Батюшка Дон кн. 4 гл. 20

Александра Шелехова рано пришла в больницу, где работала санитаркой. Там царила суматоха, доставили много раненых.
- Я работаю стеклодувом на заводе неподалёку от НЭВЗа, - рассказывал ей на перевязке молодой парень Николай Степанов. - Вчера пришла к нам депутация оттуда. Сказали: «Закрывай горелку и иди в колонну».
Александра ловко сменила ему окровавленную повязку на пробитой навылет руке, а он продолжил:
- Вижу толпа. Подошёл поближе. Стоял справа от входа в горком. И тут получил пулю в левую руку. Как бревном ударило. За мною двое мужчин замертво упали.
- Я это видела… - вставила медсестра.
- Женщину на моих глазах убили, - закончил Николай. - Какой-то таксист до железнодорожной больницы довёз.
По палатам шастали следователи, расспрашивали, как кто оказался на площади. Ходили, спрашивали у больных, кто поступил накануне. 
- Я видела, что после выстрелов посыпались, как груши, любопытные мальчишки, забравшиеся на деревья в скверике... - сказала медсестра.
- Трупы забрасывали через борт. Пожарные смывали из брандспойтов кровь, красные потоки огибали площадь. Кровь от жары впекалась в асфальт.
- Когда я шла на работу, кровь пытались отдраить песком - не получалось. Так они начали в срочном порядке класть новый асфальт... - Александра заплакала, не в силах сдержать нахлынувших эмоций.
Главный врач негромко сказал Степанову:
- Выпишем тебя от греха подальше, будешь ходить на перевязки.
- А как больничный?
- Говори всем, что у тебя бытовая травма...
- Разрешили предать земле по-человечески только семнадцатилетнего Лёню Шульгу! - шепнула ему напоследок Александра. - Его ранило в ногу, и он умер у нас в больнице от заражения крови. Но разрешили на особых условиях - ночью, под присмотром милиционеров. И при этом родственникам запретили плакать, устраивать поминки.
- Это им даром не пройдёт! - пообещал Степанов. - Люди говорят, что двадцать шесть человек убиты наповал, девяносто ранены.
10 июня Александру Шелехову арестовали. Держали в карцере Новочеркасской тюрьмы трое суток без объяснения причин задержания. Днём надзиратели пристегивали кровать к стене, а камеру наполняли по колено водой, ей приходилось стоять, прислонившись к мокрой стене.
- А ты как сюда попала? - спросила Александра молодую сокамерницу.
- Меня вызвали якобы на медкомиссию, - неторопливо рассказывала ей крупнотелая женщина.
Чтобы как-то убить время и не сойти с ума от неизвестности они без устали разговаривали.
- Я взяла с собой годовалого сына, даже в мыслях не было, что меня арестуют, - вспомнила Елена Безродная и мелкие морщинки собрались вокруг голубых глаз, - у медсанчасти незнакомые люди вырвали из рук ребенка, а меня запихнули в машину.
- А мальчик?
- Сын остался на улице, наверное, он попал в детдом. У нас с мужем родственников нет, Коля сам детдомовский.
- А он где?
- Его застрелили на площади…
Молодые женщины синхронно расплакались, словно хотели обильными очищающими слезами смыть свои невзгоды и беды.
- Он работал в стальцехе, - громко всхлипывая, сказала Безродная, - был активистом волнений по поводу повышения цен…
- Расстрел - финальный акт трагедии, главная причина которой - неумение разговаривать с людьми! - убеждённо сказала Александра. - Повышение цен вторично.
- Может, разберутся и отпустят? - наивно спросила Лена и заглянула сокамернице в глаза.
- Обязательно отпустят!
Многие арестованные были выявлены, благодаря агентам КГБ, которые специально, хладнокровно делали фотографии возмущённой толпы. Тех, кто на снимках шёл в первых рядах и вёл себя наиболее активно, неминуемо забирали. Людей арестовывали по сложившемуся обычаю ночью, чтобы было меньше свидетелей, никому ничего не объясняя.
- Город тоже приговорён… - однажды по дороге в суд сказала Александра. - К молчанию.
Власти строго запретили людям рассказывать о случившемся, со свидетелей брали расписки о неразглашении. Подогнали в срочном порядке к окраинам Новочеркасска «глушилки», чтобы информация не просочилась.
- Не вернусь я к сыночку! - заплакала Елена. - Не увижу кровиночку…
На суде два свидетеля в военной форме утверждали, что женщина, похожая на Шелехову, пыталась нарушить связь, установленную для выступления Анастаса Микояна.
- Чушь! - нервно выкрикнула Саша.
- Вы оскорбляете Советский суд! - возмутился пожилой судья.
- А вы весь советский народ…
Следователи на допросах говорили, что будет условный срок, но Шелеховой и Безродной дали по пять лет лагерей. Александра всё-таки не сдержалась, спросила судью: 
- Кто вам дал право применять оружие против мирного населения?
- Зато мне дали право впаять вам на полную… - съязвил судья.
Когда Шелехову возили на судебные заседания, она познакомилась с другими осуждёнными. Один даже оказался бывшим милиционером.
- На третий день разлагающиеся в лесополосе трупы, которые в спешке едва прикопали стали разрывать собаки, - рассказывал он о том, что случилось после расстрела. - Надо было что-то предпринимать. Ответственное поручение дали областной милиции. Под расписку: «Я, милиционер Каменского ГОМ, даю настоящую расписку в том, что обязуюсь выполнить правительственное задание и выполнение его хранить как государственную тайну. Если я нарушу подписку, то буду расстрелян». 
Люди, ехавшие в машине для перевозки заключённых, зашумели:
- А дальше?
- Вывозили и закапывали трупы, завернутые в брезент, ночами, тайком на заброшенных кладбищах Ростовской области.
- Всех вместе?
- В каждой яме по четыре человека! - закончил исповедь участник последнего акта трагедии: - Такое вот правительственное задание.
- А ты как здесь оказался?
- Сдуру рассказал куму, а он передал, кому следует…
- Верно, говорят, - сказал рыжий мужчина, - не болтай лишнего!
- Язык мой - враг мой! - засмеялся бывший милиционер. 
После оглашения приговора Шелехова оказалась в исправительно-трудовой колонии в автономной республике Коми.
- Страх колючей проволокой окутал души людей... - объясняла Александра плачущей Безродной по пути в лагерь. - Они отреклись от всего, от сказанного, от сделанного, от близких.
- Где мой сыночек? - всхлипнула Елена.
- Поразительно, - закончила Шелехова, - но родственники даже боялись просить выдать им тела погибших - мужа, отца, сына...
К ним пододвинулась красивая женщина со смуглым, очевидно хорошо загоревшим лицом.
- Хватит вам ныть! - с улыбкой сказала она.
- А что нам ещё делать?
- Хотите, анекдот расскажу? - предложила неунывающая «зэчка».
Подруги по несчастью переглянулись, но ничего не сказали.
- Нужна ли в русском языке буква «М»? - спросила она.
- О чём ты? - не поняла Александра.
- Не нужна. Мяса нет, маргарина нет, молока нет. Маленкова нет, Молотова тоже нет! - задорно засмеялась рассказчица. - Остался один Микоян, и тот не русский.
 Безродная непроизвольно оглянулась по сторонам.
- Ты бы вела себя осторожней! - посоветовала она.
- Нам теперь чего бояться? - удивилась загорелая сокамерница. - А вы знаете, почему у нас такие перебои в снабжении мясопродуктами?
- Нет.
- Мы идём к коммунизму быстро, так что скот не поспевает за нами.
- А почему нет обуви в магазинах? - включилась в игру Шелехова.
- Потому что босиком легче догнать и перегнать Америку, - ответила шутница словами Хрущёва.
Все дружно засмеялись. Александра стала мрачной, она вспомнила, что когда оглашался приговор, то в зале суда неистово аплодировали. 
 
***
Уставший за недолгую напряжённую жизнь горбатый «Запорожец» деловито тарахтел по знакомой до последней ямы дороге. Супруги Шаповаловы тронулись в путь рано утром, чтобы к ночи оказаться дома.
- Ты поспи пока, - сказал молодцеватый генерал жене, - путь из Москвы до Ростова не близкий.
- А ты как?
- Мне нужно о многом подумать… - улыбнулся Иван Матвеевич. - Задремать не получится!
Генерал Шаповалов, опережая дальнюю и тягучую дорогу, размышлял о грядущих ростовских делах и вспоминал недавние события.
- Какая невероятная глупость! - то, что произошло на его глазах, не давало покоя.
Солдатская совесть настойчиво взывала к действиям. Поскольку власти всячески замалчивали случившееся, он сразу предпринял попытки придать его гласности.
- Пересмотрел накануне тома Ленина, в которых тот даёт оценку Ленскому расстрелу и Кровавому воскресенью… - Через месяц после трагедии он признался жене. - Очень похоже.
- Ты бы Ваня вёл себя осторожнее!
- Все мы боимся потерять свои должности, - горько буркнул он, - а в итоге теряем людей… Так и на войне было. 
Шаповалов решил обратиться к писателям и направил несколько писем в Союз писателей СССР на улицу Воровского в Москве с подробным изложением Новочеркасской трагедии.
- Партия превращена в машину, которой управляет плохой шофёр, часто спьяну нарушающий правила уличного движения, - написал совестливый генерал. - Давно пора у этого шофёра отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу. 
С женой Екатериной Сергеевной посоветовался, какую ставить подпись.
- Боюсь я за тебя… - нервно призналась женщина. - Подпишись псевдонимом…
Она здраво рассудила, что, если поставит свою, подвергнет риску всю семью, а дети Нина и Володя только становились на ноги.
- Только ради вас, - тихо сказал Шаповалов, - подпишусь «Неистовый Виссарион».
- Это в честь Белинского?
- И с намёком на отчество товарища Сталина…
Вспомнив эти события, Иван Матвеевич улыбнулся, ему не было стыдно за свои действия. Отныне он внутренне был готов к любым неожиданностям.
- Накажут тебя! - заплакала жена, когда ушло первое письмо. 
- Я не боюсь резких колебаний! - твёрдо сказал супруг.
- А детям как жить?
- В конце концов, - заметил генерал, - у нас сейчас не 1937 год…
- В нашей стране он может начаться каждую минуту!
Вскоре Иван Матвеевич понял, что амплитуда колебаний начала нарастать. На первом же посту ГАИ машину неожиданно остановили:
- Куда следуете, товарищ генерал?
- Домой еду сержант. - Шаповалов даже задохнулся от гнева.
Его в генерал-лейтенантском мундире со звёздочкой Героя посмел остановить постовой милиционер с наглым вопросом:
- С какой целью?
- Какое твоё дело? - грубо спросил покрасневший водитель. - Права у меня в кармане... Показать?
- Счастливой дороги! - милиционер вежливо козырнул и, щурясь от солнца, отступил в сторону.
Иван Матвеевич краем глаза увидел за спиной улыбающиеся физиономии пары молодцов в штатском.
- Чего они так ухмыляются? - удивился он.
«Божья коровка» небесного цвета покатила дальше. После отдыха на подмосковной даче Шаповаловы умиротворённо возвращались в Ростов к месту службы мужа. Он исполнял обязанности командующего Северо-Кавказским военным округом, поскольку его предшественника генерала Плиева отправили военным советником на заокеанскую Кубу.
- Больше похоже на ссылку! - сказал перед отлётом бывший командующий.
- Думаешь за Новочеркасск?
- Всё может быть…
При въезде в Тулу нелепая сцена повторилась. Вежливое козыряние гаишника и тот же бесцеремонный наглый вопрос:
- Куда направляетесь?
- На кудыкину гору! - вспылил генерал.
- Хорошо, можете ехать.
- Что творится, Катя? - спросил он у проснувшейся жены.
- Как сговорились, - зевнула женщина. - Ты Ваня только не волнуйся.
Очевидно, работники ГАИ действительно сговорились, действуя по приказу и тормозили автомобиль на каждом посту.
- Ведут как легавые волка! - улыбнулся он, отъезжая после очередной остановки.
- Ты думаешь это серьёзно? - спросила обеспокоенная жена. - Что с нами будет?
- Дальше Сибири не пошлют… - невесело пошутил боевой генерал.
Он на удивление быстро успокоился и даже начал рассказывать смешную историю, чтобы повеселить супругу:
- Напротив нашей воинской части была расположена стоянка грузовых автомобилей. Рядом торчал стационарный пост ГАИ. На посту прижился пёс, породы «двортерьер». И завелась за ним привычка, каждую машину, которая после проверки документов собиралась продолжать движение, пёс нещадно облаивал. Причём становился перед машиной и не реагировал на попытку тронуться с места. Однажды ночью, отдыхавшие водители поймали этого пса... Следующим утром все увидели кобеля, только на лбу приклеена кокарда, а хвост покрашен в чёрно-белую полоску. Лежали все, в том числе и «гаишники».
Только он договорил, как машину снова остановили. Действовала система продуманного психологического давления. Даже перед Ростовом милиционер вытянул вбок строгий полосатый жезл:
- Откуда едете, товарищ генерал?
- Откуда?.. От верблюда!
Когда они въехали в город, ближайший квартал перед домом синел милицейскими кителями, пестрел штатскими с офицерской выправкой и государственными машинами. Только повернули с Ворошиловского проспекта во двор, нарисовался начальник особого отдела округа, который сказал официальным тоном:
- Мы обязаны осмотреть Вашу машину...
- Раз обязаны, - разрешил уставший генерал, - смотрите.
Два серых пиджака сноровисто засуетились у багажника. В тени дома с потаённым любопытством взирали на онемевшего Героя Советского Союза ещё несколько серых пиджаков с похожими галстуками.
- По какому праву? - выдохнул раздражённо Иван Матвеевич.
- Документы на обыск имеем, - сухо промолвил главный особист округа и добавил: - Пройдёмте в квартиру.
Ключ в замке входной двери не проворачивался. А в затылок нетерпеливо дышали штатские чины. Они уже побывали в квартире, потому замок заклинило.
- Сломался он что ли? - не понимал происходящего генерал.
У кого-то из них нашёлся подходящий ключ, нужно было сыграть сцену законного обыска. Один из штатских сразу от входной двери решительно двинулся к рабочему кабинету генерала, знакомо выдвинул ящик письменного стола.
- Кто-то рылся уже. - Шаповалов заметил, что бумаги в беспорядке.
- Что-то пропало? - насторожился особист.
- Моя карьера и жизнь…
На следующий день у него взяли подписку о невыезде. Предъявили обвинение по статье 70 УК РСФСР:
- Антисоветская пропаганда и агитация.
Отправили в отставку, но оставили генеральскую пенсию. Осенью 1962 года исключили из компартии, что предвещало полную опалу. Начали вызывать на допросы, арестовали и осудили на три года ссылки.
- В жизни каждого человека бывает свой Новочеркасск, - невольно подумал судья, которому нужный приговор соответствующие органы довели заранее, - но не каждый выходит из него достойно…
Иван Матвеевич принял удар судьбы достойно, не роптал. Только замкнулся в себе и всё больше молчал.


***
Григорий Пантелеевич Шелехов после ночной смены вышел на помпезную Дворцовую площадь в сердце Ленинграда и вдохнул полной грудью морозный влажный питерский воздух.
- Как тут красиво! - он спиной чувствовал властное дыхание пока не замёрзшей Невы. - Но родной Дон мне ближе…
Последние годы он проработал ночным сторожем в Эрмитаже. Читал книги, на любые темы, без разницы художественные или научные.
- Никогда в жизни не интересовался книгами, - признавался мужчина моложавой супруге Юлии. - А тут как прорвало…
Через величественную арку здания Главного штаба он вышел на улицу Герцена, пересекающую главную магистраль и свернул налево. Иногда он шёл домой пешком, мимо громады Казанского собора, прятавшегося слева на канале Грибоедова храма Спаса на крови. Проходил возле шумного Гостиного двора, пересекал реку Фонтанка по Аничкову мосту и приближался к Московскому вокзалу на площади Восстания.
- Интересно наблюдать за людьми, - думал Григорий Пантелеевич. - Все куда-то спешат, суетятся. У всех дела и проблемы, только туристы ходят и смотрят по сторонам, открыв рты!
Он сворачивал от Невского проспекта направо и проходил немного Лиговским проспектом, где во дворе стоял стародавней постройки доходный дом Ермолаева, переданный после революции под жильё трудящимся.
- Но сегодня холодно… - прикинул Шелехов. - Да и дел много перед предстоящим застольем.
Вечером 22 ноября 1963 года жители большой коммунальной квартиры собирались отпраздновать переселение из аварийного жилья. Дряхлый дом шёл под снос, и все жильцы получили отдельное жильё в новеньких «хрущёвках» в спальных районах быстрорастущего города на Неве.
- Все соседи радуются, - усмехнулся он. - А чему непонятно…
Вместе с ним влезла баба с огромным рюкзаком за спиной.
- Подняться по ступеньке не может, - наблюдал Григорий Пантелеевич. - Но рада, что втиснулась, едет, прислонившись рюкзаком к двери.
Троллейбус затормозил на остановке, она потеряла точку опоры и вывалилась наружу. На остановке стоял подвыпивший мужик и воскликнул:
- Что, бабка, парашют не раскрылся?!
Придя домой Шелехов, разделся и двинулся в другую сторону квартиры, где располагались хозяйственные помещения.
- Григорию Пантелеевичу моё почтение! - поздоровался с ним рабочий Кировского завода Иван Перов.
- Здравия желаю! - по-военному ответил бывший казак. 
Они столкнулись в маленькой прихожей, которая совмещала коридор, кухню, и туалет. Справа от входа, в углу, стоял ржавый рукомойник, с подставленным на полу огромным, глубоким тазом.
- Сегодня отпразднуем! - улыбнулся Иван. - А завтра уже умываться буду в собственной ванной.
- А чем тебе здеся не нравилось? - спросил Шелехов.
- Там отдельный сортир имеется! - удивился Перов его недогадливости.
- А чем тебе наш сортир не угодил? 
- Пока очередь отстоишь, - буркнул Иван, - можешь не успеть…
У него в комнате жило настоящее чудо, певчая птичка. Канарейка была мужского пола, поэтому особо продвинутые соседи называли её «Кеннеди», по имени красноречивого президента США. Птицу иногда отпускали полетать по комнате, что очень радовало голодных соседских кошек.
- Люди гадят в одиночку, но безобразия творят коллективно… - заметил Григорий.
Шелеховы почти двадцать лет прожили в огромной коммунальной квартире, где было много комнат и большой коридор.
- Ты о чём? - не понял его Перов.
- Не бери в голову…- отмахнулся он.
Шелехов немного поспал и ближе к обеду пошёл на кухню, чтобы поставить чайник. Выбрасывая обёртку от печенья, он увидел, что в мусорном ведре лежала дохлая канарейка.
- Видать што одна из коммунальных кошек настигла бедного певца! - грустно вздохнул он и побрёл к себе в комнату.
Ближе к вечеру начали возвращаться с работы участники прощальной вечеринки. К нему ворвался взбудораженный сообщение по радио сосед, который с порога заорал:
- Пантелеич! Слышал? Кеннеди убили!
Григорий грустно кивнул головой и ответил:
- Да, я уже видел. В помойном ведре валяется…
Недоразумение быстро разрешилось и шутки по этому поводу скрасили начало застолья. Общие столы поставили в длинном коридоре. Вдоль стены тянулась широкая деревянная лавка. Григорий вынес пару стульев, старинного образца, с высокими, ажурными спинками, поставил у окна.
- Я с вами буду сидеть… - сообщил Армен Григорян.
- Садись! - вяло ответил Шелехов.
Их стол был покрыт старенькой бежевой скатертью. На столе высился пузатый стеклянный графин с водкой, словно страж домашнего уюта, гордо выгнув бока. Рядом с графином стояли несколько гранёных стаканов. После того, как все выпили и закусили, начались обычные застольные разговоры.
- Уинстон Черчилль любил армянский коньяк и ежедневно выпивал бутылку коньяка «Двин», - сидевший справа от Григория армянин начал рассказывать любимую историю: - Однажды премьер обнаружил, что «Двин» утратил былой вкус. Он высказал своё недовольство Сталину. Оказалось, что мастер Седракян, который занимался купажом, сослан в Сибирь. Его вернули, восстановили в партии. Черчилль стал снова получать любимый коньяк, а Седракяну присвоили звание Героя Социалистического Труда.
К празднующим присоединилась вернувшаяся из больницы Юлия Шелехова. За прошедшие годы она заметно погрузнела, но не растеряла природной привлекательности.
- О чём вы здесь болтаете? - поинтересовалась она у мужа.
- Всякие истории из жизни рассказываем… - ответил Григорий.
Общее веселье заразило людей и некоторые стали рассказывать истории, которые раньше держали в строгом секрете. Из всех присутствующих не смеялся только Григорий Пантелеевич. Он внимательно посмотрел на раскрасневшуюся супругу и, шутя, сказал на ушко:
- Алкоголь вызывает расширение сосудов и круга друзей.
- Просто соседи нас уважают!
- Хорошая репутация доказывает, что у нас не любопытные соседки…
- Когда мы будем переезжать на новое место жительства? - спросила она мужа, чтобы перевести разговор.
- Нам нужно об этом переговорить…
- Как скажешь… - Юлия вышла вслед за ним на лестничную площадку.
- Я не поеду с тобой в новую квартиру! - твёрдо сказал Григорий. - Я только сейчас понял, какой я страшный человек! Сколько людей убил, сколько несчастья принёс людям. Не могу больше с тобой жить, пачкать твою душу… Внутри человека идёт борьба двух волков. Один волк представляет зло: зависть, ревность, сожаление, эгоизм, амбиции, ложь. Другой волк добро: мир, любовь, надежду, веру, доброту, верность. 
- А какой волк в конце побеждает? - спросила удивлённая женщина.
- Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь… - признался он. - Я хочу начать второго! 
- А где ты будешь жить? 
- Решил поехать жить на родной Дон, - терпеливо объяснил Шелехов. - К Николаю Сафонову, он давно зовёт. Ты значительно моложе меня, я почти старик… Не спорь! Найдёшь себе кого-то.
- Не говори глупостей! - возмутилась она. - Я тебя любила… Люблю!
- Всё у нас в прошлом... - усмехнулся Григорий. - Ты прости меня за всё! Три жены у меня было, кроме тебя - Наталья и Антонина. Елизавета родила мне сына, Аксинья я любил, но ни одну женщину не сделал счастливой.
Они помолчали несколько минут. Юлия чувствовала что-то подобное и её первоначальный шок быстро прошёл. Бывшие супруги молча постояли рядом, постепенно привыкая к новому состоянию.
- Может я приношу женщинам несчастья, вот и у нас ребёнка нет… - закончил Шелехов. - Пошли к соседям!
Компания гуляла на славу, но водка кончилась. Взять её в ночное время негде. Перов, не набрав положенной нормы, весь извёлся. Шелехов в шутку предложил ему выпить одеколоном, который на трюмо стоял. Иван сделал парфюмерный коктейль, одним махом опорожнил полный стакан.
- Через минуту сознание покинуло его… - понял Григорий.
Утро началось с непонятного шума на кухне. Выйдя в коридор, он увидел, что Перов стоял на четвереньках и что-то вынюхивал, не хуже служебной собаки. На вопрос, что он делает, Иван произнёс:
- Пантелеевич, я что-то не пойму! Кто-то одеколон пролил, что ли? Воняет так, что спать невозможно, аж тошнит уже… 
 
 
продолжение http://www.proza.ru/2013/06/20/10