Рассказы чёрного копателя Красивая меча

Я часто ловлю себя на мысли, что эту идею я украл у Великих, творивших задолго до меня.
- Это взято у Херриота, это Чехов, это несомненный Лесков, а эта попытка тщательного описательства, позаимствована у Шмелёва. Когда же пытаюсь написать, что-то своё, то топчусь на месте, перемешивая ногами смесь слов и междометий. Когда я пишу, то боюсь читать книги, ведь ненароком я могу увлечься чужой идеей или стилем.
Вот и сейчас, прочитав серию рассказов на форуме, решил вспомнить своё детство.
Самую деятельную, а соответственно запоминающуюся, часть детства, я прожил на юге Тульской области, не далеко от Красивой Мечи, помню легенды связанные с названием этой речки. Вроде как, Мамай убегая с Куликова поля, переплывал через неё, на утлом судёнышке, и вот в перегруженное судно стала прибывать вода, угрожая его затопить. Сейчас, это доподлинно установить не возможно, но тогда это казалось мне несомненным. И Мамай поступил самым простым и естественным образом, так спустя четыреста с небольшим лет стали поступать, воздухоплаватели, бороздящие на воздушных шарах, небесный океан, он стал выкидывать за борт, тяжелые и громоздкие предметы. В первую очередь, пошли запасы овса, для ханского скакуна, затем запасы собственной провизии, меха, утварь, одежда, и на конец сундуки с награбленными драгоценностями, но всех этих жертв, было мало и лодка продолжала тонуть. Своих вассалов, хан бросил задолго до овса любимого скакуна, и они барахтались в водной глади, пытаясь доплыть до берега. Он теперь в одиночку правил челном, но вот снова нависла угроза, и он вынул драгоценный, Дамасской работы, меч. Изукрашенный золочённой вязью, с точеной рукоятью, в сплошь облепленных сапфирами и изумрудами ножнах, хотя, нет, встречались и вкрапления крупной бирюзы. Полюбовавшись на работу, попробовав остроту клинка, Мамай остановился в раздумье, это был его парадный меч, приличествующий только завоевателю, крушащему всё и вся на своём пути, но удача отвернулась от него, остатки его войска разбежались по дубравам Дикого поля. Скрываясь за валунами, не смели они выходить, на тропинки, протоптанные дикими вепрями и беленящимися скакунами. Он и сам бежал в Орду без свиты, а израненный конь, чистокровной арабской породы, покорно плыл, привязанный к рассохшемуся челну, пересекавшему безымянную реку. Ни к чему теперь, этот меч, с таким не явишься к вдовам и сиротам, сразу засмеют,- Хан, войско своё потерял, а сокровища в целости и сохранности, привёз обратно…
И пусть, он этот меч добывал в единоборстве, умертвив родного племянника, претендовавшего на престол… Всё тщетно, так пусть же , он этот атрибут власти, покоится на дне, этой стремительной и буйной, в тоже время плавной и широкой реки, и последний раз погладив рукоять, бросил меч в воду. С тех пор безымянная река, стала зваться Красивой Мечой.
Так вот отбросим очередное заимствование, сам не знаю у кого, вспомним детство, связанное с берегами этой реки, со странным именем, присвоенным ей кровавым завоевателем. Доордынское имя конечно у неё было, по берегам в изобилии встречаются ранние славянские поселения, финно-угорские крепости, сарматские могильники, стоянки времён неолита. И всё перечеркнула кровавая рука Золотой Орды, превратив эти благословенные, изобильные, чернозёмные места в Дикое поле. Да так искоренила всякую память, что, и названия рек забылись.
Однажды мне довелось ощутить, весь ужас пережитый Мамаем.
Возвращаясь весной из Москвы с мамой и старшим братом, мы были неприятно удивлены, весенним разливом родной реки. Старый мост через неё, затопило, а новый ещё не достроили. Автобус, доходил только до берега, бушевавшей реки, водоворотами крутящей свои воды. Вековые лозинки, стояли по кроны в воде, собирая траву, валежник, и прочий мусор, прибивавшийся к их ветвям весенним течением. Брат со сверстниками пошел к новому мосту, через который можно было перейти, держась за перила и переступая через прутья ограждения. Матушка, не рискнула перебираться по этому обезьяньему мосту, и со знакомой, пошла искать у местных жителей лодку, которая оказалась рассохшийся плоскодонкой. Рыбные промыслы, в деревне, были давно заброшены, и она валялась возле островерхого сарая, крытого соломой, называемого здесь ригой. На борта лодки была налеплена битумная смола, пошедшая частыми и глубокими лопинами, местами эти морщинистые чешуйки отвалились, обнажив подгнившую древесину.
И вот мы плывём, по этой страшной, неприветливой реке. Совершенно мне не знакомой, в таком бесновании природы. А мутная вода крутит мелкие льдинки, щепки, промозглый, весенний ветер создаёт водную рябь, пытающуюся двигаться против течения. В лодке три бабы, я парнишка лет шести, и три чемодана набитых Московской Краковской колбасой. Вода бьёт из несмоленых щелей лодки, озорным, полноводным родником, её пытаются отчёрпывать консервной банкой, но она всё прибывает, я с ужасом прижимаюсь к матери, боясь пошевелиться, дабы не опрокинуть шаткий челн. А вода бурлит за бортом, кружится, подхватывая одинокие щепки и засасывая их в своих водоворотах. В меньшем объёме, такой водоворот существует и внутри утопающего судёнышка, плавают полузатопленные банки… Мне жутко, и имей я сейчас, хоть долю ханской власти, я бы не раздумывая, избавился от двух малознакомых тёток, а заодно и от трёх чемоданов с драгоценной Краковской колбасой.