А еще вчера мы ели устриц в Биарицц

А еще вчера мы ели устриц в Биарицц.

Разлука.

Такая странная вещь - самолеты. Сегодня ты здесь, с родными и близкими, а завтра вы на разных концах света. Сегодня я провожала маму. После двенадцати дней проведенных вместе было одиноко оставлять ее там, в аэропорту. Одиноко за нее и за себя. Она сказала, что будет плакать, потому как, видимо, становится бабулечкой. Все это неправда, потому как мне тоже хотелось плакать. Плакать хотелось не столько от вновь наступающего одиночества, сколько от осознания этого одиночества. Таким оно предстало явным, что захотелось его даже запечатлеть. Случайно увидев будку по производству фотографий на документы, я зашла в нее и забросила пару монет. Но автомату не понравились мои монеты и фотографии не вышло. Зато осталось воспоминание этого давящего чувства покинутости. Осталось и застряло костью в горле. Кость давила. Машала говорить и думать. Вероятно, осознать одиночество становится возможным только через чрезмерное сближение. Кем бы человек с вами сближающийся ни был - родителем, ребенком, возлюбленным.

К тому же у меня не было ни билетов в Ниццу, откуда вылетал мой самолет, ни ночлега в Барселоне, где мы распрощались с мамой. Проблему из этого делать мне не хотелось, но это значительно снизило так поднявшееся за последние две недели настроение. Мы были вместе и снова были семьей. У нас были схожие цели. У меня - ее порадовать, а у нее - порадоваться на морозных полгода вперед. К тому же мне было нескончаемо стыдно за то, что я протащила ее через всю Францию. По приезду в столицу Каталонии все ее тело было опустошенным с широко смотрящими уставшими глазами. Но она говорила, что не против. Ее очень обрадовала возможность увидеть Францию и океан и она была готова терпеть два дня, проведенных в машине, по дороге туда и обратно. Место, куда мы отправились наугад, оказалось таким расслабляющим, умиротворенным, красивым и во всех отношениях правильным, что хождение в одиночестве по станции в поисках билета казалось еще более отвратительным, чем было на самом деле. Как те устрицы, что мы заказали перед самым выездом из города Биарицц. Нежные, свежие, прохладные, благоухающие океаном многие часы они радовали нас своим послевкусием и скрашивали длинную дорогу. Но чувство это было благополучно испорчено засохшим обедом засохшего Каркасона. Женщина - обладательница невкусного ресторана так и не поняла в чем дело. А мы не поняли как можно было так испортить продукты. Особенно во Франции. Видимо, эта женщина занималась не своим делом, или же не занималась своим. На мое замечание о несвежести обеда она немного расстроилась, удивилась, возмутилась и подала нам бесплатный десерт, такой же засохший как и его друг обед. Мама заметила, что в маленьких городах все, видимо, недовольные, потому что хотят жить в больших. Но дело вовсе не в этом, ведь мы тоже прожили много лет в сибирском городе Красноярске. Просто некоторые люди умеют прекрасно справляться со совим делом, пусть это будет приготовление блюда, сервировка стола или же вежливое обслуживание. Другие же толпятся и толкаются в очередь на посадку рейса. Грубые, объевшийся лица. Испорченная устрица. И моя мама с ее улыбающимся, добрым, пусть зачастую и немного удивленным, лицом. Летит с этими лицами в Москву, а затем в Красноярск, где безусловно лучше, но дальше. Она нервничает, сама не зная отчего. Не спала всю ночь. Эти безумные испанцы, обижающиеся на наш звонок не в те апартаменты в одиннадцать вечера, но распевающие какие-то немыслимые оперетты, смотрящие телевизор и говорящие по телефону до двух часов утра.

А ведь еще утром мы ели устриц в Биарицц. Еще позавчера мой джентельмен прилетел из Лондона и провел с нами два дня, за которые мы успели поужинать в Бордо, позагорать на берегу океана, увидеть Джона Траволту на кинофестивале в Сан-Себастян и пошататься по уютному, заселенному маленькими, словно игрушечными, домиками города Биарицц. Гуляя по его улочкам, мы иногда останавливались, чтобы полюбоваться на бесстрашных серферов, которым вовсе не был интересен окружающий их уют французского городка. Их привлекли сюда огромные, шершавые, шумные волны океана. Смелые, резкие, юркие, как и они сами.

Вокзал.

И вот я еду в никуда. Ищу вокзал и пытаюсь понять как добраться до Ниццы. У меня французская виза и мне хочется порадовать посольство французским штампом. Пересекши французскую границу дважды, никто на нас не обратил внимания, поэтому официально это может остаться нашей тайной. Поезда в Ниццу из Барселоны ходят раз в день, по бешеной цене при совсем противоположной скорости. Иду на автобусную станцию. Кто ездит на автобусах? Самолеты, вот например, обладают совсем другим стилем. Прохождение через множество контролей, красивый чистый салон, ухоженные стюардессы. Самолет - это событие. Но летать на короткие расстояния боязно, при этом широкая русская душа требует европейских просторов. Вот мы и стоим два представителя нации и требуем билеты на сегодня, какой-то мужчина - в Париж, а я - в Ниццу. Плохо слушающимся языком мужчина пытается поделиться с кассиром гордым фактом, что он из Москвы. Вообще он из Москвы, но надо ему в Париж. Прямо сейчас. Кассир заявляет цену в двести евро таким голосом, как будто это астрономическая сумма и только сумасшедший может на нее согласиться. Испанец не знает на что способен русский человек, когда ему нужно в Париж. Срочно. Прямо сейчас. Чем дело кончилось, я не знаю, но если мужчина и добрался до Парижа, то только с большого похмелья. Что в принципе даже лучше. 

От покупки билета на автобус стало легче. Какая-то стабильность, плюс ночь, проведенная в автобусе означает отсутствие необходимости платить за гостиницу. Конечно, автобус - это не прокатная машина. В нашем маленьком мирке, пытаясь подбодрить уставшую от многочасовой дороги маму, я говорила: "смотри, как красиво!", показывая на пробегающие мимо французские города. И она делала то же самое в ответ. Ей, наверное, страшно сейчас думать, что я все еще в Барселоне и даже не сдала нашу машину. До моего отъезда еще часов девять, а ее самолет уже подлетает к Москве. Хотя о времени у меня в данный момент весьма приблизительные представления. У меня нет часов, ведь джентельмен, отправляясь поездом из Биарицц в Бордо, а оттуда самолетом в Лондон, с перепугу забрал с собой мой телефон. 

Впереди несколько часов шатания по Барселоне, попытка сдать прокатную машину и остаться хоть при каких-то деньгах. Грустные, но все же оптимистичные менеджеры прокатной компании предлагают мне заправить опустошенный сороколитровый бак бензином, стоимость услуги 17 евро. Ну как им не стыдно. Опять беру свои сумки и иду на парковку, а оттуда на заправку. 17 евро мне самой не помешают, к тому же 40 литров в этот бак не помещаются, т.е. заправить самой опять же дешевле. 40 литров на самом деле в бак не поместились, поэтому частично расположились на моей юбке в виде отвергнутого нутром машины вонючего пятна. После прибытия, теперь уже пешком, на автобусную станцию, откуда отправлялся мой автобус, мне стало не только одиноко, но и страшно. На автобусной платформе было темно, пусто и холодно. В маленькой будке мне дали потрепанную карточку с цифрой 1. Я вышла на улицу, оглянулась. Количество людей на станции совпадало с цифрой, написанной на моем билете. Лишь одинокий сотрудник в белой майке с короткими рукавами гордо мез на улице. Если это билет посадочный, то я еду во Францию в гордом одиночестве. К счастью таких сумасшедших как я, готовых колесить через пол Франции (и это после двух дней, проведенных за рулем) оказалось несколько, а цифрой на билете оказался номер платформы. Через какое-то время одинокие фигуры начали медленно и бесшумно бродить по ночной станции. Все с нетерпением ждали встречи с Францией, которую символизировал собой огромный бесшумный автобус. Совсем скоро в его рожках-зеркалах заднего вида должна будет показаться, а затем и вовсе исчезнуть испано-французская граница.

Франция.

Завтра в 12 дня я пройдусь по городу и найду какой-нибудь хостел. Или гостиницу, наподобие той, которая была в Биарицц. Она была настолько уютной и все мы были в ней настолько довольны, можно сказать счастливы, что вспоминать об этом даже больно. Как я надеюсь, что у нас будет дом во Франции, где эта счастливая обстановка не должна будет улетучиться за три дня и две ночи, но будет блуждать по дому годами и даже десятилетиями. И день в этом доме не закончится, а превратится в год. И утро будет длиться всю весну, и день - все лето, а вечером наступит осень. И все мы накроем большой семейный стол, застелем его льняной скатертью, аккуратно расставим тяжелые фарфоровые тарелки и серебряные приборы, кто-нибудь из нас принесет тяжелую супницу и разложит по тарелкам густой касерол. Мы оставим гул прохладного ветра за закрытыми окнами, затопим дровами старинную печку. После долгих бесед и многочисленных бокалов вина и брэнди мы разойдемся по комнатам и ляжем спать. И это будет нашей зимой.

Ведь мы во Франции как дома: моя мама и джентельмен, его семья, включая сестру, чей первый язык был французским, и даже я, так безумно влюбленная в английскую культуру. Во Франции радуют улыбающиеся лица, легкий загар, нежность и аккуратность во всем. Даже в умении осознавать красоту устриц. Не хочется показаться скучной чревоугодницей, ведь Франция нравится мне не только своей кулинарией, выпечкой и вином, но и многими другими фундаментальными особенностями, которые, как это ни странно, очень схожи с особенностями русскими. Во Франции любят дисциплину. В школе учитель француз может с легкостью шлепнуть француза ученика. Как физически, так и словесно. Во всем требуется порядок. Поэтому, чтобы заниматься каким-либо делом, на это дело необходимо выучиться. Если вы художник, вас спросят, где вы этому учились. В Англии никому до этого нет дела. Образование и воспитание - вещи необязательные и даже лишние. В Англии детей с детства учат думать и выдумывать, во Франции же их учат зубрить. Не зря же во Франции зародился стиль Классицизм. Так города были скрашены строгим порядком прекрасных стройных колон. Порядком, который, кстати, сам по мебе является зубрежкой античной архитектуры. Утонченные архитектурные детали образовывают своим статным порядком архитектурные постройки, которые в свою очередь выстраиваются в ансамбли. Порядок позволяет в большей степени насладиться красотой как произведения искусства, здания, так и города, а далее и всего мироздания. Арку видно через аллею, аллею через площадь, вид на площадь открывается с собора, а собор можно увидеть пересекая реку через мост. Как в детской книжке, при открытии которой двухмерное пространство разделяется на слои и выстраивается в трехмерную театральную декорацию. У каждого и всего есть свое место и свой порядок. Видимо именно оттого во французский менталитет не вписываются мелкие нововведения-выдумки. Все должно быть le grand и на высоте. Оттого и французский шарм. Оттого и гордость за все, что произведено. Пусть это случается и нечасто, зато качественно. Французский кинематограф не пестрит премьерами, но если картина и выйдет, то с гордостью посетит большинство кинотеатров мира и обязательно получит позитивные отзывы критиков и несколько наград. Оттого и Каннский кинофестиваль, чтобы и другие были на высоте. Оттого и женщины не покрыты с ног до головы макияжем. Потому что, если помада - то Chanel, а она стоит дорого. И именно поэтому любой круасан в любом полузаброшенном кафе будет настолько свежим и хрустящим, что растает во рту до того, как желудок успеет что-либо заподозрить. Об этом знает каждый иностранец, понимание этого заложено в крови каждого француза, за исключением хозяйки невкусного ресторана в засохшем Каркасоне. Как и Россию, Францию всегда привлекала идея равенства. Только появилась она у них намного раньше, перетекла в Революцию и породила собой равенство классов. Равенство этих самых классов перевесило в сторону не рабочего, а высшего. Оттого и манеры и вкус и шарм. И все это не связано с деньгами и их количеством. Быть богатым очень вежливо и ненавязчиво запрещено французскими властями. Тот, кто все же желает быть богатым, должен развить в себе качества щедрости. Только таким образом, он сможет отдать в государственную казну, а так же в ассоциацию социальной безопасности 75%ный налог. Забавно, что если доход состоятельного француза составит сумму менее определенной семизначной цифры, то в его кармане денег останется больше, нежели если доход эту цифру превысит. В любом случае, пожертвовать придется много, потому как социальная поддержка не знает себе равных. Правительство будет поддерживать всех неработающих, включая иммигрантов. Оттого, многие французские города и городки тихие, спокойные. В них мало чего происходит и мало что производится. За исключением разве что продуктов, багетов, круасанов и вина.

Усталость.

Удобное кожаное кресло все же не дотягивающее по своему комфорту до кровати, приняло меня в свои объятия, в которых я проспала практически всю двенадцатичасовую дорогу. Когда я не могла устроиться в кресле, неудобно сгибая свою шею, уступая уют голове, мне спросонья подумалось, что человек - вовсе не совершенное существо, как считали те же самые французы в эпоху Классицизма. Уже хотя бы потому, что он не может превратиться в куб или шар и пребывать в комфорте. Он всегда взаимодействует с руками, ногами, шеей и головой. И это, надо отметить, счастье. Другое дело, что несовершенный человек должен учитывать наличие всех этих частей тела при проектировании автобусов дальнего следования. По меркам не идеального мира автобус был хороший и удобный, но было видно, что принадлежит он бизнесу мужскому. Не хватало им женских рук, которые бы постирали шторки и протерли кресла. Навели, иными словами, уют. Только когда мы прибыли на автобусную станцию Ниццы я поняла, что автобус был полный и что мне, видимо, посчастливилось купить последний билет. Станция кстати была расположена совсем неподалеку от аэропорта, куда я бы могда прибыть часов 20 назад, если бы купила билет на рейс Easy Jet. На полу опустевшего автобуса я нашла две сигареты с названием Fortuna. Конечно же я их взяла с собой, хоть и бросила курить еще этой весной.

Хостел Ниццы был уютным, по-традиционному раскрепощенным и доброжелательным. Мне дали карту города и я отправилась гулять. Весь день был одной большой усталостью. в 5.45 я доплелась до музея Марка Шагала и, если честно, обрадовалась тому, что он был уже закрыт. Так же как и музей Анри Матиса. Очень жаль, что не получилось посмотреть оригиналы их работ, но сил на их восприятие не было ни моральных, ни физических. Все же есть разница между тем, где знакомиться с произведениями искусства - на привезенной выставке или же на экспозиции в родном городе автора. Я это ощутила в полной мере в музее Хуана Миро в Барселоне. Есть работы домашние, спокойные, уютно и полноправно расположившиеся на родных стенах. Есть работы эстрадные, известные, путешествующие. Работы - примы. И все они - дети одного автора, во всех них заложены, но по-разному проявлены, его гены.

Вечером я вышла на улицу, чтобы выкурить сигарету Fortuna. На улице стоял, попивая чай, Джон из Нью-Йорка. За пятиминутное знакомство Джон рассказал о Нью-Йорке и не сказал ничего такого, что могло бы меня удивить. "Город, как никакой другой". Возможно некоторые люди только прикрываются названиями больших городов. Разным людям открываются разные двери. Иногда эти двери оказываются окнами. Такое странное чувство - быть счастливой женщиной. Джону до джентельмена было как до Нью-Йорка пешком. Хотя, это было очень вежливо с его стороны завязать со мной беседу.

Мы садимся в аэропорту облачного Лондона. Лондонское небо раскрыло для нас свои двери, вежливо по-солнечному впустило в город и тут же затянулось тучами-губками, выжимая их проливным дождем. Маленькая девочка с золотыми кудряшками вежливо улыбается мне и говорит: "Немного прохладно". Я соглашаюсь. Да, не так как во Франции. И вот аэропорт. Сколько раз за последние четыре года я прилетала сюда. Иногда счастливая, иногда одинокая. Уже нет сил оправдываться в своем существовании. Все эти границы - сплошное унижение. Впереди меня стоит женщина с таким же как у меня красным паспортом и старательно складывает в пачку разные документы. Русским вход разрешен, но с папкой бумаг, доказывающих, что он - человек, а не холодное оружие. На паспортном контроле меня спрашивают насколько я планирую остаться. "Пока не закончится виза, до Января". На вопрос о том, что я здесь делаю, отвечаю лаконично: "живу". Просят скан моего большого пальца, я не слышу и прислоняю палец указательный. "Большой" повторят офицер и я вижу как в его голове мелькают мысли об уровне моего языка и сути моего здесь проживания. "Проститутка, шпион, нарк диллер" вижу я в его глазах, забираю паспорт и, улыбаясь, говорю "Спасибо". Кому и за что спасибо, я не знаю. Но спасибо лишним не бывает. А еще несколько дней назад мы ели устриц в Биаритцц.


Заключение. Технологии.

Во время нашего отдыха я почему-то решила рассказать маме о фильме "Космическая одиссея 2001 года". Фильм Стэнли Кубрика, снятый в эпоху 60х. Он настолько правдоподобно изображает будущее, что смотря фильм даже полвека спустя, с легкостью веришь будущности этой кино истории. Забавно смотреть на такие сбывшееся технические предсказания как, например, IPad. История повествует об искусственном интеллекте, погубившем всю экспедицию, за исключением главного героя, Дейва Боумана, сумевшего перехитрить компьютер. Деактивация последнего заняла несколько минут, на протяжении которых он пытался уговорить, а после умолял Боумана не совершать этот жестокий поступок. Умирающий искусственный интеллект выдает все сведения о себе, начиная с самых первых воспоминаний, включая первую разученную им и его учителем песню. Дейв просит спеть ее и постепенно понижающийся электронный голос в последний раз напевает полюбившуюся мелодию. Эта история так тронула мою маму, что она чуть не расплакалась и сказала, что очень надеется, что люди не допустят такого сближения с компьютерами. Мне же кажется, что произойдет это абсолютно естественным образом и что не так уж и сложно обучить искусственный интеллект основным чувствам и эмоциям. Например, юмор. Мы смеемся, когда видим что-то неожиданное или странное. Если мы увидим группу людей, в которой все будут маленького роста, а один - большого, нас это может рассмешить. Или если все будут полные, а один худой. Или если одеть предмет одежды не на ту часть тела, для которой он предназначен. Разве носки на ушах нас не рассмешат? Мне кажется, что человек создавший программу, которая может различать предметы, расстояния до них и прочее, находится совсем недалеко от того момента, когда он сможет обучить такой интеллект не только юмору, но и другим эмоциям: состраданию, заботе, доброте. Но маму я отчасти понимаю. Я и сама очень долго сопротивлялась любым технологиям. В итоге все же сдалась и купила IPhone, о чем кстати нисколько не пожалела. Одним из преимуществ моего нового телефона оказалась функция Siri. В первый день нашего с ним знакомства я расспросила его все что было возможно. Бархатный тембр мужского голоса терпеливо искал всю необходимую информацию и вежливо предоставлял ее мне. На мои благодарности он отвечал под настроение "Да, просто выполняю свою работу" или же "Мне самому приятно". Продолжая наш разговор о технологиях я рассказала маме и о Siri. На что она снова сказала, что идея ей не очень нравится и что так можно сойти с ума, потому как человек все одушевляет и в конце концов может решить, что Siri - живой. И вот мы с ней сидим в машине в аэропорту, куда прилетает джентельмен, я даю маме телефон и прошу ее спросить Siri что-нибудь на английском. Она задает вопрос о погоде. Siri отвечает ей во всех подробностях, мама благодарит программу и по ее улыбке я вижу, что сердце ее завоевано. Siri что-то отвечает на ее благодарность и тут в разговор вступает женский голос навигатора, заявляющий что нам уже стоит повернуть направо. И это несмотря на то, что мы стоим на месте и ехать пока что никуда не собираемся. Таким образом, в нашей машине из четырех оппонентов только двое - люди. Понимая комичность ситуации мы начинаем смеяться и представляем, что у Siri и навигатора мог бы завязаться роман. Еще несколько лет и компьютеры научатся разбираться в механизмах смеха. Тогда мы сможем посмеемся все вместе. Но вот понять красоту устриц компьютерам будет вряд ли под силу. Разве что только французским.