Батюшка Дон кн. 4 гл. 17

Студент четвёртого курса первого московского медицинского института, двадцатилетний Кирилл Плотников благодаря счастливому случаю устроился сезонным санитаром. Подмосковному военному госпиталю, переоборудованному под «Дом инвалида», срочно требовались работники, а Кириллу осеннее пальто.
- Повезло мне необыкновенно! - он обсуждал заманчивые перспективы с друзьями-однокурсниками.
- Как туда попал? - спросил Витя Лапин.
- Случайно…
Плотников не стал рассказывать, что случаю сильно помогла инициатива его энергичной матери и её медицинские связи. Она прошла всю войну военным хирургом и знала огромное количество нужных людей.
- Условия предложили райские! - одновременно радовался и недоумевал Кирилл. - Главврач обещал устроить проживание прямо на территории, ездить в Москву не надо.
- Не может быть!
- Зарплата приличная, питание по высшему разряду.
- А чё тогда им санитары нужны? - удивился Витька, худой и занудливый очкарик. - На таких условиях там очередь из желающих должна стоять…
- Хрен поймёшь, - пожал костлявыми плечами Плотников, - может недавно открылись?
- В любом случае раз пообещал, ехать надо!
- Конечно! - повеселел Кирилл. - Там говорят места знатные, старая графская усадьба… Парк, пруд и всё такое! Считай, в санатории лето проведу!
После ускоренной сдачи летней сессии, в первых числах июня 1953 года Кирилл тихоходной электричкой отправился к месту работы. Ехать предстояло часа два, убаюканный шелестом мелкого дождя за грязным окном Плотников заснул. Ему приснился отец в тот день и час, когда он уходил на фронт. Девятилетний Кирюша тогда мешком повис у отца на шее, словно понимая, что видит его в последний раз.
- Нас извлекут из-под обломков, поднимут на руки каркас! - раздалось громкое и фальшивое пение под самым ухом спящего. - И залпы башенных орудий, в последний путь проводят нас!
- Кто так фальшивит? - Кирилл недовольно открыл глаза, чтобы посмотреть, на мешавшего отдыхать певца.
Он всегда после навязчивых снов об отце просыпался не в духе, никак не мог его забыть. Перед деревянной скамейкой, на которой сидел Плотников, стоял одноногий инвалид и тянул жалобную песню о танкистах.
- Граждане подайте герою Курской битвы, - канючил он, увидев проснувшегося пассажира. - Я за вас кровь проливал…
- Иди с Богом! - возмутилась тучная сварливая соседка. - Знаем, где ты ногу потерял, выпрыгивал на ходу с трамвая и угодил под колёса!
Молодой ещё мужчина смутился, и быстро перебирая костылями, прошёл в другой конец вагона. Вскоре оттуда раздалось протяжное пение. Женщина повернулась к Кириллу и со злостью сказала:
- Житья от попрошаек не стало... - она искала поддержки у окружающих. - После войны их развелось немеряно, каждый второй герой…
- Я слыхал, - вступил в разговор коренастый мужчина, сидевший напротив, - по поездам милиция всех певцов собирает и отправляет в лагеря.
- Брехня! - авторитетно заявил бодрый старичок, сидевший через проход. - Не в лагеря, а в специальные учреждения. Там за ними государство досматривает, всё же страну защищали.
- Вот и ладненько, - подвела итог дискуссии соседка Кирилла и, вытащив кошёлку с провизией, принялась закусывать варёным яичком. - Лишь бы они людям не мешали…
- Точно!
- Так и есть…
Кирилл снова закрыл глаза, притворился спящим. Он не мог сформировать собственного мнения на взволновавший всех вопрос. Ему было жалко инвалида, но высказаться против общего мнения он остерёгся.
- Действительно, - подумал он, соглашаясь с общим мнением. - Мало ли где калека мог потерять ногу?.. Если всем подавать, себе ничего не останется!
На следующей остановке Плотников вышел и, перейдя небольшое поле, подошёл к обнесённому высоким забором поместью. Седой охранник, недоверчиво глядя на подозрительного студента-хлюпика, отвёл к пожилому главврачу. Тот сразу направил Кирилла в отдел кадров и через два часа оформленный по всей форме практикант перенимал опыт работы у старшего санитара.
- Работа простая, - сказал Акимыч.
Так санитар велел себя называть.
- Главное к ним жалость иметь, - приговаривал он, обходя с новичком мрачные палаты. - Солдаты всё ж таки...
В первые дни работы Плотникову стало понятно, почему персонал здесь долго не задерживался. С бытовыми условиями всё оказалось даже лучше, чем предполагалось. Он жил вдвоём с флегматичным поваром в уютной комнате каменного флигеля, но один вид пациентов мгновенно лишал людей душевного равновесия.
- Как они могут жить? - с дрожью в голосе спросил Кирилл.
- А куда деваться?!
Каких только калек не увидел там Кирилл. Кто без руки, кто без ног, без глаз и со срезанным, слепым осколком снаряда, лицом. В палатах плотно висел тяжёлый дух лекарств, пота и отчаянья, собранных вместе обречённых на смерть людей.
- Господи! - ужасался про себя впечатлительный юноша. - Неужели в таком состоянии можно жить, надеяться на лучшее, пить водку, наконец?
Надолго в спецучреждении из персонала никто не задерживался. Лишь Акимыч работал здесь несколько лет. Казалось, к его огромной костистой фигуре привыкли не только обитатели больницы, но и здания, деревья и птицы. С утра до вечера он неутомимо переворачивал лежачих, вывозил на свежий воздух неходячих и менял повязки на бесчисленных гноящихся ранах. Извиняющим тоном санитар в короткие минуты перекуров говорил:
- Я ить на войну не попал!
- Как так?
- Броню имел как кузбасский шахтёр…
- Ну и что тут удивительного? - лениво цедил Плотников. - Многие не воевали.
- Так-то оно так, но вишь-ка… - тянул слова Акимыч. - Наши-то страдальцы вроде как заместо меня раны получали!
Горообразный Акимыч выбросил докуренную махорочную самокрутку и пошёл менять подгузники парализованным. Особо тяжёлых он неопытному студенту не поручал.
- Рано тебе, - отнекивался санитар на предложения о помощи.
- Почему?
- Сломаешься студент…
Впрочем, разговоры разговорами, а Кирилл замечал пару раз, как он давал тумаков особо шустрым подопечным, промышляющим мелкими кражами на выпивку и курево.
- Ненавижу пьяниц! - не раз говорил Акимыч. - Все наши беды от водки.
Во время очередного перекура он рассказал напарнику случай, произошедший с ним прошлым летом:
- Я попал в больницу с аппендицитом. Вместе со мной в палате лежал пациент с гепатитом. Его болезнь зашла так далеко, что он весь почернел, как негр. Доктор во время его осмотра покачал головой и говорит: - «У вас цирроз печени, видимо много пили» «Нет, доктор, я не пьющий» «Что, совсем не пьёте?» «Совсем».
Кирилл из вежливости слушал монотонную речь, отчаянно борясь с желание широко зевнуть.
- Врач пожал плечами и ушёл... - как ни в чём не бывало, продолжил старший санитар. - Через пару дней пришла жена «негра» и врач опросил её: «Ваш муж выпивает?» «Нет» «Совсем, совсем не пьёт?»
Акимыч довольно выразительно передал голосом интонации их диалога:
- Женщина ответила: «Ну, разве самую малость» «Самая малость - это сколько?» - допытывался доктор. «Ну, бутылка в день, не больше!»
За такими разговорами время летело незаметно. К тому же первую неделю пребывания Плотникова на новом месте беспрестанно лил дождь.
- Всё лето коту под хвост! - пожаловался он Акимычу.
- Лето это не целая жизнь, - философствовал санитар, - одного года не жалко…


***
Лето 1953 года действительно было чрезвычайно холодным и дождливым. Казалось, природа тоже оплакивает ушедшего в марте месяце генералиссимуса Сталина. Кирилл Плотников в толпе рыдающих москвичей ходил смотреть на выставленный в колонном зале дома Союза гроб с телом покойного, потом чудом избежал смертельной давки.
- Как же мы будем теперь жить? - мучился он. - Как же люди могут, есть, спать, ходить в кино, когда Вождя не стало?
Потом погода, как и жизнь, наладилась. Кирилл втянулся в повседневные обязанности санитара военного госпиталя и даже купался пару раз в заросшем кувшинками пруду. В тот день вместе с ним пошёл купаться другой санитар Сашка Бойченко.
- Красота! - они после сытного обеда, быстро искупнувшись в тёплой воде, лежали под раскидистым дубом.
- Имеем полное право в законный перерыв… - одтвердил Плотников.
Сашка тоже учился на врача и постоянно рассказывал всякие медицинские истории:
- Мой старший братан Витя работает врачом на скорой. Ближе к ночи приняли по соточке, вдруг вызов - бабуля откинулась. Констатировать надо. Приехали, в комнате на кровати лежит покойная, рот открыт. Рядом группа старушек что-то тихо поёт. Заполняет Витька карту вызова: смерть наступила тогда-то, пульса нет, зрачки неподвижны, трупные пятна. На прощанье говорит старушкам: «Рот подвяжите, а к утру начинайте обмывать».
- Всё понятно, - вставил Кирилл. - Что тут интересного?
- До утра всё спокойно… - с таинственным видом продолжал Бойченко. -  Перед сдачей дежурства диспетчер вызывает: «Ты к покойнице ездил на вызов? Старушки звонят, спрашивают, можно ли бабке рот развязать, а то она проснулась, чаю просит!»
Они потрепались ещё полчаса, и Сашка убежал готовить к операции своего подопечного. Плотников разомлел и слегка задремал. Вдруг по выложенной камнем дорожке показалась сутулая фигура старшего санитара. Он нёс что-то в вытянутых руках и, остановившись в метрах двадцати впереди, начал вешать ношу на дерево.
- Странно, - подумал очнувшийся Кирилл, - Акимыч чего-то чудит… Может, украл что и прячет?
Он тихонько подкрался сзади и выглянул из-за широченной спины бывшего шахтёра. Тот прилаживал на торчащий сук объёмный мешок, из которого торчала… человеческая голова!
- Ё-моё! - ахнул поражённый студент. - Что это такое?
- Твою мать! - выругался бывший шахтёр. - Зачем подбираешься тихо?
- Я посмотреть хотел…
- Смотри теперь, сколько влезет. - Акимыч обиженно шагнул в сторону. - Чудом не уронил «Самовара».
На крепком дубовом суку, на пеньковой верёвке, висел брезентовый мешок, из которого торчала лысая голова. Заикаясь, студент спросил:
- Кто это? Как он туда влез?
- Обыкновенно поместился...
- Он что карлик?
- Сам ты карлик, - обиделся Акимыч и предположил: - У тебя бы не было рук и ног, тоже, небось, легко вошёл…
Казалось, необычный пациент никак не реагирует на любопытство незнакомого человека. На бледном, словно застывшая маска, лице, выделялись лишь тёмные, живые глаза. Потрясённый Плотников подошёл ближе, чтобы подробнее рассмотреть необычного больного и спросил:
- Как его угораздило этак?
- Как обычно, - успокоился отходчивый Акимыч. - Ранило на фронте в 1943 году под Воронежем. Направили на лечение сюда.
- А как же он потерял руки и ноги?
- У него были множественные осколочные ранения. Ноги ему отрезали в полевом госпитале, руки уже тут, после начала гангрены конечностей.
Акимыч спокойно курил, с неодобрение, поглядывая на голубые небеса. Словно сидящий там забыл собственные обязанности и не присматривает больше за глупыми детьми.
- После взрыва снаряда «Самовара» вдобавок контузило и парализовало, - продолжал он, регулярно сплёвывая на землю. - Так что говорить и даже двигать головой он не может.
- Так как он живёт?
- Припеваючи, - пошутил санитар. - Мы друзья, правда, «Самовар»?
Человеческий обрубок один раз моргнул прозрачными веками. Пожилой медбрат весело закричал:
- Во видал? Так он говорит да. Если нет, тогда мигает два раза…
- А почему «Самовар»?
- Сейчас поймёшь! - Акимыч шагнул к раскачивающему мешку. - Ест он только жидкую пищу, поэтому по-большому ходит редко, а по-маленькому я вот что придумал…
Он повозился у дна мешка и сквозь специальное отверстие стыдливо вывалился небольшой отросток, в котором с трудом можно было узнать мужской половой орган. Санитар засмеялся:
- Теперь он мокрым точно не будет, поэтому мужики ещё до меня прозвали пациента «Самоваром». Похож?
- С боку похож, - присмотревшись, определил Плотников.
- А как его зовут?.. Фамилия у него должна быть...
- Хрен его знает!.. Просто «Самовар».
Обычно словоохотливый Кирилл на этот раз не знал, что сказать. Он смотрел на спокойное лицо человека без имени, и ему становилось страшно. Он думал о том, что смог ли жить вот так, без рук и ног, без всякой надежды? Акимыч, как ни в чём не бывало, бойко рассказывал:
- Когда хорошая погода я вывешиваю его после обеда и до вечера.
- Не скучно?
- Что ему в палате делать?.. Здесь свежий воздух, птички поют.
- А вдруг ему не нравится?
- Нравится, что ты, - не согласился опытный санитар, - а ну мигни!
«Самовар» послушно мигнул веками без ресниц, и Кирилл тоже понял, что тому нравилось висеть на дереве. С этого дня между ними установились дружеские отношения. Добродушный студент научился различать малейшие изменения на лице товарища, любое красноречивое движение его глаз.
- Он чувствует тоже, что и я. - Плотников часто приходил в палату для тяжелораненых и читал «Самовару» книги.
Когда выпадал погожий денёк, он выносил того в парк. Высохшее тело почти ничего не весило и Кириллу не верилось, что он несёт в руках взрослого мужчину. Часто он представлял, что перед ним пропавший без вести отец и рассказывал ему всю свою жизнь.
- Мать замуж так и не вышла, - лучшего собеседника для юношеской исповеди было трудно придумать. - Хотя один полковник настойчиво сватался… Она тебя забыть не смогла.
«Самовар» послушно раскачивался под порывами июльского ветра, и Кириллу чудилось, что его глаза блестели как-то по-особенному.
... В начале августа Плотникова попросили работать в архиве, у него был каллиграфический подчерк, редкий среди врачей. Разбирая папки с бумагами находящихся на излечении, он случай наткнулся на личное дело Самовара.
- Не может быть! - ахнул он, узнав его на пожелтевшей фотографии.
Сначала Кирилл не поверил, что писаный красавец в довоенной форме кадрового военного и есть «Самовар».
- Да у него же должна быть семья, красавица жена и дети! - вскрикнул юноша, рассматривая статного черноволосого офицера.
Плотников, воспользовавшись возможностями госпиталя, тут же послал телеграмму в военкомат по месту прежнего проживания инвалида. Мол, такой-то офицер числится ли в списках и живы ли родные? Через неделю пришёл ответ, советская военная машина работала как часы.
- На ваш запрос сообщаем, что Калмыков Иван Тимофеевич числится пропавшим без вести с 1943 года, - прочитал Плотников на фирменном бланке. - Семья в составе жены Евдокии Семёновны и сына Константина Ивановича в настоящее время проживают по адресу…
В глазах Кирилла потемнело, он представил, как обрадуется сын, узнав, что пропавший отец жив. Он тут же побежал к «Самовару». Странно, но настоящая фамилия никак не вязалась с нынешним видом инвалида, и он продолжал называть его прилипшим прозвищем.
- Они живы! - крикнул Плотников на ходу, обращаясь к одиноко висящему на дереве человеку. - Я нашёл твою семью…
Калека, широко раскрыв глаза, посмотрел на взволнованного санитара.
- Ты не рад? - собеседник помедлил и моргнул два раза. - Но почему? Они обрадуются тебе… Прошло столько лет, а ты жив!
«Самовар» чётко мигнул два раза, и Кирилл сильно обиделся на него:
- Я ведь так старался!.. Как настоящий Шерлок Холмс вычислил и нашёл его семью, а калека даже не поблагодарил.
Две недели они не разговаривали, только в последний рабочий день, накануне начала осени, Плотников вновь вынес подопечного на природу. Он накануне много и мучительно думал, почему «Самовар» не хочет известить о себе собственную семью.
- Ты не хочешь, чтобы они тебя видели в таком состоянии? - догадался он, глядя в потухшие глаза инвалида. - Да?
Инвалид опустил и поднял чуткие веки и по его бледным щекам покатились две прозрачные слезинки.
- Прости меня солдат, - после мучительной паузы попросил Кирилл, - я не хотел причинить тебе боль…
«Самовар» понимающе моргнул один раз и блаженно закрыл уставшие глаза, до вечера он мог понежиться под тёплыми лучами засыпающего солнца. Он знал, что перед ужином шумный Акимыч заберёт его в надоевшую до чёртиков палату...
- Завтра догуляешь! - пообещал он инвалиду.
Плотников молча, пошёл собирать вещи и поехал в Москву. Где-то на середине пути в вагон зашёл калека, певший очередную грустную песню.
- Какая разница, где человек потерял ногу? - студент вспомнил висящего на дереве «Самовара». - В любом случае ему трудно жить и больно...
Когда инвалид, натужно ковыляя, добрёл до Кирилла, тот достал из собранных на покупку пальто денег, отложенных из зарплаты, крупную купюру и протянул опешившему нищему…

***
Почти десять лет после приезда в Ленинград Григорий Шелехов прожил как во сне. Хотя после смерти окончательно спившегося инвалида Митенкова он пьянствовать перестал. Отношения с молодой женой Юлией наладились, он привык к шумному городу.
- Только одно меня беспокоит теперь, - признался он супруге. - Жива ли моя дочка Саша!
- Если жива, - заверила она, - подаст весточку обязательно!
На работу Шелехов ездил на трамвае, однажды на остановке в переднюю дверь зашла собака, прошла по салону и устроилась под свободным сиденьем. Когда объявили нужную остановку, собака вышла в порядке живой очереди. Люди стали переговариваться:
- Какая умная собачка...
Кондуктор весело ответила:
- Она каждую пятницу ездит этим маршрутом. На этой остановке находится мясокомбинат и по пятницам там кости выкидывают…
- Собаки и лошади после человека самые умные на Земле! - подумал Шелехов. - Даже умней некоторых людей…
На шестидесятилетний юбилей Григорий Пантелеевич получил неожиданный подарок. В августе 1954 года пришло письмо от давно пропавшей дочери Александры.
- А я-то думал, што Сашка сгинула на работах в Германии! - поделился он с женой радостью. - После войны она в Сталино не появилась…
- Я так рада Гриша! - обрадовалась супруга Юлия и прижалась к мужу.
- Никакой связи с ней не было, а тут вдруг письмо… 
Александра написала, что после возвращения в СССР она несколько лет прожила у подруги в глухой брянской деревне. А недавно переехала на родной Донбасс и там от соседки Натальи Павиной узнала, что отец писал из Ленинграда и искал её.
- Одна она у меня осталась! - чуть не заплакал Григорий. - Все мои сыны погибли: Мишка в Сталинграде, Петя в Берлине, а Сергей здеся.
Юлия принимала деятельное участие в поисках младшего сына Григория, и сама принесла ему весть, что Сергей пропал без вести под городом Пушкин, в боях за так называемый «аппендицит».
- Давай пригласим её в гости! - предложила она супругу.
- Верно, - обрадовался старший Шелехов, нежно разглаживая письмо, - тогда и пообщаемся вдоволь!
Встретились они только через год. Александра поначалу отказывалась, главным образом из-за неосознанной ревности к молодой жене отца.
- Приезжай в Ленинград, погостишь, - настаивал он в письмах к ней.
 Только после неоднократных настойчивых приглашений в гости она приехала. На шумном Витебском вокзале они встретились.
- Тебя совсем не узнать… - сказал отец, крепко обняв Александру. 
- Так семнадцать лет не виделись… - ответила смущённая она. - Поехали домой, а то встречные засматриваются! 
- А нам нечего скрывать…
Юлия работала, поэтому на вокзал не поехала. Она подрабатывала на полставки в детской поликлинике.
- У нас какая-то эпидемия… - предупредила её медсестра.
У кабинета врача сидело десяток мам с детьми. Шелехова велела медсестре поставить градусники всем ребятишкам разного возраста. Она произвела над ними необходимую операцию, и последним установила градусник маленькому мальчику, по пылающему личику которого без труда можно было угадать большую температуру. Потом удалилась в кабинет, велев мамочкам:
- Сдадите оборудование через несколько минут.
В положенное время в кабинет послушно потянулись мамы с градусниками наперевес.
- Нет только мамы больного малыша, - уточнила медсестра.
Юлия стала расспрашивать о ней, и женщины в один голос заявили, что она ушла.
- Просто украла градусник! - Шелехова рассказала этот случай домашним, когда вернулась домой и познакомилась с Александрой.
Григорий был рад, что женщины мило беседовали. Он совсем не узнавал в молодой, уверенной в себе женщине десятилетнюю девочку, которую он поцеловал, уходя на злосчастную смену.
- Ведь женщина лишила медицинской помощи больного сына ради кражи копеечного градусника! - ужаснулась Саша. 
Разговор теперь продолжался сумбурно. Гостья не успевала отвечать на вопросы растроганного хозяина:
- Как живёте?.. Как там наш посёлок в Сталино? Жив ли Лисинчук?
- Война сильно порушила город, - обстоятельно рассказывала дочь. - Много развалин, особенно в центре... Пашка жив и весел!
- Вся страна почитай была в руинах! Рад за него…
- Но живём! - заразительно засмеялась Александра. - Теперь можно жить... Подсолнечник жарим и лузгаем, из него же бьём олию, то бишь подсолнечное масло...
- Не скучно? - поинтересовалась Юлия.
- В клубе на эфирном заводе показывают «Тарзана»! 
- А где работаешь?
- Я работаю в артели «Кожсапог», недавно окончила вечернюю школу.
Саша вся засветилась от гордости. Отец знал, что до угона в Германию она не успела окончить восьмилетку.
- Чем больше узнаёшь, тем меньше понимаешь - зачем тебе все эти знания! - вздохнула сочувственно Юлия. - Пойдёмте пить чай.
Григорию было чрезвычайно приятно слушать плавную степную речь, и он с улыбкой воспринимал откровения дочери.
- Жених есть? - спросил он, когда они остались наедине.
- А тебе то что? - вспыхнула дочка, для которой это был больной вопрос.
- Хочу дождаться внуков…
- Мой мужчина должен быть как дорогой коньяк - недоступный и неподходящий для всех. - Александра сверкнула на него тёмным глазом. - Его крепость и вкус должны знать единицы, если знают его на вкус многие, то это уже не коньяк - это пиво разливное.
- После войны с мужиками у нас туго…
- Детей у меня не будет! - отрезала она. - Прошлое подобно разбитому зеркалу - пытаясь собрать осколки воедино, можно порезаться. 
… Дочь затем неоднократно приезжала к ним в культурную столицу. Между ней и отцом постепенно установились тёплые родственные взаимоотношения. Они рассказывали друг другу о своих военных приключениях, делились планами на будущее.
- Хочу переехать жить поближе к Николаю в Новочеркасск, - сообщила она в свой очередной приезд, через пару лет после воссоединения семьи.
- А почему к нему, а не к нам? - с затаённой обидой спросил отец.
- На Севере жить не хочу! - откровенно ответила Александра. - Тянет меня почему-то на Дон.
Григорий хотел рассказать дочери правду, но сдержался.
- Не время ишо! - подумал он, и чтобы потянуть время стал поджигать папиросу «Беломорканал».
Он с нарочитым вниманием принялся расспрашивать дочь о планах на обустройство на новом месте.
- Меня в Донецке ничего не держит, - призналась Александра.
- А чем будешь заниматься?
- Пойду учиться в местное медучилище. Хочу стать медсестрой.
- Так ты будешь жить у него в станице?
- Не спасибочко! - засмеялась женщина, и симпатичные ямочки появились на её щеках, - я больше к сельскому хозяйству отношение иметь не хочу… Хватило колхоза в Криницах. Буду жить в Новочеркасске, Николай обещал после учёбы устроить меня работать в городскую больницу.
- Как он там? - заинтересованно спросил Григорий Пантелеевич.
Он знал о чувствах дочери к боевому товарищу своего среднего сына Петра, погибшего на глазах у Николая.
- Хорошо, - оживилась Александра, и лёгкая дрожь в голосе выдала её, - в прошлом году женился на Валентине, недавно родился сын.
У отца от жалости к единственной дочери заблестели глаза.
- Ты плачешь? - спросила она.
- Мужчины плачут не потому, што они слабые, - загадочно пояснил он, - а потому, што были сильными слишком долго.
- Я знаю таких мужчин… - кивнула Саша.
- А как у тебя с личной жизнью? - перевёл разговор отец.
- Никак! - отмахнулась дочка и пошутила: - Буду бегать в девках…
Она гостила в Ленинграде пять дней, Юлия сводила её в Эрмитаж и Русский музей. Они погуляли по Невскому проспекту и съездили в Пушкин, бывшее Царское село, гда увидели Лицей, где учился Пушкин и востанавливающийся Екатерининский дворец.
- К сожалению двлрец полностью был разрушен и пропала легендарная Янтарная комната! - сообщила Юлия.
Накануне на пороге своего кабинета она увидела ту самую молодую мамочку. Выражение её лица было сложным - радостным и умоляющим одновременно. Не успела врач вымолвить слова, как мамочка сказала фразу, от которой дар речи у неё пропал надолго:
- Вы знаете, то лекарство, которое вы поставили моему мальчику в прошлый раз, прекрасно подействовало. У него пропала температура, и до сегодняшнего дня не появлялась. Сейчас, наверное, всё лекарство там кончилось, так я пришла попросить - не могли бы дать ещё один прибор?
Гуляя по Екатерининскому парку Юлия рассказала это гостье. Они захохотали одновременно. 
- Больше всего мне жаль бедного ребёнка, - захлёбываясь смехом, сказала Юля. - Он целых пять дней был привязан к градуснику.
- И заметь, - уточнила Александра, - тот не разбился!
- А ведь некоторые до сих пор не верят эффекту плацебо!
- Что это такое? - спросила она.
- Когда больной принимает под видом лекарства тустышку, - пояснила Шелехова, - но выздоравливает. Потому что верит, что принял декарство и оно должно помочь…
- Вот бы мне найти лекарство, чтобы начать жить… - подумала Саша.
 
 
продолжение  http://proza.ru/2013/03/18/1035