как все просто...

Когда в благородном семействе
Родился мальчик, наконец,
счастливый лорд, его отец,
дал волю чувству в странном действе.

Накрыли стол, - от стен дворца
через поля ко всем границам,
чтоб по хмельным крестьянским лицам
гуляла радость без конца.

Сын подрастал с печатью Бога.
Во всех делах отчаян был:
его неукротимый пыл
всех озадачивал немного.

Женился рано, - как отец.
Был дамой сердца очарован
в один из светских вечеров он,
а после  -  таинство колец.

И в тот же день,  -  во сне ли, въяве, -
ему был подан свыше знак:
«Ты – не как люди. Ты инак.
Один во всей людской канаве».

Едва забрезжился рассвет,
Коня он верного седлает.
Пес понимает все, - не лает,
И вот наследника уж нет!

Но что его предназначенье?
Кому-то вечная судьба -
вокруг да около ходьба,
ему же – вечное мученье:

«Тебе дается благодать! –
распорядилось громом небо. –
Ты смысла жизни быль и небыль
однажды сможешь отгадать»

Он прежде кинулся в науки.
Зарывшись в книги средь ночей,
вершил он казнь своих очей,
и множил просвещенья муки.

Затем отринул книжный хлам,
решил постранствовать по миру,
но лишь познал судьбы сатиру,
и странный вой тибетских лам.

Пути к себе перебирая,
стал жить отшельником в глуши, -
полвека бунт его души
вел одержимого до края.

Теперь как скот, что на убой,
влачит он тлен в свои пределы:
пусты глазницы, космы – белы,
тень еле тащит за собой.

В последней силе все же взвился,
и обратился к небесам:
«Ты хоть доволен, Боже, сам
Как ты рабом распорядился?

Я бросил дом, тебя любя.
Рабы не могут ведь иначе,
но раб восстал! А это значит, -
я проклинаю, Бог, тебя!

Я по писаниям и ведам
учил себя летать без крыл,
но смысла жизни не открыл,
ибо не может быть  он ведом!"

Вот подошел уже к дворцу.
Рука легла на вязь ограды.
«Навряд ли мне тут будут рады,
как в детстве рад я был отцу…»

И вдруг раздался, -  остро, тяжко, -
знакомый голос из окна:
жена – белее полотна,
из рук скользнула бледно чашка.

А он с нескладностью шеста
упал ничком под это скерцо,
и точно знал, - ударов сердца
ему осталось меньше ста.

Как в блике мутного зерцала
увидел он глаза жены.
В них крик и свет обнажены:
«Вернулся… Господи… я знала…»

Она коснулась его рук,
потом к груди своей прижала,
и боль сломала себе жало:
он вдруг избавился от мук.

Гордыни лопнула короста,
и, подводя себе итог,
он лучше выдумать не мог:
«Нашел…   о, Боже…  как все просто…»