Какая разница? Эфраим Кишон

КАКАЯ  РАЗНИЦА?               
                Эфраим Кишон

Мой дядя Эгон – хороший еврей, но это не значит, что он также и сионист. Когда я уехал в Израиль, он отправился в США, в Нью-Йорк. Не из-за неприязни к Израилю, а так, неизвестно почему. Он подумал, что такому ловкому дельцу, как он, ничего не нужно, кроме как сойти с трапа корабля, и доллары, наверняка, сами начнут сыпаться ему в карман. Между прочим, так в точности и произошло. Что нам оставалось делать? Мы написали ему в досаде, что здесь все не так просто, но мы не ощущаем недостатка ни в чем. Что оставалось ему? Он перестал присылать нам посылки.
Противоречия между нами обострились, когда на пятом году после моего переезда в Израиль мы посетили нашего могущественного друга. Дядя Эгон принял нас в своем прекрасном доме и проявил к нам большую любовь. Нас разъединял только вопрос о регионе Ближнего Востока. То есть, дядя Эгон ни на йоту не отступал от своей позиции нейтралитета по отношению к еврейскому государству:
- Я ежегодно вношу пожертвования для вас, - говорил он, - но не знаю, что есть у вас там такое, чего нет у меня здесь?
- Я прекрасно чувствую себя там, - отвечал я.
- Я тоже, - говорил Эгон. – Тогда какая разница?
- Я живу среди двух миллионов евреев, - горячился я.
- Так я тоже.
- Но у нас президент – еврей.
- Ладно, когда я надумаю стать президентом, приеду в Израиль…
Примерно на этой стадии спора мы обычно расходились, чувствуя стыд за своего ближнего. Но это не портило хороших отношений между нами; более того, когда я был приглашен министерством иностранных дел дяди Эгона посмотреть на военный парад в День провозглашения независимости США, дядя сопровождал меня, расчувствовавшись от чести, которая выпала благодаря мне на его долю.
Я не собираюсь задевать наши патриотические чувства, но американцы умеют организовать парад. В течение какого-то времени я считал военные оркестры, принимавшие в нем участие, но дойдя до пятидесяти, отчаялся.
Дядя аплодировал с сияющим лицом и спросил:
- Ну, как у нас?
- Неплохо, - пробормотал я, - неплохо.
По прошествии шести часов, в заключение парада, над нашими головами сотрясали воздух около четырех сотен реактивных самолетов разных видов. Дядя в восхищении смотрел вверх:
- Видишь?! – ликовал он. – Нет больше такой силы во всем мире!
Я хотел ответить ему что-то подобающее, но не не нашел что.

* * *
Год спустя произошло чудо. Мой дядя Эгон приехал в Израиль. Не по какой-то особой причине, Б-же упаси, просто он совершал, по случаю, поездку по Европе и надумал заскочить также, действительно, а почему бы и нет, к своим родственникам в Израиль. На этот раз он был правительственным гостем, и благодаря ему я наслаждался почетом, которого удостаиваются туристы в день парада.
Был образцовый порядок, то есть, мы прошли пешком около двадцати километров, солнце пекло в полную силу, места на трибуне были совершенно неудобными и вдобавок к этому за немалую цену. Дядя сдерживался и не сказал ни слова. Полтора часа мы сидели в спертой атмосфере. Когда раздали флаги, дядя Эгон захлопал в ладоши. После этого над нашими головами появились восемь самолетов «Mystere». Дядя Эгон смотрел вверх, и из его глаз текли слезы. Когда пролетели четыре вертолета, он уже плакал, как ребенок.
- Дядя, - сказал я ему, - вот это и есть разница.