Жёлтые нарциссы

Это произошло в конце девяностых годов. Я работал в «Балакиревке» — школе искусств, которая раньше была обычной музыкальной школой, а затем стала известной на всю Москву. На престижных выставках мы представляли работы своих учеников-живописцев, и, конечно же, руководил ими ваш покорный слуга.

Однажды утром мне нужно было попасть на открытие очередной выставки художественных школ города. Я ехал в подземке — тогда ещё не все пользовались машинами. Мою душу разъедала обида.

«Но как же так? — думал я. — Мои ученики самые талантливые, самые креативные, самые-самые!» А эта Маковская, пусть она и внучка трёх самых знаменитых художников, словно не замечает нас. Хотя она и куратор всех художественных школ Москвы, но что мне до этого, когда я такой умный и гениальный? Ох, уж я ей устрою… Я выскажу всё, что о ней думаю. Да и кто имеет право судить меня и мою работу?»

Эти мысли, а на самом деле жестокая обида, застилали мне глаза, не давая здраво мыслить.

Людской поток вынес меня на свежий воздух, и до выставочного зала было рукой подать. Как же я не люблю эти открытия, закрытия, фуршеты, где нужно всегда притворяться, быть в маске учтивости и подобострастия.

«Как прелестно, это просто восхитительно, да не может этого быть, рост просто налицо!»

И всё время притворно улыбаться, пить шампанское, от которого меня сразу начинает тошнить… Хорошо ещё, если ветчина будет свежей?

Пришедшие на вернисаж люди заполнили всё выставочное пространство. Было довольно душно — окна не открывались. Наконец, стали рассаживаться, и началось обсуждение — самая нудная часть. Кроме неприкрытого лицемерия и лжи, трудно что-либо услышать на подобном собрании.

Кто-то долго говорил о том, насколько всё хорошо, и как прекрасно наше руководство. Хотя я всегда думал, как можно руководить творческим процессом, если искусство для того и существует, чтобы быть свободным… Потом встала Маковская и начала активно хвалить тех, кто заранее был записан на бумажке. Она говорила так долго, что я и не заметил, как в моих руках оказался небольшой букет жёлтых нарциссов. Наверное, кто-то подарил мне, а я не придал этому значения.

Я ждал одного: когда всё это закончится, чтобы подойти к ней и высказать всё, что я о ней думаю! Ведь она и всё руководство не замечают, что в Москве появилась школа, где учатся дети под руководством «гениального» педагога. И на это никто не хочет обращать внимания, и совершенно никому до этого нет никакого дела. Все только и занимаются тем, что хвалят друг друга, в упор не замечая, что твориться вокруг!

— Вы что, завидуете мне? — воскликнул я, задумавшись, и сидящие в зале стали оборачиваться в мою сторону.

Мне приходилось всё по нескольку раз прокручивать в своей голове. Особенно то, как я буду стоять напротив и уничтожающим взглядом сверлить Маковскую, а она, в это время, будет покрываться стыдливым румянцем, вытирая холодный пот со лба, опускать глаза в пол, лишь бы не встретиться с моим испепеляющим взглядом… Пусть ей будет стыдно. Кто она такая? Обычный номенклатурщик, а я? Посланный с неба! Во мне затаился вулкан, в любую минуту готовый выплеснуть лаву наружу, и тогда не жди пощады, он будет испепелять всё вокруг…

Я очнулся от своих ужасных раздумий. Пришёл в себя…

Выступал какой-то докладчик из неизвестной мне школы… Я прислушался. Каково же было моё удивление, когда в его словах я почувствовал справедливую критику нашего начальства, потом ещё сильнее, а потом пошло и поехало: он перешёл непосредственно на Маковскую и стал её чихвостить, на чём свет стоит, — и чем дальше, тем больше…

Вначале я слушал с неприкрытым удовольствием, смакуя каждое его слово. Потом мне стало скучно: уж очень много повторений… Он явно стал перегибать палку. Всем своим красноречием навалился на нашего руководителя.

Докладчик обвинял её во всех мыслимых грехах: что у неё есть свои любимчики, что рука руку моет. А их школа самая лучшая! Преподаватели, как на подбор — все «гении»! Но протолкнуться вперёд не дают некоторые «деятели» сверху… И что надо ставить вопрос о соответствии Маковской занимаемой должности.

О, ужас! Я понял, что он произносит все те слова, которые я готов был выпалить в лицо руководителя… Как же гадко смотрелось это со стороны! Мне было противно за этого, пышущего гневом, оратора, а ещё больше — за себя… И, как я подобное в себе мог вынашивать?

Она стояла, переворачивая какие–то бумажки на столе… Я видел, как трясутся её руки. И вдруг мне стало жалко её… а тот, что брызгал слюной, стал донельзя противен: как он может, так долго унижать бедную женщину? На ней лица нет. Зал молчал, мысленно соглашаясь с разгневанным преподавателем…

«Значит, они все так думают…» — проносилось у меня в голове.

Я окинул взглядом всю аудиторию.

«Боже, как много «гениев», а я, наивный, думал, что являюсь в своём роде единственным!»

Я весь вжался в стул, не зная, куда деваться от стыда?

«Господи, помилуй меня, грешного, я всё понял, помилуй!»

«Хочешь быть первым — будь последним…» — проносились в моём сознании строчки из писания… «Не суди — да не судимым будешь…»

Люди расходились, нарочито громко двигая стульями. Через несколько минут я уже один сидел в пустом зале, а за столом, напротив — Маковская, закрыв лицо руками, плакала, совершенно не чувствуя присутствие постороннего. Я встал и подошёл к ней.

— Зинаида Ивановна, это вам, — сказал я, протягивая букетик жёлтых нарциссов.

– Не стоит, я не заслужила…

— Стоит, стоит, ещё как стоит!  

Я втиснул в её холодную руку цветы.

— Всё будет хорошо, поверьте мне! В жизни и не такое бывает…

На улице шёл дождь… Мои новые туфли предательски скользили по мокрому асфальту. В голове роем проносились мысли:

«Господь в очередной раз спас меня, преподнеся наглядный урок…»

Дождь не помогал. Лицо моё горело, но душа уносилась ввысь… Я был преисполнен радостью спасения! 

                2013 г.*)