Спасённая душа

                Спасённая душа.

 Вечером, возвращаясь из университета, я заметил на только что выпавшем снеге, какой-то странный комок. Подойдя поближе, я был встревожено-напуган, этим комком, оказался, маленький и продрогший до костей щенок. Он лежал, слегка занесенный снегом, бока были впалыми до того, что можно было без труда сосчитать все его, еще неокрепшие ребра. Он дышал, и меня это сразу порадовало, а возле черного носа, была образованна ямочка от его дыхания, но, ее уже начинало заносить снежком, так как щенок уже дышал через раз. Я склонился над ним и как можно нежней поднял двумя руками, голова его свалилась, через большой палец моей левой руки. Шерсть щенка была вздыблена и слегка подморожена, и от этого, она казалась темной, со стоящими невпопад - иголками, но от тепла моих рук, эти иголки становились мягкими и послушными. Расстегнув куртку, я засунул щеночка к себе запазуху, где было тепло и уютно. Щенок, почувствовав, что он падает куда-то в теплое и мягкое, попытался схватиться за край куртки лапами, но силы его окончательно покинули и, поджав лапки, более скрутил свое маленькое и тощее тельце в комочек - улегся. Послышалось медленное, но уверенное сопение из его маленького черного носика, еще пару раз брыкнув лапами, щенок погрузился в сладкий и теплый мир снов, где нет, той, холодной руки, которая выкинула его на снег, голодного и беззащитного, где сил на борьбу с выживанием, у него бы и не хватило…
 Дорога до дома заняла у меня минут семь, поэтому сон щенка был недолгим, но теплым и мягким. Зайдя в квартиру, я снял обувь и пробежал в комнату, где аккуратно расстегнул куртку и вытащил щенка. Его черные глазки, сразу начали осматривать пространство, и можно было заметить, что окружающий его мир и обстановка, немного развеселила. Его тоненький, как шнурок хвост, слегка шевельнулся – сначала влево, потом вправо и, вернувшись, опустился. Я положил его на кровать. Эти нелепые первые шаги, почему-то мягкому для него и непонятному, делали его смешным и по-щенячьи не проворным. На свету я смог рассмотреть его целиком; шерсть черная, лишь к задней правой лапе, тянулась полоса светлого, поднимаясь к хвосту и уходящая вдаль по нему - исчезала, делая этот отрезок шерсти матовым. Его худенькие и длинные лапы, напоминали неопытную балерину, при этом держащуюся стройно и непоколебимо. Грудь щенка, была даже для него самого, немного широка, судя потому, что он был худ, а при вздохе, еще таком тяжелом, она делалась еще ширше. Голова была правильной формы, скульные мышцы, хоть и казались слабыми, но уже чуть выпирали, верхняя и нижние губы, были подобны ушам – свисали и всей своей аккуратностью, скрывали только что начатые, вылезания зубов – молочных. Судя по этому, можно было предположить, что щенку не более 2-х месяцев, хотя вид его говорил об обратном, он говорил о том, что ему не более 4-х недель. Разрез глаз был большим, цвет было трудно распознать, было ощущение того, что от тепла, они менялись постоянно, а над глазами, светлели брови, придавая глазам, более четкий контур и естество. Уши свисали до скул, делая его мордочку детской и мечтательной.
  Я прошел на кухню, чтобы налить ему теплого молока, а щенок в это время, начал узнавать мир. Дойдя не смелыми шагами до подушки, он остановился и чуть поддался назад, его испугали, лежащие рядом, две огромные подушки. Черный его носик сморщился, верхние губы приподнялись и бело-жемчужные зубы, как бы появившиеся из мрака – блеснули. Эти, две огромные для него подушки, на которых были белые наволочки, напоминали ему снег и откуда-то из глубины его широкой груди, послышалось рычание, больше похожего на писк. Когда я вернулся с миской молока, щенок обрадовался мне и уже более долгим вилянием хвоста, это продемонстрировал. Спустя его на пол и поднеся к нему миску с молоком, щенок, с осторожностью, с какой он только мог, подошел и мокнул носик в миску, но от этого, испугавшись, он подбежал ко мне и уткнулся мордочкой в колени. Я его погладил по черной и блестящей шерстке:
- Ну, иди, попей! – сказал я ему. Щенок посмотрел на меня и, как будто понимая, по-новой решился подойти к миске. Его тоненькие, но уже более уверенные лапки, сделали шаги к миске. Маленький и алый язык коснулся поверхности молока, потом быстро исчез, под свисающими как уши – губами. Оценив вкус, щенок начал жадно лакать, разбрызгивая молоком повсюду. Напившись теплого молока и отойдя от миски, щенок встал в такую странную позу, как это делают волки, перед тем, как завыть на луну. Щенок вытянул мордочку, при этом уши, прижав ближе к голове. По-этой вот позе можно было видеть, что сейчас и начнется то, волчье завывание  на воображаемую луну, но, вместо волчьего завывания, была слышна лишь – отрыжка, от которой щенок, как мне показалось, сам испугавшись, сел. Пока щенок осознавал, что же сейчас с ним произошло, я быстро расстелил кровать, потом взял щенка на руки, положил на нее. Сам, раздевшись, я лег рядом с ним, укрыв его одеялом. Щенок лежал и смотрел на меня, его добрые и большие глаза, показывали всю ту теплоту за то, что я его спас от верной гибели в снегу, потом, пару раз чмокнув, он уснул, погрузившись в те беззаботные щенячьи сны. Я еще долго не мог уснуть, думая о том, что бы могло произойти, не пройдя, я там сегодня. Много, много мыслей посетило меня в ту ночь, но, отогнав их от себя, я стал засыпать, а рядом спавший щенок, начал вилять своим тоненьким хвостом. Как хорошо, что ему, снится что-то теплое и радостное, а не то, что с ним произошло. Пожелав ему спокойной ночи, я уснул. И всю ночь, наши с ним сны - переплетались, создавая картину моей радости и его виляние хвостом…