Мама

МАМА

Настоящих людей очень мало.
На планету — совсем ерунда.
А на Россию одна моя мама.
Только что она может одна?
Б. Окуджава

Ещё тогда, когда сегодня стоял в морге и выслушивал изнуряющие соболезнования и дежурные слова поддержки, он чувствовал страшную усталость. Усталость телесную и душевное опустошение. А ещё из глубины всплывала детская обида за то, что мама доставила ему своей смертью такие ужасные хлопоты. Феномен смерти был поражающе неестественным, ненастоящим. Черты лежавшего в гробу человека были чужими и странными, хотя и знакомыми. Вдруг ему стало страшно смотреть на лицо мёртвой, и он просто закрыл глаза, желая, чтобы всё это скорее закончилось. Надеясь отдохнуть от всего этого, он пытался ничего не думать, но это не очень получалось, тогда он принялся обдумывать планы ремонта прихожей. Мысленно укладывал на пол листы фанеры, потом прибивал к ней красивые паркетные дощечки. Так удалось продержаться с пол часа. Но кладбище измучило его вконец. Погребение показалось чудовищным первобытным ритуалом. Но боли и слёз не было. Была лишь пустота, словно утробу промыли гигантской стоведёрной клизмой, и теперь внутри ничего не осталось, даже сердца. А ещё было холодно от начинающегося пронзительного ветра. Он ушёл с отвратительной и постыдной попойки, которую ему диктовали организовать по этому поводу обстоятельства. В душе тлела горечь сожаления за то, что не устоял перед этими диктатом и за попусту потраченные деньги. «Надо было на памятник потратить», - повторял он себе.

Когда он открыл дверь собственной квартиры и шагнул за порог, то ощутил облегчение оттого что, наконец, избавился от постороннего общества. Ветер дребезжал стёклами в старых деревянных рамах. Люстра светилась тускло-желтым светом, хотя горели все пять ламп. Мужчина сел в кресло и подумал: «А не жар ли у меня? – Надо измерить температуру». Но остался сидеть, исступленно глядя на собственные дырявые носки. «А вот взять и умереть самому», - мелькнула такая, почти весёлая мысль и угасла в чёрной пустоте головы. Внезапно ему стало стыдно, так, что в груди запекло, за то, что нет чувств, нет слез, нет горя. Его характер был простёган суровыми нитями разочарований и предательств, чужих и собственных. Но это ведь смерть матери! Он несколько раз произнёс про себя это слово, стараясь осознать и почувствовать горе. Горе было маленьким, как от потери вещи, к которой очень привык. Как заядлый мазохист он стал перечислять самому себе факты собственной несправедливости к матери. Вспомнил, что никогда не звонил ей первым. Практически каждый год забывал о дне рождения и о женском дне. В редком общении был немногословен и раздражителен. Но совесть так и не развела свой очистительный костер в его душе. Вместо этого появилось постыдное чувство освобождения – ведь теперь никто не станет надоедать бессмысленными звонками и глупыми нравоучениями. Испытывая огорчение по этому поводу, наш герой разделся, потушил свет и лёг в постель.

Человек проснулся внезапно и резко, сразу всё вспомнил, словно и не было глубокого сна. За окном всё так же завывал усилившийся ветер. Но что-то изменилось. Он прислушался к самому себе и почувствовал, что внутренняя пустота вновь была заполнена лёгкими, сердцем и остальным ливером. Со всех сторон тёмной комнаты нахлынуло на него ледяное одиночество. Только сейчас стало ясно, не умом, а душой, что в этом мире больше нет ни единого существа, которому он хоть чем-то дорог. «Никогда, никогда…» - повторяет неумолимое сердце. Теперь ему стало страшно, как в тот раз, когда совсем маленьким он потерялся в магазине. Объятый ужасом, он заплакал, повторяя: «мама, мама, мамочка!». Он рыдал, укрывшись с головой одеялом. А разыгравшаяся за окном буря подвывала ему, как бездомный пёс.