Галстук

В конце шестидесятых, когда я учился в седьмом классе, передо мной встал вопрос о вступлении в комсомол. Точнее, это было не моим выбором — всё происходило автоматически: сначала ты октябрёнок, потом пионер, а если ты пионер, то просто обязан стать комсомольцем. Зачем? Почему? Это уже не твоё дело. Так положено. Так было всегда и будет впредь, и не тебе менять ход текущих событий.

Я написал заявление, в котором постарался выразить свою приверженность делу партии и народа. Комсомол — это ряды первых помощников Коммунистической Партии, и я всей душой хотел быть среди них, в первых рядах строителей коммунизма! Вот только быть или не быть этим помощником — вопросов ни у кого не возникало: конечно, быть!

Я хорошо помню, как Вадим Переверзев, мой одноклассник, хорохорился перед всеми. Он показывал нам свою непричастность к событиям, происходящим в классе. Он много о себе мнил, считая, что вправе сам решать свою судьбу, и прямо заявлял, что в ряды славной организации он вступать не намерен, а вы все, как хотите — вам решать. Но приехал представитель Горкома комсомола, и всё сразу стало на свои места. Вадим затих и больше не возникал.

- Саша, милый сынок, — говорил мне отец. — В комсомол вступать надо обязательно, и в партию тоже. Кто не с нами, тот против нас. Это я, гордый и глупый человек, по неразумности своей так необдуманно поступил. Когда меня выгнали из партии, на апелляцию не подал. Хорошо, хоть не посадили, а то и расстрелять могли бы. Эх, Саша, если бы я был партийным — давно стал бы министром Морского флота! А ты знаешь, кто у нас сейчас министр? Да «кастрюльник» бывший. Он на барже, на Волге, кастрюли мыл, а сейчас министр. Ответ сам собой напрашивается, почему так? Потому что член партии. И ты давай, у тебя вся жизнь впереди.

И я старался. Из кожи лез. Показывал своё желание быть в первых рядах «Строителей коммунизма». На комсомольских собраниях всегда руку тянул. Брался со рвением выполнять всевозможные поручения. Меня замечали, выдвигали, но тут мой пыл и заканчивался. Начиналась нудная, рутинная работа, а это явно не по мне, и я уходил в сторону.

На дворе стояла очередная весна шестидесятых. Душу переполняла радость бытия. Я хорошо понимал, что это только начало того, что люди называют — жизнь, и это только начало пути. На деревьях появились первые листочки, весело пели птицы, землю грело всё то же солнце! На душе было радостно и светло!

- Дорогие мои, завтра мы едем в райком комсомола, — говорила наша классная руководительница. — Всем быть в парадной форме: у мальчиков белые рубашки, девочки в белых фартучках. Я думаю, о поведении говорить излишне. Оно должно быть идеальным. Никаких «демонстраций» и высказываний своего мнения мне не устраивать. И, конечно, не забудьте повязать галстуки, вы пока ещё пионеры.

Наступило завтра. После поселковой школы здание с большими, в два обхвата, колоннами, огромными окнами, ковровыми дорожками показалось мне царским дворцом. В большом зале, куда нас привели, был шикарный паркетный пол, натёртый до блеска, на окнах тяжёлые шторы.

Наконец, нас построили в шеренгу, подровнявшись, мы были полностью готовы к началу торжественной церемонии. Она не заставила себя долго ждать. Не понятно откуда появился молодой человек. Таких, как он, в то время можно было встретить на обложках комсомольских журналов. Они были все на одно лицо: костюм с иголочки, на брюках отутюженная стрелка. Короткая стрижка, обязательно с пробором, и прилизанные волосы, как будто намазанные бриолином, — они и выдавали принадлежность этих людей к особой касте.

- Дорогие ребята! — начал он. — Сегодня, в этот незабываемый и торжественный день, разрешите поздравить вас... — и пошло-поехало ещё на полчаса.

Мы очень старались превратиться в само внимание. Ну, это у кого как, получалось. Наши лица выражали готовность быть нужными в любое время и в любом месте. Все были готовы к переходу из пионерского детства в комсомольскую юность.

Каждый подходил к столу, покрытому красной бархатной скатертью, и ему вручался значок ВЛКСМ и комсомольский билет. Потом прозвучало торжественное наставление на путь «молодого строителя коммунизма». И вроде бы всё. Можно было идти домой. Радостные и счастливые, мы высыпали на улицу. Как–то дышать стало легче, и сразу не поймёшь — от свежего воздуха или оттого, что на твоей груди, сверкая в лучах весеннего солнца, был прикреплён символ комсомола — значок в виде красного знамени, с изображением профиля Ленина.

- Слушай! Я тут кое-что придумал, — остановил меня Переверзев, который, как и не отнекивался, но всё же стал комсомольцем. — Пойдём, отойдём в сторону. Ну, хотя бы вон к тем кустикам.

- Чего ты там потерял? — я заулыбался. – Отлить хочешь?

- Ты что, сбрендил? У меня тут такая идея появилась! Мы ритуально порвём наши пионерские галстуки и как бы простимся с пионерией навсегда.

- Давай просто простимся на словах, и не будем рвать галстуки. Зачем это делать? — логично рассуждал я.

- Ну, как зачем? Просто... Ты, что, не понимаешь? Так ведь интересней.

- Вадюха, ну ты с ума сошёл. Чего тут интересного? — безуспешно пытался возражать я. — Нам за это и по голове могут настучать. Ты подумал об этом? Это всё-таки галстук — кусочек красного знамени. Положим дома, и пусть хранится.
 
     - Да, я смотрю, ты, брат, ещё не готов, а в мореходку собрался. Там тебе в первый же день нос утрут. Пошли.

И я пошёл. Делать было нечего, иначе прослыву трусом, а это совсем не хорошо. Ещё не доходя до сквера, мы вытащили из карманов галстуки и порвали их. При этом не испытывали никаких чувств: ни восторга, ни эйфории, ни сожаления. Всё было просто и буднично.

- Ну, вот и всё, с пионерией покончено. Теперь мы комсомольцы! Теперь мы настоящие помощники старших товарищей по партии, — с помпой произнёс Вадим, хладнокровно выкидывая порванный галстук в урну. Я последовал его примеру.

Довольные, мы шли на станцию, чтобы сесть в электричку и поехать домой. Хотелось как можно быстрее предстать перед родителями в роли комсомольцев и получить заслуженную похвалу и восторги, как это бывает в таких случаях.

Но, видно, этому не суждено было случиться. Где-то на середине пути нас догнала запыхавшаяся от бега девушка. Она была из райкома комсомола и вежливо попросила вернуться назад, мотивируя тем, что с нами хотят серьёзно поговорить.

Возвращались мы, как в воду опущенные. Я не думаю, что каждый из нас не понимал, почему нас вызывают. И чего только не пронеслось в нашем сознании за эти минуты! Наверно, вот так вели пленных немецких солдат по улицам Москвы. Казалось, что все смотрят на нас, осуждающе качая головой. Какой позор! И как это могло случиться? Кто мог подсмотреть за нами? Да мы и не прятались вроде.

- Как это могло произойти? Что вы этим хотели доказать? Что вами руководило? Или кто-то надоумил вас это сделать? — твёрдо, но довольно миролюбиво допытывался у нас Первый секретарь. — Ну, ладно. Тогда хотя бы скажите, чья это идея?

Мы молчали как партизаны. Я начал думать: нельзя ли всё взять на себя? Вадим, увидев моё волнение, поднял вверх руку.

- Моя! Это я придумал. Но в этом не было никакого злого умысла. Мы просто таким образом решили попрощаться с пионерским детством и стать взрослыми. В общем, чего тут говорить, я во всём виноват. Санёк ни при чём здесь. Он не хотел.

После его слов и без того небольшой кабинет, в котором мы находились, стал ещё меньше. Секретарь вытер пот со лба. Было видно, как он сразу размяк и внутренне успокоился. Понятно, что никакой политической подоплёки в наших действиях он больше не усматривал. И можно было хоть чуть расслабиться и сменить тон.

- Но вы, братцы, даёте? Снимайте значки и на стол. Верните комсомольские билеты. На размышление и осознание своей грубой ошибки — неделя. Я думаю, что это вполне достаточно, чтобы на первом комсомольском собрании класса дать правильную оценку своему глупому поступку. А сейчас можете идти и впредь, прежде чем что-либо предпринимать, сначала подумайте: а стоит ли?

Дорога домой была мучительной. Мысли роем носились в голове: одна другой хуже. Что же сказать родителям? Как смотреть в глаза классному руководителю, которая так долго готовила нас к этому событию? Она проигрывала различные варианты, но такого предвидеть не могла.

Но всё прошло более-менее спокойно. Родители пожурили, но особой «трагедии» в этом не усмотрели. Скорее всего, никто не ожидал такого поступка от меня — лидера и вожака. Ладно, Переверзев, чего с него взять? Он "фрукт" всем известный.

Руководство школы пребывало в шоке, от этого даже не ругали, с таким неординарным событием все встретились впервые и не знали, как на всё это реагировать. Через неделю, на комсомольском собрании, нам вернули значки и билеты.

Вот так бурно начиналась моя комсомольская юность. И чего в ней только не было, но это уже другая история. Шли годы, но этот эпизод моей жизни надолго засел в моей памяти.

                2013г.*)