Сумерки в Дели, ч. 1, гл 4. 3. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть первая

Глава четвертая, часть третья

Асгар ответил «Нет» на предложение своего друга и, погруженный в свои мысли, присел на парапет. Солнце садилось, и западный небосклон окрасился в грязно-красный цвет, поскольку атмосфера не была чистой и пыль вместе со смогом от двигателей делали воздух грязным и мутным. Стаи голубей взлетели с крыш домов и растворились в бледных цветах темнеющего неба. Повсюду, вдаль и вширь, куда хватало глаз, на многие мили простирались дома и дома, с крышами и стенами, затемненными пылью и годами. Там и тут возводились новые дома, и обступающие их строительные леса казались удручающими и мрачными. С одной стороны простиралась длинная гряда невысоких холмов, темных и бесформенных, если смотреть с большого расстояния, какая-то одна жуткая линия однообразных камней. С другой стороны –  уродливая Часовая Башня возносила свою голову к небу, и находящееся рядом с ней  темно-красное здание Городского Собрания казалось грязно-коричневым. Дикие голуби летали и кружились над этими двумя зданиями и, ударяя какое-то время крыльями, садились на крышу Собрания и на выступы Башни. Мечеть Джама выглядела приуменьшенной и съежившейся, и ее цоколи красного камня и мраморные башенки – всё казалось потускневшим в скупом освещении.
Но внезапно в самую гущу этой мрачноватой сцены был брошен камень. Муэдзин с ближайшего минарета зычным голосом стал призывать правоверных к вечерней молитве. Другие муэдзины тоже призывали с других минаретов. Когда их призывы подходили к концу, в окрестностях послышался голос Низара Ахмада, поскольку квартал Асгара находился неподалеку от того места, где Асгар сидел. Зычный голос этого муэдзина приносил умиротворение и покой, а также – ощущение кратковременности этой жизни, он говорил о бессмысленности и пустоте всего, что мы делаем. Асгар сидел и слушал этот призыв, пока он не затих, оставляя ощущение тишины и звона в ушах.
Уже проходили сроки намаза, когда Асгар совершил необходимые очистительные обряды и стал возносить молитвы. Бари тоже присоединился к нему. Когда они закончили, взгляд Асгара упал на сияющую  в небе одинокую звезду. Жар всё еще был очень силен, и пол, на котором они расстелили молитвенные коврики, был теплым. Но когда они поднялись, до них донесся порыв ветра, принесший с собой свежесть и жизнь.
Разложив кровать, которая была прислонена к стене, Асгар лег на нее и стал смотреть в небо. Небо постепенно заволакивал зеленоватый свет, и оно казалось исполненным умиротворения. Бари отложил в сторону своих змеев, и когда он подходил к Асгару, Асгар вздохнул и сказал, явно стараясь привлечь его внимание:
«Есть ли что-то ещё, кроме печали, в этом мире? Разве здесь нет ни счастья, ни радости для нас, людей?»
«Что случилось? – спросил друг. – Ты в этом состоянии с самого своего прихода».
«Ничего не случилось, - сказал Асгар. – Что вообще может со мной случиться?»
«Но ведь, - сказал Бари, - должна быть какая-то причина твоих слов?»
«Ничего» - ответил Асгар со вздохом, и его прекрасные глаза казались глубокими и печальными от тоски, а его юношеская кожа казалась морщинистой и постаревшей. «Это всё – воля судьбы, – сказал он. – Здесь столько страданий и печали, зажимающих тебя в свои лапы, и, похоже, от этого нет спасенья. Мы боремся, но нам не удается выпутаться из сети, наброшенной на нас роком».
Бари стукнул его в грудь и сказал:
«В чем дело? Скажешь ты мне, или нет?»
«Но сможешь ли ты понять? Вообще, сможет ли кто-нибудь это понять?» - ответил Асгар и затем процитировал стихи персидского поэта Гафиза:

Ночь темна, волны поднимаются вокруг, как горы!
Кругом бушует такой шторм!
Что люди, находящиеся на земле, могут знать о моих несчастьях,
Они, стоящие в безопасности на суше?

«Ты что, влюбился? – сказал Барии, постукивая себя пальцем по голове. – Кто на этот раз? Тебя что, больше не интересует Муштари Баи? А я вспоминаю, она спрашивала о тебе вчера вечером».
«Она может отправляться к черту!» - ответил Асгар с досадой. Затем он немного успокоился и произнес: «Послушай, Бари. Для меня это вопрос жизни и смерти!»
«Да кто она? - спросил Бари с участием. – Я к твоим услугам, если  смогу тебе помочь».
«Она прекрасна, Бари, очень прекрасна, - сказал Асгар. – Она стройна, как кипарис. Ее волосы черней ночи разлуки, и ее лицо ярче часов любви. Ее глаза как цветки нарциссов, столь же большие и прекрасные. В их белках заключен нектар, и в зрачках – яд! Ее брови подобны двум натянутым лукам, готовым разить сердца мужчин стрелами ее ресниц. Ее губы алее крови влюбленных, а ее зубы похожи на жемчужины, поставленные искусным ювелиром в стройный ряд… Я говорю тебе, она прекрасна».
«Она – живой человек или поэма?»
«Ну вот, ты начал шутить, а для меня это вопрос жизни» - сказал Асгар и снова процитировал строчки поэта:

Иди своей дорогой, о весенний ветерок!
Не надо со мной играть.
Тебе весело,
А я далек от радости!

«Тогда скажи мне, кто она, –  попросил Бари, являя признаки беспокойства. – Я думаю, тебе будет нетрудно завладеть ее сердцем!»
«В том-то и дело! – произнес Асгар, упорствуя в уклонении от темы. – Судьба, кажется, не благоволит ко мне! Если бы она была какой-нибудь другой девушкой, мне было бы не трудно… Но теперь…»
«Кто она?» - спросил Бари с нетерпением.
«Ее зовут Белкис. Сестра Банду» - произнес Асгар шепотом.
«Тогда о чем ты беспокоишься? Разве трудно тебе будет жениться на ней?» - сказал обнадеживающе Бари.
«Нет. Здесь ты не прав. Что во мне такого есть, чтобы они обращали на меня внимание?»
«Да они примут тебя с распростертыми объятиями! – сказал Бари. – Не так-то легко заполучить молодого человека такого обаяния и из такой хорошей семьи! Кроме того, они все тебя любят!»
Асгар вздохнул и посмотрел на звезды. Он вспомнил, как слишком часто мама Банду пыталась поощрять его в посещениях ее дома. Когда бы он ни заходил во внутренние покои, она говорила с ним через занавеску. Она даже сказала один раз, что ей едва ли кажется уместным соблюдать с ним этот обычай. Он вспомнил, как она однажды выразила желание, чтобы он обучал Белкис. Это было около года назад. Но Ашфаг воспротивился этой идее.
Он вспоминал тот день, когда он увидел Белкис несколько недель назад. Был вечер, и он пришел проведать свою невестку. Вот, перед ним лестница. Возможно, Белкис не знала, что он сидит здесь, поскольку она спустилась во двор. И она осознала его присутствие не раньше их столкновения друг с другом лицом к лицу, когда встретились их глаза. Увидев его, она ломанулась назад. А он сидел, застыв от удивления, пораженный ее красотой.
Иногда случайный взгляд заходит гораздо дальше осознанной встречи. Для Асгара этот взгляд заключил в себе весь мир. Сначала он подумал, что эта встреча – ничто, и что он забудет об этом. Но мысль о ней преследовала его день и ночь, эта мысль сопровождала его как тень или память о счастливых днях и прекрасных сновидениях. Днем он носил тайную радость ее очарования глубоко в своем сердце, а по ночам, когда он ложился спать, звезды приносили ему послание любви и счастья. Она приходила к нему, танцуя, в его снах, и, просыпаясь, он не мог забыть ее лица.
По прошествии какого-то времени  эта случайная встреча превратилась в болезнь, и он не знал ни сна, ни покоя. Он думал жениться на ней, но на пути этой свадьбы вставали его отец и его мать. Они никогда не согласятся на этот брак, говорил он себе. Потому что ее отец был не только из рода Моголов* (*Из рода Моголов – потомки придворных великих императоров, - прим. переводчика), но и потому, что среди ее предков кто-то женился на проститутке или служанке. Различия в национальности и общественном положении (его предки произошли от Арабов и с гордостью называли себя Сэййадами, прямыми потомками Пророка Мухаммеда), и эта недостойная кровь, текущая в ее венах стояла непреодолимым препятствием на пути получения от его отца благословения на брак. Его мать, быть может, удалось бы уговорить, но ему даже не удастся поговорить об этом со своим отцом, во-первых, потому, что это не принято, а во-вторых, потому, что с его гордостью своей семьей и происхождением, и его врожденным консерватизмом, пожилой человек никогда не станет его слушать и только разгневается.
Асгар находился меж двух огней. С одной стороны, перед ним стояло препятствие, создаваемое его семьей, с другой – его глубокая и неизлечимая страсть. Он говорил своему другу о своих трудностях, страхах и сомнениях. Бари понял его и согласился. Но – его нельзя было так легко победить. Он сказал, что если Асгар даст ему немного денег, он достанет ему некие магические талисманы, которые помогут убедить отца. Асгар особо не верил в эту магию, но Бари сказал: «Это всё – слово Божье и его промысел. Ты не можешь не согласиться с этим».
«Да, это так, - сказал Асгар. – Но у меня нет денег, чтобы тебе дать».
«Но это стоит совсем недорого! Всего двадцать рупий на молитву об усопших и угощение для бедняков! Я говорю, я принесу тебе талисман, который будет действовать просто удивительно! Поверь моему слову…»
Муэдзины стали призывать к вечернему намазу, и осознав, что уже поздно, Асгар поднялся и пошел. Улочки были узкими и темными, их только местами на поворотах освещали тусклые керосиновые лампы. От стен домов исходил жар, и кошки воровато выходили из дверей. Гул большого города все равно доносился издалека. Торговец цветами прошел мимо Асгара, наполнив на какое-то время воздух благоуханием. Но затем зловоние сточных канав, как и прежде, ударило в ноздри. Когда он проходил мимо одного дома, он увидел, как молодая женщина отодвинула мешковатую занавеску, закрывавшую вход в дом, и дала подаяние нищему. Когда нищий получил подаяние, он стал ее благословлять:
«Пусть господь бережет тебя и твоих детей, о дочь! Пусть он даст тебе много…»
Но Асгар свернул и пошел по большой улице, смешавшись с толпой. Он всё еще был погружен в свои мысли, он думал о своем горе и искал путей избавления. В его голове уже зародилась какая-то схема, он хотел привлечь каких-то людей на свою сторону. Нет, он не откажется от боя, но задача была не из легких.