Катастрофа

1

…В волшебном танце взволнованных взглядов, волнующем вихре неясных желаний, смятении запертой в клетке пичужки, в хмуром сплине и негаснущем солнце внутри, встречала она осень… Еще одну осень, как неизбежное увядание летних надежд, но и как движение в сторону такой же неизбежной весны, что порой распускается гораздо раньше календарного срока, обдавая ароматом цветения в беспробудном ноябре или среди сверкающих под фонарями сугробов января…

Первое дуновение теплого ветра едва ощутимо и ласково, коснулось ее лица в конце октября, когда он, поедая ее жадными глазами, придвигался все ближе в опустевшей кофейне и говорил много трепетных слов, возможно, чересчур обжигающих для первого свидания. Осознавая гипноз искусного соблазнения, она с удовольствием дремала в ласковых волнах его недвусмысленных намерений. Будь, что будет! – пронеслось в голове.

Несколько встреч в центре, разговоры все откровенней и обжигающей. Направление в сторону буквального тепла постели и тонких материй тепла человеческого. Быстрый шаг от кафе к автомобилю сквозь стылый неуют глубокой осени.

Получив свое, он сразу обозначил грань, за которую не собирался и не желал переступать – в бесконечное алое пространство любви, именно туда, где она стремилась жить. Либо за гранью, либо ни с кем. Жить, а не существовать. Любить, а не заниматься чувственным спортом.

Осознав туманную, хоть и волнующую перспективу нечастых встреч по его зову, она намеренно отдалилась от него, совместив  время перемен с наступлением нового года.  Избалованный и не привыкший к отказам, он негодовал и изощрялся в проверенных методах. Наседая на нее, утомляя навязчивым упорством, он не забывал о зыбкой условности отношений – намекая иносказательно на невозможность переступить черту, за которой настоящие отношения берут начало. Он призывал радоваться жизни, сегодняшнему дню, малым крохам тепла посреди зимы, обычным и будничным вещам. Странное и противоречивое состояние ввергло ее в затяжную хандру, которую щедро питало низкое серое небо и вечность до первой капели…

Почти месяц они не виделись и все это время он предлагал ей встретиться, переходя от мягких уговоров,  к агрессивной настойчивости.  Она бродила внутри себя, приемами логики соглашаясь с ним, но сопротивляясь сердцем. Два месяца они парили в неопределенности, их отношения не подходили ни под один,  даже обобщенный, статус. И все-таки, ее тянуло к нему и по несколько раз на дню она протягивала через пространство тонкую воображаемую струну ненадежной и коварной, канатной дороги, над бездной нараставшего отчуждения.  Его проникновенный голос, своеобразное и емкое построение фраз убаюкивали разум и сердце смягчалось. Он лил в телефонную трубку бурный ручей поэтических доводов, обдавая ее то жаром, то напором  своего желания. По утрам вместе с ней пробуждался и разум – на том конце провода и Москвы ее  вожделел велеречивый бабник, истомленный бесконечными встречами. Сраженный вдруг  глухим одиночеством, испуганный и потерявшийся в паутине случайных встреч, эротоман. Ей же по-прежнему хотелось иных причин, вернее - первопричины. Но однажды она сдалась.

2

На подмерзшей трассе неуправляемая после бокового удара машина завертелась далеким от игрушечных функций волчком. Угрожая не только жизни, находившейся за рулем женщины, но и многочисленным в буднее  утро прохожим. Если бы не сработавшие подушки безопасности, она успела бы насладиться круговой панорамой, предлагавшей вид на окрестные улицы с неожиданных ракурсов. Авто, подобно атрибуту игры в бутылочку замер носом в сторону дома, никого не покалечив и не задев. Она ударилась головой о боковое стекло и пребывала в бессознательной эйфории полуобморока, наблюдая происходящее словно со стороны, как короткий сон перед окончательным пробуждением. Оглушенная и дезориентированная, прибитая самолетным гулом в голове, она неподвижно и  рассеянно смотрела перед собой…

Полосатый милицейский жезл отбил деликатную выжидающую дробь по боковому стеклу, будто стремясь вывести ее из оцепенения, не напугав резким пробуждением. Она подняла глаза на гаишника и не просыпаясь, всматривалась в незнакомое лицо. Вытащила ключи зажигания, сняла перчатки, открыла и захлопнула бардачок, заглянула в сумку. Отдавшись механике непроизвольных движений, она машинально и невпопад совершала привычные манипуляции, не подкрепленные осознанной целью…

Ледяной воздух отрезвляюще хлынул в лицо, когда гаишник, не дождавшись реакции, резко отворил дверцу. Самолетный гул в висках ослаб и смешался с шумом улицы. Голос постового и морозный воздух вывели из шока и полуобморока. Она не без труда самоидентифицировала себя, как мать своих детей. Дети - это первое, что пришло в голову. Потом вспомнила, что спешила на свидание. Осознала, что угодила в аварию. Нетерпеливый водитель, не позволив ей завершить маневр, рванул на желтый и догнал заднее крыло ее автомобиля. 

- Вы как? – буднично поинтересовался гаишник, привыкший ко всему на дорогах.
Она продолжала молчать, даже не пытаясь выйти из машины и осмотреть повреждения.
- Мне надо позвонить… - ответила слегка невпопад.
- Я вызвал скорую, - отозвался гаишник, выпустив на мороз порцию пара, словно выдохнул дым и повернулся к разбитому переду машины оппонента.  Она глядела на его суконную спину и судорожно размышляла о предстоящем телефонном разговоре.

Рассказала, что попала в мелкое ДТП, что все в порядке, гаи на месте, оформление займет долгое время и встречу придется отменить. Говорила ровно и спокойно, словно не о себе. Он сразу прервал ее, заявив, что тотчас приедет.

- Не надо, правда, не надо – сейчас подъедет знакомый адвокат, – зачем-то соврала она и добавила - со мной все в порядке, машина пострадала не сильно, нет смысла тебе сюда ехать…

Нажав кнопку отбоя, она расплакалась. Нервно, коротко, почти без слез. Она не могла допустить, чтобы он видел ее настолько растерянной, испуганной и несчастной.
 
Одновременно, нестерпимо хотела, чтобы он приехал и был рядом. Она не могла точно объяснить себе, почему соврала и отговорила его. На самом деле, она не была в порядке – в голове снова гудели самолетные турбины и происходящее она по-прежнему осознавала через паузу, словно каждый раз вспоминая где она и что с ней стряслось. И машина пострадала довольно серьезно. И среди этого застывшего хаоса она была абсолютно одна.

Одна… Это ощущение уже не первый месяц липким коконом мешало коже дышать, назойливой мушкой вертелось перед глазами, путая мысли и выбивая из колеи, мешало рукам в исполнении уверенных прежде жестов. Распыляло походку победительницы на семенящую поступь обреченной. Она по-прежнему сидела за рулем своего автомобиля, застывшего посреди дороги, вокруг гудел и суетился город, по радио внутри салона девичий голосок напевал что-то о скором лете. И такой нелепый, опасный и рискованный финал неудавшейся встречи, лишь укреплял ее уверенность в деструктивности их отношений.

Врачи скорой настаивали на госпитализации, подозревая сотрясение мозга, но она отправилась на разбитой машине обратно домой. К детям, к себе, в свою родную любимую норку, чей незатейливый уют защищал от ревущего и ледяного мира вовне лучше всякой непробиваемой брони.

3

 Он так и не узнал, что она получила сотрясение мозга и кучу нервотрепок, связанных со страховкой. После аварии, незаметно, исподволь, их дружба изменилась и никто из них не взялся бы ответить в какую сторону. Она не могла забыть свое щемящее одиночество посреди трассы. Он – так и не смог объяснить себе, почему так сволочно и мелочно не поехал к ней в тот день. Те же увесистые паузы во встречах, прежняя туманность будущего и отсутствие настоящей привязанности.

Когда май спрятал за робкой зеленью дымящийся апрель, природа пробудила в нем неожиданным образом потешную беззащитность смельчака, посмевшего полюбить. Однажды он проигнорировал намеренно и небрежно ее чувства к нему и теперь ситуация повторилась издевательским фарсом – любовь обрушила на него всю обезоруживающую мощь, подобно эпическому цунами, сметая все защитные сооружения, возводимые им тщательно и добротно долгие годы.

Но накрыло его неспроста – он заболел. Не смертельно и не безнадежно, но достаточно серьезно, чтобы пересмотреть отношение к образу жизни. И к жизни как таковой. А жизнь он любил! Не привыкая себе отказывать в удовольствиях. И вдруг, многие, раньше незаметные мелочи и пустяки, от нелепого пудинга на ночь или пирушки до зари, стали запретны. Он вдруг увидел и осознал немощь других, мысли о вечности комкали ночами подушку, душили страхом и бросали в пот. Все это породило странное но закономерное открытие – необходимо, жизненно важно ценить каждый прожитый день, любую мелочь, что проскакивает мимо. И самое главное – ценить тех, кто рядом и дорожит тобой. Даже, тех, кого раньше не замечал.

Женщина, что незримо и явно шла рядом, преобразилась и он увидел ее другими глазами. Каковой она, быть может и не являлась – увидел единственной и неповторимой. Но это было искреннее озарение. Его пронзали мощные разряды тока, било молнией, его искрило и он пылал проснувшимся вулканом. Он любил! Неожиданно для себя полюбил ту, что едва замечал полгода и разбавлял другими попутчицами!

И он захотел перемен, о которых она всегда мечтала.

Черемуха и вишня цвели над их головами, они заново узнавали друг друга под пьяные ароматы весны. Волшебное время уверенно вело их к фееричному финалу – немыслимой еще недавно свадьбе.

Но оба терзались сомнениями. Он – большой любитель грезить наяву отпугивал своими утопически-смелыми планами и не чувствовал ее одобрения. Она – подверженная самокопанию, не умела просто и открыто радоваться жизни.

И как только их отношения окрасились в новые цвета, они начали ссориться. Ее неуверенность, выдаваемая за ответственность, его горячность обозначенная, как жажда жизни, сталкивали их лбами. Ему казалось, что его не ценят и не понимают. Его агрессия была отголоском собственных сомнений. Ее раздражительность – ощущением, что совершает фатальную ошибку. И… Она не знала, любит ли его… После всего… Всегда желанные перемены были так же заманчивы, маячил вопрос о верном выборе попутчика. Она чувствовала себя снова одинокой и обманутой. Тем не менее, оба были готовы рискнуть.

Они решили подать заявление безо всякой помпы и тихо отпраздновать событие в любимом ресторанчике. Накануне он рисовал ей экзотические картины из планируемого будущего. Одна краше и смелее другой – на выбор. Она же снова и снова вспоминала бесцветные времена их редких и случайных встреч, понимая, что не сможет просто стереть это из памяти.

Она ехала в загс той же дорогой, что тем зимним утром, когда авария прервала ее путь. Ждала, когда загорится стрелка. Барабанила пальцами по рулю. Зеленый значок уже приглашал поворачивать, но она рванула прямо на разворот.

Он сразу понял, что она не опаздывает, а просто не приедет. Позвонил,справился о причине, не испытывал волнения. Она неуверенно предложила отложить затею и дать ей время. На том и распрощались.
 
Ему вдруг захотелось бросить эту унылую Москву, эту неуютную истоптанную пустыню. Не столько пустыню, сколько прежнего себя. Уехать туда, где океан и небеса настолько синие, что образуют единое целое, исключая понятие горизонта. Он, правда, изменился и рассчитывал мощью своего нового «я» увлечь ее туда, где сбываются мечты. Многое успеть. Прожить каждый день, как последний. Туда, куда сам еще недавно вовсе не собирался.
 
Ей был знак на дороге. Ему был знак от болезни. Для него это явилось начало любви. Для нее – финалом их отношений. Они не совпали в своих порывах всего на несколько месяцев. И слабые, нежные ростки усохли, сгинули в пыли насовсем.

Сжимая руль сильнее, чем требовалось, она гнала обратно. Она просто вернется домой, в свою норку, к своим постылым, но родным будням и обязанностям. А красивую жизнь она подсмотрит в кино.