Вяземский. 2 глава

Графиня Вяземская сделала последние приготовления к торжественному семейному обеду в честь единственного человека, которого уважала и к чьему мнению охотно прислушивалась. Велор Вяземский прибыл вовремя, в который раз убеждая близкую родственницу в чрезвычайной пунктуальности и личностной культуре.
- Ну, здравствуй, дорогой! – графиня протянула внуку руку, лично встретив его на парадном крыльце своего великолепного дома, построенного в стиле классических английских усадеб. Внимательно осмотрев его с головы до ног,  сказала, - Похудел, побледнел, осунулся.
Эти эпитеты в устах ее сиятельства были величинами постоянными – при каждом приезде молодого графа она говорила одно и то же, на самом деле имея в виду: « Хорош как никогда.»
- И вы, все также прекрасно выглядите, графиня, - вернул «комплимент» молодой граф, ни при каких обстоятельствах не называвший ее сиятельство – «бабушкой» и, наклонившись, приложился к белой и полной руке.
Казимира Сергеевна расплылась в улыбке, увлекая внука через приемную и гостиную,  в роскошную столовую с витражными стеклами от пола до потолка, открывавшими вид на девственно – зазеленевший, весенний лес.
На столе ждал питательный и утонченный ужин из семи блюд на серебре в позолоте, а четверо лакеев в париках и красных ливреях подливали вино и меняли тарелки после каждого кушанья.
Попробовав бифштекса с кровью и полусырой утиной печени в вишневой подливке, графиня выгнала лакеев и принялась сама потчевать внука. Граф ел скудно, а пил много, впрочем, так происходило всегда. На бабку он походил волосами – черными и очень густыми,  с холодным синим оттенком. И сейчас, две одинаковых черных головы (ее сиятельство, несмотря на возраст, седой не была) сидели друг напротив друга за огромнейшим и пышным столом красного дерева.
- Была прекрасная погода, но после обеда сделалось так холодно и эта мгла... – ее сиятельство передернуло:  мощной волной колыхнулся бюст, полные руки, живот, - Я не припомню такого жуткого марева, оно словно стояло стеной!
Да, графиня была толста и гордилась этим, выхоливая и вскармливая свое огромное тело.
- Погода в мае непостоянна. – поддерживая светскую беседу кивнул внук, лениво потягивая старое вино.
- Я даже в доме набрала в платье этой всепоглощающей сырости. – продолжила Казимира Сергеевна и потрогала черный бархат рукавов, - Вот и у тебя, одежда и волосы влажные.
- Последний час мы стояли в густом тумане, – пояснил молодой граф и захватив в ладонь волосы, откинул их ото лба, - С моего камердинера, который ехал на козлах с кучером, едва не текло ручьями, когда мы прибыли.
- Странное явление. – возмущенным голосом сказала графиня, - Погожий, сухой, солнечный день и резко – продукт конденсации водяного пара. А ведь дождей не было с неделю!
Внук согласился, что явление действительно редкое, учтиво выразив восхищение знаниями графини в естествознании. Покончив с едой и с бокалами в руках, молодой граф с бабушкой проследовали в курительную, где графиня достала мундштук,  коробку лучших европейских папирос и счастливо уложила полное тело в глубокое, удобное  кресло. Велор не курил. Одним махом он допил вино и, поставив бокал на столик, подошел к окну, потягиваясь.
Графиня пускала сизые кольца и наблюдала за ним с полуулыбкой: ее внук не был похож ни на одного родственника их графской фамилии, -  неповторимый и единственный, как узор на подушечках пальцев. Грациозное молодое животное,  - дикое, стремительное, неукротимое и очень спокойное. За год после учебы, он снискал славу прожигателя жизни: великолепно образованный, на службу не поступил, а имея необузданный нрав, развращал его еще больше, многодневными кутежами с алкоголем, картами и женщинами, которые прерывались коротким сном, чтобы через пару часов начаться вновь. И так, из недели в неделю, из месяца в месяц, - бесконечный бесовский круговорот.
 Дамы, были его самой большой, порочной слабостью. Многие женские души полегли у его ног: богатые и бедные, целомудренные и продажные,  невинные и страстные,  добродетельные и порочные, незамужние и достойные представительницы известных семейств. Для достижения цели,  в виде нового заинтересовавшего его тела, он не брезговал ничем, прибегая к самым ухищренным идеям, разрабатывая невероятные планы и играя какие угодно роли.
 И он умел брать то, что хотел, да что там, ему отдавали сами.
Знала ли обо всем графиня? Безусловно, ведь он, по – прежнему, был у нее на содержании, и она платила по его счетам. Но ее сиятельство нисколько не раздражалась за безумную жизнь внука – она бессловесно поощряла его. Сомнительные достижения любимца забавляли и потешали ее. « Мальчик здоров, умен, задирист, все остальное – лишь дань возрасту. Перебесится.» - думала она на последний жуткий столичный скандал с замужней дамой, где Велор играл первой скрипкой. Она и вызвала его в Застольное чуть более недели назад, опасаясь, что муж дамы потребует от мальчика дуэли.
 С удовлетворением замечая, что, несмотря на жестокие кутежи, внук все хорошеет, ее сиятельство совсем успокоилась и пришла в самое веселое расположение духа. Попыхивая папироской в мундштуке, она улыбалась, глядя, как молодой граф делает серию гимнастических упражнений перед окном.
 То, как он вел себя с ней, не могло сравниться с тем, что позволял себе, будучи свободным от нее.  С графиней он всегда был сама изысканность, манерность и воспитанность
- Я надеюсь,  вы не запрете меня в этом замке до скончания веков? – морщась, сказал Велор, оправляя воротничок рубашки и немного переживая о том, что ему придется задержаться в этой глуши на неопределенное время.
-  Это будет зависеть от того, как долго новость с участием тебя, будет держаться в колонке первых новостей, то есть на языках столичных кумушек.
Велор едва сдержал зевок скуки, равнодушно рассматривая лесные просторы за окном.
- Я никогда не поучала тебя, сынок, - продолжила ее сиятельство, - но позволь вопрос: неужто, в столице дам не хватает, если тебе понадобилась уже немолодая, некрасивая и немного чокнутая министерская жена? 
Первое мгновение внук взглянул на бабушку так, если бы она сказала большую глупость, позже оправился и, вернув лицу учтивое выражение, еще некоторое время стоял молча, наверное, желая, чтобы этот ужасно тоскливый для него разговор закончился. Видя, что княгиня все еще ждет ответа, Велор сдался.
- Видите ли, ваше сиятельство, мне интереснее то, что сложно.
 Считая, что удовлетворил интерес старой графини, Велор замолк и сев в кресло, обтянутое красным сафьяном, потянулся за графином с прошлогодней вишневой наливкой.
- Мне как – то нехорошо последнее время. – откровенно сказал он таким тоном, что ее сиятельство решила на время оставить трогающий ее вопрос.
Подняв на внука холодные серые глаза, она подала торс вперед, показывая, что готова выслушать.
-  Временами, я оказываюсь в незнакомой местности и не помню, что делал последние несколько часов.
Графиня непонимающе смотрела на него.
- Провалы в памяти. – как можно мягче попытался сказать Велор, но от волнения голос исказился и вышло достаточно грубо, словно граф сердился за непонимание.
Казимира Сергеевна надула пухлые губы и, подняв бровь, с усмешкой перевела глаза  на полную вторую стопку ликера в руках у внука. Молодой граф вспыхнул и тихо сказал:
- Если я напиваюсь мертвецки пьяным, мой камердинер может рассказать, как я провожу время, лежа на диване. Но, когда я, - Велор запнулся, не находя определения, - вот так…теряюсь, он говорит, что я – исчезаю и он ищет меня в течение нескольких часов. – на пару секунд граф замолчал, - Я обращался к врачам, которые сказали, что у меня -  сомнамбулизм, но, графиня, у меня случаются провалы памяти и днем!

Казимира Сергеевна, как дама рассудительная и не привыкшая доверять столичным медикам, больше ни о чем не стала расспрашивать внука, а позвонив в серебряный колокольчик, приказала лакею послать за семейным доктором семьи Вяземских. И   старый  эскулап явился, прибыв на повозке со своим молодым и вертлявым помощником, который ловко управлялся с лошадьми и таскал докторский саквояж.
Доктора мучил остеохондроз, а потому, он часто и шумно кряхтел. Едва заслышав эти специфические звуки в коридоре, графиня  встала с любимого кресла и пошла к двери – подобным образом, она встречала всех людей, которых уважала. Звали достопочтенного медика – пан Станислав Коцкий и был он малороссом, его же помощник откликался на Ваньку. Это была прекомичная пара: маленький и круглый как шар для гольфа доктор и долговязый и худющий Ванька, как липка гнущийся от тяжести врачевательского чемодана.

- На шо жалуемся – с? – спросил доктор с малоросским акцентом, первым делом щупая лоб молодого графа. Его руки были мягкие, пышные и белые, как мякиш хлеба .
- Говорит, что у него провалы в памяти. – сказала за внука графиня.
Пан Коцкий надул толстые щеки и шумно закряхтел, отчего Велор вздрогнул и поежился.
- Когда начались? – между кряхтением продолжил врач.
- С месяц, может, чуть меньше. – нехотя ответил Велор, то вздрагивая, то сжимаясь от храпа и кряха врача, - Надо у камердинера спросить, он ко мне приставлен и все знает.
Пока вызывали камердинера Петра, пан Коцкий выпроводил графиню за дверь и произвел осмотр кожных покровов, пальпацию внутренних органов, а в конце, постучал молотком по всем нервным окончаниям, проверяя реакцию. Надо признать, обследованием он остался недоволен.
Когда ввели неказистого и одетого в серое Петра, граф Вяземский уже был облачен в платье.
- А шо, милейший, - обратился доктор к камердинеру, - вы помните, когда и при каких обстоятельствах у его сиятельства впервые приключилось расстройство памяти?
- Конечно. – ответил Петр. Несмотря на то, что он был простым сыном лавочника, слыл большим умницей, - Три недели назад, в Олеском замке, что около границы Малороссии и Польши, подо Львовом. Его сиятельство решил снять его для веселья  у тамошнего магната и владельца замка.
Для веселья? Доктор изумленно уставился на графа. Он знал этот средневековый замок Даниловичей, построенный на вершине горы. Дикая пустошь была там, в округе, да комариные болота – куда уж веселее?
- Вот,  а на второй день граф и пропал. Я зашел к нему в спальню поутру, а там только девица Смелькова, а барина нет. Проискал до обеда, слоняясь по крутым склонам и заболоченным лугам, устал как собака, испачкался болотным варевом, а нашел только на берегу Либерции, километров в четырех от замка, ободранного, в беспамятстве, и извиняюсь, голого.
- Позвольте – с, - вклинился доктор, - что за девица Смелькова?
- Столичного купца Смелькова – с, дочь. Ради нее, граф и снял замок. Увели – с из родного дома. – переживая, что сказал лишнего, Петр с опаской взглянул на графа, но тот уныло молчал, тоскливо вглядываясь в дымку леса.
- А хде теперь она, эта купеческая дочь? – казалось, врача больше заинтересовала девица, нежели больной, на фамильные деньги которого он благополучно и в достатке жил.
- Так, к батюшке вернулась. – развел руками камердинер и лицо его пошло красными пятнами, - ему было неловко.
- Понятно - с. – нахмурившись, доктор громко и мучительно закряхтел, недобро оглядывая молодого графа. О причине его любопытства и недовольства догадался только Ванька – помощник: у врача была единственная дочь на выданье, - Ну – ну, так нашли вы его сиятельство – с  голым и дальше что?
- Привел в чувство, дал свою одежду, препроводил в замок, накормил горячим обедом. Барин бледный был и жутко слабый, еле ногами перебирал, хорошо, что я за подводой сбегал. А еще, он, видать, об кусты шиповника сильно порвал себя: все тело – кровоточащая рана. Этой колючки, в окрестностях замка было видимо – невидимо.
- Очень странно. – пробормотал пан Коцкий, разговаривая сам с собой и поглядывая на Ваньку, который все время вертелся около доктора и внимательно слушал все, о чем говорили, - Три недели, говорите, как порвал себя - с? На теле должны были остаться рубцы, но кожа графа чиста, как младенческая. Быстрая регенерация? А между тем, организм ослаблен, печень и селезенка увеличены, – что – то с кровью не то. А что говорила о ночи той (он сделал ударение на «той»)  девица Смелькова? Она не видела когда, и куда уходил его сиятельство?
-  Я и не общался с ней – не думал, что у барина это начало болезни какой. Мало ли как бывает – вина навалом, дело молодое – упился, а потом – кондрашка. Дочь купеческая и без того пуглива была как лань, а после той ночи совсем замкнулась – только смотрела большими глазами и вздрагивала от каждого шороха. А разговаривать – не разговаривал я с ней. Да и ни с кем она не балакала, только плакала дюже, душа. – на последних словах, камердинер снова пошел красными пятнами и даже как – то всхлипнул, - А ведь как хороша была девка! – и он опять с испугом зыркнул глазами на молодого графа, но тот даже бровью не повел, будто и ни о нем речь была.
- Понятно – с. – вновь просипел врач, кряхтя, рыча и жестами подзывая к себе Ваньку с саквояжем.
- Порошки сонные пропишу, да успокаивающие капли дам, а еще – печеночный сбор, заваривать и пить по литру в день.
Пока он выдавал камердинеру капли и прописывал порошки и травы, за которыми тут же отправили слугу к сельскому аптекарю, лакею приказали ввести графиню, которая вся извелась, сидя под дверями курительной комнаты. Зайдя, она тут же закурила – пожалуй, именно это ее волновало больше всего.
- Что у мальчика? – спросила она. Все дело с провалами памяти представлялось ей крайне несерьезным.
- Завтра пришлю Ваньку, чтобы пиявки поставил –  кровь плохую надо из организма изгнать.  А еще, графиня, на диету его сиятельство: легкие бульончики, котлетки куриные паровые, да алкоголь под строжайший запрет. И воздух. Пусть гуляет больше на свежем воздухе – это укрепляет и закаляет ослабленный организм.
- У графа ослаблен организм? – удивилась Казимира Сергеевна, не веря доктору, но веря своим глазам. А глаза ей говорили, что внук выглядит замечательно.
- Его организм изнурен, как после мучительной борьбы с инфекцией. – твердо сказал доктор, захлопывая саквояж и передавая его Ваньке, который сейчас же склонился от его веса, - И давайте графу порошки, капли и сбор, строго как я прописал. – обернулся он к камердинеру и согнувшись, и сильно кряхтя, пошел к двери.

Графиня осталась с Велором, сквозь табачную дымку наблюдая, как внук морщится, как от боли и все более мрачнеет: многословностью граф никогда не отличался, а в этот приезд был замкнут особенно.
- Ваш доктор, графиня, себя вылечить не может, а вы думаете, что он мне поможет. - сказал Велор опять странно ежась.
- Я уверена, что пан Коцкий куда лучше тех столичных докторов, которые тебя смотрели: они ведь не нашли, что у тебя печенка увеличена?
- У меня что – то в голове! – сказал молодой граф особенно горячо, приложив пальцы ко лбу, - Мне постоянно холодно, но надевая больше одежды я все равно не согреваюсь. Ем еду, но не чувствую вкуса, пью напитки, не ощущая запаха и эти белые пятна памяти, когда не помню, что со мной было последние несколько часов!
В голосе его сиятельства не было отчаяния – в его положении светского, богатого человека он не привык бояться, скорее, имелось желание понять, что происходит. Но реакция графини была слабой: нет, она переживала за здоровье внука, но как женщина  умная и в большей степени хитрая, предполагала, что диагноз расстройства памяти может быть спланирован для собственной выгоды. Графиня недавно узнала очень неприятную новость о «мальчике», на тему которой желала, но никак не решалась заговорить.
- Велор, до меня дошли сплетни, что ты поднимаешь руку на своих любовниц. – наконец, смогла произнести ее сиятельство, устало выдохнув и потянувшись за новой папиросой, - Говорят, что министерская жена до сих пор лечится от любовной встречи с тобой: сказывают, она вся была в ранах и кровоподтеках. Только благодаря тому, что никто не желает огласки этой щекотливой истории – ты до сих пор не в тюрьме.  Не может ли быть такого, что желая сбросить груз ответственности за свои поступки, ты придумываешь сказку о провалах памяти?
Ее сиятельство желала достучаться до единственного наследника: ее не столько волновали женщины, которыми увлекался внук (она считала, что они шли на связь добровольно, а потому, сами виноваты), сколько расстраивалась, чтобы дурная слава  не сделала бы из блестящего юноши, - жалкого человека, чья жизнь пошла под откос.

 Граф нисколько не удивился обвинению, скорее, он ждал этого разговора:
-Я слышал эту бородатую сплетню. – в его голосе прозвучало даже некоторое удовольствие, от которого Казимира Сергеевна пришла в растерянность, - От себя могу добавить, что несу в сердце недурственное начало романтической встречи с женой министра, но что было дальше, увы, не помню. Я очнулся в карете, укрытый одеялами. Позже, Петр рассказал, что нашел меня на обочине дороги неподалеку от дома, где я встречался с Катрин.

Графиня почти не удивилась ответу – внук никогда не был откровенен с ней. Больше всего, ее поразила жуткая искра веселья, что пронеслась в словесных интонациях и задела глаза Велора, за миг до этого встревоженные.

- Ты пугаешь меня. – ее сиятельство затушила папиросу, чувствуя, что быстро покончить с этим делом  не удастся.
- Иногда, я начинаю бояться самого себя.
Что – то настолько страшное прозвучало в словах молодого графа, что Казимира Сергеевна опасливо нахмурилась, молча вглядываясь в темно – карие графские глаза, в которых никогда не было отражений из – за слишком густых и длинных ресниц.