Мерзавец

               


Ливни несколько дней хлестали измученную, истерзанную землю. По небу проплывали чёрные, зловещие тучи, и казалось, им нет конца. Лошади измучились и тащили повозку, скользя и спотыкаясь на каждом метре дороги. Кучер напоминал  мокрую, нахохлившуюся птицу, он уже не кричал грозным басом, не хлестал длинным кнутом лошадей, а угрюмо смотрел вперёд. Казалось, он устал не меньше них – прикрывшись мокрым воротником и, натянув плотнее кепку, он покачивался из стороны в сторону. Ещё не весь хмель вышел, а потому чувствовал он себя препогано.

- Барин, подлец! – проворчал он сквозь стиснутые зубы, - поднял ни свет, ни заря. – Вдруг лицо его оживилось, а замёрзшие губы начали сами собой вытягиваться, напоминая, однако, не радостную улыбку, а гримасу мертвеца.
- Барин, свет как будто! – прохрипел он, оборачиваясь назад.
- Болван! Сколько раз я приказывал тебе не называть меня этим деревенским именем! – послышалось из кареты, - Я граф, понял? Ваше сиятельство. А ну, повтори!
- Ва-ваше сиятельство, - произнёс кучер, стуча зубами.
- Ты, мошенник, давал овса коням? Что-то они еле тащятся.
- Давал, барин, - соврал кучер, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара.
- Тьфу ты, прости господи – опять за своё: «барин, барин»! Дурак ты, братец, однако.
- Вам виднее…, - покорно согласился кучер.

Лошади стали, уткнувшись мордами в деревянный гнилой забор.
«Куда же это меня занесло?» - с интересом подумал Пётр Иванович, а именно так звали главного героя. – Ну, чего сидишь? Стучись! – раздражённо крикнул он кучеру, который, видимо, не очень хотел опускаться в жидкую грязь.
Двор наполнился грозным лаем, который, приближаясь, возрастал с каждой секундой. Лошади захрапели.
- Чтоб их черти взяли! – выругался Пётр Иванович. Тут его внимание было привлечено к странному предмету. На секунду ему показалось, что предмет этот движется в его сторону.
- Эй, ты! – крикнул граф в темноту, - Поди сюда!

Силуэт человека приблизился, и граф, изумлённо взглянув в открытое окно кареты, отшатнулся назад. То, что он увидел, глубоко потрясло его. Перед ним стояло некое подобие человека: посиневшее, перепачканное грязью лицо незнакомца судорожно искривилось, тело прикрывало какое-то тряпьё, а голые ноги почти до колен утопали в дорожной грязи. Но больше всего графа поразило другое – это глаза человека. Тот смотрел прямо и… насмешливо.
- Слушаю Вас…, - ответил он спокойным, чистым голосом.
Пётр Иванович поднёс к губам платок:
- Кто здесь живёт? – спросил он.
- Это трактир, а стало быть, здесь живёт трактирщик с семейством, - ответил нищий.
- А как твоё имя? – неожиданно заинтересовался граф.
- Оно вам ничего не скажет…
- Отвечай, когда тебя спрашивают, болван! – взорвался Пётр Иванович, не терпевший, когда ему возражали.
- Я ещё раз повторю, - произнёс нищий, - моё имя вам ни о чём не говорит.
Вместо гнева на лице графа теперь было отражено крайнее удивление, - этот оборвыш был не только смел и дерзок, он был спокоен, и этого нельзя было не заметить.
- А сколько тебе лет, позволь узнать? – усмехнулся граф.
- Двадцать.

Ворота, наконец, открыли, и карета въехала во двор. Трактирщик был рассержен появлением позднего гостя, но как только граф вылез из кареты, настроение его тут же изменилось: урча приветственные слова и низко кланяясь, трактирщик попятился до порога и открыл дверь.
Не снимая грязных сапог, граф вошёл в комнаты и, подойдя к креслу, по-хозяйски в нём развалился.
- Что будем кушать-с? – наклонив голову, угодливо спросил трактирщик.
- Тащи всё, что есть, - лениво ответил граф.
Скоро на столе появились дымящиеся щи, маленький румяный поросёнок, осетрина, салаты и графин красного вина.
- Скажи, братец, - подобрел Пётр Иванович, - а что за человек у тебя под забором сидит?
- А-а-а, этот плут, бездельник этакий, - протянул трактирщик, почесав правый бок, - потому и сидит, что ночевал у меня три ночи, а заплатил за две!

- Ай-яй-яй! – сочувственно покачал головой граф.
- Ну вот, - продолжал трактирщик, вдохновлённый вниманием высокого гостя, - а я ему говорю, где ещё два рубля? А он – нету, и всё!
- Ох, и плут! – усмехнулся Пётр Иванович.
- А я давеча заметил, - заговорщицки закрыв один глаз, продолжал трактирщик, - будто прячет что-то под подушкой, мошенник.
- Да ну! – удивился граф.
- Именно, именно прячет! Ну, думаю, ежели деньги, то возьму причитающуюся мне сумму и верну назад. Да-да, именно назад, потому что чужого мне не надо!
- А за ночлег многовато дерёшь! – строгим голосом оборвал его граф.
- Э-э, так помилуйте, Ваше сиятельство, бельё-то изнашивается, да дрова вздорожали, ужасть!
- Ну ладно, ладно, пошутил я, продолжай…
- Так вот, - глубоко вздохнул трактирщик, - дождался-то я, пока он уснёт  и шасть под подушку – свёрток какой-то. Взял я его, а сам думаю, может ценное что, ну там документ какой, или ещё что-нибудь… А в свёртке – три толстых тетради, начал их читать, да скоро утомился, уж больно мелко они исписаны. Думаю, возьму их под залог, до возврата денег. Уж лучше они, чем ничего. А оборвыш как узнал о пропаже, как завопил утром! Отдай, и всё тут. Клялся всеми святыми, что отдаст деньги. Да не тут-то было! Я человек неглупый, недаром восьмой десяток лет землю топчу, говорю – принесёшь деньги, получишь назад свои бумаги. А ещё наложил на них процент, - сколько времени будет тянуть, настолько больше отдавать будет. Сутки идут по пятидесяти копеечек к тем двум рубликам. А мне-то что? Мне спешить не куда, процентики наплывают…

- Ну и сколько уже « наплыло»? – полюбопытствовал Пётр Иванович, отодвигая пустую тарелку и наливая себе вина.
- А это мы сейчас увидим, - произнёс трактирщик, открыв верхний ящик старинного узорчатого шкафа, - один, два, три, - бубнил он, намусолив карандаш, - … и того десять дней прошло, значит, он мне должен всего семь рублей!
- Ловко ты людей лопошишь, молодец! – похвалил его граф. – Постой, постой, так  ты говоришь, что прошло уже десять дней?!
- Так точно-с… - вновь оробел трактирщик.
- Это значит что выходит? Значит, он сидит у тебя под забором все эти десять дней? Ха-ха-ха! – засмеялся Пётр Иванович, вытирая руки белым, накрахмаленным покрывалом, - Ну, молодец, братец, насмешил! Но позволь узнать, что же содержится в тех самых тетрадях, из-за которых их владелец уже десять дней сидит в грязи под проливным дождём? Любопытно, любопытно…

- Вот, возьмите-с, - протянул ему трактирщик грязный, влажный свёрток.
- Разверни, дурак! – обиделся Пётр Иванович.
- Ах, да! – Извините-с…, - торопливо произнёс трактирщик, разворачивая свёрток. Перед графом лежали три толстых тетради. Но и на них он обнаружил грязь. С отвращением граф открыл первую из них и начал читать. Две тетради содержали в себе короткие новеллы, которые очень заинтересовали его, а также  рассказы и стихи. Третья тетрадь целиком состояла из неоконченной повести. Проходило время, а граф и не думал идти ложиться спать. Трактирщик несколько раз просил его идти «почивать», но каждый раз был немилостиво обруган.

- Ну, так что барин, закладывать?
Граф с недоумением посмотрел на вошедшего кучера, а затем в окно, видимо, что-то соображая:
- Да, пожалуй, пора. Закладывай, братец!
Кучер ушёл удивлённый тем, что не получил нагоняй за «барина». По лестнице в гостиную, громко зевая и почёсывая бока, спускался трактирщик. Увидев за столом одетого графа, курившего свою любимую трубку, а рядом с ним на столе тетради нищего, он приветливо заулыбался, обнажив ряд мелких, коричневых зубов, и с притворным изумлением и сочувствием на лице, произнёс:
- Ваше сиятельство, вы так и не ложились!
- Говоришь, семь рублей он тебе должен за свои тетради? – спросил Пётр Иванович, пуская дым в потолок.
- Прошу извинить-с за дерзость, не семь, а семь с полтиной, так как ещё одни сутки прошли-с…
- Ну, хорошо, хорошо, - поморщился Пётр Иванович, перелистывая тетради, а затем, к удивлению трактирщика, заботливо протерев их рукавом, - стало быть, любезнейший, я их покупаю!
- Как же это? – испугался трактирщик, - Товар-то не мой, в заклад покладен, да и проценты бегут…
- Десять червонцев даю, - перебил его граф, вновь раскуривая трубку.
- Э-э, но позвольте, как же я могу…
- А чего вы боитесь, голубчик? – искренне удивился граф, - Кто видел у этого оборванца его тетради, скажите мне? Да и кто поверит, что они принадлежат ему? Никто! Купив их сейчас, я скажу, что они принадлежат мне, понимаете? Мне и больше никому. Мало того, я скажу, будто именно я их написал!

- Я, конечно, понимаю…, - замялся трактирщик, - но вдруг проценты могут превысить названную вами сумму, и тогда я останусь в накладе. Нет, я рисковать не стану, я лучше подожду.
- Жди ты хоть десять лет, хоть двадцать! – воскликнул Пётр Иванович. – Но откуда этот нищий возьмёт сто рублей?! Бьюсь об заклад, что он никогда не видел таких денег!
- Может быть вы и правы, но возможно, что он получит неожиданное наследство, и тогда…
- Двести рублей!
- Видите ли, моя совесть…
- Триста! – закричал граф, безумно выпучив глаза, - за три тетради даю триста рублей!
- А позвольте узнать, что же такого особенного…
- Пятьсот! – выдохнул граф, закрывая глаза, - слышишь, мошенник? Даю пятьсот… Если не продашь, я дам оборванцу семь рублей, а сам куплю их у него за сотню!
- За семьсот готов уступить, - закивал головой трактирщик, потирая от удовольствия руки, - тем более, что выкушали вы у меня на добрую тридцатку…

- Что-о-о?! Да я сейчас их просто заберу у тебя и уеду!
- А я людей позову, - скромно заметил трактирщик, - вы меня не обижайте, ваше сиятельство, мы люди деревенские, вольные, а места у нас захолустные, тёмные… Сами понимаете, - в дороге всякое может произойти! Так что, или семьсот рубликов на стол, или товар останется при мне…
- Ну и нахал же ты! – восхищённо ответил Пётр Иванович.
- На том и стоим, - согласился трактирщик.
- Ну, хорошо, получай свои семьсот, и прощай!
- А может, чайку попьёте? – услужливо предложил трактирщик.
- Я лучше из лужи напьюсь, так будет дешевле, - выдохнул граф и, весело посмотрев на трактирщика, попрощался:
- Ну, бывай, мужичок!
Трактирщик с жадностью посмотрел на деньги и сгрёб их всей пятернёй, - Счастливого пути, ваше сиятельство, заезжайте ещё…

Хлопнув дверью, Пётр Иванович сошёл с крыльца и с ужасом посмотрел прямо перед собой. Во дворе стоял тот самый нищий и, заметив в руке графа свои тетради, заговорил дрожащим от волнения голосом:
- Прошу вас, сударь, верните мне мои тетради!
- Пш-шёл вон, скотина, - злобно прошипел Пётр Иванович, толкая нищего рукой и, проходя мимо, закричал: - Васька, карета готова?!
- Прошу вас, верните мне мои тетради…
Граф обернулся и в упор посмотрел на нищего:
- А кто тебе сказал, что они твои? – спросил он, скрывая усмешку притворным удивлением. – Вот что я тебе скажу, - заключил он, усаживаясь в карету, - поменьше болтай обо мне и об этих тетрадях, тебе же лучше будет!

Карета тронулась, а нищий стоял не двигаясь, крепко сжав кулаки. Его лицо пылало гневом и презрением, глаза расширились и потемнели. Но вот губы его зашевелились, и от них отделился едва различимый шёпот: «Мерзавец». Карета поехала быстрее, и нищий побежал следом за ней.
- Мерзавец! – кричал он во весь голос. – Стой!

Граф выглянул в окно и строго пригрозил полицейскому, застывшему в почтительной позе, указывая ему назад, - мол, что же это у вас тут творится? Полицейский громко засвистел, и, как из-под земли, выросли три других. Нищий споткнулся и упал в грязь. Тут же над ним поднялись приклады ружей, и только тогда его голос смолк. Пётр Иванович недовольно поморщился – он терпеть не мог грубого насилия и потому себя считал человеком мягким и добропорядочным. В ушах его ещё звучали истошные крики нищего: «Стой, мерзавец!», и он с возмущением подумал, как распустился народ на Руси: «Ни чести, ни почёта, ни уважения. Одно слово – холопы!»
Через  минуту, успокоившись, он уже крепко спал, стиснув тетради руками, и на его губах высвечивалась едва заметная улыбка…

Через два месяца после описанных ранее событий в русской литературе яркой звездой засияло имя графа Ш…. Его произведения наделали много шума в литературном мире. Газетные издания повели между собой настоящую войну за право публикаций рассказов и новелл графа, а директоры типографий потирали от удовольствия руки, предвкушая большие прибыли. В узком кругу знакомых на вопросы о своём таланте, граф, смеясь, отшучивался:
- Какой там талант? Так, в молодости проказничал! – и смущённо отводил глаза. Его хвалили наперебой, повторяя, что если бы они не знали силу ума и проницательность графа, видимую всем, то ни за что не поверили бы, будто все эти вещи написал он. И, дескать, Пётр Иванович слегка лукавит, когда говорит о «проказах» молодости. Книги он создал сейчас, скрыв от всех свой талант. В молодости написать такое просто невозможно… Много ещё хвалебных слов услышал граф Ш…, не раз читал он положительные рецензии на «свои» книги от известных литературных критиков, видел в газетах свои портреты, читал отзывы «простого читателя», получал заказы от ведущих, крупных издательств. Он заметно пополнил свой огромный капитал, был всем и всеми доволен, всё шло хорошо, но… Не раз он видел во сне, как бродит по пыльным дорогам грязный, оборванный нищий, дрожа от холода и прося подаяния. И тогда графу становилось немножко грустно. Он успокаивал себя мыслью о том, что, возможно, тот человек уже давно умер. Граф хотел его смерти, потому что ему было больно смотреть на нищих, и поэтому иногда подавал им копеечку.