03-13. Испытание спуском

Из числа, побывавших в ущелье реки Сиамы, первым в душанбинском альплагере вернулся Гуревич. Он сразу же развлек нашу каратаговскую «десятку» ироническими  рассказами о походной жизни второй половины нашей команды. По его словам, ничего  сверхъестественного в их лагере тоже не  произошло,  хотя  при  большом желании  чудом можно считать любое происшествие. В этом желании, по его мнению,  особенно  преуспел наш Гуру Володя.

До возвращения остальных «сиамцев» мы, прихватив мочалки и мыло, отправились на берег реки Варзоб. Окраина города в разгар дня была безлюдна, и  мы, разделившись  на  женский и мужской коллективы, отыскав себе подходящее местечко, разделись  и  с наслаждением вымылись. Река в низовье гор замедляла скорость течения и стала приятно теплой: после ледяной воды верховья подобное мытье доставляло огромное удовольствие.

После помывки все отправились на базар - отъедаться помидорами, дынями и фруктами.  Базар в Душанбе, как, впрочем, и в любом другом азиатском городе, это самое живописное и людное место. Здесь продавали, заменявшие  нам  хлеб  лепешки, фрукты и овощи - невиданного вкуса, размера и сытости. Плоды здешних краев трудно  даже  сравнивать с теми, что мы видели  на Ленинградском рынке. Одной помидорины - размером с голову ребенка, мясистой и искрящейся на разломе - и куска лепешки мне  вполне хватало на весь день! Изобилие свежих пряных трав и сушеных приправ наполняло  рынок  сказочным  благоуханием. Здесь же можно было  съесть  и знаменитый плов, подаваемый огромными порциями - горячий и золотистый,  причем,  без мяса:  мясо в Азии приготовляют в отдельной посуде и  только по  желанию его  подают к  плову в виде нарезанных кусочков.

В чайхане - излюбленном месте  встреч  и  времяпрепровождения местных жителей,  мы покупали на всех один или несколько фарфоровых чайников  с зеленым, горячим чаем, который разливали в пиалы. К чаю прикупали сладости - немудреные и недорогие,  употребляемые  там вместо сахара. В той же чайхане мы ели и фрукты, купленные  и  вымытые прямо на  базаре. Зеленый чай в Азии пьют на открытом воздухе, в дворике  чайханы, сидя на полу особой, низкой деревянной террасе, посередине которой   установлены низкие столы, рассчитанные на шесть человек. Время от времени посетители подходили к чайханщику, чтобы вновь наполнить свои чайники, и этот процесс мог происходить бесконечно. Находиться за столиком можно было сколь угодно долго, закусывая и ведя неспешную беседу. С навесов террасы оплетенной лозами винограда, на нас свешивались его спелые,  синие грозди.

 На Путинском базаре - главном рынке города - можно  было купить все, что нужно из еды и вещей, здесь же - починить обувь, отведать вкусных, горячих  мант или просто побродить, любуясь южным великолепием  города и живописностью вида  душанбинцев. Примерно половина из них одета в яркую, национальную одежду, мужчины - в чалме и халатах. Больше всего меня поражало общее состояние  умиротворения  и покоя:  ни разу не видела, чтобы  здесь возникали ссоры и перепалки, а если подобное и случалось, то  в  них  не  было  той злобности и страстности,  какую наблюдаешь у нас в России или на Кавказе. Казалось, что внешняя жизнь для этих людей является чем-то,  не стоящим их особого внимания, все они жили скорее внутри себя. Возможно, это было только моим ощущением:  каждый  видит  мир  именно так,  как  сам  настроен  его видеть!  Во мне в те дни все еще сохранялся покой, посетивший меня в горах, отчего все люди вокруг  казались  мне отражением этого покоя.

Вечером к лагерю подъехали все остальные,  и мы,  наконец, собрались вместе. По сравнению с прибывшими, наша десятка выглядела счастливой: мы понимали друг друга с полуслова и были удивительно радостны. На «сиамской половине» происходило что-то  странное. Володя находился в полном отрыве от своих: от него за время похода устали  и   подчеркнуто   избегали  его высказываний.  Нашему Гуру григорьевцы  отвели странную роль того,  о котором говорят «в семье не без урода».  Уже зная от Гуревича некоторые подробности их походной жизни, мне было грустно это наблюдать. Мой Учитель окончательно  утратил  связь  с  реальностью, а сиамский коллектив, где единственной его ученицей была только Надя -  всегда пассивная  и  молчаливая,  не захотел ни понимать,  ни прощать его:  он ведь никогда не был их Учителем! Спросив Володю про его мнение о походе, я услышала, что результатами он очень доволен, только очень не доволен группой, которую не сумел организовать – «в следующий  раз  возьмет  с  собой  более достойных!» Его высказывание мне не понравилось. О результатах нашего похода Володя даже не спросил:  если  даже  его  «избранные»  ученики «сработали против него», то что ему было до нас, «темных»?

«…Если человек хочет видеть во всех вражеские происки, если у него трудность - это проверка, а та же трудность у другого - наказание, если он не хочет видеть в людях добра, а сам ищет «темных» и, при этом, постоянно витает в облаках, возомнив себя вторым после Бога, то рано или поздно его сбросят на землю и больно ударят. Я этого ему не желаю, но Володе уже не помочь».

 Григорьевцы откровенно  смеялись над Володей -  над его чудачествами, богатым  воображением, отсутствием интеллектуальных знаний, неорганизованностью и кажущейся нелогичностью его поступков. С точки зрения обычного человека,  они были совершенно правы, но чего-то более ценного, чем все эти прекрасные и отсутствующие у Володи качества, не хватало в них самих. При всей привлекательности личных достижений «григорьевцев» и при моей всегдашней тяге к интеллектуалам, на каком-то  ином - интуитивном уровне, они казались мне дьявольской силой, незаметно и ласково разрушающей самое главное  в  человеке  - уважение  к  Учителю, открывшему  путь в иную реальность и, несомненно, имеющему духовное начало, несмотря на все внешние изъяны личности. Но эта  мысль  пока еще оставалась лишь в моем подсознании, на уровне ума я, не без сознательной помощи моих новых друзей, тогда все больше и  больше начинала видеть в Володе только его слабые стороны - непомерно разросшийся эгоизм и тщеславие, и все больше проникалась мнениями  «григорьевцев».

Григорьевцы делали все возможное, чтобы разъединить нас. Первым делом Гуревич рассказал нам гениальную притчу Гурджиева о Волшебнике и  Овцах. Сама по себе действительно мудрая притча в тех обстоятельствах как нельзя более четко нацеливала всех  против нашего Учителя, разрушая последние  иллюзии относительно его и методов его Работы. Сюжет ее прост и оригинален. Один Волшебник был жаден и ленив, он жалел средств, чтобы  нанять  пастухов для  охраны  своего  стада  овец.  В  результате его овцы постоянно разбегались и стадо редело. И тогда Волшебник  воспользовался своим необычным умением: он внушил каждой овце, что она уникальна и любима: одну назвал совершенством красоты,  другую - мудрецом,  третью - гением  зла.  Но самое главное внушение состояло в том,  что овцы поверили в свое  бессмертие и перестали бояться смерти, отчего больше не пытались убегать от ножа Волшебника. Они  так возлюбили своего господина, что с огромной радостью и  любовью приносили себя в жертву Волшебнику, когда ему хотелось их мяса.

Вся вторая часть моего Памирского путешествия стала удивительной чередой  проигрывающихся сюжетов суфийских притч, которые  то  пересказывали мне мои новые   друзья, то  преподносились самой  жизнью в форме различных ситуаций. Гурждиевская притча о Волшебнике и Овцах подразумевала  отождествленность обычного человека  (овцы)  жизнью,  при  которой он  воображает себя  в жизни кем-то особенным,  имеющим  волю  и  возможность  что-либо  делать  по  своему усмотрению.  В результате подобных иллюзий человек становится обречен быть игрушкой обстоятельств и бесконечно страдать. Его сознание «спит» и потому он - только звеном в Луче Творения, где все отдает свою энергию другим формам жизни без принципиального изменения своей сущности. Именно наши необоснованные иллюзии о самих себе больше всего мешают нам «сбежать от своего хозяина», чтобы  перестать  быть  его «пищей».  Умей мы видеть свое состояние загипнотизированности жизнью, мы могли бы перестать быть  «овцами» и даже приобрести  способности Волшебника...

 Гурджиевская школа, которую исповедовали мои новые друзья, нацеливала практикующего именно на  разоблачение в себе многочисленных  иллюзий  и лжи о самом себе, на умение наблюдать себя и происходящее в нас. Оно вырабатывало в человеке  привычку относиться к жизни, как к обучающей игре, а не как к самоцели - источнику   наслаждений или несчастий.

В пересказе Гуревича в роли Волшебника выступал Володя, наслаждающийся  своим могуществом над нами, и  исключительно с  этой  целью  внушающий  нам наши мнимые духовные достижения. Внешне все это походило  на  правду  и,  хотя  прием  был недозволенный,  он  сработал.  Как  сработала  и данная мне почитать Гуревичем книга одного из его любимых авторов, публикующих свои труды под псевдонимом №20, - «Инструкция безопасности». В ней автор разоблачал приемы мнимого мага, Витю К., использующего разнообразные способы подчинения себе людей, уверовавших в его высокий уровень развития. Книга была удивительно познавательной. Но все это случилось уже после похода, а пока продолжалось наше интенсивное испытание Спуском -  проверка всех моих накопленных в горах сил на прочность.

Мона, Тамара и Ирина увлеклись идеей «разоблачения» Володи. Делали они это виртуозно. В отличие  от всех нас,  его старых учеников, обиженных на него и вечно  упрекающих Володю при общении с ним, эти женщины его только хвалили, вовлекая  его  в различные авантюры. Например, в игру в «непривязанность», позволявшую сознательному магу (а  именно таким считал себя Володя) делать все, что угодно,  если только он способен себя контролировать и превращать свои действия в средство для  Работы. Приманка  была гениальной  -  очень скоро и я попалась на точно такую же, хотя до сих пор об  этом не жалею: в  итоге  она  дала подарила мне крайне полезный для жизни опыт.

«…День в альплагере Варзоб прошел в поедании пищи и в суете. Наблюдала интересную сцену на базаре: Мона, Ирина и Тамара в открытую потешались над нашим «пастырем», воспевая его контроль над ситуацией, а на деле -  упиваясь тем, что все  делается вопреки  тому, о чем он постоянно проповедует, но сам Володя этого не замечает и охотно вовлекается в их дьявольскую игру».

Дальше события начали развертываться стремительно. Днем  мы  все отправились  в  сауну, находящуюся на территории Варзоба. Легко  и непринужденно Мона разъяснила нам, женщинам, что ожидать, пока мужчины, оккупировавшие сауну, ее освободят,  просто глупо,  мы  вполне  можем  греться там  вместе,  к  тому  же,  это будет  прекрасной  тренировкой нашей  непривязанности  к  внешним условностям - средством Работы!

Наш женский  коллектив - Мона, Ира,  Тамара, Наташа, Надя и я, плескавшиеся в чем мать родила под душем, смело шагнули навстречу нашим несколько оторопевшим ребятам - обоим Владимирам, Андрею, Олегу и Игорю - и, как ни  в чем,  ни  бывало, продолжили  свой обычный банный  ритуал.  Игра всем очень понравилась: каждый всем своим поведением старался показать, что ничего особенного не происходит, а факт отсутствия на нас одежды никак не может мешать обычному, дружескому общению.

В действительности, так оно и оказалось. Первый  шок от нестандартности ситуации прошел  у  меня на удивление быстро,  и вскоре наступила полнейшая  апатия.  Более того, все мужчины,  ставшие  участниками этой дьявольской  затеи  Моны,  почему-то сразу утратили для меня всякую привлекательность как мужчины. Так пациентки    родильного дома стыдливо запахивают короткий халат в присутствии постороннего и совершенно невзрачного мужичка-электрика,  ремонтирующего проводку, и абсолютно никак не  реагируют на куда более интересного мужчину - своего лечащего врача!

«Банный» опыт позволил мне воочию понять две вещи: во-первых, наше воображение действует на нас гораздо сильнее реальности, которая отрезвляет ум на удивление быстро. Во-вторых, сам опыт был  глуп:  он не дал мне ничего,  кроме чувства «смешивания котлет с мухами» - неуместности  подобной практики сразу же после одухотворяющего действия на нас гор. Это было своего рода кощунство по отношению к дарам Шамбалы. Я была страшно рада, что ставшие мне наиболее близкими в походе люди - Сибирский, Крюкова и Завадские, уже успели вылететь в Ленинград.  Участие в эксперименте Олега меня огорчило: вся  его возвышенная  религиозность, чистота  и  «монашество»  пошли  прахом.  Он, как и я,  поддался игре сразу же и охотно, окунулся в ту же грязь, что и я, и в этом не было никакого смысла.

«... У меня такое впечатление,  что нам всем после похода посылают испытания  грязью – разными  соблазнами, которые помогают нам увидеть нашу истинную сущность. «Вы видели Небо? А теперь посмотрите, годитесь ли вы для него? Кто вы на самом деле!»

«…Проведя весь месяц в горах возвышенно и чисто,  сразу  после бани я намеренно пошла в чайхану и там от души наелась мясного и острого. И после этого мне неожиданно стало легче. А потом я попросила у Неба помощи и поддержки и мысленно поблагодарила за урок.  Во всяком случае, теперь я точно знаю, кто я и какая».

 «…Вчера Володя  дал мне почитать их дневник похода. Блаженный он человек! То, что мы воспринимаем, как сон или наше  воображение, или объясняем это естественными причинами, он всерьез считает реальностью. Понимая эту  особенность  его психики,  ему  многое можно простить.  Но всем уже надоело,  и сиамцы откровенно смеются над Володей за глаза, подыгрывая ему в глаза, от чего я уже нервно подергиваюсь...»

До дня нашего дня отлета домой еще оставалось много времени. Володя надумал провести эти дни снова на Сиаме, предложив не уехавшим с первым рейсом  составить ему компанию.  Перед этим он  в  своей  излюбленной  манере предложил  каждому  из  своих  рук  какое-то  угощение - дольку яблока или  ягодку  винограда.  Я,  поблагодарив,  угощение от него  не приняла. В этот самый момент я уже  смутно  почувствовала,  что за этим действием  стоит  нечто  большее,  чем  обычное  угощение.   На   его последовавший вопрос, хочу ли поехать с ним  в горы я ответила отказом, хотя сделать это было нелегко.  В горы, особенно на Сиаму, мне еще раз подняться очень хотелось. Мешали две причины  -  мое опасение  еще  больше  разочароваться  в Володе и мое желание съездить в Самарканд вместе с теми, кто туда собрался. Ни в Самарканде, ни в Бухаре я никогда  до  этого не была - был смысл потратиться ради них на билет местной авиалинии вместо  приобретения когда-либо крайне  дорогой  путевки  в  эти  места  из Ленинграда.

  Увы, несколько лет  спустя  судьба  неожиданно  дала  мне приятную возможность оказаться командированной именно в эти города, отнявшие у меня мое свидание с Сиамой. Я до  сих  пор  не  знаю,  правильно ли я тогда поступила, отказавшись от второго похода в горы. Хорошо помню тогдашние слова Наташи о том, что мой отказ  Володе был  дан мной еще раньше, - на другом, магическом уровне. Прекрасно поняв, о чем она говорит (о моем отказе от Володиного «угощения»), я зачем-то начала у нее допытываться,  что  она имеет в виду. Мой забитый логикой интеллект  все еще упорно сопротивлялся и никак не хотел  доверять загадочному, интуитивному, но абсолютно правильному способу  понимания происходящего. Я все еще всячески отгораживалась  от  любой мистики  и недосказанности объяснения конкретными словами. 

(продолжение следует)