Батюшка Дон кн. 4 гл. 17

Александра Шелехова пропахала в колхозе два года и поняла, что долго так не протянет. Она сходила к директору школы Панову, взял её учителем немецкого языка.
- Пригодился-таки немецкий! - удовлетворённо сказала она подруге.
- Не зря мы в Германии жили… - согласилась Мария.
- Тяжко там было, но зато с тобой встретились!
- Лучших друзей выбирает жизнь.
В войну дети не учились, так как школу в Криницах немцы зачем-то развалили и сожгли.
- А ребятишки, и рады были - не учиться ведь! - огорчался старый учитель. - Столько лет потеряли…
Приходилось заниматься в бывшей барской конюшне. Тетрадь давали одну на полгода. Когда они заканчивались, писали на газетах. У одноклассника Митьки на оптическом заводе в Люберцах Московской области работала тётя. Она-то и снабжала племянника обёрточной бумагой, на одной стороне которой можно было писать.
- За это будите по очереди делать за меня уроки, - объявил меценат.
Около импровизированной школы был участок земли засеянной пшеницей и засаженный картошкой. К Октябрьским праздникам собрали и намололи муку для раздачи ученикам. Директор школы Панин раздавал муку ста учащимся. Банкой из-под американской тушёнки ёмкостью в четыреста граммов он насыпал муку кому в пилотку, кому в фуражку, кому в платок…
- Чтобы ходили на уроки! - предупреждал он при этом.
- Теперь обязательно будем…
Весной голодающим ребятам приходилось собирать мороженный прошлогодний картофель с колхозного поля. Матери мололи зерно на деревянных дисках, в которые были забиты чугунные осколки. Муку смешивали с высушенными и перетёртыми клубнями и пекли «тошнотики».
- Тёплый «тошнотный» хлеб ищо можно есть, - признался родным Николай, - чёрствый - трудно укусить.
- Вот бы нормального хлебушка вдоволь наесться… - сказала Саша.
Ученики ходили голодные. Урожай колхозной моркови собрали на поле возле школы в бурты. Из-за засухи не взошла картошка, и ребята нередко приходили на занятия голодными, поэтому кто-то обязательно предлагал:
- Айда за морковкой!
Бурты моркови на поле сторожил дед Фараонов по кличке «Проблема». Был он подслеповат и дурковат. Этим пользовались, дети воровали морковь из буртов и ели. Дед пожаловался на школьников директору:
- Опять окружили!.. Морковку воруют!
- А кто? - спросил взбешённый Панин.
- Чёрт их знает, похожи друг на друга!
Директор пошёл по классам и скомандовал:
- Обозники! Руки на стол!
Молодая учительница Шелехова пыталась защитить детей, но директор был неумолим. Руки у всех ребят оказались жёлтыми от моркови.
- Ладно, я разберусь с вами… - пообещал он.
- Чего с ними разбираться, - сказала Александра, - они голодные дети.
Зимой 1953 года на сельсовет выделили кинопередвижку. Киномеханик с аппаратурой на машине перемещался из одного села в другое только за «магарыч».
- Смотри Гришка, сопьёшься! - предостерегали киномеханика родственники.
- Тогда пойду в трактористы! - легкомысленно отвечал тот.
В начале марта Николай рано пришёл с работы и неожиданно предложил Александре:
- Сходим сегодня в кино?
- А что показывают, и где будут крутить? - девушка смутилась от неожиданного предложения.
В Криницах не было клуба, и каждый раз кино крутили в новом месте. Если не было клубного помещения, Кульминский начинал артачиться и, ссылаясь на инструкции, отказывался крутить кино на улице.
- Уговорили ставить фильм в конюшне, - сообщил тракторист.
- А что ему дали?
- Дело уладили бутылкой самогонки.
- Так что Гриша привёз?
- «Тарзана»... - ответил Николай и добавил: - Говорят фильм мировой.
Григорий уже колдовал над хитрой техникой. Карбюраторный движок обеспечивал киноаппарат электричеством и так сильно тарахтел, что порой нельзя было разобрать слов. Экран из парусины повесили прямо на стену. Входной билет стоил двадцать копеек с «носа».
- Дядь, пусти! - канючили безденежные пацаны.
- Без денег не пущу! - стоял на своём Кульминский.
Вокруг него толпились десять мальчишек одного возраста совершено разной внешности. В круговерти около киноустановки мелькали азиатские лица, характерные носы представителей Кавказа совались в нутро громкого двигателя. Рядом стояли русоволосые подростки со славянскими чертами, и суетился один типичный еврей.
- О роговцы прибежали! - сказал кто-то сбоку.
- К ним кино никогда не возят, - откликнулся щёлкающий семечки Сафонов, - их деревенька всего на десять дворов.
- Рогов после войны вообще чудом сохранился…
Деревенская «шпана» стремилась попасть в кино бесплатно. Принципиальный киномеханик их не пропускал. Пока Кульминский отвлёкся на путающегося под ногами азиата, грузин сделал ему «подлянку» - насыпал соли в бензин.
- Вот подлецы! - заругался матом близорукий Гриша.
- Так тебе скряга и надо! - веско сказал типичный житель Прибалтики, и пацаны начали организованно отступать в соседнюю деревню Рогов.
Пугливая искра пропала намертво, движок тупо заглох и не заводился.
- Чего они все такие разные? - спросила заинтересованная Саша.
- Во время войны в их деревне не осталось ни одного мужчины, только десять женщин от двадцати до сорока лет и несколько древних старух... - начал рассказывать Николай. - На кого пришли похоронки с фронта, кто-то погиб в партизанах.
- Все до единого? - ахнула впечатлительная девушка.
- Под корень…
Пока киномеханик сливал бензин и заливал новый, Сафонов поведал Александре страшную историю:
- Когда немцы отступили, к ним зашло подразделение гвардейской дивизии. Командовал ими боевой русский сержант. В подчинении у него был настоящий интернационал: Армянин, казах, украинец, узбек, татарин, эстонец, белорус, грузин и еврей. Сержант зашёл в лучшую хату деревни и попросился на постой. Его встретила миловидная женщина с пышной грудью, которая ошарашила красноармейца: «То, о чём я попрошу, наверное, вас покоробит… Но постарайся понять. Война отняла у нас мужчин. Для того чтобы жизнь продолжалась, нам нужны дети. Подарите нам жизнь».
Николай замолчал, с вниманием глядя на суету киномеханика.
- Солдаты разошлись по разным избам, и через девять месяцев одновременно родилось десять здоровых мальчиков.
- Теперь у деревни есть будущее! - сказала Александра и вытерла слёзы.
Кульминский капризный агрегат. Люди вместе с лошадями начали смотреть знаменитый фильм. Всё было ничего, пока Тарзан не закричал по-звериному. Перепуганные лошади чуть было не разнесли конюшню…
- Ну, это кино, - смеясь, предложил Николай, - пошли лучше погуляем.
Саше на происходящее на экране было наплевать. Она сидела на скамеечке рядом с Николаем и её сердце сладко замирало.
- Неужели? - задавала она один и тот же вопрос.
Александра даже себе не признавалась, что живёт в Криницах только потому, что здесь живёт Николай. Когда она первый раз увидело его в немецком концлагере, то сразу почувствовала сильную симпатию.
- Может он признается, что я ему симпатична?
Александра устала ждать внимания, нравящегося ей мужчины. Николай до этого относился к ней как к сестре, внимательно и уважительно.
- Ведь у него нет зазнобы… - успокаивала себя Саша и ждала.
Они вышли из кинотеатра и неторопливо пошли к дому. Хату Сафоновы поставили на краю села, и идти им было полчаса, а если неторопливо час.
- Глянь Шура, - кивнул Коля в сторону кучкующихся людей, - бабы новости по радио слушают.
- Чего там может быть интересного?
Первый ламповый приёмник «Родина» появился в колхозной конторе совсем недавно. По нему слушали всем миром сводки о состоянии здоровья Сталина. Когда они проходили мимо как раз сообщили о смерти вождя. Бабка Настя Митина стала причитать:
- Милые, что ж мы будем делать без кормильца?
- Горе нам! - заголосили бабы.
Люди, сгрудившиеся вокруг приёмника, вынесенного на крыльцо, зарыдали и закричали.
- Как жить дальше? - подхватили хмурые мужики.
- Война сызнова будет! - веско сказал дед Гаврила.
Молчала только старуха Карповна.
- Ты не поняла, какое горе нас постигло? - спросил кто-то.
Подумав немного, она уверено сказала:
- Хуж;е не будет!.. Куды уж хуж;е?
Сафонов и Шелехова тоже опечалились, но закалённые боевой юностью не подали вида, а пошли дальше. Александра шла слегка ошарашенная новостью, а потом спросила:
- Изменится что-то, как думаешь?
- Конечно, изменится, - засмеялся Николай, - ведь я скоро женюсь.
- Как женишься? - резко остановилась Саша. - У тебя подруги не было!
- Была, - заулыбался молодой мужчина, - только я её в партизанском отряде потерял. Её тогда ранило, и поэтому отправили в госпиталь.
Александру словно ударили по голове поленом. Признание Николая явилось для неё полнейшей неожиданностью. Она собрала остатки воли и, сдерживая дрожь в голосе, спросила:
- Как её зовут?
- Валентина! - мечтательно произнёс Сафонов: - Я её долго искал, а она оказывается, спокойно в Унече живёт. Представляешь, вчера случайно встретил на улице, и она меня узнала.
- Счастье-то, какое свалилось на тебя! - кусая губы, сказала Саша.
- Ты что, обиделась?
- Нет, я за топором... - пошутила девушка сквозь слёзы.
Она решила уехать из Криниц в родной город Сталино.
- Больше ничего меня здесь не держит. - Александра плакала всю ночь, - у Машки своя семья. Она против не будет!.. В выходные поеду к ней, расскажу, она поймёт.
После смерти Сталина чуть легче стало с выездом из деревни на жительство в город. Отменили многие налоги:
- Налог за бездетность, налоги за сады, за пчёл, за свиней.
Заметно полегчало, и народ откликнулся актуальной частушкой:
- «Стал Маленков - дал нам хлеба и блинков!»
Впервые в деревенском магазине в свободной продаже появились мука и хлеб. Александре той весной было не до того, она собиралась на Донбасс. Шелехова доработала до летних каникул, и тепло, попрощавшись со всеми Сафоновыми, уехала домой:
- Спасибо за всё!
- Береги себя! - напутствовала её рыдающая подруга.
Через год она умерла во время тяжёлых родов, не сумев вовремя освободиться от непосильного бремени, замершего в утробе ребёнка.
***
Лето 1953 года действительно было чрезвычайно холодным и дождливым. Казалось, природа тоже оплакивает ушедшего в марте месяце генералиссимуса Сталина. Кирилл Плотников в толпе рыдающих москвичей ходил смотреть на выставленный в колонном зале дома Союза гроб с телом покойного, потом чудом избежал смертельной давки.
- Как же мы будем теперь жить? - мучился он. - Как же люди могут, есть, спать, ходить в кино, когда Вождя не стало?
Потом погода, как и жизнь, наладилась. Кирилл втянулся в повседневные обязанности санитара военного госпиталя и покупался в заросшем кувшинками пруду. Плотников разомлел и слегка задремал. Вдруг по выложенной камнем дорожке показалась сутулая фигура старшего санитара. Он нёс что-то в вытянутых руках и, остановившись в метрах двадцати впереди, начал вешать ношу на дерево.
- Странно, - подумал очнувшийся Кирилл, - Акимыч чего-то чудит… Может, украл что и прячет?
Он тихонько подкрался сзади и выглянул из-за широченной спины бывшего шахтёра. Тот прилаживал на торчащий сук объёмный мешок, из которого торчала… человеческая голова!
- Ё-моё! - ахнул поражённый студент. - Что это такое?
- Твою мать! - выругался бывший шахтёр. - Зачем подбираешься тихо?
- Я посмотреть хотел…
- Смотри теперь, сколько влезет. - Акимыч обиженно шагнул в сторону. - Чудом не уронил «Самовара».
На крепком дубовом суку, на пеньковой верёвке, висел брезентовый мешок, из которого торчала лысая голова. Заикаясь, студент спросил:
- Кто это? Как он туда влез?
- Обыкновенно поместился...
- Он что карлик?
- Сам ты карлик, - обиделся Акимыч и предположил: - У тебя бы не было рук и ног, тоже, небось, легко вошёл…
Казалось, необычный пациент никак не реагирует на любопытство незнакомого человека. На бледном, словно застывшая маска, лице, выделялись лишь тёмные, живые глаза. Потрясённый Плотников подошёл ближе, чтобы подробнее рассмотреть необычного больного и спросил:
- Как его угораздило этак?
- Как обычно, - успокоился отходчивый Акимыч. - Ранило на фронте в 1943 году под Воронежем. Направили на лечение сюда.
- А как же он потерял руки и ноги?
- У него были множественные осколочные ранения. Ноги ему отрезали в полевом госпитале, руки уже тут, после начала гангрены конечностей.
Акимыч спокойно курил, с неодобрение, поглядывая на голубые небеса. Словно сидящий там забыл собственные обязанности и не присматривает больше за глупыми детьми.
- После взрыва снаряда «Самовара» вдобавок контузило и парализовало, - продолжал он, регулярно сплёвывая на землю. - Так что говорить и даже двигать головой он не может.
- Так как он живёт?
- Припеваючи, - пошутил санитар. - Мы друзья, правда, «Самовар»?
Человеческий обрубок один раз моргнул прозрачными веками. Пожилой медбрат весело закричал:
- Во видал? Так он говорит да. Если нет, тогда мигает два раза…
- А почему «Самовар»?
- Сейчас поймёшь! - Акимыч шагнул к раскачивающему мешку. - Ест он только жидкую пищу, поэтому по большому ходит редко, а по-маленькому я вот что придумал…
Он повозился у дна мешка и сквозь специальное отверстие стыдливо вывалился небольшой отросток, в котором с трудом можно было узнать мужской половой орган. Санитар засмеялся:
- Теперь он мокрым точно не будет, поэтому мужики ещё до меня прозвали пациента «Самоваром». Похож?
- С боку похож, - присмотревшись, определил Плотников.
- А как его зовут?.. Фамилия у него должна быть...
- Хрен его знает!.. Просто «Самовар».
Обычно словоохотливый Кирилл на этот раз не знал, что сказать. Он смотрел на спокойное лицо человека без имени, и ему становилось страшно. Он думал о том, что смог ли жить вот так, без рук и ног, без всякой надежды? Акимыч бойко рассказывал:
- Когда хорошая погода я вывешиваю его после обеда и до вечера.
- Не скучно?
- Что ему в палате делать?.. Здесь свежий воздух, птички поют.
- А вдруг ему не нравится?
- Нравится, что ты, - не согласился опытный санитар, - а ну мигни!
«Самовар» послушно мигнул веками без ресниц, и Кирилл тоже понял, что тому нравилось висеть на дереве. С этого дня между ними установились дружеские отношения. Добродушный студент научился различать малейшие изменения на лице товарища, любое красноречивое движение его глаз.
- Он чувствует тоже, что и я. - Плотников часто приходил в палату для тяжелораненых и читал «Самовару» книги.
Когда выпадал погожий денёк, он выносил того в парк. Высохшее тело почти ничего не весило и Кириллу не верилось, что он несёт в руках взрослого мужчину. Часто он представлял, что перед ним пропавший без вести отец и рассказывал ему всю свою жизнь.
- Мать замуж так и не вышла, - лучшего собеседника для юношеской исповеди было трудно придумать. - Хотя один полковник настойчиво сватался… Она тебя забыть не смогла.
В начале августа Плотникова попросили работать в архиве, у него был каллиграфический подчерк, редкий среди врачей. Разбирая папки с бумагами находящихся на излечении, он случай наткнулся на личное дело Самовара.
- Не может быть! - ахнул он, узнав его на пожелтевшей фотографии.
Сначала Кирилл не поверил, что писаный красавец в довоенной форме кадрового военного и есть «Самовар».
- Да у него же должна быть семья, красавица жена и дети! - вскрикнул юноша, рассматривая статного черноволосого офицера.
Плотников, воспользовавшись возможностями госпиталя, тут же послал телеграмму в военкомат по месту прежнего проживания инвалида. Мол, такой-то офицер числится ли в списках и живы ли родные? Через неделю пришёл ответ, советская военная машина работала как часы.
- На ваш запрос сообщаем, что Калмыков Иван Тимофеевич числится пропавшим без вести с 1943 года, - прочитал Плотников на фирменном бланке. - Семья в составе жены Евдокии Семёновны и сына Константина Ивановича в настоящее время проживают по адресу…
В глазах Кирилла потемнело, он представил, как обрадуется сын, узнав, что пропавший отец жив. Он тут же побежал к «Самовару». Странно, но настоящая фамилия никак не вязалась с нынешним видом инвалида, и он продолжал называть его прилипшим прозвищем.
- Они живы! - крикнул Плотников на ходу, обращаясь к одиноко висящему на дереве человеку. - Я нашёл твою семью…
Калека, широко раскрыв глаза, посмотрел на взволнованного санитара.
- Ты не рад? - собеседник помедлил и моргнул два раза. - Но почему? Они обрадуются тебе… Прошло столько лет, а ты жив!
«Самовар» чётко мигнул два раза, и Кирилл сильно обиделся на него:
- Я ведь так старался!.. Как настоящий Шерлок Холмс вычислил и нашёл его семью, а калека даже не поблагодарил.
Только в последний рабочий день, накануне начала осени, Плотников вновь вынес подопечного на природу. Он накануне много и мучительно думал, почему «Самовар» не хочет известить о себе собственную семью.
- Ты не хочешь, чтобы они тебя видели в таком состоянии? - догадался он, глядя в потухшие глаза инвалида. - Да?
Инвалид опустил и поднял чуткие веки и по его бледным щекам покатились две прозрачные слезинки.
- Прости меня солдат, - после мучительной паузы попросил Кирилл, - я не хотел причинить тебе боль…
«Самовар» моргнул и блаженно закрыл уставшие глаза, до вечера он мог понежиться под тёплыми лучами засыпающего солнца. Он знал, что перед ужином шумный Акимыч заберёт его в надоевшую до чёртиков палату...
- Завтра догуляешь! - пообещал он инвалиду.
Плотников молча, пошёл собирать вещи и поехал в Москву. Где-то на середине пути в вагон зашёл калека, певший очередную грустную песню.
- Какая разница, где человек потерял ногу? - студент вспомнил висящего на дереве «Самовара». - В любом случае ему трудно жить и больно...
Когда инвалид, натужно ковыляя, добрёл до Кирилла, тот достал из собранных на покупку пальто денег, отложенных из зарплаты, крупную купюру и протянул опешившему нищему…
***
Спустя пару лет после возвращения с войны Григорий Шелехов шёл по Невскому проспекту в Ленинграде и уныло насвистывал модную песенку. Накануне они с Юлией зашли в ЗАГС и поставили государство в известность о том, что спали вместе.
- Тепереча нас двое… - напряжённо размышлял он. - А как мне семью кормить без работы?
Навстречу ему двигался старший лейтенант в щегольской дорогой военной форме с иголочки. Невысокий стройный и с орденом Красной Звезды на груди. Он остановился, впившись глазами в прохожего, закричал:
- Шелехов!
- Што-то не признаю тебя… - признался он.
- Летом сорок второго года мы вместе служили в штрафбате у Калмыкова.
- Извиняй, браток, - пожал плечами Григорий, - не могу вспомнить…
Он обошёл преграду и собирался уйти, но офицер напомнил:
- Лето сорок второго, под Сталинградом!
- Столько народа в том батальоне перебывало!? - извинился он.
После того как старлей рассказал свою историю Григорий его вспомнил. Оказалось, что он был одним из той четвёрки разведчиков-уголовников, что взяли вместе с ним немецкого «языка».
- Если бы не ты - нас тогда всех положили бы в том блиндаже.
- Скажешь тоже… - буркнул Григорий, но было видно, что встреча ему приятна. - И запомнил же!
После того подвига их всех освободили, наградили и откомандировали в обыкновенные строевые части.
- А потом как жил? - участливо спросил Шелехов.
- Затем, пройдя курсы младших лейтенантов, я вышел в офицеры, - с гордостью признался вор.
- Чем зараз занимаешься? 
Молодой «уркаган» таинственно усмехнулся:
- Ишачить за рублики от получки до получки, как вы, из наших ребят никто не будет. Нам надо снять миллион из сейфа и жить на широкую ногу. Того света нет, как нам часто политрук Калачёв говорил, значит, на этом надо всё брать.
- Кто знает, есть али нет…
«Липовый» офицер закурил сигарету союзников и произнёс:
- Я точно знаю, что нет.
- Скоро узнаем…
- Кстати нашего доблестного политрука я недавно встречал, - между делом вспомнил вор: - Отправившись по делам в Одессу, с удивлением увидел в поезде знакомую рожу со шрамом на щеке. Это был Калачёв, теперь проводник вагона, угодливо разносивший стаканы и лихо бравший «на чай». Он, конечно, меня не узнал, и я с удовольствием вложил полтинник в его потную честную руку.
После непродолжительного общения старлей предложил сослуживцу вступить в их воровскую «малину», как тот понял, причём даже на «дело» не выходить, а только для вескости их «подполья». 
- Не хочу, - категорично отказался Григорий, - но мне интересно на твоих ребят посмотреть.
Из скоротечного разговора он узнал, что остальная троица тоже жива.
- Ну, поехали… - согласился он и отошёл позвонить по телефону
Вскоре подъехала блестящая «эмка». Привезли его в подвал, окна в машине были закрыты шторками, как у больших партийных начальников.
- Пускай ребята посмотрят на тебя, - сказал старший лейтенант, - а то ограбят ненароком на улице.
- Грабить меня незачем, - на всякий случай сказал Григорий. - Взять всё едино нечего…
Там сидели настоящие мордовороты, все в матросской форме.
- «Блатные» в Ленинграде почему-то все носят матросскую форму! - удивился про себя Шелехов.
В большом зале со сценой, где он восседал в окружении весёлых однополчан, братьев-разбойничков, шли танцы под аккордеон и пианино. Но на душе у него было неспокойно:
- А ежели они не захотят, штоб посторонний знал их логово?
Справа расположился «старший лейтенант». Слева подсела томная красотка.
- Пить воду с лица можно! - невзначай подумал Григорий.
Потом подошло ещё несколько «офицеров», в том числе из их штрафного. Чествовали гостя шампанским.
- Ить как-никак однополчане! - растрогался он и подумал, - может здеся не все и воры?
Он пил, но не пьянел.
- На вид истые разбойники, - присматривался он, - особенно один, с бычьей шеей силача.
Тот всё поглядывал с подозрением на незнакомца, если не злобно, то очень настороженно и недоверчиво. Об этом Шелехов шепнул своему «офицеру». «Бык» после его взгляда перешёл к другому столу.
- Отчего вы ходите в форме? - спросил он хозяина.
- Для маскировки! - смеясь, ответил тот.
- Вам же нельзя, вы же воры…
«Офицер» сразу стал мрачным.
- А я теперь не вор, а «сука»!
- Как энто? - удивился бывший «зэк».
- Всех наших кто воевал, - разъяснил ему старлей, - в лагерях и тюрьмах не считают за правильных «бродяг»… Коронным ворам западло держать оружие в руках и людей убивать…
- А вы как?
Отчаянный разведчик снова заулыбался:
- Наши как попадают на «зоны» режут воров почём зря, а те нас!
Несмотря на неординарную обстановку Григорий отдохнул отлично, расслабившись он даже рассказал собеседнику о своей проблеме:
- Не могу никуда устроиться на работу.
- Ты же «фронтовик»!
- У меня была 58-я статья…
После вечеринки его отвезли к Витебскому вокзалу, откуда до их с Юлей дома на Загородном проспекте было рукой подать. «Старлей» ещё раз спросил о его решении присоединиться к их банде.
- Не могу! - он остался твёрд. - У меня молодая жена.
- Тем более… Чем кормить будешь?
- Устроюсь как-нибудь…
При расставании бывший штрафник сунул ему какую-то бумажку с номером телефона. Григорий развернул её и с удивлением спросил:
- Для чего она мне?
- Завтра позвони… Скажешь от «Жиги». Тот мужичок кое-чем мне обязан, поможет тебе с работой…
- А вдруг я окажусь предателем и сдам вашу «малину»?!
- Исключено! - заржал довольный «уркаган». - Ты дороги не видел…
- Точно, - согласился Шелехов, - хучь убей меня, я не знаю, куда меня возили на машине.
- На то и расчёт!
Они разошлись по-товарищески.
- Тебя никто в Питере пальцем не тронет... - пообещал «липовый» старлей. - При встречах с нашими скажи: «Старшой штрафного батальона!»
Только дома до Григория дошло, что он гостевал в одной из многочисленных свирепых банд, наводивших ужас на северную столицу.
- Настоящий разгул бандитизма! - сетовали испуганные обыватели.
- Куда только власти смотрят?
Тогда в Ленинграде офицеров раздевали и грабили даже днём, отбирая документы, награды, вплоть до Золотых Звёзд Героев Советского Союза.
- Подойдут, нож к горлу приставят и разденут... - страшные истории обрастали подробностями как дно корабля морскими ракушками.
Григория такие опасения больше не волновали. Тем более по протекции «Жиги» он, наконец, устроился на прибыльную работу на центральный продовольственный склад.
- Как сыр в масле будешь кататься! - сказал дёрганый мужичок.
Через пару лет Шелехов случайно узнал, что в ноябре того года, когда он встретился с бывшими штрафниками, правоохранительные органы разгромили их банду.
- Бандиты наметили, - рассказал знакомый милиционер, - в один день ограбить все сберкассы в городе. Но кто-то их, видимо, сдал. Главарей в числе двенадцати решили было вешать на «Марсовом поле». В последние минуты виселицы убрали и, увезя бандитов в казематы, расстреляли.
- Вешают только изменников Родины, как бывшего генерала Власова… - сказал огорчённый Григорий, - а они за неё честно воевали!
 
 
продолжение  http://proza.ru/2013/03/18/1035