Рондо для двоих. Часть 4, гл. 8

                Глава восьмая

                Интересно, если бы люди могли заглядывать в будущее,  лучше бы они ориентировались в настоящем дне? Хватило бы у них разума на ходу исправлять свои ошибки? Или мужества, чтобы отказаться от привлекательного, но опасного знакомства?  Решительности – порвать со старыми ненужными связями?
                Вопрос риторический, мечта древняя, питающая только воображение фантастов. На ней можно строить сюжеты, но ее нельзя приспособить к реальным планам.
                Уля была реалисткой, так что пустыми проблемами голову себе не забивала. А если бы ей дали возможность подсмотреть свою будущую жизнь в прекрасном городе Львове, она бы навсегда осталась не в таком романтичном, но  в родном Днепропетровске. Ее ошибкой был Сева – змей-искуситель, однажды сам свернувший с дорожки, ему предназначенной.
                Ну кто мог предположить, что в этом классическом облике придурковатого ученого скрывается авантюрист, совершенно не классического типа?
Победитель   школьных олимпиад по истории, географии, астрономии и физике, доводящий учителей до обморока своими каверзными вопросами и придирками, смог так достать этих бедняг, что те только обрадовались,  когда Севка попер на исторический факультет – практически против течения времени и неписанных правил. Когда его забрали в армию, школа лишь злорадно облизнулась: так ему, нахалу!
Нахал после армии поступил в Московский университет. Вот так, назло врагам. И учился на «отлично». И аспирантом стал – тоже отличником. Да только родная история помешала – пошла выплясывать такие кренделя, что уже стало не понятно – на какую же тему писать и защищаться?! Он-то писал о малых народностях Закарпатья, хотя его уводили в более современную тематику.
                Так и не защитившись, Сева проработал в одной из подмосковных школ учителем, а потом сорвался на родину. Но не в промышленный город-родину, а во Львов, где его интерес к теме Закарпатских народностей поддержали.  Защитив диссертацию, он снова не стал засиживаться на кафедре – рванул в Закарпатье – изучать остатки древних поселений. От раскопок его отвлекла перестройка, властно позвавшая ученого на баррикады. Правда, таковых во Львове не было, зато вопрос о «незалежности» Украины встал так остро, что Сева ввязался в активную политику.
Он был приличным полемистом и никудышним политиком. Вовремя остановился, когда на кафедре истории Украины объявилась вакансия. Докторскую он защищал в самые горячие годы. И больше никуда не исчезал.
                Зато предыдущие годы подарили ему массу интересных и разнообразных знакомств. Его общительность границ не имела. Это обеспечило популярность среди студентов. Окруженный молодежью, Сева возомнил себя их ровесником, так что его любовь к фольклорному искусству выплеснулась за свои рамки и пошла кружить в рок-кафе и другие сборища любителей этого жанра.
                Уля не ожидала, что ее домашняя, интимная жизнь наполнится таким количеством народа. Оказаться после многих лет одиночества в почти молодежной среде, не имея к этому ни подготовки, ни желания,  почувствовать себя чужой и лишней – было неприятно. Раньше она ничего не делала вопреки своим симпатиям. А сейчас оказалось, что Сева, с его энергией и стремлением втянуть ее в свой  круг, не готов идти на уступки, зато полон дурной решимости втянуть свою женщину в собственную тусовку.
                Как хорошо, что она не вышла замуж за него! Купленная квартира, приличная, почти в центре города,  принадлежала обоим поровну. Они по документам были равноправными пайщиками, а не супругами, и это грело душу Уле, но никак не нравилось Севе.
                «Если бы вышла замуж, – думала Уля, наблюдая, как гражданский муж созванивается со своим молодняком о встрече, – он бы перетащил сюда своих друзей, открыл тут свое рок-кафе...»
                В Севе было много положительного. Он с удовольствием бегал по магазинам, умел приготовить еду, если Уля просила, ходил с нею в Оперный театр, уверяя, что и классику приемлет. Они гуляли по городу, летними вечерами  ходили в парк, ездили в Карпаты, посещая маленькие городишки, попадавшиеся на пути. Это уже по Улиному желанию. Правда, каждый раз Сева говорил с плохо скрываемой досадой:
                – Вот не подарила бы своей мамочке  машину, сейчас бы мы не связывались с автобусами.
                Машину, после смерти Владислава заброшенную, Уля просто оставила матери – в награду за «проделанную работу». Отчим с такой радостью вцепился в нее, что у Ули духу бы не хватило отобрать «игрушку» после смерти матери.
                Катерина Никитична умерла через три года после переселения дочери во Львов. «Папа Костя», как в шутку Уля называла отчима, все еще «тянул свою лямку на земле» (так он писал Уле).
                – Зачем старику машина? – не раз заводил  разговор Сева.
                – А затем, что это у него  единственная радость. Да еще дряхлая, как он. Ты хочешь, чтобы я вернула себе эту развалину? Давай новую купим.
В больнице Уля быстро завоевала авторитет и стала заведующей отделением. Здесь ей нравилось даже больше, чем в родном городе. Больше было порядка,  да и народ казался интеллигентнее. Украинским языком она овладела и даже приобрела  тот акцент, который раньше ей казался неподражаемым. Пожалуй, акцент появился прежде, чем обогатилась лексика. Ее считали своей, но, как это ни странно, – Уля себя не чувствовала такою.
                Несколько раз она приезжала в родной город еще при жизни матери. Бегала по старым местам, удивляясь, как они быстро меняли свою физиономию. Даже перестроечная разруха  не убила в городе деловой хватки: новых украинцев здесь было побольше, чем в других городах.  Фирмы и фирмочки возникали на месте старых домишек, годами ждавших ремонта. Теперь у них был приличный фасад,  обильно украшенный цветами, как это принято в Европе.
                Когда умер отчим, оказалось, что Уле негде даже остановиться, если она захочет приехать. Каким образом мамина квартира оказалась захваченной жилищным управлением, Уля так и не поняла. Ни судиться, ни разбираться с этим у нее не было желания.
                Получалось, что их с Севой квартира –  теперь единственное гнездо, куда она может  вернуться, если  захочет уехать. На всякий случай, зная Севину бытовую расхлябанность, она заставила его написать завещание на себя, и сама сделала то же. Она бы не удивилась, если бы после ее смерти Сева переписал квартиру на каких-нибудь любителей рок-музыки. Чтобы было где собираться.
                Она бы не удивилась, узнав, что и Сева покуривает травку, желая идти в ногу со временем. Пока он только подсел на пиво, и это тревожило Улю.  Насмотрелась она на пивных алкоголиков подросткового возраста у себя в клинике. Не раз ей приводили на сеансы лечебного гипноза мальчишек, уже со всеми признаками алкоголизма.
                Сева тоже походил на пустоголового подростка, которого даже бессмысленно было пугать скорой гибелью печенки – он о ней вроде бы и не знал вовсе.
                – Ты, как все врачи, перестраховщица! Вся Европа лакает пиво. В Баварии оно вместо воды вообще.
                – А у тебя есть статистика заболеваний циррозом печени в той же Баварии?
                Все чаще Сева приходил после лекций под хмельком.
                – Тебя, может быть, встречать после работы?
                – Не вздумай!
                Сева не успел стать алкашом. В один из таких вечеров, когда он, по подозрению Ули, встречался с новыми «пивными приятелями», Сева не вернулся домой.
                Эту ночь Уля никогда не забудет. Она обзвонила все больницы и отделения милиции – безрезультатно.  На следующий день не пошла на работу, а стала обходить все пивные бары в округе.  В том, куда Сева не ходил, потому что бар был близко к дому, Уля и услышала историю про то, как завсегдатаи его устроили политический митинг за столиками, да так распалились – до мордобоя.
                – Один, высокий такой, худой, упал, – сказала пожилая официантка. – Увезли... Мы скорую вызвали.
                – Вот этот? – спросила Уля, вытащив фото из сумочки.
                – Точно!
                – Что значит – упал? Его ударили? Куда увезли?
                –  Я не видела сама, мне девочки рассказали, тут другие работали. Вроде – ударили по голове чем-то... Он упал, а все так и разбежались, милиции испугались.
                Севу Уля нашла в морге… Действительно, с проломленной головой.
После недельного кошмара, устав от слез и похоронных процедур, Уля  остро ощутила свое сиротство. Пока Сева был рядом, ей казалось недоразумением этот союз двоих, возникший так стихийно-случайно. Рядом с нею несколько  лет был большой и веселый ребенок, наделенный замечательным интеллектом и нафаршированный знаниями до отказа, но с весьма скромными мужскими достоинствами, которые вполне устраивали ее (если  не сравнивать с Михаилом). Любила ли она Севу,  Уля так и не поняла при его жизни. А теперь, когда он так нелепо ушел из жизни, Уле стало казаться,  что все-таки любила его, хотя  с большой дозой материнских  инстинктов.
                «Мне сорок пять, а я уж дважды вдова, – однажды грустно подумала Уля. – Осталась только одна работа... Неужели мне конец как женщине?»
Зеркало отразило красивую женщину моложе своего возраста, ухоженную, модную даже в траурной одежде и без косметики. Следы  нескольких бессонных ночей  – темные круги под глазами – не портили картину, а лишь добавляли шарма. Словно она не любимого похоронила, а прокутила эти ночи.
                – Что значит – не рожала! – говорили  с завистью женщины-коллеги. –  Ей повезло! Нет морщин,  а на ногах вен, грудь высокая, спина прямая...
                Говорили за этой прямой спиной, а не в лицо, так что Уля не знала об этом.  За своим лицом она следила привычно, не тратя много времени и денег на  косметику.
                Она тоже завидовала женщинам, слушая, как те по телефону разговаривают со своими детьми или внуками. Мысль о детях возвращалась к ней приступами, вызывая не просто печаль, а отчаянье. Иногда во сне она видела себя с младенцем на руках, остро переживая радость материнства, а потом, проснувшись, еще долго не могла утихомирить разволнованное сердце.
                «Надо удочерить девочку, – думала в такие минуты. – Расписаться с Севкой и взять ребенка. Одинокой могут не дать»
                А потом работа и забота о Севе отвлекали от этой мечты.
                И вот она осталась совсем одна. Правда, от нее зависело, как долго это будет продолжаться, потому что мужчины на нее оглядывались, а в клинике один хирург ее возраста, разведенный, довольно симпатичный, на которого облизывались все молодые врачихи,  готов был начать роман немедленно – по одному ее знаку. Но Уля знаков не подавала – приходила в себя.
                Прошло еще несколько лет одиночества – намеренного, без похоронных мыслей об ускользающем женском счастье. Уля так привыкла быть хозяйкой каждой своей минуты, каждому дню, что ни разу мысль повязать себя любыми узами не приходила ей в голову. Дружба с мужчинами,  стихийно возникающими на пути, а не найденными ею, кончалась постелью, и так же легко чахла, как и завязывалась. Мужчин, способных привязать ее к себе, словно не существовало. Но тот короткий период, который она про себя называла с ехидцей, токованием,  был в удовольствие и продлевал ее женскую молодость. Умершие вместе с мечтой материнские инстинкты больше не тревожили Улю. 
                В один из приступов тоски по близким людям Уля и отправилась в Днепропетровск. И встретила брата прямо в центре, на одной из остановок маршрутного такси. Павел читал газету и механически передвигался вперед вместе с очередью. Маршрутка наполнилась прямо перед его носом, и Павел обреченно застыл перед захлопнувшейся дверью.
                – Павка! – крикнула Уля, подбегая и хватая его за руку.
                – У-уля!
                Он узнал ее сразу, словно и не было пропасти лет в разлуке.
                – Ты красавица! – возбужденно говорил Павел, оглядывая свою стройную не по годам сестричку. Толстенькая коса, перекинутая на грудь, молодила ее.
                – Прическа новая… Нет седины, – бормотал братец счастливым голосом. – Сейчас мы поедем к нам! Ирка ужасно обрадуется!
                – Нет, Павлик, не сегодня.  Я только что устроилась в гостинице.  Надо привести в порядок себя и вещи…  Не могу так – как снег на голову! Ты ей обо мне расскажи,  наконец, ладно? У тебя есть Интернет? Давай переписываться, а?
                – При чем тут переписка?! Я наконец-то нашел сестру! У меня появилась родная душа, а ты...  Помнишь,  сама меня просила вас познакомить?  Так вот, случай!
                – Ладно,  приду завтра, – пообещала Уля . – На всякий случай – оставь мне свой адрес. Или телефон. Мало ли что...
                Она своей рукой записала в его книжечке свой электронный адрес.
                – Давай твой телефон, я позвоню.
                Она позвонила следующим утром, обнаружив, что воду в гостинице отключили.
                «Вот и повод в гости напроситься, – подумала Уля. – Хоть искупаюсь у родственников!»
                Павел встретил ее радостно, подумав, что все складывается удачно: он сможет до прихода  бывшей жены признаться Уле, что развелся с Ириной. Он расскажет обо всем, о чем вчера утаил так глупо.
                Уля провела у брата полдня и успела во всем разобраться.
Неожиданный приход Маши, заставшей ее с мокрой головой и в Павкином халате, разрушил все планы дальнейшего поведения, которые нарисовала Уля с неожиданным для Павла энтузиазмом. Павел так растерялся, что втащил ее в свою комнату, приказал сидеть тихо и был в полуобморочном состоянии. Уля теперь только поняла, как он слаб духом, ее грубоватый Павел.
                – Давай скажем  твоей дочке все! Ну что она подумает о нас?! – прямо шипела Уля, пытаясь высунуть нос из комнаты.
                – Сиди! – дернул он сестру за руку. – Ты не знаешь мою доченьку! Не поверит она про сестру! Раньше надо было говорить о тебе. Ну,  какая ты мне к черту родственница? Посмотри на себя! Ничего общего! Надо подумать.
                – Вот теперь она действительно не поверит! Сразу надо было представить!
                – Да не слышала она о твоем существовании! И я растерялся.
                – Это мне надо было сказать  правду.
                Как только Уля обсохла и привела себя в порядок под внимательным и не очень добрым оком братца, они ушли из дому.
                Хорошо, что у Павла в тот день не было дневных лекций. Они бродили по городу и сумбурно обсуждали ситуацию.
                – Ты мне так и не сказал толком, с кем тебе изменила жена, почему развелся.
                – Я напишу.
                – У меня есть план, как самой познакомиться с твоей Ирой! План немного авантюрный, но ничего – скрасит нашу бедную действительность!
                – Валяй. Вы, бабы, такие авантюристки. Вас хлебом не корми – дай завести какую-то интрижку...
                – Все ясно. С тобой все ясно. А теперь отвечай на мои вопросы.
                Павел ответил на все вопросы. И когда Ирина выходит на работу, и каким транспортом обычно едет, с какой остановки. И кое-что о ее привычках... Даже в их общее прошлое Уля заглянула, заставив Павла изрядно поволноваться. Обо всех Ирочкиных «хахалях» расспросила, проявив удивительную осведомленность в этом вопросе.
                – Ты что, следила за Иркой? Ну, ты даешь!
                – Так, завтра я тебе позвоню на мобилку.
                – Пройдемся по проспекту. Покажи мне, где она работает.
                А потом было два упоительных дня, когда Уля сыграла главную роль в своей жизни – как ей сначала казалось. Она не только вплотную увидела своего детского кумира, она эту постаревшую Ирочку разыграла, разволновала, заставила пройтись по  общим тропинкам юности, которые иногда пересекались, а потом расходились все дальше и дальше. Но в самом пересечении виделся Уле какой-то загадочный смысл, который ей хотелось постичь.
                Как жаль, что она переборщила в своей игре, чуть ли не отправив в нокаут свою «двойняшку»!
                В панике, что она может принести вред ни в чем не виноватой перед нею женщиной, Ева даже не довела начатое до конца – позорно сбежала, оставив в недоумении Ирину и Павла. Уехала, не попрощавшись даже с братом.
Потом он получил по Интернету странное письмо с обещанием вернуться и все расставить по местам...

продолжение  http://www.proza.ru/2013/01/29/2186


Рецензии
Ох, уж это вечное противостояние плодовитых и бездетных женщин! Первые завидуют другим в том, что у них фигура сохранилась, а вторые впадают, как Вы правильно заметили, в отчаяние от того, что никому на свете не нужны, что нет у них никаких положительных эмоций от того, что к ним тянется маленький родной человечек. Вот и Ульяна такая: до самого последнего момента хотела взять ребёнка из приюта, да так и не решилась, вместо этого по мужикам пошла, за что и поплатилась, связавшись с несерьёзным Севой. Рада, что хоть после его смерти видимая обществу сторона жизни Ульяны наладилась.
И ещё у Вас в первой части было сказано, что сначала Ирина поехала в гости к Тане и по дороге встретилась с Михаилом, который открыл ей дверь Таниного подъезда. В гостях у подруги Ирина рассказала про Еву, а потом поехала домой, где дочка рассказала ей о даме в купальном халате Павлика, которого в тот же день видела Маша. А вот в этой главе Вы пишите, что сначала Уля была в гостях у Павлика, где купалась, а только через два-три дня начала свой спектакль с Ириной.

Милана Масалова   09.10.2015 19:29     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.