Батюшка Дон кн. 4 гл. 16

Денежная реформа 1947 года прошла для семьи Шелеховых относительно безболезненно и почти не запомнилась, если бы, не курьёзная ситуация. В ноябре уличные ребята выиграли в карты у случайного прохожего бумажные деньги. Сидели, считали и радовались удаче.
- Давайте меняться! - предложил обменять бумажные купюры на мелочь проходивший мимо них Григорий.
- Замётано!
Ребята пошли вслед за ним, и он высыпал на мёрзлую дорогу 140 рублей «медью» для обмена и сказал:
- Считайте.
Посчитали – ударили по рукам и разошлись. В декабре грянула реформа денег, и народ в течение суток штурмовал сберкассу. Меняли деньги старые на новые из соотношения 10 к 1. 
- Поменять можно до 100 рублей на человека лишь один день, - строго предупреждали остро чувствующие наживу кассиры.
Мелочь копейками оставалась в прежнем номинале и не менялась. Шелехов, что называется «пролетел» с обменом денег и долго сокрушался:
- Записался же я с вами в дураки!
- Сам виноват дядя… - засмеялся главарь шпаны.
Несмотря на присутствие в жизни Григория молодой красивой женщины это время ему ничем не запомнилось. Он где-то работал, ходил в знаменитые музеи и театры, но не чувствовал себя счастливым.
- Не моё энто, - объяснял он жене своё вечно плохое настроение, - не способен я жить в крупном городе.
- Почему? - не понимала Юля.
- Всё здеся мне чуждо!.. Погода вечно сырая, вечно спешащие люди.
- Не выдумывай! - отмахивалась она и бежала по своим делам.
Постепенно Шелехов всё больше замыкался в себе и со временем между супругами начала шириться полоса отчуждения. Большая разница в возрасте только способствовала этому процессу. Григорий Пантелеевич заметно постарел, только белые сахарные зубы по-прежнему ярко сверкали. Тёмные блестящие глаза слегка потускнели, волосы на голове стали сплошь седыми, но не поредели.
- Зачем я тебе? - часто спрашивал он Юлию.
- Не говори глупости! - возмущалась она, но всё чаще надолго пропадала из дома.
Шелехову было значительно комфортнее общаться с безногим сапёром Иваном Митенковым, живущим в бывшей дворницкой их старинного дома. Обычно они распивали одну поллитровку водки, и Митенков начинал вспоминать войну:
- Мы несколько месяцев обучали собаку, а потом цепляли на спину взрывчатку, и она шла на минные поля, на танки! - у инвалида слёзы стояли в глазах, когда он вспоминал, как собаки уходили под танки. - Как-то собрал нас командир роты в землянке: «Мы теряем обученных собак. Сегодня пять ушло под танки, завтра ещё пять уйдёт. Год работы!.. Год работы! С кем будем разминировать?! Истребителей надо готовить отдельно, нельзя наших собак пускать под танки». 
Когда выпадала минутка они, сидя в тёмной дворницкой, вели долгие беседы о прошедших сражениях, и это помогало им отключиться от одиночества мирной жизни… 
- Начштаба его понял, - монотонно говорил Иван: - Батальон перестал готовить истребителей, мы снова искали мины. К тому времени у нашей части уже была хорошая репутация, но стали повторяться случаи, когда собака взрывала не немецкий, а наш танк. Собака ведь не различает - звезда или свастика на башне. Поэтому могла пойти на ближайший, по эту сторону окопа.
- Собакам всё едино за кого воевать! - вставил Григорий.
Митенков достал из-под одеяла заначенную чекушку водки и лихим движением сорвал с неё пробку - «бескозырку».
- Помню случай! - сказал он, разливая по стаканам прозрачную жидкость. - Послали на «взять» Рыжика, крупную хитрющую дворнягу. Рыжик обогнул танк и… испарился. С заряженным истребительным вьюком! Четыре килограмма тола! Немцев отбили, откинули далеко назад. В большой землянке мы сидим, обедаем, ложками стучим. Вдруг вбегает Рыжик! Вьюк на боевом взводе, а Рыжик виляет хвостом, морда превесёлая. Все враз похолодели: если пёс заденет за что-либо палочкой, торчащей из вьюка, то это конец. Сержант Заводчиков тихо-тихо скомандовал: «Не двигаться, прекратить приём пищи». Подманил собаку, ухватил за взрыватель одной рукой, за ошейник другой: «Ко мне, снимайте вьюк!». Аккуратно сняли, разрядили. Всё было тихо-тихо, спокойно так, но у всех холодный пот тёк по спине. Из этого Рыжика вышел отличный миноразыскной пёс, но всё-таки он потом подорвался. Слишком был суетливый, весёлый… 
- Давай выпьем за Рыжика! - предложил Шелехов.
- Сапёр ошибается один раз, - сказал Иван и выцедил весь стакан. - Только на Карельском перешейке мы с Рыжиком подняли 3400 мин. А всего я с разными собаками обозначил и обезвредил около сорока тысяч. Сорок тысяч раз смерть прошла мимо, только подумай!.. И всё ж таки я подорвался.
Обычно в этом месте рассказа пьяненький инвалид пускал крупную тренированную слезу.
- Немецкие противотанковые представляли собой круглые железные банки… - выпив ещё двести грамм, бывший сапёр, учил бывшего пехотинца. - После разминирования их половинки деревенские жители использовали как крышки для чугунов.
- Голь на выдумки хитра! - Вставил хозяйственный Григорий.
- Наши мины имели деревянный корпус, поэтому обнаруживались они не миноискателем, а обыкновенным щупом, палкой с железной проволокой на конце.
Противопехотные мины в виде деревянного пенала весили легче восьмикилограммовых противотанковых в прямоугольной деревянной коробке. Именно советскую противотанковую мину «нащупал» после Победы Иван. Поставив предохранитель в нерабочее положение, он пытался вывернуть по очереди каждый из четырёх взрывателей.
- Они не поддавались, - вдохновенно рассказывал он, - так как дерево разбухло от сырости.
Григорий уже не раз слышал эту историю и знал её наизусть:
- Капитан, увидев заминку, приказал мне отойти метров на пять, а сам ткнул щупом в мину. Раздался взрыв. От капитана ничего не осталось.
- Не повезло…
В этом месте повествования Ванька всегда замолкал, очевидно, переживал до сих пор. Ведь под ним сдетонировал тол мины и ему оторвало обе ноги.
- Как бритвой срезало!.. Представляешь? - живо интересовался он и рубанул рукой по воздуху.
- Видел подобное…
- В ленинградском госпитале подлечили меня и выперли на улицу, - заканчивал свою печальную историю инвалид.
- Зато жив! - успокоил его Шелехов.
- Разве это жизнь?! 

***
Осенью 1947 года восемнадцатилетний Дмитрий Сафонов уехал учиться в Новозыбковский сельхозтехникум. Для пропитания мать загодя заготовила ему порядочный запас картофельных сухарей. Они вместе натёрли картошку, затем полученную массу смыли водой для получения крахмала. Перетёртый и высушенный картофельный жмых Авдотья смешала с мукой и выпекла картофельный хлеб, который разрезала на куски и высушила в печи.
- Пресный! - пожаловался Митя, попробовал полученный деликатес.
- Зато хранится долго… - парировала она.
Сухарь получался «на славу» - раскисал в чашке с водой за полтора часа. Дмитрий забрал с собой в мешке зараз килограмм сорок таких сухарей.
- Чтобы хватило до следующих каникул, - сказала мать, упаковывая припасы.
- Мне их на всю учёбу хватит! - недовольно буркнул сын.
Первое что он увидел, войдя в двухэтажное деревянное здание техникума, была кучка будущих товарищей по учёбе, которые громко смеялись. Коля сильно смущался, так как считал городских парней значительно лучше себя. Он незаметно стал позади их и вслушался в непринуждённую трепотню. Солировал высокий светловолосый паренёк.
- Мои родители держат в сарае всякую живность: гусей, уток и поросят. А где они, там и крысы! - улыбаясь, объяснил он. - На этот случай у нас живёт кот-крысолов, и каждый вечер я отношу его в сарай на ночь. Но не любит он это дело!
- Как же ты Ильюха его уговариваешь? - спросил длиннорукий крепыш.
- Нести его в сарай приходится на руках, причём с уговорами и посулами, - ответил Илья.
Он подробно рассказал, как хитрый кот в таких случаях постоянно стонал, жаловался на жизнь и норовил улизнуть. Зато утром, предъявив хозяину непременно пойманную крысу, кот сам домой идти не желал ни в какую.
- Я был обязан нести его домой и непременно на плече! - засмеялся Илья. - Кот восседает там с видом императора.
- Вот так жук! - не сдержался Митя.
- На следующий вечер всё повторяется, - закончил рассказчик, - крыс он ловит строго по одной, никогда не перевыполняя норму. Так вот!
Все дружно засмеялись и быстро перезнакомились. Рассказчик назвался Ильёй Есиным. Он стал для Сафонова старшим товарищем, так как хорошо ориентировался в городской студенческой жизни.
- Как кормёжка? - первым делом спросил его Митя.
- Жить можно! - заверил тот.
На самом деле есть хотелось всегда. Стипендия составляла 14 рублей. Каждый месяц рубль вычитали на заём государству плюс комсомольские и профсоюзные взносы. 2 рубля 20 копеек – плата за проживание в общежитие. Шесть рублей уходило «на харчи» по талонам в скромной техникумовской столовой, но без хлеба.
- На остаток можно жить как буржуи… - шутили студенты.
- Если сравнивать с голодающими неграми развивающихся стран, то да!
Хлеб, двухкилограммовую буханку стоимостью 19 копеек, покупал каждый себе и старался «растянуть» её на несколько дней к ежедневным завтракам, обедам, ужинам. 
- Главное в еде - регулярность! - часто говорил толстый заведующий столовой, крепко воровавший из студенческого котла.
Завтрак состоял из столовой ложки манной каши, с каплей подсолнечного масла в центре. Обед: щи из кислой капусты, которую в техникуме заготавливали сами учащиеся в больших деревянных бочках; отварка из чечевицы. Ужин: ложка гречневой каши или картошки.
- С голода умереть не дадут! - уверенно заверил Есин.
- Но и толстыми не будем… - откликнулся Митя.
Они жили в двухэтажном, рубленом из строевой сосны общежитии.
- Когда-то здесь жили монахи, - пояснил всезнающий Илья.
- Пожили и хватит…
Бывшие монастырские кельи были рассчитаны на 12 человек каждая. Посреди продолговатой комнаты стоял стол, по бокам кровати. Чадящая круглая грубка помещалась в углу при входе.
- Топим её углём... - ввели их в курс дела сторожили.
- Хватает?
- За глаза!
Было даже жарко. Электрического света не было. Но в техникуме имелась своя дизельная электростанция и до полуночи «лампочки Ильича» горели. С 12-ти и до 2-х часов ночи зажигали две 12-ти линейные керосиновые лампы – доучивать уроки.
- Единственная беда, - жаловался он товарищам, - есть хочется постоянно.
- А нам, думаешь, не хочется?
- Может, заточит хлеба…
- А завтра, что есть будем?
- Что завтра голодать, что сегодня! - посмотрев на буханку хлеба, рассудил Митя.
Он черпанул кружку воды, добавил в неё соль и отрезав краюху хлеба.
- Теперь подкреплюсь и буду делать уроки, - сказал он, довольный собой.
- На завтра хлеба не будет…
- Если нет хлеба – значит, буду курить!
Впрочем, эти вопросы были для Сафонова не основными. В первое время ему с трудом давалась учёба. Часто он с Ильёй Есиным засиживались за учебниками за полночь. Однажды они так, а сосредоточиться никак, внизу гулянка полным ходом, музыка, крик, гам.
- Может закроем окно? - предложил Митя.
- Жарко, - нетерпеливо отмахнулся Илья, - да и всё равно слышно.
Через час таких мучений у него нервы не выдержали, он схватил полную пепельницу и с криком:
- Да заткнётесь вы сегодня! - бросил в окно нижнего этажа.
К их удивлению тишина установилась гробовая, причём до самого утра. Через пару дней Сафонов услышал разговор в курилке:
- Прикинь, мы на днях решили оттянуться по полной, водка, пиво… Всё хорошо было пока папиросы не кончились. Один идиот предложил, а давайте станем на колени и помолимся Богу, чтобы послал нам табачку. А чё, все пьяные, стали вкруг на колени, молимся… Вдруг в открытое окно залетает пепельница, полная «бычков»… Все моментально протрезвели и спать пошли.
Постоянный голод обычно перебивали куревом. Митя начал курить с десяти лет. После войны сам высаживал табак на огороде. Махорку хранил в гильзах из-под снарядов. Напряжённая учёба и скудные студенческие харчи привели к малокровию.
- Не бросишь курить – сдохнешь! - врач посоветовал ему бросить вредную привычку.
- Другие же курят?
- Для курения здоровье нужно, а у тебя его нет…
Митя зашил карманы, которые использовал вместо кисета для табака.
- Два месяца помучиться и всё: некурящий на всю оставшуюся жизнь, - твёрдо решил он.
Форма одежды у студента Сафонова по тому времени была завидная. Брат Николай из армии привёз ему стоптанные кирзовые сапоги, гимнастёрку и солдатские брюки. В этой мужественной форме он и ходил в техникуме. Некоторые сокурсники, видя такую завидную одежду Дмитрия, спрашивали его, не служил ли он в армии.
- Наоборот, - хвастался он и распрямлял плечи, - скоро пойду.
- Везёт тебе!
Есин щеголял по Новозыбкову в немецких офицерских галифе и немецких кованых ботинках. Когда он шёл по булыжным задонским мостовым, они звонко цокали.
- В этом весь шик! - хвастался он.
Через месяц учёбу к Сафонову обратился комендант общежития за паспортом для прописки. Митя объяснил ему, почему не имел документа:
- Мне председатель не дал справку в сельсовет.
- Почему?
Он рассказал, что со сталинских времён коллективизации была введена определённая процедура выезда из сельской местности.
- Ты хочешь быть вумнее моих оболтусов! - мотивировал свой отказ «Ероплан», когда Митя сообщил, что собирается учиться в техникуме. - А кто в колхозе работать будет?
- Так я же поступил в техникум…
- Как вступил, так и выйдешь!
Только после письменного согласия председателя колхоза, сельсовет выдавал «форму-1» для выезда из деревни и получения паспорта.
- Всё равно буду учиться! - набычился Сафонов.
- Хрен ты у меня выедешь в город! - пообещал председатель.
Комендант предложил Мите поискать частную квартиру, где согласятся держать квартиранта без паспорта и прописки.
- А деньги на оплату я, где возьму? - поинтересовался он.
- Мне какая печаль…
На другой день он пошёл к директору техникума и объяснил, почему нет паспорта. Тот дал три дня на оформление документов. Сафонов снова обратился к «Ероплану» за вожделенной формой - результат тот же.
- Показал ему записку от директора, что являюсь студентом Задонского сельхозтехникума с просьбой выдать ему нужную справку для получения паспорта! - обиженный Митя делился переживаниями с матерью.
- А он?
- Ответил, мол сходи с этой бумажкой на двор...
Сортиры в то время у них не строили. Поэтому «по нужде» ходили в сарай или за сарай, на огород.
- Зайди в сельсовет, - посоветовала сообразительная Авдотья. - Глеб Александрович твоего отца сильно уважал…
- Схожу.
Пошёл Митя к Новикову, председателю Донаховского сельсовета. Глеб Александрович внимательно выслушал страдальца и скомандовал секретарю выдать справку. Тот попытался заволокитить дело, чтобы получить причитающийся в таких случаях магарыч.
- Ты забыл, как его отец Илья Афанасьевич нас перед немцами защищал? - Новиков заставил секретаря без проволочек оформить нужную бумагу.
Так после долгих мытарств Дмитрий Сафонов получил паспорт и стал полноправным гражданином СССР.
… К этому времени его брат Николай уже работал трактористом. После окончания войны он остался в Группе Советских Оккупационных Войск в Германии. До осени 1948 года Сафонов служил в мотострелковой части в маленьком городке Штансдорф под Потсдамом, и лишь раз за это время приехал домой в отпуск. 
- Может, и ты поедешь в Брянск? - первым делом спросила сына быстро стареющая мать.
- А вы как без мужчин справитесь? - вопросом на вопрос ответил Коля.
- Оно-то так…
- В трактористы районной машинно-тракторной станции пойду, - поделился он выношенными планами, - они нынче неплохо зарабатывают.
Теперь он каждое утро тщательно выгребал грязь из двигателя грохочущего чуда производства Харьковского тракторного завода. Для этого ему надо было залезть под днище трактора, открутить задние болты, а потом придерживая коленями пудовый чугунный поддон, передние болты. Затем предстояло снять угловатую «чугунку» и вычистить двигатель.
- Сегодня сделай перетяжку, - сказал Сафонову, подошедший бригадир Пивоваров, - замени прокладку.
- А спинку ему мочалкой не потереть?! - пошутил новичок.
- Если надо будет, - отрезал чумазый начальник, - потрёшь…
- Я пошутил! - попытался смягчить ситуацию Николай.
- Без этих обязательных процедур техника долго работать не будет. - Пивоваров сказал это нарочито серьёзно. - И не забудь удалить грязь около шатунов.
- Ясно!
После того, как тракторист выполнил всё вышеперечисленное он снова подошёл к нему. Трактор Сафонова имел сложный капризный характер и заводился непросто. Командир тракторной бригады выставил зажигание магнето в определённое положение.
- Если не рассчитал и поставил «раннее зажигание», - раскрыл он секреты профессии, - то горючая смесь воспламеняется от искры раньше, чем следовало бы.
- И что потом?
- Суп с котом…
Маховик двигателя нередко давал обратный ход, нередко выбивая кисть руки трактористу, крутящему заводную ручку.
- Монтировка улетит высоко в небо, - припугнул бригадир нового тракториста. - В худшем саданёт тебе в лоб…
- Мне пару раз осколки в каску попадали, - засмеялся Сафонов, - а тут монтировка.
- Тебе мало не покажется…
Пивоваров сел за рычаги на железное сиденье. Трактор был без кабины, обдуваемый ветром с пылью или обмываемый дождём, иной раз со снегом.
- Крути! - велел он подчинённому.
Тот пару раз попытался провернуть ручным стартером непослушные цилиндры. У него нечего не получилось, трактор только насмешливо чихнул.
- Последний раз показываю! - с угрозой в голосе сказал бригадир и так крутанул ручку, что железная машина вся задрожала и завелась.
- Ловко! - восхитился Николай.
- Учись, пока я жив! - смягчился сильно пьющий Пивоваров.
Они покурили возле дымящей машины. Напоследок бригадир спросил Колю: 
- Ты знаешь, как расшифровывался название ХТЗ?
- Откуда мне знать?!
- «Хрен Тракторист Заработает»! - заржал довольный шутник.
- Смешно…
- Работёнка у нас ещё та! - не унимался бригадир и ощутимо дыхнул устоявшимся перегаром. - Трактористы живут недолго – максимум 50 лет.
- Не пугай! - веско ответил крепко повоевавший Николай. - Смерти я не боюсь.
… О «фотогигиеничности» тракториста колхозники ещё до войны сложили хулиганскую частушку:
- «Полюбила тракториста, а потом ему дала. Три недели сиски мыла и соляркою ссала!»
Несмотря на тяжкий рабский труд, трактористам завидовали, ведь им платили на трудодень три килограмма зерна. Гарантированно за сезон, если всё будет удачно, они получали сорок пудов хлеба. 
- Зато семья голодать теперь не будет! - стиснув зубы, Николай воевал с капризной техникой.
Постепенно он приноровился к непривычной работе, хотя запчастей постоянно не хватало. Ему даже пришлось расплавить свои медали «За отвагу» и «За взятие Берлина», чтобы запаивать медные трубки топливной системы трактора.
- Так никаких наград не останется! - расстраивался он, яростно орудуя паяльником.
- Нахрена они тебе? - подначил его бригадир, который всю войну просидел в тыловых складах.
- А вдруг когда-то за них будут давать огромадные деньжищи? - предположил Сафонов.
- Скажешь тоже…
Николаю неслыханно повезло, вскоре в Харькове стали выпускать новый гусеничный трактор ДТ-54. Он имел современный двигатель и такую немаловажную мелочь, как кабину. Теперь трактористу за шиворот не текло, в уши не задувало, хотя сильно гудело, трясло и вибрировало.
- На то они и есть 54 лошадиные силы, - веско сказал принимавший технику Пивоваров.
- Мощь неимоверная! - подтвердил он, любовно поглаживая вздрагивающий бок прирученного железного зверя.
На этом тракторе Николай однажды попал в лёгкую передрягу. Дело было зимой. Бригада лесорубов по случаю окончания вырубки участка закатила дружественный сабантуйчик, который хоть изначально и не планировался, но грозил перерасти в великую пьянку, а на следующий день нужно было передислоцироваться на следующий участок, на расстояние около 5 километров.
- Давайте я вас после работы перетащу, - предложил Сафонов.
- Да мы хотели выпить спокойно…
- Вы отдыхайте, - предложил тракторист, - а я вагончик долго тащить буду.
Поскольку все было собрано и уложено, то он прикинул, что если прицепить вагончик к тягачу, не отвлекая коллектив от празднества, то можно сэкономить время.
- Зато заработаю деньжат, и никто знать не будет! - подумал Николай.
Он прицепил тросами вагончик, заблокировал дверь на случай, чтобы кто-нибудь не вышел покурить в процессе перемещения и завёл тягач.
- Вперёд! - скомандовал сам себе.
Сафонов курил и изредка поглядывал в зеркало заднего вида на чьи-то руки, машущие ему из окошка, воспринимая это как команду «быстрей!». Приезжает на предполагаемое место, глушит дизель, подходит к вагончику. Песен уже не слышно, только стоны и тихий мат.
- Ё моё! - тракторист открыл дверь.
На него ненавидящими глазами смотрели абсолютно трезвые мужики, смахивая пот и сплевывая сквозь сжатые зубы.
- Что с вами? - удивился он.
- Счас узнаешь… - сказал громадный лесоруб и долго гонялся за ним.
Оказывается, в момент, когда тягач сдвинул с места примёрзший к земле вагончик, дно оторвалось, и мужики всю дорогу бежали по снегу внутри движущейся закрытой клетки.
- Я же думал, что вы хотели прокатиться с ветерком…
- Глаза открывать надо! - орали здоровенные лесорубы, но, в конце концов, успокоились и даже налили Николаю полный стакан водки.   
 
***
В начале пятьдесят первого года Мария Сафонова вышла замуж за Семёна Кемстач. Но не по любви и взаимной симпатии, а по воле тётки Ульяны и дядьки Сидора, брата матери. Им понравился жених. Тем более будущий тесть сразу сказал при сватании:
- Нам приданого не надо.
- Как так?
- Вы нам только девку отдайте…
Вот и просватали Марию без её согласия и ведома. Василий Королёв парень из соседней деревни Рогов давно оказывал ей знаки внимания. И он ей нравился. Василий узнал о сватовстве конкурента и с взрослым родственником пришёл просить дать отказ донаховцам.
- Так как я сам хочу жениться на Маше, - аргументировал он свою просьбу.
- А ты Марию спросил?
Тётка Ульяна, воспользовавшись отсутствием дома племянницы, сказала, что та Васю и видеть не хочет. После этого Королёв вовсе перестал замечать Машу, к её полному изумлению. 
- Видать судьба мне за Семёна идти! - решила она и после скромной свадьбы переехала в семью мужа в Донаху.
К этому времени Александра Шелехова работала учительницей. Пропахав в колхозе два года Александра, поняла, что долго так не протянет. Она сходила к директору школы Панову, и тот взял её учителем немецкого языка.
- Пригодился-таки немецкий! - удовлетворённо сказала она подруге.
- Не зря мы в Германии жили… - согласилась Мария.
- Тяжко там было, но зато с тобой встретились!
- Лучших друзей выбирает жизнь.
В войну дети не учились, так как школу в Криницах немцы зачем-то развалили и сожгли.
- А ребятишки, и рады были – не учиться ведь! - огорчался старый учитель. - Столько лет потеряли…
- Наверстаем!
Приходилось заниматься в бывшей барской конюшне. Тетрадь давали одну на полгода. Когда они заканчивались, писали на газетах. У одноклассника Митьки на оптическом заводе в Люберцах Московской области работала тётя. Она-то и снабжала племянника обёрточной бумагой, на одной стороне которой можно было писать.
- За это будите по очереди делать за меня уроки, - объявил важный меценат.
Около импровизированной школы был участок земли засеянной пшеницей и засаженный картошкой. К Октябрьским праздникам собрали и намололи муку для раздачи ученикам. Директор школы Панин раздавал муку к выстроившимся в ряд 200 учащимся. Банкой из-под американской тушёнки ёмкостью в 400 грамм он насыпал муку кому в пилотку, кому в фуражку, кому в платок…
- Чтобы ходили на уроки! - предупреждал он.
- Теперь обязательно будем…
Каждой весной голодающим ребятам приходилось собирать мороженный прошлогодний картофель с колхозного поля. Матери мололи зерно на деревянных дисках, в которые были забиты чугунные осколки. Муку смешивали с высушенными и перетёртыми картофелинами и пекли «тошнотики».
- Тёплый «тошнотный» хлеб ищо можно есть, - признался Николай, - чёрствый – трудно укусить.
- Вот бы нормального хлебушка вдоволь наесться… - сказала маленькая Саша.
Ученики ходили вечно голодные. Урожай колхозной моркови собрали на поле возле школы в бурты. Из-за засухи не взошла картошка, и ребята нередко приходили на занятия голодными. Бурты моркови на поле сторожил дед Фараонов по кличке «Проблема». Был он подслеповат и дурковат. Этим пользовались, дети воровали морковь из буртов и ели. Дед пожаловался на школьников директору:
- Опять окружили!.. Морковку воруют!
- А кто? - спросил взбешённый Панин.
- Чёрт их знает, похожи друг на друга!
Директор пошёл по классам и скомандовал:
- Обозники! Руки на стол!
Молодая учительница Шелехова пыталась защитить детей, но директор был неумолим. Руки у всех ребят оказались жёлтыми от моркови.
- Ладно, я разберусь с вами… - пообещал он.
- Чего с ними разбираться, - тихо сказала Александра, - они просто голодные дети.
… Зимой 1953 года на Донаховский сельсовет выделили кинопередвижку. Киномеханик с аппаратурой на машине перемещался из одного села в другое только за «магарыч».
- Смотри Гришка, сопьёшься! - предостерегали киномеханика Кульминского родственники.
- Тогда пойду в трактористы! - легкомысленно отвечал тот.
В начале марта Николай рано пришёл с работы и неожиданно предложил Александре:
- Сходим сегодня в кино?
- А что показывают, и где будут крутить? - девушка смутилась от неожиданного предложения.
В Криницах не было клуба, и каждый раз кино крутили в новом месте. Если не было клубного помещения, Кульминский начинал артачиться и, ссылаясь на инструкции, отказывался крутить кино на улице.
- Уговорили через взятку ставить фильм в конюшне, - сообщил моющий руки тракторист.
- А что ему дали?
- Дело уладили бутылкой самогонки.
- Так что Гриша привёз?
- «Тарзана»... - ответил Николай и добавил: - Говорят фильм мировой.
- Конечно, пошли.
Сильно пьяный Григорий уже колдовал над хитрой техникой. Карбюраторный движок обеспечивал киноаппарат электричеством и так сильно тарахтел, что порой нельзя было разобрать слов. Экран из парусины повесили прямо на стену. Входной билет стоил 20 копеек с «носа».
- Дядь, пусти! - канючили безденежные пацаны.
- Без денег не пущу! - стоял на своём Кульминский.
Вокруг него толпились десять мальчишек одного возраста совершено разной внешности. В круговерти около киноустановки мелькали азиатские лица, характерные носы представителей Кавказа совались в нутро громкого двигателя. Рядом стояли русоволосые подростки со славянскими чертами, и суетился один типичный еврей.
- О роговцы прибежали! - сказал кто-то сбоку.
- К ним кино никогда не возят, - откликнулся щёлкающий семечки Сафонов, - их деревенька всего на десять дворов.
- Рогов после войны вообще чудом сохранился…
Деревенская «шпана» стремилась попасть в кино бесплатно. Принципиальный киномеханик их не пропускал. Пока Кульминский отвлёкся на путающегося под ногами азиата, грузин сделал ему «подлянку» - насыпал соли в бензин.
- Вот подлецы! - заругался матом близорукий Гриша.
- Так тебе скряга и надо! - веско сказал типичный житель Прибалтики, и пацаны как по команде начали организованно отступать в соседнюю деревню Рогов.
Пугливая искра пропала намертво, движок тупо заглох и не заводился.
- Чего они все такие разные? - спросила заинтересованная Саша.
- Во время войны в их деревне не осталось ни одного мужчины, только десять женщин от двадцати до сорока лет и несколько древних старух... - начал рассказывать Николай. - На кого пришли похоронки с фронта, кто-то погиб в партизанах.
- Все до единого? - ахнула впечатлительная девушка.
- Под корень…
Пока киномеханик сливал бензин и заливал новый, Сафонов поведал Александре страшную историю:
- Когда немцы отступили, к ним зашло одно подразделение гвардейской дивизии. Командовал ими боевой русский сержант. В подчинении у него был настоящий интернационал: Армянин, казах, украинец, узбек, татарин, эстонец, белорус, грузин и еврей. Сержант зашёл в лучшую с виду хату деревни и попросился на постой. Его встретила миловидная женщина с пышной грудью, которая ошарашила красноармейца: «То, о чём я попрошу, наверное, вас покоробит… Но постарайся понять. Война отняла у нас мужчин. Для того чтобы жизнь продолжалась, нам нужны дети. Подарите нам жизнь».
Николай замолчал, с преувеличенным вниманием глядя на суету крикливого киномеханика.
- Солдаты разошлись по разным избам, и через девять месяцев одновременно родилось десять здоровых мальчиков.
- Теперь у деревни есть будущее! - сказала Александра и вытерла слёзы.
Кульминский, наконец, запустил капризный шумный агрегат. Люди вместе с лошадями начали смотреть знаменитый фильм. Всё было ничего, пока Тарзан не закричал по-звериному. Перепуганные лошади чуть было не разнесли конюшню…
- Ну, это кино, - смеясь, предложил Николай, - пошли лучше погуляем.
- Я не против…
Откровенно говоря, Саше на происходящее на экране было наплевать.  Она сидела на скамеечке рядом с Николаем и её сердце сладко замирало.
- Неужели? - задавала она один и тот же вопрос.
До этого дня Александра даже сама себе не признавалась, что живёт в Криницах только потому, что здесь живёт Николай. Когда она первый раз увидело его в немецком концлагере, то сразу почувствовала сильную симпатию.
- Может он признается, что я ему симпатична?
Александра устала ждать внимания, нравящегося ей мужчины. Николай до этого относился к ней как к сестре, внимательно и уважительно.
- Ведь у него нет зазнобы… - успокаивала себя Саша и ждала.
Они вышли из импровизированного кинотеатра и неторопливо пошли к дому. Хату Сафоновы поставили на самом краю села, и идти им было полчаса, а если неторопливо час.
- Глянь Шура, - кивнул Коля в сторону кучкующихся людей, - бабы новости по радио слушают.
- Чего там может быть интересного?
Первый ламповый приёмник «Родина» появился в колхозной конторе совсем недавно. По нему слушали всем миром сводки о состоянии здоровья Сталина. Когда они проходили мимо как раз сообщили о смерти вождя. Бабка Настя Митина стала причитать:
- Милые, что ж мы будем делать без кормильца?
- Горе нам! - заголосили бабы.
Люди, сгрудившиеся вокруг приёмника, вынесенного на крыльцо, зарыдали и закричали.
- Как жить дальше? - подхватили мужики.
- Война сызнова будет! - веско сказал дед Гаврила.
Молчала только старуха Карповна.
- Может быть ты, не поняла, какое горе нас постигло? - спросил кто-то.
Подумав немного, она уверено сказала:
- Хуж;е не будет!.. Куды уж хуж;е?
Сафонов и Шелехова тоже опечалились, но закалённые боевой юностью не подали вида, а пошли дальше. Александра шла слегка ошарашенная новостью, а потом спросила:
- Изменится что-то, как думаешь?
- Конечно, изменится, - внезапно засмеялся Николай и добавил, - ведь я скоро женюсь.
- Как женишься? - резко остановилась Саша.
- Также как все люди…
- У тебя же подруги не было!
- Была, - заулыбался молодой мужчина, - только я её в партизанском отряде потерял. Её тогда ранило, и поэтому отправили в госпиталь.
Александру словно ударили по голове поленом. Признание Николая явилось для неё полнейшей неожиданностью и оглушило больше чем уход из жизни Великого вождя. Она собрала последние остатки воли и, сдерживая дрожь в голосе, спросила:
- Как её зовут?
- Валентина! - мечтательно произнёс Сафонов: - Я её долго искал, а она оказывается, спокойно в Унече живёт. Представляешь, вчера случайно встретил на улице, и она меня узнала.
- Счастье-то, какое! - кусая губы, сказала Саша и отвернулась.
- Ты что, обиделась?
- Нет, я за топором... - пошутила девушка сквозь слёзы.
Именно в эту минуту она решила уехать из Криниц в свой родной город Сталино.
- Больше ничего меня здесь не держит. - Александра плакала всю ночь, - у Машки своя семья. Она против не будет!.. В выходные поеду к ней, расскажу, она поймёт.
После смерти Сталина чуть легче стало с выездом из деревни на жительство в город. Отменили многие налоги: налог за бездетность с 18 лет, налоги за сады, за пчёл, за свиней. Заметно полегчало, и народ откликнулся на всё это актуальной частушкой:
- «Стал Маленков – дал нам хлеба и блинков!»
Впервые в деревенском магазине в свободной продаже появились мука и хлеб. Александре той весной было не до того, она собиралась на Донбасс. Шелехова доработала до летних каникул, и тепло попрощавшись со всеми Сафоновыми уехала домой:
- Спасибо за всё!
- Береги себя! - напутствовала её рыдающая подруга.
После проводов подруги Маша собралась съездить к матери в Криницы. Она устроила в зале ожидания районной автостанции и от нечего делать наблюдала за суетящимися пассажирами.
- Как бы сложилась моя жизнь, - подумала молодая женщина, - если бы я вышла замуж за Василия?
На привокзальной площади стояли автобусы, от одного к другому ходила взмыленная бабуля, останавливаясь и разговаривая с рядом стоящими людьми. Те пожимали плечами, и старушка подошла к слегка поддатому мужику вопросом:
- Милок, скажи, этот автобус идёт через Рай?
Мария знала, что недалеко от Донахи есть деревенька Рай, в километрах 20-25. Автобус прямой туда не ходил, лишь некоторые, идущие в другие населённые пункты, заглядывают мимоходом.
- Хм. Ну, ты бабка даёшь! - откликнулся тот. - Попадёшь ты туда или нет, я не знаю, но по дороге есть старый мост и хороший поворот с оврагом.
Только Сафонова улыбнулась, как Василий Королёв неожиданно сел рядом с ней на изрезанную похабными надписями скамейку. После дежурных вопросов о здоровье он стал рассказать о своём неудачном сватании. Так Мария с сожалением узнала о роковой роли родной тётки в её судьбе.
- Жаль! - тихо сказала она.
- Я тебя присмотрел обутую в кирзовые сапоги 42 размера... - улыбнувшись, признался стеснительный Василий.
- Тогда покупали на два-три размера больше, - смутилась женщина и покраснела, - чтобы в зимнюю стужу не одной суконной портянкой обернуть ногу.
- Ты мне в тех сапогах сразу в душу запала!
- Чего уж теперь вспоминать…
Через год Мария Сафонова умерла во время тяжёлых родов, не сумев освободиться от непосильного бремени, замершего в утробе ребёнка.
 
продолжение http://proza.ru/2013/01/29/2319