17. 09. 01 Алесь Цвик Шляпа

Разговор через 50 лет:
„Слышь, отец, а как это было, что
ты свою шляпу расстрелял? С пьяна, что ли?“
Длительная неловкая пауза... Родители перег-
лянулись и мать ответила:
„Да не было этого, сынок! Наш папа не мог
так поступить. Он ведь диссертацию в то вре-
мя писал!“

   Она была широко известна в посёлке. С весны до поздней осени её можно было видеть в разных местах - ранним утром она стремглав летела в школу, потом пересекала наискосок зелёный заброшенный стадион и, важно покачиваясь, шествовала по гулким коридорам Районо или Гортопа. Затем, в зависимости от стадии развития соцгосударства, застревала в очередях за колбасой, рыбой, сахаром или хлебом, реже одеждой или туфлями, а к вечеру её уже ждали любопытные жители нашей улицы и поклоном приветствовали свою симпатию. Её нельзя было ни с кем и ни с чем спутать. Особая походка, горделивая осанка, неповторимые формы и...цвет...цвет?! А главное, какие родственные связи? Да не далекие, замешанные на третьем киселе, а прямые, как оглоблевый стакан! А какой запах, какой тончайший аромат источала она? Видимо по этой причине, чаще всего почему-то после тёплого летнего дождя, её сопровождали, порхая, две-три бабочки и пару золотистых пчёлок.
Это создавало неповторимую картину...
   Вечер, уже тёмная улица и вдруг появляется светлый силуэт красавицы в ореоле пчёлок и бабочек! Брависсимо!
   Кстати, речь идет о шляпе. И знаменита она была тем, что прочно сидела на голове единственного в районе человека, уже шесть лет писавшего диссертацию! На какую тему - никто не знал, а если бы и знал, то не смог бы внятно воспроизнести. А понять и подавно!
"Сравнительный метод лингвистического анализа спорадической субстанти-вации и паралельной адьективизации неологизмов на фоне архаичной этимологии древнеславянского языка".
   Это наукообразное таинство, пропитанная сахаром светлая соломенная шляпа и вызывающая глубокий трепет учёная исключительность создавала "a priori" широкий пиетет и дистанцированное уважение к Аркадию Борисовичу Швулевичу. Он вяло кивал на приветствия рядовых членов педагогического сообщества, но мыслями был далёк..., очень далёк... Где-то с членами ВАКа*, то ли на трибуне, то ли уже за полным столом после защиты. Казалось, он был неприкасаем и уже пару лет не принадлежал ни к кругу соседей, ни к рядовым членам профсоюза.
   Однако случилось странное...
   „Аркадий, стой! Ты куда так быстро?“ - первый раз, сглотнув от страха перед интеллигентом проспиртованную слюну, спросил сосед Костя и добавил, - шляпу-невидимку купил, так с тобой и выпить нельзя?! Смотри сюда, что на столе ?“
   От такого напористого окрика будущий учёный остолбенел, остановился и, тут же задвигав ноздрями, изрек:
   „Как-то неожиданно всё! Но простое человеческое внимание и мне не чуждо!“ - спустился он с высот к людям. Посмотрев в сторону своего дома /не видно ли строгой жены?/, тихо и виновато спросил: „А зачем там так пахнет?“
   „Закусь! Зачем, зачем - затем! За водочкой она идёт - сбалагурил шофер Костя и уже уважительно произнёс:
„Я, мать твою, уже третий год ловлю твою шляпу, хочется с настоящим учёным выпить. У нас на автобазе все говорят, что необычный ты, выдающийся во все стороны человек!"
   Аркадий зарделся и, не отрывая взгляда от краснеющих ломтей ветчины, скромно кивнул: „Да я к этой встрече был давно готов! Не такой уж я недоступный. Просто голова сложными вещами занята“.
   „Голова головой, если в неё налить и малосольным заткнуть, а затем копчёного с хренком, то ты и трое диссертациев наваляешь! – по своему рассудил сосед Костя.
   После третьего стакана, плотно закусив тем, что Бог послал - малосольные огурчики, сало, нашпигованное чесночком, два круто поджаренных колеса крестьянской колбасы, рёбрышки в жиру с самодельной огненной горчицей, восьмиглазая глазунья с тёщиными блинами, бордовая ветчинка, снопики свежего лука и петрушки, завели разговор о своих военных подвигах.
   „А я, знаешь, бля, сколько снарядов по Ладоге вёз? Не то, что вы, сраные интеллигенты!“
   Аркадий тихо, почти про себя: „Да довез ли ты их? Пропил, небось! А медаль у тебя оттуда есть?“
   „Я тебе, доцент, покажу, бля, медаль! /Аркадий попал в больное место фронтового Мюнхаузена./ На, выкуси!“ - И Костя, скомкав свой огромный кулачище, показал интеллигенту не то что фигу, а фиговый фиолетовый огурец.
   Затем продолжил: „Я его, медаль, т.е. орден в разведке потерял. Нырнул глубоко и там на дне потерял! А ты, шляпа, зато стрелять не умеешь!“
   Швулевич, стрелявший на военкоматовских сборах довольно хорошо, уязвлённо уразумел, чем можно при скоплении народа, а на запах на улице скопилось уже человек 15, поставить зарвавшегося водителя на место, осрамить ругателя и реабилитировать свою исключительность, хотя бы в своем месте проживания.
   „А ну бросай, - предложил Костя и грязным пальцем показал на светлую не-запятнанную шляпу, - каждому по 10 патронов“.
   Он достал откуда-то малокалиберную винтовку и, покачиваясь, вышел на гудевшую спортивным азартом улицу. Цепляясь за забор, на ристалище вывалился и учёный в знаменитой сахарной шляпе. Бабочки и один поддатый шмель, словно предчувствуя потерю аэродрома, описали последний круг и исчезли.
   В вечернем небе загрохотали выстрелы. Шляпу сначала бросал Аркадий, а стрелял Костя. Потом бросал Костя, стрелял Аркадий.
   „Ааа...,ууу..., вот... Я тебе, бля, покажу, - неожиданно ругаясь матом, метко разил в цель учёный-лингвист, - мы, твою мать, тоже воевали.Ты возил, а мы стреляли“.
   Стоял невообразимый гам и шум, прерываемый выстрелами и витиеватыми словечками.
   Жена Аркадия, краснея от стыда, осторожно выглянула из-за забора, но не смогла в темноте узнать мужа ни по виду, ни по голосу. Она не представляла, что он мог быть активным участником такого вертепа.
   Аркадий Борисович победил, он попал восемь раз, а Костя шесть. Ещё раз двадцать в шляпу стреляли зрители.
   В конце счастливому победителю дали стакан водки и сам побеждённый, с размаху надев отцу на шею останки шляпы, скаламбурил:
   „Вот тебе, интеллигент, лавровый венец! Ты иди уже домой, ждет тебя ...!“
За калиткой уже стояла приготовленная скалка и ждала спину Аркадия Бори-
совича. Больше шляпы он никогда не носил.