Сколько стоит твоя мечта?

               
Глава первая:
         Сказочный сон.

В большом зале, украшенном золотыми кленовыми листьями и кроваво-красными гроздьями рябины, кружились пары под нестареющую мелодию вальса, кто-то, встав в кружок, о чём-то разговаривал, другие же просто стояли у стены... Вечер, посвященный празднику осени, или так называемый «Осенний бал», студенты особенно любили, ведь только лишь сегодня каждая девушка, самая красивая или не очень, могла почувствовать себя золушкой, которая превратилась в прекрасную принцессу... а юноши, ослеплённые такой красотой, просто, ни о чем не думая, веселились, приглашая на танец всё новую понравившуюся «даму». Так как парней было немного, девушки танцевали и друг с другом, не видя в этом ничего зазорного.
Большинство девушек  наряжались на этот праздник в жёлтые, золотые, коричневые, красные платья – в цвет осенних листьев, и когда они начинали кружиться под мелодии любимых песен, казалось, что это вовсе не люди, а вальс опавших листьев, отдавших себя осеннему ветру:  он то нежно покачивал их, словно маленького ребёнка, боясь разбудить, то кружил с немыслимой силой, взмывая вместе с ними к небесам...
Вокруг было много девушек, они улыбались, смеялись, танцевали... но одна, совсем ещё девочка, в кирпично-красном платье, что стояла у окна, казалось, совсем не замечала этого веселья. Это была тоненькая красивая девушка, быть может, не более красивая, чем некоторые другие, но неподвижные алые губы и большие наивные глаза подчёркивали её миловидность. Волосы она украсила красной атласной лентой, наверное, одна из всех присутствующих здесь. Это была Катюша Серова. Она училась на первом курсе в медицинском институте, хотела стать врачом – военным врачом – это была её самая большая, заветная мечта, ради которой она, казалось, могла бы отказаться от всего. Отец её погиб на войне, и мать – при родах, тоже во время войны. Воспитывали Катюшу фронтовой друг отца – полковник Аникин Святослав Николаевич  и его жена – Лариса. У них были и свои дети – Никита, он был старше Кати на шесть лет, и Анечка, ей было всего десять. Но, не смотря на это, Катюшу любили в этой семье, как родную, может, даже немного больше.
На праздник осени собиралось много студентов, иногда даже приходили курсанты из лётного училища. В тёмно-синих костюмах они казались немного привлекательнее остальных юношей – стройнее, выше и даже красивее, и любая девушка, приглашённая кем-то из них, чувствовала себя особенной...
Катюша по-прежнему стояла у окна. В лице её таилось что-то детское. И сегодня, несмотря на её яркую женственность, щёки её иной раз наводили на мысль о двенадцатилетней девочке, сияющие глаза – о девятилетней, а изгиб рта  - о пятилетней крошке. Однако мало кто это замечал, и почти никто над этим не задумывался. Иногда к ней подходил какой-нибудь юноша, но Катюша мило улыбалась и, отказывая, мотала головой... Она стояла и о чём-то размышляла... – сердце её ещё ни кем не было затронуто; видя сладкие муки, горькие радости, нежные страдания и приятные отчаяния тех девушек, чьи сердца не устояли перед долгой осадой, она и не догадывалась, на какое чувство окажется способна сама. В очередной раз, оглядывая танцующие пары, её взгляд вдруг остановился на одном курсанте – вообще-то ничего особенного в его внешности не было: он был смуглый, с полными губами, плохо очерченными, но красными и мягкими, в глазах его, беспокойных и немного дерзких, была своеобразная сила, и Кате показалось, что какое-то обаяние исходило от него и заставляло её так пристально на него смотреть. Молодой человек окинул всех взглядом и попытался сделать выбор, но так как этих девушек он видел впервые, то решить было нелегко. Он пригласил чуть ли не первую, какая ему попалась на глаза, и полностью отдавшись приятной музыке, они начали танцевать, и уже скоро затерялись в кружащихся парах...
Затихли последние звуки вальса, и курсант, откланявшись, оставил её и встал у стены. Когда он уже отошёл от танцующих, он вдруг увидел Катю – в её больших глазах таился лёгкий упрёк: почему не её он выбрал? Хоть это был пустяк, но он почувствовал, что она обижена. Она была так скромна, так мила, и такой нежной казалась в своём платье... он почувствовал, что поступил глупо, ему вдруг захотелось подойти и узнать её имя. Юноша не заставил себя долго ждать и зашагал в её сторону. Подойдя, он по обыкновению мило улыбнулся и спросил:
         – Все вокруг танцуют, радуются... А ты всё стоишь одна, неужели тебе не кажется этот праздник весёлым?
– Нет, мне так совсем не кажется, - робко отозвалась Катюша, - просто я здесь мало кого знаю, да и подруги мои давно танцуют со своими кавалерами...
– А ты? Что же ты не танцуешь со своим кавалером? – немного ухмыльнувшись спросил курсант.
– А у меня его нет, - смущённо ответила девушка.
– Что ж, не хочу тебя разочаровывать, но теперь он у тебя есть, - протягивая руку, сказал он.
Катя улыбнулась ему в ответ, на лице её появился лёгкий румянец, который, кстати, делал её ещё милее и очаровательнее, и она в знак согласия шагнула к нему навстречу.
– Меня зовут Миша, а как твоё имя?
– Катюша. Меня зовут Катюша, - ответила она.
И уже скоро они оказались в вальсе листопада: то нежно покачиваясь, то кружась с немыслимой силой...



Жёлтые листья берёз устилали дорогу, ветер лёгким своим дуновением поднимал и гнал их над землёй... Солнце, не такое тёплое и яркое как летом, но ещё ласковое и лучистое, отражалось в этой опавшей листве, и обычный осенний день от этого, казалось, был особенным. Небо, необыкновенно-голубое, манило своей недосягаемостью, лишь изредка по нему проплывало одинокое облако, напоминавшее то маленького барашка, то огромного широкрылого лебедя, то какое-то невиданное существо... Всё вокруг  напоминало об осени – опавшие листья, засыхающая трава, прощальные крики улетающих птиц... да, и воздух – он стал другим – чуть влажнее и прохладнее, чем раньше... Бесспорно, осенняя пора, она всегда навевает какую-то тоску, печаль, и эта медленно умирающая природа словно прощается со всеми до весны. В глубине души чего-то безумно жаль, будто что-то теряешь и не можешь понять, что именно...
Несмотря на увядающее время года, внушающее светлую грусть, Катюша радовалась каждому дню, каждой минуте... Она вдыхала воздух полной грудью и не могла надышаться им... С появлением Миши, в её жизни времена года уже не сменяли друг друга, а была лишь одна весна, лучистая, цветущая, воодушевляющая... Их встречи нельзя было назвать частыми – виделись они лишь по выходным, но это были свидания, полные нежности и светлой любви...
Однажды утром, проснувшись, Катя нашла на столе букет из опавших кленовых листьев и конверт. Она бережно открыла его и начала читать:

Люби меня! Тебе давно
Я отдал мысль свою и волю,
С тобою лишь  я слил в одно
Мою безрадостную долю.

Я жажду взгляда твоего,
Им, как надеждой упиваюсь
И всюду, там, где нет его,
Как тень один во тьме скитаюсь.

Люби меня! Любви твоей
Отвечу я безумной страстью,
И будешь ты душой моей
Владеть несокрушимой властью.

Люби меня! Люби меня!
Поверь же мне, того я стою.
Мне жизнь мила лишь для тебя,
Мне красен мир одной тобою!

Твой навсегда-навсегда. Михаил.

Катя стояла у стола, держа в руке его письмо, а на лице её была такая счастливая улыбка, которая, казалось, освещала весь мир. Она уже где-то читала эти строки, но не могла вспомнить их автора, да, и сейчас это было не важно. Упоенная любовью, Катюша вдруг поцеловала листок и начала вальсировать. В этот момент ей показалось, что она очутилась в сказочном сне, и чудеса так рядом, так близко!!!
Когда в комнату зашла её подруга – Вера, Катя лежала на кровати, усыпанная жёлтыми и красными кленовыми листами. Она лежала и улыбалась, глаза её были устремлены вверх, наивные мечтательные синие глаза...
– Катюшенька, ты прямо сияешь! – заметила подруга.
– Правда? – всё так же безмерно улыбаясь, говорила Катя, - как бы мне хотелось, чтобы счастье это не заканчивалось... сердце моё переполняет любовь, огромная, чистая, нежная!
– Да... Как же я за тебя рада. Только бы ты не потеряла своё счастье...
– Нет, уж я его не потеряю!



На город ложились серые сумерки. С каждой минутой становилось всё холоднее. Деревья, некогда усыпанные золотыми и бордовыми нарядами, пустынно оголели, листва под ними уже почернела от частых, почти каждодневных, дождей. Того прелестного запаха осени уже не чувствовалось, скорее теперь это был запах грязи и мокрой древесины.
По пустынной улице шли два одиноких силуэта, хотя они сами не чувствовали этого одиночества, скорее наоборот, их наполняли чувства иного характера – нежность, счастье, любовь... С каждым произнесённым словом вырывался поток тёплого воздуха, который на холоде казался белым лёгким облаком, исчезавшим уже через несколько секунд...
– Я никогда не встречал таких девушек как ты, - сказал Миша.
– Каких «таких»? – улыбнувшись, спросила Катя.
– Таких милых, нежных, внимательных... Ты необыкновенная!
– Знаешь, Миша, до встречи с тобой мне казалось, что любви нет, что люди просто выдумали её от скуки... А теперь...
– А что же теперь? – поинтересовался он.
– Теперь я поняла, что глубоко заблуждалась по этому поводу... А знаешь, когда я была маленькая, мой сводный брат Никита говорил, что когда мы с ним будем большие, обязательно поженимся, и у нас с ним будут дети – мальчик и девочка, похожая на меня.
И мальчик всегда будет защищать и оберегать свою маленькую сестричку, как он меня...
И тогда мне казалось, что всё так и будет, даже немного повзрослев, я так думала. Не любя его, как мужчину, я почему-то любила его как-то иначе, как человека, который всегда был со мной рядом и всегда будет... А теперь... теперь я не представляю никого рядом с собой, кроме тебя. Я тебя люблю, и сердце моё навсегда отдано лишь тебе, в нём нет ни малейшего уголочка – оно переполнено любовью – любовью к тебе, мой Миша...
– И я тебя люблю, милая моя Катерина. Всем сердцем...
Катя и в самом деле любила его искренне всей собой: каждый вдох – для него, каждый взгляд – к нему, каждый удар сердца – ради него... Как же она боялась, что однажды этот сказочный сон растворится в утреннем свете... Больше всего на свете она боялась именно этого. Любовь к нему была теперь дыханием Кати, её жизнью; эта любовь окутывала её, как воздух; в её сиянии Катюша забывала былые горести и мрачные призраки, так настойчиво пытавшие завладеть ею - сомнение, страх, уныние, беспокойство – теперь они отступали от неё. Она знала, что за пределами этого светлого круга они подстерегают её, словно волки, но теперь у неё была какая-то власть удерживать их в повиновении...



Ноябрьское утро было необыкновенно свежим, лужи покрывал тонкий лёд, а вчерашняя грязь застыла за морозную ночь. Катя шла по улице. Щёки её горели не то от холода, не то от долгожданной встречи. Было довольно пасмурно. Серые тяжёлые тучи, нависавшие с неба, казалось, вот-вот упадут на землю. Катюша шла с мечтательной улыбкой, сжимая замёрзшие руки в кулаки... Дойдя до парка, она почему-то оглянулась назад, словно услышав чьи-то шаги, но улица была пуста, лишь чёрный ворон сидел на ветке большого тополя, и два голубя топтались на холодном асфальте. Катя достала из кармана кусочек недоеденной за завтраком булочки и, раскрошив, бросила её на дорогу. Голуби начали жадно клевать рассыпанные крошки, ворон же по-прежнему сидел на ветке, опустив книзу клюв. Через несколько секунд сюда слетелись ещё два голубя и воробьи, и уже скоро от крошек ничего не осталось, птицы немного ещё походили в надежде новой порции, но так ничего и не дождавшись, улетели прочь.
Катя бесперестанно смотрела на часы. Былая улыбка уже исчезла, вместо неё осталось чем-то озабоченное выражение лица. Ей вдруг на мгновение показалось, что Миша не придет, и от этой мысли волна неописуемого страха накрыла её с головой.
– Нет! Этого не может быть! – сказала она сама себе,- Миша обязательно придёт, просто, наверное, у него какие-то важные дела...
Катюша стояла одна у большого тополя ещё минут пятнадцать, и всё это время она придумывала ему оправдания, почему он ещё не пришёл... Вскоре она услышала негромкие шаги и повернула голову. Миша шёл  по узенькой парковой дорожке, в его руках был букет из трёх белых гвоздик, которые так и сияли небесной чистотой среди серых туч, голых почерневших деревьев и  грязи, которая уже отошла от ночных заморозок.
– Прости, что опоздал... – сказал Миша, даже не пытаясь объяснить причину столь долгой задержки, - это тебе, - протянул он Кате букет гвоздик.
– Спасибо, - скромно опустив глаза, ответила она.
– Эти белые гвоздики говорят о моей любви к тебе, милая Катюша. Они такие же нежные, чистые, словно первый снег, и любовь моя, так же нежна и искренна...
Катя стояла молча... Его взгляд мог уловить, как кровь медленно прилила к её щекам, а потом отхлынула, и только розовая тень осталась на её лице. Она мило улыбалась. Счастье заполнило её сердце, а счастлива она была лишь оттого, что он всё-таки пришёл, что её сказочный сон всё ещё продолжается... В любви её к нему вряд ли был даже намёк на что-нибудь земное. Вера в него не знала границ. Для неё Миша  был совершенством, каждая черта его лица, каждая линия его фигуры казалась ей воплощением мужской красоты. Иногда он ловил преданный взгляд её больших глаз, казавшихся бездонными, - она смотрела на него так, словно он был существом бессмертным... Миша взял её замёрзшую руку и тихонько поцеловал, а Катюша крепко прижалась к его груди, ощущая тепло, которое исходило от него, и слушала, как бьётся его сердце...
Целый день они были вместе. Нежность сладостных поцелуев, крепких объятий, лёгких прикосновений – всё это заставляло забыть Катю обо всём на свете – о холоде, о времени, об учёбе, о людях, окружавших её, о своей мечте...
Они молча  шли по улице, Миша грел её замерзшие руки в своих ладонях, отдавая ей частицу себя – своё тепло, а ей ничего большего и не нужно было – просто капельку счастья, а значит – его... Казалось, что с каждой секундой становилось холоднее, небо медленно чернело в вечерней тишине, на улице зажгли свет одинокие фонари... И вдруг в воздухе закружились редкие белые пушинки... Они переливались разноцветными красками в рассеянном свете фонарей. Такие нежные... Такие чистые... Они падали на Мишу, на Катю, на белые, уже замёрзшие гвоздики, и на всю землю, словно бы закрывая собой всю грязь, хотели одеть мир в белые непорочные одежды...
– Это чудо! – воскликнула Катя.
– Что именно? – удивился Миша.
– Чудо в том, что ты мне сегодня говорил, что эти гвоздики, как и твоя любовь, чисты, подобно первому снегу! И вот он – белый, долгожданный, первый снег! Разве это не чудо?! – восторженно говорила Катя.
– Да, конечно, это чудо, милая... – немного равнодушно произнёс Миша.



 
– Слушай, Погодин, дай в долг двадцать копеек, я через неделю тебе верну? – начищая китель, спросил молодой человек. Он сидел на табурете немного полубоком, серые, близко посаженные глаза и густые брови были устремлены в сторону окна, у которого стоял его товарищ.
– Извини, Саша, но мы с Катей сегодня идём в кино, - ответил тот.
– Миш, не могу поверить, что у тебя с ней всё серьёзно, - удивлённо произнёс сидящий на табурете юноша, - да, не пара она тебе!
– Почему же не пара? – с недоумением спросил его Миша.
– Да, не спорю, девушка она симпатичная, и фигура у неё – что надо. Да только... ну, как тебе сказать, - замешкался Саша, - столько девчонок вокруг хорошеньких, а она – что? Ни отца у неё, ни матери... Простушка. Наверняка, ты и родителям-то ничего о ней не сказал...  Сам, конечно, думай, но не пара она тебе, вот, что я скажу.
– Разве можно по этому судить о человеке? – вмешался третий. Он тоже стоял у окна, наверное, ждал кого-то. Его обычно спокойное выражение лица на этот раз было явно возмущённым, - по-моему, Катя хорошая девушка, добрая и отзывчивая.
– А ты откуда знаешь, Смирнов? – всё так же сидя на табурете, спросил Саша.
– Это ты её совсем не знаешь, раз так говоришь. Я часто бывал у них дома, до поступления. Её сводный брат Никита год назад окончил наше училище, и я ходил к нему. Он помогал мне готовится к экзаменам. И я за это время достаточно узнал Катю, и хочу сказать, что она совсем не заслуживает подобного обращения. В человеке главное ни положение, ни состояние, а душа – чистая и непорочная – а у неё она именно такая. И стыдно должно быть так о ней говорить. А ты, Миша, чего ты молчишь? Или ты с ним согласен? – немного осуждая молчание друга, спросил Смирнов Илья.
– Ни с чем я не соглашаюсь, - ответил Миша, - но что я должен говорить?
– Как это что? О твоей девушке так отзываются, а ты молча слушаешь, соглашаясь со всеми сказанными словами! – по-прежнему возмущаясь, говорил Илья.
– Я же уже сказал, что ни с чем я не соглашаюсь! – крикнул Миша и вышел из комнаты. Саша продолжал чистить свой китель. Он что-то ещё сказал по этому поводу Смирнову, стоявшему у окна, но он уже ничего ему не ответил, а, махнув рукой, тоже ушёл.
В этот вечер, гуляя по знакомому парку, Миша мало разговаривал. Лицо его было немного нахмурено, плечи напряжены, глаза его казались такими отчуждёнными и холодными, а мысли – далёкими и неясными. Он всё думал о том разговоре, слова, обрывки фраз путались у него в голове...
 Они шли с Катей молча. Она нежно держала его за руку, немного поглаживая её, но он не замечал этого, он был не с ней, а где-то там – наедине со своими размышлениями. Катюша понимала это, но, будучи девушкой умной, она не подавала вида. Повсюду белел снег – на дороге, на деревьях, на крышах домов – везде... Катя шла и смотрела на эту снежную красоту... После долгого молчания она вдруг спросила:
– Миш, у тебя увольнение ведь до шести?
– Что? – переспросил он.
– Увольнение до шести у тебя? – повторила Катя.
–  Да, а что? – поинтересовался Миша.
–  Просто здесь недалеко от города есть река – Усманка. Говорят, она ещё не застыла до конца.
– И что? – не понимая, спросил он снова.
– А пойдём, сходим туда? – наивно и немного по-детски глядя в его глаза, предложила Катя.
– Пойдём... – равнодушно согласился Миша.
Стоя на мосту, Катюша нежно положила свою голову ему на плечо. Перед ними раскинулась река, она и вправду ещё не застыла совсем. Цвет воды напоминал слияние серой и синей красок – точь-в-точь, как его глаза, которые совсем ещё недавно сияли любовью и нежностью, а теперь стали пустыми и равнодушными... Ей вдруг показалось, что нить жизни её раздвоилась надвое – любовь и страх. Сейчас она не думала ещё, что Миша с каждой секундой начинает отдаляться от неё, Катя была уверена, что всё ещё наладится...
В надвигающихся сумерках они молча шли по снежной дороге, за которой вставали тёмные крутые берега Усманки. Вдалеке виднелись купы елей, и зазубренные их верхушки напоминали зубчатые башенки, увенчивающие чёрный заколдованный замок. Куча разных вопросов поглотила все мысли и чувства. Долго не нарушали они молчания, и в тишине слышался лишь хруст снега под ногами. Волосы её расплелись, но Катя не придала этому никакого значения. Так они дошли до дверей дома, в котором она жила у полковника Аникина и его жены вместе с Никитой и Анечкой. Катюша робко приблизилась к нему, но он почему-то остановил её:
– Мне пора, - и заговорил он с ней ровным, монотонным голосом.
Уголки её рта медленно опустились; ясно было, что с помощью лишь очень больших усилий удавалось ей сохранять видимое спокойствие.
– Хорошо, иди, - ответила она так же сдержанно.
Он промолчал. Они стояли, не проронив ни слова с минуту, наконец, она подошла ближе и начала пристально всматриваться в его резко очерченное лицо, словно бы пытаясь найти ответы на мучающие её вопросы... но, увы, так ничего и не поняв, она развернулась и пошла к дому. Миша вдруг окликнул её, побудив в ней на секунду проблеск надежды, но достаточно ей было взглянуть на него, чтобы надежда угасла:
– Извини, но в следующие выходные я буду занят, - холодно сказал он и ушёл...
Казалось, руки Кати застыли, глаза её потускнели, розовые от холода щёки побледнели, а слёзы оставляли на них блестящие полоски,  губы, обычно ярко-алые, были почти так же бледны, как щёки. Она казалась безупречно чистой в свете тусклого фонаря, а что-то изнутри словно прожигало её, оставляя после себя пустоту и горькое разочарование...




Глава вторая:
Пробуждение.

Прошло уже немного больше месяца с того вечера, который, как выяснилось, оказался роковым для Кати. Всё новые причины слышала она от Миши, почему он снова не сможет встретиться с ней... Всё новые волнения и переживания охватывали её душу, иногда даже лишая сна и покоя. Она стойко держалась, не выпуская из себя своих страданий: также училась, также помогала по дому тёте Ларисе и Анечке со школьными заданиями... Только вот улыбаться почти перестала, а если вдруг и появлялась на её лице мимолётная улыбка, то тень грусти и неутолимой тоски отражались в ней. Так прошло ещё две недели, только вот теперь Катюша не слышала от Миши, что он не сможет прийти – он просто молчал...
Стояли морозные дни. Причудливые узоры на окнах толстым слоем покрывали стекло, переливаясь и мерцая разноцветными красками при солнечном свете, сквозь которые ничего не было видно... Анечка сидела на своей кроватке, укутавшись в одеяло. Рыжие локоны были рассыпаны по плечам, и в них, казалось, отражались маленькие лучики солнца. Девочка, улыбаясь, смотрела на сводную сестру. Немного щурясь и наклонив голову, она с особой тщательностью разглядывала чем-то озадаченное её выражение лица. Катя же, стояла у окна, прислонившись спиной к стене. Вид у неё был очень уставшим и измученным, несмотря на то, что ясное утро воскресного дня дарило радость и хорошее настроение. В глазах  - не то что печаль, горечь, тоска – скорее холодная пустота, серое безразличие ко всему – к солнечному свету, к людям, окружавшим её, к музыке, которая некогда придавала ей сил и помогала справляться с грустью и хандрой... и даже к жизни... Но не к нему. Его она по-прежнему любила особой нежной и трепетной любовью. Всем сердцем, душой и всеми своими мыслями она принадлежала ему...
В комнату зашёл Никита. Катя, медленно и тяжело, подняла на него глаза.
– Катюша, что у тебя стряслось? – с чуткостью произнёс он.
– Всё в порядке, не волнуйся, просто немного устала за последнее время с этими экзаменами... – ответила она, слегка опустив отяжелевшие веки на глаза.
– Ты можешь сказать мне правду – я пойму тебя, что бы ни произошло, поверь, ты можешь мне довериться. Сколько времени ты ходишь, сама не своя, мне больно смотреть на тебя: в эти опечаленные потускневшие глаза, на бледное измученное какими-то внутренними терзаниями лицо, на опущенные, словно от тяжёлого бремени плечи... Ты гаснешь прямо на глазах, а я не могу позволить, чтобы это произошло...
И в самом деле, Катя стояла, немного опустив голову, кожа её была необыкновенно бела, и она, подобно нежному увядающему цветку, казалось, вот-вот упадёт на его протянутые крепкие руки... Казалось, она слышит свои чувства, как слышат журчание волн или шелест листвы, и слёзы подступили к глазам. Катюша отвернулась от него и подошла к окну... Было так светло, она прижалась лицом к стеклу, словно всматриваясь в мерцающий снег, но на самом деле она хотела скрыть слёзы... С каким спокойствием раньше поучала она своих подруг провидению в надежду на будущую жизнь, но сейчас веры у неё не было...Эта небесная вера, как лёгкий утренний туман, испарилась, словно её и не было... Никита тихо подошёл к ней и медленно обнял Катю. Тяжёлые его ладони, но тёплые и такие мягкие, как два крыла, накрыли хрупкие её плечи.
– Скажи мне, милая, я пойму тебя... – повторил он снова.
– Нет, всё у меня нормально, - вытирая слезы, говорила она, - всё хорошо... Никита, ты не посидишь с Анечкой, я пойду, пройдусь немного? – спросила Катя ровным и тихим голосом.
– Конечно, иди,- также спокойно ответил он, - иди, я посижу.
Катюша быстро накинула серое своё пальтишко, с неприметным и уже износившемся мехом на рукавах и воротнике, и выбежала из дома. Второпях, она забыла надеть шапку, и распустившаяся коса развевалась по ветру. Щёки её горели на морозе, на бегу, она задыхалась – поток холодного воздуха так резко наполнял тело, что, казалось, он изнутри сжигал всё её живое существо. Катя не останавливалась, губы её застыли – уголки их были печально опущены книзу, а в глазах вырисовывалась терзающая боль... Катя быстро добежала до дверей КПП , где учился Миша, и, немного отдышавшись, подошла к дежурному:
          – Здравствуйте, - чуть слышно произнесла она сухими и бледными губами, - скажите, а могу ли я видеть курсанта Погодина? – и смотрела она на него,  широко распахнув глаза, необыкновенной синевой прямо в душу... Сколько надежды и безграничной веры было в них!
– Сейчас, подождите, - дежурный медленно поднялся со стула, и, дойдя до угла, что-то сказал другому. Походка его была довольно сдержанна, хотя и проглядывалась в ней капля усталости. Он также, не торопясь, вернулся на место и молча сел. В это время волнение безжалостно разрывало на части и без этого измученную душу девушки. Белые пальцы рук охватила лёгкая дрожь – она  то сжимала их в кулаки, то разжимала обратно... Глаза её были устремлены вконец коридора – туда, откуда должен был появиться он... Однако Катя увидела незнакомый ей силуэт. Он дошёл до дежурного и что-то сказал так, что ей не было слышно. Она быстро подошла к столу, за которым сидел юноша, и взволнованным голосом спросила:
– Что? Что случилось?
– Курсант Погодин две недели назад перевелся в другое училище, - спокойно ответил дежурный.
– как? Куда перевелся? – не понимая, говорила Катюша.
– Не могу знать, - сухо ответил он.
Её честное и невинное лицо являлось зеркалом её души, и эти глаза, взгляд которых подтверждал не только каждое её слово, но и самое незначительное волнение её сердца, видели сейчас совсем иные картины, не похожие на то, что её окружало... И два этих юноши не могли не заметить, как сейчас в зеркале этом отражалась великая боль. Девушка слегка пошатнулась, но, ухватившись за край стола, устояла на ногах. Жизнь ещё пульсировала в ней, придавленной горем, хотя и потускнели её лаза, и губы стали тонкими. Она села на стул, не сознавая, что делает, лицо её хранило прежнее выражение, и от её взгляда мурашки побежали по спине у тех двух, что находились рядом. Стук закрывшейся двери, хотя и очень тихий, всё-таки вывел её из оцепенения. Перед ней стоял Смирнов Вова. Он вдруг переменился в лице, увидев состояние Катюши:
– Катя, что с тобой? – глаза её вдруг наполнились слезами, и она, прижавшись к его плечу, громко разрыдалась...

« Здравствуй, всё ещё мой дорогой Мишенька. Как трудно, как тяжело мне сейчас одной, но я слишком тебя люблю, чтобы упрекать за то, что ты уехал. Не думай, что услышишь от меня хоть одно злое или горькое слово... Как я тоскую без тебя... Как тоскую! Неужели ты больше ничего не чувствуешь ко мне, и всё, что было – закончилось? Подумай, подумай, как ноет у меня сердце при мысли, что я никогда тебя не увижу... никогда! Ах, если бы твоё сердце могло понять всё это...  Да, мне известен и ваш с друзьями спор обо мне, но и здесь тебя я не осуждаю... Думая о том, что я не такая, какой ты меня хотел видеть, ты проглядел меня такой, какая я есть, и не вспомнил, что не всегда совершенство ценнее всего. А может, глупа я была, когда, счастливая, верила в твою вечную любовь ко мне! Ведь я думала, что ты любишь – МЕНЯ, мою душу! Но, видно, ошибалась я в этом, так ошибалась... Мне известно и то, что ты встретил девушку, наверняка она достойна тебя, раз твой выбор пал на неё. Что я могу сказать... Я могу лишь искренне пожелать вам счастья, огромного счастья... Цени каждое мгновение, проведенное с нею вместе, ведь жизнь так быстротечна... И мы порою не замечаем того прекрасного, что нас окружает, и лишь утратив это, понимаем его значимость... Знаешь, я где-то читала о том, что нас всех посещают ангелы, но понимаем мы это только тогда, когда они отлетели прочь... И ты, наверное, был моим ангелом... Моим милым любимым ангелом... Каждый день я буду молить Господа за тебя, чтобы он ограждал тебя от бед и несчастий, даря лишь самое прекрасное Земного этого мира... Не жалей меня – я не вынесу твоей жалости... Просто помни обо мне – это и будет для меня самой большою радостью... но знай, что любить я тебя не перестану и тогда, когда прекратится моё дыхание, и холодное моё тело накроется чёрной скатертью земли...
Твоя Катюша »   
Это было не первое её письмо к нему. Каждый раз, когда Кате становилось тоскливо, когда сердце её начинало ныть по далёкому другу, она брала ручку, бумагу и просто писала... Писала обо всём, что волновало её душу, что мешало заснуть по ночам, и что, по волею Судьбы, у неё было отнято... Сознание, в которое он вторгся, было единственной возможностью существования Кати – всем её достоянием, единственной предпосылкой её жизни. Как же мог он считать её существом менее значительным, чем он сам, хорошенькой безделушкой, которая скоро надоест?! Мог ли он относиться с величайшей серьёзностью к её чувству, какое –  а это было ему известно –  он пробудил в ней, такой пылкой и впечатлительной, несмотря на её сдержанность? Мог ли он допустить, чтобы это чувство истерзало её и погубило? – мог...


               


Глава третья:
Предательство.

Мысль о прошлом Катюша отогнала, растоптала прошлое, как топчут уголёк, тлеющий и опасный, и отбросила. Казалось, от  пламенного чувства осталась только зола. Острая боль вчерашнего вечера уступила место смирению.
Она не знала, что мужчина в своей любви к женщине может быть столь бескорыстен и рыцарски предан – возможно, и поэтому она вышла замуж за Никиту. В этом отношении Миша был не таков, каким она себе его представляла, далеко не таков... Никита же, умел владеть собой – его духовная сторона одерживала верх во всём – и он, отнюдь не холодный по природе, но скорее чувствительный, чем пылкий, мог любить до безумия, но его любовь была духовной, платонической, она помогала ему ревниво оберегать любимую, и это так изумляло Катю – она даже была очарована...    
Окончив университет, Катюша три года проработала в областной клинике, и достаточно набралась опыта, чтобы поехать за мужем – поехать куда угодно – для неё это было сейчас совсем неважно.
Томный стук колёс. Тихое купе поезда, направлением «Воронеж - Москва ». И никому не было известно, что в этой дорожной тишине медленно убивала Катя последние свои чувства к Мише. Признаться, ей очень больно было оставлять дорогие сердцу места – там, где сердце её, упоённое любовью, билось всё новой безудержной силою, когда рассудок её подчинялся мечте...
Был летний июньский вечер, и кроны деревьев в золотых лучах солнца, торжественно провожали бегущие вагоны. Тишина казалась не простым отрицанием шума, а словно её составляющей – её нарушал стук колёс о рельсы. Катя, печальная, приглушённая сдавленными стенами, никогда раньше не придавала никакого значения этому звуку, но сейчас ей казалось, что некая чистая мелодия парила в неподвижном воздухе, которая выражала все её чувства – грусть, былую утрату, потерю мечты... И Катя слушала, словно зачарованная птица, и не могла наслушаться...
Когда Никита со своей супругой прибыли в столицу, на вокзале их встретила машина. Немногочисленные их вещи погрузили, и уже скоро они направлялись в недалёкое место – п. Заря Балашихинского района, который находился километрах в сорока – пятидесяти от Москвы. Ехали они медленно, и Катя, погружённая в свои мысли, оглядывала дорогу. Воздух был так упоительно прозрачен и тих в это необыкновенное раннее летнее утро, что неодушевлённые предметы, казалось, наделены были чувствами, и они понимали без слов то состояние, которое терзало неспокойное сердце девушки. Разница между близким и дальним стёрлась – близким было всё в пределах горизонта... Никита всё это время наблюдал за ней. «Эта девушка – настоящее дитя природы!» - подумал он. И тогда ему почудилось в ней что-то знакомое, что-то уносившее его назад, в радостное и беззаботное прошлое, когда необходимость строить жизненные планы ещё не затянула небосвод тёмной дымкой. Хотя он редко вспоминал о насущных проблемах, ведь его небо над головой озаряла она, подобно солнцу, сияла, и дарила тепло...
Маленькая комнатка в общежитии теперь стала для них домом. Катя открыла дверь, вошла и остановилась у порога, обозревая представившуюся её глазам картину: небольшое окно, с потемневшими от времени занавесками, старая, слегка покосившаяся кровать и круглый дубовый стол. Было ясно, что всё требовало немедленных перемен. От всего этого на девушку повеяло невыразимой тоской, захотелось отбросить все мысли прочь и просто забыться. После долгой дороги Катя настолько устала, что даже обычные размышления отягощали её бедное существо...


– Милая, - тихо обратился к Кате Никита, - я должен тебя на некоторое время оставить одну.
–  Как же? – удивлённо отозвалась она, широко распахнув свои необыкновенно синие глаза. Катюша сидела за столом, покрытым белой кружевной скатертью, на котором стояла вазочка с вареньем и два чайных прибора. Неяркий свет торшера, стоящего в углу, тускло освещал комнату, в которой почти неподвижно застыли два силуэта.
– Меня направляют на две недели в Рязань, но я постараюсь уладить все дела и поскорее вернуться к тебе, любимая...
– Как же я без тебя, Никит? – взволнованно сорвалась она со стула и подошла к мужу, - а можно и я с тобой? – глаза её горели, словно два неугасающих огонька, и с такой наивной надеждою, что, казалось, она могла сейчас поверить любому небывалому слову, которое бы ни сорвалось с уст его.
– Нет, Катюшенька,  ведь у тебя –  работа... Ты нужна им здесь, часть никак не сможет обойтись без врача целых полмесяца. Ты же всё понимаешь... ты же у меня такая умница! – нежно положив её голову на своё плечо, ответил Никита.
         – Да, конечно, я всё это понимаю... вот только на душе у меня что-то так неспокойно, словно в предвкушении какой беды...
– Ты не думай об этом, вот увидишь, эти две недели пролетят – не успеешь и соскучиться!
– Нет, боюсь, так не получится... я уже начала тосковать по тебе... А когда же ты едешь? – Катя взяла его за руку – тяжелую и такую тёплую.
– Завтра.
– Как?! Что же ты не сказал мне раньше?
– Я сам узнал лишь сегодня, - со скрытой грустью произнёс Никита, - всё будет хорошо, ты не волнуйся, милая моя, - успокаивал он, глядя на опечаленное её лицо.


Вот прошло уже три дня, как Никита должен был вернуться, но его не было, как не было ни письма от него, ни телеграммы, ни звонка... Сердце Кати маялось, и волнение это усиливалось с каждым часом... Она не могла думать ни о чём другом, кроме него. Катюша сидела за небольшим столом, подперев рукою свою голову, погружённая в терзающие её мысли. На столе стояли стаканчики с градусниками и ватой, различные склянки с растворами и старинные часы, тиканье которых гулко отзывалось в звенящей тишине комнаты. За окнами медленно опадала листва. Октябрьские дни были ещё не совсем холодными, но уже предвещали скорое наступление истинной осени – с частыми дождями, оголевшими серыми деревьями, холодным порывистым ветром и глубоким унынием... Но всё это сейчас оставалось далеко от Кати – где-то в стороне от неё, лишь прежние переживания за Никиту и странные, терзающие опасения заполнили мысли её, сердце и душу... Осознай она значение этого волнения, и, быть может, смогла бы она совладеть собою, устоять перед дьявольским искушением, которое так безжалостно ломает человеческие судьбы, разбивает сердца и отнимает жизни...
Так и проводила день за днём Катюша, с нетерпением ожидая мужа, но он по-прежнему был от неё далёк. Вот и этим вечером она, словно отягощенная неким бременем, разложила по полкам лекарства и инструменты, и, погасив свет, направилась домой. Девушка молча шла по улице. Деревья, медленно роняющие листву, словно провожали её – и с лева, и справа. Последние отблески заката догорали в опавших листьях, а воздух был необыкновенно нежен, наполненный всеми ароматами осени...
– Добрый вечер, Катюшенька, отработала?
– Да, Антонина Петровна, отработала... – устало ответила Катя, взяв ключи у сидевшей на вахте женщины. Она была довольно преклонных лет, с седыми и всегда хорошо уложенными волосами. Её доброжелательная улыбка и открытое выражение глаз настраивали на особый лад, и в душе чувствовалось какое-то умиление... Катя медленно поднялась на свой этаж и только вставила в замочную скважину ключ, как взгляд её упал на соседнюю комнату. Дверь была слегка приоткрыта, а изнутри доносились какие-то звуки.
           – Странно... Здесь  ведь так давно уже никто не жил... – сказала Катя сама себе, осторожно  шагая к ней.
Сквозь небольшую щель она увидела молодого мужчину, стоявшего к ней спиной. Маленькая дорожная сумка подсказала ей, что он только что сюда приехал, и явно ненадолго. Потёртая мебель слегка запылилась и осела, в углу лежала стопка старых уже пожелтевших газет, в некоторых местах, подобно тюли, висела паутина, а тусклый свет голой лампочки на потолке лишь омрачал и без того скудную, и даже немного убогую, обстановку комнаты. Мужчина, не оборачиваясь, подошёл к окну, чуть постоял возле него, приглядываясь на вечереющее небо, и открыл настежь серые створки, с которых уже давно отошла краска. Резкий поток воздуха ворвался в комнату и распахнул дверь... Он повернулся и в темноте пустого коридора увидел очертание чьей-то фигуры. Это была тоненькая  красивая девушка...
   – Катя? – удивлённо произнес он.
Она же, никак не ожидавшая такой встречи, не могла проронить ни слова. Широко распахнув свои глаза, синева которых казалась бездонной, Катюша продолжала стоять...
– Катя! – повторил он, - как же я рад тебя видеть! Как же ты сюда попала?
– Я?... Я здесь живу... Мы с мужем... В соседней комнате, - взглянув на свою руку с кольцом, прерывистым голосом ответила она.
– Проходи, правда, у меня здесь не очень чисто... Но всё равно  - милости прошу – поговорим!
Доброму её сердцу чужда была злопамятность, о том, что он уехал, бессовестно оставив её одну, Катя и не вспомнила. И сейчас она приветствовала его улыбкой нежной и светлой, как улыбка ребёнка. Катя по-прежнему стояла в дверях. Ей казалось, что это мираж или же шутка судьбы, которая испытывала её вновь и вновь. Некогда тлеющий огонёк вдруг вспыхнул с немыслимой силой, сердце её охватило огнём –  также как души грешников скрывает адский пламень... И вдруг на мгновение она вообразила в нём себя, измученную вечными муками и страданиями... И чувство страха заполнило душу её, но, поборов в себе это, она ответила:
– Я только ещё возвращаюсь с работы... Немного устала, да и ты, вижу, занят, - окинув взглядом его комнату, сказала Катя.
–Если ты о том, что всё здесь нужно убрать - нет, приехал я всего день, поэтому не вижу никакой необходимости.
– Тогда, может, зайдёшь ко мне? А то у меня здесь очень странное ощущение...
– Ну, если твой муж не будет против, то – конечно!
Катюша старалась держать себя в руках – не показывать ни волнения, ни радости, ни счастья... Теперь она поняла то терзающее чувство, предвещавшее беду, которое не давало ей покоя. Как же не хотела она отпускать Никиту! Как же не хотела она оставаться здесь одна! Но и сейчас не могла она вообразить себе всё, что случится – всех несчастий и слёз... Почему же Природа не говорит: « Стой! » - бедному человеческому созданию в час, когда грядет опасность? Почему женщина, такая выносливая, мудрая и сильная, может устоять перед всем, вынести всё, но вот Любовь, словно набрасывает на глаза чёрную пелену, завораживает, заставляя позабыть обо всём, отнимает разум?
«О, Боже, Боже, зачем же позволил ты случиться этому, зачем же оставил меня лицом к лицу с испытаниями судьбы? Никита, милый мой Никита, как же ты нужен мне сейчас! Почему же ты не вернёшься?...»
Теперь ей не от кого было ждать помощи. Что же одержит верх – рассудок или чувства?... Но как же? Как выстоять ей, если всё, что она пыталась схоронить все эти годы, вдруг воскресло!?
– Так значит, он и есть твой муж? – держа в руках рамку со свадебной фотографией, которая стояла на маленьком серванте, спросил Миша.
– Да, это он – Никита, - Катя стояла у стола, разливая по чашкам горячий чай.
– Так это же твой сводный брат!
– Да.
– Помню, помню... Ты говорила о нём... – небрежно отозвался он, - а где же он – твой муж?
– Никита уехал в Рязань, но уже должен вернуться, – Катя старалась не смотреть на Мишу – она понимала, что чувства начинают побеждать её...
« Господи, я молю тебя, не покинь меня... Господи, заклинаю, помоги мне пережить всё это... прошу... не оставь меня... Господи... » - она пыталась молиться Богу, но мысли о Мише вытесняли всё безразборчиво...
Как же хотелось ей броситься в объятья к нему, утонуть в его ласках, почувствовать его тепло... Катюша вспомнила вдруг Лоренцо из «Ромео и Джульетты»:  ”Таких страстей конец бывает страшен …”  И эти слова показались ей пророческими...
«О, Миша! Зачем же я тебя так люблю?» - шептала она про себя... Такая любовь, наверное, слишком безрассудна для человеческой природы, слишком буйна, безумна, смертоносна...
Они сидели за столом недалеко друг от друга. Катя мочала и смотрела в пустоту...  «Те же неподвижные алые губы и большие наивные глаза...» - подумал Миша.
– А ты почти не изменилась, Катенька... – и заговорил он так же, как раньше – с прежней нежностью в словах и любовью, и смотрел он на неё также как раньше – с прежней искренностью в глазах и теплотой.
Катя отвернулась от него, чтобы скрыть слёзы, но Миша понял, что воспоминания, подобно стрелам, пронзают сердце её, и подошёл к ней:
– Ты плачешь? Катюшенька, милая моя...
– Не надо! Хватит! Неужели не понимаешь ты, что все твои слова бередят во мне прошлые раны? – сорвалась она со стула и, рыдая, упала на кровать.
– Нет, я не хочу сделать тебе больно, пойми же! –  он сел рядом, взяв её руку в свои ладони... Катя слегка приподнялась, посмотрела на него и крепко прижалась к его груди...
– Не плачь, Катюша, - целуя мокрую от слёз щёку, произнес Миша, она же, как слепой котёнок, искала своими губами его губы... Катя была побеждена...

Утром, проснувшись рядом с Мишей, Катюша понимала, что предала Никиту – мужа, который любит её, ценит и верит ей, как понимала и то, что нет ей теперь прощения. Но даже теперь она чувствовала, как пульсирует в ней жизнь, согретая надеждами...  «Я уеду с ним, - думала она, - а Никита... Никита поймёт меня... »


Дверь её маленького кабинета неслышно открылась. В комнату вошел Никита, такой счастливый, такой радостный...
– Здравствуй, Катенька! О, милая, как я тосковал по тебе! Ты прости, что я задержался... – протягивая усталые руки, сказал он. Катя посмотрела на него глазами, какими смотрит провинившаяся собака на хозяина, и, опустив их, расплакалась...
– Что с тобой, Катя? – он подошёл к ней и нежно обнял её за плечи.
– Нет, Никита, не надо! Я не достойна всего этого! – говорила она.
– Что же ты говоришь? Я ничего не понимаю...
– Я не та, за которую ты принимаешь меня! Я не та, какую ты любил меня! Я предала тебя, Никита... – не успокаиваясь, продолжала Катя, - ты понимаешь, я ждала тебя, я молила Господа, чтобы он сохранил тебя в пути и уберёг от бед и несчастий, просила, чтобы ты поскорее вернулся ко мне, но тебя всё не было... А потом... потом приехал Миша... И я... я не смогла... Я знаю, что не достойна твоего прощения, но пойми меня... хотя бы попытайся понять! Я уеду с ним, и тебе не придётся делить со мной, недостойной, ни дом, ни постель. Но скажи мне, что не станешь таить злобу ко мне, хотя... лишь это я и заслуживаю...
Никита сидел с нею рядом и молча о чём-то думал. Опечаленное, но совершенно спокойное выражение лица лишено было всяких эмоций.
– Катя, - вдруг начал он, - моя Катенька, ты ведь знаешь, как сильно люблю я тебя... и поэтому должна понять. Не уезжай. Для меня ты всё та же любимая Катя...
– Нет! Нет! Не проси остаться! Прости, но ведь и тебе известно, что любовь моя к тебе, Никита, иная – в ней нет той страсти и желания... нет безумия и отчаяния, пойми же! А я хочу любить!!! – всё также рыдая, говорила она.
– Сейчас в тебе говорят эмоции, но после –  ты осознаешь всё иначе. Завтра ты пожалеешь обо всём. Не уходи... Обещаю, этот разговор останется между нами, и никогда, никогда я не упрекну тебя в этом и даже не вспомню. Мы просто забудем об этом, забудем навсегда. Поверь мне, милая моя Катя...  – и говорил он чуть слышно, словно с молитвой обращаясь к святому лику, - не уходи...
– Нет, я не могу... – Катя встала и, не оглядываясь назад, выбежала из комнаты.
Она бежала по дороге, не замечая ни прохожих, ни мелкого моросящего дождя, бежала к нему – теперь он, её искуситель и источник страданий, стал для неё её покровителем...
– Миша! Мишенька... – задыхаясь, промолвила Катя, вбежав в его комнату, - Миша, я уеду с тобой...
– как? – нахмурился он, - а как же твой муж?
– Я всё ему рассказала, я ушла...
– Подожди... Ты должна меня понять, Катя, я ничего не обещал тебе. Я и не думал, что ты всё воспримешь так...  Да, вчера нам было хорошо, но сегодня каждый из нас должен вернуться к прежней жизни... Ты же мечтала быль военным врачом – так и будь им! Неужели ты готова пожертвовать своей мечтой?
– Да! – даже не дав закончить ему договорить, прервала Катя, - готова!
– Так сколько же стоит твоя мечта, раз ты с такой лёгкостью отказываешься то неё? А ты превозносила её до небес... А получается – твоя мечта – ничто! Она и гроша не стоит! У меня тоже в жизни много планов, только я намерен осуществить их, потому что я верен своей мечте до конца! – Миша взял в руки свою дорожную сумку и вышел из комнаты. Катя осталась одна наедине со своей бедой, понимая, что сегодня она потеряла всё... В этой пустой убогой комнате она казалась такой беспомощно-трогательной, что трудно было её сейчас в чём-либо обвинить... Катя не плакала, не кричала – огромная пустота наполнила её...
Долго бродила она по окраине посёлка, мелкие капли дождя падали на её лицо и стекали, подобно слёзам... Когда она пришла в комнату, солнце уже зашло, и в ней царил полумрак. Катюша устало опустилась на кровать... Никиты не было... Странные крики на улице привлекли её внимание. Она встала и подошла к окну. Встревоженные чем-то люди не то кричали, не то звали кого-то... Наконец она увидела полковника Ковалёва – он широко размахивал руками, а лицо его было явно чем-то напугано. Катя немедля выбежала к ним.
– Что случилось? – спросила она первого, кто встретился на её пути.
– Капитан Аникин разбился.
– Как? Где он? – на выдохе произнесла девушка.
– Не справился с управлением, сейчас его привезут – за ним уже поехали...
На мгновение сердце Кати замерло, кожа её побелела, а в глазах застыли две горькие слезы. Всё, что ни происходило теперь вокруг неё, она не замечала – не видела и не слышала... Мысль о том, что её муж погиб никак не могла войти в сознание. Ей казалось, что он сейчас подойдёт к ней, по-обыкновению нежно возьмет за руку и коснется мягкими своими губами её холодного лба... Но нет...
Шум остановившейся машины вернул девушку к реальности. Катя, очнувшись, ринулась к ней:
– Это я... я во всём виновата, - кричала она, рыдая... -  Продолжать Катя больше не могла. Слова были также бессильны, как и молчание. Она поняла, что Никита, не вынесший всего этого, как бы отрёкся от своего тела, а вместе с этим и с земной жизнью. Господь, зная всю чистоту и искренность его души, не позволил согрешить ему, взяв судьбу его в свои руки...
Напрасно покрывала она поцелуями остывшее лицо его -  было уже слишком поздно...




Глава четвёртая:
Возмездие.

После похорон сил у Кати совсем не было, и её бледное заплаканное лицо говорило об этом. Чёрное шерстяное платье мягко легло на её тоненькую фигурку, подчёркивая каждый изгиб тела. Но, несмотря на измученность и усталость, Катя немедля начала собирать свои вещи – после всего что случилось, она уже не могла оставаться здесь – всё напоминало о прошлом, да, и осуждающие взгляды знакомых и коллег подтолкнули её на это.
Было уже довольно поздно, шёл мелкий осенний дождь. По тёмной пустынной улице шла девушка. Было тихо, и лишь негромкие звуки её шагов и шум дождя нарушали безмолвную тишину. В свете тусклого фонаря этот одинокий силуэт у случайного прохожего мог бы вызвать лишь уныние и невыразимую тоску. Просёлочная дорога была длинная и однообразная, она поднималась на вершину холма, откуда зигзагами шла вниз – к вокзалу.
Катя вышла на большую дорогу – здесь ей некого было бояться, хотя ощущение страха не покидало её. Она решила уехать подальше от этого места – только вот куда?... вернуться домой – в Воронеж – Катюша не могла, разумом понимала она, что её приёмные родители никогда не смогут простить, что она отняла у них сына. С этими размышлениями Катя добрела до маленькой железнодорожной станции и села на первый проходящий поезд. Время уже было заполночь, когда Катя, закрыв глаза, попыталась уснуть, но перед глазами её снова предстали фрагменты с того злополучного дня: равнодушный уход Миши, её отчаяние, смерть мужа... боль... Прошлые воспоминания беспощадно терзали её, и она никак не могла совладеть с ними... Лишь под утро удалось Катюше уснуть, да и то, сон её был чутким и беспокойным.
В полдень она сошла на станции. Было по-прежнему холодно, но Катя, словно не замечая этого, медленно брела вдоль дороги. Серые тучи низко нависали над горизонтом, и, казалось, вот-вот хлынет дождь, а сильный ветер резкими своими порывами бил по её лицу...   


Прошло уже две недели, после того, как Катя приехала сюда. Пожилая женщина, Лариса Агафьевна, приютила её за небольшую плату. Катюше здесь было хорошо – она устроилась работать в маленькую больницу и весь день проводила там, а по вечерам помогала по дому хозяйке и слушала её занимательные, а иногда такие трогательные истории из жизни. Лариса Агафьевна была очень чутким и добрым человеком, и с особой заботою и любовью относилась к девушке.
Друзей, кроме Смирнова Вовы, у Кати не было (а ещё он был так далеко), и она, словно на исповеди, плача и замирая, поведала ей о своей судьбе. Эта милая женщина с  необыкновенной улыбкой, не стала ни осуждать её, ни ругать, ни жалеть – она лишь молча подошла и крепко прижала Катю к своей груди, и Катюша почувствовала такое тепло и понимание, какое исходит от самого родного и любимого человека на свете – от мамы... Не выдержав, она разрыдалась...
Было уже поздно, Катя привычно удалилась в свою комнату. Здесь присела она на край кровати, рассеянно осмотрелась по сторонам и вскоре начала раздеваться, а после –  легла в постель, словно оглушённая отчаянием. Когда скорбь становиться безумной – сон вступает в свои права. Часто люди менее несчастные не могут забыться сном, но Катюша погрузилась в небытие: её обволакивала ночная тишина комнаты, хотя и тени прошлого по-прежнему держались рядом.

– Милая, что-то ты сегодня такая бледная, да, и вид у тебя нездоровый... Сходила бы ты, проверилась?
– Да, это у меня пройдёт – просто спала я сегодня плохо... – ответила Катя.
Ну, смотри – а то сама-то лечишь всех, а о себе позабыла совсем... – продолжала  Лариса Агафьевна, - сходи, сходи – уж хуже не будет...
Катюша и в самом деле чувствовала сильное недомогание, слабость, лёгкую дрожь  и головокружение, но она настолько привыкла в своей жизни мириться с болью и страданиями, что не придавала этому особого значения. Лишь спустя пару дней Катя повиновалась. В этот вечер она вернулась домой особенно поздно. Лариса Агафьевна ничего не спрашивала у неё – выражение глаз говорило всё за неё: подобно реке перед дождём, глаза её потемнели – синева смешалась с отчаянием и болью. Также без слов Катя скрылась за дверями своей комнаты, но всю ночь, до самого рассвета, в её окне виднелся тусклый свет настольной лампы. Воскресным утром, измученная и такая усталая после бессонной ночи, Катя вместе со своей хозяйкой сели завтракать. Лариса Агафьевна о чём-то спрашивала её, что-то рассказывала о себе, хотя и понимала, что у Кати нечто произошло. Она же, рассеянно и немногословно, отвечала ей.
– Завтра у моего покойного супруга семь лет со дня смерти, и сегодня я хочу сходить в церковь купить свечей и заказать панихиду. Катенька, может, сходим вместе, а то после этого я хотела зайти в магазин – купить кое-какие продукты... Сама понимаешь – руки уже не те, что прежде – не донести мне одной.
– Конечно, конечно я схожу вместе с Вами, - ответила Катя.

У дверей церкви Лариса Агафьевна заметила волнение Кати. Она подошла к ней поближе и прошептала:
– Милая, не бойся. Господь добр и милосерден. Ты открой Ему свою душу, и Он поймёт тебя – протянет руку помощи...
Катя, несмело перекрестившись, вошла. По щекам её бесперестанно стекали слёзы, а она то и дело вытирала их дрожащей своею рукой. « Господи, прости меня, грешную... Прости меня за все мои согрешения... Хотя, думаю, нет мне прощения ни твоего, ни бедного моего мужа... Да, и женою его я не достойна зваться, ведь бессовестное моё предательство осквернило наш священный и Тобою благословенный брак. Господи, справедливы и все посланные Тобою страдания мне, все муки... Но молю тебя, не позволь детям моим невинным расплачиваться за грехи мои... Молю тебя, Господи...» - слёзно повторяла Катя.
Вернувшись домой, Катюша подошла к хозяйке и тихим голосом промолвила:
– Нет, Никита, наверное, никогда не простит меня за всё, что я причинила ему... никогда...
– Что же ты говоришь, милая моя? Ты сама знаешь, что он очень любил тебя, да, любит и сейчас... Неужели ты и в самом деле думаешь, что он не простил тебя, Катенька?
Катя немного помолчала, глаза её наполнились слезами, но глубоко вздохнув, она сказала:
– Никита... Он такой добрый, такой великодушный... Да... Он давно меня простил... Вот только я не достойна этого прощения его... Вчера я узнала... что у меня будет ребёнок... от Миши... – после этих слов не было смысла сдерживать слёзы –  чувства и эмоции уже не подчинялись ей...


Шло время Катя по-прежнему каждый день проводила на работе, а  по выходным они с Ларисой Агафьевной ходили в церковь. Будучи врачом, она прекрасно понимала,  что волноваться ей сейчас нельзя, и старалась не оборачиваться назад – жить настоящим и думать о будущем, хотя изредка мысли о прошлом одерживали над ней верх. Молясь в храме, Катя словно набиралась сил и терпения, а также оставляла былые страдания и муки... Ёще до рождения его, она безумно любила своё дитя: она читала ему сказки, обнимала своими тёплыми ладонями и молилась о нём Богу каждый, каждый день...
Теперь она редко выходила из дома. Сквозь небольшое окно следила она за ветром и дождями, закатами и луной... Гуляла она только в сумерки – она умела угадывать тот сумеречный час, когда свет и тьма гармонично уравновешены, что день растворяется в предчувствии ночи, и человек испытывает чувство полной духовной свободы. И тогда-то не боялась она теней... Среди уединённых небольших холмов её тихая, скользящая походка не нарушала естественной тишины, а тоненькая фигурка становилась неотъемлемой частью пейзажа. Иногда причудливая фантазия Кати одушевляла природные явления, и они как бы входили в её жизнь: полуночные вздохи и порывы ветра, стонущего среди ветвей, звучали горькой укоризной. Дождливый день говорил о неисцелимой скорби, вызванной её слабостью, - о скорби охватившей душу какого-то неведомого высшего существа – Господа, и сейчас лишь на Его помощь могла она надеяться... Катюша чувствовала себя враждебной пришелицей, но была такой гармоничной частью природы. Она нарушила принятый людьми закон общества, но этот закон был неведом тому миру, чуждой которому она себя вообразила.


Война в Афганистане затронула, наверное, каждого – молодые мужчины уходили на фронт, не давая обещаний вернуться... Никто не знал, когда настанет её конец,  ведь войны заканчиваются не по приказу генерала, а тогда, когда прекращают стрелять.
Мишу она больше не видела, лишь Вова вскользь упомянул о нём в одном из писем Кате,  что он на войне. Катюша чаще прежнего начала ходить в церковь и отчаянно молиться за него... Не одну ночь она провела на коленях перед иконой, слёзно умоляя Господа уберечь его...  Денису тогда уже было четыре. Пока ещё не очень чёткие черты лица его мало кто мог сравнить с отцовскими, но Катя... Катя видела в своём сыне  его начало, вкладывая в него всю свою любовь, всё тепло, всю нежность...
Ночь была необыкновенная: миллионы мерцающих звёзд рассыпаны были по чёрной скатерти ночи, и огромная полная луна так ярко освещала мир... В комнате было душно, и Катя, не раз просыпаясь, подходила к спящему ребёнку, который в этом ночном свете казался существом небесным, гладила его, чуть прикасаясь рукой, и снова пыталась уснуть. Но сон, такой беспокойный и прерывистый, только мучил её... Ещё до рассвета Катя встала – сильная ноющая боль в сердце не давала ей покоя. Она медленно подошла к шкафу, достала нужное лекарство и тотчас же приняла его. Через некоторое время боль стихла, однако осталось непонятное ощущение, всё еще терзавшее Катюшу. Она не знала, да, и не узнает никогда, что чуткое сердце её в эту ночь не могло смириться с очередною утратою, которое чувствовало, которое знало всё от Господа. Миша погиб в эту ночь. Попавший под трибунал, ему предложили искупить свою вину кровью, и этой ночью с другими штрафниками остался он лежать на чёрной сырой земле, и никто не придёт на его могилу – ни родители, ни друзья, ни Катя, ни его сын... поскольку могилы их безызвестны...


Катя была очень благодарна за всё Ларисе Агафьевне – за кров, за помощь, за понимание и за то, что она привела её в храм Божий. Катюша стала меняться, старалась увидеть вокруг себя тех, кому нужна её помощь, кому она может чем-то помочь, старалась понуждать себя на добрые дела.
Долго она вспоминала, как в первый раз с другими сёстрами милосердия ездила в интернат. Это было седьмое декабря, в день, когда церковь празднует память святой великомученицы Екатерины. Их было несколько человек. Приехав, они прочитали молитвы и пошли навещать детей. Когда они заходили в комнаты – разговаривали, дарили небольшие подарки, угощали сладостями... Но Катюше запомнилась сестра Людмила – женщина уже довольно-таки пожилого возраста, но её глаза... Яркие, сияющие, полные любви и сочувствия! С какой теплотой и сердечностью она обращалась к людям, называя их по именам. В душе Кати становилось легко и радостно. Возвращаясь из интерната, домой, они шли до остановки полевой дорогой. Навстречу дул сильный ветер, так, что из глаз стекали слёзы. Они тут же льдинками замерзали на  Катиных щеках, а ей казалось, что это Господь растопляет холод грехов её сердца, согревая его...

Катя работала на этаже, где лежали онкологические тяжелобольные. Как-то зайдя в палату, дала она желающим испить святой воды, Катя заметила, что женщина, лежащая у окна хочет пить. Катюша протянула ей стакан, и она стала с жаждой пить воду... Это была Маргарита.
Спустя неделю Катя снова зашла к ней в палату – ей становилось хуже... Катюша села на край кровати и что-то сказала, Маргарита – молодая женщина – устало улыбнулась и взяла Катину руку:
– Спасибо вам, сестра Екатерина...Спасибо... – сухими губами произнесла она.
Сегодня у Кати был праздник – её пятьдесят второй день рождения, но, глядя в эти измученные и больные глаза, она думала совсем не об этом... Сердце её заполняло отчаяние... «А что бы сделала сейчас сестра Людмила, - подумала Катя, - наверное, то же самое, что я и...» - Катя наклонилась и осторожно обняла Маргариту, потом она  обернулась и увидела в дверях Дениса: смуглый, с те ми же полными губами, плохо очерченными, но красными и мягкими, в глазах его, беспокойных, было всё то же крикливое обаяние, что и у его отца. Катя нежно улыбнулась и подошла к нему. Денис протянул маме букет из белых гвоздик и  крепко прижал её к груди, и они медленно пошли к ней в кабинет...
– Извините, - раздался голос сестры из чуть приоткрытой двери, после чего она вошла. Катя и её сын пристально смотрели на её встревоженный вид.
– Маргарита... Она умерла, - тихо прошептала сестра.
Катя сидела молча несколько секунд, а потом бледной своею рукой закрыла глаза.
– Мама, не плачь! – подошёл к ней Денис.
– Нет, сынок, я не плачу, - спокойно ответила она, - все свои слёзы я давно уже выплакала...
Катя вернулась в палату, вокруг была суматоха, только она молча сидела возле неё и молилась заупокой души Маргариты. Если бы Катюша знала, что человек, с которым она разговаривала вот-вот умрёт, и что звук её голоса, содержание её слов, её движения, отношение к ней, её намерения, станут последними, что всё это она воспримет и унесёт в вечность... Если бы она только знала...