Тебе мое сердце

"ТЕБЕ МОЁ СЕРДЦЕ"
История двух сестер.



"Не важно как сильно мы любим своих близких - Себя мы любим сильнее..."



   Это не совсем обычная история. Её герои не поступят так, как на их месте, поступил бы каждый из нас. Кто-то сочтет их действия причудой, кто-то попытается объяснить их, но найдутся и те, кто попытается понять.
   Нельзя предсказать поступки человека, даже если ближе него у тебя никого нет.
   Это история о любви и жестокости, о верности и предательстве, об эгоизме и способности к самопожертвованию. История двух сестер: о физическом уродстве одной и о моральном - другой, их отношения не выдерживают тяжести мира, что окружает их, полного лжи и выгоды.






                *   *   *   *   *




   Джорджтаун – городок на юге Техаса. По статистическим данным в США двадцать четыре тысячи сто сорок пять таких городов, как этот, с населением от двадцати до пятидесяти тысяч человек – городок, жизнь в котором строится на сплетнях и интригах, потому что все всё друг о друге знают и с самого рождения на тебе стоит клеймо.
   Если тебе посчастливилось жить 23 или 25 улице – то ты успешный человек; если на риверсайде – то ты ходишь в церковь по воскресеньям, а потом обязательно всей церквушкой заходишь в сосисочную «Битвин зе эгс», где Джош уже приготовил всем прихожанам свои фирменные рулеты из сарделек, маринованных в соусе, рецепт которого Джошуа собирался унести с собой в могилу; район же возле Горбатого леса в городе считался неблагополучным, а его жители без преувеличения - изгоями.
   Стоило жителю этого района выйти в город, как все начинали косо поглядывать на него и заговорчески перешептываться.
Именно в таком районе живут героини этого рассказа – сестры Глен и Долли.
Когда-то благополучная и счастливая семья превратилась в жалкое подобия этого понятия, их давно ничего не объединяло, кроме крыши над головой. Мать девочек умерла при родах Долли.  Глен на тот момент было четыре года. Четыре года – это все ее детство, после рождения Долли детство резко закончилось. Долли родилась не такой как все, не такой во всех смыслах – но главное, у нее была анекостия – редкое заболевание костей. Кости девочки росли не так как у всех людей, они росли в разные стороны, и создавалось впечатление, что эта девочка сбежала из шоу уродов. Наверное, будет несложно представить детство Долли: отец, винивший ее в смерти матери и запивавший свое горе виски; мачеха, которая не любила никого кроме своей черепахи; и люди вокруг, которые сплетничали, что Джо, разозлившись на дочь, переломал ей все кости.
Но нет, не все в её жизни было так мрачно. Глен – она стала солнцем Долли. Эту девочку, которая и ходить-то самостоятельно не могла, любила её сестра. Она заставляла Долли смеяться, рассказывала сказки на ночь, а утром готовила завтрак. После школы Глен забирала Долли, и они шли гулять в Горбатый лес. У Глен не было больше друзей – у Долли тоже, но у них был свой воображаемый мир в этом зловещем лесу.  В этом мире жили удивительные существа, с которыми сестрам приходилась сражаться и, конечно же, побеждать. Враги, друзья – все было так просто. Им не нужен был никто, когда они погружались в этот сказочный мир.
- Скажи, Колокольчик (так Долли называла Глен),  а я пойду когда-нибудь в школу, как ты?
- Конечно, бутончик, ты пойдешь туда, но нужно немножко подождать, подождать какое-то время, - ответила Глен в растерянности.
- А тебе нравится там? Там интересно?  Интереснее чем в нашей стране Большого дуба? – продолжала Долли.
- Нет, там совсем не так, дорогая. Там нет тебя. Там все чужое и все чужие, - ответила Глен, - на уроках я всегда думаю о тебе и о том как нам победить Злого Великана, - она нежно обняла сестру, - в моей жизни нет никого, кого бы я любила больше тебя, я обещаю, обещаю дорогая – я буду всегда любить тебя больше всех на свете.
- Я люблю тебя, колокольчик, я люблю тебя, - в слезах проговорила Долли.
- Пошли домой, я приготовлю пудинг.
- Нет, колокольчик, давай еще побудем здесь, здесь никто на нас не смотрит, здесь мы можем быть собой.
Сестры обнялись и продолжили мечтать о том времени, когда весь мир будет таким как их королевство Большого дуба.
 



                *   *   *   *   *




   Глен всегда мечтала стать кинозвездой. Отсутствие друзей сказывалось на ней временем, проведенным у экрана телевизора. Тогда она начала мечтать о карьере актрисы. Разумеется, для нее бы это навсегда осталось мечтой.
После очередной ссоры с отцом Глен сидела в саду и плакала. Долли подползла к сестре:
- Не плач, колокольчик, пожалуйста, не плач.
- Долли, как ты сюда добралась, Долли, дорогая, тебе нельзя самой спускаться по лестнице, ты же знаешь, - сказала Глен, вытирая слезы.
- Я знаю, что папа опять бил тебя, прошептала Долли, - я поцелую тебя и все пройдет.
- На этот раз все серьёзнее, родная. Мне придется уехать, Долли. Скажи мне, бутончик, ты поедешь со мной? Бутончик, скажи, ты не оставишь меня?- В голосе Глен не было просьбы, это был зов о помощи, - Я не справлюсь без тебя, дорогая, - продолжала Глен, - ты все что у меня есть, ты – моя семья.
- Я буду с тобой всегда, колокольчик, куда бы ты не поехала – я всегда буду с тобой и всегда за тебя.
- Мы поедим в сказочный мир – в Лос-Анджелес. Там все снимаются в кино, а потом их показывают по телевизору. Я тоже буду звездой и буду носить красивые платья и тебе куплю, обязательно куплю.
Глен давно планировала уехать из дома. И вот ей, наконец, двадцать один и по всем возможным законам – она совершеннолетняя и способна быть опекуном для Долли. Дело оставалось за малым – достать деньги на поездку. Но тут на помощь пришла конституция США, именно там отец хранил все свои сбережения – две тысячи семьсот тридцать семь долларов.
На следующее утро Глен и Долли, воспользовавшись тем что отец с мачехой отправились на работу, взяли деньги и отправились в свое новое будущее. Она, разумеется, не знали каким оно будет, но были уверены, что много лучше чем то, что им приходилось переживать каждый день.
- Скажи, колокольчик, а когда тебя будут показывать по телевизору, ты станешь богатой? – спросила с явной гордостью за свою сестру Долли.
- Да, бутончик, я буду такой богатой, что смогу купить тебе все мороженное в мире, и мы сможем пошить тебе то платье со сверкающими камнями, которое ты видела на Джени.
- Забудь об этом, у Джени нет горба и руки не растут в разные стороны, она красивая, красивая, такая как ты.
В голове у Глен было много вариантов ответа, но она промолчала, сама не понимая почему – просто промолчала.
Таксист высадил их на автовокзале Хьюстона, где девочкам предстояло дождаться свой автобус на Лос-Анджелес.
Сидя на скамейке в зале ожидания, Долли с интересом и неподдельным любопытством наблюдала за людьми, что проходили мимо нее. В свои семнадцать лет она видела не так много людей, да еще и таких красивых, смеющихся, постоянно спешащих. Она не успевала переключать свои взгляд с одной истории на другую. Вот идет парочка, он только что купил ей кофе, а она его нежно поцеловала, а вот уже злобный толстячек скандалит с продавцом газировки, еще секунда и мамочка-паникерша бегает в поисках своего третьего ребенка, или тут же пожилая женщина с собачкой… это могло длиться бесконечно, если бы Глен не начала разговор:
- Скажи, Долли, тебе страшно? Ты боишься перемен, которые нас ждут, ведь все уже не будет так как прежде, теперь мы сами по себе и лишь мы есть друг у друга.
- Колокольчик, у нас все получится. Ты станешь звездой большого кино, а я появлюсь в скандальной статье под названием типа «Её сестра из шоу уродов или как сестры могут быть такими разными?», - ответила Долли.
- Знаешь, - с замедлением, будто обдумывает что-то важное, сказала Глен, - если бы все они могли видеть в тебе то, что вижу я, то они бы не смотрели на тебя так, - она резко вскочила и побежала по направлению к компании из шести подростков, один из которых показывал  пальцем на Долли и заливался смехом.
Глен подошла гордо и секунд десять не отводила от него глаз. Потом без преувеличения весь вокзал услышал звук пощечины, которую она зарядила что было силы. Так же вальяжно, как будто ничего не случилось, она повернулась и пошла обратно, села рядом с Долли и обняла ее.
Вокруг все будто замерло. Все смотрели на сестер, а на глазах Долли появились едва заметные слезы. Еще несколько минут тишины и объявили отправления автобуса на Лос-Анджелес – сестры сорвались и сбежали с этого места, где напряжение чувствовалось во вздохе каждого из зевак.




                *   *   *   *   *   *   




   Автобус приближался к заветному городу. Все было как в сказке. В окне пробегали гостиницы, рестораны, красивые афиши, а вдалеке виднелся океан. Долли никогда раньше его не видела и от восхищения и величия этого бескрайнего пространства начала икать, что вызвало одобрительную улыбку Глен.
С автовокзала девочки отправились прямо в хостел, где предварительно Глен забронировала номер на  целую неделю. Все происходящее для них было словно большое приключение и сестер не оставляло ощущение того, что впереди их ждет что-то грандиозное, будто весь мир теперь за них, за смелых и решительных, за тех кто идет к своей мечте.
Первый свой день в городе они провели, делая все, что раньше было под запретом: включили музыку «на всю» и прыгали на кровати, обливались водой в ванной и заказали в номер две огромных пиццы. Вечером сестры отправились гулять по набережной. Долли была настолько возбуждена и счастлива, что ходила почти сама, не опираясь, как обычно, на Глен и даже не взяла с собой свою трость. Можно смело утверждать, что этот день был самым счастливым в жизни Долли, она заснула с улыбкой на лице, забыв о боли, которую ежедневно испытывает, и о том, что она не такая как все. Всё это отошло на второй план, ведь рядом в обнимку лежала Глен, а пьяный отец и сварливая Кэт остались где-то на другом конце страны, за тысячи миль от их счастья.
Утром Глен проснулась полна решимости взять от жизни все. Проведя час в ванной и еще один у зеркала, она была готова покорить Голливуд.
Нервно перечитывая перечень открытых на сегодня кастингов, и что-то постоянно бормоча себе под нос, Глен выбежала из гостиницы.
Первым в ее списке значился кастинг на роль дочери графини Марго. Картина называлась «Тайны династии Валуа». Кастинг проходил на верхнем этаже торгового центра, который был специально арендован под это мероприятие. В холле было на удивление тихо. Глен еще раз проверила адрес и осмотрелась по сторонам – она ожидала увидеть толпу жаждущих попасть на просмотр, но в зале сидела лишь крошечная девушка в красном шелковом шарфу и безперестано трещала по телефону.
- Извините, - робко почти прошептала Глен, - а здесь проходит кастинг на роль дочери королевы Марго?
- Да, держи, - ответила недовольная прерванным разговором девушка, тыча в лицо Глен стопку бумаг, - ручки есть на каждой стойке, - продолжила она, -  заполненную анкету отдашь мне.
Глен начала заполнять документы, но все вопросы, кроме имени, были об образовании и предыдущих заслугах. Здесь девушке нечем было похвастаться. Через пару минут Глен вернула анкету с вопросом: «Скажите, а когда сам просмотр?»
- Ты меня прости, милочка, но в твоем случае, думаю, никогда,- ответила с явным ощущением превосходства девушка в красном шарфе, проходя беглым взглядом по полупустой анкете Глен, - без актерского образования, да что там говорить ты даже на курсах, судя по всему, не была. С чего ты вообще взяла, что тебя пригласят на такого рода кастинг.
- Но я думала, что кастинг сегодня будет здесь, - еле слышно проговорила Глен.
- Нет, дорогая, это предварительная запись, из всех ваших анкет, - девушка указала на стеклянную урну высотой с комнатный шкаф, - отберут лучших пятьдесят - сто и лишь этих счастливиц пригласят непосредственно на сам просмотр. - Мой тебе совет: иди учиться!
После разговора с «красным шарфиком», настроение Глен резко изменилось. Пропал энтузиазм и вера в себя. Остальные шесть кастингов, которые она прошла мало чем отличались от первого. Анкета и девушка, разве что шарфы менялись.
Выходя из небоскреба, где проходил кастинг на роль сумасшедшей домохозяйки-убийцы, Глен догнал молодой парень лет восемнадцати – девятнадцати.
- Эй, стой, - окликнул он девушку, - я слышал, ты хочешь играть в кино?
- Извини, а кто ты вообще такой? – с безразличием спросила Глен.
- Не важно, вот держи визитку. Звони, тут требования не так завышены и продюсер хороший парень, мой друг, скажи, что ты от Макса. Прости, дела не ждут, надо бежать.
Несостоявшаяся актриса чувствовала себя опустошенной, как будто гордость вырвали из глубины её души, вытерли ею ботинки и выбросили.
Город перестал казаться таким сказочным, все его волшебство словно куда-то исчезло. Глен еще долго бродила по улицам, пока они совсем не опустели, и ночь не окутала его холодные стеклянные строения. Вокруг висели плакаты улыбающихся счастливых людей, у которых, казалось бы, все, всегда получается, стоит посмотреть на их идеализированные образы и начинаешь чувствовать себя получеловеком. Так ли это?
Витая в своих мрачных мыслях, Глен отправилась в гостиницу, где её ждал самый дорогой человек на Земле, и от этого становилось теплее.
Зайдя в комнату, девушка сразу и не поняла что происходит. Свет был выключен, а повсюду в комнате стояли свечи. Стол ломился от разнообразных вкусностей, а Долли заснула на стуле, видимо, в ожидании сестры.
- Бутончик, - нежно прошептала Глен на ухо сестре, - это ты все приготовила?
- Колокольчик, вернулась, а то я переживала, это все-таки большой и незнакомый город, где у нас нет друзей.
- Ты сама выходила за продуктами? -  С волнением в голосе спросила старшая сестра Долли, - разве я не говорила заказать все в отеле, почему ты никогда меня не слушаешь, бутончик, мы должны быть осторожнее.
- Прости, Глен, прости дорогая. – Я хотела приготовить все сама, чтобы ты, придя,  почувствовала себя как дома. – Смотри, я запекла индюшку и сделала твой любимый салат из морепродуктов, а еще там есть блинчики в холодильнике: с мясом и с сыром.
Глен улыбнулась и обняла сестру. Она была просто обезоружена добротой и любовью Долли. Девушки принялись за слегка остывшую трапезу, наперебой рассказывая друг другу, как прошел их день.
- Ну что, рассказывай, чему научил тебя день сегодняшний, - спросила Глен сестру, укладывая её в постель (задавать этот вопрос перед сном стал их доброй традицией. Каждая из девушек должна была рассказать, чему научилась сегодня – свой  так называемый «хороший урок» и «плохой урок»).
- Знаешь, когда я сегодня выходила, портье помог мне. Он очень любезно дал мне руку и придержал дверь, но не успела я отойти на двадцать метров, как он уже обсуждал, кто это так меня изуродовал, и как было бы смешно, если бы я упала. Они спорили, смогла бы я встать без помощи или нет, сравнивая меня с тараканом. И я поняла, что люди, они двуличны, и ничто не доставляет им большего удовольствия, чем унижение другого – так они чувствуют себя значимее. Но был и хороший урок у меня сегодня. Возле супермаркета гуляла дворняга с очень печальными глазами. Я покормила её, чем было, дала ей хлеба и немного сырка, и она пошла со мной. Она провела меня до хостела, а когда этот портье хотел мне помочь взять покупки, она его облаяла, будто знала, что это за человек. И я поняла: неважно, сколько у тебя врагов, главное не обозлиться из-за этого на целый мир. 
- Это невероятные приключения, Долли, - с явным умиротворением сказала старшая сестра, - я рада, что ты у меня такая умная. А вот я сегодня получила только плохие уроки. Я поняла, что никто не посмотрит в мою сторону, пока я не стану такой как они все, пока у меня не будет много разных ненужных бумажек и этой глупой притворной улыбки, никто не станет воспринимать меня всерьез.
- Но ведь и что-то хорошее сегодня тоже было, Колокольчик, просто подумай хорошо, - усыпая, проговорила Долли.
- Конечно, было, я пришла домой, а моя сестра, которая с трудом передвигается, сходила в супермаркет через три квартала и целый день готовила мои любимые блюда, чтобы я ощутила себя дома. – По щекам Глен текли слезы. Она крепко обняла Долли, поцеловала и, поправив одеяло, выключила свет.



 
                *   *   *   *   *




   Все следующее утро Глен провела за газетами в поисках работы. Далекие мечты о карьере актрисы были оставлены до лучших времен, а реальность говорила, что деньги заканчиваются и  необходимо с этим что-то делать. Не составило большого труда устроиться официанткой в закусочную на Эверстрит, единственным требованием в такого рода местах было знание английского. Этот факт сначала удивил девушку, но уже в первый рабочий день она поняла его смысл этого. В заведение не было ни одного американца. Два повара – мексиканца, две официантки из восточной Европы и уборщик, из какой-то латиноамериканской страны, о которой Глен никогда  не слышала. Когда работаешь без выходных за три доллара в час плюс чаевые, мало времени остается на себя. По началу, девушка собирала деньги, чтоб пойти на курсы актерского мастерства,  но, чем дольше продолжала она работать, тем смешней ей самой казалась такая идея.
Сестры сняли недорогую комнату у хозяина закусочной, в которой работала Глен, а Долли не на шутку увлеклась медициной. Ей приходилось много читать в силу своей достаточно редкой и необычной болезни. Это чтиво стало все больше и больше её увлекать, и она мечтала поступить в медицинский колледж. Разумеется, это была только мечта, так как у девушки не было даже школьного аттестата. Вот так и текла бы их размеренная жизнь, если бы  однажды, перебирая вещи, Долли не наткнулась на визитку, которую Глен дал Макс. Глен запретила сестре звонить, но Долли была уверена, что её сестра должна, прежде всего, быть счастливой, а для этого её мечтам необходимо исполниться. Долли позвонила по номеру, указанному на визитке, не ставя Глен в известность.
По телефону этот продюсер был достаточно вежлив и тактичен, когда он узнал, что звонят по рекомендации Макса, сразу пригласил девушку на встречу. Долли объяснила, что сестра её уже разуверилась в себе и было бы замечательно, если б он сам подъехал к ним и посмотрел на Глен.
Как ни странно, но Виктор (именно так звали продюсера) сразу записал адрес и уже вечером обещал быть у девочек.
Долли положила трубку и громко закричала от радости. Ей казалось, что сейчас все изменится, её сестра наконец-то станет сниматься, а она сможет поступить в медицинский институт, и сама изобретет лекарство от анекостии.
За ужином,  Глен, как обычно,  без остановки трещала о невыносимом Симоне, который постоянно путает заказы,  из-за того что не знает и двух слов на английском. И посреди истории, в которой омлет был заправлен арахисовым маслом и полетел Глен в лицо, вдруг раздался  звонок в двери. Сестры переглянулись.
На пороге стоял высокий темноволосый мужчина в черном длинном плаще, застегнутом на одну пуговицу. Выглядел он лет на двадцать восемь, но из-за небритости и довольно строгого стиля одежды, ему можно было дать тридцать пять.
- Ты Глен? – Спросил мужчина, заходя в комнату. Он не ждал приглашения, зашел и уверенным шагом обошел комнату, останавливаясь лишь возле фотографий.
- Да, это я, - ответила старшая сестра с полным непониманием происходящего, - а с кем имею честь?
- Виктор, - оборвал  он Глен на полфразы, - меня зовут Виктор и я здесь, чтобы помочь тебе стать актрисой, - он протянул девушке одну руку, а другой, в этот момент, расстегивал пуговицу плаща, после чего он сел, запрокинув ногу на ногу. – Твоя сестра мне звонила сегодня, - сказал он, указывая  взглядом на Долли, - сказала у тебя талант.
- Да, - в растерянности произнесла Глен, - я всегда мечтала сниматься в кино, я могу начать даже в массовке, мне не важно, просто этот мир, он очень интересен для меня.
- Макс говорил мою специализацию? – Спросил Виктор с явным чувством превосходства.
- Нет, да я толком-то его и не знаю, мы едва парой слов перекинулись.
- Кино для взрослых! – Быстро произнес Виктор.
- Простите? – Переспросила Глен.
- Кино для взрослых – моя специализация. И или, иначе говоря, порно. И ты, девочка, мне вполне подходишь, - произнес он с ухмылкой в ожидании реакции девушек.
В комнате воцарилась тишина. Все думали о чем-то, но каждый следил за остальными, переводя  взгляд  и ненавязчиво опуская глаза. Тут Долли встала и громко в приказном тоне произнесла: «Мы, наверное, не поняли Вас, а Вы нас. Вам пора». Она подошла к двери, открыла ее и указала гостю на выход.
- Не волнуйтесь, девочки, у всех первая реакция такая. Но тут нет ничего страшного. Двести долларов час съемок. Квартиру я предоставлю и все что необходимо тоже.
- Вам ясно дали понять, нас это не интересует, - сказала Глен, указывая на выход.
- Что ж, - улыбнулся мужчина, - всему свое время, - вы мне еще позвоните.
- Никогда, - отрезала Глен, и захлопнула двери.



 
                *   *   *   *   *




   Прошло больше года. Размеренная жизнь девушек текла как нельзя лучше. Глен повысили – знание английского в Америке иногда тоже ценится. Приняв должность управляющего в той же закусочной, у Глен мало что изменилось финансово, но появилось два выходных. Два дня без пригорелых стейков и недовольных клиентов; всего два дня без испанского, и без ссор с Симоном, которого Глен все время грозилась уволить, но не решалась, прекрасно понимая, что значит остаться одной в чужом городе, а в случае с Симоном еще и в чужой стране.
На выходных сестры выбирались на пляж, и целый день могли провести, слушая рев волн и провожая закат. В их жизни все было идеально. Ни одна из них больше не стремилась к заоблачным мечтам и великим свершениям. Глен поснимала все постеры известных актрис, в её жизни больше не было кумиров – теперь их места заняли те, кто трудился по четырнадцать часов в сутки и, валясь с ног, шел домой, чтобы накормить своих детей. Долли перестала грезить карьерой хирурга-ортопеда и два раза в неделю выходила на подработку в библиотеку ПО-соседству.  Проводя много времени в читальном зале, Долли за этот год прочила бесконечное количество книг самых разных жанров. Её восхищало умение авторов управлять словом – простые слова, изложенные в определенном порядке, заносили девушку в чащу Амазонки и бездонные пески Сахары, в прошлое и будущее, заставляли плакать и смеяться, а иногда переживания героев становились её собственными. Единственное чего Долли понять не могла – это сложности и все прекрасные стороны отношений между влюбленными. Это объяснить очень просто – она никогда не любила, даже не разрешала себе думать о парнях. Зачем ей было обнадеживать себя? Долли жила в реальном мире и была достаточно реалистичным человеком. Когда Глен шла на свидание, Долли обнимала своего любимого мягкого жирафа и думала о людях, которым сейчас в силу тех или иных обстоятельств так же грустно и одиноко, как и ей, а потом просто засыпала.
В этот день Глен убежала из закусочной пораньше и направилась в торговый центр за подарком. Восьмое июня – ровно восемнадцать лет назад в этот день родилась её сестра. На совершеннолетие сестры Глен хотелось подарить ей что-то особенное. Ничего подобного не продавали в торговом центре. Потратив два часа на бесполезную беготню, Глен оказалась там же где начинала. И тут она вспомнила, как они смотрели фильм и Долли очень понравился момент, когда внезапно включается свет, и именинника поздравляют все друзья, с шампанским, шариками и конфетти. 
Глен отправилась в библиотеку, собрала всех знакомых Долли, купила огромный торт в виде Эйфелевой башни, множество разной мишуры и даже нарисовала плакат «С днем рождения Долли».
Домой Глен зашла спокойно, ничем не выдавая свой грандиозный план. Начала привычный «разбор полетов» Симона и рассказала какой-то нелепый случай с блинчиками без яиц. Долли даже не слушала её, она ждала поздравлений, но вскоре поняла, что сестра, видимо, забыло про этот день. В её взгляде затаилась печаль. И когда Глен предложила сходить в библиотеку, Долли охотно согласилась. Она подумала: «Вдруг там кто-то вспомнит о моем празднике и сестре станет стыдно».
Коридор библиотеки девушки прошли быстро, Глен заговорила сестру
и та даже не успела спросить, почему они вместо привычного поворота в читальный зал, идут дальше, по направлению в конференц-комнату.
Опираясь на руку сестры, Долли открыла двери и, боже мой, свет, вспышки, шарики всех цветов и много-много конфетти. Крики «С днем рождения, Долли» и традиционная песня.… Все было как во сне. Долли потеряла дар речи, а глаза её наполнились слезами счастья. Про нее не забыли, её помнили, помнили все эти люди, они ждали её, и они все вместе здесь ради неё.
Но внезапно крики резко прекратились. Долли еще не успела понять, что случилось. Она лишь видела, что все бросаются прямо к ней с каким-то паническим испугом на лице. И лишь мгновение спустя она поняла, что они бегут не к ней, а к Глен, которая упала в обморок прямо за ней.
Долли не на шутку испугалась, но она не могла протиснуться сквозь всех этих людей, которые щупали своими руками шею и пульс её сестры и не переставали бить её по щекам. Дальше все было, как в тумане: скорая, носилки, больница, ожидание.
Женщина средних лет подошла к Долли после трех часов ожидания, которые девушки показались вечностью.
- Вы родственница мисс Стенфорд? – ровным и спокойным голосом произнесла она.
- Да, я. Я её сестра. Меня зовут Долли.
- Скажите, у мисс Стенфорд есть еще кто-то? – Продолжала женщина в халате.
- Нет, - растерялась Долли, - у неё есть я, - скажите лучше, что с ней, она поправится?
- Тогда скажите, Долли, - стояла на своем женщина, - у вашей сестры есть медицинская страховка?
- Нет, - робея прошептала Долли, и, собрав все силы в приказном тоне добавила, - скажите, наконец, что с моей сестрой.
- У нее раковая опухоль. Рак желудка. И ей необходима госпитализация и длительный курс лечения, почему я и задаю вам вопросы, о её страховке или родственниках, способных оплатить  курс лечения.
- Я, я способна его оплатить, - крикнула Долли, уходящей в сторону ординаторской женщине, - скажите что нужно, я все сделаю, все.
Вечером Глен выписали со списком бесплатных лечебниц и благотворительных раковых организаций, куда можно обратиться за помощью. Но все это было лишь жалкой попыткой обнадежить девушку, браться за лечение которой им не хотелось.
Через пару дней кризис прошел, и Глен чувствовала себя лучше. Несмотря на все уговоры сестры, она отправилась на работу.
В закусочной её встретили холодно, а через пару минут она поняла, что её просто никто не ждал и ей нашли замену.
Конечно, можно было найти мистера Джонса и объяснить ситуацию, попроситься обратно, но Глен не смогла себя пересилить. Ком подступил к горлу, слезы вырвались наружу. Она шла по набережной, не различая силуэты, то и дело, всхлипывая и вытирая слезы. Диагноз ошеломил её. Помощи ждать не от куда. А главное Долли, с кем останется Долли? Этот вопрос не давал ей покоя. Она вырвала её из семьи, а теперь не способна позаботиться о ней.
Глен вернулась поздно. Долли встретила её нравоучением о том, что нужно было поберечь здоровье и списком благотворительных фондов помощи раковым больным, который нашла в интернете. Глен выслушала сестру, не произнося ни слова.
- Долли, - сказала она после длительного молчания, - тебе нужно собрать вещи, завтра мы возвращаемся в Джорджтаун.
Долли на какой-то момент потеряла дар речи, после чего рванула на кухню и принесла с собой нож.
- На, держи! - Сказала она, протягивая нож сестре, - на, ты можешь сразу здесь убить меня, а потом и себя. Скажи, зачем перед смертью так мучиться? Зачем нам ехать в этот ад? Ты думаешь, отец чем-то тебе поможет? Да он первым пошлет тебя. Глен, опомнись, у нас есть только мы.
- Я и не думаю, что он поможет мне. Я хочу, чтоб ты осталась там. После моей смерти…
- Не смей, - завизжала Долли не своим голосом, пытаясь встать, и упала. – Не смей так говорить, -  продолжала она, безуспешно пытаясь подняться, - я не позволю этому случиться.
Глен бросилась к ней, сестры обнялись и заплакали, не сдерживая слез.




                *   *   *   *   *




 Глен так и не смогла уснуть этой ночью. Она встала, чтобы выкурить сигаретку и собраться с мыслями, которые были разбросаны в её голове. Одно она понимала – Долли не согласится ехать домой, после всего что было: после кражи и побега, отец не даст её жить спокойно. Конечно, было множество специализированных лечебниц для больных тяжелыми, редкими болезнями. Но однажды побывав в таком (еще в детстве, когда у их отца хотели забрать права на опеку за детьми),  Глен поклялась, что её сестра никогда не будет жить в таком месте, и никогда не будет чувствовать себя уродом.
Глен села за компьютер. Ввела в поисковике «Неквалифицированная работа Лос-Анджелес». Страницы с предложениями мелькали перед ней. Предложения были, но, получая от семи до девяти долларов в час, невозможно было бы оплачивать дорогостоящие процедуры, жилье и содержать сестру. «Какие еще варианты?» - думала Глен, протирая слезящиеся толи от усталости, толи от болезни глаза. «Оформить пенсию на Долли?» - пришло ей в голову, но нет, тогда её не составит труда найти их горячо любимому папочке, который наверняка еще получает выплаты по ней ежемесячно в Джорджтауне.
«Найти бы работу с квартирой» - продолжала перебирать варианты Глен.
Тут она вспомнила о предложении Виктора. В её голове то и дело проносилось: «Ты еще позвонишь мне.  Двести долларов за час съемок и квартиру со всем необходимым я предоставлю».
Глен улыбнулась и покачала головой.  «Кто угодно, но не я» -  подумала она. И перешла на новую страницу. Время шло, сигарета за сигаретой, объявление за объявлением – ничего. Усталость дала о себе знать, глаза закрывались и не слушались её, и после полутора часов насилия над собой, Глен вырубилась.
Наутро девушка проснулась от дикой боли в шее. Глен встала, окинула взглядом беспорядок на столе и пустой лист с идеями. Глянула на часы и после быстрого контрастного душа, принялась готовить завтрак для Долли.
За трапезой Долли то и дело рассказывала о всевозможных фондах и организациях, куда они пойдут, чтобы найти деньги на лечение. Старшая сестра делала вид что слушает и едва заметно кивала под воодушевленные, полные веры в людей идеи, которые Долли провозглашала так уверенно, как обычно говорят в случае полного отчаяния.
Глен подошла к сестре, присела возле нее:
- Бутончик, нам нужно серьезно поговорить, - начала Глен ровным и спокойным голосом. – То, что я собираюсь сделать, тебе не понравится, мне и самой все это не нравится, но это мой единственный шанс. Мне нужно будет пожертвовать убеждениями и гордостью, чтобы сохранить жизнь.
На её глаза накатились слезы, голос начал едва заметно дрожать, руки трястись. Глен встала и подошла к окну. Несколько минут она молчала, смотрела куда-то вдаль.
- Помнишь Виктора? – спросила она, поворачиваясь к сестре. – Он был у нас и предлагал … - тут девушка замолчала, пытаясь подобрать нужные слова, - предлагал очень откровенные роли в кино.
Глен отвернулась. Она прекрасно понимала, как все это звучит. Ей было не по себе от этого разговора.
- Сегодня я еду к нему в студию, - продолжила она, отбросив сомнения. – Мне придется всего три месяца поработать в таком режиме, и мы выберемся. Мы сможем, бутончик. Я должна.
Глен продолжала убеждать Долли, хотя на самом деле она все еще убеждала саму себя. Её речь ускорилась, вскоре она говорила сквозь плач, и бесцельно разводя руками, пыталась доказать правильность этого решения.
Долли за все время не произнесла ни слова. Когда пламенная речь сестры подошла к своему логическому завершению, она прошептала.
- Ты не пойдешь туда… - и спустя мгновение добавила, - … одна, ты не пойдешь туда одна. Мы пойдем вместе. Если ты так решила, то я не стану тебя переубеждать, я просто хочу быть рядом в этот момент – в самый тяжелый момент твоей жизни. Помнишь, как мы обещали друг другу: «Вместе в радости и в горе, плача и смеясь, …»
- … любя и ненавидя, в самый счастливый и тяжелый момент, всегда, - продолжила Глен клятву, которую сестры так часто произносили в детстве в Горбатом лесу.
- Ты помнишь, колокольчик? – Радостно воскликнула Долли. – Ты все помнишь.
- Конечно, помню, разве может быть иначе.
Глен обняла сестру, по её щекам текли слезы. Она получила поддержку в самый трудный момент своей жизни. Без расспросов и осуждений, без сарказма и злорадства.  Она услышала клятву, которая заставила её поверить, воспарять духом и смело идти дальше.

Таксист ждал сестер, покуривая сигарету. Увидев Долли, он поспешил подойти и открыть двери. На вид ему было лет пятьдесят с лишним, но по его правильным чертам лица, можно было сказать, что это умный и весьма осмотрительный человек. Захлопнув двери за Долли, он сел за руль, подождал, пока Глен займет место впереди, рядом с ним, попросил девочек пристегнуться и тронулся.
- Куда держим путь, красавицы? – Поинтересовался он.
- Угол пятьдесят третей и Бэйкерстрит, - коротко отрезала Глен, вертя в руках визитку.
- Вы уверены, - переспросил таксист,- об этом районе ходит дурная слава по городу.
- Я же Вам сказала адрес, - раздраженно ответила Глен. – Так можно без расспросов и нравоучений отвести нас туда.
Водитель кивнул в знак безразличия и пожал плечами.
- Как пожелаете, - пролепетал он услужливо- податливым тоном. – Это Ваша жизнь девочки. Просто, знаете, у меня тоже есть дочь, и я хотел бы, чтобы кто-то вразумил её, перед  тем как она покатится по наклонной.
Глен промолчала. Только этого ей не хватало – нравоучений местного таксиста, в котором, по всей видимости, разыгрался комплекс «спасителя».
Несколько минут в машине стояло молчание.
- Вы сестры? – не унимался любопытный водитель.
- Нет, - разозлилась Глен, - это внучатая племянница моего троюродного дяди по маминой линии. Довольны?
В её голосе не было иронии. Это был голос раздраженного и едва сдерживающего себя человека. «Какое ему дело?» - думала Глен. «И почему он лезет, что ему надо?».
Таксист понял это и больше не стал задавать вопросов. Остальная часть пути прошла под веселую музыку, звучащую из радиоприемника.
 - Приехали, - отрапортовал водитель, - угол пятьдесят третей и Бэйкерстрит. С вас тридцать девять пятьдесят.
Выйдя из такси, Глен едва держалась на ногах. В животе, как будто кто-то летал – такая легкость, … а в ногах дрожь. Долли взяла её за руку, и они пошли.
Район был еще тот. Сплошь разбросан мусор, разбитое стекло, печальные дворняги и обозленные грязные люди, которые смотрели на сестер так, что им захотелось исчезнуть. По направлению к ним шёл высокий худощавый афроамериканец.
- Заблудились, девочки? – спросил он таким тоном, будто они влезли к нему в дом.
- Мы ищем Виктора, - ответила Долли, - протягивая ему визитку.
- Это совсем другое дело, - ответил «глаз улиц» (такая надпись была у него на футболке), сменив гнев на милость. – Пойдете за мной, я проведу. Впервые здесь? – спросил он, поддерживая разговор.
Сестры молчали. Глен думала о том, что ждет её внутри, а Долли переживала за сестру. Так что они просто не услышали этого вопроса.
Не смотря, на бедность и неблагополучность самого района, подъезд, в который завел их «гид», был вполне чистым и приятным.  Они поднялись на лифте на четвертый этаж и по длинному, устланному красным кавралином, коридору дошли до стальной двери. Мужчина позвонил и дверь открылась.
- Вам туда, - сказал он, указывая на открывающуюся дверь, - а мне обратно, простите. Если что обращайтесь, меня зовут Бил, и я решаю все проблемы на улице.
Бил ушел. Сестры постояли еще немного, не решаясь войти. Долли держала Глен за руку:
- Ты готова?
- Нет, - ответила Глен, - неважно, пошли.
Девушки вошли, их сразу сразил непонятный запах. Это было нечто среднее между женскими духами и красящими материалами. Запах был резким, но нельзя сказать что неприятным. За столом сидел молодой человек, который бил по клавиатуре с такой силой, что стол под ним шатался и вот-вот обещал рухнуть.
- Мы к Виктору, - сказала Глен, подойдя к нему.
- Присядьте, мистера Коннора еще нет.
Прошло минут двадцать. У  Глен начинала болеть голова от беспрестанного боя по клавиатуре. Она встала, взяла все журналы  с гостевого столика и подошла к молодому человеку, увлеченному своим занятием. Глен с треском ударила стопкой журналов по его столу. Парень отскочил от страха, и, едва он успел как-то на это отреагировать, на пороге появился Виктор, в сопровождении двух девушек, одетых достаточно откровенно, но со вкусом.
- Кого я вижу? – Начал он, приближаясь к Глен. – Мои пророчества сбываются. Что ж, добро пожаловать. За мной, девочки, за мной.
Виктор провел сестер в кабинет, предварительно отпустив своих спутниц.
Кабинет, без преувеличения, просто блистал. Все внутри было выполнено из красного дерева. Посреди комнаты стоял большой рояль, укрытый шелковым покрывалом, слева от него на стене виднелась коллекция кинжалов, а прямо за ней стоял большой мягкий диван и два кресла.
- Располагайтесь, - сказал хозяин, указывая девушкам на диван. – Я весь во внимании. Что же привело столь гордых и независимых дам в мою скромную берлогу?
- Ваше предложение, - скоропостижно выпалила Глен, - я готова сниматься в ваших фильмах, готова делать все, что вы скажите.
Она не смотрела на Виктора, она говорила это будто не ему. 
Продюсер улыбнулся. В этой улыбке чувствовалось превосходство, присущее таким людям – чувство, что от тебя зависят – это мощный стимул для слабых людей с комплексом неполноценности.
Виктор встал и обошел комнату. Он остановился у своей коллекции мечей.
- Знаете, как-то в детстве я посмотрел фильм, в котором один самурай, выковал себе меч из железной тумбочки, на которой убили его жену.
В этом металле не было ничего особенного. Этот меч был таким же железным, как и все. Но, лишь с этим мечом, самурай мог убивать. Лишь этот меч напоминал ему, почему он имеет права лишать жизни.
Виктор снял со стены самый длинный меч, вытащил его из ножен и  положил перед собой на стол.
- Этот меч мне подарил мой друг из Японии. Он называется «коатлик».
Еще в древние времена, на Востоке существовали цирки для уродцев.
Брошенных детей подбирали и уродовали такими мечами. Им ломали кости и заставляли их расти в другом направлении. Дети вырастали небывалыми уродами - клоунами. Но публике нравилось глазеть на такое. За билет на вечер уродов платили небывалые по тем временам суммы.
Виктор сложил меч и повесил его обратно. Потом он бросил взгляд на непонимающих происходящего сестер, подошел и присел рядом с Долли.
- Я просто хочу сказать, - продолжил он, - что мода возвращается. Сейчас достаточно порнофильмов с красотками и спортсменками. Мне нужно что-то новое. Новый взгляд. Что-то эксклюзивное, за что заплатят большие деньги. Да, мне нудна модель. Но не ты Глен. Мне нужна твоя сестра.
Глен не верила своим ушам. Все происходящее ей казалось каким-то нелепым розыгрышем. Она неуверенно встала и, протягивая руку Долли, сказала:
- Пойдем отсюда, дорогая. Пошли.
Но Долли сидела неподвижно. Потом она повернулась к Виктору и без тени колебания произнесла
- Я согласна. Согласна на все. Когда мне приступать?
Виктор протянул ей руку и, с явным чувством победы за плечами, ответил:
- Можешь сегодня оставаться и начинать. Жить будешь с другими, прямо здесь. Я обо всем позабочусь, поверь мне, ты ни в чем не будешь нуждаться.
Глен переводила взгляд с Долли на Виктора и не до конца понимала что происходит.
- Хватит, - разъяренно крикнула она, - Долли, вставай, мы уходим.
- Я остаюсь, - спокойно ответила ей сестра. – Я уйду только тогда, когда ты поправишься. Я совершеннолетняя и могу сама решать, что мне делать. Я буду работать и точка.




                *   *   *   *   *




                (Год спустя)

   Глен проснулась от невыносимо громкого звона будильника и, неуклюже натягивая на себя брюки, принялась повторять свою роль. Уже два месяца, как Глен снимается в одном из самых популярных комедийных мини-сериалов Америки «Мой первый бакс», где играет роль Рейчил – неугомонной студентки бизнес школы, которой во всем не везет.
Роль, конечно незначительная, но все рейтинги показывают, что Рейчил нравится зрителям.
Главными героями этого ежедневного двадцатиминутного марафона были Ким и Патрик. Ким была довольно известной актрисой в среде «мыльных опер», а Патрик – подающий надежды молодой актер театра, для которого «Первый бакс» стал большим дебютом на телевидении. Ему очень быстро удалось влюбить в себя женскую аудиторию сериала. Патрика постоянно приглашали на разные ток-шоу и не раз пытались переманить продюсеры других каналов. Но это был человек достаточно твердых жизненных принципов, который не гнался за деньгами, а просто играл свою роль.
Это утро на студии началось с перегоревшего осветителя «номер два» и скверного настроения оператора, которое впоследствии распространилось на режиссера и всю съемочную группу. Поэтому на Глен, которая опоздала всего на пять минут, набросились все в одночасье.
К середине съемочного дня страсти улеглись и, отправляясь на обед, все были озадачены последней сценой серии номер сорок один.
 Глен подошла к Патрику и протянула ему свой текст:
- Ты уже знаешь, что в конце этой серии я сломаю руку? – Спросила она.
-Бедняжка, - с улыбкой ответил Патрик, - тебе,  наверняка, придется больно. И сколько серий ты будешь в гипсе?
- Еще не знаю, - ответила Глен. – Мне кажется, Ричарду нравится издеваться над Рейчил. Почему моя героиня такая клуша?
- В этом её изюминка, - подметил Патрик. – Какие планы на обед? Пошли вместе. Тут недалеко есть интересное местечко, не пожалеешь.
- Почему бы и нет! – Согласилась девушка.
В ресторане Патрик все время шутил и упражнялся в остроумии. Он уже долгое время нравился Глен, просто ей не хватало мужества признаться ему в этом. Но за обедом ей показалось, что он не так недосягаем и стоит попробовать.
- Патрик, а ты когда-то пробовал традиционный оклахомский рисовый пирог? – закинула удочку Глен.
- Честно говоря, я и подумать не мог, что существует рисовый пирог, - рассмеялся парень. – Да еще и оклахомский!
- Ну что же, если заедешь ко мне сегодня после съемок, сможешь попробовать кусочек. – Произнесла Глен, собрав все силы и сжав кулаки.
- Решено, - не колеблясь, выдал Патрик, - после съемок к тебе на рисовый пирог!
Их роман стремительно закрутился и тут же просочился в прессу. Толпы поклонниц Патрика просто возненавидели Глен, её обсуждали во всех журналах и на всех форумах и, стоит отметить, что в этих обсуждениях её начали опускать и гнобить каждый, кому не лень.
Когда до руководства дошли эти слухи, Глен заставили дать несколько интервью, в которых начинающей актрисе пришлось рассказать о своей сестре. Глен все рассказала журналистам о болезни Долли и на вопрос о её местопребывании ответила, что это специализированный медицинский комплекс в Лос-Анджелесе. «Уже скоро истекает мой контракт с этим учреждением, и я обязательно заберу сестру домой», - повторяла Глен на каждом интервью.
Конечно, это была ложь. Да, у Долли действительно истекал годовой контракт, но вовсе не с медицинским учреждением  для больных редкими заболеваниям, а с порносдудией Виктора.
Разумеется, Глен не могла обнародовать такие факты. Но журналисты в Голливуде еще те пиявки. Они перевернули все лечебницы города в поисках Долли – все безрезультатно.
Продюсер вызвал девушку в кабинет:
- Глен, - начал он, - объясни мне, пожалуйста, что это за история с твоей сестрой? Ты что её придумала, чтоб их расчувствовать? Если так, то тебе придется мне все объяснить.
- Ричард, я знаю, как это выглядит, но у меня действительно есть младшая сестра и она больна – у нее анекостия средней тяжести. Проще говоря, её кости растут в разные стороны, из-за чего ей необходим постоянный медицинский уход.
- Когда истекает годовой контракт?
- В субботу. В эту субботу, - послушно доложила Глен. – Я заберу её домой, и все слухи прекратятся.
- Да, ты так и сделаешь, - продолжил продюсер, - но ты поедешь забирать её не сама, а со всеми журналистами и прилипалами, которых нужно, наконец, успокоить. Поняла?
Глен растерялась. Правда могла всплыть в любой момент, и это заставляло её сердце биться чаще. Деваться было некуда, и девушка выложила всю правду Ричарду.
- Порно? Ты отдала свою больную сестру сниматься в порно? Господи, Глен, да что с тобой? Ты в своем уме?
- Это было её решение. Я ничего не могла с этим поделать, - оправдывалась девушка.
- Я все понимаю, рак, лекарства и прочая ересь, но ты уже полгода как крепко стоишь на ногах, ты получаешь немалые гонорары. Объясни мне, почему ты до сих пор не вытащила её из этого ада?
- Все не так просто! У неё контракт на год и прервать его я не в силах.
Ричард в недоумении замер у окна, он посмотрел на Глен, потом еще раз обошел комнату:
- Ну и наворотила же ты, дорогая. Мне жаль, но теперь тебе придется забыть о существовании сестры. Если ты её заберешь, и какой-то журналистишка из желтой газетенки разведает правду, то вокруг сериала разразится скандал. Я не могу так рисковать. Вижу эти заголовки – «Как заработать на сестре-уродке. Мастер класс от Глен Стюард». Мало того, ты больше не будешь её навещать. Не хватало, чтоб кто-то нашел её через тебя. Журналистам скажешь, что сестру выписали, и ты отправила её домой. Поняла?
- Но, мистер Бакфред, - попыталась возразить Глен, - я не смогу…
- Ничего не хочу слышать, ты меня поняла. Если эта грязь всплывет, я тебя уничтожу … Порно уродов покажется раем по сравнению с тем, что я тобой сделаю.… Усекла?
Глен вылетела с кабинета, словно пуля, никого не замечая по пути. Она проведывала Долли  три-четыре раза в неделю. Привозила ей пудинг и рисовые шарики из японского ресторана.  Они вместе считали дни до окончания её контракта. Долли даже завела календарь, в котором зачеркивала каждый прошедший день, каждый день, отделяющий её от её горячо любимой сестры.
«И что теперь? Просто не приезжать? Просто забыть? Выкинуть её из жизни?» - проносились мысли в голове Глен. Это было невыносимо…
И вот такая долгожданная суббота… Нужно сделать выбор.… Бросить все и ехать за сестрой, несмотря на все табу или … или просто отметится с Патриком на вечеринке по случаю выхода пятидесятой серии.
Сложно объяснить, почему… Глен пошла на вечеринку…




                *   *   *   *   *




   Говорят, человек может вытерпеть многое, но рано или поздно терпению каждого человека приходит конец. И у него появляется всего два варианта: сойти с ума или перенестись в другой мир, мир, построенный воображением, в котором все не так … не так сложно.
Жизнь Долли никогда не отличалась простотой. Ей много чем приходилось жертвовать, многое пропускать и очень много бояться. Сложно быть не таким как все.… Как будто, мир живет своей жизнью; по трассе несутся машины, а ты стоишь на обочине, и никто не останавливается.
В этот день, и без того нелегкая жизнь Долли, круто изменилась. Конечно, это было её решение, но ей так хотелось, чтобы кто-то остановил её, взял на руки и вынес из этого ада, как из объятого пламенем здания.
Когда Долли вошла в съемочный павильон, ей захотелось просто исчезнуть, просто никогда не видеть такого, забыть.
Это на самом деле было шоу уродов. Прямо посреди комнаты находилась группа карликов, рядом с ними мужчина без рук и девочка лет восьми-девяти, на коляске сидел дедушка без обеих ног и всюду по комнате бегали псы. В помещение стояла жуткая вонь …
К Долли подошел режиссер этого убожества и начал в подробностях объяснять, что ей придется делать.
В этот момент Долли начала отключаться, голос режиссера становился все тише, а вокруг нее вырастали знакомые места её детства: вот они с Глен в Горбатом лесу, идет дождь и почему-то все вокруг пахнет мороженным – знакомые тропинки и их домик на дереве. Глен рассказывает, что сегодня было в школе, и Долли кажется, что все это переживала и она.
Долли улыбалась, постоянно улыбалась. Пока шла съемка, она переносилась в этот счастливый мир детства или думала о том, что Глен сейчас идет на поправку и это давало ей силы, силы не сойти с ума от ужасов, происходящих вокруг.
Каждый её день – был борьбой за выживание. Каждый снятый кадр – ложился шрамом на её и без того раненную душу.
После съемок, Долли отправлялась в свою комнату, которую она делила с контуженым военным и постоянно стонущими близнецами, у которых был один на двоих позвоночник. Она забиралась под одеяло и тряслась, тряслась долго, пока не заснет.
Так проходили дни, недели, месяца… и скоро, совсем скоро это должно было закончится. Долгожданная суббота. День, когда она вырвется на свободу.
С самого утра Долли принялась собирать вещи и прощаться со всеми. В полдень должна была приехать Глен, и увести её из этого кошмара.
Долли представляла новую жизнь, полную любви и доверия, все должно было измениться, как же долго она ждала этого дня…
Час, два часа, четыре…, а Глен все нет. Долли не могла найти себе места. «Что-то случилось - думала она, - или, быть может, сестру задержали на съемках».
Она взяла все свои вещи и вышла на улицу. Дул холодный восточный ветер, начинало темнеть, а Долли то и дело всматривалась за поворот. Ведь оттуда вот-вот должна выехать машина с Глен, и забрать её подальше, увести прочь от этого злополучного места. Так она простояла всю ночь до рассвета, не отводя глаз от поворота. Её глаза, то и дело, наполнялись слезами, а губы тряслись… одна, Долли стояла одна на пустой улице и не могла понять, что же происходит и где Глен.
Солнце уже начало припекать её плечи, когда девушка решилась сдвинуться с места. Она оставила чемодан с вещами, взяв только свою сумочку и, опираясь на свой костыль, направилась вперед.
Вряд ли она понимала, куда идет или что её ждет за следующим поворотом. Но она шла. Просто шла вперед, не обращая внимание ни на что.
Чувствовала ли Долли, что её предали, была ли она зла на Глен? Вряд ли. В её душе не было места низким чувствам.
- Колокольчик, - крикнула она, - колокольчик!!!
Над её головой висел огромный плакат с рекламой сериала, на котором Глен во весь рост. Это её Глен, здоровая и улыбающаяся. Её мечта сбылась – она снимается в кино и её портретами украшен весь город.
Долли переполняло чувство гордости и любви. Как будто это её мечта сбылась. Она тоже была к  этому причастна. Долли всегда жила жизнью сестры и воспринимала её победы как свои. Так, как будто её фотография висела на этом плакате.
- Это, моя сестра, - закричала она, оборачиваясь по сторонам, словно искала кого-то, чтобы поделиться своим счастьем. Но прохожие не обращали на неё никакого внимания и шли дальше.
Внезапно Долли поняла, что не чувствует почвы под ногами, ноги отказывают, голова кружится. Через мгновение она свалилась в обморок на обочине проезжей части.





                *   *   *   *   *




Долли очнулась в больнице от резкого света фонаря, как будто кто-то собирался её ослепить.
- Добрый день, - произнес мужчина в белом халате. – Меня зовут доктор Смит, и вы сейчас находитесь в Центральном госпитале Лос-Анджелеса.
- Глен здесь? – прошептала Долли.
- Скажите, Вы помните, как вас зовут? Кто вы? – продолжал врач.
- Меня зовут Долли, Долли Стюард. – Неуверенно ответила девушка. – Скажите, а моя сестра здесь? Она, наверное, ждет в холле? Позовите же её!
- Вы помните её номер? – Успокаивающим голосом продолжил врач. – Я позову медсестру, и она поможет вам связаться с сестрой. У вас есть еще кто-то в городе?
- Нет, только Глен.
Врач ушел, а Долли осталась лежать. Странное чувство в ногах не давало ей покоя. Необычайная легкость. Долли попыталась встать, но её ноги не шевелились. Она села и раскрыла ноги…её охватила паника. У неё больше не было ног. Дальше последовал дикий, душераздирающий вопль. В палату слетелись все медсестры этажа и вкололи Долли львиную дозу успокоительного. Она уснула.
Когда она вновь пришла в себя, этот же врач объяснил, что анекостия прогрессировала, и ноги необходимо было ампутировать в срочном порядке. Такие операции относятся к разряду жизненно важных, и они не требуют одобрения семьи или подписи пациента, если он на момент операции - присмерти.
Долли внимательно выслушала доктора и спросила:
- А Глен не приходила?
- К сожалению, вас еще никто не навещал. Вряд ли кто знает, где вы. Вас нашла на дороге пожилая женщина и привезла нам. Мы диагностировали отрафию ног и провели операцию. Это все, что мне известно.

ПОВЕСТЬ ЕЩЕ ДОПИСЫВАЕТСЯ!