Иосиф Бродский - Порядок слов

Полный текст – откомментированный и исправленный – интервью, опубликованного в
газете «Вечерний Петербург» 24 мая 2010 года под названием «Как я завидовал Осе из-за его длинных брюк» к 70-летию Иосифа Бродского.
 

               

                "Не помню, Кольридж, что ли, сказал, что поэзия - это
                слова в лучшем порядке. Это банально, но на самом деле
                именно так".
                Иосиф БРОДСКИЙ


     Анна Ахматова, встретив  в 1961 году в Комарово парочку приятелей Иосифа Бродского и Мирсаида Сапарова в одинаковых новеньких болгарских пальто, иронически заметила: "Да вы прямо близнецы!"  Сама того не ведая,  Анна Андреевна угадала. Они оба родились в 1940 году  под одним  знаком зодиака -  близнецов.
.      В детстве и в ранней юности они и впрямь были неразлучны,живя  общими увлечениями, вкусами и пристрастиями. Потом уже Ося стал Иосифом Бродским, а Мирса – философом, теоретиком искусства и киноведом Мирсаидом Сапаровым.

      - Вы были только знакомыми с Иосифом или все-таки друзьями?
      - Встретились мы с ним, поскольку роковым образом не могли не встретиться: жили в соседних домах [1]  на одной улице, играли в одном дворе, одновременно пошли в одну школу № 203 им. Грибоедова. 
      Вообще-то наши с Иосифом детские годы были фатально связаны с Преображенской площадью,  и садиком, окружавшим Спасо-Преображенский собор. Здесь мы неизменно встречались, разбивали коленки о булыжники, которыми в ту пору была вымощена площадь, обменивались «трофеями» вроде самодельных перочинных ножей, в изобилии изготовлявшихся после войны, слегка заржавевшими патронами, которых в пригородах тогда раскапывали сколько угодно.
       А гуляли мы  в  Летнем саду, где, между прочим, слушали военный оркестр, по выходным игравший  популярную классику. Любили, стоя у знаменитого памятника «дедушке Крылову»  работы барона фон Клодта, важно «рассусоливать» о бронзовом зверинце, воссозданном на постаменте  замечательного памятника, где, как известно, кого только нет: и слон, и лев, и волк, и козел, мартышка, медведь с медвежатами, журавль, овца, лягушки и др. Короче говоря, в нежном дошкольном возрасте мы привычно фланировали по улице Пестеля : от Преображенской площади до Летнего сада и обратно.
      Точности ради надо сказать, что вернувшиеся из эвакуации Ося с матерью Марией Моисеевной [2] жили в довольно просторной светлой комнате коммунальной квартиры №10  дома №12 по улице Рылеева, прямо за Преображенской площадью.
     А у отца Оси, Александра Ивановича была небольшая комната поблизости, на улице Короленко, которую он использовал как кабинет и фотолабораторию.
      Таким образом, Иосиф ходил в первый класс 203-й школы на улице Салтыкова-Щедрина, в отличие от меня, не пересекая Литейный проспект, кратчайшим путем, по Преображенской площади и переулку Радищева.
      Ну, а в  1949 году семья Бродских «воссоединилась», получив вместо двух комнат в двух разных квартирах – одну – огромную, c объемным эркером -  в знаменитом доме   Мурузи, в квартире 28. Дом Мурузи находился с другой стороны Преображенской площади – на углу улицы Пестеля и Литейного проспекта ( дом №27 по улице Пестеля и №24 по Литейному). Переезд в квартиру в доме Мурузи Александр Иванович и Мария Моисеевна считали большой удачей[3].
      Эркер с его высокими окнами и великолепным обзором улицы Пестеля и Преображенской площади с детских лет был облюбован Иосифом. Со временем детская превратилась в кабинет со старинным письменным столом и книжными полками.
      Дружба наша не прекратилась, когда моя семья уехала с улицы Пестеля на Петроградскую сторону.  Я почти каждый день гостил у Бродских в их полутора комнатах в коммуналке дома Мурузи, очень любил сидеть в эркере у Оси. А он приходил к нам.

- Как вы познакомились?
- Любимым развлечением у мальчишек на улице Пестеля были цепи на ограде Спасо-Преображенского собора [4], на которых мы с удовольствием раскачивались. Там и сдружились. Мы качались на цепях, потом шли к моему дому на угол Литейного и Пестеля, где в рыбном магазине глазели на живых карпов, плававших там в аквариуме.
       В 1946-1949 годах гуляли мы с Иосифом главным образом в садике Спасо-Преображенского сосбора, а по выходным – в Летнем саду. А вот местом игр, принимавших зачастую ожесточенный характер – поскольку играли-то мы в войну – был задний двор дома №27 по улице Пестеля.
      Послевоенные обитатели дома отапливали свои жилища дровами и середину двора занимали довольно высокие поленницы, хитроумно выложенные в виде лабиринта. Каждый собственник хотел обозначить свое добро таким образом, чтобы его не спутали с чужими дровами.  Вот в этом невероятном дровяном бедламе, напоминавшем руины воюющего города, и «строчили» наши «шмайссеры» и «стечкины», наспех сколоченные из деревяшек, разворачивались уличные «битвы».
      Мы почти не расставались. И не только из-за близкого соседства.

                Отцы и дети

      Наши отцы работали в одной системе. Отец Оси, Александр Иванович был фотожурналистом. Много снимал блокадный Ленинград. Кстати, до сих пор не понимаю, почему никому в голову еще не пришло сделать выставку его фотографий, поскольку многие известные блокадные снимки - его работа. После войны он сначала работал зав. фотолабораторией в Центральном военно-морском музее. А потом фотокорреспондентом в газете "Советская Балтика".
       А  мой отец, Ариф Сапаров, после войны в 1947 году написал знаменитую документальную повесть «Дорога жизни» [5], которую он проиллюстрировал фотографиями Александра Бродского.
      Но у этой популярной книги была очень несчастливая судьба. Дело в том, что в 1948 году второе издание повести было снято с продажи и запрещено в связи с тем, что в книге говорилось об участии в обороне города П.С.Попкова, А.А.Кузнецова и Я.Ф.Капустина, ставших фигурантами так называемого «ленинградского дела». Подвергшись гонениям, отец долго не мог найти работу, пока, наконец,  не стал корреспондентом газеты «Морской флот», переименованной впоследствии в «Водный транспорт».
      В результате, наши  отцы трудились на одной ниве в одной системе морского флота СССР. Поэтому мы с Осей не только ходили в одни и те же поликлиники, в одну школу, но и  каникулы проводили в одних и тех же пионерских лагерях Порткоммора (Портового комитета моряков).

- О чем вы разговаривали? О чем мечтал маленький Бродский?
- Александр Иванович служил на флоте и очень любил флот. Он даже на гражданке ходил в кителе и фуражке. Я другим его даже представить себе не могу. Когда я приходил к Осе в гости, его мама Мария Моисеевна могла быть в платье, в халате, а Александра Ивановича помню только в кителе. И эта любовь к флоту от отца перешла и к сыну. Помните, Бродский писал в очерке "Полторы комнаты": "По глубокому моему убеждению, за вычетом литературы двух последних столетий и, возможно, архитектуры своей бывшей столицы, единственное, чем может гордиться Россия, это историей собственного флота. Не из-за эффектных его побед, коих было не так уж много, но ввиду благородства духа, оживлявшего сие предприятие".
      Он мечтал стать капитаном дальнего плаванья. А я его разубеждал. Я через своего отца имел довольно прозаическое представление о буднях моряков и говорил Осе, что работа капитана тяжела и однообразна, что она скучна, и что надо выбирать творческие профессии. - Какие это, -  угрюмо спрашивал Ося. Можно, например,  стать писателем, - отвечал я ему...

- То есть предпосылок не было.
      - В раннем детстве не было. Единственное, чем он отличался от нашей мальчишеской компании - он был рыжий. Более очаровательного рыжего я в жизни не видел. Рыжий и очень правильный, воспитанный. И единственное, в чем я мог ему завидовать в детстве - это брюки.
- Брюки?
      - Мы вместе пошли в 203-ю школу [6] рядом с кинотеатром "Спартак". И он пошел в первый класс в длинных брюках. Это была заслуга его матери. Мария Моисеевна была бухгалтером, но подрабатывала шитьем. Я часто видел ее за швейной машинкой, когда приходил к Бродским. И она сшила ему пару длинных черных брюк, в которых он и ходил. А мне отец привез тогда из Германии короткие « тирольские» штаны, которые зимой надо было носить с чулками. Как я ненавидел эти штаны, эти чулки, и как я завидовал Осе!

                Сначала было кино

- Какое любимое занятие было у Оси и Мирсы?
      - Мы шатались по городу. Я уже переехал на Петроградскую сторону, на улицу Мичуринскую,  а все равно встречались. Могли просто встать посреди двора и разговаривать. Иногда ходили в Дом офицеров [7] , в школьный зал публичной библиотеки. Там тоже разговаривали. Часто бывали в кино.
      Тогда в "Спартаке"[8] показывали трофейные фильмы. Одни названия чего стоят - "В сетях шпионажа", "Девушка моей мечты"... Я не ходил на фильмы "про любовь". Смотрел только про войну. А Ося смотрел и «про любовь». Ему, например, понравился фильм "Дорога на эшафот" (о Марии Стюарт) [9]. Его взволновала там тема любви и преданности. Потом он даже написал цикл «Двадцать сонетов к Марии Стюарт», посвященный этой картине [10]. Кстати, я составил список фильмов, которые мы смотрели с Бродским в разные годы: с 1947 года по 1970-й. И в честь юбилея поэта начинаю знакомить с ними завсегдатаев своего киноклуба. Среди этих картин столько бесспорных шедевров…[11]

- А литература? Как она пришла в его жизнь?
      - В определенный момент он стал поглощать фантастическое количество книг, зачастую очень серьезных. Помню, например, «Античную цивилизацию» Боннара,  книгу Эрвина Шредингера «Что такое жизнь с точки зрения физики»,   с поражающей воображение «дополнительной» главой о бессмертии души, «Иезуитов» Тонди,  сенсационную тогда книгу  Сомерсета Моэма "Подводя итоги"[12].

- А когда появилась поэзия?
      - Он начал ходить в лито с седьмого класса. Он пришел в группу позже всех. Но опередил многих «старожилов» за счет феноменальной творческой энергии, исключительной восприимчивости и памяти. Интеллектуальное напряжение было привычным его состоянием.

                Герои шестидесятых

       Глеб Горбовский в 1963 году сказал мне: "Как я завидую Бродскому. Он с молоком матери впитывал мировую культуру". Не впитывал он ее с молоком. Он постигал ее всем своим существом, органически переживая и осмысляя.
      Очень легко называл увлекших его авторов гениальными. Прихожу к нему в эркер и слышу: "Мирса, появился гениальный поэт. Глеб Горбовский! Читай  «Поиски тепла»! [13]  Затем он увлекся Рейном, затем Сапгиром и так далее…
      Однажды, когда на Мичуринской в компании Лены Король мы отмечали мое двадцатилетие, Иосиф неожиданно сказал: «Я хочу вас удивить».  И, засмеявшись,  начал читать неизвестные нам стихи:
Молодой неизвестный человек,
Он отпраздновал сегодня двадцать лет.
Он просто очень тихий человек.
Он не маклер, не убийца, не поэт.

Он готов любой подвиг совершить,
Он готов любую подлость показать,
Чтобы только грош счастья получить,
Чтобы ужин с бургундским заказать.

Слышишь - чей там голос песню гомонит?
Всюду ливень, всюду сон и легкий плеск.
Я не буду ни богат, ни знаменит,
Если не столкну вас с ваших мест.

Это счастье я с кровью захвачу.
Это счастье я вырву из земли,
Я хочу быть великим... Я хочу
Быть великим... Я хочу... Быть... Вели...

      Осе особенно нравилась концовка. Подписанные вымышленным именем Пат Виллоугби, это были стихи из прозаической книги Бориса Лапина "Подвиг" [14]. Борис Лапин погиб на войне в 1941 году, спасая друга.
      Бродский необычайно высоко ценил людей героического склада. Может для кого-то это прозвучит неожиданно, но он был патриотом в самом высоком смысле этого слова.
      Cовершенно очевидно, что Иосиф Бродский был в полной мере сыном своего отца, которого – как бы там ни было – нежно любил.
      Это сказывалось во многом. И, в частности, в  напряженном внимании Иосифа к талантливейшим поэтам-фронтовикам, изведавшим смертельные испытания, принявшим на себя все ужасы военного лихолетья, но не ловчивших и не сдавшихся.
      Многие – может быть, лучшие из них – погибли.
      Помню, как многократно повторял Бродский  стихи Б.Слуцкого памяти Михаила Кульчицкого:
                Писатели вышли в писатели
                А ты никуда не вышел,
                Хотя на земле, в печати ли
                Ты всех нас лучше и выше
                Ты просто пророс травою
                И я как собака вою
                Над бедной твоей головою.
Ему казались пророческими стихи самого Кульчицкого о Велемире Хлебникове [15].   Как-то в одном из разговоров с Анной Ахматовой зашла речь о Борисе Слуцком : я вспомнил его строки, которые тогда были в ходу:
                Что-то лирики в загоне
                Что-то физики в почете
                Дело не в сухом расчете
                Дело в мировом законе
Ахматова удивилась, - Послушайте, неужели Вам интересен Слуцкий? И что же Вас привлекает?
      Я прочитал навскидку три или четыре стихотворения, которые помнил наизусть: «Память», «Блудный сын», «В районном городке Солнечногорске».
Ахматова приуныла,  - И что же здесь может нравиться? По-моему это такая проза…
      Не став спорить я сказал только, -  Но Иосиф, между прочим, очень любит Слуцкого. – Ну, что  же , -  вздохнула Ахматова, -  я с ним поговорю…
Я умолчал при этом, что Бродский ездил к Слуцкому, который очень тепло его принял, рассказал много удивительного и даже помог деньгами.
      Кстати, как выяснилось в дальнейших разговорах главная причина отвержения  Слуцкого Ахматовой была скрыта в другом : ей казалось неприемлемым  якобы «верноподданническое» стихотворений Бориса Абрамовича о Сталине  «Бог».
      Но это особая тема

- А его первые стихи Вы помните?
      - Это была проба пера. Он их никогда не вспоминал - "Шагать до седьмого пота. Такая у нас работа".  Конечно, он понимал, что это ужасно. И искал. Что он обрёл, вы знаете – в частности, редкую способность  запечатлеть  стихами сокровенную суть события или человека.
Достаточно назвать лишь два стихотворения, разделенные четвертью века.
 Одно посвящено Анне Ахматовой, ей самой очень нравившееся и неоднократно ею цитировавшееся:

Но на Марсовое поле дотемна
Вы придете одинешенька-одна,
в синем платье, как бывало уж не раз,
но навечно без поклонников, без нас.
 
Только трубочка бумажная в руке,
лишь такси за Вами едет вдалеке,
рядом плещется блестящая вода,
до асфальта провисают провода.
 
Вы поднимете прекрасное лицо --
громкий смех, как поминальное словцо,
звук неясный на нагревшемся мосту --
на мгновенье взбудоражит пустоту.
 
Я не видел, не увижу Ваших слез,
не услышу я шуршания колес,
уносящих Вас к заливу, к деревам,
по отечеству без памятника Вам.
 
В теплой комнате, как помнится, без книг,
без поклонников, но также не для них,
опирая на ладонь свою висок,
Вы напишите о нас наискосок.
 
Вы промолвите тогда: "О, мой Господь!
этот воздух запустевший - только плоть
дум, оставивших признание свое,
а не новое творение Твое!"
                1962 г.
И уникальные по точности стихи «Памяти Геннадия Шмакова»
      ….Коли так,гедонист,латинист
     В дебрях северных мерзнувший эллин,
     жизнь свою, как исписанный лист,
     в пламя бросивший, - будь беспределен,

     повсеместен, почти уловим
     мыслью вслух, как иной небожитель.
     Не сказать "херувим, серафим",
     но - трехмерных пространств нарушитель.

     Знать теперь, недоступный узде
     тяготенья, вращению блюдец
     и голов, ты взаправду везде,
     гастроном, критикан, себялюбец.

     Значит, воздуха каждый глоток,
     тучка рваная, жиденький ельник,
     это - ты, однокашник, годок,
     брат молочный, наперсник, подельник.

     Может статься, ты вправду целей
     в пляске атомов, в свалке молекул,
     углерода, кристаллов, солей,
     чем когда от страстей кукарекал.

     Может, вправду, как пел твой собрат,
     сентименты сильней без вместилищ,
     и постскриптум махровей стократ,
     чем цветы театральных училищ.

     Впрочем, вряд ли. Изнанка вещей
     как защита от мины капризной
     солоней атлантических щей,
     и не слаще от сходства с отчизной.

     Но, как знавший чернильную спесь,
     ты оттуда простишь этот храбрый
     перевод твоих лядвий на смесь
     астрономии с абракадаброй.

     Сотрапезник, ровесник, двойник,
     молний с бисером щедрый метатель,
     лучших строк поводырь, проводник
     просвещения, лучший читатель!

     Нищий барин, исчадье кулис,
     бич гостиных, паша оттоманки,
     обнажившихся рощ кипарис,
     пьяный пеньем великой гречанки,

     - окликать тебя бестолку. Ты,
     выжав сам все, что мог, из потери,
     безразличен к фальцету тщеты,
     и когда тебя ищут в партере,

     ты бредешь, как тот дождь, стороной,
     вьешься вверх струйкой пара над кофе,
     треплешь парк, набегаешь волной
     на песок где-нибудь в Петергофе.

     Не впервой! так разводят круги
     в эмпиреях, как в недрах колодца.
     Став ничем, человек - вопреки
     песне хора - во всем остается.

       Ты теперь на все руки мастак -
     бунта листьев, падения хунты -
     часть всего, заурядный тик-так;
     проще - топливо каждой секунды.

     Ты теперь, в худшем случае, пыль,
     свою выше ценящая небыль,
     чем салфетки, блюдущие стиль
     твердой мебели; мы эта мебель.

     Длинный путь от Уральской гряды
     с прибауткою "вольному - воля"
     до разреженной внешней среды,
     максимально - магнитного поля!

     Знать, ничто уже, цепью гремя
     как причины и следствия звенья,
     не грозит тебе там, окромя
     знаменитого нами забвенья.
                1989 г.

    Впрочем,  - я-то знаю,  как искренне Иосиф любил и Анну Андреевну, и нашего сверстника и однокашника – Геннадия Шмакова [16].
 
- Известно, что у него был конфликт с отцом.
     - Нет.  Я бы так не сказал. Помню, мы сидим в эркере и рассматриваем репродукцию Модильяни, которую подарила Осе Оля Бродович. Рядом нервно ходит Александр Иванович и ворчит, мол, сидят два идиота... И передавал слова якобы сказанные ему Малевичем (а Александр Иванович был близко знаком с этим и другими художниками): "Я дурачу идиотов, поскольку это им жизненно необходимо". Разумеется, Бродский-старший сам так  не считал. Он так говорил, потому что беспокоился за судьбу Иосифа. Все эти увлечения были небезопасны.

- Мирсаид Арифович, вы видели фильм "Полторы комнаты"? Как он Вам?
      - Прежде всего, он грубо тенденциозен и очень далек от правды. Похоже, создатели фильма сами об этом знают. Недаром в конце появляется странная надпись: "Авторы заверяют, что фильм является вымышленным произведением. Любые совпадения и аналогии с реальными лицами и событиями – абсолютно случайны». Любимый мною Юрский здесь не похож на Александра Ивановича. Он изображает его простачком, а тот был, между прочим, университетским эрудитом с двумя высшими образованиями.  Великая Фрейндлих не похожа на Марию Моисеевну.  Вообще все исполнители, изображающие в фильме Бродского, типологически очень далеки от его индивидуальности, и притом, они характерные брюнеты.  А Ося, как я говорил, был ослепительно рыжим. И это была не только внешность, это был существенный атрибут его обаяния.
      Бродский перемежал свою речь словом "да". Но это было как бы акцентом энергичного  монолога. Дитятковский  же сугубо внешне имитирует манеру Бродского.  Подобно Ахматовой и Цветаевой, Бродский был противником так называемого актерского чтения его стихов. Оно, как правило, лишено литургической энергии, гортанности и упрощает поэтический текст, привнося в него  чужеродную субъективность.
      Дело,  в конце концов, не в том, рыжий на экране Бродский или не рыжий. В фильме нет художественного мира Бродского. Шестидесятые - были годами напряженной интеллектуальной работы [17].  А этого в фильме нет.
      Безобразно искажена среда обитания - очередь в туалет, тараканы в раковине... Я очень любил ходить к Бродским в дом Мурузи [18]. 40-метровая комната! Там было очень светло и тихо. На всю огромную квартиру, напоминавшую мне в детстве замок  -  всего одиннадцать человек, которые, кстати, редко встречались. Не помню ни очередей в клозет, ни тараканов. Было очень интеллигентно и чисто.

      Говоря сегодня о Бродском, которого я помню и люблю, хочу напомнить его слова о том, что он не хотел бы стать фишкой в чужой игре, пусть даже игре либеральной.

Беседовал Михаил ТЕЛЕХОВ

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Cемья Сапаровых с 1944 года  жила в знаменитой комнате с балконом (единственным на весь фасад) и камином в угловом доме №14 по улице Пестеля (по Литейному проспекту - №19).
А Бродские – начиная с 1949 года – на противоположной стороне улицы Пестеля в доме № 27 (№24 по Литейному проспекту) – в легендарном доме Мурузи.

       Дом №14, известный как доходный дом А.М.Тупикова, был построен в духе классицизма архитектором Юлием Дюльтеем в 1876-1877 годах.
      В 1927-1938 г.г. здесь жил выдающийся советский поэт Самуил Маршак,(1887 – 1964) о чем свидетельствует мемориальная доска. В его квартире часто встречались и работали поэты – «обэриуты»(ОБЭРИУ – Обьединение реального искусства): Д.И.Хармс, А.И.Введенский, Н.М.Олейников,  Н.А.Заболоцкий, детские писатели Б.С.Житков, В.Бианки.
     В 1938 году, после разгрома руководимого им детского издательства С.Я.Маршак переезжает в Москву, где в 1939 г. избирается в Московский городской совет народных депутатов, становится впоследствии лауреатом четырех сталинских премий.
     Н.М.Олейников был арестован в июле 1937 года и осенью того же года расстрелян по 58-й статье.
Д.И.Хармс и А.И.Ввденский арестованы осенью 1941 года и оба  умерли в заключении: .Хармс в феврале 1942 года, а Введенский – в декабре 1941.
Н.А.Заболоцкий арестован в марте 1938 года и осужден по делу об антисоветской пропаганде на  пять лет.
    « 18 ноября 1970 года, - пишет Мирсаид Сапаров , - мы с Иосифом Бродским стали свидетелями водружения на доме №14/21 по улице Пестеля, над нашим любимым гастрономом, памятной доски С.Я.Маршаку.
     На казенной церемонии присутствовала племянница поэта Евгения Моисеевна Маршак.
     Помню, какое недоумение и брезгливость вызвало у Иосифа выступление председателя секции детской литературы ЛО СП РСФСР и редактора издательства «Детская литература» Нисона Ходзы. Этот литфункционер, выступая от имени писательской организации, в своей витиеватой речи умудрился даже не вспомнить о замечательных поэтах: А.Введенском, Д.Хармсе, Н.Олейникове и других, работавших в этом здании вместе с С.Я.Маршаком и загубленных «за понюшку табаку».
     Впрочем, мемориальные доски, - сказал Бродский, - для того и устанавливаются, чтобы скрыть неудобные обстоятельства.»
.

    С 1917 года в доме несколько лет квартировало издательство «Былое», известное своим умением актуализировать исторические публикации (См., например:Тарле, Е.В. Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции. Петроград, 1920).
     В этом же доме с 1918г. по 1930 г. проживал композитор и профессор Ленинградской консерватории Вадим Салманов (1912 – 1978), автор популярной оратории «Двенадцать» на слова А.Блока.
   
    

[2] Мария Моисеевна Вольперт(1905 -1983)
 Александр Иванович Бродский(1903 -1984

[3] Доходный дом князя А.Д.Мурузи. Сооружен в 1874-1876 г.г. архитектором А.К.Серебряковым в мавританском стиле.
     Дом, в котором Н.С.Лесков начал писать «Левшу», а А.Куприн услышал в одной из квартир историю о влюбленном телеграфисте, положенную в основу рассказа «Гранатовый браслет».
     В 1889 году в доме поселяется молодая чета Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского в квартире, преподнесенной матерью Мережковского в качестве свадебного подарка. Литературный салон Гиппиус и Мережковского почти на двадцать лет становится центром литературно-художественной жизни российской столицы. Здесь встречаются Александр Блок и Андрей Белый, Василий Розанов и Валерий Брюсов,  Николай Бердяев и Федор Степун. Николай Клюев впервые представляет литературному бомонду Сергея Есенина.
Завсегдатаями квартиры поэта Владимира Пяста , в которой в 1911 году проходили собрания «Цеха поэтов», были, в частности, Аким Волынский, Лев Шестов. Александр Бенуа, Лев Бакст.
      В 1921 году по инициативе Николая Гумилева здесь был учрежден «Дом поэта», который запечатлен в воспоминаниях Нины Берберовой и Ирины Одоевцовой.

     Иосиф Бродский, по словам М.Сапарова, с 15-летнего возраста, зная со слов отца о легендарном прошлом дома, мечтал о создании музея в той квартире, в которой побывал практически весь литературный Петербург «серебряного» века. «Впрочем, другая идея, - добавляет М.Сапаров, постоянно нами обсуждавшаяся – воссоздание «Башни» Вячеслава Иванова в Песках(Таврическая улица, д.35)»
   
[4]  Спасо-Преображенский собор – памятник архитектуры классицизма. Первоначально возведен по повелению императрицы Елизаветы Петровны в 1743-1745 г.г. Восстановлен после пожара 1825 года  выдающимся русским архитектором Василием Стасовым (1769-1848)
      Собор издавна был памятником воинской славы, здесь хранились знамена, орудия и военные трофеи. В1832-1833 г.г. по проекту В.Стасова в память о победе в русско-турецкой войне 1828-1829 г.г. вокруг собора сооружена ограда, основа которой  - стволы трофейных пушек, взятых со стен турецких крепостей  Измаила, Варны и других -  всего 102 бронзовых ствола, установленных на 34-х гранитных основаниях. Все группы орудий соединены массивными декоративными цепями.
      «Любопытно, - рассказывает М.Сапаров. – что как раз в эти послевоенные годы в Спасо-Преображенгский собор захаживала молиться – по ее словам – Анна Андреевна Ахматова. Но мы, естественно, об этом не знали, да и знать не могли.»

[5] Сапаров Ариф Васильевич (1912-1973) – советский писатель и журналист.
См.: Летописец Дороги жизни // Красная звезда. – 2011.- 30 ноября.
 Сапаров А.В. Дорога жизни. – Л.:Ленинградское книжно-журнальное издательство, 1947.
      Книга  только в России переиздавалась более десяти раз, была переведена на все основные европейские языки, издавалась в Китае и Японии. Использовалась и востребована до сих пор,  как  уникальное документальное свидетельство, наиболее авторитетными зарубежными исследователями Второй мировой войны и героической обороны Ленинграда.
     Достаточно назвать известного писателя и журналиста Гаррисона Солсбери(«900 дней»), американских историков Леона Гура и Дэвида Гланца, профессора Кембриджского университета Лайзу А.Киршенбаум.

[6]  Школа №203, гуманитарная им. А.С.Грибоедова ( в прошлом Анненшуле - немецкое училище при лютеранской церкви Святой Анны). В одном из своих произведений Бродский ошибочно именует ее Петершуле. Современное здание построено в 1905- -1906 г.г.   в стиле модерн; архитекторы А.Ф.Бубырь, Л.А.Ильин.
      В школе в разные годы учились : Н.Н.Миклухо-Маклай, П.Ф.Лесгафт, К.Н.Фаберже, В.В.Струве, В.Я.Пропп,  А.Ф.Кони, Б.А.Фрейндлих, Е.М.Грановская, С.А.Мартинсон
[7] Дом офицеров (Литейный пр., д.20)   был построен как здание Офицерского собрания Армии и Флота по распоряжению Александра III.  Эскизный проект архитектора фон Гогена относится к 1893 году. А 22 марта 1898 года  в присутствии императора, великих князей, высшего духовенства, градоначальников состоялось   торжественное открытие Дома Армии и Флота.
     Здание представляет собой яркий пример русского академического стиля со множеством архитектурных деталей: эркеров, балконов, чугунных рельефов, гармонично вписанных в целостный архитектурный облик. Особый характер величия и благородства придают ему использованные ценные материалы: гранитная арка, обрамляющая вход, парадная лестница из белого эстляндского мрамора, облицовка фигурным кирпичом.   
     В начале ХХ века Дом Армии и Флота  становится культовым местом для собраний литературно-художественной элиты Петербурга. Один из подобных вечеров запечатлен писательницей Ниной Берберовой (1901-1993) в ее автобиографической книге «Курсив мой»:
             «Ранней весной 1915 года в зале Армии и Флота на Литейном состоялся вечер «Поэты – воинам». Это был вечер благотворительный, один из многих других (как например, «Артист – солдату»), на которые интеллигенция ходила с увлечением. …..Пошли мы пешком с улицы Жуковского,  где тогда жили, вверх по Литейному…  Ярко освещенная зала была переполнена…
     В первом отделении пела Андреева-Дельмас,  а потом шло какое-то «действо» Мейерхольда…  У актеров были огромные приклеенные носы и они кувыркались на сцене, давая друг другу звонкие оплеухи, перегородки шатались. Олечка Судейкина и Габриэль Иванова были едва прикрыты легкими газовыми одеждами.  Публика шикала и аплодировала. Свет сиял.  После перерыва на эстраду вышел Сологуб, за ним Блок, Ахматова, Кузьмин, Городецкий.» ( Цит. по: Вопросы литературы, 1988, №9, с.190-191.)
       [8] Кинотеатр «Спартак»( Кирочная ул., д.8)  был одним из самых любимых кинотеатров Ленинграда.  Причиной тому, среди прочего, было то,  что сразу после войны  огромное фойе украсила роскошная стенная роспись, изображавшая салют Победы над Невой. Неизвестно,  кто был автором этого удивительного проекта, почему-то мгновенно исчезнувшего после «воцарения» Хрущева.  Возможно,  что где-то среди деталей великолепного панно был портрет Сталина. Этого было достаточно, чтобы закрасить стены довольно ядовитой зеленой краской.
       Другая особенность послевоенного «Спартака» - богатые по тем временам плюшевые кресла, о которых довольно точно пишет в своем стихотворении Иосиф Бродский. Но, увы, во времена «оттепели» умудрились демонтировать и их, заменив на стандартные деревянные откидывающиеся сиденья.
      Репертуар кинотеатра «Спартак», как тогда говорили, был «первоэкранным». Некоторые важнейшие фильмы начинали демонстрироваться именно здесь. В1945-1948 г.г. «Спартак» показывал так называемые «трофейные» фильмы. 
      Кроме того, он был расположен по соседству с 203-й школой, где учились Бродский и Сапаров.
     Кинотеатр занимал здание бывшей лютеранской церкви Святой Анны, первая постройка  которой была осуществлена еще  в годы правления императрицы Анны Иоанновны(1735-1740 г.г.) Новое каменное здание церкви возведено в 1775-1779 г.г. архитектором Ю.М.Фельтеном.
      В 1935 году храм был закрыт, а в 1939 архитекторы А.Гегелло и Л.Косвенный перестроили церковь под кинотеатр.
      Знаменательно, что славная история кинотеатра завершилась так называемым пожаром, а точнее, его ритуальным сожжением. Кинотеатр был подожжен в 5 часов утра 6 декабря 2002 года.
      
[9] Оригинальное название «Сердце королевы». Германия, 1940 г.Режиссер Карл Фройлих. В главных ролях Цара Леандр, Вилли Биргер . Перемонтированный, дублированный и сокращенный на пол-часа, фильм вышел на советские экраны в 1948 году под новым названием «Дорога на эшафот».

[10]……………………………………………….
В конце большой войны не на живот,
Когда что было жарили без сала,
Мари, я видел мальчиком как Сара
Леандр шла топ-топ на эшафот.
Меч палача, как ты бы не сказала
Приравнивает к полу небосвод
(см. светило, вставшее из вод).

Мы вышли все на свет из кинозала,
Но что-то нас в час сумерек зовет
Назад, в «Спартак», в чьей плюшевой утробе
Приятнее, чем вечером в Европе.
Там снимки звезд, там главная – брюнет,
Там две картины, очередь на обе
И лишнего билета нет.
                1974 г.

[11]  М.А.Сапаровым составлен аннотированный перечень 120 фильмов, из которых удалось показать и  прокомментировать только одну картину «Чайки умирают в гавани» в зале Театрального музея.


[12] Боннар,  Андрэ – Греческая цивилизация. – В 3-х Т. – М.:Иностранная литература,  1958.
Шредингер Эрвин. -  Что такое жизнь с точки зрения физики. – М.:Иностранная литература, 1947.
Тонди, Алигьери. – Иезуиты. – М.:Иностранная литература, 1955. – 332 С.
 Моэм, Сомерсет. – Подводя итоги. – М.:Иностранная литература, 1957.

[13] Горбовский Г. Поиски тепла. – 1960.

[14] Лапин Б.М. Подвиг:повести, рассказы/ Предисл.:И.Эренбурга. – М.:Советский писатель, 1985. Первое издание – 1933 года.
Борис Лапин был штурманом дальнего плавания, географом, ботаником, журналистом. Кем он только не был! Но главное – он был поэтом-романтиком. А чтобы публиковать свои стихи, он иногда  подписывал их именами вымышленных авторов и перемежал ими свои прозаические очерки.
     Лапин Борис Матвеевич(17.05.1905 – 19.09.1941). В 1932 году подружился с писателем и журналистом Захаром Хацревиным(05.09.1903 – 19.09.1941)и в соавторстве с ним написана значительная часть произведений Б.Лапина. Вместе с ним участвовал в боях за Халкин-Гол. Б.Лапин погиб при отступлении от Киева осенью 1941 года, сопровождая тяжелораненого Хацревина.
[15] ХЛЕБНИКОВ В 1921 ГОДУ
В глубине Украины,
На заброшенной станции,
Потерявшей название от немецкого снаряда,
Возле умершей матери - черной и длинной -
Окоченевала девочка
У колючей ограды.

В привокзальном сквере лежали трупы;
Она ела веточки и цветы,
И в глазах ее, тоненьких и глупых,
Возник бродяга из темноты.

В золу от костра,
Розовую, даже голубую,
Где сдваивались красные червячки,
Из серой тюремной наволочки
Он вытряхнул бумаг охапку тугую.

А когда девочка прижалась
К овалу
Теплого света
И начала спать,
Человек ушел - привычно устало,
А огонь стихи начинал листать.

Но он, просвистанный, словно пулями роща,
Белыми посаженный в сумасшедший дом,
Сжигал
Свои
Марсианские
Очи,
Как сжег для ребенка свой лучший том.

Зрачки запавшие.
Так медведи
В берлогу вжимаются до поры,
Чтобы затравленными
Напоследок
Пойти на рогатины и топоры.

Как своего достоинства версию,
Смешок мещанский
Он взглядом ловил,
Одетый в мешок
С тремя отверстиями:
Для прозрачных рук и для головы.

Его лицо, как бы кубистом высеченное:
Углы косые скул,
Глаза насквозь,
Темь
Наполняла въямины,
Под крышею волос
Излучалась мысль в года двухтысячные.

Бездомная,
     бесхлебная,
          бесплодная
Судьба
(Поскольку рецензентам верить) -
Вот
Эти строчки,
Что обменяны на голод,
Бессонницу рассветов - и
На смерть:
(Следует любое стихотворение Хлебникова)
Апрель 1940

[16] Шмаков Геннадий Григорьевич (27.03.1940 – 21.08.1988)
Русский поэт, блистательный переводчик, балетовед и кинокритик, автор биографий Жерара Филиппа, Михаила Барышникова,  Марии Каллас, Марселя Пруста, Мариуса Петипа.  Подготовил и издал 3-хтомное собрание сочинений Михаила Кузьмина.  Шмакову принадлежат образцовые переводы прозы Натаниеля Готорна , поэзии Жана Кокто и Константинаса Кавафиса и мн. др.  Геннадий Шмаков  - автор изящной и остроумной пародии на ахматовскую "Поэму без героя", подаренной им М.А.Сапарову.
Будучи аспирантом сектора кино Научно-исследовательского отдела Ленинградского института театра, музыки и кинематографии (ныне - Российский институт истории искусств)  Шмаков не только написал оригинальную и содержательную диссертационную работу "О романтизме во французском кино", но и принял самое активное участие в капитальных коллективных трудах сектора.

Наиболее плодотворный период развития сектора кино под руководством Янины Казимировны Маркулан (1920 - 1978)  был отмечен созданием фундаментальных монографий, обобщавших достижения мировой киноведческой мысли : "Анатомия фильма", "Теория фильма 20-х - 30-х годов". В связи с внезапной болезнью и смертью Я.К.Маркулан  эти основательные коллективные труды, на подготовку которых ушло несколько лет, так и не вышли в свет.  Они были депонированы в библиотеке  института, где благополучно и безвозвратно исчезли. К слову сказать, такая же участь постигла и объемистую теоретическую монографию М.А.Сапарова "Видимая реальность. Синергетический параллакс : живопись - фотография - кино - литература" (1975).

 [17]  К сожалению, в современном обыденном сознании интеллектуальная жизнь шестидесятников представляется крайне вульгарно и обедненно. Собственно единственной контрольной доминантой этой жизни оказывается пресловутое скрытое(а зачастую, явное), противостояние власти.  Иначе говоря, политизированная «фронда».
      На самом деле все было гораздо сложнее. Шестидесятые годы были прежде всего посвящены творческому позитивному освоению и осмыслению мощных пластов мировой культуры в самых разных ее проявлениях.
     «Кстати, - рассказывал М.Сапаров в передаче на «Радио Мария»  15 марта 2006 года, - довольно часто мы встречались с Иосифом Бродским в замечательном букинистическом магазине на улице Некрасова. Старые продавцы могли рассказать о книгах и их авторах гораздо интереснее и больше, нежели библиографы Публичной библиотеки.
      Между прочим, директор этого магазина в «хрущевские» времена был расстрелян(!?) якобы за недопустимые по закону операции с валютой.      
      А рядом, на Литейном, в доме, где размещалась торговля подписными изданиями, находился не менее замечательный отдел букинистической торговли «Академкниги». Здесь можно было недорого  приобрести подборку сочинений неокантианцев: Вильгельма Виндельбанда,  Генриха Риккерта и многих других классиков европейской мысли.
      Поэтому в наших разговорах с Иосифом, а впоследствии, с Геннадием Шмаковым, совершенно естественно возникали имена Освальда Шпенглера, Бродера Христиансена, Бернарда Кроче и многих других.»

      На «посиделках» в Ленинградском Доме ученых (Дворцовая наб., д.26 )можно было услышать и обсудить невероятно информативные и поражающие воображение сообщения Вячеслава Всеволодовича Иванова, академика Иосифа Абгаровича Орбели, Юрия Валентиновича Кнорозова, впоследствии ставшего ученым с мировым  именем и других.
      Становились событиями духовной жизни появлявшиеся тогда оригинальные и дерзкие философские сочинения,  решительно раздвигавшие интеллектуальные горизонты:
А.А.Зиновьев. Философские проблемы многозначной логики -1960; Э.В.Ильенков. Идеальное – 1962; Ю.Н.Давыдов. Труд и свобода – 1962; А.А.Зиновьев. Логика высказывания и теория вывода – 1962;   П.П.Гайденко. Экзистенциализм и проблема культуры- 1963; Ю.М.Бородай. Воображение и теория познания(К критике кантовского учения о продуктивной способности воображения) – 1966;  Ю.Н.Давыдов. Искусство и элита – 1966;  К.М.Кантор. Красота и польза. Социологические проблемы материально-художественной культуры – 1967; Зиновьев А.А. Основы логической теории научных  знаний – 1967.

    Между прочим,  серьезным поводом для продуктивных размышлений и споров  оказывались – как это ни парадоксально – программные сочинения, рожденные в разных, казалось бы,  несопоставимых, сферах жизни и творчества: Генрих Нейгауз. Об искусстве фортепианной игры. –М.:Государственное музыкальное издательство, 1958;  Махатма Ганди. Моя жизнь. – М.:Издательство восточной литературы, 1959;  Алексей Буров. Об архтектуре. – М.:Стройиздат, 1960; Фрэнк Ллойд Райт. Будущее архитектуры. – М.:Стройиздат, 1960; Лосев А.Ф. Гомер. М.:Государственное учбно-педагогическое издательство, 1960;   М.Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. – М.:Художественная литература, 1963;  Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. – М.:Художественная литература,1965;   А.Лосев. История античной эстетики. Ранняя классика.- М.:Искусство, 1963;     В.Лазарев. Андрей Рублев и его школа.  –М.:Искусство, 1966;   М.Лифшиц. Кризис безобразия. – М.: Советский художник,1968.

    Кстати, скандальное обсуждение книги Лифшица было организовано М.Сапаровым в зеленом зале Зубовского института(ныне Российский институт истории искусств)при участии Н.Изергиной, М.Эткинда, Е.Эткинда, Л.Копелева, М.Кагана, Ю.Кремлева, Г.Фридлендера, М.Коралова, Н.Козюры, Г.Пузиса, А.Кушнера и многих других. На дискуссию приглашался и сам М.Лифшиц, но его приезд не состоялся.
Незабываемое впечатление произвела на нас встреча с великим американским поэтом Робертом Фростом.
      Утром 4 сентября 1962 года Фрост посетил дачу академика М.П.Алексеева в Комарово( причем на встрече присутствовала А.Ахматова), а вечером того же дня он выступил в Пушкинском Доме. И уж не помню, каким  образом, но мы с Иосифом оказались там в конференц-зале  во втором ряду.
      Не следует забывать и то, что нам были доступны и тексты многих литературных произведений, официально не признанных и даже запрещенных. В частности: «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, «Собачье сердце» Михаила Булгакова; зарубежные издания: нью-йоркский трехтомник Осипа Мандельштама, книги Федора Степуна, Бориса Вышеславцева, ЛьваКарсавина,  Николая Бердяева…
 
[18]  К сожалению, мемориальная доска, установленная на доме Мурузи не со  стороны улицы Пестеля, где реально находилась квартира Бродских, а со стороны Литейного проспекта, «увековечивает» заведомо ложную дату, утверждая, что в этом доме Иосиф Бродский жил с 1955 года, а не с 1949, как это было на самом деле.
      Выбитое на камне быстро перекочевало в многочисленные издания. Например, даже биограф поэта, Лев Лосев(Лифшиц) в монографии, выпущенной издательством «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ», механически повторяет эту ошибку.(См.: Лосев, Л.-  Иосиф Бродский. – М.: Молодая гвардия, 2008).
      Дело в том, что доска проектировалась, изготовлялась и устанавливалась в рекордно  короткие сроки (менее, чем за четыре месяца со дня смерти поэта 28 января 1996г.)   Не думаю, –  утверждал М.Сапаров в интервью газете “Sankt-Peterburg times”, - что эта мемориальная доска хоть в какой-то степени соответствует стилю и масштабу поэзии И.Бродского, а главное – его жизненным принципам.
     Во-первых, барельеф изображает человека, даже отдаленно на Иосифа не похожего. И ему придана та показная «поэзообразность», которая была глубоко чужда Бродскому и над которой он обычно издевался.
      Во-вторых, Иосиф счёл бы неприличным, что на знаменитом «писательском»  доме, где в разное время жили и работали два десятка поэтов и прозаиков, составляющих славу русской литературы, запечатлено лишь одно его имя".
      Громким событием избирательной кампании Анатолия Александровича Собчака должно было стать открытие памятной доски в день рождения поэта – 24 мая 1996 года, как раз за месяц до перевыборов губернатора (которые А.Собчак все-таки проиграл).

      Стремление А.Собчака заручиться поддержкой нобелевского лауреата, сделать его своим политическим козырем стало очевидным для Бродского еще в марте 1995 года. Тогда по настоятельным просьбам мэра ректор Санкт-Петербургского университета  профсоюзов Александр Запесоцкий организовал встречу Анатолия Собчака и Людмилы Нарусовой с Иосифом Бродским в нью-йоркском отеле «Уолдорф Астория».   (Запесоцкий А. Анатолий Собчак:жизнь по ошибке//Нева. – 2004. - №3)
      Настойчивые приглашения со стороны Собчака сопровождались поистине королевскими посулами.
- А где же я буду жить? – спросил Иосиф.
- Мы поселим Вас в одном из лучших особняков,  - отвечал А.Собчак.
- Хотелось бы только знать, у кого этот особняк экспроприирован, - иронически усмехнулся Бродский.
     На подобного рода настойчивые «соблазнительные» приглашения – а они в разной форме продолжались вплоть до самой смерти поэта – Бродский неизменно отвечал отказом.
      Впрочем, посягательства четы « Людмила Нарусова – Анатолий Собчак» на приватизацию брэнда БРОДСКИЙ на этом не завершились.
     24 июня 2006 года на площади А.Собчака ( на пересечении Большого проспекта Васильевского острова и 26-27 линий, перед ДК им. С.М.Кирова )состоялось открытие бронзового монумента А.А.Собчаку, изваянного в мантии почетного доктора.
     На правой стороне гранитного постамента, по настойчивому требованию Людмилы Нарусовой был выбит текст : Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать.
     Без подписи и без кавычек.
     Какая претенциозная нелепость и безвкусица!
     Во-первых, приличия ради, принято ссылаться на автора копируемого стиха. А тут известные строки Иосифа Бродского вырваны из контекста стихотворения 1962 года «Стансы» с полным пренебрежением к их поэтическому смыслу. В оригинале, между прочим: «…на Васильевский остров я ВЕРНУСЬ умирать…»
     Во-вторых, А.А. Собчак умер вовсе не на Васильевском острове, а вдали от Санкт-Петербурга, в Калининграде.
     На задней стороне постамента закреплена полированная бронзовая доска вполне соответствующая стилистике этого рода  « монументальной пропаганды»: «Фонд Анатолия Собчака», Скульптор И.Корнеев. Архитектор В.Бухаев. Гранит – ЗАО «СЗДК», Бронза – «ДЕНИС». Памятник 2006 года».
     Авторские права ЗАО соблюдены – авторскими правами поэта никто не обеспокоился…
    

Публикация и комментарии Татьяны Алексеевой

Иллюстрированный вариант см.:http://www.liveinternet.ru/users/4997700/