Переход

Это произошло в конце 90-х годов. Я ежедневно отправлялся на работу в район Выхино, и мой путь лежал через подземный переход к метро «Третьяковская». Там я встречал самых разных людей: нищих, инвалидов, «подземных музыкантов», которые играли на любых доступных инструментах. По всему переходу сновали сомнительные личности, предлагавшие различные сделки: от продажи краденых часов и телефонов до билетов на несуществующие спектакли.

Это напоминало Москву времён Гиляровского. На фоне всего этого хаоса выделялся один человек — чисто одетый и всегда подтянутый мужчина лет сорока пяти с солидной седой бородой. Он выглядел намного старше своих лет.

Василий Иванович часто появлялся в переходе с деревянной коробочкой для сбора пожертвований на реставрирующийся храм на Раушской набережной. Иногда, проезжая на трамвае по Большому Устьинскому мосту, я мог видеть, как постепенно поднимается некогда разрушенная колокольня. Было приятно осознавать, что пусть и несколько, но именно моих кирпичиков лежат в её стенах.

Театральная внешность Василия Ивановича и его манера поведения привлекали людей, желавших помочь церкви. Его зычный голос был слышен во всех уголках перехода. Он поздравлял людей с церковными праздниками, желал всем доброго здравия и принимал записки на церковные требы. Василий Иванович всегда старался быть на высоте, отвечая на все вопросы, даже если они были не всегда корректными. Он был «духовным» центром перехода.

Особенно всем нравилось, когда в августе на яблочный Спас он угощал нас яблоками! На Пасху он приносил нарезанные кусочки куличей и яйца. Трудно было пройти мимо такого человека и не заметить его. Для многих он стал неким талисманом в пути. Достаточно было подойти к нему, поздороваться, опустить в ящичек несколько монет и перекинуться парой фраз, чтобы получить положительный заряд на оставшийся путь до работы, и многие люди пользовались этим.

Мы познакомились, а потом и крепко подружились. Не было дня, чтобы я не останавливался поговорить с ним.

Однажды Василий Иванович поведал мне интересную историю о том, как он пришёл в церковь. Она поразила меня и привела в полное недоумение — неужели такое вообще возможно? Для атеистического мировоззрения многих из нас его рассказ показался бы фантастикой или просто выдумкой, но поверить в то, что он говорил правду, было очень трудно.


— Признаюсь, я много пил, — начал мой добрый рассказчик. — Так пил, что себя не помнил. Да, кто в наше время не пьёт? Но пить можно по-разному, и что я творил пьяный — лучше не вспоминать. Сейчас-то я хорошо понимаю: оправдания этому нет и быть не может. Мать с отцом, казалось, и надеяться перестали на моё выздоровление. Никакие мольбы и просьбы о прекращении моих запоев на меня не действовали. Я жил своей внутренней обособленной жизнью. Утром встаю, голова болит — на стенку впору лезть. Чтобы спасти себя и выжить, — стакан... Кажется, полегчало? Так возьми и напейся чаю с молоком, ан нет... Захорошело, теперь уже не остановить... Мать родную за пол-литра продам...

Остановила меня внезапная болезнь отца. Был здоровый человек, ну просто богатырь русский, а тут раз — и в одночасье слёг. Не ест, не пьёт, ну прямо помирать собрался, нос уже заострился. Меня, как кипятком ошпарило — не из-за моих ли грехов человек погибает?

Я начал молиться, а молитв никаких не знаю. Долблю одно: «Господи, помилуй!» Не знаю почему, но остановиться не могу. Смотрю, а отец уже отходить стал. Дома никого, я один. Мать к сестре уехала, решила её привезти, с отцом попрощаться. Что делать? Начал пульс щупать — бесполезно. Потом холодным умываюсь. Может, скорую вызвать? Да куда там, врачи от него ещё неделю назад отказались.

Зажёг я лампадку — у матери это всё имелось, они же с отцом за меня каждый день молились, и иконы тут же. Взял псалтырь, читать начал. Чувство такое, как будто этим я всю жизнь только и занимался. Читаю, а сам на отца искоса посматриваю. Знаю, что и обмывать надо, и одевать, у матери давно всё припасено, и на отца тоже имеется. Нет, думаю, дождусь утра, мать с сестрой приедет, они-то знают, что делать.

Слежу по часам: час проходит, два, полночь минула, глаза уже слипаться начали, но не спать же мне, когда покойник рядом. Читать продолжаю, вдруг чувствую, что отец шевелится. Я не поворачиваюсь, читаю. И только когда услышал, что кровать скрипнула, повернулся резко. Смотрю, а он сидит как вкопанный и стеклянными глазами на меня смотрит?

— Васька, я вернулся, — говорит. — Не принимают меня... Сказывают, повенчаться сначала надо, а потом возвращайся. Мать-то где?

Я молчу, сижу, к стулу прирос. А потом он есть попросил, сам на кухню пришёл, как будто и не болел вовсе.

Как я с ума не сошёл от страха и изумления? До сих пор понять не могу. А сам смотрю на это, как на сон. Будто не явь это, а снится мне всё. Вот только это меня и спасло. Не принял я воскрешение отцовское за правду. А сам думаю: вот сейчас проснусь и сяду акафист дочитывать.

Наутро мать с сестрой приехали. Ахнули от неожиданности. Я им всё рассказал, как было. Делать нечего, пошли в церковь, с батюшкой договорились. Он через три дня венчание назначил. Всё прошло тихо и спокойно, кроме меня, сестра была да служки церковные. Удивительно на отца было смотреть, расцвёл весь, вроде и не помирал вовсе, только глаза его выдают — нет в них жизни, обернуты они уже в другую сторону.

Пришли домой, за стол сели. Я и выпил, а оно назад... И так тошно внутри стало, словно весь организм в протест пошёл. Чувствую, не пить мне больше, видно, сам Бог барьер поставил. Я так и сидел весь вечер с компотом. Потом спать легли, помню, мать ещё полночи молитвы читала. Спали долго – намаялись за день, а когда к отцу подошли, смотрим, а он и концы отдал. Лицо такое спокойное, умиротворённое, как будто и не умирал вовсе. Такие лица бывают у людей, завершивших свой труд, которому была посвящена вся жизнь.

С тех пор и моя жизнь изменилась в корне. Чувствую, не жить мне уже по-старому. В церковь потянуло, душа просит, там и нашёл своё успокоение. Сначала все службы посещал, меня батюшка примечать стал. Предложили по хозяйственным делам помогать, а потом уже алтарником сделали. Так что я теперь служитель церкви, а это вот, — он указал на свою копилку, — моё послушание будет. На эти деньги мы и рабочих кормим, да ещё когда кирпича подкупим. Не велика помощь, а без неё плохо совсем. Ты же видел, колокольня достраивается, и правый предел уже ожил, да и твои кирпичики в стене храмовой лежат. Так что вот моя история. Хочешь, верь, хочешь, не верь. Я после этих событий в рот ничего не беру, даже кагору в праздник.

Василий Иванович закончил свой рассказ. Я простился и пошёл дальше по переходу. Сейчас он вёл меня к метро, а куда он приведёт меня завтра, один Бог знает. И как бы ни складывалась наша жизнь, кем бы мы ни были в ней, в одном мы едины — рано или поздно нам придётся пройти этот путь, путь «перехода».

                2012г*)