Испытание одиночеством

               
                Каждый человек – остров, с разной степенью
                способности к выживанию в жизненном потоке,
                но у каждого человека после борьбы  за
                выживание остаются шрамы потерь.
                В.Шершов

                Лишь одно на свете несомненно: тоска! И всё,
                что делается в этом мире, делается для того,   
                чтобы не думать о том, как нас мучает тоска…
                Р.Роллан    


   Бог, или судьба, – и я это знала давно – посылает человеку испытания на жизненном пути. Одно из них – испытание одиночеством. Это одно из самых тяжёлых испытаний, но человек должен преодолевать всё. Когда я оказывалась в таком положении, я заставляла себя визуализировать прошлое - детство, например, когда мы все были бессмертными и счастливыми и говорили себе примерно так: «Представь, ты находишься на необитаемом острове, кругом ни души, но ты стремишься выжить в этих условиях и ты борешься за выживание и в конце концов побеждаешь». Конечно, такая борьба не остаётся бесследной. Остаются шрамы потерь, но ты всё-таки выживаешь.
   Вспоминаю, как в детстве восхищалась романом Дефо. А как же? Я сама построила в лесу шалаш, прочитав эту книгу. Настелила там веток, соломки, принесла вырванную на грядке морковку, капусту, взяла кое-что из дома и решила прожить хотя бы три дня так, как жил полюбившийся мне Робинзон. Правда, я поняла, что совсем одной не справиться, и взяла в помощники бессловесную, но физически крепкую девочку Лиду, и мы начали жить по-робинзоновски. 
   - Да, но даже эта твоя попытка, - говорю я сама себе, - не подтверждение ли она того, что ты уже на подсознательном уровне стремилась к одиночеству?
   - Но это же была игра, всего лишь игра!
   - Гм, а разве вся наша жизнь не игра?
    Хрестоматийные примеры так и лезли в мою голову, но нужно было что-то другое, за что можно было бы зацепиться в борьбе с одиночеством. Ничего путного в голову не приходило: состояние грустной неопределённости – так можно было охарактеризовать моё положение. Знай я в точности, чего хочу, я могла бы с собой сладить, но я не знала. Завести новую подругу – зачем? В моём возрасте не заводят подруг. Да и разве мало меня предавали старые? Завести друга? Ну, это уж совсем не для меня. Разве можно сейчас довериться кому бы то ни было?
   И вдруг меня осенило: работа! Нет, не основная работа, которой я посвятила свою жизнь и за которую платили зарплату, а работа, которая внесла бы новую струю в жизнь, всецело поглотив меня. Что это может быть? Что-то же должно быть, должно!.. Работа всегда спасала меня в жизни. В детстве, когда было плохо, я с головой уходила в учёбу. В годы студенчества тоже. А зрелые годы? Да они все были отданы работе. «Выручай!» - шептала я, материализуя её, Работу. И она выручила. «Пиши!» Я оглянулась по сторонам: «Кто? Кто это сказал?» Наверное, мысль мелькнула, или я сама произнесла её.
    Да-да, конечно, как я не подумала об этом сразу? Надо попробовать писать!
    И через день, придя с работы и быстренько состряпав нехитрый ужин, я села за письменный стол.
    Вначале на бумагу легли художественные зарисовки на тему природы, жизни, любви. Потом попробовала себя в жанре эссе. День за днём нарабатывала материал для будущей автобиографической книги. Жанр определится позже. Подобралась к стихам и новеллам. Работа действительно захватила меня целиком. Дома уже не было так тоскливо – ведь я входила в создаваемые мною образы, жила их жизнью, мечтала, восхищалась, влюблялась. Но тоска ещё оставалась. Муж и сын были в море, я месяцами жила одна. Тоскливо было возвращаться в квартиру, где тебя никто не ждёт. Никто не подбежит к сумке, чтобы проверить содержимое, не скажет ласкового слова. Страшно было ложиться одной  в холодную постель в комнате с почти холодными радиаторами. Я заворачивалась в два пушистых одеяла, но сон долго не приходил. Тогда, отчаявшись, - ведь завтра утром рано вставать! – я  поднималась, выпивала таблетку, и наступал спасительный сон.
    Но страшнее всего было в праздники, когда я стояла у окна и смотрела, как нарядные парочки направлялись либо в гости, либо в кино, либо в театр или на концерт. И никто не интересовался, каково мне одной. Напротив, многие завидовали: мол, двое в море, много денег. Они отмахивались, когда я говорила, что денег не так уж много, так как муж моряк неквалифицированный, ушедший на заработки из школы, а интервалы между контрактами бывали подлиннее, чем сами контракты, и во время сидения на берегу в ожидании следующего рейса всё, заработанное в предыдущем, уходило отнюдь не в банк… И никто не верил, что от сына мы денег в семейный бюджет не берём, чтобы он имел возможность встать на ноги и скопить на жильё для будущей семьи, а пока собирались деньги на это жильё в арифметической прогрессии, цены на него поднимались в геометрической, и угнаться за ними простому труженику было невозможно… Но когда я пыталась говорить о чём-то подобном, все знакомые коллеги отмахивались и лукаво улыбались – мол, нам бы твои проблемы – хотя я знала, что у большей их части доходы намного превышали мои. И тогда я вовсе перестала говорить о своих проблемах, замкнулась, не доверяя больше окружающим. Про себя же думала: «Почему это так? Ведь в жизни я делала людям много хорошего, была щедрой, отзывчивой, исполнительной, доброй, в конце концов». И тут же на ум приходил врезавшийся в память афоризм: «Ничто так не наказуемо в этой жизни, как добро!».
   Однажды кто-то сказал мне: «Ваша доброта вас губит», чем очень озаботил меня, но, сопоставив эти слова с тем афоризмом, мне стала ясна их суть.
   «Ну, как она? - ненароком я услышала разговор о себе в каком-то школьном закутке. Беседовали кто-то из администрации нынешней и прошлой. – Так, в целом, хорошо, но на большее не потянет: слишком мягкая». Я удивилась, потому что не считала себя «слишком мягкой» ни на работе, ни, тем более, дома. В семье мне приходилось руководить – если не я, то кто же? Я с удовольствием переложила бы часть обязанностей на мужа и даже на сына, но это уже было невозможно. Добровольно превратив себя в тягловую лошадку, я уже не могла свернуть с этого пути. «Конечно, - думала я, - было бы неплохо ощутить возле себя крепкое плечо, но его не было, а ведь кто-то должен был тянуть лямку, и этот кто-то – я, больше некому». Муж всё свободное время проводит за чтением. Что за беда! У других мужья пьют и дебоширят, не отдают зарплату. Это же ещё хуже. Читает – и пусть себе читает…
    Так шли месяцы за месяцами, год за годом. Казалось, ничто не может перевернуть раз и навсегда заданный порядок, своего рода устав семьи. Но жизнь всё же навязывала свои условия. Судьба решила преподнести мне настоящее испытание одиночеством. Вслед за сыном, который ходил в море с девятнадцати лет, вторично отправился в море муж, причём в солидном уже возрасте.
Он сослался на уже тогда начавшееся сокращение ученического контингента в школах, на усиливавшуюся бюрократизацию образования, на прессинг со стороны национально озабоченных чиновников и на копеечную при всём этом зарплату. Я знала, что всё это так, но не знала, как буду жить в совершенном одиночестве.
    В 2000 году муж подписал свой первый контракт и улетел в Сингапур. Рейс был очень долгим – семь с половиной месяцев. Месяцем позже и сын получил долгожданный контракт и отправился в другой конец планеты – испанский порт Виго. И его плавание растянулось на восемь месяцев.
    А я стала бояться тишины. Было страшно приходить домой после второй смены в школе. Круг замкнулся. С декабря 2001 и всю первую половину следующего я была уже в абсолютном одиночестве. На моём 50-летнем юбилее не было ни мужа, ни сына. Но мне всё же удалось собраться, пригласить своих друзей, нашла подруг детства и юности и собрать у себя дома за одним столом, накрытым в одиночку. Как ни странно, явились все приглашённые. «Где ты их раскопала?» - удивилась моя молочная сестра Галя. А я и сама поразилась этому. Значит, в их памяти я всё-таки жила! Но юбилей прошёл, и я снова была одна.
    Однако я уже попривыкла к своему положению. Я сама не заметила, как стала тяготиться шумными компаниями, потом уже и отдельными персонами. Сидя за беззвучным телевизором, я смотрела на экран и думала: «Человек не должен изолировать себя от людей. Я должна общаться!» И тут же искала себе оправдание: «Да, но это не я, это мои так называемые друзья отделились от меня!». Однако это была ложь во имя спасения. А, впрочем, частично я была и права. Странных не любят, их сторонятся.
    В 2003 году я попала в больницу. Пройдя курс лечения и обследование, я получила выписку с диагнозами, о большинстве которых я и понятия не имела. Все они были хроническими. Испытание одиночеством стало прерывистым: одна больница сменялась другой, один реабилитационный центр - другим, соответственно, и общение пошло более чем интенсивное. Но главенствующей темой при этом общении с многочисленными мимолётными знакомыми была одна – медицинская. «Как вы дошли до такой жизни, ведь вы ещё молодая женщина, чуть за пятьдесят!» - как-то спросил меня один народный целитель. Я молчала, потому что знала: одиночество тому виной, но разве об этом расскажешь? Да и к чему? А, главное, кому?
    Два года спустя одиночество формально закончилось: муж осел дома, покончив с морским трудом. Казалось бы, всё вернулось на круги своя, но, к сожалению, всё изменилось. Мы не были уже молодыми, а, главное, здоровыми людьми. «Зачем ты пьёшь так много таблеток? – удивлялся муж, - я читал, что употребление большого количества лекарств делает болезни хроническими». А я давно сама знала об этом, но мне было предписано, а я же всегда была исполнительной и боялась нарушать рекомендации врачей.
    Частично испытание одиночеством продолжалось и при наличии мужа в квартире. Но я терпеливо ждала. Я знала, что оно когда-нибудь закончится. А вообще-то я дошла до точки. Работать не хотелось: рутина! Смотреть телевизор – бр-р-р! Книги? Только что-нибудь свеженькое, неординарное. Классика вся перечитана, хотя и не в частностях.
    Однажды в одиночестве я вышла из кафе и вдруг явственно услышала голос: «Ты уже давно занимаешься самоедством. Отпусти себя!» Я не удивилась: вот до чего довело погружение в себя и привычка говорить сама с собой. И я затеяла мысленный диалог двух собственных «я»:
    - Может, мне начать изучать себя, свою предысторию, семейные корни? 
    - А, может, тебе лучше выяснить, кем ты была в прошлой жизни? – ехидно спросил alter ego.
   - Да, пожалуй, мне это было бы очень интересно. Вот этим и займусь в ближайшее время.
   - Вот и славненько, вот и мило! – внутренний голос стал заискивающим.
    На следующий день я пошла к астрологу. Я узнала о себе многое. Мне было интересно. Но что толку знать, если всё равно ничего не помнишь? Я пыталась позже поделиться новой для себя информацией с близкими людьми, но они отмахивались. Им это было абсолютно не интересно. А меня это равнодушие удивляло: как может быть неинтересным то, что интересно?! Потом отступилась от них. «У каждого свои интересы», - подумала я. И снова начала писать.
     Я сочиняла лирические стихи, баллады и даже поэмы и посылала их в Данию своей подруге университетских времён Ирине. Получала маленькие рецензии, полные одобрения и даже восторгов. Особенно мне понравилась одна фраза: «Валя, ты большой мастер передавать ощущения. Пиши! Ты пишешь от сердца!»
    Когда я насытилась стихами и издала два сборника, решила вновь обратиться к прозе. Я начала писать новеллы. А впереди замаячил новый роман.
 
   - Ну, что, дописала? – снова раздался голос из подсознания, - вы посмотрите, какое претенциозное название – «Испытание одиночеством»! Ну, и что же ты смастерила – художественный текст или научный опус? – добавил голосок с долей иронии, а, может, и сарказма.
    Я не внимала ему. Я замкнула слух.
    Дописываю:
   
    Я прошла испытание одиночеством. Я нашла себя вновь. Перефразируя знаменитое античное изречение, я не только мыслю, но и пишу – значит, я существую! Значит, и все испытания на своём пути я преодолею. Да поможет мне в этом Господь!


                03.06.2012