ведут себя неопытные влюбленные, испытывая одновременно страх и жажду обладания. Они оттягивают будущее, чего-то ожидая.
                Это было странно – после того любовного опыта, какой Уля уже успела получить за годы двух браков и одного «гражданского», как теперь стали называть любовную связь.
                В поведении Севы таилось обещание. Чего? Новизны? Но зачем она ей, сорокалетней женщине с устоявшимся авторитетом? У нее есть дом, мама и отчим, коллеги по работе, с которыми дружна... И она собирается бросить все, превратившись...в бомжиху?  Безработную? Почему вдруг в ней проснулась авантюристка? Значит, жила эта авантюристка в ней, подремывала, ждала своего часа? Ведь не может проснуться несуществующее?
                Сева звонил каждый день, докладывал о своих продвижениях по главному вопросу – ее трудоустройству.
                Через две недели радостно завопил:
                – Все! Бери расчет!
                – А дом?
                – А дом пусть твоя родительница продает. Сейчас недвижимость в цене. У нее же есть мужик?  Пусть вдвоем берутся за дело.
                Главврач был в шоке, прочитав ее заявление. Долго пучил на нее глаза, словно увидел ожившее привидение, потом спросил:
                – Вы рехнулись? У нас, кстати, место освободилось  в первом отделении. Вы же туда просились?
                Обиженный Михаил не захотел даже попрощаться. Было неприятно, даже больно за него, но ее совесть почему-то молчала.
                Мама плакала навзрыд, не хотела ничего слушать. Потом уже по телефону сообщила, что переехала в Улин дом. А вдруг покупатель появится внезапно.
                – Мам, не надо продавать! Живи там! Может, я еще вернусь! А квартиру свою приватизируй. Пусти туда жильцов. Хватит работать.
                Львов встретил Улю не так ласково, как в первый раз, когда она была гостьей. Почему-то не замечала тогда косых взглядов в свою сторону, когда разговаривала с местными жителями на русском языке. Сейчас ей казалось – смотрят не так. Хотя не допускают никаких грубостей.
                Первый шок испытала, когда Сева привел ее в свою берлогу.
                – Понимаешь, мы,  когда развелись, срочно,  то поменялись тоже поспешно. Жене досталась моя комната,   приличней. Это мое кредо. Женщина не должна страдать.
                Уля растерянно озирала «берлогу». Та была отдельной, даже с туалетом и древней ванной огромных размеров. Происхождение  главной стены в комнате стало понятно, едва за нею раздались детские голоса и собачий лай. Других вещей, кроме книг, сваленных кучей на кожаном диване, подоконниках и в старом шкафу с растерзанными дверцами, не было.
                Вот когда собственный дом возник перед Улиными глазами, заслонив это убогое жилище доктора исторических наук.
                – А где твои костюмы? Рубашки?
                – Костюм на мне,  а рубашки пока у жены. Завтра заберу.
                – И куда повесишь?
                – Найдем, – оптимистично пообещал Сева.
                Вид у него был довольный.
                – Зато мы тут спокойно заживем.
                – Сомневаюсь.
                – Почему, Улька?
                – Да не будем мы здесь жить! Твоему университету не стыдно, что его доктор наук обитает как... как последний нищий? Вот пусть дают комнату в общежитии. Я знаю точно, что часть помещения в студенческих общагах отводят преподавателям. Или молодым аспирантам.
                Сева таращил на нее глаза, словно мальчик перед учительницей.
И вдруг сорвался с места, прихватывая пиджак:
                – Ты меня подожди, не вздумай уезжать, я сейчас вернусь!
                И только он выскочил за дверь, Уля под аккомпанемент собачьего тявканья и детского смеха за своею спиной, сдвинула  книги в сторону, села и заплакала. Тихо и зло.
                Ах, она дура, идиотка! Идиотка и дура!!! Как можно было... Это было затмение! Лунное!  Она попала под гипноз! Она променяла одного взрослого инфанта на другого!
                Сева вернулся через два часа, когда Ульяна, немного успокоившись,  навела относительный порядок  в «берлоге». Сева был не один.   
                Молодой очкарик, чем-то похожий на артиста Вицина, задвинутый за спину возбужденного Севы, ждал своей участи.
                – Вот, Ульяна Егоровна! Знакомьтесь, это наш университетский гений!  Математический! Василь  Богданович,  он согласен с нами поменяться! У него комната в общежитии, отдельная, большая, в преподавательском отсеке. А ему нужно уединение! Полное! Он вторую диссертацию заканчивает. Мы завтра идем в ректорат договариваться.
                Математический гений медленно пошел вдоль стенки, за которой недавно орали дети, а сейчас стояла тишина. Выглянул в окно, убедился, что тот выходит во двор, глубокий, как колодец. Вряд ли солнышко сюда заглядывало в гости. Зато тихо.
                – Согласен, – коротко вынес свое решение очкарик.
Второй щелчок по  носу Уля получила от судьбы,  когда явилась в медицинский институт, где на кафедре психиатрии был объявлен конкурс. Сева вроде бы договорился, что сначала примет Улю и с  нею побеседует декан факультета или заведующий кафедрой, но оба отослали  ее в учебную часть, к проректору.
Разговор начал симпатичный старик с лукавыми глазами – сразу на украинском языке. Уля напряглась – и тоже ответила на нем же. Через пару минут стало ясно, что владеет она украинским на уровне школьницы-хорошистки.
                – И как же вы собираетесь читать лекции? – улыбнулся проректор, переходя на чистейший русский.
                – Выучу, я способная, – смело пообещала Уля. – Я же изучала язык... десять лет.
                – А до начала учебного года осталось две недели. Советую вам поискать работу в клинике. Вы не освоите терминологию за такой срок. Вот скажите, как  будет на украинском ... мочевой пузырь?
                – Сечовый михур.
                – А язва двенадцатиперстной кишки?
                –  Выразка…– Она замялась, вдруг от волнения позабыв даже то, что знала.
                – Не буду вас мучить. Вот обживетесь в наших краях,  само по себе уложится в голове. Я же русский. Занесло сюда давно, стал своим... Только бы в клинике не напороться на националиста. Сейчас с работой... сами знаете...
«Надо возвращаться, – думала Уля, вышагивая по любимой брусчатке – Не буду же сидеть на шее у Севки».
                Первая брачная ночь прошла накануне на кожаном диване, который противно скрипел и прогибался под их телами. Сева, правда, ее не разочаровал, однако до Михаила ему было далеко. Может, сказалась Севина неуверенность в себе после недавних ее сомнений вслух – получится ли у них вообще  брачный тандем.
Вечером, после ухода гения, они чуть не рассорились. Ночь примирила Улю с мыслью, что теперь ей никуда не деться, и надо какое-то время пожить с Севой. «Но замуж за него не пойду!» – решила она, уже вкусившая прелести свободы.
                Из-за того, что они не были расписаны,  возникли трудности с  общежитием. Пришлось Севе побегать по высоким инстанциям. Он  все чаще заговаривал о женитьбе, но Уля  только вздыхала в ответ:
                – Вот устроюсь на работу...
Устраиваться ходили с Севой. Решили не связываться с психиатрией, а заглянуть в неврологию самой крупной больницы.
                Никогда еще не чувствовала себя Уля такой незащищенной. Она была чужой, незнакомой и даже подозрительной со своим русским языком, и даже трудовая, разукрашенная благодарностями, не спасала от вежливо-кислых улыбок потенциальных работодателей.
                Как случилось, что Уля вдруг вспомнила о своей способности гипнотизера?  Никогда она пользовалась своим даром вне стен родной клиники, если не считать экспериментов над мужем.
                Начмед, рыхлый мужчина с потными руками и шеей, в криво  застегнутом халате, смотрел на нее таким взглядом, словно она была только что выпущенная студентка, направленная кем-то важным, кому нельзя отказать. «Тип нервный, в себе неуверенный, совсем не подходит для роли начальника, – думала Уля, наблюдая, как мается медицинский чиновник. – А что если...»
                Она сняла с шеи сверкающий многогранник из чешского стекла, переложила его из одной ладони в другую. Ничего не понимающий начмед проследил за ее руками – как Уля снова надевает на шею украшение.
                – Я сегодня плохо выспалась, – вдруг сказала Уля и очаровательно улыбнулась.
                В ответ тоже получила улыбку.
                – А вам спать не хочется... в такую погоду? Спать, спать...
Уля не ожидала, что ее «кролик» сдастся на ее милость так послушно.
Начмед прикрыл глаза, зевнул, трудовая книжка выпала из его рук.
«Хоть бы не зазвонил телефон!» – со страхом подумала Уля, но тут же взяла себя в руки.
                – Я – хороший врач, вы не пожалеете, взяв меня на работу. Я хочу быть психотерапевтом, мне это дается лучше всего... Сейчас вы скажете мне «да», и мы напишем заявление. Просыпайтесь, просыпайтесь...
Голова у начмеда дернулась, и он уставился на Улю мутными глазами.
                – Мне писать заявление? – спросила Уля послушным голосом.
                – Да, да, – забормотал начмед. – У нас как раз не хватает... Вакансия есть... В неврологии работали?
                – Я же говорила: да.
                – Извините, я... помню, помню.
                «Вот, – подумала Уля возбужденно, когда  все было улажено и даже назначен день  для выхода на работу, – теперь я запросто могу встать на тропу мошенничества. Первая жертва уже имеется!»
                ... Через две недели работы на новом месте Уля уже мечтала удрать в родной город. Но печальный факт, что у нее больше нет своего дома, остановил ее. Мама написала, что удалось продать дом за неплохие деньги (Уля удивилась: названная сумма была смехотворной!), и теперь она может спокойно купить себе квартиру во Львове.
                – Не надо было торопить ее с продажей, – упрекнул Сева расстроенную Улю. – В крайнем случае – мы бы могли оба вернуться на родину и жить припеваючи  в твоей фазенде. Ладно, поживем в общаге, нам к нищете не привыкать.
Нет, все-таки был у нее ангел-хранитель! Однажды Сева вернулся из университета пьяненьким. Уля никогда вплотную не сталкивалась с алкоголиками, а так как Сева уже был не раз замечен ею в состоянии полутрезвом, ее это испугало. Она молча наблюдала, как Сева с хитрой улыбочкой пытается что-то выудить из кармана плаща. Наконец было извлечено нечто, оказавшееся листком бумаги,
                – Читай!
                – По какому поводу мы пили?
                – Чи-тай!
                – Не понимаю, – сказала Уля, прочитав несколько строк чужого письма, в котором какая-то Люська сообщала какой-то Верусе, что она вышла замуж в Израиль и просит любимую подругу сообщить любимому когда-то супругу, что возвращает ему квартиру, которую не успела продать, так как...
                Дальше Уля читать не стала.
                – Не поняла?! – радостно завопил Сева. – Люська моя свалила за рубеж! А так как она не могла меня разыскать,    торопилась,  бедняга... то просит Верку, это  ее подружка, принести мне в клювике эту новость. Верка и принесла. На кафедру. Люська же не знала, что мы с тобой теперь в общаге обитаем!
                Сева  даже протрезвел от радости. Схватил Улю за талию,  закружил по комнате.
                – Слушай, Дон Кихот несчастный, – сказала Уля, жестом указывая на место рядом с собою. – Спасибо скажи своей Люське, что она не продала твою комнату перед отъездом. Я еще понимаю – был бы у нее от тебя ребенок, а то... просто так подарил приличную жилплощадь, а сам остался на бобах!
                –Ладно тебе! Ну, дурак был. Но не до конца дурак. Ведь я там и прописан, а  она – в берлоге. Мы просто туда въедем. Прощай, общага!
                – Ничего не понимаю... Если за тобой числилась квартира, как ты мог еще получить комнату? В общаге? Слушай, да ты жулик, а не Дон-Кихот!
                – Комнату эту тебе дали, а не мне. Я сказал – сестра приехала, жить негде... Я – ценный кадр, мне пошли навстречу.
                Уля уже ничего не понимала, но хорошая новость и ей подняла настроение. Небольшая однокомнатная квартирка на  окраине  города, в микрорайоне, оказалась светлее и ухоженней «берлоги», но отсюда даже старинные крыши города не  просматривались, и создавалось впечатление, что никуда из Днепропетровска Уля не уезжала. Это была хрущевка на втором этаже и с окнами на такой же пятиэтажный дом.
                Пока же Уля активно осваивала  украинский  язык  – устно – успешней, чем письменный, да наживала авторитет в небольшом коллективе отделения неврологии, Семен занимался поисками квартиры – получше этой.  В финансовом мире творилось что-то невообразимо-непредсказуемое, так что надо было торопиться.
                Он уже понял, что привязался к Уле и не желает ее терять, но также почуял другое: однажды изменив стиль своей жизни, Уля может сорваться в новое плаванье – неожиданно для всех – и для себя тоже.

Продолжение  http://www.proza.ru/2013/01/29/1386