Настольный ренессанс

Нам было тогда по пятнадцать. Бегали мы беззаботными босыми пацанами, завтрашними юношами по неухоженному летнему «хрущёвскому» двору меж  стоящих друг на против друга панельных пятиэтажек.
 Днём обычно двор наполнялся детским плачем и смехом, женской руганью вперемешку с благим матом выпивавших в беседке мужиков, звонким грохотом костяшек домино о стол, и рёвом моторов мотоциклов, проносящихся мимо подростков.
 Посредине нашего двора стоял деревянный исчерченный и исписанный вдоль и поперёк перочинными ножами  стол, над которым возвышался самодельный навес из старого полопавшегося шифера. Навес этот опирался на металлические погнутые облезшие трубы, небрежно вкопанные в утрамбованный грунт, усеянный окурками сигарет Космос и обмусоленными барашками папирос Беламорканала.
 Стол этот представлял собой старую кем-то выброшенную входную дверь, на обратной стороне которой мотались остатки  лохмотьев зелёного дерматина и почерневшие  от старости куски поролона. Чуть левее середины этого стола, было небольшое сквозное отверстие для глазка, которое непреодолимой силой манило к себе дворовых живописцев, и служило источником «деликатного» вдохновения малолетних талантов. Оно также являлось центром изображения неприлично позирующих женщин, которые своими пышными и полнотелыми формами напоминали женщин с полотен Пауля Рубенса. А  откровенные позы изображённых натурщиц были достойны «пера» другого художника, который в мире кинематографа был больше известен под именем Тинто Брасса.
 В это отверстие для дверного глазка, почему то каждый считал своим священным долгом бросить не затушенную сигарету, или просунуть смятую в кулаке опустевшую пачку папирос. Иногда эта пачка так и оставалась наполовину торчащей в отверстии , тогда картина изображённой на столе музы приобретала совсем уж непристойный вид. Затем спустя какое то время, кто-то вдавливал эту пачку пальцем вниз или выдёргивал её выбрасывая прочь.
 Шло время, настольная фреска тускнела и практически исчезала, тогда очередной реставратор подправлял её, предавая «женщине на отверстии» всё более изящные формы и изощрённые "гимнастические" позы. Да и графическое мастерство будущих уголовников, надо сказать, раскрывалось с новой силой и расцветало как майская сирень.
 За летний период эта «Рубеновская женщина» славной эпохи «Спящего Бога», как только не вертелась вокруг этого эксцентриситета картёжной жизни, что даже увесистый том «Камасутры» спрятанный под подушкой родителей юных дарований,смущаясь краснел и притворно покашливал, чувствуя себя непросвещённым адептом в делах высокой философии. И если бы  Тинто Брасс видел,что только не падало в это «греховное начало человеческого рода», то непременно переквалифицировался в глотателей огненных шпаг, ибо его извращённый ум никогда не смог бы додуматься до таких тонкостей «деликатного искусства» как Генка из 8 «Б»
  Иногда эти подрастающие таланты и жулики подрисовывали рядом мужчину и обязательно волосатого с внушительными размерами «мужской силы» , затем второго....больной подростковый ум беспощадно глумился над прекрасными формами начала  XVII века как только мог, выдыхая в лицо прекрасной «Гелаиры» горький сигаретный дым. И старательно вырисовывая рядом очередного почитателя.
 Затем этим почитателям кто-то подрисовывал рога..., потом копыта, и незаметно сластолюбцы , благодаря коллективным творческим усилиям, превращались в мохнатых чертей, из-под хвостов которых  ввысь поднимался старательно затушеванный столб  пыли и газа. Потом рога с лёгкой руки «Маэстро» , только что проглотившего «губастый» , и закусившего кислым яблоком, превращались в пожарный шлем и все «гладиаторы преисподней»  чудным образом перевоплощались в весёлых пожарных. Их мохнатые хвосты в шланги, а копыта в кирзовые сапоги. И уже совсем бездарный коллективный талант, начинал новую непредсказуемую  вакханалию, рисуя всё новые сюжеты этой настольной драмы.
 Только одна муза Рубенса с улыбкой Джоконды стойко переносила весь этот воландовский маскарад, и в глубине души на лохмотьях оборванного дерматина ждала наступления осени.
Что бы обжигающий дождь разящими ледяными каплями без следа смыл всю грязь с её непорочного тела, а вместе с грязью через омут дверного глазка стекла и тушь позднего дыхания ренессанса.



 P.S.
  Как то глубокой зимой подойдя к забытому столу.....



« Войдя в комнату, они увидели на стене великолепный портрет своего хозяина  во всём блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в груди лежал мёртвый человек во фраке. Лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее. И только по кольцам на руках слуги узнали кто это».