У калитки Лувра 1612

В калитку постучали. Привратник мучился сомнениями – стоит ли подходить. Он знал, кто ждет с той стороны, но каждый такой визит заставлял его нервничать.
Обстановка в Лувре была напряженной.

Всего несколько месяцев назад был убит Генрих IV. Мария Медичи чувствовала себя королевой во всех смыслах, а тот, кто стучал сейчас в дверь, был ей крайне неприятен. Он был другом покойного короля еще с тех времен, когда Марии даже близко не было во Франции. Он никогда не скрывал своей неприязни к ней. Наконец, одно присутствие этого человека напоминало королеве о любовных похождениях ее мужа и о том, что Генрих никогда не добивался ее с таким пылом, как других.

- Откройте! - негромко прозвучало за спиной.
Привратник поспешно поклонился:
- Да, Ваше сиятельство.
Эта женщина никогда не повышала тона, но в ее голосе было что-то такое, что привратника каждый раз прошибал холодный пот. Он опасался гнева королевы, если вдруг станет известно, кого он пускает во дворец под покровом ночи; еще больше он страшился гнева того, кто должен был сейчас войти. Но эта женщина просто повергала его в ужас. Он не мог объяснить, почему ее присутствие так действовало на него, но точно знал – ее он никогда не ослушается.

Привратник открыл дверь и посторонился, пропуская мужчину, закутанного в плащ.
- Иди, - женщина едва дала себе труд слегка повернуть голову, - придешь, через четверть часа.
Повторять не пришлось – привратник исчез раньше, чем женщина успела договорить.
Мужчина откинул полу плаща и холодно приложился к женской руке:
- Ваше сиятельство, Вы хотели меня видеть.
- Я рада, что Вы прислушались к моей просьбе. Нам необходимо поговорить о нашем сыне.
- Ваш сын, согласно желанию Вашей матери, уже шесть лет обучается в Клермонском колледже. Я дал на это свое согласие и ни разу ничего не сказал по этому поводу. Что еще Вы от меня хотите?
В темноте трудно было разглядеть лицо мужчины, но графиня де Ла Фер прекрасно знала своего мужа и ей не надо было видеть его лицо, чтобы понять, как он зол и раздражен.
- Это и Ваш сын тоже, граф.
Ангерран де Ла Фер до боли сжал пальцы жены:
- Да, - очень медленно сказал он, - это и мой сын тоже. Теперь я не сомневаюсь в этом.
- Как Вы могли поверить этой сплетне, Ангерран?

Графу никогда не удавалось остаться равнодушным, когда жена называла его по имени, особенно, если это говорилось таким нежным голосом. Чувствуя, что теряет твердость, он поспешил спросить:
- О чем Вы хотели говорить? Я не препятствую его пребыванию в Клермоне. Я позволяю ему проводить в Берри столько времени, сколько он хочет. Я не принуждаю его приезжать в Ла Фер. Что еще?
- Но Вы не одобряете это.
- Да, и Вам это хорошо известно. Ему ни к чему такая ученость. В Берри тоже нечего делать. Ваша мать все равно ничего не сможет ему оставить. Здесь, при дворе, возле Вас, он мог бы чего-то добиться…
- Но Вы этого не хотите.
- Я слишком хорошо знаю двор! – вспылил граф. – Я знаю этих людей, их лживость и пошлость, их разврат и лицемерие. Я не желаю, чтоб он стал таким же. Я не допущу этого.
- Вы все-таки любите его?
Граф не стал сдерживаться и привлек жену к себе:
- Это единственный наш сын, Изабо. Ваш  и мой.
- Он так похож на Вас, а Вы по-прежнему безумно ревнивы.
- Вы знаете почему.
- Да, - графиня улыбнулась. «Потому что Вы все так же меня любите».
Она осторожно высвободилась из объятий мужа.
- Я тоже не хочу, чтоб он был при дворе. После гибели короля здесь просто невозможно оставаться.
- Раньше Вы думали иначе.
- Раньше здесь был король, сейчас – Мария Медичи. Вы знаете ее не хуже меня. Ангерран, я скажу прямо. Мальчик красив.
Граф кивнул:
- Слишком.
- Вместе с Кончини тут развелось много итальянцев. При Генрихе ценили полководцев и храбрецов, а сейчас… Вы не представляете, что тут творится. Скоро дамы тоже начнут обращать на него внимание. Это единственное, чем сейчас делают карьеру.
Граф закусил губу, но промолчать не смог:
- Раньше такое тоже не было редкостью.
- Ангерран! Что бы ни говорили про герцога де Беллегарда, но он храбрец и не раз доказывал это на поле боя, Вы прекрасно это знаете. Так же как д’Эпернон и остальные. Может эти люди не блещут нравственностью, но они были верными слугами короля. А сейчас короля нет, кому будет служить наш мальчик? Королеве? Кем? Людовик так мал и по правде, даже не знаю, сумеет ли он стать королем.
- Король есть в Англии.
- Вы тоже об этом вспомнили?
Граф с удивлением заглянул жене в лицо:
- Мы думали об одном и том же? Признаться, я удивлен. Я был уверен, что Вас устраивает, что мальчик хочет остаться в Берри.
- Ему там хорошо.
- Ему там не место.
- Мы должны быть благодарны моей матери, за то, что она делает для внука.
- Да, - граф помрачнел.
Графиня постаралась сгладить впечатление:
- Ангерран, Вы знаете, без ее средств мы не могли бы ничего ему дать. Но она никогда ничего плохого не говорила ему о нас. Наоборот, благодаря ей, он ничего не знает про Ла Фер, про наши отношения с королем, про Коласа…
- Замолчите! – граф уже не старался быть вежливым.
Графиня поняла, что сказала лишнее, но было поздно. Так хорошо знакомым ей ледяным тоном муж отчеканил:
- Он ничего не знает про Ваше бесстыдное поведение, и то, что Вы стали моей любовницей прежде, чем женой. Не знает про Ваши шашни с Беллегардом и сговор с Габриель. Про осаду Ла Фера и постыдную капитуляцию. Про измены, интриги и подлости. Ваша мать благородно молчит об этом? Пусть расскажет. Ведь это и ее имя, ее род замешаны во всем, поскольку Вы – ее дочь.
Он замолчал, но ярость требовала выхода и граф снова заговорил:
- Я простил Вам все. Я убил троих и двоих ранил, но заставил всех молчать. Пусть молчит и она. Но я не желаю, чтоб мой сын оставался при этом дворе и на этот раз будет по-моему.
При словах «мой сын» графиня невольно улыбнулась. Эти слова звучали как отпущение грехов.
«Мой сын»! Значит он для него действительно сын, а она, в самом деле, прощена.
- Вы хотите послать его в Англию?
- Да, - непререкаемым тоном заявил граф. – У него нет и не будет титула, он – не наследник. Я не настолько богат, чтоб выгодно женить его. О месте при дворе не может быть и речи. Я своей рукой убью его, если он станет игрушкой какой-нибудь дамы или тем паче какого-нибудь Кончини. Людовик будет совершеннолетним только через пять лет, а когда он станет королем неизвестно никому. Мой сын не может столько времени просто ждать. В Англии у нас есть родственники, а главное, там есть король, есть армия и флот. Он может учиться морскому делу. Думаю, старый Оксфорд не откажет мне, у него нет ни одного внука.
- Но очень много внучек.
Граф кивнул. Жена как никто умела понимать ход его мыслей.
- Он мал, чтоб жениться, но обручить можно уже теперь. Он может добиться там всего – удачной женитьбы, титула, положения при дворе.
Графиня только чуть вздохнула, но муж тут же отреагировал (он тоже понимал ее как никто):
- Король Яков не трогает детей. А года через три-четыре шевалье можно будет женить. Я сегодня же напишу Оксфорду. Думаю, через полгода, самое большее через год, шевалье отправится в Англию.
- Вы виделись с ним?
- Нет. Я остановился у Бассомпьера. Шевалье не знает, что я в Париже. А Вы давно видели его?
- Сегодня. Он приходил ненадолго. С ним все в порядке.
- Хорошо. Я останусь еще на несколько дней. Если я Вам буду нужен – дайте знать Бассомпьеру.
- Вы увидитесь с сыном?
- Незачем. Когда все решится, я дам ему знать.
Граф помедлил, прежде чем задать еще один вопрос:
- Когда я могу ждать Вас в Ла Фере?
Графиня улыбнулась:
- Полагаю, в следующем месяце.
- Хорошо.
Граф поклонился и направился к выходу. Его жена тихонько рассмеялась, глядя ему вслед: «Гордец, даже руку не поцеловал. Ничего, Ваше сиятельство, подождете до следующего месяца».
Она позвала привратника. Он давно пришел, но благоразумно не показывался на глаза.
- Запри калитку. И не вздумай болтать.
- Никогда, Ваше сиятельство.

Он вздохнул: «Интересно, граф будет часто ходить? Хоть бы пореже, боязно, вдруг узнают. Его сейчас не особо жалуют. Лучше бы она к нему ходила, тогда бы у другого привратника голова болела, не у меня».

Бедняга снова вздохнул и устроился поудобнее – впереди была еще целая ночь.