Вкусовые предпочтения

 Он был постоянен во вкусах, любил насыщенность. Отдавал предпочтение терпкости, пикантности. Иногда сильно тянуло на остроту, вплоть до… так, чтобы вздохнул и остановилось дыхание. Чтобы с трудом отдышаться, чтобы аж слёзы на глазах, чтобы не проморгаться. То же самое и с горячим – кажется, что не очень надо, но вдруг так потянет – сил нет оторваться. Понимал, что обожжётся, но… очень хотелось. Впрочем, случалось привыкать, и тогда острое и горячее употреблялось, как повседневное – буднично и не обращая внимания. И лишь потом вдруг всплывала мысль: а ведь здесь я должен был задохнуться.
  Сдоба? Сладость? Слащавость? Нет-нет… никакой патоки, сиропа, сахара и разукрашенных кремом кулинарных изделий. Максимум, с чем мог смириться – тона ванили… чернослива… корицы… по праздникам. Но мягкими тонами не пренебрегал, более того неосознанно к ним тянулся, чередуя остроту-горечь с тихим спокойствием.
  Ничего такого, чтобы чересчур приторно – ароматы розы не для него. Скорее запахи разнотравья… простора, свободы.
 
  Любил натуральное, но мог понять и изыски искусственного, талантливо сымитированного, поднятого до уровня истинности, естественности. Разумом знал природу происхождения, но позволял себе обманываться. Подыгрывал неосознанно, делая своим ответным отношением подделанный сертификат подлинности достоверным.
 
  Иногда вдруг тянуло на пьянящее, кружащее голову. И тогда хмелел, терял разум, да так, что окружающие только диву давались. Сладость, но не та, нелюбимая и приторная, а горькая сладость опьянения, сладость дурмана, дури захватывала и несла, и уже непонятно было, сам ли он выбрал желаемое или это проделки рока, неотвратимость. Сладость с проникновенной горчинкой понимания неизбежности похмелья…
  Вообще очень ценил послевкусие – длительное, меняющее оттенки с течением времени, покрывающееся туманом памяти по мере удаления от событий. Послевкусие – это подтверждение истинности, это знак пробы: было. Послевкусие – это ностальгическая оценка бывшего.
 
  Если задуматься, вспомнить и подсчитать - в его долгой и бурной жизни женщин было не так много, как можно было ожидать. У него никогда не было простых отношений с лучшей и прекрасной половиной человечества: ни одноразовых, ни быстрорастворимых. Даже тогда, когда ему самому хотелось простой и необременительной связи, у него не получалось быстро насытиться ни самому… ни тем более его женщинам. Он неосознанно привязывал к себе, и зачастую корил себя за это впоследствии.
  Он знал свои вкусы, но невозможно было даже понять, по какому принципу он
выбирал… или они выбирались – все были разными и непохожими, как внешне, так и по сути. Нет, это не было всеядностью – просто он всегда руководствовался исключительно собственными оценками и предпочтениями, только он мог сказать, что общего оставалось для него в послевкусии прошедшего. Но он никогда об этом не говорил.

Ерёмин Сергей Алексеевич, Борода по-севастопольски.