Покорность и терпение книга-II часть третья

 ...Только один маленький и родной человечек не мог присуствовать на этой свадьбе – младшая сестрёнка невесты,  семилетняя  Анечка. Как она ждала этого дня. Увидеть старшую сестру в свадебном наряде! Но вместо этого ей приходится сидеть с младшей сестрой жениха, четырёхлетней Ниной. Девочка немного отставшая в умственном развитии, рождена, брошенной отцом с пятью детьми, Фединой матерью  уже от другого мужчины.
Накануне свадьбы старая Блюмиха, как все её называют, попросила: «Пусть ваша Аня побудет с Ниной. Одну её не оставишь, а на свадьбе и так места мало, будет только мешаться!»
А на вопрос почему из своих не оставите кого-то, многодетная мать для каждого нашла отговорку: Вовка в Масляновке у отца, Катька работает, Ванька тоже и т. д. Только про одиннадцатилетнюю Марусю ничего не сказала и Анна-Елизабет про неё забыла спросить.
Нехотя согласились родители взять ей с собой Анечку.
Но на свадьбу старая Блюмиха явилась со всем своим выводком, кроме Нины.
Федин отец, за которым Блюмиха послала два дня назад младшего, четырнадцатилетнего Вовку, уже был здесь, когда они прибыли. Ванька опять с новой бабёнкой и Катька с мужиком. Тогда только Анна-Елизабет поняла наглый обман Марииной будущей свекрови. Она очень расстроилась, ведь комната не очень большая. А они пришли и заняли половину мест за столом. И 11ти -летняя Маруся, как взрослая, тут же сидит! Видимо специально не взяла ещё и Нину, так как эту девочку с грубыми, «рубленными» чертами лица, бывший муж не должен увидеть. Зато Маруся красавица-девочка, вся в мать и «...пусть отец на них всех полюбуется и сравнит с теми восемью уродами, которых Амалия ему нарожала!» - хохоча хвастает старая Блюмиха...
Не дожидаясь никаких приветсвенных речей, они начали уплетать всё подряд, объсняя тем, что «...пошли из дому не евши и пока прошли через всё Любино изголодались». Но здесь кроме простой картошки с курицей, кислой капусты, лапши, булочек, да хлеба тоже больше ничего нет.    
«Господи! В какую семейку попадает моя дочь! И каково ей со своим тихим характером с ними уживаться...» - в сердцах подумала Анна-Елизабет. Она так расстроилась, что не может даже спросить, сварили ли они там хоть супчик, двум оставленным девчёнкам? «Наверно сварили» - успокаивает себя мать невесты, но тревога не покидает её весь день. Уйти отсюда невозможно. Ольгу не пошлёшь, она здесь на побегушках нужна.
       А между тем, проснувшиеся утром две девочки, не нашли ничего съестного. «Даже куска хлеба нет и ни одной картошинки. А на свадьбах всегда всё такое вкусное наварено!» - Аня это помнит со свадьбы Саши Мерка. И теперь сердце от обиды разрывается: «Почему все там на свадьбе, только нам двоим нельзя? Сказали, Оля должна помогать, но я бы тоже ей помогала!
Только Сашеньке везде можно. А то как же, это же их Сашье!» - ревностно подумала Аня. Она как и старшие сёстра, резко почувствовала ослабленное к ней внимание после его рождения.
Все Блюмовы утром рано встали, чтобы не опоздать и не поев ушли. Оказывается и поесть нечего было. «Но они там у нас поедят, а мы тут что должны есть?» - горько размышляет Анечка, обыскивая все углы. Но кроме брикетика прессованного, малинового чая, пачки ячменного кофе и соли ничего не нашлось...
     Топить печку нечем. Дрова на улице, а они заперты с улицы большим висячим замком.
Весь день Аня выглядывает сквозь протаянный ртом глазок замёрзшего окна на улицу в ожидании, что кто-то из родных придёт им на помощь. Но во двор приходят почему-то только солдаты.
Когда пришёл первый солдат, сердечко у девочки ёкнуло: «Это Тимофей! Наверно узнал, что мы здесь заперты и пришёл спасти нас! Солдаты ведь спасают людей от опасности!» Анечка хотела уже постучать по раме. Но обратила внимание, что погоны у него не синие, а чёрные. Солдат подёргал за замок и оглянулся. Аня отпрянула от окна: «Нет, это не Тимофей».
Так весь день приходили солдаты и всё разные, то синие погоны, то чёрные. Глянут на замок, а некоторые подёргают и уходят. Но к кому они все? К Катьке наверно, но зачем так много? К Марусе, но она же ещё маленькая. А к таким старухам, как их мать, наверное солдаты не ходят.
Поначалу Аня пробовала их сосчитать, но сбившись со счёта перестала и решила, что они просто охраняют их избу. Уже стемнело, а силуэты солдат, проходящих мимо окон, всё ещё видны. А может это всё один и тот же к Катьке, то в синих погонах, то в чёрных...
Лампу не зажигали. Нет спичек и в лампе нет керосина. Поочерёдно они весь день грызли с Ниной малиновый чай – такая вкуснятина! и запивали водой. И на какое-то время голод стихал.
Анечка удивляется спокойствию и терпению Нины. Укладываясь спать, девочка тесно прижимается к Ане, видно она так привыкла спать со своей матерью и им теплее. «Чай мы весь съели, Нина, а завтра они придут!» - успокоила она малышку и саму себя. Нина сразу уснула.
Но старшая девчушка уснуть не может. Её мучают вопросы: «Почему мы здесь покинуты? Неужели для всех есть там покушать, а на нас не хватило бы?» В доме какие-то шорохи и кто-то скребётся.  А вдруг мыши? От этого мороз по коже. И с улицы будто кто-то плачет и кажется рычит и сквозь эти страхи девчёнка не заметила, когда тоже уснула.
Проснулась Аня утром от плача Нины. Оглянувшись она сразу не могла сообразить, где находится. Но вспомнив ситуацию, ей стало жутко. Плач Нины заставил вернуться в реальность. Малышка дрожит всем телом, потому, что лежит на мокром. А в доме такая холодина! Но надо вставать и что-то найти, во что её переодеть. Хорошо ещё, что Аня от неё отползла и сама осталась сухая, не то, во что бы она сама переоделась? Но и для Нины найти она ничего не может и взяла мужскую, фланелевую рубашку. На ноги одела рукава, застегнула почти до верха, завязала в перехлёст концы на шее, оставив отверстие для рук. Поверх одела фуфайку и маленькая успокоилась, но жалким голоском просит кушать. У Ани тоже в животе урчит и болит уже, но кроме ячменного кофе и соли в доме ничего нет. Попытались жевать эту массу, но она горька, как хина и пришлось выплюнуть. Лизнули соли, т.к. вода на кухне в ведре замёрзла и запить эту горечь нечем. «Теперь у папы есть Сашенька и он любит только его, иначе не разрешил бы меня тут оставить без пищи. А может они хотят, чтобы мы с Ниной умерли с голоду?» - ревностно подумала Анечка и хотела заплакать. «Нет, плакать тоже нельзя, а то Нина расплачется. Было бы во что её одеть мы бы могли пойти к нам на свадьбу и вот бы наелись! Но на двери замок, а шипку выбить - они такие маленькие и сквозь неё не пролесть, тогда совсем замёрзнем. И дорогу к нам я не знаю, заблудимся» - поняла свою безысходность Аня. От мысли о свадьбе с едой, в животе ещё больше урчит. Значит о еде нельзя думать. Легко сказать «не думать!», но попробуй прогнать эти мысли! Они сверлят без конца. И маленькие узницы снова и снова берутся жевать это противное кофе, от которого хоть чуть утихает боль в животе.
     Анечка в который раз думает о том, как они сами бедно живут. Но хотя бы чёрный хлеб и картошка у них есть всегда. Правда один раз они тоже с Олей поголодали. Отец с Марией уехали на какие-то заработки в Тарлык. Когда они не вернулись к назначенному времени, а дома не осталось денег мать заволновалась и решила поехать за ними: вдруг Мария заболела или чего доброго отец опять запил. Она Сашу взяла с собой, а их, Анечку с Олей оставила одних дома.
Мать не ошиблась в своём подозрении. Слава Богу, с Марией всё в порядке, но муж запил. Оставить его невозможно, он теперь уже не может сам справиться с собой, если запьёт. Мариины уговоры на него не дейсвовали и жене понадобилось ещё несколько дней, пока его удалось привести в порядок и можно было с ним ехать домой.
А дома в это время две дочери съели всё, что оставалось и сидели уже два дня голодные, пока приехала их семья. Но тогда была весна. Ольга топила хворостом плиту и они не мёрзли. На второй день голодовки, они пошли к тёте Аннагрет и она в своей швейной машинке набрала монет, которых хватило на пол-булки чёрного хлеба. «Ох и вкусный был! Такого бы теперь хоть маленький кусочек! Хотя в другое время его есть невозможно, кислый, аж скулы сводит! Но нельзя думать о еде, опять живот стягивает от боли. И даже воды попить нет. Вчера ещё можно было лёд пробить, а сегодня он вспучился сверху и дно ведра выдавило».
А отцу с матерью видно досталось тогда от тёти. Отец ругал Олю: «Надо вам было сразу к тётке идти побираться? Не умерли бы, пока приедем». От этих мыслей Аня обидчиво подумала о сестре: «Что же ты, Оля, не идешь за мной? Ты же знаешь, как больно, когда нечего кушать!»
Потом она вспомнила о бабушке, у которой по рассказам взрослых,  Аня всегда сидела за пазухой: «Бабушка, скажите вы милому Господу, чтобы послал за нами кого-нибудь...»
Они весь день сидят на печке. От неё давно нет тепла, но в этом тесном уголке теплее, чем в комнате. Ниночка уснула и Аня не заметила, что последние слова произнесла вслух, словно молитву и тоже незаметно уснула, хоть и светлый день на дворе.
     Проснулись от резкого стука в дверь, так как для надёжности Аня закрылась изнутри на крючёк. Открыв глаза Аня увидела, что ещё светло. А Нина услыхав голос матери закричала: «Мама! Мама! Это моя мама!» Аня спрыгнула с печки и чуть не упала от резкого движения. Откинула крючёк. У неё зуб на зуб не попадает от холода и наверно от голода.
Один за одним заходят Нинины мать, две сестры и два брата и ещё чужие. Один из них несёт охапку дров.
Когда Аня увидела последней входившую Ольгу, у неё навернулись слёзы. Она очень редко плачет, но это были слёзы радости и наверно жалости к самой себе. Наконец-то спасены! Она уверена, что бабушка услыхала её просьбу и попросила Иисуса послать помощь. С этих пор Аня всегда молится, когда ей бывает плохо, крепко веря, что будет услышана.
Сёстра сразу решили идти домой, так как здесь в избе похоже холоднее, чем на улице. Путь до дома неимоверно далёк. Анечка мёрзнет и у неё подгибаются ноги. «Хоть бы Оля кусочек чёрного хлеба принесла! Но она не могла знать, что у них совсем нечего поесть?» - подумала Аня. Обе сестрёнки идут молча. Ольга спешит с маленькой сестрой поскорее домой, в тепло. Что происходит в её голове? Наверно, она догадывается, судя по обстановке и холоду в домике, что испытала её младшая сестра за эти два дня, проведённых там. Хоть не жалуется Аня, но Ольга замечает её слабость и клянёт себя за нерешительность. Ведь видела, что Блюмиха собрала почти все остатки и не попросила хоть немного хлеба для сестры...
     ...На дворе май 1955 года. Филипп пришёл домой расстроенный. Сроки шестимесячных паспортов истекли и больше не продлевают. Придётся опять ехать в колхоз. Ольга плачет втихомолку, хоть плакать не имеет смыла. У взрослых свои заботы и о том, каково ей менять школу никого не интересует. Это уже третья  школа, чужой класс, чужие учителя и вообще всё чужое.
С её застенчивостью она нелекго находит контакт с чужими. В этом Ане и Саше легче: Аня заканчивает первый класс, а Саше только через год в школу.
А Женя... Этот, всегда в отличном настроении Женя Ремпель, останется навсегда в прошлом, будет чужим мальчишкой и между ними с этих пор проляжет та пропасть, о которой она давно знает, которую указала их учительница. В конце мая закончатся занятия в школе и никто в классе не знает, что тихая Оля Штутц с летних каникул уже не вернётся и навсегда исчезнет в неизвестности ...
И с Валей Охотниковой они после того разговора о её брате Вовке всё меньше видятся. Валя давно забыла об этом разговоре, но Ольга к ним уже не ходит, зная теперь как Голдин настроен против немцев. Валя тоже стала реже приходить, боясь столкнуться с Федей. Раньше, они подолгу предавались мечтам, что вместе пойдут учиться на медиков, а теперь уже задушевные беседы не получаются...
Мария с Федей сняли себе квартиру и останутся жить в Любино. Он наконец нашёл себе работу.
Рассказывать кому-то о том, что родителям не продлевают паспорта, унизительно. А вся причина оказывается в том, что отец в Трудармии был осужден, и история с теми тремя быками, тоже не забылась.
Филипп поздно вечером, подъехал на подводе, погрузил свои нехитрые пожитки и семья Штутц исчезла в неизвестном направлении. Наутро соседи увидели, что в их доме уже живут новые хозяева...   
     ...Но семья Штутц живёт совсем неподалёку, в семи км от Любино, в деревне Новая Заря.
В свободное, от колхозной работы время, они приводят в порядок дом, который здесь купили. Он намного просторнее, чем тот в Любино. У детей есть теперь своя, отдельная комната.
Поехать в Любино к Марии, родители за всё лето так и не выбрались. Мария ждёт ребёнка и с её здоровьем тоже не отправишься в путь. Транспорт не ходит, только пешком или на велосипеде.
Не знали родители, что дочь с приступом попала в больницу и пока через месяц вышла, на её рабочее место уже взяли другую. А беременную женщину никто уже не примет на работу..
Так и жили на одной зарплате, пока и Федю, поругавшегося со своим бригадиром, не уволили. В конце сентября Анна-Елизабет уже не может найти места, какое-то тревожное чувство не покидает её. Собрав кое-что из продуктов, послала Ольгу на велосипеде к сестре.
       Когда Ольга зашла к Марии со своей ношей, то увидела удручающую картину: её старшая сестра сидит с большим животом на кровати. В её больших, голубых глазах стоят слёзы, с которыми она мужественно борется, чтобы не заплакать. И Федя со своей матерью здесь. Он вытаскивает из сундука свои пожитки, кидает их через всю комнатку на колени матери и та их сгребает в кучу. У него вещей-то раз два и обчёлся: пара рубашек, пара трусов и маек, носки. Его атрибут – хромовые сапоги и наручные часы всегда при нём.
Ольга не может проронить ни слова на такую подлость со стороны Марииного мужа и его матери. Она поставила в угол свой мешок, подошла к сестре и поздоровавшись, молча обняла её за плечи. Федина мать вдруг заговорила:
-Я тебе сразу говорила, сынок, зачем тебе больная жена? А ты Катьку послушался, не меня!
- Замолчи, мать! – крикнул Федька и выскочил на улицу, за ним и мать.
     Тогда только Мария разразилась плачем, а младшая сестра, гладя её по голове, как маленькую, приговаривает:   
- Не плачь, Мария, ты не одна, я с тобой. Сейчас сварю нам супчику, вместе поедим и я сразу поеду домой. Если папа не успеет приехать сегодня, то завтра приедет непременно. Не плачь только, тебе вредно расстраиваться  - как взрослая уговаривает четырнадцатилетняя Ольга старшую сестру.
- Если бы мы ругались с Федькой, я бы не удвилась. Я смирилась, что он мой муж и отец моего ребёнка и мы хорошо ладили. Ни одного худого слова друг-другу не сказали. Как это не банально звучит, но я полюбила его. Ты уже почти взрослая и всё понимаешь. С Тимофеем была другая любовь: чистая и светлая, наверно потому, что мы не стали близки. А с ним нас объединяет наша близость и будущий ребёнок. Но с тех пор, как он потерял работу, стал всё меньше находиться дома. Уверял, что ищет работу. Я ему сразу предлагала, поедем к родителям. А он говорит, что у него есть паспорт и нет надобности в колхозе прозябать. А последние дни и ночевать не приходил. Деньги какие были давно кончились и мы голодаем. Раньше хоть приносил что-то поесть, а сегодня пришёл с матерью... 
     ...В этот же вечер отец привёз Марию к себе домой, в Новую зарю. А 5 ноября она родила дочку.
     Каким образом Федя узнал, что Мария в больнице было загадкой. Медсестра пришла и сияет:
- Мария Штутц, Ваш муж пришёл!
- У вас там в карточке разве не записано, что я холостая и мужа нет? – спросила молодая женщина.
- Записано – отвчает та разочарованно – но он говорит... не обязательно быть мужем на бумаге...
Через пару минут она возвращается:
- Он не уходит, требует впустить! Говорит, что он Ваш муж и отец ребёнка.
- Я же сказала, у меня нет мужа!
- Но дети, к сожалению, сами по себе не родятся – натойчиво поясняет молодая медсестра.
- Как видите у меня родился – несколько раздражённо отпарировала молодая мама.
Федя каждый день прибегал. Просил впустить и кричал под окнами. Но врачи запретили его впускать, раз сама Мария этого не желает. Роды были не из лёгких, к тому же сердце...
     В назначенный день родители послали Ольгу забрать Марию из больницы.
Рано утром, в день выписки, Марии сказали, что её ждут на подводе. «Так рано и уже успели приехать из Новой Зари?» - удивилась она. Получив нужные бумаги, Мария пошла за молодой медсестрой, видимо впервые гордо несущей запакованного в одеяльце с белым пододеяльником,  младенца.
     Молодой мужчина взял у медсестры ребёнка, сказав ей всего несколько слов:
- Здравствуйте! Я за Штутц Марией. Спасибо! – Он тут же вышел. Отставшая Мария мельком увидев всё, громко позвала: «Наташа. Не отдавайте ему ребёнка!» - отчего девушка побледнела в испуге:
- Боже, я что ребёнка чужому отдала? Скорее милицию!
- Оставьте милицию, это мой сумасшедший. Отец или сестра с подводой ждут на улице – успокоила Мария и вышла на улицу.
Но на подводе сидит один Федя со свёртком на руках. Видя его решительный взгляд, женщина  поняла: «Он мне ребёнка не отдаст» и молча села в сани. Куда повезёт она не знает и не спрашивает.
«Наверно отец или Ольга остались у них дома, а он решил сам приехать за нами».
Но, приехав к его матери ни Ольги, ни отца не оказалось. Кроме отца ребёнка (так она теперь называет Федю) в сборе вся его семья ...и молодая симпатичная женщина. Подумала:
«У Ивана опять новая. Но почему она так сильно плачет?» И как молнией пронзило: «Так это его, Федина новая!»
Тут входит Ольга и поздоровавшись говорит:
- Мне сказали, молодой мужчина забрал вас и я сразу сюда – она прямиком идёт к Марии, сидящей на кровати одетой, рядом с белым свёртком.
- Не притрагивайся к моей дочери, пусть лежит! Езжай домой, Ольга. Упряжка нужна отцу. Мои жена и дитё останутся здесь – решительно говорит Федя.
- Но мне сказали, что я обязательно должна их привезти домой!
- Не смей трогать моего ребёнка, я сказал! Они дома – крикнул Федя на девчёнку.
Тут опять незнакомка запричитала громко: «Феденька, почему она, а не я?! Не всё ли равно какой ребёнок? Этот есть, а у меня будет. Может сын родится, ты же хотел сына? Что в этой Марии лучшего, чем у меня?
- Всё в ней лучше! Я тебе сразу сказал, пока жена родит, чтобы тебя здесь не было! Не так ли? К тому же ты сказала, Фрида, что вперёд пятка родит, чем ты. И не играй теперь беременную! Марш отсюда и чтобы я тебя больше не видел! – Федя повернулся к Ивану:
- Будь добр, отгони упряжку, ты знаешь куда – он направился прямиком к Марии, к которой Ольга села взяв ребёнка на руки, несмотря на протесты Феди. Впервые держит Ольга крохотное существо - племянницу, на руках, разглядывает её и кажется забыла про всё на свете, словно не замечая что происходит вокруг неё.
     Мария и сегодня не плачет, она сильная. Как и тогда, когда сидела уже несколько дней голодная в чужой землянке. И прощать это Феде она не собирается. Надо только придумать, как выбраться отсюда без конфликта. Она тихо говорит:
- Федя, я так и так не могу остаться. Ни мне, ни ребёнку не во что переодеться и пелёнок нет. А она уже скоро проснётся. Нам надо ехать. А здесь и так без нас тесно, ты же видишь. Мне здесь трудно дышать, не хватает воздуха.
- Я боюсь тестя, он меня убьёт, но всё равно поеду с вами!
- Отец не так уж и страшен. И ты не такой трус, чтобы бояться встречи с ним.
- Я и не боюсь, это я так, шутя. Поехали! – хвастливо ответил самонадеянный Федя...
     ...Первое, что Федя услышал из уст тестя была фраза:
- Марш отсюда! И чтобы я тебя здесь больше никогда не видел.   
- А куда мне? Здесь моя семья и вы не имеете права меня прогонять – гордо заявил Федя. 
- Что? У меня нет права? – Филипп встаёт и приближается к новоиспеченному папаше. Федя вскакивает и был таков! А на следующее утро он спозаранок стоит опять у ворот. Его увидела тёща и вышла.
- Что тебе опять здесь нужно, Федя?
- Мне необходимо поговорить с Марией.
- Я ей скажу, захочет она с тобой говорить, то выйдет.
Мария вышла и остановившись посреди двора сказала:
- Мы, т.е. я и мой ребёнок, здесь дома и не о чём нам с тобой разговаривать. А за вчерашний обман, Бог простит. Иначе не знала, как от вас выбраться. Но ты нас с дочкой больше обманул и предал, поэтому перед тобой у меня нет чувства вины. Иди домой к новой жене, которая ждёт – и Мария резко повернувшись, пошла в дом. И Феде больше ничего не остаётся, как тоже уйти.
Но он появляется каждый день и часами ходит взад и вперёд возле их дома.
     Однажды приходит холостяк Андрей Чемоданов, живущий через пару домов и говорит:
- Мария, прошу Вас, пойдёмте со мной. Поговорите с Федькой. Говорит, не уйду пока с женой не поговорю. Надоел он мне.
- А при чём тут Вы?- удивилась Мария - Почему Вы чужого у себя принимаете?
- Да не совсем чужого. Эти Блюмы когда-то, когда мы ещё были детьми, здесь жили.
- Ах, вон оно что. Вот это новость! А я-то гадала откуда он узнал, что я в больнице!
- Да, он накануне, дней за пять до твоих родов, приходил и попросил сообщить ему, когда тебя повезут. Сказал, что твои родители вам жить не дают. Только сегодня признался, как подло поступил с тобой. А что он страдает, по нём видно. Почти не ест. Исхудал уже весь за одну неделю.
- Хорошо, Андрей, я пойду с тобой, хоть и побаиваюсь. Он человек непредсказуемый. Как он отреагирует не знаю, но скажу ему всё как есть. Я попадала уже в его ловушку.
- Он рассказывал об этом. Не бойся, Мария, за твою безопасность я ручаюсь. Мы с ним ещё тогда, пацанами разобрались, кто из нас сильнее. Как видишь, я и сейчас не хилее его.
Меня только удивляет, как ты такая противоположность ему, могла связаться с ним?
- Это долгая история, Андрей. Мой отец мечтал сделать из него хорошего человека, но к сожалению...
     Когда вошли, Федя сразу подлетел и хотел ухватить Марию за руки, но Андрей тут же осёк:
- Погоди, Федя, уговор такой, что ты даже не притронешься к ней, понял? Ты хотел поговорить.
- Уйди тогда хоть в комнату, а мы на кухне поговорим.
- К сожалению, не пойдёт! Не столько я думаю у вас тайного, чего мне слышать нельзя. Разговаривайте, я вмешиваться не буду.
- Мария – начал заикаясь Феда – я знаю, что не легко простить то, что я сделал. У меня не было причины покидать тебя. Нет, если честно, была большая причина. Я не мог прокормить свою семью. Я не мог уже видеть, как голодает моя беременная жена, не знал выхода и ушёл точно зная, что твои родители не оставят тебя. Если бы Ольга тогда не приехала на велосипеде, я бы сразу пришёл в Новую Зарю к Андрею и он бы рассказал твоим родителям. Я трус и побоялся сам прийти и признаться, что не способен содержать свою семью.
- Вот и хорошо. Тогда оставим всё, как есть и тебе не надо будет впредь о нас заботиться. У тебя теперь здоровая, красивая жена, наверно побогаче меня, к тому же говорит, что беременная, значит сына родит...
- Мария, ты же знаешь мою мать. Это всё она устроила, как и Ваньке. Откуда-то приволокла её.  Да, эта Фрида работает дояркой в колхозе и получила много приданого: овцу, 10 мешков картошки, 10 кур, муки, растительного масла и такого тоже. Но всего этого на нашу многочисленную семью хватило не надолго. Но я этой Фридке сразу честно сказал, что люблю не её, а свою жену и как только родишь, ей придётся уйти.         
- Боже мой, Федя! И это ты считаешь честно?! Как ты мог так поступить с этой девушкой? Всё сожрали и выгнали. Какая подлость, что вы ещё и гордитесь этим? Извини за выражение, но иначе не скажешь.
- по этой же причине наш Иван уже 15ую или даже 16ую берет, хотя ему всего 22 года. Всё мать ему подыскивает ещё лучше, ещё красивее, ещё богаче. Цель одна у неё, чтобы было что пожрать. Но я не Ванька и только раз на это клюнул, но никогда, ты слышишь, Мария, клянусь, больше никогда такого не сделаю, поверь мне. Ты должна мне поверить, Мария! Наш отец бросил мать с нами пятью, потом ещё Нину шестую родила. Ей приходилось ко всему прибегнуть, чтобы нас прокормить. И мы благодарны ей, что она нас, слава Богу, сохранила всех и не бросила, как отец. Но я тебя люблю и всегда буду любить! Прошу тебя, поедем завтра в ЗАГС и зарегистрируемся и сразу выпишем свидетельство о рождении Анечке.
- Какой такой Анечке? Мою дочь звать Олечкой – спокойно сказала ему Мария – она Ольга Штутц – вторая.
- И почему именно Ольга? Мы же договаривались, если будет дочка, то назовём Анной, как зовут обеих наших матерей и твою младшую сестру тоже.
- Потому, что я так хочу! Да, так мы договаривались. Но это было до того, как ты со своей матерью нас предали. Помнишь ли ты, что пожелала нам твоя мама, когда я сказала: «Мама, это вы виноваты в том, что он бросает нас?»  Очень хорошо зная её и видя с каким азартом она сгребает твои вещи, я была уверена в этом и как видишь не ошиблась. А она мне ответила: «Чтоб тебе не разродиться и сдохнуть вместе с тем, что у тебя в пузе!» И хотя роды были не из лёгких, но мы, слава Богу, с дочкой обе живы. А-а, ты не помнишь! Да где тебе помнить? Тебя с мамой ждала дома новая жена и вы спешили, чтобы пожрать! А что я уже третий день даже крошки во рту не держала, ты не знал, хочешь сказать!? Знал, что ничегошеньки не было, когда ты ушёл и появился на третий день за вещами. Знал и то, что я лучше умру, чем побираться пойду! Ты забыл видимо, что такое голод и как это больно.
Именно в этот момент, когда вы с мамой нас бросили, приехала Оля. Сварила, накормила меня и поспешила домой за помощью. Поэтому дочь и зовут Олей. Имя Аня, я  тоже люблю, но называть так дочку было бы для меня мукой. Я бы каждый раз вздрагивала, от напоминания, чего твоя мать нам пожелала. Потому дочь Олечкой и останется. А в том, что ты поспешил бы известить моих родителей, я тоже сомневаюсь. От счастья забыл бы! – Мария не может остановиться в своих упрёках и под конец всё же заплакала:
- Я не могу всё простить и забыть и простить, как бы мне не хотелось. Прости, Федя, но не могу.
Я остаюсь у родителей. Здесь для меня и моего ребёнка всегда найдётся кусок хлеба.
        Тут Андрей Чемоданов не выдержал и говорит:
- Обещал не вмешиваться, но думаю вам обеим пора. Тебя, Мария, твоя малышка поди уже ждёт. И ты, Федя, уходи! После всего услышанного, хватит её мучить. Это ужасно даже слышать, не говоря уже, чтобы  пережить! Пойдём Мария, провожу тебя до твоих ворот.
Мария сама быстро вышла, что Андрей не успел её проводить. Когда ушёл Федя она не знает...
     Через три дня отец ребёнка явился с котомкой прямо в дом и сразу обратился к тестю:
- Хоть убивайте, но я не уйду. Я люблю свою семью, и не хочу, чтобы моя дочь росла без отца, как я вырос.
Несмотря на то, что Филипп был очень раздражён, но в этот раз он его выгнать не смог. Как бы он ни был зол, но это у него быстро переходит в жалость. Он просто встал и вышел.
А Мария игнорирует мужа и ведёт себя так, будто знать не желает зачем и почему он здесь.
На все его попытки и знаки внимания к ней и на то, как он пробует забавляться дочкой, никакой реакции. Иногда заметно, что он очень раздражён, хотя виду не подаёт.
Через несколько недель Филипп говорит дочери:
- Дитя моё, я знаю, что моя вина во всех твоих бедах. Но всё это будет ему уроком. Надо уметь прощать. Бог нам тоже прощает наши прегрешения. Ребёнку нужны метрики и будет лучше, если в них будет фамилия и отчество отца, чем записывать безотцовщиной. Подумай над этим. Принуждать я тебя ни к чему не могу. Как тебе сердце подскажет, так и поступай. Надеюсь, что ты примешь правильное решение.   
     Мария уступила и малышка стала тоже Ольгой Филипповной, как молодая тётка, но не Штутц, а Блюм. Так, как Федя во всех документах пишется Филиппом, у двух Оль имя и отчество  совпадают.
Он нашёл в Любино работу и вскоре маленькая семья стала опять жить в райцентре.
     ...В маленькой Новой Заре есть только начальная школа, где учится Аня во втором классе, а  Ольге, как и другим старшеклассникам приходится ходить в Замелетёновскую семилетку, что в 5ти км. А после школы она выезжает ещё с отцом управляться с гуртом из 50 голов, прошлогодних телят, расположенном за 1,5км от села. Сено и солому из-под снега надёргать и воду набирать ведром, из замерзающего в морозы колодца, да отдалбливать застывший кочками навоз, чтобы животные ноги не переломали всё это ручная, очень трудоёмкая работа. Вдвоём ещё можно управляться. Но нередко приходится ей пропускать занятия и  делать это одной, когда отец уезжает в Любино «по делам» и нередко остаётся ночевать у Марии. Мать помогать не может, она слишком слаба для такой работы, потому, что почти всегда болеет. Она часто конфликтует с мужем:
- Отец, ты не замечаешь, что Ольге некогда заниматься уроками и не думаешь, что для неё эта работа ещё слишком тяжела? Ты посмотри, она уже кожа, да кости.
- А кто у нас в семье жирный, ты, я или остальные дети? Пусть она бросает учиться будет легче! – отвечает он раздражённо.
- Что ты уже совсем спятил,что ли? Как она бросит учиться? Кто ей разрешит? А твои телята такие же худющие, я была с Олей там и видела. Я знаю где ты деньги на выпивку берешь и остальные люди это тоже наверняка знают. В колхозе тебе ставят за работу трудодни, а не рубли. У тебя скоро начнётся падёж скота и тогда тебе не сдобровать. Домой фураж не привозишь, страшно, а продавать не боишься? – сетует его жена.
- Тебя моя работа не касается и не твоё это дело – затыкает он ей рот.
    ...Весной пригласили Филиппана колхозное собрание и бригадир животноводства, Ольгиной подруги Гали Соколовой мать, велела непременно привести с собой Ольгу. Анна-Елизабет заволновалась: «Наверно пробирать будут, достукался! А дочку почему приводить?».
     Когда собрание решило все текущие вопросы колхоза, слово взяла бригадир Соколова:
- Первый раз за последние несколько лет весь молодняк у нас сохранён. За это объявляю благодарность скотнику Филиппу Штутц и его дочери Ольге, которая ему помогала, а иногда и одна управлялась, когда отец болел. И я предлагаю выдать им самого слабенького бычка, который дорогу до летнихвыпасов, всё равно не осилит. Не ставить же ему одному скотника! А у них дома он поправится. И ещё каким приданым будет для Оленьки этот облезлый бычёк! – весь зал захохотал, а Соколова продолжила - Считаю, что она это заслужила. Кто за это предложение, прошу поднять руку. Единогласно! И ещё вот что скажу: Не раз я приезжала внезапно и видела, как Оля заскакивает в кормушки, делая вид, что вычищает их.
Оленька, я знала почему ты это делаешь. Ты стеснялась, что на тебе были огромные сапоги отца, не менее 45 размера. Но этого не надо стыдиться! В морозы туда валенки не оденешь. Хоть и быстро застывает навоз, но не сразу, поэтому не ходить же в валенках!
От себя лично, Оленька, дарю тебе одинаковые с Галей резиновые ботики на туфли одевать. Вы ведь уже иногда в клуб на танцы бегаете?! И ещё хочу вручить тебе твою первую, трудовую книжку колхозника. Я сумела убедить председателя колхоза и оформила тебя вторым скотником. Об этом даже твой папа не знает. И здесь записаны твои первые трудодни! Иди сюда, пожалуйста, Оля и прими свою первую в жизни премию!
Покрасневшая до ушей девчёнка вышла на сцену, где на трибуне стоит бригадир Соколова и приняв подарок и книжку смогла только сказать: «Спасибо, тёть Шура!»
- Потом сдашь книжку опять в контору, ладно? – сказала Соколова пожав девчёнке руку.    
«Зачем она только про сапоги 45 размера, да облезшего бычка? Задразнят теперь» - недовольно подумала, садясь на место, новоиспеченная колхозница. «Но боты в самую пору, о каких мы с Галькой вместе мечтали: блестящие по щиколотки, на взъёме кнопки. Не в туфлях грязь топтать!» - радуется девчёнка.
      Возбуждённый отец является домой с колхозного собрания, куда ходил дочерью.
- Ну вот, а ты говорила, что меня посадят за телят, что я плохо ухаживал за ними.
 Теперь меня ставят бригадиром кирпичной, которая с войны уже остановлена. Буду сам набирать себе бригаду. Было бы неплохо, если бы Мария с Федькой здесь жили и Ольгу смогу тоже к себе устроить.
- Ты что, Филипп, в своём ли уме? Ты же знаешь, что там не каждой женщине под силу, а ей пятнадцатый годок! Притом ей надо к экзаменам готовиться и так уже тройки начала таскать. 
- Ну и что? После собрания две сестрёнки сразу напросились, может чуть постарше её. Вообще желающих хоть отбавляй! Каждый согласен лучше там работать, чем в навозе копаться. Телят на днях погонят на летние пастбища и будем кирпичную приводить в порядок. А там на полную мощность  начнём выпускать кирпичи.
- Но про Олю забудь. Кто тебе позволит, не окончившую семилетку, брать на работу? – не унимается мать.
Филипп ничего не ответил и их разговор на этом оборвался.
     ...Васька, так назвали бычка, быстро привык к новому дому. Он днём ходит куда вздумается и возвращается когда захочет, зная, что дома получит ещё что-то лакомое. Бычёк быстро поправился, но шерстью ещё долго не обрастал. Так и называют его все «Ольгиным приданым». Поначалу она обижалась и злилась, но виду не подавала. Со временем стала сама поддерживать шутки: «У меня хоть такое приданоеесть, а другие девчёнки и такого голого Васьки не заработали!» А парнишки, те вообще наглели: «Оля, приданое уже есть, выходи за меня замуж!» и она язвит им в ответ: «Невеста с таким приданым не для такого, как ты. Не заслужил!» Со временем прекратили её донимать.
     ...В воскресенье родители поехали в Любино к Марии. Они решили купить ей в подарок козу, так как внучку надо уже кормить. Взяли для этого Марию с малышкой с собой к тёте Симе, бывшей соседке, у которой хорошая, молочная порода белых коз.
     Тётя Сима очень обрадовалась неожиданным гостям, но особо рада она Марии с дочкой. Поставила самовар и хлопочет собирая на стол. Заметно, что очень встревожена:
- Это правда, Мария, что ты осталась одна? –спросила она молодую женщину.
- Нет, тётя Сима, я не одна. Федя на работе и поэтому не мог с нами приехать.
- Но я как-то встретила на базаре Федину сестру, Катерину и она сказала, что он тебя беременную бросил, но не знает в какой деревне вы живёте. Оказывается совсем неподалёку. Если бы бедный парнишка знал, он так стремился найти ваш адрес!
Мария не может врать и призналась:
- Да, тётя Сима, мы расходились, но не надолго. Через два месяца мы опять помирились. А про какого парнишку вы только-что говорили?- встревожилась Мария, словно догадываясь.
- А то про какого же? Может и говорить не надо бы, всё равно нет резона. Это я сама понимаю, но вы должны это знать. Когда вы уехали, осенью явился ко мне Тимофей в военной форме. Он был очень расстроен, что вы уехали и никому даже адреса не оставили. Даже Олиной подружке не мог поверить, что у неё его нет. Вы что и правда специально все следы за собой замели?
- Нет, тётя Сима, не специально. Я не думала, что мои родичи молчком отсюда уедут.
А тётя Сима продолжает: «Хочу ещё хоть раз увидеть свою Марию, заглянуть в её глаза, если и не суждено нам быть вместе!» - говорил он. Бедный, специально из-за этого, ехал через Любино. Говорил, что чувствует, как ты несчастна. А я дура ещё скажи, что вы разошлись. Бегал в столовую, но Катерина там уже не работает. Он оставил мне свой адрес и просил, если узнаю сообщить – тётя Сима достала из коммода листок, написанный рукой Тимофея. «Почему же вы, тётя Сима, мне такие муки доставляете? Но виду я не подам» - подумала побледневшая Мария, вернула бумажку с адресом Тимофея и произнесла вслух:
- Тётя Сима, если будете писать Тимофею, то напишите, что он ошибается. Я счастлива,  люблю свего мужа и дочку. А то, что мы короткое время вместе не жили, было недоразумением и больше не повторится. Я замужняя женщина и мне не нужны адреса чужих мужчин. А дело, по которому мы к вам приехали, тётя Сима такое: мы с Федей и дочкой собираемся тоже переехать в деревню, к родителям. И для начала родители хотят нам купить в подарок козу. Козье молоко очень полезно, особенно детям. У вас нет случайно одной на продажу?
     Мать как-то странно взглянула на дочь, будто хочет уличить её в обмане. И отец словно удивлён, что Мария так профессионально придумала ложь. А она говорит:
- Что вы на меня так уставились? Неужели подумали, что я вру и притом ещё тёте Симе? Мои родители, вы ещё не знаете о нашем плане! В последний ваш приезд, папа, вы сказали, что будете бригадиром на кирпичной колхоза. Вы уехали и Федя сразу сказал, что с вами согласен работать, но как он выражается, не хвосты быкам крутить. А мешки на элеваторе таскать для него слишком тяжёлая работа. Сегодня он отрабатывает последний день и мы хотели завтра же ехать к вам.
- Вот это неожиданность! А что же ты сразу не сказала, когда мы приехали? А я и правда подумал... – облегчённо проговорил отец. И мать перевела дух:
- И то правда. Я тоже испугалась, неужели Мария соврала, чтобы выпросить козу у бывшей соседки?
- Тётя Сима, придётся вам поскорее приехать к нам в гости. Если уж даже родители могли обо мне так плохо подумать, что тогда говорить о вас? Вот чуть управимся с переездом и приедем за вами. А то я буду переживать, что оставила вас в сомнении! Правда, Оленька? Твои дедушка с бабушкой прямо в краску маму ввели – обратилась она к дочке.
А тётя Сима тут же успокоила:
- Да нет, Машенька, я так не подумала. Я тебя слишком хорошо знаю. А теперь на счёт козы. Я собираюсь чуть позже старую Беляну продавать, когда молодая козочка от неё окотится. Но теперь думаю, раз такой случай, то можно и пораньше, чтобы в хорошие руки попала. А то жалко старую  на базаре продавать. Она хоть и старая, но от неё вы ещё можете себе вырастить потомство. Я за неё не дорого возьму.
- А как же вы без молока, тётя Сима – забеспокоилась Мария.
- Через три недели моя Снежинка будет меня снабжать молочком, а до этих пор не помру!
Срядились быстро. Филипп заплатил старушке даже на десятку больше, чем она просила. Хозяйка привела Белянку, пасущуюся за огородом, отец осторожно положил её на телегу и связал ей ноги. Родители попрощались, а Мария подошла к тёте Симе:
- Тётя Сима, только не жалейте, что продали нам Белянку и не плачьте по ней, а то нам с ней не повезёт. Она будет чувствовать вашу тоску. Я обещаю, что буду к ней, хорошо относиться!
- Да что ты, Машенька, я же рада, что не чужим продаю! А если сейчас чуть всплакну вам вслед, то и всё.  У вашей Белянки будет тоже через полтора месяца приплод. Она нынче почему-то  немного запоздала. Зато меньше двух не приносит, так, что скоро целое стадо у тебя будет, Машенька. Поезжайте с Богом!
- Мы непременно ещё встретимся, тётя Сима. Как я пообещала, приедем за вами скоро.
- Приезжайте, конечно! Но я с вами не смогу поехать. Двор-то не на кого бросить...
      ...Ольга слышит, что родители в своей комнате о чём-то спорят и поняв, что речь о ней, прислушалась, как отец говорит:
- Мы уже всё подготовили и после 1го Мая начнём производить кирпич. Она уже сейчас может остаться дома. Пусть эти пару дней отдыхает. Те две сестрёнки Петрунины не больше года старше нашей дочери и тоже работают. Работу распределяю я. Так, что не переживай, не перетрудится.
- Боже мой, я ведь знаю, как на кирпичной тяжело, а для такой молоденькой и вовсе. Я бы может не так болела, если бы не тяжёлая работа. Когда не было кого-то из формовщиц, то приходилось нам, сушильщицам впрягаться. А форма с сырцом весит около 20 кг, ты представляешь или нет? И это на животе носить, при норме 1000 штук в день на каждую. Пусть она хоть экзамены сдаст!
- Тогда будет слишком поздно. Мне сейчас уже надо иметь достаточно рабочих.
- Что же получается, что девчёнка зря год промучилась и даже не получит документ об окончании седьмого класса?
- Зачем ей этот документ, это просто бумага! Или ты думаешь, что она ещё 5 или сколько лет, будет за книжками сидеть? – раздражённо отвечает он вопросом на вопрос.
- Филипп ты стал совсем другим. Когда-то ты говорил, что она способная и должна учиться. А те две девочки, о которых ты говоришь, выросли без отца и то закончили 10 классов. Одной из них 18, а другой 19 лет. На учёбу дальше у них нет средств и поэтому должны работать – приводит Анна-Елизабет последний аргумент.
- Ну вот видишь, какая разница 7 лет проучиться или 10, если всё равно надо идти работать?
   Тут послышалось всхлипывание из другой комнаты. Мать подумала, что это Аня или Саша и пошла посмотреть. Но оказалось, что плачет Ольга.
- Мы и не слыхали, когда ты пришла. Ты же говорила, что пойдёшь к Зое Пономарёвой?
- Где вам было слышать при таком жарком споре.
- Значит ты всё слышала?
- Да, мама, можете не объяснять – Ольга ещё больше расплакалась, но послышался громкий голос отца:
- Ну что там ещё за рёв устроила? Ты всё слыхала? На это и настройся, понятно?!
     Этого оказалось достаточно, чтобы перестать плакать. И в девчёнке вспыхнула злоба на отца. Снова такая же, как тогда, когда он её сильно побил. Но она сказала себе: «Я сильная и это переживу. Отца не разжалобить и не надо мне ничьей жалости и сочувствия! Но когда-нибудь я буду самостоятельной и продолжу учиться!..
     ...Никто не побеспокоил ни отца, ни мать за то, что дочь не ходит в школу. Ольга никому ничего не говорила, просто вместо школы, пошла утромс отцом, Марией и Федькой на работу. Перед самыми экзаменами пришла классная прямо на кирпичную, расположенную ближе, чем к ним домой.  Аделя Фёдоровна Коберштейн тоже немка, отозвала Олю в сторонку:
- Сначала думала, что ты заболела. Спросила ребят и узнала, что ты работаешь.
- Да, Аделя Фёдоровна. У нас большая семья и мне надо помогать.
- Но ты хоть экзамены сдай, Оля, тогда иди и работай!
- Я бы так и сделала, но тогда я потеряю здесь своё место.
Пожилая учительница видимо всё поняла, что не по своей прихоти, одна из лучших учениц класса перестала ходить в школу. Она не очень разговорчивая, решила оставить девчёнку в покое и сказала  напоследок:
- Я могла бы с помощью нажима на родителей тебя вернуть и заставить здать экзамены. Но я этого делать не буду. Знаю, что это ничего ни тебе, ни мне не даст – и распрощавшись учительница ушла.
     Ольга выдержала, всё лето проработала наравне со взрослыми на своём месте. Она делала всё не хуже, других, потому, что с малых лет всё усвоила, когда жили ещё на той Кирпичной совхоза, и нередко бегала с смотреть, как всё делается, когда уже подросли Аня и Саша. Мария тогда уже позволяла пробовать себя и показывала как правильно держать вспомогательные досточки.
Теперь она даже на формовке стоит, когда кто-то из формовщиц отсуствует и не отстаёт от других женщин. Коллектив дружный. Правда сильные боли в пояснице донимают и она опять, как каждое лето, исхудала донельзя.
Зиму проработала на мельнице, на помоле фуража для скота. Так же и люди своей деревни мололи себе тёмную муку, т.е. не отсеивались отруби. Её задача была, подтаскивать и оттаскивать тяжёлые мешки.
    Наступившим летом Ольга пасёт с отцом деревенское стадо, уже переехав в немецкую деревню Филатовку, что в двух км от Новой Зари. В стаде пасутся не только крупный рогатый скот, но и овцы, а что самое напряжённое - козы тоже. А это настолько настырные животные, что если куда вздумали пойти, никаким окриком не остановишь, пока не побежишь и не развернёшь. А предводителем является домашний козёл, сынок от Белянки по кличке Борис, который возомнил, что никому не должен подчиняться.. Только Ольга пойдёт, чтобы развернуть козлиное стадо, как он выходит ей навстречу и не раз уже с разгона пытался сбить её с ног.
И она решила: «Так не пойдёт, Борис! Мало того, что Бугай в стаде страшный и приходится его обходить и следить, чтобы не тронул детей и ещё тебя, бояться?»  Вечером, проводив скотину по дворам и вернувшись домой она во дворе столкнулась с Борисом, который выставив рога и грозно бормоча что-то на своём козлином «языке» направился к ней. Она вошла в сени и поменяла свой десятиметровый кнут на короткий и вышла один на один с козлом, который, как всегда, с угрозой идёт навстречу. Ольга начала его «охаживать», а он не на шутку разъярившись решил ни в коем случае не отступать. «Но если я ему теперь уступлю, значит ещё больше самой и детям его бояться придётся». И она отступая задним ходом вокруг деревянного козла, на котором дрова пилят, продолжает его хлестать. Только оберегается не попасть ему в глаза. Несколько раз он уже готов был отступить, но опять разворачивается и двигается на неё. Вдруг откуда ни возьмись пришла ему мама Беляна на помощь. Она никогда не восставала против домочадцев, но видимо увидев сынка в опасности поспешила ему помочь. Как ни жалко Белянку, но надо и ей теперь не дать спуску. И Ольга хлещет обеих. Пока они шли за ней в одном направлении она их поочерёдно «угощала». Но сообразив, Беляна обошла с другой стороны, а Борис видно подумав, что его мать отступила, решил тоже, что хватит боли терпеть и ушёл в сарай. А старая коза ещё не сразу сдалась, пришлось ещё несколько раз её огреть, прежде чем и она ретировалась. Тем самым поединок был разрешон в пользу пастушки.
Зато после этого они оба стали послушными и всё козлиное «общество» стало управляемым. Теперь Борис сходу разворачивается, когда крикнешь: «Борис, назад!»
     Страшный эпизод произошёл и с Бугаем. Он хоть и не гонялся за своими пастухами, но его приходилось «уважать». И они, пастушка и бык, просто старались обходить друг-друга. А детям, Ольга говорила, чтобы уходили, если он пойдёт в их направлении.
Однажды слышит она рёв коров вокруг одной из глубоких воронок, неизвестно от чего  образовавшихся в равнине, похожие на кратера. Ольга со всех ног помчалась туда, щёлкая кнутом и выкрикивая клички коров, роющих копытами землю. Она это поведение животных уже знает и догадывается, что они увидели там,  что-то для них невероятное. Так было, когда она по незнанию оказалась со стадом около леса, неподалёку которого расположен курятник. Туда вывозят падаль, вместо  скотомогильника. Скот вёл себя так же, как сегодня.
Теперь уже Бугай летит к этой воронке, страшно рыкая и угрожая. А где же дети?! Их не видно. «Кто вперёд поспеет, Бугай или я?». К счастью,  коровы увидев пастушку с огромным кнутом, начали по-маленьку отступать и удаляться от воронки. Но разъярённый бык, подлетел одновременно с Ольгой с другой стороны, встал как вкопанный и стал рыть землю. Тут Ольга увидела на дне её ... тесно прижавшихся друг к другу Сашу с Аней.
- Медленно вставайте, чтобы он увидел, что это вы. И выходите в мою сторону – сказала им спококойно старшая сестра. А Бугай кажется, вот-вот всей  своей махиной мощного корпуса поскачет вниз. Ольга тихо и спокойно стала окликать его, медленно приближаясь к нему, слегка пощёлкивая кнутом в воздухе. Животное, словно поняв, что ничего страшного не произошло, отступило.
Оказывается, изнурённые малыши решили спрятаться, чтобы поспать. Да чуть бедой не кончился их сон! 
 
      ...Подкопив денег, Филипп с семьёй осенью снова переезжает, купив на сей раз дом подобротнее, в центре Любино. Не хочется ему самому, да и семье оставаться колхозниками. Накопленный в Трудармии опыт по заготовке леса, он решил использовать теперь в свою пользу. Директор МТС пообещал помочь в получении паспортов и Филипп полагает за зиму с семьёй хорошо заработать. Собрав себе бригаду в основном из своих родственников, он заключает договор с МТС-лесопильней на заготовку строительного леса в тайге, находящейся за более, чем 350км от дома. На сей раз им выдали паспорта на год. В бригаду он взял Марию с Федей, его сестру Екатерину с мужем, который не более 1,5м. ростом, а так же их младшего брата, 17летнего брата Вовку и свою 16тилетнюю дочь Ольгу и одного чужого, тоже небольшого роста, пожилого дядю Колю.
Дома остались Анна-Елизабет с двумя младшими и внучкой Олечкой.
      Бригаду он распределил для работы вручную, в четыре пилы: Филипп с дядей Колей, Федя с младшим братом, Екатерина с мужем и Мария с Ольгой.
      Живут в городке бараков, постренных ещё ссыльными и для ссыльных, Но теперь в них проживают лесозаготовители всех краёв Омской области. Все, кроме бригады Штутца, работают уже с механизацией: со своими тракторами и бензопилами «дружба».
У бригады Штутц только ручные пилы двухметровой длины и топоры. И на свою деляну они выезжают с попутными тракторами, так как своего транспорта у них тоже нет. Если учесть, что Мария и Катя обе  беременныё, то это жалкое зрелище, а не бригада.
     Им выделили самый маленький из 6 бараков. Он около 10м длины и 6-7 ширины. В одном углу стоит стол, несколько табуреток и плита, от которой вдоль стен идут сплошные нары шириной в длину человеческого роста. И с другой стороны от угла почти до дверей тоже нары. Вот и всё убранство. На плите они вечером вернувшись с работы, готовят свою горячую пищу. В бараке, пока топится плита, сносно тепло, но только перестаёт греть печка, как мороз и ветер задувает между брёвнами в большие щели и пробирает насквозь. Видимо мох, которым когда-то законопатили эти щели, давно выветрило. Зимой некогда и некому их заделать, а летом сюда не проехать.
К утру у изголовья во время непогоды лежат кучи снега. Кто ночью просыпается, тот и подкладывает чурки, чтобы не совсем замёрзнуть. Спят они в ватниках, укрываясь поверх одеялами: Филипп ложится у печки, рядом Ольга, затем Мария, Федя, Катя со своим Петей, Володька и дядя Коля.   
И что самое страшное, они с первых дней знают, что здесь в бараках, где они по шесть дней в неделю обитают, скрываются беглые преступники. Поэтому никто по-одному не покидает свой барак по любой нужде: хоть в туалет, хоть дров наделать или воды набрать. Воду берут из ямы, выкопанной в снегу  на метр глубиной.Тайга на болоте, снизу её теплом греется и снег тает. Туалетов тоже нет и надо по нужде идти в лес, начинающийся почти у порога. Село Загвоздино, где их основная квартира, находится в 30км от этих бараков и они приезжают только в субботу вечером, чтобы помыться в бане и постирать свои вещи. А в понедельник опять в тайгу выезжают. 
      Огромная площадь тайги распределена на участки – выделяется деляна, на которой работает определённая бригада, не мешая друг-другу. Здесь они чувствуют себя в безопасности.
       Примерно через неделю вечером, приходит ухоженный мужчина средних лет из другого барака и просит:
- Гляжу я, вы только одну сторону нар занимаете. Разреши нам, папаша, на другой стороне в картишки поиграть. А то у нас много народу в бараке проживает и шибко шумно. Всех не утихомиришь, а хочется покоя. Мы впятером будем играть и обещаю, что будем вести себя тихо – обратился он к Филиппу, зная видно, что он  здесь главный.
- Ладно, приходите не жалко – ответил Филипп, не задумываясь. Тот открыл двери и позвал:
- Заходите, кореши. Только тихо – приказал он строго, тут же вошедшим четверым, дожидавшимся за дверью – Я папаше обещал тишину – закончил он спокойно.
Вошедшие четверо называют его «Пахан». С самого начала стало понятно, что играют не в дурака, а на деньги. Сегодня был аванс. Среди них один молодой, горячеватый парень, видимо азартный игрок, который иногда поднимает голос, но его тут же одёргивают.
    Филипп думал, что они поиграют да уйдут, но видно, что они расположились на долго. И он сказал:
- Извините, ребята, мы хотим лечь спать. Не обижайтесь, пожалуйстя.
- Какой разговор, папаша, пожалуйста, это ваше право! Ложитесь, мы будем вести себя совсем тихо.
Они и правда притихли совсем, но уснуть почти не удаётся. Открывая время от времени глаза видно, что с молодого уже сняли шапку и фуфайку. Наверно у него деньги кончились. 
Филиппу стало не по себе. Не разглядел он в этом Пахане урку, когда он пришёл. Да и толку, если бы разглядел. Не пустить их, могло бы плохо кончиться. А так, они действительно ведут себя тихо, как и обещал этот Пахан. Вдруг стало шумно, потому, что молодой взмолился:
- Вы что, браточки, мороз ведь! Как я ещё и разутый буду? Замерзну ведь!
- А ты что бля буду, думал, что с пацанами играешь? Надо было сразу располагать тыквой на что идёшь? Снимай! Кого колышет в чём тебе ходить! – прозвучал в ответ чей-то голос.
Заметив, что почти все спящие на нарах люди зашевелились, подал голос Пахан.
- Не волнуйтесь, его сейчас утихомирят. Иди проводи кореша до барака, я обещал тишину людям, а он нарушает – сказал он спокойно и кивнул одному из своих  приятелей.
Эти двое ушли, но второй вскоре вернулся. Игру продолжили вчетвером и ушли они когда уже светало. На прощание Пахан сказал:
- Ну спасибочки, папаша, что пустил нас. Уважил старого беглого, пригрел и расслабиться дал душе его. Знаю, что вам здесь страшновато и за дочек знаю боишься. Не пустил бы, может ими бы и поплатился. А так, будь спок и живите все с миром. Вас никто не тронет и ни в какую историю вас не втянут.
Знаю, ты здорово вручную лес валишь, значит тоже из наших! Но не по своей ты вине там был, это я слышу по акценту. Не думаю, что мы ещё свидимся, прощевайте! - он вышел гордой походкой хозяина тайги.
      Наутро нашли того молодого парня повешенным на дереве, почти у самых дверей барака, где он жил. Всё тело и особенно лицо его было в кровоподтёках.
Кто-то прошёлся по всем баракам и объявил, постучав в каждую дверь, что сегодня выходной и никому не покидать свои жилища. В окно увидели приехавших двух молиционеров. Филипп подумал, что сейчас придут и начнётся допрос, но к ним так никто и не пришёл. Милиционеры быстро уехали и чем закончилась вся эта история бригада Филиппа никогда не узнает. Отец семейства рад, что с его людьми ничего не случилось. Могло бы быть и хуже.
      Но Катя со своим Петюнчиком, после выходного, больше не поехали с ними  в тайгу. Он подрядился работать сапожником, чтобы заработать денег на дорогу домой. С ними и младший Блюм решил уехать. Они конечно всё рассказали, какие страсти пережили в этой глуши сибирской тайги, чем перепугали всех родственников. Особенно расстраивается жена Филиппа. Кроме мужа у неё там две дочери и зять.
       Марии всё тяжелее согнутой работать в лесу и решили её больше не брать. Пусть остаётся в бараке, топит и варит ужин к приезду бригады. Она запирается изнутри и снаружи ещё вешают большой замок на двери, чтобы создать видимость, что никого нет. Но переживают и боятся за неё все. А больше всех конечно она сама. Но Бог берёг её и с ней ничего не случилось.
     Теперь они должны вчетвером справиться и выполнить заключенный договор. Но как бы не напрягались, им это не под силу.  От дерева к дереву пробираться по глубокому снегу, утаптывать вокруг ствола снег и в согнутом состоянии спилить дерево, порою диаметром более двух метров, не сказать как трудно, но  и опасно. Оно не всегда падает туда, куда его направляешь, а в зависимости от ветра может «выстрелить» в противоположную сторону. И еле успеваешь уносить ноги по глубокому снегу. Однажды Ольгу чуть не придавило, но дерево только скользнуло по нагнутой голове и сорвало шаль, чуть не вместе с волосами. Макушка очень долго болела.
Пни должны быть не выше 20см . За этим следят проверяющие десятники. И валить надо все деревья подряд. Остаётся только маленькая поросль, которая уцелеет. Сучья надо обрубать вручную и сжигать. Потом по заявке бригадира пригоняют трактор и вытаскивают стволы, не менее 6м длины к огромным саням под погрузку.  И грузить они должны теперь только вчетвером.
     Для этого сперва ставятся двухметровые стойки с обратной стороны саней и по брёвнам, лежащим поперёк, закатывают с помощью верёвок нижние лесины, сколько можно уложить. Но потом уже ставят стойки с этой стороны и на них  ложатся покатые стрехи, по которым через стойки надо закатить брёвна.
Но Филиппу сказали, что зарплату они получат в конце рабочего сезона, а лес их предприятию не будет засчитан, потому что он тралюется и вывозится тракторами леспромхоза. И Штутц принял решение к Новому году ехать с остатком своей бригады на попутках домой.
     На немецкое Рождество 25 декабря, двинулись из Загвоздино в путь. Решили разбиться на группки по двое, чтобы выбраться из глуши, так как всем вместе не уехать. Первыми отправили  Марию с Федей, затем дядю Колю и тогда только Филипп решил ехать с младшей дочерью. Прождав достаточно долго у дороги он понял, что сегодня уже не подвезут до райцентра, решил: 15км до Усть-Ишима можно пройти пешком, а если идти напрямую и того меньше будет.
-  День хоть и морозный, но тихий, идти будет не холодно. Снег слежавшийся, не трудно шагать и за 3-4 часа мы будем в Усть-Ишиме. Оттуда побольше транспорта ходит до станции Ишим и уже поездом можно ехать прямо до дому – сказал он дочери.
      Напрямую через равнину действительно легко идти и доставляет большое удовольствие. Интересно то, что здесь почти нет снега. Он лежит только какой-то чуть обледеневшей коркой, покрытой словно кристальной, шуршащей под ногами порошей, ярко блестящей на солнце, что слепит глаза. Эти мирриады ярких, серебристых звёздочек делают равнину, окаймлённую вдали дремучим лесом, такой сказочной! «Порядком пощипливает щёки. Мороз где-то 30-35°, не меньше» - подумала девчёнка.
     Ольга шагает чуть поодаль за отцом и тихо напевает какую-то песенку. Она радуется, что наконец-то поедет на поезде. В детстве она ходила в школу через железнодорожную станцию и всегда завидовала, выглядывающим из-за белых занавесок, пассажирам. И дети часто ехали в этих вагонах. Для Ольги это было такой несбыточной мечтой, тоже прокатиться на поезде!
Вдруг она замечает, что ноги промокают и подумала: «Папа свои валенки уже подшил. Надо сказать ему дома, чтобы мои тоже подшил. А то подошва тонкая и промокают».
Но остановившись на мгновение, оглянулась и увидела, что они находятся словно в воронке и тут же оказалась почти по щиколотку в воде.
- Папа! Папа! – закричала девушка со всей силы – я стою в воде!
Отец остановился и оглянулся и тут же громко сказал в ответ:
- Отойди немедленно в сторону  от наших следов, дочка и ложись плашмя – он сам поспешил это сделать - Надо выползать назад, не то мы пропали! Я по одной стороне поползу, а ты по другой. Ползи как можешь быстрее и старайся держаться подальше от следа. Я не знал, что это болото. Люди на улице видели, что мы пошли в этом направлении и никто не остановил! Как же так?
     Они  сразу оказались в ледяной воде, потому, что по их следу она устремилась вслед за ними. Когда по свежему насту шли не так прогибалось, теперь же он уже не имеет такой упругости и легче поддаётся под тяжестью тел. Филипп подгоняет свою дочь:
- Быстрее, дитя моё, быстрее! Не то, если судороги стянут, мы пропали. Поверь, мне так же холодно и я так же промок, как и ты...
- Может лучше встать и быстро побежать, а, папа?
- Ни в коем случае не делай этого, маленькая! Пока мы эту  ложбину не переползём, ни в коем случае!  Здесь недалеко, мы доползём. А пока, ты же видишь, что она всё больше прогибается.
- А что будет, папа, если мы не осилим это расстояние? В голосе девушки слышны близкие слёзы. Но это не столь слёзы боязни за свою жизнь, как слёзы из-за трогательной заботы отца за неё. Она не помнит, чтобы отец так заботился о ней. Тут же пронеслись перед её глазами картины всех обид  и унижений  перенесённых от него за её не столь уж длинную жизнь.
- Об этом даже речи быть не может! Что это за «не осилим!» Мы обязательно осилим! – уверенно произнёс её всегда молчаливый отец, который порою за весь день, кроме как : «туда погоним», не произносил больше ни слова, лишь рукой показывал направление. А теперь он не переставая говорит и говорит.
Особенно Ольга не может забыть того унижения прошлым летом, когда она побежала вернуть самую строптивую корову стада. У неё как раз день рождения, 16 лет! Но об этом она вспомнила после случившегося. Как почти всегда, пасла в тот день одна. Отец был занят «своими делами».
Сколько раз та скотина уже сбегала, завидев издали другое стадо и не догнать её, потому, что своё стадо не бросишь. За ней потом приходилось поздно вечером бежать в соседнее село...
- Мы Штутцы крепкие, всё можем осилить! А Штутц по-русски означает подпорка, наверно ты и не знала. Жаль только, что ты не пацаном родилась – долетают до Ольгиного слуха слова отца – нам надо всю свою сопротивляемость применить и мы осилим! Здесь нам никто не поможет, понимаешь? Даже мы сами не сможем помочь друг-другу. Здесь болото такое зыбкое, что не может расти ни один кустик. Мы считай  по мху, покрытому тонким слоем, постоянно подтаивающего снега ползём. У нас даже соломинки нет, за которую хватается утопающий и если приблизимся друг к другу, нас болото проглотит вместе. 
- Мы сможем, мы обязательно осилим, папа! – Это убеждение придаёт ей силы и она поползла быстрее. Если бы только не так больно ныли руки и ноги, превратившиеся в ледяные чурки, да не мешал живот, покрытый льдом, позвякивающий при движении. Лодыжки и локти в ледяной воде, как чужие. 
- Оля, ты разговаривай со мной и нам обоим будет легче. Мы должны осилить, понимаешь? – в который раз убеждает Филипп свою дочь – Что ты думаешь, разве смогут мама с маленькими без нас? Ты наверно понимаешь, о чём я?
- Да, папа, я понимаю. Мы доползём, мы обязательно доползём!
- Без меня вам теперь уже может даже лучше будет, к тому же я уже стар, но ты? Ты только жить начинаешь...
- Зачем вы такое говорите, папа? Как бы мы без вас! Дома нас обеих ждут! – кричит она в ответ замёрсшими губами, потому, что только теперь до неё доходит, что всегда такой сильный отец, намного старше её и конечно ещё намного больше устал, чем она. И она на миг представила себе, что будет, если у него не хватит сил доползти до цели.
- Я это знаю, что ждут и не сдаюсь. Но бывают ситуации от тебя не зависящие. И если что-то со мной  - отец не сказал слова случится – то ты знай, что я тебя так же, как и других своих детей люблю. 
Она ничего не сказала в ответ, только мысли её понеслись дальше:
      Тогда был пасмурный день и всё стадо набив животы отдыхало, а эта ненасытная ведьма, как Ольга её прозвала, никогда не ложилась. Она делала вид, что пасётся и всегда на противоположной от пастухов стороне. Но только чуть зазеваешься и во время не завернёшь, как она уже мчится со всех ног, задрав голову в нужном ей направлении. И это случалось чаще всего тогда, когда в редкие дни отец тоже был со стадом и убегала она с его сторон, словно зная, что он не догонит.
В тот злополучный день Ольга бросила дремлющее стадо за леском вблизи села и пустилась в погоню за Милкой, такова настоящая кличка «ведьмы». Бежать мешал прорезиненный, тяжёлый плащ, который не бросить, но она всё же догнала её уже около масляновского стада и развернула назад.
За это время всё стадо, заметив её отсуствие, устремилось вереницей через лесок к свинарнику на этом конце Филатовки. А там лежела большая куча прошлогодней ржи, вывезенной из амбара на корм свиньям. Об этом Ольга не знала и не подумала, что стадо воспользуется её отсуствием.
Запыхавшаяся и разгорячённая, вернулась с Милкой, а там свинарки и несколько других жителей окраины, прогоняют ото ржи стадо. И подвыпивший отец тут же. То ли был у кого-то в гостях на этом краю и прибежал на шум сам или за ним домой кто-то . Разъярённый набросился он на дочь, хотя видел, что она пригнала именно «эту» корову.
Выхватив у неё большой кнут, отец сложил его вдвое и начал при всех стегать свою дочь. Она не закричала и не заплакала. А он видно подумал, что ей недостаточно больно через плащ, нанёс удар по голове, от чего она рухнула. Женщины не скрывали своего возмущения и эта весть быстро разнеслась по селу. От стыда быть побитой на виду у всех, она долго ходила в буквальном смысле слове, как побитая собачка, ни на кого не глядя. И саднящий рубец на голове ещё долго напоминал о том злосчастном дне, не давая угаснуть ненависть к родному отцу. «Хороший подарок мне отец преподнёс к шестнадцатилетию...»
      Теперь впервые она оправдывает своего отца за все нанесённые им ранее обиды и телесные наказания: «Он был конечно сильно зол и напуган. Тогда, в первый раз за Анечку, второй раз за то, что могут уволить с работы. И в третий раз, если бы вся деревенская скотина, обожралась ржи, то могла бы вся передохнуть. И что было бы тогда, даже представить невозможно. С нас нечего было бы взять и посадили бы отца и меня конечно тоже, ведь я уже совершеннолетняя. А люди всей деревни лишились бы молока, мяса, и всего прочего. И наша семья в том числе...»
И снова услышит она голос отца:
- Не зря поговорка: «Хорошего коня ещё и кнутом погоняют, а плохого вообще не запрягают».  Так оно и есть. Не обижайся и прости меня, дитя моё...
- Уже всё забыто, папа! Теперь только вперёд ползти надо...
- Да я и так ползу со всех сил - сказал отец сквозь стоны. Ольга  заметила, что его движения становятся всё медленнее. Вдруг увидела впереди на возвышении, на горизонте человека, машущего руками.
- Вы заметили папа, что воды уже почти нет под нами?! Значит мы выползаем из воронки, да, папа?
А там смотрите, нам кто-то машет, значит мы спасены!
- Действительно, малышка, мы почти осилили болото, но подниматься пока ещё рано. Я знаю, что такое болото. В Трудармии мы имели с ним встречу. Только когда завиднеется село, тогда мы наверняка уже выползли из воронки и можем подниматься – еле говорит отец замёрсшими губами – а тот кто машет, знает, где болото начинается и не рискнёт дальше приближаться.
- А вон, папа, и упряжку видно, мы спасены! – от этого радостного открытия девушке словно жарко стало.
Она поползла быстрее, но теперь уже всё туловище от груди и до пят сковывает льдом, мешая движениям. Мельком глянув в сторону отца, заметила, что он совсем отстаёт и обернувшись видит, что он делает еле заметные движения руками на одном месте.
- Папа! – закричала она и не думая о наказе отца вскочила. Быстро побежала, если можно назвать быстрым её движения в этом ледяном панцире, который трещит на ней и позвякивает. Но об опасности она думать уже не могла. Схватив отца почти негнущимися руками за рукав фуфайки потащила по снежному насту, как санки и он их держит. Это увидел стоявший уже неподалёку мужик и побежал им навстречу. Сильными руками он схватил Филиппа за шиворот и потащил так быстро, что Ольга за ним не успевает. А он поторапливает:
- Скорее девонька, не то совсем пропали! Если судороги совсем стянут, то уже капец.
Каким-то образом ему удалось закинуть в розвальни стонущего от боли отца, пока добежала дочь.
- Кидайся на сани! – приказал он Ольге, что она и поспешила сделать и сказала:
- У папы сильно больные ноги...
- Да кто же вас погнал на болото? Здесь уже не мало людей свои жизни оставили.
- Мы не знали, что болото и хотели пройти прямиком – пояснила ему Ольга.
- Я глазам своим не поверил, когда увидел вас там ползущих!
Он погнал коня галопом к своему двору, где с санками дожидается его жена Катя.
- Издали мне видно было, что мужик уже не ходячий и пошла за санками – проговорила она и они вдвоём перекатили Филиппа на самодельные большие салазки – давай  обеих  сразу в баню, Миша. И ты, девушка, айда за нами – скомандовала уже не молодая женщина, обращаясь к Ольге.
- У меня ноги стянуло. Старые раны виноваты – словно оправдываясь проговорил отец. Он так стонет от боли, как Ольга ещё никогда не слышала.
В довольно просторном предбаннике обоих раздели и дядя Миша начал натирать отца самогоном, а жене сказал:
- Её тоже натирай, Катя. Не так шибко ломить будет, когда начнут оттивать. И внутрь надо принять. Как вас хоть зовут-то?  - спросил радушно хозяин, наливая стакан.
- Я Филипп, а дочку Ольгой звать – ответил Филипп и не отказываясь выпил весь стакан, поданый хозяином. Супружеская чета сумела Ольгу тоже убедить: «...выпьешь и завтра будешь, как огурчик!» Но  полстакана, который ей подали, всё же не осилила.
А в парилке, на разных вдоль стен полках, хозяева натёрли их домашним мёдом и пропарили берёзовыми вениками. Тётя Катя принесла им сухого белья. Одетые в хозяйские шубы, в их же пимах, вошли они в дом.
- А теперь лезьте на полати, в тулупы завернётесь, да хорошенько выспитесь!- скомандовал им хозяин.
- Ой, папа, я словно снова на свет народилась! – воскликнула Ольга по-немецки, начиная проваливаться в какую-то сказочную атмосферу. Но не от выпитого, оно выветрилось в парилке, а от приятного сновидения.
- И я тоже. И это уже не в первый раз я на свет нарождаюсь. Сегодня, Оля, у нас рождество. Иисус Христос родился и мы с ним тоже понове народились. Не послал бы Он нам этих людей на помощь, мы бы не выжили – проговорил Филипп засыпая...
На следующее утро их разбудили детские голоса. Поняв, что они проснулись, хозяин пригласил к столу:
- Вставайте-ка! А то не в болоте, так с голоду помрёте – сказал он радушно.
Хозяйка напекла блинов к завтраку. Двое детей, девочка и мальчик, тоже уселись за стол. Они в возрасте младшеклассников и думалось, что это внуки, так как хозяева выглядят уже за 50. Дети быстро поели и схватив сумки, помчались в школу. И тётя Катя, поймав удивлённый взгляд внезапных гостей, пояснила:
- Это не внуки, а наши запоздалые детки. Думали бездетными останемся. Первые все недоношенными, мёртвенькими рождались.  Но Господь пожалел и на старости у нас родилась дочка и следом два сына. 
- Да, да Господь пожалел! А может тяжести, какие не каждому мужику под силу, перестала таскать!?
Думала, здоровая баба и всё хвастала этим, пока врачи не сказали, что беречься должна – проворчал
Михаил и сросил Филиппа в упор:
- Тоже на фронте был? Видел вчера твои продырявленные ноги.
- Можно так сказать, но не на передовой, а в тылу. И кто знает где легче погибать – ответил Филипп уклончиво – там могли ранить или убить, а где я был то же самое, только была возможность умереть в течении этих лет медленной, голодной смертью.
- Я слышал, как вы разговаривали на своём языке и не понял на каком, вроде немецкий, а вроде и нет.
Прибалты или финны чтоли?
- Нет,  не те и не другие. Мы поволжские немцы. А немцев на фронт не брали, только в Трудармию.
- Ах, вон оно как? Скажу честно, если бы знал, что немцы там на болоте, наверно бы не стал спасать.
Ольга при этих словах встала из-за стола и ушла в открытую комнату.
Видимо тётя Катя услыхала её тихое всхлипывание и громко накинулась на мужа:
- Что ты такое мелешь, старый! В своём ли ты уме? Все мы Божьи создания и под одним Богом ходим!  «Дай кров страннику и накорми. Может Я - твой Бог стучусь в твои двери» - завершила она своими словами писание из Евангелии.
- Нет, что ты! Я же не сказал, что жалею об этом! Теперь нет и тогда тоже нет! Просто, когда увидел твою дочь – такую красавицу, даже на ум прийти не могло, что немцев спасаю. Но немцев я никогда ещё вообще не видел и не думал, что они такие же, как мы и представлял их  себе совсем другими! Так ты значит пленный что ли? А за что же вы на нас напали-то, хоть расскажи, Филипп!
- Я же сказал, что мы поволжские немцы, а ни какие не пленные. На Волге мы жили, в России. Когда Германия напала на Россию нас сослали в Сибирь. Так мы здесь, в этих краях, и живём. А вместо фронта немцы были в Трудармии – спокойно пояснил Филипп человеку, у которого видно понятия нет, что есть немцы в России.
 - Не плачь, девонька, не хотел я обидеть, прости старого дурака. Поторапливайтесь, не то опять весь транспорт без вас уйдёт и придётся снова болотом воспользоваться – пророкотал со смехом Михаил.
     ...В этот раз их быстро подобрали и подвезли до Усть-Ишима, но до Ишима тоже не лучше с транспортом. В основном здесь ездят только автомашины с одним местом в кабине.А в открытом кузове ехать - околеешь. Но потом им сказали, что в каком-то дворе грузят ЗИЛ вещами молодой учительницы, которую повезут через Ишим в Омск. Разыскали этот двор.
Немолодой уже шофёр сказал:
- Мне не жалко подвезти. В кабине два места, но как вы понимаете, одно уже занято. Но думаю, что за мебелью в кузове как-никак, а затишье. А в совсем открытом кузове вам конечно, невозможно ехать.
     Отец сел в кабину, а Ольга полезла в кузов. Но в самом начале девчёнке стала понятна ситуация, в которую они попали: В фуфайке с прожжёнными дырами, мороз пробирает так, будто она совсем голая. В последний день они сжигали ветки, чтобы сдать в надлежащем виде свою деляну. А хвоя так трещит и словно со взрывом разлетается в стороны, когда кидаешь в костёр, что не успеваешь отбежать. И то одному, то другому кричишь: «Падай в снег, горишь на спине!» или ещё где-то. Залатать дырки было нечем, да уже и некогда. А шкаф хоть чуть и прикрывает от ветра, но это совсем не ощущается. И описать невозможно как мёрзнешь, зуб на зуб не попадает и весь дрожишь, как в лихорадке. До кабины не дотянуться, чтобы постучать и сказать, что уже не вмоготу, но слава Бог, сами остановились.
     А отец вообще не может терпеть этот холод и почти сразу, как-то дотянувшись чем-то постучал по кабине. Он ещё пару раз на 10-15 минут менялся с дочерью. Вдруг внезапно поднялась пурга. Преодолевая ветер с хлёстким снегом в лицо, продвигались черепашьим шагом ровно столько, сколько снега поочерёдно разгребали они с отцом, единственной, имеющейся лопатой, то спереди машины или, если застряли, из-под  машины. Только Татьана ни разу не покинула кабину, а дядя Митя был за рулём. Потом ещё шофёр решил, что на своём ЗИЛе он сможет укоротить путь, съехал с основной трассы и поехал по малоезженной дороге. Сколько проехали непонятно, но вдруг полетела муфта коробки передач: «От постоянного переключения скоростей», объяснил шофёр. Уже поздний вечер и буран так же быстро улёгся, как и поднялся. Дядя Митя предложил Филиппу:
- Помощи нам уже ждать неоткуда - 9ый час вечера. Бензин на исходе и мы все тут околеем. Ничего не остаётся, как оставить девчат с машиной, а нам с тобой отправиться пешком, искать деревню. Двоих нас поди волки не загрызут – закончил дядя Митя.
Они ушли в неизвестность, оставив двух девчёнок в холодной  кабине.
Мёртвая тишина воцарилась после бури и чёрное, ночное небо, со светлым диском луны, мерцает несметным количеством звёзд. Вдали чернеет лес, окаймляющий с одной стороны равнину, мимо которого пошли отец с дядей Митей. 
«Такая идиллия, картину бы только рисовать! - подумала Ольга – ... волки бы только на них не напали! Говорят, что в эту пору, такое нередко случается. Но они оба курящие и наверняка есть с собой спички. А волки боятся огня». Это немного успокоило, но не совсем. Мысли одна другой страшнее: «А что, если?...» 
Татьяна в норковой шубе, такой же шапке и валенках. Она похвалилась, что всё новое, с иголочки, здесь  в тайге приобретено, пока отработала после техникума по направлению. Осенью вышла замуж. Ей пошли навстречу и отпустили со второго полугодия домой, насовсем. Она тоже ёжится от холода, но что тогда говорить об Ольге, в её проношенных валенках и дырявой фуфайке? Слава Богу, хоть брюки  ватные. Она уже утоптала снег вокруг машины такой ширины, словно асфальт. А в машине тоже не теплее, но только сядет в кабину, чтобы дать отдохнуть ногам, которые гремят вместе с валенками, как Татьяна начинает её тормошить и  колотить:
- Нельзя нам без движения, не то пропали мы, Оленька – убеждает она.
- Я и сама знаю, но ноги уже не держат. Неимоверно хочу спать – отвечает девчёнка.
Татьяна порядком старше Ольги, наслушалась всего здесь в тайге и знает, что первая заповедь - не ложись спать, когда замерзаешь. Они обе вышла из машины и пританцовывая бегают вокруг  неё. Но через пару кругов, учительница видимо согрелась и сказала:
- А ты, Оля, продолжай бегать, а я сяду в кабину. 
И Ольга опять одна бегает на улице. Через несколько минут, из машины послышался равномерный храп Татьяны и ей невмоготу удержаться. «Не полезу в машину, там тоже не теплее, а Татьяна уснуть не даст» - подумала девчёнка и решила сесть под заднее колесо. Она уселась и свернулась в клубочек. Вдруг ей стало так тепло, начало мерещиться, что она дома в кругу семьи и сквозь эту дрёму до неё долетел далёкий вой волков. От испуга она подскочила. «А может это собаки? Они тоже так воют в морозные ночи! Но где им тут взяться? Была бы деревня близко, тогда отец с дядей Митей уже давно бы вернулись! Значит всё же волки. А вдруг они напали на отца с дядей Митей?» От этой мысли сон улетучился вмиг. «Нет, у них есть спички. Были бы у нас спички и мы бы могли костёр развести. И не так страшно бы было – «волки боятся огня!» - говорил отец. Не замёрзла ли там в машине Татьяна?» - Оля быстро открыла дверцу и села в кабину.  Но учительница оказывается, тоже не спит и прислушиваясь спрашивает:
- Оль, ты тоже слышала волков, или мне приснилось?
- Тебе не приснилось, я их тоже слышу – ответила ей попутчица.
- Что ж ты медлила, не сразу в машину села? Ты что не боишься?
- Ещё как боюсь, но они слышатся где-то далеко. Я подумала, а не собаки ли? Они тоже в морозные ночи  воют на  луну. Может недалеко деревня?! Не хотела я Вас будить, Татьяна Александровна.
- Да я уже не спала. А что ты опять на «Вы» со мной? Мы же договаривались на «ты»!
- Хорошо, Таня. А  ты тоже сильно замёрзла, да?
- Обо мне можешь не беспокоиться, пока я в своих мехах замёрзну, ты три раза околеешь. Поэтому я не оставляю тебя в покое. Только в движении ты можешь пережить мороз! Я действительно почти уснула и вдруг врезался в слух этот вой, а твоих шагов не слышно. И я так испугалась за тебя!
- Да я уселась под колесом и хотела тоже покемарить и вдруг услушала этот вой...
- Только не это, Оля, только не спать! Ты должна постоянно двигаться. Я отвечаю за твою жизнь! Представь себе, как бы говорили, да и все газеты Омской области писали бы: «Учительница не оказала помощи молодой девчёнке и она замёрзла!»
- Спасибо, что ты мне действительно спать не даёшь, но я не знала из каких побуждений. Теперь знаю.
- Что ты знаешь, Оля?
- Что боишься, что о тебе плохоскажут и напишут в газетах.
- Ну не только из-за этого, конечно! Что бы я тут делала без тебя, ты себе можешь представить?
- Нет, не могу...- ответила Ольга довольно резко и умолкла.
- Может я не так выразилась, Оля, извини.
- Ладно, чего уж там.
- Я тоже уже не знаю что делать, чтобы обеим не уснуть. Я же вижу, что твои валенки совсем проносились, как ты только ещё терпишь в такой мороз?
- Я свои ноги уже не чувствую. И вообще, трудно языком ворочать, давай помолчим.
- Тебе надо поочерёдно снятьваленки и растирать ноги. Пока разотрёшь ноги, руки тоже согреются. Какая ужасная, длинная ночь! Вдруг они заблудились, тогда нас и здесь совсем не найдут. Мы с Виталиком даже в свадебном путешевствии не были...
- Да, я же тебя ещё не поздравляла. Поздравляю тебя, Таня, с законным браком! Теперь приедешь домой и вы с ним навсегда будете вместе! И в свадебное путешествие съездите и вообще, всегда вместе будете!
- Да, будем, если живая вернусь – в голосе Тани слышатся слёзы.
- Вернёмся. Обе вернёмся! Только плакать не надо, не то последнее тепло со слезами уйдёт. Один раз мы с отцом уже спаслись и Бог не даст во второй раз пропасть – Ольга опять выскочила из кабины и похлопывая себя побежала по «своей проложенной трассе». Ни ноги, ни руки разогреть в кабине не удалось, сколько не растирала. Когда насквозь промёрзнешь - неоткуда взяться теплу. «Татьяна хвасталась приданым, которое здесь приобрела. Подушки, перины, но не «догадывается» что-то достать из кузова, чтобы согреться. Значит ей действительно не так уж и холодно в своих мехах, не то догадалась бы. Вот бы сейчас закутаться!  А Татьяну всё же сон сморил и она крепко спит...» - думает Ольга. Но попросить что-то из её постельноного, она никогда не сможет, если даже совсем околеет...   
      Девушка не знает, сколько времени прошло, да и что оно время, когда уже не чувствуешь ничего, кроме желания спать. «Для меня наверное уже не наступит утро» - подумала она с горечью – «...два дня назад мы с отцом вместе чуть не погибли. Но был немецкий праздник Рождества Христова и Бог нас пощадил. А сегодня я наверно должна одна предстать пред Господом. Неужели я так грешна или меня бабушка хочет тоже забрать к себе, как Андрея, чтобы не мучиться больше на этой грешной земле?
А может Всевышний всё же нас всех спасёт?». И опять, вся её короткая жизнь пронеслась перед ней вмиг, как кадры кино. Уже кажется, что становится теплее, хотя она знает, что мороз к утру крепчает. «Наверно замерзаю, поэтому будет скоро совсем жарко. Так рассказывают  все, которых удалось спасти. Замерзать наверно самая лёгкая смерть. Уже не трясёт даже. Когда трясёт всю, очень больно...»
Сил двигаться нет совсем и молодая девушка стоит прислонившись к машине. Ей уже всё равно волки воют или собаки...
Сколько так простояла, уже не знает. Какие-то лучи сквозь закрытые веки светят, наверно яркое солнце взошло. И рокочущие звуки долетают до сознания, но она не может понять что это, лишь подумала: «Всякое уже стало мерещиться...»
     Это не померещилось. Кто-то подхватил её и подсадил куда-то высоко, где ей так тепло! Но проснуться она не может и проваливается в бездну.
Как её завели в дом, раздели и уложили в пуховые перины спать, она не помнит. Но растрясли их обеих с Татьяной после обеда, спавших в кровати молодой семейной пары. И ребёночек у них, примерно годовалого возраста, которого они не заметили утром.   
Дядя Митя тут же отчитал молодую учительницу:
- Живые? Ну и слава Богу! Да что же ты, Таня, не догадалась что ли достать постель с кузова? Говоришь, что чуть не околела, это в мехах-то? А каково Оле в фуфайке и проношенных валенках?!
- Нет не догадалась, ведь это моё приданое!...- ответила молодая женщина, даже не смутившись - а на приданом никто посторонний спать не должен. И на супружеской кровати тоже... – добавила она.
Тут хозяин дома Борис вмешался в разговор:
- Но это однако, не помешало Вам,Татьяна, лечь в нашу супружескую кровать, не так ли!? И мы с Люсенькой об этом не думали, укладывая вас, в ещё тёплую от наших тел, постель. Потому, что случай особый!  Чья была бы вина, если бы вы обе замёрзли? Ну да, тебе, Татьяна, в мехах до этого ещё далеко было, а вот ей – он кивнул в сторону Ольги, не заметив очевидно, что перешёл на ты с Татьяной. А может и специально, чтобы подчеркнуть, что она хоть и учительница, но ничем не лучше девушки в рабочей спецовке – Оле бы пол-часика уже не выдержать. Не понимаю я и того, как вы, отец, могли спокойно лечь спать, зная, что оставили в неотапливаемой, старой машине свою дочь? – перевёл он свой гнев на Филиппа. А жена поспешила успокоить его:
- Ну что ты Боря? Всё обошлось, все слава Богу, остались живы. Руки, ноги не болят, Оля? И на личике не видно следов. И Новый год ты будешь, как все, красивой встречать!
- Да, нет ничего не болит! – ответила бодро девушка.
- Вот, что значит первачком растирать обморожения! А голова с похмелья тоже не болит?
- Вы что, меня ещё и самогоном напоили? – вскинула она тревожный взгляд.
- А как ты думала? Спасать-то надо было! Или обмороженной быть лучше, да ещё и простуженной?
- Нет конечно. Но так и алкоголиком стать не долго – слегка усмехнулась Ольга в ответ.
Дядя Митя решил всё же вступиться за Ольгиного отца и рассказывает:
- Борис, когда мы увидели след трактора в ваш двор, то так обрадовались! И рады были, что ты согласился, хоть утром притащить машину. Ты же был сильно уставший и мы тоже. 
- Да, но это не значит, что можно оставить людей замерзать! Я был уставший и сказал вам об этом, но не мог я знать что у вас там ещё люди остались. Одним бы словом обмолвились и куда бы сон. Вы примерно чуть больше двух км не доехали до Викулово, разве я бы отказался поехать? И они бы ночь в тепле спали! Никогда бы не простил себе, если б с ними что-то... – он на мгновение умолк – У нас таёжный закон, не осталять в беде путника. Почему, ну почему вы мне не сказали? – сокрушается Борис.
Все молчат, а Филипп делает вид, что не понимает почему молодой тракторист такой недовольный. Ничего же, слава Богу, не случилось, стоит ли распаляться?
    ...Машина отремонтирована и поев путники отправились в дальнейший путь. Молодая хозяюшка Люсенька, как её ласково называет молодой муж, подарила Ольге тёплые носки и дала старенькую, шерстяную кофточку пододеть под дырявую фуфайку. И стало чуть-чуть теплее ехать в кузове.
     Вечером прибыли в Ишим.
Ольга так обрадовалась, когда наконец остановились у столовой. Шофёр дядя Митя, и учительница Таня пошли поужинать. Филипп на их приглашение: «Пойдёмте ужинать», опять ответил: «У нас с собой есть». В столовой ещё сидят люди, но изнутри уже закрыто и двум запоздалым путником пришлось порядком долго стучаться, пока им открыли.
Дочь села к отцу в кабину. Он достал завёрнутый хлеб с салом и стали есть. Хоть она сильно замёрзла, но настроение отличное. Отец говорил, что с Ишима поедут поездом и она так рада. А он говорит:
- Я не знаю сколько стоит один билет на поезде, но вдвоём ехать у нас наверняка денег не хватит. Поэтому решай сама кто из нас поедет дальше с ними на машине и кто на поезде.
Ольгу охватила паника. Она никогда и нигде ещё не была одна. А тут ночью в чужом городе и совсем одна, не зная где искать вокзал? «А вдруг нападут, ограбят и не будет денег на билет домой, или чего доброго вовсе убьют! Что тогда? А дома ведь ждут нас обоих...
- Тогда вы, папа, поезжайте поездом, а я дальше с ними – проговорила она, хотя сердце сжалось в тревоге.
Отец достал 5 рублей и сказал, отдавая их ей, вместе с льняным мешочком:
- Иди скорее, пока они ещё там и купи себе булку хлеба на дорогу. Они теперь не скоро остановятся и будет у тебя что покушать.
Ольга побежала и как раз успела, когда открыли двери, чтобы вышли последние посетители. Ей бы не уговорить хозяйку столовой, но дядя Митя сумел убедить женщину, дать девчёнке хлеба.
Когда Ольга вернулась, отца уже нет. От сознания, что осталась совсем одна, среди чужих людей, у неё навернулись слёзы. Дядя Митя видимо заметил её тревогу и дружелюбно говорит:
- Ну что, девоньки, нас осталось трое на корабле! Я думал твой отец тебя, Оленька, заберёт с собой. Он боялся, что 30 рублей на двоих мало, но я сразу сказал, что за глаза хватит. И в столовой спрашивал. Мне сказали, что билет до Любино не более 10 рублей стоит. За это время, пока мы в столовой были, он мог бы на станцию сходить и узнать. Она вон совсем рядом, я показывал ему. А он тебя оставил-таки...
- Но вы же не возражаете, дядя Митя, если я с Вами дальше поеду? – несмело спросила девчёнка.
- Нет-нет, Оленька! Мне не жалко места, жаль тебя. В кабине от дверей сильно дует и здесь не намного теплее, чем наверху, но ветра всё же поменьше. А сейчас мы ночевать попросимся к кому-нибудь у кого ещё свет горит.
Им открыли только-что вернувшиеся с кино две супружеские пары: брат и сестра с семьями, живущие в одной квартире. Очень добродушные и гостеприимные люди.
Ольга только беспокоится, чем платить будет. Но никто от неё ничего не потребовал и она не знает, заплатил ли кто-то вообще. А утром на дорожку ещё чаем напоили, прежде чем они отправились в путь.
Погода ясная и морозная. В кабине всё-равно намного теплее. Мёрзнет только правый бок, в дверцы дует ветер во время движения. Теперь она только мечтает о том, чтобы все уже дома были, пока приедет она. А то, что она может сказать матери, если спросит где остальные?
     Дороги не расчищены и онидвигаются по-прежнему медленно. А к вечеру опять поднялся буран. И опять они буксуют и копают снег. Дядя Митя сменяет её, когда видит, что она уже обессилена. Только Таня, как и прежде ни разу не покинула кабину. Других машин на трассе почему-то нет и стоять нельзя, не то машину быстро занесёт, что потом совсем не выбраться. Когда буря улеглась стало видно, что за ними собралась колонна автомашин, видимо ехавшая по их следу. И впереди тоже несколько виднеются, которые они догнали.
Вдруг Оля заметила, что её мешочек с хлебом исчез. Наверняка незаметно выпал, когда выпрыгивала лопатить снег. «Но что поделать, может хоть к ночи доеду до дома» - успокивает себя девушка.
Какая радость, что появился трактор с клином, расчищающий трассу. Но получается только дорога однопутка, а за трактором тоже уже вереница встречных машин собралась. Пока всех пропустили ушло немало времени.
Вечером добрались до какой-то деревушки. Когда Ольга увидела вывеску над чайной, «Бекишево» она не поверила своим глазам. Значит они стоят на Тюкалинском тракте и Лауб, где живут много её родственников, отсюда всего в 12 километрах! Их можно пройти за 3 часа! И когда дядя Митя опять позвал: «Пошли в столовую, девчата!», она ответила: «У меня есть» и осталась в кабине. Не может она признаться, что со вчерашнего обеда, кроме снега ничего во рту не держала.
«Отсюда до дома остаётся примерно 60 км. Боже, какими долгими могут быть эти 350 км из тайги...
Здесь дорога прямая до самого Лауба. Я помню её, когда дядя Конрат однажды брал меня сюда с собой на своём двухколёсном тарантасе» - она выпрыгнула из кабины и пошла в том направлении. Но почти тут же поняла, что её намерение глупое - Уже темно и не видно ни зги, а дорога в основном идёт мимо леса. Да и замело её всю конечно. Так заманчиво было бы неожиданно появиться в Лаубе, повидать своих подружек раннего детства и родственников! Да, но не в таком же виде! По этой дороге летом почти не ездят, не говоря ещё чтобы зимой ездили. Лауб относится к Любинскому, а Бекишево к Тюкалинскому районам. А зимой волки голодные...
Она быстро повернула назад и уже поев,  как раз выходят из столовой Татьяна и дядя Митя.
- Ты что, Оля, хотела нас покинуть? И куда ты собралась? – спросила Таня.