Форгеттинг

Крыши Форгеттинга тускло отражали восходящее в дымке солнце. Жители города в большинстве своем еще спали, но добрая их часть уже сидела в барах, слонялась по улицам, собиралась на работу или, наоборот, с работы домой.
- Куда едешь, мать твою?!
 Машина затормозила и остановилась, водитель выскочил и подошел к пешеходу. Последний был зол и пьян.
- Ну и куда ты едешь? Не видишь, человек идет?! У меня и так перед глазами три дороги вместо одной, еще какой-то псих на побитой машине окатывает меня с ног до головы!
- Да ты сам чуть мне под колеса не рухнул! – водитель развел руками.
- Ладно, ладно, - настроение пешехода вместе с тоном голоса скатилось вниз. – Я теперь мокрый совсем..
- А ты и без того, кажется, не просыхаешь, а?
Пешеход поднял на водителя туманные глаза и разразился смехом.
- Ну так! Не просыхаю! – он утирал выступившие на покрасневших глазах слезы. – И что мне теперь, целыми днями по лужам валяться? Предпочитаю жидкость внутри, а не снаружи. Глядишь, еще и заболею по твоей милости. Знаешь что? Угости-ка меня выпивкой, и я тебе все прощаю! Нам сюда.
Хлопнув растерявшегося водителя мокрой рукой по плечу, пешеход настойчиво его приобнял и направил в ближайший бар.

- Я буду пиво. И водку. Пятьдесят грамм одного и пятьсот другого. Привет, Тарантул!
- Привет, Серж! – Бармен подмигнул пешеходу, поставил перед ним напитки и повернулся к его спутнику. – За ваш счет, надо понимать? Серж редко пьет на свои деньги. То ли поэтому, то ли для специально для этого он постоянно попадает в неприятности.
- Да! – Серж шмякнул пустую рюмку о стойку бара и отпил пива. – Этот чужеземец меня чуть не сбил. А нет худа без добра, и вот я у старого доброго Тарантула, угощаюсь!
- Так что вы будете пить? – бармен обратился к водителю. - Вы же будете пить?
- Я вообще-то.. Ну, грамм пятьдесят виски, пожалуйста. Я заблудился.
Тарантул плеснул виски в чистый, прозрачный стакан и понимающе кивнул.
- Ясное дело. Тут сплошь одни заблудшие души. Этот заблудился, тот заблудился.. Стаканчик виски, бутылка виски.. И так далее. Как тебя зовут?
- Валентин. Я не совсем понял про заблудшие души, если честно, но я заблудился в буквальном смысле. Я направлялся в Брайт. А ночью из-за сильного дождя, видно, сбился с пути.
- А на черта тебе Брайт? – неожиданно громко воскликнул Серж. – Скука там смертная! Совершенно нечего делать. Поверь мне, я-то знаю, что говорю. Ты чего не пьешь? Это неприлично, надо бы, за знакомство. О, правильно. Тарантул, налей-ка нам еще, и себе плескани. Люблю я твой бар, он честный. Никто тут тебе не скажет «кажется, вам хватит». Человек, вроде, сам может решать, когда ему хватит, а когда надо еще.
Тарантул ласково потрепал Сержа по шее и улыбнулся.
- Сам знаешь, дружище, тут «нечестный» бар найти не так-то просто. Разве что в центре. Но мне приятно в очередной раз услышать твой комплимент.
- У тебя атмосфера, правильная направленность интерьера, как бы это сказать, – не унимался Серж, - заходишь не просто выпить, но и душой отдохнуть, как-то вот так. Приятно и душе и телу..
Затем, будто вспомнив о присутствии Валентина он резко повернулся в его сторону.
- Ну-ка давай, горе-водитель, махнем, не глядя! За Форгеттинг.
Не донеся рюмку до рта, Серж расплескал половину.
- Это и называется «махнуть, не глядя», - заметил Тарантул и повернулся ко второму мужчине. – Ну, а тебе зачем в Брайт? Чем занимаешься?
Валентин провел взглядом по барной стойке. В голове зашумело, и его блеклые, серые, ничем не примечательные глаза заблестели.
- Я – писатель, - воодушевленно ответил он. – Слышал, в Брайте таких ценят.. Ну, как бы это сказать, непризнанных гениев.
- Тебя дезинформировали, - хмыкнул Тарантул, но Валентин не услышал и продолжал:
- …то есть, я не считаю себя гением, но и непризнанным быть не хочу.
- А ты выпей еще, - крякнул Серж, роняя зажигалку. – И сразу почувствуешь, что тебе в писательстве равных нет. Литература…э-э-э…дело субъективное. Это я тебе говорю. Су..субъективное, так-то. У нас тут каждый второй гений. И каждый…э-э-э…второй прав в своем убеждении! Ты лучше давай, глянь-ка по сторонам. Да-да, оглядись, парень. Ог-ля-дись.
С этими словами Серж уронил голову на руки и замолчал. В его редеющих волосах блуждал фиолетовый свет барных ламп. Тарантул извлек из его пальцев недокуренную сигарету и затянулся.
- Да-а, у меня хороший бар, - изрек он мечтательно.
 Валентил встал, слегка опираясь о стойку, подошел к стене и замер в изумлении. Картины, о существовании которых он никогда не знал (хотя полагал себя человеком, разбирающимся в искусстве), украшали стены. Сюжеты, абстракции, выбор цветов – все было невероятно, немыслимо красиво. Вопрос о субъективности, как показалось пораженному Валентину, стоять не просто мог. Они были по крайней мере удивительными, на самый взыскательный вкус. Молодой человек переходил от одной картины к другой, слегка проводя пальцами по рамам, и глаза его наполнялись слезами.
- Боже, да это же.. да это просто… - он разволновался от переполнявших его чувств. – Я никогда.. я и подумать не мог…
Тарантул усмехнулся.
- Да ты чувствительный. Ну, оно и понятно – писатель. Это работы наших жителей. И скажи, что они не гении.
- Гении! Воодушевленно воскликнул Валентин. – Какая фантазия! Какая палитра вот тут! А здесь! Да им же цены нет, понимаете? Это же чудо!
Тарантул затушил сигарету и протянул прослезившемуся писателю стакан виски.
- За мой счет. Добро пожаловать в Форгеттинг.




                **
- Почти приехали.
- Хорошо, сможете подождать меня? Я заплачу, сколько надо. Мне нужно найти сестру.
- Если вы не знаете, где она, тогда лучше начать поиски здесь, чуть не доезжая города.
- Почему? Что это значит?
Таксист затормозил, и Ника вышла из машины. По правую сторону Серого Шоссе в свете пасмурного дня раскинулась болотистая местность.
- Простите, - сказал таксист, - туда мне не подъехать. Грунтовую дорогу сильно размыло после ночного ливня. Я подожду вас здесь.
Девушка двигалась медленно, стараясь не угодить в пополнившееся водой болото. Дорога терялась под мутноватой водой, кочки чмокали под ногами, и избежать полных воды туфель не удалось. Перед ней вырастали остроконечные крыши Форгеттинга, очертания домов становились все более отчетливыми. Но не дойдя до них и пятисот метров она увидела, что тут и там среди влажных кочек лежат люди. Некоторые пытались встать, другие ползли по направлению к шоссе, кто-то плакал.
При виде знакомого платья на неподвижном теле, Ника охнула и, забыв про хлюпающую под ногами грязь, побежала к сестре.
Опустившись рядом с ней на колени, девушка угодила прямо в лужицу блевотины.
- Адина, Адина! Открой глаза, это я, Ника, сестра! Посмотри на меня.
Развернув ее к себе, Ника убрала мокрые, слипшиеся волосы с ее лба и хорошенько встряхнула девушку. Адина застонала и разлепила припухшие веки.
- О-о-ох, что ты с собой наделала! Что произошло? Что ты здесь делаешь? Что эти люди здесь делают?
Адина повела мутным взглядом и остановила его на сестре.
- Я…я больше не могу. Хорошо, что ты приехала. Я…я хотела…справиться сама. Я устала. Я хочу домой.
- Конечно, конечно, Адина, милая, родная! Такси ждет! Сможешь вот так обхватить меня за шею? Держись, держись. Вот. Скоро мы будем дома. Господи…
Две женские фигурки, пошатываясь, побрели через болото к Серому Шоссе.


                **
         «В Брайте завершено строительство нового реабилитационного центра. Мэр поздравил всех с успешным завершением всех работ и добавил, что….»

- Прекращай смотреть телевизор с утра до ночи! – Ника выхватила пульт из рук сестры. – Какую чашку кофе ты пьешь за сегодня? Шестнадцатую?
- Ник, не читай нотаций и не считай чашек, я прошу тебя.
Адина повернулась на спину на диване, на котором провела последние две недели, и закрыла лицо руками. После возвращения из Форгеттинга она почти не выходила из дома и завела крепкую дружбу с телевизором, кофе и сигаретами. В комнате, чисто убранной и обласканной свежим утренним солнцем, висела пелена голубоватого дыма.
- Ты должна начать что-то делать. Вернись на работу; я разговаривала с ними, повторяю – они тебя ждут. – Ника присела на край дивана. – Ты забыла, кто ты. Ты себя потеряла, это и не удивительно. Но начни уже поиски себя заново! Я же хочу помочь, понимаешь?
Адина поднялась с дивана и расправила на бедрах красный в сиреневую полоску халат. Ее собранные в хвост каштановые волосы растрепались, она привычным небрежным жестом убрала их за уши. Затем закурила очередную сигарету и уставилась в пол.
- Да, наверное, ты права, - медленно, без выражения ответила она. – Нельзя больше просто лежать на диване и «выздоравливать». Это не выздоровление. Но у меня нет сил. Понимаешь, сестра? Мне кажется, у меня ни на что на свете нету сил. А они нужны, чтобы одеться, выйти на улицу, начать что-то делать.
- Вот именно, что тебе кажется! – бойко ответила Ника. – Главное – начать! В очередной раз предлагаю тебе начать ходить со мной в бассейн. Вода – это то, что нужно. Начало всех начал, начало самой жизни. Бодрит, освежает, лечит, придает сил. Купим тебе абонемент?
Адина вяло улыбнулась и кивнула.



                **
- О, братец, наконец-то!! Ха-ха!
Мужчина с глазами цвета неба поднялся с кресла и радостно зашагал навстречу вошедшему.
- Чтобы ты – и ко мне!! Ха-ха-ха! Я безумно рад, брат. Haven’t seen you for ages!
- Хватит, Мазурен. – Вошедший подавил улыбку и крепко обнял мужчину. – И хватит говорить по-английски, ты же знаешь, меня это раздражает.
- Простите, Музар Модестович, простите. Говорю, сто лет тебя не видел. Как оно?
- Что «оно»?
-Да не придирайся к словам, Модестович. «Ты же знаешь, меня это раздражает», - Мазурен повторил интонацию брата. – А-а, как я рад тебя видеть, Музар! Знаю, с чем пожаловать изволил. Но погоди о деле, а то я тебя знаю: чуть на пороге появишься – сразу о делах. Погоди, дай налюбоваться тобою.
Пританцовывая, Мазурен подошел к столу, налил себе коньяка, выпил, и с самой добродушной улыбкой посмотрел на брата.
- По-прежнему не закусываешь, - со снисходительной улыбкой заметил брат. – И по-прежнему не можешь обсуждать дела, не выпив.
- Ой, - Мазурен махнул рукой, будто отогнал надоедливую муху, и подмигнул. – Не забывай, куда приехал. И с кем разговариваешь. А вообще, в том, чтобы напиться с утра, есть что-то.. Упоительно неправильное.
Он пригладил рукой слегка длинноватые, растрепавшиеся волосы.
- Тебе не предлагаю, брат, - весело гаркнул он.
- Ну почему же, можешь предложить, если долг хозяина велит, - откликнулся Музар и снисходительно покачал головой в ответ на молниеносно возникший стакан. – Какие новости?
Мазурен опустился в кресло, закурил сигарету и устремил на брата мечтательно-ленивый небесный взгляд.
- Новости…новости. Неисправимый ты, так и тянет дела решать. Ну да ладно. Я подумал о твоей просьбе насчет библиотеки. Ты со своей колокольни прав: это убережет твоих горожан, имевших несчастье заделаться книголюбами, от визитов сюда. Ну а я, как горячо любящий тебя ближайший родственник, едва ли могу противиться твоему разумному желанию. Но, как мэр достопочтенного города Брайта, не мог бы ты объяснить мне, вам-то зачем это надо? Ха-ха-ха! Вы – все твои горожане с тобой во главе в рот ни капли не берете, цените и превозносите трезвость ума и мысли, здравую память и адекватную реакцию и иже с ними, а читать творения моих замечательных выпивох хотите?
       Мазурен потер трехдневную щетину и с интересом уставился на брата в ожидании ответа.
Музар ухоженный мужчина с гладко выбритым, квадратным подбородком, хмыкнул и облокотился локтями о спинку кресла.
- Ты странный, - задумчиво произнес он. – Всегда защищаешь, как тигрица своих тигрят, свой странный город и странных его жителей. А иногда звучишь так, будто посмеиваешься над ними. «Замечательные выпивохи»?
- Посмеиваюсь или нет, Музар, этого я не знаю. А знаю лишь, что называю вещи своими именами. Они же и есть замечательные выпивохи. Или тебе кажется, что два этих слова несовместимы? Так я совмещу! Ха-ха-ха! И смысл не потеряется, ни одного, ни другого. Вот твои жители, например, зануды. Но очаровательные!
Музар снова с улыбкой покачал головой. Он давно уже оставил привычку спорить с братом. Очаровательные зануды – так очаровательные зануды. Мазурен был не глуп, но отличался непредсказуемостью, мог и вспылить на пустом месте.
- Твое крепкое здоровье! – Мазурен подмигнул и выпил предложенный брату пару минут назад напиток. – А женщины ваши – особенные. Очаровательные! Но зануды, черт бы их побрал. «Не хочу, не буду, не буду, не хочу..» Нудят, одним словом. Одна и та же шарманка раз за разом. Зато потом.. Ха-ха! Видел бы ты их потом. Enchantant! То, что в Брайте затянуто в тугие бюстгальтеры и женственные приталенные пиджачки – вот оно все тут, на залитой вином барной стойке. Бери – не хочу! Ха-ха-ха!
     Музар поморщился. Он не одобрял ни слов, ни поступков брата, но недооценить его коварное могущество никто бы не смог.
- Ты, со стаканом в одной руке и сигаретой в другой, ленивый и заросший щетиной, являешь собой адскую опасность для каждого жителя моего города, да и для своего собственного. Помнишь, как ты разгромил голыми руками магазин в своем же городе, а потом восстанавливал его три месяца?
Мазурен на секунду задумался, на лице его отобразилась попытка вспоминания. Затем он снова развеселился.
- Ну не говори так, не вспоминай ненужного, брат мой распрекрасный. У меня же большое, доброе сердце, тебе ли не знать. И к тому же я чертовски гостеприимен! Заходи, кто хочет, оставайся, сколько душе угодно. Недавно от меня сбежала одна девушка, до сих пор ее с теплотой вспоминаю. В платьице заявилась, не просто так, кстати, а лечить собаку моих хороших друзей. Не вылечила, что ей в заслугу я никак не поставил. Но в печали своей от невыполненного профессионального долга она была особенно мила. Изъявила желание осмотреть нашу галерею и библиотеку, прежде чем вернуться домой, в Брайт твой. Алина, Амина.. Не помню, как ее. Ну и что ты думаешь.. – Мазурен снова подмигнул брату и закрыл глаза. – Через день одну пуговку расстегнула, через недельку – другую, ну и понеслось. Ха-ха-ха! Не могла оторваться от одного бара, Тарантул держит, славный бар, славный хозяин. Ветеринарша. Ценительница искусства. Да и черт с ней.
- Мы отошли от темы, Мазурен, - спокойно заметил Музар. – Что с библиотекой? Перенесем на Серое Шоссе?
- Перенесем. – Мазурен посерьезнел. – Но семьдесят процентов финансирования проекта - от Брайта, bitte.
- Семьдесят процентов?!
- Сначала я хотел предложить семьдесят четыре, но потом передумал. Что не сделаешь ради любимого брата.
- Это, откровенно говоря, много. – Музар потер виски. – Финансировать будем пополам. И не надо говорить, что это надо только мне.
- А кому еще? А что я получаю, собственно, от перенесения библиотеки из своего теплого, уютного города куда-то наполовину трезвости? Семьдесят процентов. Ну, или.. – Мазурен откупорил бутылку белого вина. -..ты даешь добро на строительство винного магазина на Сером, в километре от Брайта. Тогда пятьдесят процентов.
- Нет. – Музар кашлянул и распрямился, давая тем понять, что эту тему и обсуждать не стоит.
- Ладно, ладно. – Мазурен примирительно поднял вверх обе ладони. – Насчет магазина помалкиваю. Ну, значит, соглашайся на первое условие. А, нет! Сначала тебе полагается демонстративно «подумать». Ха-ха-ха!
- Боже, я всегда забываю, какой ты противный.
Музар цокнул языком и направился к двери.
- Да бросьте, Модестович, - весело отозвался голубоглазый мужчина и подлил себе в бокал вина. – Я люблю вас, о брат, всем сердцем. Просто дела есть дела. Помнишь, как отец говорил? «Не забывайте, вы-  одно целое».
 - Он был в маразме и порол чушь. До встречи, Мазурен.
- Ха-ха-ха!! До встречи, братец!
Закрыв за братом дверь, Мазурен снова закурил и сказал, шутливо грозя пальцем закрытой двери:
- «В маразме.. чушь..» Эх, Музар, иногда мне кажется, что ты боишься правды побольше, чем я.


                **
       Сестры шли по улице Правды. Из-за облаков показалось солнце и Ника одела солнечные очки. Ее короткие, под мальчика стриженные волосы пахли сиренью.
- Фу, опять надушилась невыносимо сильно, - махнула рукой Адина. – Ну так нельзя.
- Никто, кроме тебя, не жалуется, - улыбнулась Ника.
- А кто тебе скажет, кроме меня? Как твои студенты выдерживают, не представляю. Кто тебе скажет, что просто находиться рядом невозможно!  Кто скажет.. И кому я скажу, что.. – девушка запнулась, - что я не могу его забыть. Только не вздыхай, я и так все понимаю. Не хочу я особо в Форгеттинг! Но когда вспомню Мазурена.. сердце заходится.
      Адина не говорила о Форгеттинге с тех пор, как вернулась оттуда, и пресекала любые упоминания о городе.
Ника осторожно, будто боясь поколебать воздух, сняла солнечные очки. Она хотела быть готовой ко взгляду идущей рядом сестры. Когда речь об откровенности, солнечным очкам не место, за ними не видно глаз.
- Он…ни на кого не похож, - тихо продолжала Адина. – Небрежный, непредсказуемый, требовательный, бескомпромиссный.. О нем можно много чего сказать, и все будет немного не то.
Они остановились у здания бассейна. Мимо шли люди: здоровые, бодрые, грустные, веселые. Кто-то торопился на работу, кто-то на тренировку – многие в Брайте занимались спортом, кто-то вел в школу детей.
На аккуратных, чистых улицах почти исчезли лужи; погода вновь менялась в лучшую сторону.
- Послушай, - осторожно проговорила Ника, - а ты уверена, что вообще видела этого своего Мазурена? Может, тебе привиделось? Он все-таки мэр города, и не может быть, чтоб он показывался на улицах так просто.
- О, - Адина горько усмехнулась. – Там все по-другому. Нет такой разграниченности между людьми. Мэр, бродяга, художник, ученый.. Все общаются на равных. Это у нас тут каждый четко знает свое место. А там.. там нет никаких «мест». Мазурена не очень часто встретишь на улице, это правда. В бары и рестораны он ходить любит, в библиотеку или галерею ходит, но располагается все время так, что его не сразу заметишь, если вообще заметишь. Но я замечала. Я его любила, пусть он и недолго отвечал взаимностью.
- Да что ты в нем нашла! – Ника покачала головой. – Сколько замечательных мужчин в Брайте!
- Вряд ли кто-либо смог бы сказать что-то банальнее, - вздохнула Адина.
- Да, банальнее не скажешь. Но подумай, до чего он тебя довел. И посмотри на наших мужчин. Они не спросят наутро «а ты кто», не пропадут из дома внезапно на неделю.. Ну, я имею в виду коренных жителей города, верных брайтовцев. С ними надежно, спокойно.
                Знания Ники о нравах Форгеттинга, его жителей и мэра основывались на воспоминаниях и историях людей, вернувшихся оттуда обратно, домой. Для нее это было жутко, непостижимо и совершенно не доступно для понимания. Она была консерватором до мозга костей. Все в ее жизни было разложено по полочкам, а если она не могла чего-то понять, то ее состояние можно было назвать близким к панике. Некоторых людей пугают адом. Для нее адом был Форгеттинг. Мнимые удовольствия, ради чего? Травить организм, зачем? Делать глупости – господи упаси! Жизнь так хороша, так полноценна сама по себе, есть все, а чего нет – к тому можно стремиться. Все, что угодно, только не затуманенное восприятие, только не размытые контуры, только не два силуэта там, где должен быть один. Это не жизнь, а обдуривание самого себя. В то время как жизнь, чистая, настоящая, идет мимо.
 - Надежно, спокойно, - повторила Ника, как мантру. Эти два понятия ее успокаивали и вдохновляли.
- Ага, - перебила Адина. – И невыносимо скучно. А жители Форгеттинга.. Особенно мэр. Он непредсказуемый, как текила. Бескомпромиссный, как хороший виски. Нежный, как глоток глинтвейна в морозный день. Пошлый, как дешевый портвейн. Мягкий, как домашнее вино. Агрессивный, как водка...
- Хватит, перестань. – Ника не выдержала. – Ну и любовь у тебя! Если честно, я ничего не поняла.
- И хорошо, Ник.
На этом разговор был окончен, и сестры пошли в раздевалку, затем в душевую, чтобы потом нырнуть в прохладную, прозрачную воду бассейна.

                **
«…И вдруг он осознал, что попал в самое замечательное место на земле, во всей Вселенной. Здесь было все, что нужно; все, к чему он стремился, сам того не осознавая. Алкоголь.. Алкоголь. Не яд и не убийца, не плохо и не неправильно. Напротив, впервые в его жизни все становилось на свои места. Впервые он начал осознавать себя, нащупывать единственно верный путь. Как ребенок конфете, как родители первой улыбке своего малыша, радовался он первому глотку, зная, что за ним последует второй и третий. А вместе с ними – откровение, прозрение, истина. Все, что он искал. То, что ищет каждый, но у каждого своя правда. Он свою нашел. Он находил ее каждый день, и в этом было первозданное, пронзительное счастье. Сколько раз он принимал за правду ложные места, ложные чувства, ложных людей. А оказалось, правда здесь. Волею ливней и размытых дорог, своеобразным божественным провидением она явилась к нему в виде остроконечного города с узкими улицами и темными, мощеными булыжником переулками. Правда именно здесь. Не на дне стакана, как сказали бы бездушные циники. Но в безоговорочной прозрачности, в простой и легкой тяжести напитка».

Валентин помолчал, закрыл блокнот и вопросительно посмотрел на Сержа.
- Слишком выспренно. Патетикой несет за версту. Но, черт возьми, верно! – Серж поглядел на блокнот. – Ты уже знаешь конец? И чего это у главного героя имени нет, все «он» да «он». Не придумал еще?
Он захихикал, как заскрипел.
- Значит, патетика, - медленно проговорил Валентин, глядя в одну точку, тыкая в пепельницу затушенной сигаретой.
- Уязвил писательское самолюбие? – Серж обнял молодого человека за плечи. – Ну прости, я, по крайней мере, правду сказал. Нет, парень, если это твой стиль, то не вздумай ничего менять.
- Правда? – Валентин приободрился.
- Говорю тебе. Представь, если бы все писали сухо, по факту. Ничего хорошего бы не вышло. Грубо говоря, всю твою тираду уместить в три слова «бухать – это круто».
       Валентин поморщился.
- Нет, я не насмехаюсь над тонким видением прозаика. Я всего лишь говорю – пиши, как пишешь. – Серж обвел взглядом полки буфета. – «Конфеты» для «детей» закончились, я вижу. Как это мы проглядели? Надо было заранее подумать. Но и проветриться не лишним будет. Слишком много литературы вредно для здоровья. Пошли, Валь, сегодня платишь ты. Вроде.
- Я пока пас, - вяло отмахнулся Валентин. – Мне бы поспать.
- Так я же говорю, ты платишь. Или дай денег, я один прогуляюсь.
- Я тебе, ценитель творчества, не Клондайк какой. И деньги заканчиваются.
- А я даже не медный рудник, - Серж с улыбкой пожал плечами. – Слышал, набор рабочих идет на строительство новой библиотеки на Сером Шоссе? Утвердили проект, вроде, скоро начало работ. Там и платят нормально. На портвейн с жареной курицей хватать точно будет. Да и на эту..хм.. комнату.. тем паче хватит.
- А что не так с комнатой? – Валентин встал и попытался принять угрожающий вид, но обессилено опустился обратно на стул.
- Эй, эй, да брось, - хихикнул Серж. – Да, писателю мало надо. Три на три да бумага с ручкой.
- Да водки грамм двести, - крякнул Валентин. – Или вина бутыль. Вот деньги.
- Ага. Но тебе и правда лучше поспать. Скоро принесу, оставлю. Когда проснешься, напишешь еще пару страничек– приноси на суд, буду у Тарантула, скорее всего.
Валентин уже спал, уронив голову на руки.

      
                **
- Закрыть окна? Холодно.
- Нет, оставь так, женщина.
Было раннее утро. Мазурен вдыхал свежий воздух и наблюдал за тем, как домработница вытирает что-то липкое со стола. Очевидно, вчера пролил джин. Или сегодня.. Или не джин.. Он довольно потянулся в любимом кресле и прищурил глаза небесного цвета.
- Вот все, закончила. Я пойду или еще что-нибудь?
- Да, что-нибудь еще. Выпей-ка со мной, - сказал мэр Форгеттинга, заприметив, что у новой домработницы весьма красивый зад. – Как тебя зовут?
- Лера.
Мазурен икнул и тряхнул головой. Прядь пепельно-серых, не совсем чистых волос упала на лоб.
- Мда.. Лера.. Имени пошлее выдумать нельзя. Да ладно, ладно, что ты скрючилась, будто кислое яблоко откусила! Когда родители тебе имя выбирали, «Лера» было еще экстравагантным. Не их же вина, что потом оно стало распространенным.
Мазурен не сводил с домработницы голубых глаз. Она смущалась и не знала, куда себя девать; ему это доставляло удовольствие. Он насмешливо продолжал:
- А теперь твое имя – как облупившаяся позолота. Конец экзотике и претенциозности. Ну брось же делать такое лицо, Лер! Скажи теперь, что думаешь о моем имени, это будет честно.
Он протянул девушке до краев наполненный бокал крепленого вина, и она выпила его одним махом, под немигающим лазурным взглядом. Затем вытерла рот и отдышалась.
- Я не знаю, - сказала она. – Странное у вас имя.
- Тебе нравится?
- Не очень.
- Вот! – Мазурен довольно хмыкнул. – Умница моя. Что-то непохоже, что ты здешняя. Мой секретарь, как водится, всегда навеселе, но хорошо отбирает людей для меня. Я ему доверяю и никаких рекомендаций и резюме всяких не проверяю. Так что ничего ни о ком не знаю, пока не заинтересуюсь лично. Так ты откуда?
- Из Брайта. Я приехала три дня назад.
- О! Как приятно! Но если тебе тут не нравится, можешь возвращаться домой.
Лера переминалась с ноги на ногу. Она знала, что уйти можно запросто и чувствовала, что этот странный мужчина останавливать ее не будет. Но уйти ей не хотелось, несмотря на его откровенность и грубость.
Она застыла, словно вкопанная, наблюдая, как Мазурен поднялся с кресла и подошел к ней. Затушив сигарету, он выпил сам и снова налил девушке бокал.
- Пей.
Он стоял совсем близко, и отталкивающего в нем было столько же, сколько привлекательного. С полуулыбкой, поправляя выбившиеся пепельные волосы, он не сводил с нее глаз. Это было невыносимо. Лера снова выпила вино залпом, и в следующую же секунду Мазурен легко, но настойчиво положил ей руку на затылок и приблизил к себе.
- А я тебе нравлюсь? – громко прошептал он в самое ухо.
Лера ощутила, как по телу горячими волнами растекается вино. Какое-то невероятное, новое ощущение тепла и правильности всего накрыло ее с головой.
«Да, так должно быть, потому что я этого хочу».
А потом он ее целовал. Везде, там, где никто никогда раньше. Он был повсюду, разливал тепло по всем клеткам ее тела. Ее лихорадило, бросало в жар, и казалось, вся жизнь прожита именно ради того, чтобы почувствовать это здесь и сейчас. Лера выкрикивала его имя, уже не казавшееся ей странным, умоляла любить, не оставлять, заполнять собой. Как в бреду слышала она обрывки его тихого смеха и прерывистые выдохи «девочка моя».
Она потеряла голову и счет времени.

                **
Адина сидела, уставившись в одну точку, и курила сигарету из второй уже за день пачки.
На балконе, под последними лучами осеннего солнца сушились купальники и полотенца ее и Ники. Первый день на работе в ветклинике прошел хорошо. К своей скупой радости Адина обнаружила, что не потеряла сноровку: например, легко, как будто не было перерыва, сделала УЗИ слишком активной кошке. Волосатая широкомордая пациентка орала так, что трещали стекла; ее хозяйка, взволнованная и суетливая, помощи не оказывала, только причитала «Ну Сонечка, ну миленькая, это же не больно, ну подожди, ну Сонечка, ну миленькая»..
Адине были рады – ее и правда ждали, как сказала сестра. Девушка вяло улыбнулась, когда ей сообщили, что второй хирург уехал по срочному вызову в Форгеттинг. Неделю назад. Наверное, дело было сложное, потому что он до сих пор не вернулся. Такие «сложные» случаи случались с ним строго раз в полгода. И строго на неделю. «Вылечив» какое-то животное, он виноватым видом возвращался в клинику и, выражая немедленную готовность к работе, вопрошал «Ну что у нас тут, какие дела?» Хлестал аспирин и кофе и резал и зашивал.  Врачом он был от бога, и ему прощалась эта слабость к отъездам.
Адина задумалась: когда-то, не так давно, она и сама попала в сети Мазурена и его города, отправившись на вызов. Жители красивого, туманного Форгеттинга тоже, разумеется, держали животных. И тоже вызывали ветеринаров, если требовалось.
В тот раз, приехав на вызов, она сделала все, что было возможно в домашних условиях. Но собаку, большого сенбернара, спасти не удалось. Адина помнила свое подавленное состояние – это была первая смерть пациента за все время ее работы. Мир покачнулся. Помнила плач хозяйки пса, слова утешения, просьбу ненадолго задержаться, бокал бренди..
Она осталась тогда на похороны сенбернара – не смогла отказать просьбе убитой горем хозяйки. Бурбон.
Через день – картинная галерея, роскошная библиотека, перед отъездом надо посетить, неизвестно, когда еще доведется тут бывать. Сильный дождь, холод. Бурбон.
Встреча с гипнотическим взглядом голубых глаз. Виски.
«Мертвая петля», центрифуга, джампинг, свободное падение.
Портвейн.
Расплывающаяся в глазах надпись при выезде из главных ворот «ЗАЧЕМ тебе ТУДА?»



                **               
                Шло время. День за днем, неделя за неделей, приближалась зима.
- Мне кое-что предложили, - радостно сообщила Ника сестре, когда они ужинали в кафе в один из предзимних вечеров.
- Ну-ка? Неужели Раман сделал тебе предложение?
- Нет, мы на эту тему и не говорили пока. Незачем торопить события.
- Иногда мне кажется, ты его не любишь совсем, - Адина посмотрела на сестру. – Если б любила, хотела бы рядом быть все время. Есть вместе, спать, готовить вместе с ним ужин, ну, или для него. Ждать друг друга с работы, встречаться после работы. Ходить в театр к друзьям, в рестораны.. И..
- Ты чего так разошлась? – Ника с улыбкой перебила сестру. – Если мы поженимся, то у нас много-много лет будет впереди, чтобы делать все то, что ты только что перечислила. Это и многое другое. Пока пусть все идет, как идет.
- Ну, может, ты и права, - Адина небрежно заправила выбившиеся каштановые пряди за уши и пожала плечами. – Мне просто всегда казалось, что любая женщина, особенно такой консерватор и ценитель вечных ценностей, как ты, хотя бы подсознательно стремится быстрее выйти замуж. Это, как бы так сказать, заложено. Можно просто в этом не признаваться. Но чтобы не хотеть..
Адина снова пожала плечами.
Ника отправила в рот вилку с наколотыми на нее листиками салата, не спеша прожевала.
- Ты права, - сказала она, подумав. – Конечно, права. Просто еще года не прошло, как я познакомилась с Раманом. Естественно, как потенциального мужа я его сразу же рассмотрела -  и продолжаю рассматривать. Но все равно остаются.. как бы сказать.. темные пятна, которые хочется стереть, прежде, чем сделать самый главный шаг в жизни.
- Нельзя узнать человека до конца, Ник! – Адина всплеснула руками. – Тебе может казаться, что ты все о нем узнала, но это будет лишь иллюзия. Все равно новое и, может даже, неожиданное, откроется, когда поженитесь и начнете жить вместе.
- Откуда такие познания, можно узнать? – Ника вскинула брови и улыбнулась.
- Да любой школьник это знает. А твоя обстоятельность, желание даже не быть готовой ко всяким сюрпризам, а просто их избежать – это в тебе меня и убивает, и восхищает.
- Ни к чему торопиться, я же сказала. – Ника снова наколола листики на вилку. – Кстати, судя по твоим рассуждениям, как раз тебе не терпится выйти замуж.
- Да нет, - махнула рукой Адина, а через пару секунд смущенно добавила, - то есть, ну да. Я отошла от того, что было в сентябре. Теперь и ума не приложу, что тогда на меня нашло. Надо же было вообразить себе, что я люблю Мазурена! Бес попутал, честное слово. А теперь я чувствую в себе силы для отношений и готова уже.. познакомить тебя со своим молодым человеком!
Адина  слегка наклонила голову и расплылась в чуть виноватой улыбке.
- Ну надо же! И помалкивает! – воскликнула Ника.
- Я должна была убедиться, что намерения у него самые серьезные, понимаешь? Ну ладно, это на потом оставим. Мы же совсем не о том говорим. Так что тебе предложили?
- Ну-у.. Место заместителя декана моего факультета!
- А-а-а! – Адина радостно заверещала и захлопала в ладоши.  На нее обернулись несколько посетителей за соседними столиками.
- Тише, тише, - весело зашикала Ника. – Я, конечно, согласилась. Так что начинаю после зимних каникул. Маргарита, бывшая заместительница, говорят, замуж вышла и почему-то работу бросила. Ну, это ее дело. Свой кабинет, представляешь? Ответственность, конечно, огромная. Зато как интересно! Давай закажем наш любимый торт, отметим.
- Давай, замдекана! – Адина сложила вместе ладони, оперлась на них подбородком и мечтательно-гордо смотрела на сестру.


                **
           Икнув, Мазурен вылез из машины.
- Сам понимаешь, я скоро вернусь, - бросил он шоферу и подошел поближе к стройке. Площадь, которую должна была занять новая библиотека, была огромной. Тут и там сновали рабочие, слышались выкрики; как гигантские ленивые флюгеры, поворачивались строительные краны.
Мазурен достал из внутреннего кармана меховой куртки фляжку с коньяком, глотнул и незамедлительно закурил.
- О, Мазурен, как удивительно, что ты не опоздал!
Мэр Форгеттинга обернулся и лицо его озарила самая очаровательная из улыбок, глаза цвета лазури заблестели.
- Ola! Братец мой, я все никак не пойму, почему же так радуюсь каждой встрече с тобой! Уж не от любви ли безграничной к тебе? Любви братской, нерушимой!
С этими словами Мазурен крепко обнял брата и похлопал по спине.
- Gonna be helluva library!
-  Прекращай, ты же знаешь, меня раздражает, когда я тебя не понимаю.
- Ну уж извольте, Модестович. Кто виноват, что ты языками не владеешь? В то время, как ты корпел над науками экономики, развития рынка, строительства и прочей скукотищи, я вдавался в детали романских, германских, славянских чудес. Впрочем, если тебе вздумается давить меня лекциями на тему «финансовых пузырей», принципов максимизации прибыли, индексов цен и так далее.. Что ж, я не против. Только предупреди заранее, я выпью побольше. Ха-ха-ха!
Музар со снисходительной улыбкой покачал головой. Он был пониже брата ростом, но шире в плечах. На его гладко выбритые щеки декабрь за три-четыре минуты успел нанести свежий румянец. У Мазурена только чуть покраснел кончик носа. Высокий и худой, с растрепанными волосами и бесконечно мелькающей в районе рта фляжкой, он был довольно импозантен, несмотря на некоторую неряшливость.
- Как жена, детишки? – неожиданно спросил он, не поворачивая головы.
- Жена с младшей дочкой в доме отдыха, я сегодня только их навещал. У сына скоро сессия начинается. А как твои…детишки?
- Да не жалуются, - улыбнулся Мазурен, отхлебывая коньяк. – Ты же знаешь, чуть что – их мамаши бегут со всех концов города: на это отстегни, этого на курорт отправь, той на свадьбу давай.
- Ты с количеством детей не перестарался? – мягко усмехнулся Музар. – Пять – не многовато?
-Самое то,  - весело отозвался Мазурен. – Главное – не количество, а то, что я с ними не живу. А при таком условии можно хоть пятнадцать, согласись? Да и к тому же они не бедствуют, живут в хороших районах. Мы (иногда я сам лично) следим, чтоб их мамы знали во всем меру и сохраняли воздержанность. Бокал-другой за обедом, пара-тройка на ночь – и все. А то бабам только волю дай, налакаются, как коты молока, и давай чинить разврат. А дети и глядят. Ну, или догадываются. Да я не против разврата, я вообще-то, только за! Но с матерями все же надо построже. Пусть отпрыски сначала овладеют сотней-другой хороших книг, грамотной речью и хотя бы азами физики или какой-нибудь геометрии, а потом уж резвятся на славу. Ха-ха-ха!! Я поддержу!
Музар смотрел на брата не без приятного удивления, как всегда. Среди его дебошей, вечного опьянения и неожиданных выпадов почти всегда находилось место какой-никакой упорядоченности и здравому смыслу, если вопрос касался детей или порядка в городе.
Музар знал, что недавно Мазурен распорядился переселить часть горожан в отдельный, самый отдаленный район города, и ужесточил там порядки. Это были те горожане, которые, выпив, всегда становились необоснованно агрессивными и социально опасными.
   Взяв где-то «напрокат» детскую пластмассовую саблю, совершенно пьяный мэр Форгеттинга прыгал по упомянутому району и орал «Я вам устрою тут гетто! Тоже мне, разошлись! Нажрались – и хорошо, и я приветствую это всячески-превсячески! Но других – не трогать! Всех нерадивых отправлю ко всем чертям в Брайт лечиться! Вечно! Как в аду, вечно!»
После его крика «Кто не согласен – выходи на честный бой!» верный шофер втащил его, все еще потрясающего пластмассовой саблей, в машину, и увез домой.
     Представив себе эту картину, Музар невольно улыбнулся. С одной стороны, его брат иногда представлялся ему шаловливым ребенком; но с другой, этого «ребенка» не тянуло опекать. Да и не было нужды.

- Слушай, Модестович, - Мазурен кашлянул. – У меня старший сын, как недавно выяснилось, увлекается архитектурой. Ходит целыми днями по городу и здания рассматривает, заметки какие-то делает. Или в библиотеке сидит, говорят, за какими-то книгами на эту тему.
- Ну, это хорошо. – Музар не мог не признать, что многие дома в городе брата действительно были шедеврами. Он с гордостью окинул взглядом стройку: скоро хваленая библиотека станет доступной и при этом безопасной для жителей Брайта.
Мазурен допил остатки коньяка и вертел в руках пустую фляжку.
- Я знаю, что в вашем архитектурном колледже все места уже распределены, и с февраля начнутся занятия. Так вот из любви к брату своему единокровному, не выбьешь ли ты там местечко для родного племянника? Сам знаешь, я не часто прошу. Ты подумай, а я извлеку пока из глубин своего автомобиля какой-нибудь чудо-напиток.
         С этими словами Мазурен, чуть покачиваясь,  пошел к своей машине. Шофер немедленно достал из бардачка еще одну фляжку и протянул мэру. До Музара донеслись обрывки фраз и задорный смех брата – он налил своему водителю и хлопнул того по плечу.
Музара трогала эта затаенная забота брата о детях. Он мог обидеть, ненароком и нароком, кого угодно. Мог наброситься в пьяном угаре на ошеломленного приятеля или случайного собеседника. За дело – с кулаками. Без повода – с яростными словесными выпадами. И называл это «издержки профессии». Но к детям и к нему, Музару, он относился неизменно тепло, часто сдабривая свою речь заверениями в любви.
Мазурен вернулся, его светло-голубые глаза блестели.
- Ну, что, Модестович, ты подумал?
- Да что тут думать – не пропадать же юному дарованию. Может, он будущий Гауди. Если мальчик хочет учиться в нашем колледже – он будет учиться. Я все для этого сделаю. Так что можешь его обрадовать.
- А! – радостно воскликнул Мазурен. – Так я и знал, дорогой мой брат, так я и знал. Поэтому уже обрадовал парня. Пообещал, так сказать, задним числом, что добрый и любящий вечнотрезвый дядя выбьет местечко! Не бросит племянника на произвол судьбы. Ха-ха-ха! Я проницателен, да? Искреннее тебе спасибо, Музар Модестович!
- Боже, - Музар усмехнулся. – Ну почему я все время забываю, какой ты противный?



                **
          «…Сомнение, не имеющее под собой, казалось, никакой основы, медленно закрадывалось в его сердце. Все было хорошо, все составляющие сложного уравнения жизни складываясь, вырисовывая правильное решение. Но порой он ловил себя на мысли, что, возможно, существует и другое решение. Более трудное, но и более изящное. Не простота пугала его, нет. Но сомнение, вероятность более интересной альтернативы.
Эти мысли, приправленные малодушием, чаще всего посещали его в первые минуты тяжкого пробуждения. Ощущая во рту неприятный привкус, он поднимал тяжелую голову и обводил стены затуманенным взором. Он искал спасения от сомнений, как блуждающий в пустыне ищет воды. Он искал своей воды в ее многочисленном разнообразии. И найдя, едва ли мог представить человека счастливее, чем он сам. Облегчение, благословенное облегчение. Вот он – ответ на все вопросы. Вот он – здесь: он мог быть разным, но всегда правильным, всегда он оказывался именно тем, что он искал. Он мог быть янтарно-золотистым, темно-бордовым, кристально-прозрачным, мутновато-зеленым. Он даже мог быть с пеной или пузырьками. С кусочком горящего сахара или с лаймом и солью. Неважно, каким был ответ, но с той минуты, как он появлялся, становилось предельно ясно – он верный. И правда по-прежнему здесь. И не нужно искать других решений…»

      Валентин отложил блокнот и уставился на свою сигарету, точнее, на длинную хрупкую палочку пепла, которая дугой упиралась в бычок.
- Чего-то мрачняком отдает, - резюмировал Серж, наблюдая, как Тарантул наполняет его стакан.
- Мрачняком отдает.. – медленно повторил Валентин. – То есть, тебе опять не нравится? Скоро я перестану зачитывать тебе отрывки из своего романа. Я, может быть, впервые в жизни пишу что-то стоящее. Так и ты, давай, скажи что-нибудь стоящее. Три слова – это не критика!
- Я уже сказал, - Серж одним махом проглотил сто грамм бренди.
- Да погоди, вмешался Тарантул. – Красиво ведь. Мне, например, нравится. А скажи, ты о себе пишешь?
Валентин зачем-то снова вдавил уже потушенный бычок в пепельницу.
- Пока не знаю.

                **
          Телевизор Адина теперь, как и когда-то давно, почти не смотрела. Вечера она проводила со своим молодым человеком, все чаще оставалась у него ночевать. На работу она приходила в самом лучшем расположении духа, здоровалась с мохнатыми и не очень пациентами и начинала прием.
По радио то и дело передавали предупреждение о надвигающейся снежной буре и каком-то невероятном количестве осадков. Никого это особенно не волновало, жители Брайта привыкли к тому, что что каждую зиму они оказывались отрезанными от мира на неделю-две. Как и жители Форгеттинга. Последних это волновало еще меньше. Снежные тучи приходили обычно со стороны Форгеттинга, с запада, и снегоочистительные машины обоих городов едва ли могли справиться с белыми завалами на Сером Шоссе.

Ника тем временем готовилась заступить на новую должность. В радостном предвкушении она обустраивала свой кабинет.
В середине января к ней постучался методист – щуплый мужчинка с глубоко посаженными глазами за огромными стеклами очков.
- Ну как тебе на новом месте? – поинтересовался он с улыбкой.
- А как ты думаешь? Об этом только мечтать можно было. Приходится, конечно, к новому семестру разгребать кое-какой завал. Трудности уже начались, но меня они не пугают. Скорее, наоборот, вдохновляют.
Потому тебя и пригласили на эту должность. Ты у нас ответственная и со всем справишься. Напоминаю тебе: до начала семестра остается месяц. Тебе нужно съездить в библиотеку, подобрать книги для расширения программы факультета. Методические пособия – моя задача. Но для расширения программы я – сошка мелковатая, - он хихикнул. – Хотя я бы с удовольствием занимался этим вместо тебя. Люблю я иной раз наведаться в Форгеттинг.. Ну да ладно. Ты там отбери то, что считаешь нужным, а уж мы вместе отредактируем. Вынесем, так сказать, на суд общественности.
- В Форгеттинге? – Ника нервно провела рукой по коротким светлым волосам и одернула пиджак.
- Ну да, а что? Ты как будто в лице изменилась. Таких книг, как там, у нас, к сожалению, нет. А перенесут библиотеку на Серое Шоссе еще не скоро, это дело быстро не делается.  Зато, когда достроят – красота, не придется ездить так далеко. Между прочим, - методист заговорщически подмигнул, - твоя предшественница, Маргарита, тоже вот ездила в библиотеку, ездила.. И пожалуйста – вышла там замуж! Только ты погоди пока, а то снова останемся без завкафедры! Ну, то есть ты выходи сколько тебе угодно, но лучше в Брайте, и работу не бросай.
Он снова захихикал. Ника смотрела на этого сутулого человечка с потными ладонями в некотором оцепенении. За последние несколько месяцев она почти забыла о существовании этого туманного города. И вот пожалуйста, повышение по работе, а вместе с ним и библиотека. Странно, что она не подумала об этом раньше.
Ну что ж, подбадривала она себя, нет добра без худа!

- Тебе в эти дни нужна будет наша машина? – спросила Ника Адину в тот же вечер. – Мне придется съездить в библиотеку Форгеттинга. Постараюсь управиться за два дня, максимум – три, работы много предстоит.
Адина внимательно, с полуулыбкой смотрела на сестру.
- А может, тебя Раман отвезет и там побудет с тобой эти дни? Ему там должно понравиться, там есть на что посмотреть. Да и машина у него помощнее нашей, а передают сильный снегопад.
- Не получится, - ответила Ника. - Раман сейчас в командировке, вернется только через неделю. А откладывать я не хочу. Ты что, переживаешь за меня?
Адина покачала головой.
- Нет, вот именно за тебя - не переживаю. Тебе здравого смысла не занимать. Мне бы немного твоей воздержанности и разумности, тогда бы я не застряла в Форгеттинге той осенью. Да дело прошлое. Ты точно не застрянешь! Забирай машину, конечно. А когда доберешься – позвони, пожалуйста.

                **
      Снежинки разбивались о лобовое стекло и маленькими капельками стекали вниз. Ника настроила радио на другую волну. Оставалась еще половина пути. Слева проплыл массивный серый фундамент новой библиотеки. Его еще не закончили, и в последние предснежные дни рабочие галдели на стройке, стараясь до метелей успеть еще хоть что-то сделать.
По асфальту шоссе кружили снежные вихрики, похожие на недорисованных змей.
Позже, чуть правее Ника начала угадывать очертания города. В припорошенном воздухе он виделся серой массой с торчащими флюгерами и острыми башенками домов.
Подъехав ближе, она увидела, что справа, под стеной города за заснеженным болотом так же, как и полгода назад, копошатся люди. Внезапно на Шоссе выполз человек – она едва успела нажать на тормоз. Машину чуть повело, Ника выругалась и прижала к виску кончики пальцев. Сердце грохотало, как отбойный молоток. А человек, не глядя по сторонам, дополз до такси, припаркованного по другую сторону дороги и что-то промычал водителю.
Нике показалось, что с тех пор, как она забрала отсюда Адину, прошло много лет.
Проехав грунтовую дорогу, девушка увидела правее главные ворота города. Она оставила машину у ворот и вышла.
Так вот он какой, Форгеттинг. Вовсе не страшный и не зловещий, как ей представлялось. Серый – да, но не унылый. Узкие улочки разбегались во все стороны, образуя довольно уютную городскую паутину. И люди так же, разве что чуть оживленнее, чем в ее родном городе, галдели, ругались, смеялись.
Нике показалось, что здесь теплее. Может, потому, что в Брайте улицы были широкие, светлые и просторные, и зимой холоду было где разгуляться.
Здесь такого простора не было и морозу приходилось просачиваться сверху на мощеные булыжником переулки и бульвары. А вот мутноватый туман висел между стенами домов вольготно и ему, а не морозу, было здесь место.
Ника купила в ближайшем киоске карту города и без труда нашла нужный адрес. Не найти его было трудно: библиотека располагалась на Ромовой площади – самой большой площади города. От нее отходил единственный проспект во все Форгеттинге – Дворцовый. Интересно, что он заканчивался почти что тупиком – его в конце пересекал крошечный Янтарный переулок. Так что с проспекта можно было свернуть либо вправо, либо влево. Ника подумала, что в Брайте проспекты перетекали в улицы, они сужались постепенно, но никак не упирались в глухую стену с намеком на переулок.
Не переставая даваться диву, называя про себя странным то одно, то другое, Ника шла по улицам Форгеттинга в направлении Ромовой Площади.  Она решила не терять времени и сразу заняться делом. Но, когда дошла до библиотеки, с изумлением обнаружила, что закат давно миновал.
Наверное, я часто останавливалась полюбоваться на какое-нибудь здание. Да и сворачивала не туда пару-тройку раз.
Форгеттинг погрузился в сумерки. Одни за другими на улицах зажигались фонари. На Ромовой Площади туман к ночи не сгустился. В этой части города его и вовсе было меньше. А вот в восточной части города, на улицах, за которыми начиналось болото, уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, наверное.
Девушку передернуло от мысли, что можно потерять всякие ориентиры в плотном тумане чужого города. Ей вдруг пришло в голову, что она уже долго наблюдает за сменой времени дня на Ромовой площади. Мягко наползала ночь, обнимая лавочки, не работающий фонтан, людей, бредущих с бутылочками чего-нибудь, откуда-нибудь, куда-нибудь..
И ее это не шокировало. С ощущением правдивости нереальности, какое бывает во сне, Ника думала, что здесь все правильно. А встретить замерзающего человека, идущего по улице без бутылки, или не вышедшего только что из бара – вот это было здесь неправильно.
В конце концов, какой монастырь, такой и устав.
Она замерзла. Рядом уютно и приветливо мерцали огни какого-то бара.
«Дух картошки».
Поколебавшись с полминуты, Ника вошла и, сняв пальто, села за свободный столик у окна.
Здесь царило веселое оживление. Заходили и выходили такие же новички, как и она, с картами города в руках. На стенах, подсвеченных мягким светло-коричневым, висели изображения картофельных клубней с отлетающими от них мультяшными облачками. В облачках что-то было написано, но Ника не могла разглядеть.
Подняв голову, она увидела, что в облачке над ее картошкой написано «Смотри глубже. Бери выше». Девушка пожала плечами.
- Добрый вечер! – перед ней вырос официант. – В первую очередь – хорошего настроения! А во вторую – заказывайте, пожалуйста.
- Мне не дали меню, - растерялась Ника. – Да, добрый вечер.
- А у нас одно из тех заведений, где меню не главное. Вы скажите лучше, что бы вы хотели. – Официант улыбнулся. – А я скажу, есть ли это у нас или нет.
- Я бы хотела.. Так трудно без меню, - Ника виновато улыбнулась. – Не знаю.. Чаю горячего. Ну и поесть чего-нибудь. Салат, мясо? Есть у вас?
- Странный выбор для зимнего вечера. Скажем, странный выбор для желания согреться.
- Почему?
- Чай не согреет ваш организм. Он даст иллюзию тепла, но оно будет исходить от чашки, а не согревать изнутри.
- Мне кажется, я догадываюсь, к чему вы клоните.
- А уж про тяжело усваиваемое мясо и холодный салат.. – официант чуть склонился над столом. – Я сделаю за вас правильный выбор, если позволите. Не переживайте, ничего противозаконного! Вам понравится.
Он мягко засмеялся, прикрыв рот кулаком. Ника улыбнулась.
- Ну только при условии, что мне понравится, - ответила она. – Ладно, давайте.
Официант, пританцовывая, удалился.
Нике на секунду стало не по себе, будто она находится под прицелом чьего-то тяжелого взгляда.
Наверное, это потому, что еще сегодня утром я и представить себе не могла, что позволю в баре принести себе непонятно что, да еще и в Форгеттинге. Это совсем на меня не похоже!
Она старалась разглядеть надписи на других картинках, когда подошел официант с подносом.
Он аккуратно поставил перед ней миску дымящегося борща, корзинку с теплых хлебом, вазочку с куском сливочного масла и стаканчик, наполовину наполненный бесцветной прозрачной жидкостью.
Ника вопросительно уставилась на стакан.
- Это непременно, чтобы согреться, - тоном, не терпящим возражений, заявил официант. – И к тому же это за счет господина во-он в том углу. Приятного аппетита.
Ника посмотрела «во-он в тот угол» и ей немедленно, как и несколько минут назад, стало не по себе.
Он смотрел прямо на нее; лицо в коричневатом полумраке разглядеть было трудно. Судя по всему, мужчина был высоким, но и это нельзя было сказать наверняка.
А вот глаза – будто подсвеченные изнутри глаза какой-то неимоверной куклы, голубые-голубые, буравили ее, не мигая. Когда мужчина затянулся сигаретой, вспыхнувший пепел осветил на секунду довольно острые черты лица.
Ника рассеянно крутила в руках стакан с водкой. Со стен улыбались картофельные клубни, изрекая странные наставления и советы.
Следующая затяжка в противоположном углу бара высветила чуть приподнятую в ожидании бровь.
Невероятные глаза. Не бывает таких глаз.
Ника, не задумываясь о том, что делает, выпила. Она запрокинула голову слишком высоко, закашлялась и слезы потекли по щекам.
Что произошло!?
Мужчина встал и направился к ней, по пути здороваясь с посетителями кафе-бара; кого-то хлопал по плечу, женщинам всех возрастов целовал руки.
Приблизившись к Нике, он, не дожидаясь приглашения, сел за ее столик. Она ошарашенно переводила взгляд с пустого стакана на мужчину.
- Bon soir. А теперь ешьте, - сказал он тоном, далеком от командного. Скорее расслабленным, чуть вальяжным.
Ника послушно погрузила ложку в ароматный борщ.
Мужчина намазал масло на хлеб и положил перед ней.
- Вы тут впервые? Не отвечайте, ешьте. Я и так знаю. Вас, новичков, сразу видно: вы теряетесь, но изо всех сил стараетесь не подавать виду. А почему бы не подать вид, что вы в растерянности? Тем более у вас она очаровательная! Вы из Брайта. Ха-ха-ха!
Его заразительный, но негромкий смех сразу расставил все на свои места.
Нике стало хорошо,отступила неловкость, исчезла «очаровательная растерянность». И тепло, действительно, разлилось где-то внутри.
Она подняла на мужчину глаза. Он действительно был довольно высокий, она заметила это еще тогда, когда он шел к ее столику.
- Это ваш бар? – спросила она.
- Не совсем, - уклончиво ответил он, тряхнув длинноватыми, пепельными волосами.
Ника откусила хлеб с маслом и поняла, что давно не ела с таким удовольствием. Интересно почему.
Словно в ответ, на столе появились еще два наполовину наполненных стаканчика. Их вид уже не пугал Нику. Здесь все было правильно. Это же Форгеттинг. И быть ей здесь совсем не долго: вот разберется с делами – и вернется в Брайт. Но сейчас думать об этом не хотелось.
- А почему это заведение называется «Дух картошки»? – Ника доела борщ и отодвинула тарелку. – Странное название.
- Тут каждую среду и пятницу проводятся поэтические вечера, - ответил мужчина и протянул ей водку. – И давно, в один из таких вечеров кто-то читал стишок, и там были строчки.. Что-то вроде «даже в убогой картошке есть души немножко». Ха-ха-ха!! Точно не помню. Но всем понравилось. Мои люди.. то есть жители города углядели в этом смысл и решили его таким образом увековечить. Замечательные выпивохи! Ха-ха-ха!
Ника смеялась.
- Ясно! Тогда вопрос о странности снимается!
- Давайте выпьем за вас, - предложил мужчина. – Я хочу вам пожелать тепла. Не замерзайте больше ни телом, ни душой.
Они выпили, и на этот раз Ника не закашлялась, хотя слезы снова выступили на глазах.
Отдышавшись, она обнаружила, что мужчины за ее столиком больше нет. Кольнула легкая досада – взял и просто так ушел?
А чего я хотела? Он меня угостил, рассмешил, мы приятно побеседовали. И все.
И так все слишком загадочно. В частности то, что Ника выпила, не раздумывая, целых два раза. С ощущением, что иначе нельзя. Все предыдущие убеждения забылись при взгляде на странного собеседника.
Но как ни пыталась она убедить себя в том, что в его исчезновении нет ничего особенного, разочарование, как волосатый жук, которого хочется стряхнуть, ползало по сердцу.
Она подождала еще немного. Он не появлялся. Тогда Ника расплатилась, поблагодарила официанта и вышла на залитую огнями фонарей площадь.
Так вот ты какой, Форгеттинг. Хмель, туманные ореолы света на верхушках фонарных столбов, сетка бульваров, пленяющих красотой, убегающий в ночь Дворцовый Проспект, пустые бутылки из-под виски под ногами, парочки, распевающие песни во дворах, пустой фонтан, великолепное хранилище книг, огни баров, мужчина с глазами, цвета неба.

- А вы стремительно покинули заведение! – весело окликнул он ее. Внезапная радость наполнила Нику. – А ведь даже имени вашего не узнал.
- Ника, - ответила она.
Странно, что за все время пребывания здесь, за целый день, она ни разу не вспомнила о Рамане!
- Куда бы вы ни направлялись, я вас провожу, - развязно сказал мужчина. – В любом городе ночью небезопасно. Или вы любительница шляться по ночному Форгеттингу? Иными словами, любительница приключений? Вот, так что не спорьте.
Узнав, что Ника даже не забронировала номер в гостинице,  ее спутник рассмеялся и покачал головой, впрочем, без удивления.
- Мне бы недалеко от библиотеки, - робко заметила Ника. – Я тут на пару дней. Надеялась, что сегодня успею начать. Но не получилось. В такой час уже гостиницу не выбирают, конечно. Давайте найдем хоть какую-нибудь.
- У библиотеки – так у библиотеки, - подмигнул мужчина.
Он чуть отвел согнутый локоть, приглашая взять себя под руку. Они пересекли площадь и остановились у здания с вывеской «Отель “три звездочки”» А на двери  «свободных номеров нет»,
Мужчина нажал на кнопку звонка и им через полминуты открыли дверь.
Перекинувшись вполголоса парой слов с молодым человеком на ресепшене, голубоглазый спутник положил на ладонь приятно удивленной Нике ключи от номера.
- Спасибо большое вас. А я ведь даже не знаю, как вас зовут!
- Завтра утром я буду свободен несколько часов. Я заеду за вами и мы поедем позавтракать.
- Мне надо работать.
- Мне тоже, но не на пустой же желудок. Бросьте. Лучше сначала час потратить на еду и потом день на плодотворную работу. Чем час на работу кое-как и день на мысли об упущенном хорошем завтраке. Я отвезу вас в хороший ресторан. Вы любите рыбу? Замечательно. Там отличная рыба и превосходное вино.
- Вино?
- Слушайте, вам десять лет? Или со слухом проблемы? Да, вино. In vino veritas.
Мужчина пристально посмотрел на Нику и, не сводя с нее глаз, поцеловал руку.
- Безмятежной ночи.
Бросив молодому человеку за стойкой «за мной не заржавеет, ты знаешь» он выскользнул на ночную улицу.
Он так и не сказал свое имя. Загадочный.
Ника поднималась в номер на третьем этаже по широкой винтовой лестнице, а за ней, как длинный шлейф невесты шелестели слова in vino veritas.

Она спала крепко и не видела снов, а проснулась выспавшейся и полной сил. При воспоминании о вчерашнем мужчине в животе у нее что-то замирало; Ника пыталась прогнать прочь мысли о нем, но они, как рыбы-прилипалы, с упоением клеились к ее мозгу.
                **
Она раздвинула шторы и обнаружила, что Ромовую Площадь еще больше замело снегом. Здание библиотеки, величественное, раскинулось за пустым фонтаном на другой стороне площади.
Она вдруг заметила, что вчерашний «господин» стоит под ее окнами  и смотрит прямо на нее. Воротник подбитой мехом куртки поднят, кончик носа чуть покраснел. Он достал из внутреннего кармана фляжку и глотнул, не сводя с Ники глаз. В растрепанных пепельных волосах таяли снежинки.  Уголки его губ чуть-чуть растянулись в улыбке и, как и вчера, в знак ожидания он приподнял одну бровь.
С сильно бьющимся сердцем Ника отошла от окна.
 Да что в нем особенного, в этом мужчине?
Волнение переполняла ее, она быстро умылась, оделась, подкрасила ресницы и губы и выскочила на улицу.
Сумка с тетрадями, с записями идей по расширению программы, осталась в номере.
- Тут мало машин, - сказала Ника, когда они не спеша ехали по узким улицам. – А у вас свой водитель. Зачем это? Потому что вы занимаете высокую должность или потому, что пьяны? Я видела, как вы пили из фляжки, пока ждали меня.
Мужчина и его водитель расхохотались, и Ника смутилась. Зря она задает все эти вопросы, наверное, это не скромно. Но, в конце концов, имеет же она право знать, с кем встречается уже второй день. Хотя, какое ей дело. Сегодня начнет работать, а скоро и вовсе уедет в Брайт.
Ее спутник вдруг резко наклонился и прошептал ей в самое ухо, касаясь его губами «Я не люблю водить».
У Ники перехватило дыхание. Она сидела, не двигаясь, боясь посмотреть в эти лазурные глаза, чтобы окончательно не потерять голову.
А он протянул ей фляжку.
Зажмурившись, она сделала маленький глоток.
- Приехали.
Мужчина обошел машину, открыл дверь с Никиной стороны и подал ей руку.
- Вы старомодно-обходительный, - сказала она, кладя свою ладонь на его.
Выйдя из машины, она оказалась с ним лицом к лицу. Руку он не отпускал.
- Да? – спросил он без тени улыбки. – Неужели?
- Да, - ответила Ника, поспешно освобождая ладонь. – И странный.
- Но вы же согласились со мной пообедать.
- Мы, вроде, собирались позавтракать. Ой! – воскликнула девушка. – Я забыла дома сумку!
- О, женщины. Вот вы про завтрак говорите. А копались столько, что время уже подошло к обеденному. И все равно умудрились что-то забыть!
Мужчина отпил из фляжки и протянул ее Нике. На этот раз она глотнула побольше. Он довольно хмыкнул и мягко подтолкнул ее к дверям ресторана.
«Рыбное место».
Тепло, уютно, хорошо. Вкусно пахнет. Интерьер в теплых пастельных тонах. Никаких, слава богу, бутафорских пучеглазых рыб, свисающих с потолка и приколоченных к стенам.
Голубые скатерти и белоснежные салфетки, сложенные корабликами.
И снова приятные теплые волны по телу.
Запеченный карп на двоих и бутылка белого вина.
- Как вкусно! – восхищенно сказала Ника, ставя на стол пустой бокал.
- Не возражаете, если я закурю?
Ника покачала головой.
В ресторане, несмотря на довольно раннее время, было много народу. В Брайте в час дня такого не бывает, с улыбкой подумала Ника.
Широкий, просторный Брайт.. Как же я от тебя пока далеко! Уютный, таинственный Форгеттинг. Какой же ты пока гостеприимный .В голове шумит, я все могу, я все успею; библиотека терпеливо ждет, книги дремлют на полках, а мне так хорошо.
За окном повалил снег, народу в ресторане прибавилось: люди заходили, отряхивая белые хлопья, и усаживались за свободные столики. Если не было свободных, садились с согласия за чужие. Мужчины знакомились с женщинами, и наоборот. Вспыхивали огоньки зажигалок и оживленные беседы, позвякивали рюмки и бокалы.
- Как вас зовут скажете, наконец?
- Мазурен.

       Прикуривая, он, по обыкновению, не сводил с Ники глаз. А она, к великому своему удивлению поняла, что его ответ ее не обескуражил.
Если бы она немного подумала, то, может, и сама бы догадалась, кто он такой.
- Вы – мэр этого города, - медленно сказала Ника. – Мэр Брайта так запросто не ходит по улицам и ресторанам с незнакомыми людьми.
Мазурен расхохотался.
- Музар-то Модестович? Да-а-а, с ним кашу сварить непросто. А вообще-то, он примерный семьянин.
Мазурен налил им еще вина. Ника выпила и попыталась вспомнить, что о мэре Форгеттинга рассказывала Адина.
Господи, я же забыла позвонить сестре!
В ресторане был телефон.

 - Адина, это я. – Язык у Ники чуть заплетался, она говорила медленнее, чем обычно, чтоб сестра ничего не заподозрила. А в чем, собственно, ее заподазривать? Она ничего не сделала особенного! Говорить с сестрой совсем не хотелось. За столом ее ждал голубоглазый мужчина.
Про знакомство с ним Ника решила умолчать. Ни к чему лишние расспросы и советы. Вернется – и все расскажет.
- Да, я просто поздно приехала вчера. Поздно вчера... приехала.
- У тебя все хорошо? – голос Адины звучал настороженно. – Начала работать? Когда тебя ждать домой?
Ника раздраженно вздохнула.
- Все хорошо. Начала. Я еще позвоню.
- Подожди, Ник, не клади трубку. Погоди! Метель надвигается, снежные завалы. Сегодня передали, что над вами, то есть, в Форгеттинге уже начался сильный снегопад. Не задерживайся, скоро завалит Серое!
- Да не переживай ты, - Ника заговорила нетерпеливо быстро, как от назойливой мухи, отмахиваясь от разговора с сестрой. Мазурен смотрел на нее, откинувшись на спинку стула.
Боже, какие у него глаза.
- Что? Какие глаза?
Неужели она произнесла это вслух.
- Я говорю – да, тут настоящая снежная…гроза. Разве что громов и молний не хватает. Но я не могу уехать сейчас. Работать надо. Я позвоню еще.
- Обязательно, Ник. Мне неспокойно.
- Ладно, не переживай. Целую.

Когда она села напротив Мазурена, щеки у нее пылали.
«Над вами снегопад». Над вами.. In vino veritas..
На столе возникла еще одна бутылка вина.
- Я звонила сестре, - нарочито небрежно сказала Ника. – Она живет в Брайте, ее зовут Адина.
Лицо Мазурена ничего не выражало.
- Она была в вашем городе. И даже общалась с вами.
- Да? – равнодушный тон. – Возможно. Мне много с кем приходится общаться. Долг велит, так сказать. Давай переходить на «ты». На «ты» можно переходить после пары стаканчиков чего-нибудь, а мы уже выпили больше.
- Да, давайте… Давай.
- Я думаю, что мы допьем вторую бутылку вина, и тебе надо будет поспать. – Мазурен наполнил бокалы. – Я отвезу тебя домой. Вечером начнешь работать, если захочешь. А завтра, возможно, увидимся.
- Завтра? – Ника не смогла скрыть разочарования. – Завтра, возможно? Я вообще не хочу спать!
Мазурен усмехнулся.
- Тогда я могу довезти тебя до библиотеки.
- Я не хочу…работать!
Да что со мной творится.
Мысль о расставании с ним повергала ее в страшное уныние, если не сказать отчаяние.
- То есть.. сейчас. Я не хочу работать сейчас.
- Не хочешь – никто не может тебя заставить, - улыбнулся Мазурен. – Чего бы это ни касалось. А мне вот надо заниматься делами.
Когда бутылка опустела, Ника неохотно поднялась, чуть опираясь на стол. Мазурен сам взял ее под руку и посадил в ожидающий их у входа в автомобиль. Ее чуть пошатывало, а ее спутник, устроившись рядом с ней на заднем сиденье, снова достал фляжку и с наслаждением выпил.
Я постараюсь о нем не думать. Я немножко подремлю, а когда встану, даже не вспомню о нем. Выброшу его из головы! Забуду его взгляд. Буду думать о Рамане. Я и так слишком много себе позволила. Этот Мазурен меня как будто околдовал.. Но любые чары рассеиваются, исчезнут и эти.
    Машина ехала очень медленно. Снег валил так, будто небо год вынашивало своего рассыпчатого младенца и наконец разрешилось от бремени.
Они подъехали к отелю, Мазурен так же обходительно подал Нике руку, проводил до двери и поцеловал в щеку. От него пахло коньяком.
- До встречи! – весело крикнул он, нырнул обратно на заднее сиденье, и машина растворилась в белой густой пелене.
Раньше Ника крайне редко спала днем. Зайдя в свой номер, она нетвердой походкой подошла к кровати, с сомнением посмотрела на нее и легла. Провела кончиками пальцев по щеке, куда ее только что поцеловал мэр, и закрыла глаза. Вопреки своим опасениям, заснула Ника моментально.
                **
                Снег не переставал идти, когда через два часа она проснулась. Голова болела, во рту был неприятный привкус.
Доплетясь до ванной, Ника кое-как почистила зубы и уложила взъерошенные короткие волосы.
Ее немного мутило.
Это и есть похмелье?
Она бесцельно побродила по номеру, пытаясь прийти в себя. Ее внимание привлек шкафчик-холодильник с симпатично выведенной надписью «спасение рядом».
Идти в библиотеку пока сил не было.
Сегодня она больше не увидит Мазурена. Ну и ладно!
Она открыла мини-бар, и, не долго думая, опустошила две маленьких пятидесятиграммовых бутылочки виски.
Это всего лишь способ помочь себе, пусть этот способ для меня и не характерный совсем. Мне просто нужно прийти в себя, тогда я смогу начать работу.
Неужели это и правда поможет? А вдруг станет еще хуже?
       Через пять минут в голове прояснилось. В теле снова появилась легкость, голова больше не была тяжелой.
Ника приняла душ, помыла и высушила волосы, и вышла на улицу. Настроение улучшилось – наконец-то она идет в библиотеку! Интересно, не закончится ли там действие «лекарства»? Не затошнит ли? Сможет ли она подобрать нужные книги, не отвлекаясь на головную боль?
Перед входом в библиотеку, слева от внушительных ступеней, располагался бар “DIY”.
Ника вспомнила пронзительный, всепроникающий взгляд небесных глаз. Завтра она его увидит! Только бы увидеть его завтра.
Что за мысли, прочь из головы! Хватит.
Она зашла в бар и, чтобы не оставалось времени на раздумья о правильности или неправильности своего поведения, быстро заказала сто грамм виски и так же быстро выпила. Расплатилась, вышла и поднялась вверх по серым ступеням.
Ей стало еще лучше.
Все, больше никаких вин, никаких виски. И никакого Мазурена.
Ника провела в библиотеке три часа. Она растерялась среди бумажных богатств в самых разных переплетах, среди благородной пыли, под высокими потолками, украшенными лепниной, на потертых зеленых ковровых дорожках.
Как зачарованная, бродила она между полками, брала то одну книгу, то другую. Восхищенно рассматривала, перелистывала шуршащие страницы.
Тут работы не на два дня – на три, как минимум.
Народу в библиотеке было не меньше, чем днем в ресторане.
Отобрав перед самым закрытием пять книг, Ника вернулась в отель. Утоптанный, но по-прежнему хрустящий ковер снега устилал Ромовую Площадь, в нимбах фонарей Дворцового проспекта искрился неугомонный снег.
А в полночь, когда настроение Ники опять скатилось до скверного, когда она, сдавшись под натиском мыслей о Мазурене, отложила книги, в дверь ее номера на третьем этаже постучали.
Это, конечно, был он. Стоял, облокотившись о дверной косяк. Чуть прикрыв глаза и подняв голову, Мазурен смотрел на Нику сверху вниз. Высокий, завораживающий, неизбежный. У нее снова бешено застучало в висках. Она отступила в глубь комнаты, давая ему войти.
Мазурен протянул ей бутылку коньяка и ждал, пока она нальет себе и ему.
Ника забыла обещания, данные себе несколько часов тому назад. Да разве важно то, что было? Важно то, что есть сейчас.
Он подождал, пока выпьет она, как всегда, одобрительно кивнул и выпил сам. Они оба молчали.
- Раздевайся, - вдруг сказал он.
Ника оторопела. Такой старомодный, галантный, и вдруг – так!
- Раз-де-вай-ся, - громко повторил Мазурен, закуривая сигарету.
- Я не… У меня в Брайте.. у меня есть..
- Так ты же не в Брайте, а?
Пытаясь призвать на помощь остатки разума, Ника попятилась к стене. Почему так трудно было сопротивляться? И никуда не деться от лазурного магнита его взгляда.
Наверное, сейчас он настигнет ее одним прыжком, как брутальный самец из бульварного романа, и возьмет чуть ли не силой.
Мазурен неторопливо наполнил бокалы наполовину и приблизился к Нике. Теперь он выпил первый, шумно выдохнул через нос и выжидающе поднял бровь.
Сопротивление бесполезно.
Ника выпила. Мазурен провел кончиками указательного и среднего пальцев по ее шее вниз, повторяя путь коньяка, и до солнечного сплетения.

Горячее море. Тепло по телу, никогда ни с кем ничего похожего. Даже отдаленно похожего. Горячие воды, волны, набегающие на волнующиеся берега. Равномерный плеск, шлепки, дурманящие, сводящие с ума. Хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Обратно, в горячие волны. Еще коньяка? да, да, только не на сушу, только обратно, в глубину. Изгибы твоего и моего дна, золотистые внутренности, не высыхающие поверхности, лазурное вдохновение..

               
                **
«Они являлись к нему во состоянии, близком к бреду. Когда он лежал на полу, ощущая, как алкогольные реки несут его к самым дальним берегам подсознания. Он предвкушал, он ликовал, все его существо глухо кричало от счастья, от вкуса предстоящей встречи с ними. Эти замки не были порождением его воображения. Теперь он знал это наверняка – они существовали на самом деле. Просто раньше он не знал пути, а теперь он знает. Насмехайтесь над ним, кричите, что он безумен; да только он, счастливый, пройдет под градом ваших насмешек прямо к ним,  к своим замкам. Из вас всех он один знает дорогу. Алкогольные реки текут прямо туда, растилась сверкающим серпантином у их подножий. Величественные залы, полы, камни, с грохотом срывающиеся в небытие под тяжестью своей древности, не выдерживающие бремени веков. Мрачные, возвышенные, близкие к смерти и жизни одновременно. Самое настоящее из всего настоящего, что он знал до этого. О, ну зачем он узнал туда дорогу? Берущие в плен, они уже не отпустят обратно. Он проклинал себя. Удостоившись чести быть принятым в их божественное нутро, он попал в собственную западню. Как теперь он может жить, зная, что они есть? И что он не может попасть туда каждый раз, как захочет. Для этого реки должны выходить из берегов, тело должно быть невесомым от тяжести, глаза уже не должны видеть окружающего. С каким восторгом несется он туда, раскинув руки; с каким отчаянием низвергают его обратно, в пучину обыденности, повседневности!
Если бы знал он, чем обернутся его искания.. Если бы.. пришлось выбирать между счастливым неведением и ошеломительным знанием, он выбрал бы счастливое знание. Глупец!»

По обыкновению, без надобности тыкая в пепельницу уже затушенным бычком, Валентин закрыл блокнот.
- Ну, если абстрагироваться от того, что немножко попахивает бредом, то можно предположить, что ты.. то есть твой герой, близок к просветлению, - заключил Серж.
- По-моему, тоже! – взволнованно воскликнул Валентин, вскакивая и роняя стул.
- Но просветление не всегда хорошо, - икнув, добавил Серж. – Обретя намек, зацепку, уже трудно быть прежним. Надо отречься от себя предыдущего. А если забыть, что был близок к правде, что нашел иной путь, то так и проживешь всю жизнь с осознанием того, что выбрал – добровольно выбрал – темноту.
- А может, Есть золотая середина?
- Сомневаюсь. Не всегда, кто ищет, находит. Потому как то, что он ищет, попросту не существует.

                **
Серое Шоссе было завалено снегом. Прошло десять дней с тех пор, как Ника приехала в Форгеттинг. Через два дня после того, как в полночь Мазурен постучался к ней в номер, он пришел снова рано утром. С двумя бутылками джина.
- Мне кажется, я люблю тебя, - сказал Ника после первой бутылки.
- Это плохо, - развязно бросил мэр.
- Почему?? Как ты можешь такое говорить? Ты никогда не любил? Ты вообще кого-нибудь любишь?
- Конечно, - улыбнулся Мазурен. – Я люблю себя, женщин, своих детей, интересных мужчин, свой город, тебя. У меня большое доброе сердце! Ха-ха-ха! Только для меня в понятии «любить» иной смысл. Подозреваю, он отличается от того, что ты вкладываешь в это слово. Еще неделю – и ты начнешь скулить, что хочешь навсегда со мной остаться, что я самый лучший, что у тебя никогда не случалось ничего подобного, что давай будем вдвоем и забудем о существовании всего мира, и пока смерть не разлучит нас, и вся эта бредятина. It’s disgusting!
- А что в этом плохого? – Ника была раздавлена. Она не ожидала такой реакции и не знала теперь, как себя вести и что говорить. Но о своем признании она не жалела. Не сказать ему этого она не могла.
- Что в этом плохого? Да ничего плохого, это просто отвратительно, я же сказал. Многие думают, что самое мерзкое – это предательство. Человек, совершающий его – слаб, низок и ничтожен. А на самом деле… Что может быть ничтожнее и слабее человека, который готов всю жизнь положить к ногам другого? Ха-ха-ха! – Мазурен хлопнул себя по коленке. – И это вы называете любовью? Отвратительное зрелище, романтические сопли, нежные слюнки в ушко, глупейшие словечки, бессмысленные обещания. Нет ничего противнее такой «любви». Человек раскрывается во всей своей слабости, безволии, страхе – страхе потери. Он беззащитен и глуп. Вот что самое мерзкое, любимая.
Любимая? После такой тирады?
Нике уже было все равно, она будто была в ловушке, пути назад не было. Если он готов «любить» ее наравне со своим городом, интересными мужчинами и детьми – что ж, хорошо. Главное – видеть его, ощущать, подчиняться.
- И умоляю тебя, не душись ты так сильно, - сказал Мазурен через два часа, когда собирался уходить. – Такое ощущение, что попал в сиреневую рощу. Только на улице зима, дорогуша. Соотноси аромат и время года. Пока.

                **
Книги так и пылились на  столе. Ника почти ничего не сделала, в голову ничего не шло. Она рассеянно проводила рукой по корешкам книг и смотрела в окно: а вдруг сейчас увидит высокого мужчину, небрежным шагом меряющего хрустящий ковер площади?
В перерывах между встречами она сходила с ума. Аппетит пропал. Зная, что предмет ее страсти постоянно обходит злачные места, Ника часто сидела в барах и кафе со стаканчиком чего-нибудь крепкого, в надежде его увидеть. Садясь в «Духе картошки» за разные столики, она читала надписи на других картинках.
«Не принимай все близко к сердцу»
Да я стараюсь!
«Не всегда верь первому взгляду»
А какому тогда, пятнадцатому?
Беспорядочные мысли роились в ее голове. Обычно, грамм после ста пятидесяти немного все прояснялось. Но было безрадостно. Честные ответы на вопросы самой себе не приносили ни облегчения, ни удовлетворения.
В посетителях баров, где она бывала, в прохожих на улицах, в пассажирах автомобилей, Ника искала один-единственный силуэт, желанное лицо, неповторимый взгляд. Полная надежды и отчаяния, она бродила по улицам, не замечая уже красот зданий и сквериков, забыв о библиотеке.
Настоящее наваждение.
Она пыталась объяснить, оправдать то, что он не приходит к ней, не ищет больше с ней встречи.
А вдруг ищет?
Если был бы занят, мог бы хоть передать записку на ресепшен в ее отеле.
Он был чудовищно занят! Не до записок.
Да, чудовищно занят в городе, где все пьют с утра до вечера. И он в первую очередь.
Он в первую очередь..
Она просто отпугнула его своим признанием.

Лицо Ники за полторы недели налилось тяжестью легкой, но непривычной одутловатости. По утрам трудно становилось разлепить глаза. И ста пятидесяти грамм становилось мало для того, чтобы поставить голову на место.
Теперь она едва ли дожидалась похмелья, чтобы заглянуть в ежедневно пополнявшийся мини-бар. Она вставала и открывало дверцу. «Спасение рядом». Спасение всегда было рядом.
Не было выбора. Она застряла в Форгеттинге, выбраться пока не было никакой возможности. Пока.
Сначала обострялись, затем притуплялись эмоции. Время летело быстрее – дни, часы, минуты до возможной случайной встречи.
Она иногда думала о Рамане: должно быть, он, как и Адина, сильно нервничал, зная, что из-за снегопада Ника застряла в этом городе. Он любил ее и ждал. Наверняка предпринимал попытки добраться до нее и увезти домой. Но Брайт с его жителями, с сестрой и женихом был так далек! И как будто нереален.
Нику не мучали угрызения совести. Все растворялось в тумане Форгеттинга. И в его снежных хлопьях все таяло, превращаясь в грязь. Ничего не существовало, кроме одержимости, невыносимого желания; кроме спасения, которое было рядом; кроме по-прежнему ласковых, теплых огоньков баров.

                **
Однажды Ника забрела на одну из восточных улиц города. Она шла долго и успела замерзнуть, несмотря на изрядное количество коньяка в крови. Слегка покалывало уши и щипало нос. Решив снова согреться, она нырнула в бар «У Тарантула».
   Ее немедленно обволок сказочный фиолетовый свет. Бармен приветливо кивнул. За стойкой сидел немолодой мужчина с намечающейся лысиной и молодой мужчина с блокнотом. Втроем с барменом они что-то горячо обсуждали.
Ника с несвойственной ей раньше тяжелостью плюхнулась на стул в дальнем углу бара.
Через пять минут перед ней стоял бокал с янтарным, лучистым напитком. Горьковатая, но настоящая радость наполнила сердце. Пить девушка не торопилась.
Она обводила изумленным взглядом стены бара. Да, этим картинам место в самой лучшей галерее, в самом посещаемом музее!
Или да… почему не здесь, почему не «У Тарантула»?
Она выпила немного коньяка, поставила бокал на лиловую скатерть и внезапно ощутила его присутствие.
Он был здесь.
Как я его сразу не заметила?
Два бездонных, голубых вулкана его глаз. Как и две недели назад вся их прозрачная, завораживающая глубина заставила сердце биться не в два – в три раза быстрее.
Ника дернулась, пролив на стол остатки коньяка.
Она была пьяна, но ее волнения это не умаляло.
Мазурен поднялся из-за стола и небрежной, развязной походкой подошел к ней.
Ника млела и трепетала под его холодно-горячим взглядом.
- Привет, любимая. Что пьем?
Любимая.
- Почему ты пропал? – язык не слушался артикуляции.
- Почему я пропал.. – повторил Мазурен, делая знак официанту. – Я ведь не пропадал. Я всегда был с тобой. Или ты не чувствовала?
Да. Наверное. Чувствовала.
Скатерть заменили и на чистую поставили два бокала с коньяком.
- Я хочу тебя, - просто сказала Ника. – Я хочу… ощутить тебя в себе.
- Выпей – ощутишь, - со смешком ответил Мазурен. – Я видел тебя пару дней назад, ты упала, когда пыталась зайти в свой отель. Я был недалеко.
- Я не помню, чтобы падала.
- Хорошая позиция, - мэр поднял бокал. – Я не помню, значит, этого не было? Верно, верно. Ха-ха-ха!
Его заразительный, полный обаяния смех неприятно задел Нику.
Он не был занят эти дни, это же ясно, как день в Брайте.
Он не искал встречи.
Он ничего больше от меня не хочет.
- Чего ты хочешь? Чего-то ты все-таки хочешь? – в пьяной, бессильной злости закричала Ника. Отчаяние хлестало через край, желание обладать сжирало изнутри. Ускользающее небо его глаз. Он ей не принадлежал. Он никому не принадлежал, и никогда не будет. Грозовые облака, нависшие над некогда горячими волнами, облака, затмившие лазурь.
Не бросай меня. Пожалуйста, я больше без тебя не могу!
Безнадежно. Он уходит – и это во всем: в насмешливо приподнятых бровях, в очередной дымящейся сигарете, в щемящей честности его взгляда.
- Зачем ты тогда ко мне подошел? Сейчас, вот сейчас, зачем?
- А я хочу, чтоб ты для меня станцевала.
И еще знак бармену. Музыка стала громче, разговоры за стойкой стихли.
А мне нечего терять. Если он еще хоть что-то от меня хочет – он это получит. Пропади все пропадом.
И она начала танцевать. В порыве отчаяния, злости и желания сорвала с себя блузку и бросила ее Мазурену.
Он швырнул блузку на пол. Он хохотал, икал, хлопал, курил. Он смеялся над ней. Пил коньяк.
На нее все смотрели.
Кто-то сказал «С женщинами он особенно жесток».
Плевать.



                **
На рассвете Ника пришла в себя. Она была в том же баре, в нелепой позе спала на сложенных рядком стульях.
- Проснулась? – Хриплый голос Тарантула вместо первых петухов.
Она посмотрела на бармена мутными глазами. Может, он тоже спал за своей барной стойкой? А может, и нет..
Господи, на ней какое-то покрывало, она раздета до трусов.
- Что я делала вчера? – прошептала Ника. – Что я вообще делала?
- Танцевала.. стриптиз. Ну, по крайней мере, тебе так казалось. Наверное. Я налью тебе чаю. Сколько ты уже здесь находишься? Раньше пила?
      Невыносимо много вопросов. Очень тяжелая голова. Тошнит.
- Не знаю ничего. Неделю? Две? Три? Я не помню. – Ника заплакала неожиданно для себя. – Где Мазурен? Где Мазурен? Нет, не отвечай, я не хочу больше знать. Налей мне чего-нибудь. Мне пора домой, я больше не могу. Снегопад закончился? Давно?
Тарантул вздохнул и налил ей сто грамм бурбона. Если не он, нальют в любом другом баре. А тут бедная девушка (сколько он таких перевидал, и всегда одно и то же) хотя бы пока под его присмотром.
Обернувшись одеялом, всхлипывая, Ника выпила. Лучше не стало. Голову будто накачали тяжелым воздухом.
- Послушай меня. Смотри, - Тарантул кивком указал на лежащее на полу, едва ли живое тело. – Он тут почти год, писатель, так вот у него шансов выбраться отсюда почти нет. А ты пока можешь. Мазурен будет здесь, он всегда здесь, это его территория. Поначалу очаровывает, обволакивает, а потом бьет наотмашь, выставляет посмешищем. Хорошего в конечном счете не жди. Ты к нему уже пристрастилась, ничего не поделаешь. Но пока еще можно забыть его, как дурной сон. Уезжай, уходи отсюда.
Ника тупо смотрела на бармена. Лоб, щеки, затылок пудовыми гирями давило к земле.
Что она здесь делает, она, образец упорядоченности и здравого смысла?
Снегопад, оказывается, закончился почти неделю назад. Три дня назад расчистили дороги. Можно ехать домой, в Брайт. В светлый, родной Брайт.
- Налей еще, пожалуйста. Я пришлю деньги, у меня больше не осталось. Я, кажется, дня два назад заплатила за отель, в котором жила все это время.
Тарантул налил себе и ей. Он с явным сочувствием и жалостью смотрел на Нику. Ее блузка, с оторванными пуговицами и следами башмака – кто-то наступил – лежала рядом с составленными стульями, на которых она спала.
Бармен и девушка в одеяле безрадостно чокнулись и выпили.
- Если дойдешь до конца этой улицы, сразу, как выйдешь – налево, то упрешься в грунтовую дорогу. Она проходит через болотистую местность, но это самый короткий путь к Серому Шоссе. Там такси всегда стоят, для таких, как ты. Иди уже, старайся не возвращаться. Ну а вернешься – добро пожаловать.
Тарантул горько усмехнулся, помог Нике одеть блузку и пальто. Когда дверь за ней закрылась, он, покачивая головой, принялся за уборку.

Обессиленная, полупьяная, она брела по направлению к шоссе. Сапоги то и дело проваливались в мутную жижу, ломались тонкие корочки льда. Становилось холоднее. Вокруг такие же желающие попасть домой люди брели, спотыкались, падали. Дошедшие до предела, мечтающие вырваться из паутины узких бульваров и улиц, из коварного гостеприимства туманного города. Потерявшие себя, цели, мечты.
Болото, с его заиндевевшими кочками и покрытыми серебристой коростой лужицами, казалось бесконечным. Конца и края не было этому пути. Впереди, не приближаясь ни на миллиметр, крошечными точками маячили автомобили.

Кое-кто из людей, сдавшись, медленно отползал назад, к стенам города. Спасение, иллюзорное, но спасение, было рядом. Намного ближе, чем Серое Шоссе.
Нет труда на подвиги. Проще вернуться. Форгеттинг – рукой подать. Шоссе, с его машинными, мчащимися в просторный, чистый Брайт, едва ли было досягаемо.
Больше не было сил ни туда, ни обратно.
Ника упала и осталась лежать.

- Что ты с собой наделала? Что произошло? – Адина тормошила ее за плечи.
- Я… больше не могу. Как хорошо, что ты приехала… Я устала..Я хочу домой.
- Ника, конечно, мы едем домой, милая моя, сестренка моя. Сможешь встать? Наша машина так и стоит у главных ворот, мы до нее дойдем! Держись за меня, ага, вот так. Скоро мы будем дома. Раман тоже поехал тебя искать, мы разделились, и он где-то рядом.
Две женские фигурки, шатаясь, брели в сторону Серого Шоссе через болото.



               
                **
 - Братец! Ха-ха-ха! Guten morgen, серьезный и непреклонный! – Мазурен, как всегда, по-детски радовался встрече с Музаром. – Смотри, как стараются.
Здание новой библиотеки росло вширь и ввысь. Какое-то время братья молча наблюдали за рабочими.
- Как там мой offspring учится? – спросил Мазурен, отхлебывая из фляжки.
- Я давно не интересовался. Последний раз в марте, месяц назад, - ответил Музар. – А чего бы тебе самому не узнать, а?
- Модестович, от детей надо держаться подальше. Это у меня инстинкт самосохранения срабатывает. Ха-ха! Не хватало еще мне превратиться в папашу, истекающего соплями восторга при каждом достижении каждого из моих детей. Увольте, любезный. Потом они все равно отправятся каждый в свое путешествие, и после всех слез умиления, после ожиданий и треволнений на мою долю достанутся скупые звонки из чувства долга. Спасибо, я в эти игры играть не хочу.
Мазурен весело поднял фляжку вверх, в знак окончания своей мысли. Музар кивнул, чуть склонив голову набок.
Весеннее солнце поливало лучами грязь на дорогах. Позади братьев проносились такси, увозящие людей в Брайт, в Форгеттинг.
- Мазурен, тебе никогда не бывает одиноко? – спросил вдруг брат.
- Мне? Одиноко? – голубоглазый мужчина казался искренне удивленным. Он смотрел на Музара, пытаясь понять, серьезно ли тот задал вопрос, а потом засмеялся. Отдышавшись, он закурил сигарету. – Нет, не бывает. То есть, бывает, изредка впадаю в меланхолию. Это естественно. Simply natural! И у тебя бывает плохое настроение, у всех бывает. Нельзя все время скакать Петрушкой-то. Надо поддерживать настроенческий баланс. Повеселился – погрустил. И наоборот. Но вот одиночество… Не припомню. Меня и так много, я везде! Ха-ха-ха!
- Да, - Музар снисходительно покачал головой. – Только у меня в городе тебя нет, совсем не приезжаешь. Боишься Брайта, как черт ладана. Всегда боялся.
- Да не страх это, несравненный единокровный мой! Не страх. Просто где ты видел дурака, который пусть на день или на несколько часов добровольно изберет скуку? Добровольно! Ты сегодня странные вопросы задаешь, чудные вещи говоришь! What’s wrong with you?
- Не раздражай меня, Мазурен.
- Я спросил, что с тобой не так, дорогой неуч.
- Почему «не так»? – улыбнулся Музар. Ровные зубы блеснули на гладко выбритом лице. Я просто спрашиваю то, что мне интересно.
- Да просто странно, - Мазурен легко приобнял брата. – Меня всегда удивляет, когда мэр Брайта, главный по трезвости (читай – скукотище) решает покопаться в моей широкой, тонкой, чувствительной душе! Ха-ха!
- Господи, ну почему я всегда забываю, какой ты противный?


                **
        Мужчина остановился у главных ворот в нерешительности. «ЗАЧЕМ тебе ТУДА?» прочитал он в очередной раз.
- Эй, ну и правда, зачем тебе туда? Приехал всего пару-тройку месяцев назад, зимой. – Валентин махал мужчине рукой, в которой был зажат неизменный блокнот. – Весна же! Впереди, Раман, самое интересное!
  Он обернулся. Проходивший мимо высокий голубоглазый мужчина подмигнул.
Хихикнув, Раман развернулся и зашагал вглубь Форгеттинга.