105. Конспиративная явка у тёти Розы

– Вылет в четыре тридцать. Штурман-инструктор Астафьев. Кемерово – Свердловск. Командир Герасимов... Всех зачитывать?... Отмечаю.

Телефонная трубка старенького обшарпанного автомата с глухим характерным хрустом и звяканьем опустилась на рычаг. Дежурный по плану-наряду на полёты остался у тумбочки в штабе Якутского авиаотряда, а я – в коридоре второго этажа деревянного дома командного состава, находящегося через пару строений от собственной квартиры. Всех зачитывать – пустое дело. Достаточно было упомянуть одного Астафьева. А куда, собственно, я мог деться с «подводной лодки», будучи простым стажёром?

До этого момента я убил не менее сорока минут в тщетных попытках дозвониться. Тоскливо и без удовольствия выкурил  на улице до самого фильтра пару сигарет, не раз уступил очередь, успел шугануть развесёлую ораву огольцов, озорующих в непосредственной близости от телефона-автомата, поздоровался со знакомыми, спешащими по делам, а также перекинулся ни к чему не обязывающими фразами о немудрёном соседском житье-бытье... Создавалось впечатление, что все абоненты сговорились и одновременно штурмуют один-единственный телефонный номер... Похоже, жизнь успешно дала закономерную «трещину», и лёд всё-таки тронулся, а поэтому пришлось укрепиться в мысли, что к такому распорядку волей-неволей нужно привыкнуть надолго.

Брошенная на рычаг телефонная трубка стала той самой соломинкой, которая переломила жизнь на две части. Прежняя осталась в прошлом, а нынешняя на добрую пару десятилетий с хвостиком поставила меня в строгую зависимость от таких телефонных звонков. Даже не представлял, что обозримое будущее, куда и без того можно с не очень большой уверенностью заглядывать, вовсе сузится до двух-трёх дней. Какие к чёрту месяцы? Что и как тебе напланировали – так и станешь жить и отдыхать, повинуясь графику полётов и голосу в телефонной трубке.... Три раза в неделю – понедельник, среда, пятница...
 
Повесив трубку, стал задумчиво пробираться к лестнице, ведущей вниз, с опаской минуя завалы чемоданов, обуви, колясок и оставленных сумок. «Вылет в четыре тридцать» молоточком постукивало по нервам, а тревожный вкус фразы сам собой начал сопоставляться с алгоритмом последующих действий. Отколоть от смыслового «булыжника» лишнее очень мешал малолетний пацанёнок, лихо изображавший на трёхколёсном велосипеде завзятого рокера. Он то и дело вихрем сновал по коридору туда-сюда, почти натурально воспроизводя мотоциклетное «дрын-дын-дын!», всё норовил проверить меня на внимательность и осторожность, а торомоза – на исправность: разгонялся с дальнего конца и уверенно останавливался практически на моих стоптанных башмаках, повидавших многое. Завалы домашнего скарба не только не мешали мальчонке, а даже придавали остроты ощущений от возможности проверить в деле мастерство истинного водилы... Я почти физически ощутил вонючий запах выхлопных газов, разом перебивший прелый аромат подгнивающей картошки, остатки которой всё ещё хранились в деревянных ящиках практически у каждой квартиры.

«Четыре тридцать» стоило переварить более расширенно. Время – московское, следовательно к нему нужно прибавить шесть часов, чтобы перейти на якутское, и отнять хотя бы час, положенный на предполётную подготовку. Результатом станет время явки в  медсанчасть. Примерно час займёт дорога на автобусе и переход с остановки в штурманскую... Это – в идеале и без всяких непредвиденных обстоятельств. С полчасика нужно бы именно на такой случай иметь в запасе. Что в конечном итоге? Выезжать нужно примерно в восемь тридцать, если в расписании такое время существует, а лучше – в восемь. Оставалось прикинуть время установки будильника, предусмотрев утреннее умывание, бритьё и небольшой завтрак... Отчего-то спать захотелось именно сейчас, немедленно!   

Не успел миновать угол дома, как на горизонте узрел знакомую фигуру, лениво щурящуюся на яркое солнышко и передвигающуюся шаркающими шагами по направлению к подъезду, из которого я только что вышел. Фигура имела независимый демократичный вид: клетчатая рубаха-ковбойка нараспашку, а под ней – майка тракториста непонятного цвета. Домашние шлёпанцы на босу ногу, а также треники с отвисшими коленками и двойными белыми лампасами довершали самобытность образа. Стало понятно, что хотя бы на ближайшие пятнадцать минут придётся выбросить из головы всякую надежду добраться домой. Притормозил...

Юра Трунилин, пилот «сангарского замеса» и долго летавший командиром Л-410, ныне трудился вторым пилотом Ан-12. Он привычной дорогой шёл туда же и за тем же, что и я с час назад – к телефону. Только дежурные у нас были разные, соответственно, и заветные номера. Отделаться от Юры просто так, не выслушав хотя бы пару-тройку анекдотов и уморительных историй разнообразного жанра, смог бы лишь чёрствый случайный собеседник или толстокожий, вернее – толстокорый чурбан. Среди лётческой братии Юра имел заслуженный и вполне объяснимый титул «Травилин».

Чтобы понять Трунилина, требовалось заранее усилием воли настроиться на определённую «волну», поэтому несведущие и первые попавшиеся собеседники при звуках, пулемётной очередью исторгавшихся из Юриного рта и очень напоминающих пофыркивание доходящей до готовности каши, моментально впадали в ступор и превращались в соляной столб, ошарашенно пытаясь в какофонии вроде бы членораздельной речи отыскать хоть какие-то зачатки здравого смысла.

– Стас Алексеев... хррр-фрр-пых... Фергана...бррр-тых...зелень-мелень-помидорчики-пуфф... Мама дорогая! О, блин, дела! Завернули случайно в Хатангу... Ха-ха-ха!... Керосин, мать его за ногу... Погода – полный шванц-деби-дуба. Попутный груз... Фух-фух Тикси... Ветрило швах... Мррр-фью-тиууу... Чокурдах. Хрен-бартер-муксун... Четыре дня лишних. Всмятку. Ё-моё... Бу-бу-бу... Пык-мык... Один кетчуп своей привёз... Чуешь, брат? Ох-хо-хо, дрр-шмяк... Заходи... Любаша – пельмени. Шшух-тынц! Арбуз-дыня-водовка сяо-мяо – вещь... Ы?

Толмач с «Трунилинского» на общедоступный ни на минуту не задумается и моментально переведёт: «Командиру Стасу Алексееву выпал рейс в Фергану. Понятно, что Юра – в составе. По случаю купили на рынке свежих помидорчиков, но судьба подкинула привычный для «грузовиков» сюрприз – пришлось залететь в Хатангу, где возникли обычные и понятные проблемы с дозаправкой. Потом испортилась погода, согласовали с заказчиком посадку поближе – в Тикси, заодно и попутным грузом разжились, а поэтому и топлива чуток наскребли. В Тикси задул предельный боковой ветер, и к моменту подходящих метеоусловий экипаж заставили вновь изменить маршрут, чтобы слетать в Чокурдах. Помидорчики, ясен пень, с каждым лишним днём, а их набралось четыре, теряли товарный вид и витаминную ценность, что уж говорить о зелени?! Здравый смыл подсказал, что если не успеть сейчас, можно опоздать навсегда, посему почти все южные томаты скорострельно и даже с выгодой обменялись на  вкусную дефицитную рыбку в виде балыка муксуна...» – Остальное можно уже домысливать без особого ущерба для соответствия трактовки истинному положению дел. На разрядку международной напряжённости и ситуацию в системе здравоохранения это никак не повлияет.

Лётчики, знавшие Трунилина более близко, могли перед началом пламенного монолога задумчиво и с усмешкой посоветовать: «Юрий Алексеевич, ты уж выплюнь сначала всю кашу, оставь только суть...» – правда, более крепкими словами. Юра ничуть не обижался, а только счастливо улыбался в ответ... Странная речевая особенность полностью пропадала, едва Трунилин усаживался в пилотское кресло и надевал гарнитуры. Человек менялся в один момент – ни один диспетчер никогда не предъявил никаких претензий ни к чёткости, ни к разборчивости радиообмена. А уж я-то полетал с ним предостаточно! Мне никакого переводчика давно не требовалось, поэтому я сразу находил нужную «волну», отбросив в сторону шелуху или фильтруя индивидуальные пришепётывания, особенности и несуразности звуковоспроизведения.

– Уже отбомбился? Снова отдыхаешь? – Юра был полностью в курсе моих скорбных дел. Пришлось похвастаться:
       
        - Привет! Не угадал. Завтра с утра в Свердловск.
       
        - Неужели? Давно пора... С кем?
       
        - Командир Герасимов, а инструктором – Астафьев.
       
        - Герасимова не знаю, а про Астафьева что-то мельком слышал... Ты тапочки и сменку возьми. Не забудь в порыве счастья... Расскажешь потом, что и как. С почином! Побреду... Мне мозоли диском набивать, хрен дозвонишься до этой шараги...

Даже «отшелушив» всё лишнее, разговор вверг меня в уныние. Оказывается, рановато ещё устанавливать завтрашний таймер. Если бы не Трунилин, дал бы я маху... Хоть   и большого, но вовсе не смертельного... Ещё можно всё исправить.  Требовалось внести недостающую ясность.  Развернулся и поплёлся обратно в подъезд. Смущали две перспективы: как скоро удастся снова дозвониться дежурному и риск быть задавленным насмерть очуменным юным другом рокеров. Впрочем, перемена очерёдности таких вероятностей вовсе отменила бы жертве ДТП надобность совать палец в дырки телефонного диска...

Только встал на нижнюю ступенечку, как сверху раздался оглушительный вой, в котором безошибочно узнал сходство с нотками «дрын-дын-дын». Похоже, аварии избежать так и не удалось. Наверху в расслабленной позе стоял Трунилин, усмехаясь и успокаивая вышедшую на ребячий плач мамашу:

        - Уведи ты его с глаз долой, Татьяна. Дай людям спокойно позвонить...

Я поднялся и увидел валяющийся трёхколёсный «харлей», вписавшийся рулём в угол шкафа, и удаляющуюся корму Татьяны. Женщина упорно тащила огольца за руку к дальнему концу коридора, а он сопротивлялся, похныкивал и держался рукой за ободранную коленку... Дверь захлопнулась, и наступила тишина. У телефона в очереди уже стояли две девчушки. Одна старательно накручивала диск, а вторая мечтательно грызла семечки, сплёвывая шелуху прямо на пол...

        - Чего вернулся-то? Склероз одолел?
       
        - Юра, ты тут про тапочки намекнул, а я сразу и не въехал... – Трунилин лишь многозначительно усмехнулся. Поковырял кусочек облезшей краски на перилах и выпалил в привычной кашеподобной манере:
       
        - Володя, ты пока у дежурного сразу уточняй, на сколько дней рейс рассчитан. Привыкай! Это тебе не в Сангаре или Магане – утром в путь, а вечером в свою койку. Так сдуру можно и недельку провести в одних носках и галстуке... Эстафет ведь полно!
       
        - Да сообразил уже... Спасибо. Пойду пока на воздух, утомился битый час куковать. Скажешь, что я за тобой.

… Во второй раз дозвонился не скоро – к самому концу рабочего дня. Но выяснил важное: в Свердловске придётся просидеть три дня, дожидаясь, когда сменный экипаж слетает в Минводы и обратно. Заодно понял, что «кухню» следует изучать гораздо глубже. Не лишним будет знать расписание и длительность рейсов, а также взять за привычку надобность всегда иметь под рукой ручку и листок бумаги. Всего в голове не удержишь, а информация от дежурного может включать массу побочных и даже стратегических нюансов, касающихся полётов.

(Забегая далеко вперёд, поясню, что невинная обуза вроде нахождения в резерве может занести тебя куда-нибудь из Питера в Ташкент, Лондон, Шарм-эль-Шейх, Норильск или даже на Камчатку... Вот и представьте, что нужно иметь с собой, отправляясь утречком в профилакторий!)

Не скажу, что потраченное время выбило меня из колеи. Пришлось немного перестроиться. Готовился сначала в Хабаровск – не беда! Есть ведь у меня «волшебные» палетки с маршрутами и подготовленные карты, полученные «по наследству». Посидел, покорпел, мысленно пролетел... Убедил себя, что утро вечера мудренее, а от визуального ознакомления всё равно очень большой пользы не будет. До Кемерово маршрут оказался слегка знакомым – он почти полностью повторял перегоночный, который мной выполнялся не раз. Бегло пробежался по радионавигационным данным, зонам УВД (управления воздушным движением), поворотным пунктам и... Поймался на мысли, что почти ничего уже не соображаю...

Спал ли в ту ночь, уже не вспомнить. Но встрепенулся задолго до контрольного времени, установленного на будильнике. Думаю, с того самого момента навсегда утратил возможность спокойно предаваться сновидениям, если просыпаться предстояло строго по таймеру. Синдром Штирлица? Не знаю... Как не знаю – светило ли ярко с утра солнышко, и насколько весело чирикали птички, радуясь всему на свете. Напряжение от неизвестности чувствовалось огромное, поэтому всё, что не относилось к полёту, ускользало от внимания, покрывшись сплошной серой пеленой...

В штурманскую не только не опоздал, но даже явился гораздо раньше остальных членов экипажа. Сунулся было в БАИ (бюро аэронавигационной информации), но вспомнил, что я пока «бесправный», а поэтому никакого портфеля с документами мне не выдадут, поскольку личного до издания приказа не полагалось. Зато с удовольствием слегка расслабился, поболтав о том о сём с девушкой в окошечке. Она оказалась знакомой, женой Павла Севрюгина, с которым нас не раз сводила судьба на совещаниях в Управлении. Для меня явилось приятной новостью, что Севрюгины распрощались с Жиганском и переехали в Якутск. Сам Павел находился на переучивании на самолёт Ил-76. Тесен мир!

Уселся на стул в штурманской и сверил палетку с устновленным для Ту-154 маршрутом, заботливо подсунутым в качестве шпаргалки под плекс. Нужно было хотя бы часть времени сэкономить на рутинных процедурах. Поэтому взял бланк «Штурманского бортжурнала» и вписал туда карандашиком необходимые данные. Огляделся и увидел, что ветровой прогноз по высотам и географическим пунктам находится чуть дальше. Пододвинул его ближе и начал старательно рассчитывать курсы, время и топливо, а также безопасные высоты. Резиночкой и штурманской линейкой тоже пришлось пользоваться – очень хотелось проявить большую точность и аккуратность, памятуя суровую въедливость дежурных штурманов при проверке расчётов.

        - Трудишься? – вдруг раздалось из-за спины. – Помощь нужна?

От неожиданности я вздрогнул и обернулся. На меня в упор смотрела улыбающаяся физиономия черноволосого и темноглазого пилота. Эдакий былинный широкоплечий крепыш с чуть кривоватыми ногами. Не красавец-мужчина в полном понимании идеала, а настоящий симпатяга по всем статьям! Взгляд – насмешливый и доброжелательный. Так и сквозили хитроватые искорки задорного, заразительного и зажигательного ироничного юмора. Эта насмешливость вызывала отнюдь не неприятие, а какое-то чувство мгновенного дружеского доверия и расположения.

– Виктор, второй пилот. – он сунул широкую ладонь для рукопожатия, а я с уважительным удовольствием оценил немалую мощь «клешни» и представился.

– Погоди, я сейчас загрузку у перевозок узнаю. Топливо прикинул? Дай, гляну... – Виктор почти выхватил бортжурнал и бегло пробежал глазами. – Нормально! Уточню предельную и состыкуем... Машину впиши. – Он назвал бортовой номер самолёта и вышел в коридор. Оттуда почти сразу послышался его бодрый напористый голос – на стене висел телефон специально для таких целей.

Тот факт, что у меня хоть что-то с первой попытки получилось нормально, обрадовало, но нужно было дожидаться «приговора» Астафьева и хоть какого-то намёка на дальнейшие действия.

Минут через пять Виктор вернулся, на ходу поправляя кобуру со вставленным «Макаровым» и уселся рядом, сосредоточенно рисуя тонкие линии на центровочном графике. При этом задумчиво бубнил что-то неразборчивое, то соглашаясь сам с собой, то сомневаясь. Но широкая улыбка так и не сходила с лица. Хорошее настроение перед рейсом – залог успеха!

– Ладно! Вроде бы всё сходится. Уточню фактическую, пассажиров и груз позже. За «розу» расписался?... Впрочем, тебе пока не надо...

Пришлось задуматься. Речь шла вовсе не о букете роз, а о коде секретной системы опознавания. В просторечии её называют «свой-чужой», а в документах – «изделие 020», которое устанавливалось практически на все гражданские воздушные суда. Обычно за этот код в БАИ расписывался второй пилот, но лишь в том случае, если в составе экипажа не предусматривался штурман.

Думаю, уместно будет сделать небольшое отступление. Раньше перед вылетом я контролировал эту процедуру чисто для себя и на всякий случай. А случаи бывали разные. Забывчивость, невнимательность, торопливость... Вылетает борт, а через полчасика спохватывается и очень паникует – нет кода, или он просрочен! А возвращаться – предпосылка к авиапроисшествию, да и дело касалось очень секретной системы со всеми вытекающими последствиями. Не раз из Министерства приходили грозные приказы «О нарушении режима полётов» именно по такой причине. Жизнь ведь порой заставляет торопиться любого. Это и есть пресловутый «человеческий фактор». Вытекающие последствия – очень суровые и назидательные, но вылеты без секретного кода продолжались и продоложаются сейчас. Правда, всё значительно упростилось. Санкций и головной боли меньше. Да и самолётов отечественного авиапрома практически не осталось, а «иномарки» вроде Boeing или Airbus такой системы не имеют.

Примечательно, что известный советский лётчик-перебежчик Виктор Беленко в сентябре 1976 года перелетел в Японию на перехватчике МиГ-25 и впоследствии получил политическое убежище в США. Кроме заявлений о «морально-политическом уроне», побегу Беленко приписывали материальный ущерб СССР на сумму около 2 млрд руб., поскольку пришлось в срочном порядке по всей стране менять аппаратуру системы радиолокационного опознавания «свой — чужой». Но на самом деле особо ценными являлись данные о тепловой сигнатуре советского истребителя, которые очень пригодились разработчикам головок самонаведения ракет «воздух - воздух» и «земля — воздух»... «Изделие 020» отживало свой век, а на смену уже готовилась новая модификация «Розы».

Показательно – практически все обозреватели сошлись во мнении, что МиГ-25 является наиболее совершенным истребителем-перехватчиком в мире. Его РЛС (радиолокационная станция), хотя и выполнена на электронно-вакуумных лампах и не имеет режима селекции движущихся целей на фоне земли, превосходит западные. Электронное оборудование самолёта довольно примитивно (один из экспертов высказался в отношении элементной базы электроники F-4 и МиГ-25 в том духе, что «это всё равно, что сравнивать транзисторный приёмник с граммофоном»), но общая интеграция системы управления оружием, автопилота, системы наведения с земли выполнена на уровне, по крайней мере не уступающем лучшим западным системам, разработанным в одно время с оборудованием МиГ-25.

Почему лётный состав стал называть систему «Розой», точно сказать не могу. Это нужно спрашивать у аксакалов гражданской авиации более старшего поколения. Я застал времена, когда вылетевший впопыхах без нужного кода экипаж мог заполошно, с придыханием и необычайной нежностью опрашивать другие воздушные суда: «Не подскажете, когда день рождения тёти Розы?» – Кто-нибудь знающий обязательно поделится: «Второго числа». – Обрадованный известием экипаж начинает напрашиваться в гости: «А когда приходить?» – «В пять часов!» – «А вечеринка когда закончится?» –  «В девять...» – И все несказанно довольны, а секреты остались при себе... Врагу – никогда и ни за что!

Суть такова, что цифры кода устанавливались на аппаратуре на определённый период времени. Значит, диалог двух офень имел очень простой перевод: «Цифра 2  устанавливается в период с пяти до девяти часов.» – Если дело происходило вечером, то «с семнадцати до двадцати одного часа».... Встречались осторожные экипажи склеротиков, которые и этим опасались пользоваться. Их забывчивость вознаграждалась настойчивым подбором цифр и одновременным слежением за миганием лампы-индикатора. Если его не наблюдалось – крути галетник дальше! Цифр было не так уж много – примерно шесть. Главное, чтобы военные диспетчеры  в этот момент тебя ни в чём не заподозрили... Помогало!

(продолжение следует)