Ассоль волжского разлива

           или      

СТРАСТИ ПО  КАПИТАНУ НА  КРАСНОМ  ФЕРРАРИ
          Сентиментальный роман
             
             
            ГЛАВА 1.

            На голубом небе чётко отпечаталась цифра: 28!
            Двадцать восемь… Четыре семёрки… Столько мне исполнится завтра – а я всё ещё не встретила его! Его… Моего суженного… Единственного предназначенного мне мужчину…
            Почему?! Почему любовь обошла меня? Не блеснула алыми парусами на горизонте юности, в студенчестве или чуть позже, когда я, как романтичная Ассоль, пребывала в постоянном трепетном ожидании своего капитана? А теперь я уже отчаялась ждать его…
            Хотя нет… Я всё ещё жду – только прячу свои бредовые мечты так глубоко, что сама пугаюсь своей отстранённости, своего обманчивого спокойствия. Потому что, если вулкан спит, это вовсе не означает, что сон этот вечен: глубоко внутри копится и ждёт своего часа лава невостребованных чувств.
            Не потому ли я слыву блажной, не от мира сего холоднокровной девицей с раздвоением личности? И не потому ли моё пространство так малолюдно? Никому не хочется обитать рядом с айсбергом… Пусть даже вежливым и доброжелательным…
            Я не ною, нет! И не томлюсь одиночеством! Я свободна и ни от кого не завишу. И никто не посмеет назвать меня неудачницей – у меня есть многое, о чём мечтают мои сверстницы: мама, две верные подруги, кормилица-работа и собственное жильё.
            Живу я в большом волжском городе,  в уютной двухкомнатной квартире на втором этаже старого пятиэтажного дома. От центра города, возможно,  далековато, зато до Волги ходу минут двадцать, не больше.
            А Волга – это мое всё! Ей одной я поверяю все свои сомнения, всё самое сокровенное, в чём не могу довериться даже маме. Только здесь, у Волги, все мои личности сливаются и я могу быть самой собой, а не кем-то и для кого-то. Тут все мои имена объединяются в одно победное – Александра. И здесь я не исполняю навязанные мне социальные роли, не боюсь обмануть чьи-то ожидания, не маюсь своей несуразностью.
            Глядя на далекий противоположный берег, на волны, на чаек, отчаянно, как в полымя, кидающихся вниз, словно там гибли их птенцы, я думаю обо всём, что со мной происходит,  исповедуюсь в грехах, строю планы и мечтаю…
            Мимо проплывают современные лайнеры и баржи, несутся белобокие, как чайки, катера и ракеты – а мне грезится долгожданная белая бригантина с алыми парусами… Потому что, как бы я не хорохорилась и не храбрилась, мечты о большой, всепоглощающей любви вырываются на волжский простор и я позволяю им расправить крылья и устремиться в высокое волжское небо.
            Там на небесах каждому заготовлена единственная, богоданная любовь, но нет инструкций, как найти её и сберечь. Судьба часто подбрасывает нам не то и не тех, как бы испытывая нас на зрелость, на прочность и на достойность принять её дар. А любовь – это, в прямом смысле, великий дар и удержать его не всякому под силу. Она не обходит даже бездушных и жадных, лживых и жестоких, бессердечных и коварных. Она может посмеяться над тем, кто не верит в неё, и придти к тому, кто умеет надеяться и ждать, кто сбережет себя для неё…
            
            
            В первый раз я влюбилась в восьмом классе. Героем моих романтических грёз стал молодой учитель физики, ненадолго воссиявший в нашей школе по пути к ученым степеням.
            Он был высок, строен и широк в плечах. Волнистые, зачёсанные назад волосы, открывали гладкий лоб мыслителя, который, сужаясь, плавно переходил в ровный с легкой горбинкой нос. Его глаза под высокими вразлет бровями насмешливо щурились… А может быть и довольно, потому что он не мог не замечать, что почти все девчонки в классе на его уроках становятся невменяемыми и смотрят на него заворожённо, как кролики на удава. Среди множества его почитательниц я, разумеется, не выделялась ничем, но мне-то казалось, что он поглядывает на меня как-то по-другому, не так, как на одноклассниц.
            А как же иначе? Ведь он, так похожий на капитана Грэя, не мог, не заметить во мне Ассоль, ждущую только его – единственного, для кого предназначено её сердце. Думаю, он сильно удивлялся, натыкаясь на меня в самых неожиданных местах, потому что я, пользуясь преимуществами учительской дочки, всегда знала, где он должен быть согласно планам школьной администрации. Когда он вызывал меня к доске, я млела и робела под его внимательным взглядом, и несла полный бред.
            К сожалению, моя любовь к учителю никак не распространилась на его предмет, более того, набросила на него такую глубокую тень, что к концу учебного года я едва-едва вырулила на заурядную тройку. А это была самая презираемая в нашей семье оценка. Помню, мама не раз говорила мне, что тройку иметь стыдно, потому что троечник самый незаметный человек, серая мышка. Уж лучше получать двойки – тогда тобой будут заниматься и есть шанс, что тебя не просмотрят. А мама моя, наследственный педагог, учитель от Бога, знает, что говорит…
            
            
            Мама, мамочка! Ты всегда была и остаешься моим самым верным другом! Ты учила меня всему, ты так мягко, так деликатно опекала меня! Ты оберегала меня, когда инфаркт унёс от нас папу, не выдержавшего крушения его идеалов, а затем, через год бабушку, которая не смогла пережить смерть единственного сына. Тебе было невыносимо плохо, но ты не позволяла себе показывать это, чтобы не усугубить наши с бабушкой страдания. Ты отвернулась от многих достойных мужчин, желавших защитить тебя, подставить своё плечо, потому что хотела быть только моей…
            Я могла и могу положиться на тебя во всём. Это ты помогла мне пережить крах первой безответной влюбленности, ты утешала меня, когда целый год после ухода из школы физика я находилась в затянувшемся трансе, изводя себя и тебя слезами.
            Верная моя, преданная мамочка! Это счастье, что я могу назвать тебя самой лучшей, самой бескорыстной подругой! Знаешь, как всегда завидовали мне девчонки, мои школьные, а затем студенческие подружки? Особенно Галка, которая не могла слишком о многом говорить со своей матерью и с которой жизни наши сплелись самым причудливым образом.
            
            
            Галка училась на третьем курсе, а я на втором, когда судьба свела нас и мы подружились. Это произошло при подготовке студенческого мюзикла, где красавица и певунья Галина Максаева выступала, естественно, актрисой, а я с двумя другими девушками занималась сценарием. Одной из них была моя однокурсница Тамара Тихонова, которую все звали то Тихоня, то Томусик, потому что была она необыкновенно хрупкая и застенчивая. К тому же она постоянно чего-то боялась и это вызывало у всех окружающих одно желание: как-то защитить Томусика. Задумываясь об этом, после некоторых размышлений я поняла, что, наверное, именно из-за этого вокруг Тамары постоянно крутились институтские кавалеры – ведь рядом с ней любой из них чувствовал себя суперменом. Но Томусик шарахалась от парней, как от потенциальной угрозы, и нам с Галкой частенько приходилось исхитряться, чтобы вырвать её из свиты опекунов.
            Галка, наоборот, всегда была самой бойкой из нас троих. И самой красивой на филфаке. Казалось бы, у неё не должно быть отбою от кавалеров, но увы! Именно яркой своей красотой, да ещё чрезмерно острым языком она отпугивала даже самых бесшабашных парней.
            На синеглазую, чернокудрую и белозубую Галку, статную и длинноногую, нельзя было не засмотреться, чем и занимался весь мужской контингент пединститута. Само собой, преподаватели и аспиранты тоже таяли в её присутствии, но все они были женаты и Галка в корне пресекала любые их поползновения, потому что пошлые интрижки ей были не нужны. Она настоящая казачка и этим всё сказано. Потому-то Галке и удалось уцелеть во время учёбы, но вот потом… Но об этом чуть позже.
            Ну, а я со своим раздвоением личности… С одной стороны я ничем не отличалась от других студенток – была и активной, и в меру весёлой, училась с интересом, стабильно, но без фанатизма. Но с другой стороны, я была «вещью в себе» и настолько индифферентной особой, скрывающей свою истинную суть глупой мечтательницы, что никак не обнаруживала какого-либо интереса к противоположному полу. Потому, видать, наши немногочисленные парни в упор меня не замечали. Тем более в тени красавицы Галки, с которой мы не разлучались три года учебы. Да и потом, честно говоря, мало что изменилось на этом фронте. Впрочем, именно благодаря Галке, будучи неопытной и доверчивой, я умудрилась вляпаться в любовную историю с её смазливым однокурсником.
            
            
            Среди Галкиных ухажеров был Стас Гулевой, который как никто соответствовал своей фамилии. Мне порой казалось, что если бы он носил другую фамилию, то прозвище «гулевой» нашло бы его само – настолько оно было метким.
            Голубоглазый рослый блондин из весьма обеспеченной семьи он  был у верен, что связь с ним осчастливит любую девчонку. И действительно, Стас был ходячим вожделением многих студенток филфака, да и на других факультетах нашего пединститута у него было немало поклонниц, чем он легко и грациозно пользовался.
            И только Галка неизменно отталкивала его от себя, открыто насмехаясь над его самоуверенностью. Обделённый вниманием моей подруги, он весь свой мужской эгоизм и всю свою сексуальную энергию направил на меня и с молчаливого попустительства Галки мы стали встречаться.
            К тому времени мы с мамой разъехались по разным квартирам и я жила одна. Инициатива не мешать мне ни в чём и создать взрослой дочери условия для личной жизни исходила от мамы, которая была уверена, что я намеренно держусь за её юбку: из-за страха принимать самостоятельные решения. Ну, я и приняла такое решение – впустила в свою жизнь, и, разумеется, в квартиру Стаса.
            Наша, простите, любовь случилась на третьем курсе. Однажды, перед самой зимней сессией, Стас, потратив на активные ухаживания аж целых три дня, после недолгой вечерней прогулки напросился ко мне погреться и на следующее утро я проснулась женщиной.
            Потрясение моё от этого факта было настолько сильным, что я и сейчас, спустя девять лет, помню тот день, весь до мелочей.
            Проснувшись в новой ипостаси, я долго не хотела открывать глаза и, когда это сделала, мой взгляд уперся в тускло отсвечивающее тёмное окно, за которым занимался на редкость хмурый день. Несложный зимний узор был похож на распластанную по стеклу свадебную фату и мне стало холодно. Осторожно натянув край одеяла до самого подбородка,  я уставилась в потолок, чтобы не смотреть на умиротворённое лицо сладко спящего Стаса. Помню, в те минуты я с ужасом думала о том, что же будет дальше… Совершенно чётко осознавая, что не люблю этого парня, я пыталась понять, почему уступила его настойчивым домогательствам.
            Теперь, после того, что случилось, нам, наверное, придется пожениться… Я представила себе, что буду много лет каждое утро видеть рядом с собой самодовольную физиономию Стаса, и тяжко вздохнула: что же я скажу ему, когда он заявит о своем намерении жениться на мне?
            Однако, как я вскоре поняла, мой первый мужчина, полный гордого самомнения, ни о чем подобном и не помышлял. В то утро он вёл себя легко и непринужденно и мои переживания ему были, как сейчас говорят подростки, «по барабану». Он нисколько не взволновался, когда я, сказавшись больной, не пошла на лекции, и, наспех чмокнув меня, убежал в институт.
            А я весь день проплакала, потому что была уверена, что потеряв чистоту и невинность, я стала недостойной своего капитана Грэя, и, вообще, ни о каком приличном герое теперь не смею и мечтать.
            Вечером Стас не пришёл, зато заботливо подослал ко мне Галку и Томусика, и те почти до ночи хлопотали надо мной, как будто я была при смерти. Я чувствовала себя неловко и не знала куда деваться от стыда, потому что считала, что своим необдуманным поступком предала и себя, и их. И конечно же, я ничего не рассказала подругам, справедливо полагая, что и так скоро всем всё будет известно. Или само собой «рассосётся» как-нибудь…
            Стас пришел на следующий день с шампанским и с коробкой конфет и я, быстро опьянев, снова ему уступила. Но теперь я была уже равнодушна к своему падению и со всем смирилась. Да и время, видать, подошло, вкусить сей манящий плод…
            Наверное, нынешним студенткам мои переживания о потерянной невинности покажутся смешными, но тогда, в начале девяностых, нравы были более строгими, и большинство невест, уж точно больше половины, шли к алтарю невинными девицами, а их женихи не считали это неважным, и уж тем более не относили этот факт в разряд архаики.
            А может быть это я была реликтом, неким ископаемым, со своими мечтами об алых парусах и капитане Грэе?.. Но это так, к слову пришлось.
            Итак, вернемся к моему первому любовному опыту.
            Мы прожили со Стасом в «гражданском браке», ни много ни мало,  десять дней и вместе встретили новый год. Потом началась сессия и Стас, поставивший себе целью закончить институт с красным дипломом, засел за учёбу, мужественно отказавшись от любовных утех. Мне это тоже было на руку, потому что быть женой, пусть даже не совсем настоящей, и сдавать экзамены – дело сложное.
            В январе мы встретились со Стасом на Рождество и на «старый» новый год – и на этом между нами всё закончилось. Стас был мне благодарен за то, что я не устраивала ему истерик, а у меня и в мыслях не было качать права обманутой девушки. Более того, я вздохнула с облегчением, особенно, когда удостоверилась, что никаких пагубных последствий этот скоротечный роман мне не принес. Как, впрочем, и радости.
            Галка с Томусиком, весьма скоро догадавшиеся о наших со Стасом близких отношениях, деликатно молчали, и лишь время от времени бросали на меня удивлённые взгляды. Правда, я не могла понять, чему они удивлялись: тому ли, что я умудрилась втихомолку «сбегать замуж», или тому, что я так легкомысленно отнеслась к разрыву наших отношений со Стасом. А может быть они пытались угадать, как «это» произошло и что «это» такое на самом деле?
            Ну, а я в те дни не намерена была ни с кем из подруг обсуждать этот эпизод моей девичьей биографии – мне было стыдно. И лишь через несколько лет из моих нечаянных реплик, оброненных в обсуждении совсем других тем, они смогли кое-как слепить для себя эту историю, не утомляя меня уточнениями подробностей. Сами же они признались, что тогда здорово зауважали меня, потому что я первая из нас троих отважилась познать таинство посвящения девочки в женщину.
            Той далекой холодной зимой я долго носила в себе осколки своего разочарования и никто вокруг не догадывался, что творилось в моей душе. И только мама почувствовала, что во мне что-то сломалось, и однажды после её очередного вопроса о том, что меня мучает, я не выдержала и покаялась.
            Мама долго, как маленькую, гладила меня по голове, и, когда я успокоилась, спросила: «Ты любила его?» Я отрицательно замотала головой и она, вздохнув, сказала: «Это плохо… Но ты должна принять всё как есть и простить себя и его. Это был тебе урок».
            И в тот день я поклялась себе, что никогда больше не отдамся без любви.
            
            
            ГЛАВА 2.

            Решение отказаться от личной жизни привело к тому, что я пригласила Галку, снимавшую угол в частном секторе, жить у меня: ведь я владела двухкомнатной квартирой и места было более, чем достаточно. После недолгих колебаний Галка перебралась ко мне и до самого окончания института мы жили вместе. Союз двух девчонок, жёстко отвергающих все поползновения парней, поначалу вызвал грязные перешептывания за нашими спинами, но это никак нас трогало, и вскоре недоброжелателям наскучило их бесперспективное занятие.
            Это были чудесные  годы студенчества! Мы с Галкой были как сестры. Именно так нас воспринимали наши мамы, когда мы гостили у них.
            Галка родом из Серафимоча, бывшей станицы Усть-Медведицкой, и там она учила меня петь казачьи песни. А песен этих она знает великое множество и поёт их так хорошо, что никто не может остаться равнодушным к ним.
            Её отец, Степан Семёнович Максаев,  учитель истории, много рассказывал нам о казачестве, о том, как казаки сражались на Куликовом поле, о Донской и Гребнёвской иконах Божьей Матери, принесёнными ими с собой на битву, которые вскоре стали почитаться как чудотворные по всей Руси, о том, как казаки воевали с татарами хана Кахы-Гирея под Москвой, как Иван Грозный присылал казакам на Дон свою грамоту… С Галкиным отцом мы не только вели долгие беседы о белых пятнах и фальсификациях в истории казачества, но и держали с ним советы о своём будущем.
            Родители Галки мечтали о том, чтобы она вернулась в родной город и работала в той же школе, где преподавал её отец. Но моя подруга вынашивала совсем другие планы – на четвёртом курсе она попробовала  свои силы в газете «Молодой волгарь» и серьёзно увлеклась журналистикой.
            Это её увлечение повлияло и на мой выбор нынешней профессии: когда через год после Галки я закончила учёбу, она устроила меня на работу в газету. Так я стала корректором. Маму это поначалу огорчило, но она быстро утешилась, понимая, что шумная школа с её консерватизмом и необходимостью быть всё время на людях явно не для меня, потому что я глубоко не публичный человек. Да и студенческая практика в школе убедила меня, что учительство мне противопоказано.
            Честно говоря, я опасаюсь быть среди людей, потому что не умею подлаживаться, льстить или давать отпор, не всегда могу понять, что же им от меня нужно. Короче говоря, я неадекватна сумбуру нынешней жизни, хотя и умудряюсь казаться современной. Это мне удаётся, благодаря моему воображению: я представляю себя кем-то из книжных или реальных персонажей и начинаю играть роль в чужом образе.
            Самой же мне нравится размышлять, сочинять истории, возиться с книгами, делать что-то такое, чтобы ни от кого не зависеть, никому не подчиняться. Я вообще очень люблю книги, и людей, которые живут в домах без книг, считаю неинтересными.
            Книгу, хорошая она или плохая, я чувствую, даже не открывая её.
            Часто заходя в книжный магазин, я рассеянно брожу взглядом по корешкам книг и всегда нахожу то, что мне нужно. Иногда я покупаю книгу, не зная зачем она мне, и она долго-долго лежит на полке, пока не придет моя нужда в ней. Хорошая книга сама находит своего читателя – лёжа на полке или на ладонях она как бы говорит: «Возьми меня, открой!» Вам странно? Но это так.
            Возможно, я живу в вымышленном мире, а в яви прикрываясь маской той личности, какую хотят во мне видеть окружающие, лишь бы никто не лез ко мне в душу. Вот поэтому, похоже, и ползет за мной молва, что у меня раздвоение личности… И только мои близкие знают, что я нормальная городская сумасшедшая, живущая в своем виртуальном мире, скользящем сквозь реальность.
            А мои близкие – это мама, Галка и Томусик. И все!
            Не потому ли, что круг наших близких бывает так узок, так прочны узлы наших судеб? Так и наши с Галкой и Томусиком судьбы завязались крепким неразрывным узлом ещё в с студенчестве и, когда оно закончилось и началась взрослая жизнь, её события были предопределены.
            Теперь, спустя много лет, я могу с уверенностью сказать, что, в сущности, Галка вела меня по жизни, хотя мы об этом сообразили не сразу, а лишь когда обе, идя рука обруку, налетели на один и тот же камень преткновения, больно ранивший нас обеих.
            Девять лет, начиная от моего «посвящения» в женщины и до наступления главных событий моей жизни мы жили душа в душу: я, Галка и Томусик.
            Заводилой всех наших посиделок и проказ считалась Галка, а Томусик была миротворцем, потому что мы с Галкой иногда ссорились, вернее спорили. Предмет наших споров мог удивить многих девушек, поскольку это были совсем не девичьи дебаты о мужчинах, о тряпках, о макияже и тому подобное. Чаще всего мы спорили о перевранных много раз фактах истории и о заморочках и тайнах лингвистики. И, конечно, о том, что в жизни главнее всего. Мы часто говорили одно и тоже, но разными словами, споря не по существу, а о формулировках, и Томусик выступала между нами арбитром, и делала это так тонко и красиво, что мы потом долго смеялись над собой и своей упёртостью. 
            Мы не сплетничали в том смысле, чтобы это было единственное, что доставляет удовольствие, никогда не злорадничали и не сквернословили. И не потому, что мы были такими уж хорошими, а потому, что это было нам неинтересно. Бывало мы делились своими внутренними проблемами, чтобы получить совет или, по крайней мере, облегчить душу. Но мы не пытались перещеголять друг друга и, по большому счету, не завидовали. Ну, может быть, по мелочам и совсем беззлобно.
            Кстати, Томусик, когда в узком кругу все её страхи улетучивались, становилась совсем другой. Мы с Галкой не переставали удивляться её самоотверженности, её постоянному стремлению взвалить на себя ответственность и заботу о тех, кого любит, её непреклонности в нежелании поступать против своих убеждений. И еще наша Томусик была очень домашняя, несмотря на то, что ещё подростком в одночасье потеряла обоих родителей и осталась с бабушкой, которую ласково звала «моя Мама Никитична».
            Возможно, именно то, что мы были очень разными, самодостаточными и равными друг другу во всём и хранило наш девичий союз, который некоторые шутя величали «Трио новых амазонок». Правда, иногда Галка пыталась нас поучать, особенно в том, как следует одеваться к определенному случаю, но делала это с шуточками, прибауточками и совсем необидно. К тому же она критиковала нас конструктивно и щедро делилась всем, что имела сама, – а она любила приодеться и знала в этом толк.
            Но вообще-то мы искренне считали, что одежда скорее ритуальный антураж, нежели средство охмурения мужчин, к которым мы предъявляли непомерно высокие требования. А однажды Галка со смехом предложила нам метод определения мужика по одёжке: мысленно обрядить его во фрак или в кольчугу и, если «костюмчик сидит» – можно подпустить его поближе для более подробного знакомства. Нетрудно представить, что таковых было считанные единицы, и что, как правило, кто-то раньше нас успевал им «примерить костюмчик», но мы не сильно убивались по этому поводу и были уверены, что наше трио амазонок вечно. Однако союз этот в чистом виде просуществовал всего один год после окончания института, потому что наша тихоня Томусик однажды грубо и навсегда нарушила его устав. Более того, она подала пагубный пример для Галки.
            
            
            Хорошо помню солнечный летний день, когда на традиционную встречу «новых амазонок» в кафе «Мороженое» Томусик пришла не одна: с ней был парень.
            На первый взгляд в нём не было ничего особенного: долговязый, далеко не качок, вполне заурядной внешности. Его немного робкие серые глаза, никак не соответствующие открытой улыбке, клетчатая рубашка, скучный серый костюм, и такой же неинтересный галстук нам не глянулись. Было сразу видно, что тест на примерку «костюмчика» он не проходит.
            А наша Томусик сияла как начищенный самовар и на лице её была нарисована, нет, не нарисована, а прямо таки высечена гордость за своего спутника. Мы с Галкой недоумённо переглянулись: что она в нём нашла?
            Томкин избранник разглядывал нас с не меньшим любопытством. Взгляд его без всякого интереса скользнул по мне, и, слегка задержавшись на ослепительной Галке, остановился на Томусике. Та повернула к нему лицо и мы всеми фибрами почувствовали, что наша подружка как бабочка полетела на огонь. Собственно уже и дымком от подпалин тянет…
            Томусик виновато посмотрела на нас и зарделась счастьем:
            – Вот… Это Толя. Мой жених!
            Мы с Галкой чуть не свалились с и без того шатких стульев. Во, тихоня! Когда ж она успела? Никак пришла за нашим благословением…
            Такое благословение она получила в тот же день, потому что уже через полчаса ритуального поедания мороженого мы с Галкой были очарованы обаянием её избранника. Во-первых, несомненным плюсом было то, что Анатолий донской казак родом из Иловли и что он гордился своими корнями. Во-вторых, по тому, как нежно он смотрел на нашу подругу и как ревностно следил, чтобы ей было удобно и хорошо, мы каким-то шестым чувством поняли, что он надёжен, как танк. И в третьих, он был просто умён и хорошо образован, в чём мы убедились, затеяв провокационный диспут об исторических корнях казачества. В довершение ко всему у Анатолия была такая прямодушная, немного застенчивая улыбка, говорящая о чистоте души, что мы с Галкой безоговорочно приняли выбор нашей подруги.
            Томусик купалась в излучаемом Анатолием тепле и так благодарно и радостно смотрела на всех, что мы совершенно размякли. И в тот день мы впервые усомнились в достоверности нашей методики «чтобы костюмчик сидел», потому что фрак на Анатолии в нашем воображении выглядел нелепо, а кольчуга висела, как будто бы была взята на вырост. 
            – М-да, – пробормотала Галка, когда счастливая парочка покинула нас, – что-то не так в нашем девичьем царстве…
            И она впала в глубокую задумчивость, которая, как выяснилось позже, ничего хорошего ей не принесла.
            
            
            После скромной, но очень теплой свадьбы Тамары и Анатолия, мы стали свидетелями, как может расцвести женщина от того, что рядом с ней любимый. Наша некогда пугливая и хрупкая подруга на глазах становилась сильной, уверенной в себе женщиной. Она округлилась и очень похорошела, а голубые глаза говорили нам: «Девчонки, бросьте глупости! Не гоните от себя мужчин, ищите свое женское счастье!»
            Томусик ещё иногда появлялась в нашей компании, но, по сути, мы с Галкой остались вдвоём – две одинокие упрямые амазонки с забронированными сердцами  и с зачехлёнными стрелами Амура.
            Кризис в нашем девичьем союзе так потряс Галку, что она со всем своим казачьим темпераментом стала искать мужа и через год после свадьбы Томусика выскочила замуж. Именно выскочила, потому что короткий роман её с заезжим начинающим политиком Максимом Крымовым закончился скоропалительным браком, не принесшим ей ничего, кроме жуткого, окончательного разочарования. Хотя нет, вру: он оставил ей квартиру.
            Эта квартира и была, собственно, и началом и концом их романа. В ней жила бабушка Макса и, когда её не стало, тот приехал из Москвы оформить наследство и на одной из корпоративных вечеринок встретил Галку. Умная, талантливая и сказочно красивая журналистка ранила его в самое сердце и он пошёл на неё атаку по всем правилам мужской дипломатии: роскошные цветы, рестораны, театры. Времени у него было мало и Макс, не дав ошарашенной Галке хорошенько узнать его, повёл её в загс, откуда увёз прямиком в столицу, где у него было всё, что нужно для счастья: дом-полная чаша, машина, престижная работа в «околовластной» фирме и заботливые обеспеченные родители.
            Я долго удивлялась, сколь опрометчиво Галка отдалась на милость Крымова, но, видно, счастливое замужество Тамары сбило её с толку, хотя, конечно, Макс Крымов был весьма интересным мужчиной и, по мнению многих, включая родителей Галки, брак с ним считался завидной партией. Он был на пять лет старше Галки и уже трижды женат и разведён, но моя милая подруга не почувствовала в этом подвоха.
            
            
            Я очень тяжело переживала разлуку с любимой подругой – названной сестрой моей – и долгими одинокими вечерами, слоняясь по опустевшей квартире, думала о том, счастлива ли она, моя Галка? Из её нечастых и сумбурных звонков понять это было нельзя, вернее, они были настолько поверхностными, что это-то как раз и настораживало… Чтобы хоть как-то успокоиться, я зачастила в гости к маме и к Тамаре и те старались, как могли, рассеять мои опасения. Но мне почему-то было очень тревожно и, как оказалось, интуиция не обманула меня.
            Через полгода, в промозглых ноябрьских сумерках,  Галка позвонила мне в дверь и после долгих краплёных слезами объятий сообщила, что ушла от Макса. С собой у неё была только спортивная сумка и это заставляло думать, что она от чего-то или от кого-то спасалась бегством. Галка была очень угнетена и я не стала в тот вечер уточнять причину развода. Мы болтали о чём угодно, только не о том, что заставило её бежать из столицы в родные пенаты. А поговорить нам было о чём: ведь за полгода у меня скопилось немало новостей, да и Галка узнала в Москве  много нового. Кроме того, она наладила связи со столичными медиа и теперь у неё появились новые планы и возможности разнообразить свою работу, которая ей очень нравилось.
            Спала она тревожно, ворочалась и стонала во сне, и я не один раз вставала к ней, как к малому ребёнку, чтобы поправить одеяло.
            Утром я побежала по своим издательствам сдавать работу, оставив Галку досыпать, а когда вернулась, застала её с Максом, который прилетел за ней из Москвы первым рейсом. Судя по его расстроенному лицу и по ещё непросохшим глазам Галки, между ними прошло тяжкое объяснение.
            Я уж было собралась ретироваться, чтобы не мешать им, но Галка остановила меня: «Останься, Саша. Максим уже уходит». Её голос был таким жёстким, что Макс, не споря, тотчас же ушёл. Видимо, моё лицо было похоже на сплошной немой вопрос, потому что Галка, взглянув на меня, устало попросила: «Не спрашивай меня ни чём, Сашура. Когда-нибудь, попозже, я всё тебе расскажу…»
            Уж не знаю, чувствовал ли Макс себя виноватым, или, несмотря ни на что, продолжал любить Галку, но он нашёл способ переправить её вещи и подарил ей квартиру своей бабушки. Развод они оформили без суда и споров, но Макс приезжал к Галке ещё несколько раз, умоляя вернуться к нему. Видимо, всё же он крепко её любил, но моя подруга была непреклонна.
            Она так и не рассказала мне всю историю своего замужества, но из её острых высказываний в адрес мужиков я догадалась, что Макс, как мужчина, оказался несостоятельным и, не желая терять Галку, предложил ей завести любовника. Однако было ещё что-то, о чём она молчала, как партизанка, и я не стала ничего выпытывать: в конце концов, у каждого человека могут быть свои тайны, даже от самых близких людей…
            
            
            Пережив историю своего замужества и развода, Галка с энтузиазмом накинулась на работу и вскоре стала довольно известной журналисткой, работающей на несколько изданий. Она умудрялась писать об одном и том же с разных позиций и печаталась во враждующих или соперничающих изданиях, подписываясь то Галина Максаева, то Макс Галкин, и очень веселилась по этому поводу. Кроме того Галка посылала скандальные материалы в московские желтые газетёнки, неплохо на этом зарабатывая.
            После московского вояжа у неё появилась дорогостоящая техника и со временем она освоила профессию фотокорреспондента. Одним словом, моя подруга занималась любимой работой и вела полубогемный образ жизни. Она легко заводила знакомства с разными знаменитостями и скандальными персонами, и, что удивительно, несмотря на её безжалостный язычок и острое перо, её любили все. Наверное, потому, что, в целом, она оставалась честной и доброжелательной журналисткой и не переступала ею самой установленные разумные границы.
            Вокруг Галки крутилось много интересных людей, среди которых были состоявшиеся достойные мужчины, но она никому не позволяла приближаться ближе, чем считала возможным. Не думаю, что у неё были любовники, хотя выбор их был огромен, но знаю, что любви она так и не обрела, а об интимной стороне отношений с мужчинами мы, как это не покажется кому-то странным, никогда не говорили.
            Мы также не обсуждали наше женское томление по близости и всё такое, считая это не то, чтобы стыдным, но чем-то очень личным. Я, по крайней мере, о таких переживаниях не говорила ни с кем. Да и зачем умножать их, делясь друг с другом? Хотя, конечно, о любви мы говорили много и долго, но делились мечтами по её сути и значению в жизни, а не о своем сексуальном опыте. Да и не было у нас такого опыта, если честно…
            В достаточно спокойном ритме протекли четыре года, в течение которых единственным неординарным событием было трудное, через кесарево сечение, рождение у Тамары и Анатолия сынишки Илюши…
            …Пока не настал день, который положил начало нашей непростой истории.
            
            
            ГЛАВА 3.
            
            Красовался, плыл белыми облаками май, заневестился цветущими яблонями.
            Май – самый любимый мною месяц – время, когда мой город расцветает тюльпанами и сиренью, когда солнце ласкает, а не жжёт, а городские улицы пестрят весёлым нарядным людом, предвкушающим летние радости. Женщины щеголяют новыми, сшитыми за зиму нарядами, юные девчонки – голыми стройными ножками, а мужчины сверкают плотоядными игривыми взглядами.
            Я тоже принарядилась по максимуму – ведь сегодня, 22 мая, мой день рождения, и я собиралась отметить его с Галкой и Томусиком обедом в ресторане «Южный».
            А пока мой путь лежал в «Волжский вестник», который я считаю своей официальной работой, то есть тем предприятием, где хранится моя трудовая книжка, потому что по факту я тружусь корректором в газете и в двух издательствах.
            Мне нравится моя работа: во-первых я читаю многие книжные новинки, интересные статьи и свежие новости – и за это полезное времяпровождение еще и деньги получаю. Во-вторых, большую часть дня я свободна и могу заниматься другими делами. Ну и в третьих, я общаюсь со многими и разными людьми, оставаясь, в целом,  никому ничем не обязанной.
            Когда я вошла в редакцию еженедельника, расположившуюся в полуподвальном помещении в трёх небольших комнатах, первым, кто попался мне на глаза, был Гена Гор, занимающийся неблагодарным, по моему мнению, делом – рекламой, совмещая при этом роли рекламного агента и текстовика.
            Он явно обрадовался моему появлению и сразу же пошел с места в карьер:
            – Саша, помоги мне слоган для мясокомбината составить!
            Я, не сбавляя ходу, милостиво выдала ему экспромтом свой рекламный перл:
            – Ешьте, дети, колбасу, чтоб не хлюпало в носу!
            Раздался смешок и я увидела, что в комнате сидят наши штатные журналистки Полина Паршина и Мила Штокман: их трудно было заметить сразу, потому что они затаились за компьютером. Обе они, вчерашние студентки, стараясь соответствовать сложившемуся в их воображении имиджу крутых журналисток, были в джинсах и коротко подстрижены.
            Девчонками они были шустрыми и чуткими к новостям и скандалам и на них Лидия Иосифовна, наш главный редактор, возлагала большие надежды. Геннадий же называл обеих «борзописками», на что они, честно говоря, обижались.
            Я присела к краешку стола и начала вычитывать верстку первых двух полос. Делаю это я очень быстро, практически на автомате, потому успеваю примечать что творится в редакции.
            Пока я рисовала специальные пометки, ко мне снова подошел Геннадий и протянул распечатку рекламного блока строительной фирмы:
            – Саш, тут бы придумать словечко покруче, видишь, пустое место…
            Генка часто пользуется моими услугами и я уже немного поднаторела в делах его  «епархии», потому довольно скоро посоветовала ему поставить слово «Железобетонно!», как обещание нерушимых стен и качества.
            В принципе, в этот день я не собиралась задерживаться в редакции и сказала Геннадию, чтобы он не садился мне на шею, а придумывал свои обманки сам.
            У меня к рекламе очень негативное отношение, потому что это, на мой взгляд, какая-то нечестная игра, подмена правды, а иногда открытая циничная ложь. Я часто искренне удивляюсь, как можно серьёзно воспринимать уверения, что «ваша кожа улучшилась на 30 процентов», или, например, утверждать, что «все лучшее в мире родилось из любви к себе». И мне совсем не весело, когда парень из-за пачки сомнительного качества чипсов, сбрасывает любимую девушку в бассейн…
            Ну, да это я так, мимоходом.
            Я успела вычитать 14 полос из полагающихся 16, когда пришел наш «компьютерный гений» Кирилл Невинный. Парню этому не больше 18 лет, а он стал уже классным специалистом и мог не только сотворять чудеса вёрстки, имея незаурядные способности дизайнера, но и умел отлаживать работу всех издательских программ. Причём эпизодически подрабатывать в «Волжском вестнике» он начал ещё два года назад, а недавно, после поступления в политехнический, был принят в штат.
            В редакции Кирилла звали то Киром, то Киршей, а девчонки частенько подсмеивались над его фамилией, задавая двусмысленные вопросы и строя не менее двусмысленные предположения. Кирилл краснел, бледнел, но молчал, кидая на меня косые взгляды, потому что, как он однажды признался, ему дорого только моё мнение.
            А вообще, он славный юноша: высокий, худощавый с большими глазами в пушистых ресницах и с трогательным румянцем на щеках, совсем недавно познавших бритву. С ним приятно общаться и можно разговаривать о многом, потому что он весьма начитанный юноша, что в наше время перехода к клипповому образованию уже само по себе редкость.
            То, что молодое поколение перестаёт читать, предпочитая книгам комиксы, поп-музыку и пиво, уже, по-моему, стало национальной проблемой, но мой молодой друг выгодно отличался от поколения «Айс» и «Пепси». Я была уверена, что из него вырастет настоящий мужчина, и уж точно, лозунг «Бери от жизни всё!» никогда не станет его жизненным кредо.
            Мы с Киром были довольно дружны и он иногда здорово поддерживал меня в минуты душевной хандры. И это он научил меня техническому редактированию и основам газетного дизайна в те острые рабочие моменты, когда мне приходилось считывать полосы вживую, прямо с экрана. В таких случаях я присаживалась рядом с Киром и мы быстро и слаженно довёрстывали газету. Вот и сейчас нам предстояло таким образом сделать две полосы и Кирилл пришёл в редакцию специально ради этого.
            Полина и Милка встретили его игривыми приветствиями, но он проигнорировал их подковырки и с очень серьезным видом подошёл сразу ко мне. Отчаянно краснея, он протянул мне букетик ландышей и поздравил с днём рождения. Милый Кирюша! Он один из всей редакции не забыл об этом!
            Заметив такую оплошность, Генка с «борзописками» метнулись в кабинет Лидии Иосифовны, а мы с Киром уселись за работу и справились с ней в рекордно короткие сроки. Я уж было собиралась уходить, как меня окружили коллеги и поздравили цветами и коробкой шоколадных конфет. Пришлось задержаться на чаепитие и я едва поспела в ресторан, где меня ждали подруги.
            
            
            Томусик и Галка томились у остановки, алчно выглядывая меня среди народа, вываливающегося из маршруток. Едва я подошла к ним, они, пересмеиваясь и переглядываясь, вручили мне свои подарки.
            Развернув блестящие обёртки, я поняла, чему они так веселились: мои подружки сговорились и, прикалываясь над моим пристрастием к декору тканей, подарили мне, как они заметили в последовавшем устном комментарии, три метра мелкой радости. То есть Томусик купила мне шёлковый шарфик в золотой горошек по синему полю, а Галка где-то откопала легкий сиреневый платок, испещрённый синей дробью мелкого калибра. Весьма, впрочем, симпатичные вещицы.
            Ткани в горошек я обожаю с детства и в моем гардеробе уйма крапленых горохом одёжек. Мама частенько надо мной подсмеивается и зовет меня чудом гороховым. Девчонки тоже не впервой проходятся по этому моему пристрастию. Я не обижаюсь: ну и пусть «чудо гороховое», ведь не горе же луковое! Надеюсь, что это моя единственная дурная привычка.
            Искренне порадовавшись пополнению своей гороховой коллекции, я поторопила подружек и мы заняли столик в уютном уголке, достаточно скрытом от посторонних глаз. По-видимому, в их числе оказались и глаза официантов, потому что никто к нам не спешил с предложениями хорошо потратиться. Но мы были не так уж и голодны, чтобы по этому поводу расстраиваться, и потому сразу же перешли к общению.
            Томусик, довольная, что вырвалась из дому, стала приставать к нам с вопросами, потому что виделась с нами теперь, когда у неё появился малыш, ещё реже, чем прежде.
            Поделившись с подругой своими немудреными новостями, мы поинтересовались делами её любимых мужиков и она с готовностью принялась рассказывать об Анатолии и Илюшке. Поведав нам, что супруг её стал одним из пяти совладельцев какой-то строительной компании и дела у него идут настолько удачно, что он стал  предлагать ей уйти с работы, Томусик заявила, что не собирается этого делать: нелегкий труд учителя был ей по душе. Жили они отдельно свекрови, которая перебралась в квартиру Тамариной бабушки, когда той не стало, и квартиры их находились, практически, в одном дворе, что очень удобно, когда нужна была помощь бабушки по присмотру за внуком. Короче говоря, всё у них было тип-топ.
            Мы с удовольствием слушали вдохновенное повествование Томусика о шалостях и дарованиях сынишки и радовались сиянию её глаз на заметно пополневшем лице.
            Наконец-то, нас обслужили и в разговорах наступила вкусная пауза. За едой и питьем я не сразу обратила внимание на необычную молчаливость и плохой аппетит Галки – а зря! Её загадочный взор и блаженная улыбка настораживали. Томусик перехватила мой взгляд и с понятием подмигнула мне: «Никак наша Галюся влюбилась!»
            Галка услышала её реплику и, хитро сощурившись и круто подняв черную бровь, явно с вызовом сказала:
            –  Ну и влюбилась! А что, нельзя?!
            Эта новость была главнее всех остальных и потому мы немедленно учинили Галке допрос с пристрастием: «Кто? Где? Как? Когда?»
            Галке и самой не терпелось поделиться своей радостью и она, не чинясь и не капризничая, начала свой рассказ:
            –  На прошлой неделе одна моя знакомая, Раиса, пригласила меня к ней в загородный дом, намекнув, что ей очень хочется, чтобы я тиснула о ней статейку в московских «желтках» – так она называет жёлтую прессу о светской жизни. Там, на даче, собирались знатные люди, чтобы чествовать её мужа Сергея Колыванова, известного в особых кругах силовика. Он на десять лет старше Раисы и уже нажил связи. Ну, и приехали туда, кроме местной элиты, его друзья из разных городов. Тусовка, скажу я вам, была знатная. И там меня познакомили с молодым другом Раискиного мужа, с которым они где-то вместе служили. Райка говорила, что он, якобы, её мужу жизнь спас. А он, друг этот, такой классный мужик оказался!… – Галка замолчала и мечтательно закатила глаза.
            –  Ну, не тяни, рассказывай! – аж, подпрыгнула от нетерпения Томусик.
            –  Что тут рассказывать, –  сладко вздохнула Галка, –  влюбилась я в него с первого взгляда! Просто с ума сбрендила. Если бы вы увидели его, тоже бы не устояли! Красавец, кровь с молоком! Шварценеггер с лицом Алена Делона. А улыбка! Такой нет ни у кого… Честное слово. И умница ко всему прочему! Я с ним трепалась целый час –  на всё у него есть ответ, своё мнение. Красивый, сильный, умный, деликатный – настоящий мужик… Это же знойный мужчина моей мечты! Ой, девчонки, я, кажется, пропала!..
            Галка откинулась на спинку стула и расцвела, а мы с Томусиком откровенно любовались синими брызгами её глаз и жемчугами улыбки. Такой мы нашу подругу никогда не видели.
            «Бог мой! А ведь она действительно влюбилась! – подумала я. – По сути, впервые в жизни! Что же теперь будет?»
            –  Ты его сфотографировала? – заволновалась Томусик. – Покажи!
            – Вам покажи, а вы глаз положите! Что я дура? Да никогда! – отрезала Галка, и я поняла, что она не шутит.
            –  Ну, вот… – разочарованно протянула Томусик, – раздразнила, а сама в кусты. Меня то ты не бойся, я же мужняя жена.
            –  Это ничего не значит: и не от таких уходят жёны, как твой долговязый Толик… А этот москвич мой! Только мой! – на полном серьёзе заявила Галка. – Даже имя его вам пока не скажу!
            Томусик обиделась, а меня пронзило тяжелое предчувствие…
            
            
            Щемящее сердце не желало успокаиваться до конца дня и в девятом часу вечера я пошла к Волге. Я разулась и застыла у самой воды, размышляя о том, что вот уже даже стойкая Галка влюбилась, а о счастливой Тамаре и говорить нечего… А я…
            Томимая тревогой и странными предчувствиями я ужасалась тому, что сегодня мне исполнилось 28 лет, а ничего, ровно ничего по-настоящему интересного и значимого со мной не случилось. И будет ли? А если меня ничего не ждёт? Совсем, совсем ничего?
            Было ещё достаточно светло и я долго смотрела на ниточку противоположного берега. Откуда-то лилась залихватская музыка, душно благоухала сирень, и на этом фоне мысли о том, что ничего хорошего не будет, показались мне кощунством. Весна будоражила кровь и туманила разум, по берегу гуляли влюбленные и бесстыже целовались на глазах у такой неудачницы, как я…
            Я смотрела на воду, рассеянно думая о любви, о своих подругах и о том, что может быть где-то совсем рядом пишутся страницы моей судьбы. Волга погружалась в забытьё и волны сонно шептали мне: «Саша, Саша! Потерпи! Скоро ты его встретишь, уже скоро...»
            
            
            ГЛАВА 4.
            
            Лёгкое прозрачное марево, рожденное полуденным солнцем и холодными водами Волги, струилось над городом. Отцвёл в нашем южном городе месяц май, растратил свои дивные ночи, отмаялся суховеями. Воцарился июнь: лето пришло.
            Ах, лето красное, любил бы я тебя… и так далее. Многие, наверняка, согласны с Пушкиным. Но мне, коренной южанке, лето не в тягость. Я легко переношу жару и прочие издержки летних месяцев. Зато сколько преимуществ! Сухой воздух, сочные фрукты, море зелени, всегда прохладная Волга и, наконец, лёгкая одежда!
            В тот незабываемый жаркий день первых дней июня, дарованный мне судьбой, я воспользовалась этим преимуществом, надев легкую полупрозрачную блузку и скользящую по ногам шелковую юбку колоколом в крупный горох.
            Чувствуя себя принцессой на горошине, я пустилась в автономное плавание по городу, навстречу своей судьбе. С утра я успела посетить два издательства: в одно отнесла готовую работу, а во втором взяла на корректуру толстенную скучную рукопись: научный труд местного корифея исторических наук. Хотя кое-что в ней было весьма любопытно и заставляло задуматься о былом.
            Время шло к обеду и я направилась на встречу с Галкой – пересидеть жару у Волги за мороженным. Я шла не спеша, размышляя о Великой Степи и её истории, и городской гул превратился в шум волн древней Ра…
            
            
            Всё произошло в считанные секунды. Я не услышала ни испуганных вскриков прохожих, ни шипения трущихся об асфальт от резкого торможения шин, ни визга тормозов – лишь почувствовала лёгкий толчок в бок и укол ребром выроненной на ноги папки с рукописью.   
            Я не сразу осознала, что стою столбом на шоссе, изумленно взирая на свои руки, упёршиеся в красный капот иномарки. Какой, я и не пыталась разобраться, потому что для меня существовало только два вида машин: наши и иностранные. Их наших я выделяла лишь Волгу, по летящему на ней оленю, да по столь родному для меня, волжанки, имени. Хотя… Кажется, эту марку я знаю… Уж слишком она причудлива… Да! Это, похоже, феррари…
            Резкий хлопок дверцы вывел меня из затянувшегося раздумья о марке автомобиля и несколькими мгновеньями позже я услышала глуховатый встревоженный голос: «С вами всё в порядке?». Оторвавшись от созерцания своих дрожащих пальцев я резко развернулась и покачнулась. Чьи-то сильные руки бережно подхватили меня и я взглянула на их обладателя.
            Тёмные, как ночь, глаза под изогнутыми крыльями таких же чёрных бровей смотрели на меня, как на привидение: с удивлением, смешанным со страхом и… ещё с каким-то чувством, нераспознанным мной. Прямой нос, твердый подбородок с неглубокой ямочкой… Загорелое лицо, мягко контрастирующее со светлыми, выгоревшими на солнце волосами и с синей рубашкой на широких плечах…
            «Наверняка, со мной всё в порядке, коль я умудрилась так внимательно разглядеть незнакомца» – подумала я, но вслух смогла произнести лишь короткое:
              – Да.
            Мужчина улыбнулся и я почувствовала лёгкое головокружение: его улыбка была подобна заре, обещающей солнечный день, полный волшебства. «Совершенной такой!» – лёгким вздохом застыло на моих губах.
            – Давайте, удерём отсюда, а то зеваки буквально едят нас глазами… – заговорщицки предложил он, слегка склонившись ко мне и окутывая ароматом роз и полыни.
            Какие у него красивые губы... Ой! Куда это меня несёт? Я утонула в немигающих внимательных очах и совершенно ослабела. Потому с ответом немного задержалась.
             – Давайте…– наконец-то, шепнула я, хотя самой в этот миг не хотелось даже пошевельнуться.
            Незнакомец прерывисто вздохнул и кивком предложил мне укрыться в салоне. Но ноги не шли. Потому, пока он собирал мои загорающие на асфальте манатки, я посмотрела по сторонам: и, правда, возле нас стал собираться народ, с любопытством следя за развитием событий. Впрочем, до меня, можно сказать пострадавшей, никому дела не было, а вот эффектная иномарка и её хозяин вызвали у толпы живой интерес, особенно у девиц. Они нагло пялились на него и перешёптывались.
            Всё это мне почему-то не понравилось и я, оторвавшись от асфальта, направилась к услужливо открытой дверце автомобиля, торчащей, как парус на ветру. Алый парус… Ну и сравнения лезут в голову! О, Боже, к чему бы это?
            Мы медленно ехали по кишащему людьми и машинами центральному проспекту и я постаралась сосредоточиться хоть на какой-то полезной мысли, но вместо этого с замиранием сердца ловила внимательные взгляды водителя. И всякий раз, когда мы встречались глазами в безупречно чистом зеркале, он щурился в улыбке, а я тут же начинала пересчитывать горошины на своей юбке.
            Видимо, эта однообразная игра в прятки ему наскучила, потому что он спросил:
            – С вами действительно всё в порядке?
            – В полном!.. – в неким вызовом ответила я, всем своим видом показывая, что не намерена трепаться.
            Он улыбнулся и задал следующий вопрос:
            – Куда вас подвезти?
            Такой вопрос я нашла вполне уместным и потому ответила более миролюбиво, хотя и не настолько определенно, как ему, наверное, хотелось:
            – Доедем до моста, и там я сойду.
            – Так скоро? – искренне огорчился он и я с трудом сдержала довольную улыбку.
            Но тут же одёрнула себя: размечталась, чудило в горошек! Такие мужики до тридцати лет в холостяках не ходят. Наверняка у него семеро по лавкам и жена писаная красавица. Под стать автомобилю…
            Должно быть от таких мыслей лицо у меня стало совершенно разнесчастным, потому что он сразу спросил:
            – У вас неприятности? Может я могу чем-то помочь?
            «Уже помог, как смог», – с горечью подумала я  и гордо отрезала:
            – Спасибо! У меня всё в порядке! У меня всегда всё в порядке – на том и стоим…
            Я поймала его озадаченный взгляд и, быстро отвернувшись, увидела приближающийся мост.
            – Приехали…– с нескрываемым сожалением протянул водитель и, мягко затормозив, покинул салон.
            Помогая мне выйти, он властно задержал мою руку в своей и обжёг звёздной ночью чёрных очей:
            – Скажите мне хоть как вас зовут, прекрасная незнакомка?
            Его глубокий голос будоражил и ласкал одновременно. О, Боже! Я сейчас скончаюсь! Может быть притвориться, что мне дурно и упасть к нему в объятья? Да, какая ты, к чёрту, амазонка! Ты дура!
            – Зачем? Ни к чему это! – сухо и строго сказала я, со смятением прислушиваясь, как хорошо моей пленённой руке в его  тёплой ладони.
            – Мы не должны расстаться просто так: сама судьба столкнула нас… Давайте, встретимся сегодня  вечером, – тихо сказал он и мягко обнял другой рукой мою замершую, как спящий птенец в гнезде, ладошку.
            Я почувствовала, что меня начинает бить дрожь: ещё немного и я буду согласна на всё. Это уж слишком! Я слабо дернулась, но совершенно безуспешно.
            – Освободите мою руку, пожалуйста, – взмолилась я, всеми силами сгоняя   жгучие мурашки со спины, – а то я снова ударю рукописью в грязь…
            Он посмотрел на меня долгим вопросительным взглядом, от которого всё во мне оборвалось, и резко отпустил мою руку. Затем отошёл и, громко хлопнув красной дверцей, сел за руль… А я стояла как каменная баба в степи, прижав к колотящемуся набатом сердцу освобождённую длань, и кляла себя.
            – Ну, что же вы стоите? Идите уже! Вы свободны! Вы невыносимо свободны! – услышала я осуждающий и даже, как будто, сердитый голос незнакомца и он, дав задний ход, стал разворачиваться.
            
            
            «Дура набитая! Чудило гороховое! Дубина! – страстно ругалась я на себя, спускаясь к Волге, где в нашей с Галкой любимой кафешке была назначена встреча. – В кои века напала на настоящего мужика и всё испортила по собственной трусости и тупости! Боже мой, он же совершенно такой, каким я его представляла!»
            У самой набережной я остановилась. Стоп! В таком состоянии идти к Галке нельзя! Надо причесать чувства…
            Я присела на высокий бордюр и закрыла глаза. И сразу же в воспалённом мозгу всплыл образ моего материализовавшегося капитана Грэя. Но странно: подробней всего я рассмотрела его лицо, а воображение рисовало мне его крепкую шею, упругие мускулы, сильные и ласковые руки… Я попробовала по своему обыкновению обрядить его во фрак или в кольчугу и получилось неплохо и то, и другое. А что если примерить на него костюм гладиатора? Я представила себе загорелое тело с тугими бицепсами, короткую тунику, налитые ноги… и вскочила, как ошпаренная. Бог мой! Да я же его раздеваю!
            От осознания своей развязности, пусть даже в мыслях, я залилась краской. Всё, всё, всё! Надо подумать о чём-то другом, о своём, о девичьем! Например, о том, что пора бы начать пользоваться косметикой. Ведь мне уже двадцать восемь…
            А, кстати, какой интересный у него парфюм…
            Ох, опять о нём! О, нет, пора двигаться к Галке…
            
            
            Галка ждала меня в условленном месте, рассеянно наблюдая за ссорой каких-то взбалмошных влюбленных.
            – Ты чего такая взъерошенная? – спросила она, как только я уселась.
            – Какой-то плейбой на иномарке, только что чуть не размазал меня по асфальту. А потом ещё пытался со мной заигрывать…– я понемногу приходила в себя от сумасбродного приключения.
            – Ну, и как? – с нездоровым интересом спросила Галка. – Он хорош собой?
            – Ничего особенного, – бессовестно соврала я и, вспомнив свои недавние крамольные мысли в связи с «примеркой костюмчика», покраснела.
            – Ой, ли? – Галка хитро сощурилась. – А что ж ты раскраснелась, как маков цвет? – Ну-ка, давай колись!
            – Не в чем мне колоться! – отмахнулась я от подруги, а заодно и от внезапной мысли, что мне почему-то очень нравится говорить о нём, как будто таким образом я пригласила его в нашу компанию. – Я его отбоярила. Напрочь. Его настойчивость была мне неприятна …
            – А нельзя ли поподробнее о том, насколько он был тебе противен? – не отставала моя более смелая во взаимоотношениях с мужчинами подруга. – И, главное, почему? Может быть костюмчик не подошел?
            Воспоминание о «костюмчике» чуть не ввергло меня в панику, потому что я сразу же начала бредить бицепсами и голыми ногами… Мне такое направление моих мыслей и нашей беседы совсем не понравилось и я поспешила перевести стрелки:
            – Что ты всё обо мне, да обо мне? Расскажи-ка лучше, как продвигается твой роман со знойным спецназовцем?
            – Да пока, собственно, никак, – неохотно ответила Галка и было видно, что ей это очень досадно. – Ты, может быть помнишь, что он живет в Москве, а сюда к другу по службе наезжает… у них какое-то общее дело. Да всё так секретно, что даже мне, дотошной журналистке, ничего выведать не удается! – она весело тряхнула своими смоляными кудрями и излишне бодро улыбнулась: – Я пашу это поле не спеша, ведь хорошее дело не терпит суеты. Изучаю подступы к объекту, ищу уязвимые точки. Одним словом, собираю информацию.
            – Ну и многое  тебе удалось узнать? – мне действительно было интересно, каков он, Галкин избранник – ведь она абы в кого не влюбится.
            – Не знаю, много ли это, или мало… Узнала, что он офицер какой-то очень секретной спецслужбы, что мужчина серьезный и, как будто не бабник, хотя глаз на него не одна я положила. Да и на вид он стопроцентный плейбой… Раиска ещё сказала, что он недавно развелся с женой и у него есть маленькая дочка, которую он очень любит…
            – Галюсь, неужели ты его никак не зацепила? Ты же такая красавица! Мы с Томусиком ни твоих глаз, ни твоих кудрей, ни твоей фигуры не имеем. Что им нужно этим мужикам? – искренне поразилась я.
            – Не знаю…– поскучнела Галка, – Вроде бы интерес ко мне у него есть, но вот того особенного, прости меня, кобелиного блеска, от которого кружится голова, я у него в глазах пока не заметила. Может быть он не за красотой гоняется, а за чем-то иным, чего во мне нет?
            Ну, вот! И у такой сногсшибательной красавицы проблемы с мужиками. Хватит о наболевшем! Я решительно закончила этот бесперспективный разговор:
            – Не хлюздь, подруга! Ты обязательно его захомутаешь! Да он ещё будет у тебя в ногах валяться! А ты его… – я не придумала достойную кару зажравшемуся москвичу и решила закрыть тему: – И вообще, ну их этих суперменов! Давай-ка лучше ударим по мороженному!
            Мы наслаждались фирменным мороженным с орехами и шоколадом, когда у нашего столика задержались два самодовольных представителя «поколения Пепси» и, думая сделать нам приятное в меру своего интеллекта, стали шумно восторгаться:
            – Смотри, Дэн, какие красотки! Прямо с глянцевого журнала сошли! Всё при них!
            – Да, хороши! Мне больше вороная нравится, – расхрабрился тот, кого звали Дэном, – а ты охмуряй гнедую…
            Галка только и ждала, куда сбросить весь свой негатив:
            – Эй, ковбои! А подгузники на смену прихватили? Кишка тонка! Смотрите, как бы не утонуть вам в своём дерьме! А тут заведение интеллигентное.
            Её синие глаза блеснули такой яростью, что будущие хозяева жизни, пугливо оглянувшись, поспешили ретироваться. Даже мне, казалось бы знающей Галку вдоль и поперек, стало страшновато: я впервые после неудачного замужества подруги видела её такой беспощадной и несчастной.
            Да, крепко, судя по всему, зацепил её этот гастролирующий красавчик из Москвы!
            После выходки наглых юнцов настроение у нас заметно испортилось. А может быть оно пропало по другой причине?
            Мы молча доедали мороженное, задумавшись каждая о своём. Я перебирала в уме столкновение с красным феррари и только чудом сдержалась, чтобы не застонать от своей непоправимой глупости и трусости. Что же я натворила? Его голос, его глаза, губы, ямочка на подбородке… О, какая же непутёвая! Он же явно запал на меня, а из себя неприступную крепость изображала…
            Услышав мой тяжкий вздох, Галка взглянула на меня так проницательно, что я захотела немедленно испариться лёгким облачком.
            
            
            На следующий день, в пятницу, мы – Галка, я, Томусик и Анатолий – собирались  пойти на концерт органной музыки. Представление начиналось в семь вечера, а в пять мне позвонила Галка и попросила её не ждать, потому что она сейчас на турбазе и в театр, естественно, не придёт.
            – Он приехал! Мужчина моей мечты! – захлебываясь предвкушением удовольствий, зачастила она. – Оказывается ещё вчера! А эта свинюшка, Раиска, мне только утром сообщила. Она пригласила меня за Волгу на выходные. Ты же понимаешь, я не могу упускать такой шанс! Он, правда, сказал, что будет присоединяться к нам только ближе к вечеру, что дела у него срочные появились, но вечер, ночь и утро – это тоже замечательно! Ты не обиделась? Пожелай мне успеха!
            – Конечно, я не обиделась, – успокоила я Галку, – уверена, что и Томусик с Анатолием поймут. Не думай о нас, дерзай, подруга, не упусти этот шанс!
            – Буду стараться изо всех сил! – со счастливым смешком пообещала она.
            В моих ушах ещё не стих Галкин смех, как снова зазвонил телефон. Это была Томусик. Она, волнуясь, сообщила, что Илюшка неожиданно затемпературил и они не смогут пойти на концерт. Тамара была так встревожена, что даже забыла извиниться, но у меня и мысли не было обидеться – ведь я знала, как они с Анатолием трясутся над своим сынишкой.
            Жаль, подумала я. Особенно того, что вновь не увижусь с Анатолием – мы не встречались с ним очень давно, пожалуй с тех пор, как отмечали годовщину их свадьбы. Только не припомню уж какую: третью или четвертую? Томусик иногда прибегала на наши девичники, а он в это время оставался дома приглядывать за Илюшкой. А когда мы ходили к Тамаре в гости, Анатолия не было дома: он ведь много и успешно работает в своей строительной компании, мотается по командировкам…
            Однако мне было досадно, что вечер пропал: не идти же мне в театр одной! Если бы я знала об этих накладках заранее, то пошла бы на концерт с мамой, а так вот, наспех, маму уже не поднять на такой подвиг. Да и её отношение к походам в театр слишком серьезное: она считала это важным событием, к которому надо готовиться.
            Но я-то уже подготовилась к выходу в свет! Принарядилась, сделала прическу, залакировала ноготки… И что же, торчать дома? Нет, пойду проведаю матушку Волгу!
            И помечтаю о своём капитане Грэе. О незнакомце с красным феррари…
            
            
            Волга встретила меня запросто, как старую знакомую.  Лёгкое дыхание наступающего вечера было свежим и прохладным. Я, наряженная для выхода в театр, прихватив руками подол, стояла по колено в воде, и сожалела, что не переоделась. Неодолимая сила тянула меня погрузиться в воду до самого пылающего сердца, до пересохших губ.
            Как бы я не гнала от себя образ вчерашнего незнакомца, он преследовал меня весь прошедший день и ночь, туманя мысли и наливая тело бесстыдными, неведомыми мне доселе желаниями. Меня преследовали и бросали в жар его глаза, его улыбка, его руки… С плеском волн сливался его голос, полный сдерживаемой силы и нежности: «Нас столкнула судьба…»
            Судьба, судьба… мы часто сетуем на неё, а ведь я сама оттолкнула его. Почему я это сделала? Господи! Ну почему я такая нескладная? Прикоснулась вплотную к мечте и испугалась… Чего, скажите на милость? Потерять покой? Я и так потеряла его навсегда. Боялась обмануться? А разве я не обманываю себя, мечтая о всепоглощающей любви и не отдаваясь ей по первому зову? Нет, тут что-то ещё, какая-то необъяснимая загадка интуиции, которая вещала мне о страдании…
            Обмирая душой, я смотрела, как красный диск солнца неуклонно спускался к Волге, страстно желая остудить свой пыл желанным поцелуем с её безудержной влажной волной...
            К чёрту платье! К чёрту условности! Я вскинула руки и медленно пошла вперед…
            Сулящая блаженство влага Волги, ласково касаясь моей кожи, поднималась всё выше и выше, задирая нарядную юбку, обнимая горящие бёдра и приникая к напрягшейся от страсти и холода груди… Господи! Помоги мне!
            Догорала вечерняя заря…
            
            
            ГЛАВА 5.
            
            Дни и ночи сменяли друг друга как при ускоренной киносъемке. Июнь истекал несусветной жарой и на смену ему вплотную приблизился июль, обещающий быть не менее знойным и пыльным. Солнце на выцветшем небе было совершенно белым, дни наполнялись ослепляющим светом, а душные ночи покрывались чёрным, как сажа после пожара, небом, усеянным яркими искрами звёзд. Как его глаза… Где ты, мой капитан, моя мечта?
            Я жила без него, как прежде…
            «Как же я живу без него?» – думала я, шагая по горячему асфальту знакомыми тропами. Жара гнала меня домой, в объятья сквозняков открытых настежь окон, или в прохладу Волги, но у меня был очень занятой день.
            Издательство «Волга-бук», «кормящее» меня вот уже несколько лет, находится возле железнодорожного вокзала. Часто, проходя мимо стремящихся куда-то людей, я завидовала им, изменяющим своё существование таким простым способом.
            Как должно быть приятно после хлопотных сборов и суеты посадки расслабиться в строго отведённом тебе углу вагона и отдаться мерному его покачиванию на пути, где ничего уже от тебя не зависит. Где не надо принимать решения, где бесполезно пытаться что-либо изменить, не нужно мучиться раскаянием, что ошибся тропой или выбрал не того спутника. Всё решено уже за тебя…
            Мне было некуда ехать, никто нигде меня не ждал. Я ходила по одному и тому же замкнутому кругу, наивно полагая, что это единственный  предназначенный мне путь. На этом пути меня узнавали и принимали, ко мне привыкли, как к пейзажу в своем окне, как к выбоине в асфальте…
            
            
            Но в этот раз, едва переступив порог издательства, я стала ловить на себе любопытные взгляды, словно была незнакомкой.
            Первой, кто озадачил меня, была наша секретарша Катя, именующая себя Като, после того, как стала встречаться с Гоги.
            Она подняла на меня глаза и спросила:
            – Саша, у вас что-то произошло? Вы стали какая-то другая…
            – Какая другая? – растерялась я.
            – Ну, не знаю…– протянула Като, критически оглядывая меня. – Интереснее, что ли, значительнее. Раньше я вас не чувствовала, а сейчас от вас какое-то волнение идет. Не знаю, как выразиться… Вы как будто проснулись…
            – Да, ладно тебе, – отмахнулась я, – это ты сама стала чувствительнее. Как твои дела с Гоги?
            – Вот видите! – торжествующе воскликнула Като. – Раньше вас такие вещи не интересовали. И она так испытующе взглянула на меня, что я поспешила нырнуть в комнату редакторов.
            Тереза Яновна  Янукович, редактор, с которой я работаю, оторвалась от рукописи очередного шедевра:
            – Здравствуйте, Шурочка! Рада вас видеть. Хорошо выглядите, прямо вся светитесь!
            Я смутилась: ну вот и тут намекают, что я изменилась. Оставив незамеченным комплимент Терезы Яновны, я протянула ей диск и откорректированную мной рукопись.
            – Ну, как, понравилось? – поинтересовалась она, как всегда, когда я возвращала ей чье-нибудь творение. Я знала точно, что это не простая вежливость – моё мнение о литературных качествах будущих книг ей действительно было важно.
            – Не очень, – честно сказала я, – голый сюжет, без психологии и поэтики, язык скучный, и никакой работы души…
            Мы с редактором часто говорили о кризисе в литературе и в книгоиздательстве, о том, что настоящая литература всё агрессивнее вымывается, уступая место коммерческой, называемой нами фантиками. Вот и в этот день мы немного поговорили об этом, пока Като не позвала меня к директору.
            Роман Григорьевич Тупогуз, директор издательства, был довольно интересным мужчиной сорока лет, остроумным и приятным собеседником, любящим юмор и здоровые шутки. Не боялся шутить он и над собой, в частности, над своей фамилией, посмеиваясь, что ничего, что Тупогуз, главное, что не тупоголов. Для тех, кто не знает украинского языка, поясню: «гузно, гузка» в переводе на русский язык означает то место, на котором сидят.
            Сотрудники издательства относились к директору хорошо, за глаза называли Ромасиком, и старались его не подводить. Правда, некоторые женщины, многозначительно переглядываясь, говаривали: «Он, конечно, золотой мужик, каких мало, но уж больно до женского полу слаб!» И не понятно было завидовали они тем женщинам, которых пригрел наш Ромасик, или осуждали его за любвеобильность…не к ним.
            На это, опять же по слухам, Роман Григорьевич неизменно отвечал, что, если ему ничего не стоит пожалеть женщину с голодным блеском в глазах, то почему бы не сделать этого? Это, шутил он, некая корпоративная мужская солидарность, можно даже сказать политика, потому что неудовлетворенная женщина представляет социальную опасность для всего общества… Мне неизвестно, как к такому патриотизму относится жена Ромасика, но синяков на нём пока никто не видел.
            
            
            Роман Григорьевич встретил меня неизменной улыбкой и пригласил сесть.
            –  Александра Петровна, – вкрадчиво начал он, оценивающе оглядывая меня, – я пригласил вас, чтобы сделать заманчивое предложение…
            Я вопросительно посмотрела ему в глаза и уловила в них какой-то новый блеск.
            –  И что же это за предложение, Роман Григорьевич, – пряча улыбку, спросила я.
            –  Я вас знаю давно, вы прекрасный корректор, но не пора ли вам что-то поменять в профессии? Вы способны на гораздо большее…
            –  На что же я способна? – я вдруг почувствовала, что во мне просыпается стерва, и это было очень неожиданное ощущение.
            Ромасик вскочил и заходил по кабинету, затем, наклонившись ко мне так близко, насколько это было возможно, чтобы не схлопотать пощёчину, быстро спросил:
            –  А не хотите ли вы стать редактором?
            Несмотря на работающий кондиционер, мне стало жарко.
            –  А почему бы и нет? Правда, при условии свободного графика работы.
            Он взял стул и сел напротив меня:
            –  А как же другие редакторы? Им это покажется странным.
            –  Это ваши проблемы, – смело заявила я.
            –  А если будут болтать, что у нас особые отношения? – его голос начинал как-то по особому вибрировать.
            Никак обхаживает? Этого мне только не хватало!
            –  Но ведь это всё домыслы, не правда ли? – смело встретила я его умаслившийся взгляд. Это его явно завело.
            –  А хотите, это будет правдой? – по-кошачьи вкрадчиво поинтересовался Ромасик.
            Совершенно не присущий мне стервозный азарт заставил спросить:
            –  И как же это будет выглядеть?
            –  Вам понравится, – воодушевился Ромасик, – клянусь вам, вы будете мной довольны. Во всех смыслах. Это будет очень деликатный и красивый роман!
            Я дала волю своей дамской стервозности:
            –  А вы не боитесь, что я как корректор, найду в нём много ошибок?
            –  Ну, вы подумайте! Я приму любые ваши условия, – несколько обескуражено протянул Ромасик.
            –  Я подумаю, Роман Григорьевич! Обязательно хорошенько подумаю…
            Он поцеловал мне руку и галантно проводил до двери.
            Стараясь, не попасться на глаза вездесущей Като, я скользнула к Терезе Яновне и взяла очередную рукопись для корректуры. И уже когда я уходила из издательства, Като всё же высказалась мне вслед:
            –  Саша, я все поняла! Вы влюбились!
            
            
            «Ну, и ну! – думала я по пути в редакцию «Волжского вестника», – докатилась до «голодного блеска» в глазах. Разве иначе стал бы Ромасик делать мне столь сомнительное предложение?»
            Ну, да Бог с ним, с Ромасиком. Хватит об этом думать! Пусть даже и есть у меня этот злополучный блеск. Давно пора, заявить о себе, как о женщине… Зато теперь я узнала, что такое «кобелиный блеск» в глазах мужика, который частенько поминает Галка. И ничего, мне это даже понравилось. Я улыбнулась и, видимо, с той же улыбкой вошла в редакцию.
            В комнате было тихо и пусто. Кирилл хмуро поздоровался и сразу отвернулся к экрану монитора. «Борзописки» где-то носились по городу в поисках материала, а Геннадий корпел над своими обманками для потенциальных покупателей никчемных товаров и сомнительных услуг.
            В этот раз я быстро вычитала всю газету с распечаток, потому что ни Геннадий и никто другой меня не отвлекал. Я, кстати, ещё в прошлый раз заметила, что Генка почему-то притих и перестал  клянчить слоганы, а в предыдущий мой приход, при проверке рекламных текстов как-то подозрительно принюхивался к моим волосам. Наверное, во мне действительно что-то изменилось. Может быть я больше стала похожа на самку, а не закомплексованную старую деву?
            Отдав распечатки полос со своими пометками Лидии Иосифовне, я направилась к выходу. Через пару минут меня догнал Кирилл:
            – Александра Петровна, мне надо с вами поговорить…
            Вход в редакцию располагался со двора жилого массива, где раскинулся заботливо ухоженный скверик. Там мы и сели с Киром на низкую, гладко отшлифованную временем и людьми лавочку.
            Я почувствовала, что Кирилл сильно нервничает, и постаралась подбодрить его:
            – Ну, что ты хотел сказать? – как можно мягче спросила я. – Тебе нужна моя помощь? Что случилось?
            Он повернулся ко мне и дрожащим голосом сказал:
            – Я влюбился. Смертельно, навсегда…
            – Но это же хорошо! – Бог знает чему обрадовалась я. – Любовь это прекрасное чувство! А почему смертельно? Кто она такая?
            – Это вы! – выдохнул он, изо всех сил стараясь не опускать глаз.
            Наверное, у меня был кричаще ошарашенный вид, потому что он с каким-то ожесточенным отчаянием и внятно подтвердил свою сенсацию:
            – Я люблю вас, Саша! Давно, уже два года. Неужели вы не замечали?
            – Нет, мне и в голову такое не приходило…
            – Потому что я молодой? Вы думаете я глупый юнец? – его глаза горели как в лихорадке.
            – Ну, что ты! – слабо встрепенулась я, словно выходя из комы, – никогда тебя таким не считала! Ты же знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Ты мой самый лучший друг из всех мужчин на свете! – тут я не врала.
            Он удивленно посмотрел на меня и в глазах его блеснул лучик надежды. О, нет, не надо его обманывать.
            – Я люблю тебя как брата, – с нежностью сказала я.
            Кирилл сник и долго сидел не поднимая головы.
            В таком щекотливом положении я была впервые и не знала что мне делать. Физически ощущая боль парня, я поддалась порыву сострадания и по-братски поцеловала его в щёку.
            Он вскочил и,  гневно крикнув: «Чем так, то лучше никогда!..», убежал.
            Ну, вот! Я потеряла друга! И приобрела головную боль…
            Минут через пятнадцать, придя в себя от совершенно нежданного признания в любви, я медленно побрела на проспект.
            
            
            «Что же это за напасть такая? Магнитные бури что ли разбушевались? – размышляла я по дороге к остановке. – Не многовато ли любовных приключений для одного дня?»
            Как оказалось, нет.
            Я была уже почти у цели, как услышала, что меня зовут:
            – Саша! Лапина!
            Оглянувшись на зов, я чуть не упала: Стас Гулевой! Этого мне только не хватало! «Господи, спаси и сохрани!» – взмолилась я, ища глазами арку или переулок, чтобы скрыться. Но он уже был рядом и я обреченно приняла и это испытание.
            – Сашенька! Как я рад тебя видеть! Как ты похорошела! Вижу, вижу у тебя всё хорошо! – без умолку трещал мой первый мужчина. – Как же давно мы не виделись!
            – И слава Богу… – пробурчала я, но он слышал только себя.
            – Пойдем посидим под зонтиком! – жизнерадостно позвал Стас и тут же схватил меня за руку, словно почувствовал, что я мечтаю сбежать, куда глаза глядят. Я поняла, что «изнасилование неизбежно» и поискала в себе стерву, которая так помогла мне в разговоре с Ромасиком. Ага! Есть такая – и мы с ней отправились вслед за Стасом.
            Усадив меня на изящно изогнутый белый стул возле красного пластмассового столика,  Стас принес мороженное. Я с  любопытством разглядывала его: пожалуй, он стал ещё красивей и самоуверенней. Прямо Алеша Попович! Чувствовалось, что он получил всё, что хотел от жизни. Или почти всё.
            – Я часто тебя вспоминаю, – начал он светскую беседу, – а ты?
            – Я тоже, – как можно приветливее ответила я и, подождав, пока на его губах заиграет самодовольная улыбка, добавила: – Как страшный сон…
            Получив удовольствие от созерцания вытянутого лица Стаса, я поспешила опередить его и задала свой вопрос:
            – Ты женат? Дети есть?
            – Да. У меня есть жена и сын.
            Ему явно не понравилось, как я перехватила инициативу, но мне на это было наплевать. Или он рассчитывал на возобновление каких-то отношений? Ещё чего!
            – У меня тоже все хорошо. Я замужем за военным… За капитаном. Скоро мы уезжаем за границу, – я отчаянно врала, понимая, что чем нахальней будет моя ложь, тем скорее Стас поверит и отвяжется. – Знаешь, он у меня такой ревнивый! Недавно, чуть не прибил своего друга. Тоже капитана… Но, слава Богу, тот отделался только переломом руки…И ноги.
            Вот, жалость какая! У меня слишком маленький опыт в житейских делах, того и гляди запутаюсь. Надо убегать, а то ему Бог знает что начнет мерещиться…
            Я посмотрела на Стаса. Да он и сам не прочь разбежаться! Как-то весь притух, заёрзал на стуле, глазки в сторону отвёл…
            – Ты торопишься? – подсказала я ему выход из скользкой ситуации.
            – Да. Рад был тебя повидать, Сашенька! Жаль, что я спешу, – неискренне посожалел Стас, вздыхая с явным облегчением, – я так хотел поболтать с тобой, вспомнить молодость…
            «Размечтался! – довольно подумала я и похвалила свою стерву: – Молодец, так держать!». Стас раскланялся и исчез. Надеюсь, навсегда.
            
            
            Втиснувшись в маршрутное такси, я заняла место у окна в середине салоне с прицелом, чтобы никто не ходил по моим ногам. Мне нужно кое-что обдумать.
            Похоже, на меня растет спрос, того и гляди он станет ажиотажным. Сначала Роман Григорьевич с невнятными намеками на большую и красивую любовь, затем Кирилл с признаниями в вечной любви и, наконец, на десерт Стас со своими ностальгическими потугами. К чему бы это? Может это был знак свыше? Но о чём?
            Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Медленно, с каким-то тревожным предчувствием, я повернула голову… и поплыла в приветливой улыбке моего таинственного незнакомца, о котором так старательно и безуспешно старалась забыть. Он радостно помахал мне рукой и я с испугом отвернулась. «Чему он  радуется? Тому, что я, как, идиотка, втюрилась в него? Или тому, что убедился в моем здравии, то есть тому, что никакого сотрясения мозгов у меня пока нет?… Зря он так радуется! С мозгами у меня явно не всё в порядке…».
            О, где же он, мой капитан Грэй?! Да вот он!
            Некоторое время его машина шла вровень с моим такси и в какой-то момент я всерьёз испугалась, как бы он снова не сбил какую-нибудь сонную курицу, потому что краем глаза видела, что он совсем не смотрит на дорогу. «Он смотрит на меня!» – ликовало моё сердце. Не в силах больше сопротивляться своему чувству, я повернулась и уставилась на него,  не отрываясь, пока между нами не вклинился троллейбус…Затем второй! Тут наша маршрутка свернула и я потеряла его.
            И всё во мне закричало: «Неужели мы потерялись навсегда!»
            
            
            ГЛАВА 6.
            
            «Я потеряла его, потеряла! – билось в мою мозгу – Нет, не  может того быть, чтобы я больше не увидела его! Да как же? Ведь я снова потеряла его!…»
            В таком состоянии полного душевного раздрая я вернулась в тот день домой – в день, наполненный судьбоносными знаками. Всё валилась из рук, потому что мне ничего не хотелось, даже думать ни о чём не могла!
            А тут, как назло, пропала Галка и не с кем поговорить о последних событиях. Хотя, если честно, я так и не призналась ей в своей умопомрачающей любви неизвестно к кому. Разве что стоило поговорить о знаках этого дня? А были ль они, знаки, в череде событий?
            И уже, когда я совсем перестала думать о каких-то «знаках», мне пришла в голову простая мысль: а не было ль всё случившееся подсказкой к тому, чтобы я обрела  уверенность в себе? Чтобы не боялась любить?  Чтобы доверилась чувству, наконец?!
            Не знаю, а только я совершенно измучилась…
            
            
            Через два дня объявилась моя пропажа. Оказывается, Галка с пятницы кантовалась на даче у своей крутой приятельницы Раисы и снова охмуряла знойного спецназовца.
            Она примчалась ко мне в воскресенье, ближе к вечеру, очень довольная и полная надежд:
              – Шурёна! Срочно собирайся, сегодня я вывезу тебя в свет!
            Я молча смотрела на подругу, любуясь её искрящейся красотой. В каком-то несусветно модном наряде, с новой прической, обнажающей стройную шею, в открытых элегантных туфельках, она была очень хороша.
            – Какая же ты красавица! – не сдержала я своего восхищения.
            – Ты тоже ничего, – расщедрилась на комплимент Галка, польщенная моей искренностью. – Только, Лапуся, надо все-таки прикид тебе поменять. Поехали ко мне! Хотя нет, не успеем…
              – Да, подожди ты! Не суетись, никуда я не поеду! – воспротивилась я её бурному натиску. – Не хочу я тусоваться ни с кем – настроения нет.
              – Не принимаю никаких возражений! – Галка была весела и категорична. – Не оставишь же ты подругу одну в столь важный момент её жизни? Знаешь, я сама поразилась, когда он согласился пойти на вечеринку. Сначала никак не хотел, все рисовал на земле какие-то кружочки, потом зачеркивал их. Тоже наверное горохом увлекается, как ты… – она рассмеялась такому нелепому предположению. – А потом согласился, даже как-то неожиданно. Мы, правда, пойдем врозь, потому что мне надо быть там чуть-чуть пораньше, но потом мы с ним встретимся. Уж я постараюсь! И познакомлю тебя с ним…
              – Я не хочу, понимаешь, не хочу никуда идти! – продолжала я упираться. – Галюсь, иди сама…
              – Да никогда! – отрезала Галка, – давай, пошевеливайся! Будешь моим ассистентом: диктофон носить и фотоаппарат стеречь. Не танцевать же мне с ними?
            Ну, какая же она приставучая! Привыкла командовать нами с Томусиком! Придётся тащиться неизвестно куда, кривляться и делать вид, что тебе необыкновенно весело. Ради чего? Но зная свою подругу, я смирилась и уступила ей.
            Мне пришлось одеваться как на бал и Галка сама лично проследила за этим процессом, выбрав гладкое однотонное платье, которое, хоть и было простеньким на вид, но после того, как она прицепила на него брошь с серым агатом и серебряной цепочкой, стало выглядеть вполне элегантным. Повозившись немного с моей прической, подруга оставила моё неизменное каре в покое, подобрав лишь плойкой непослушную челку и подвернув концы волос.
              – Ну, вот! Так пойдет, – одобрила она мой внешний вид. – Поехали!
            
            
            Когда мы прибыли на место, в зале уже были гости и Галка начала их обрабатывать: фотографировать и брать интервью. Пока она снимала и разговаривала, я покорно держала диктофон, а поскольку больших усилий это не требовало, одновременно без особого любопытства разглядывала толпу.
            Признаюсь, очень скоро это занятие мне наскучило: чопорные мужики и размалеванные тётки мне были совсем не интересны. Поэтому я была рада, когда Галка закончила свою работу и потащила меня поближе к входной двери, чтоб не просмотреть своего потенциального бойфренда. Мне показалось, что среди гостей тусовки мелькнул Роман Григорьевич, и я стала наблюдать за тем человеком. Оказалось, что это вовсе не мой галантерейный директор, а очень на него похожий мужик, правда, не такой суетливый, и потому гораздо привлекательней Ромасика – и я без стеснения уставилась на него, не придавая значения заинтересованным ответным взглядам.
            В это время Галка стрельнула глазами куда-то мне за спину.
            – Ну-ка, погоди! Стой тут, не уходи…
            Она метнулась в сторону толпы у двери, обдав меня душной волной дорогих духов, и через пару минут вернулась с каким-то высоким мужчиной, который вертел головой и смотрел по сторонам, так что сразу лица его я не увидела.
            Зато я заметила непорядок в «прикиде» подруги и уставилась на бесстыдно высунувшуюся из недр стильного одеяния бретельку от бюстгальтера, размышляя, как бы незаметно поправить ее. Затем перевела взгляд на лицо Галки: она сияла, как китайский фонарик. И голос моей бесстрашной подруги был непривычно смущённый:
            – Сашура, знакомься это мой… – она на секунду замялась, – это мой друг Влад.
            – Очень приятно познакомиться… с вами, – тихо и как-то растерянно сказал тот.
            От его голоса я обмерла. Медленно оторвавшись от созерцания лица подруги, её полных радужных надежд глаз, я взглянула на легендарного бойфренда…И онемела.
            Это был он! Мой капитан Грэй, хозяин красного феррари, чуть не раскатавший меня на горячем асфальте! Только теперь он был молчаливым и строгим, даже отчасти чопорным, в своём безупречном черном костюме…
            Я застыла, как кариатида, уронившая на ноги античный балкон,  а он смотрел на меня в упор и, как мне показалось, слегка иронично улыбался одними глазами. Теми самыми звездными глазами, от которых бьёт током… Влад! Как сладко звучит!
            И вдруг до меня дошел весь ужас случившегося. Это что же получается? Мой таинственный незнакомец и есть мужчина Галкиной мечты?! Боже мой! Да как же это? Это невероятно!
            Я почувствовала, что вот-вот потеряю сознание.
            – Тебе нехорошо? – не на шутку встревожилась Галка, – ты так побледнела! Я сейчас…
            Поймав настойчивый взгляд Влада, я испугалась, что он заговорит со мной и я должна буду  что-то отвечать или объяснять, притворяться, что он мне безразличен… Тряхнув головой так, чтобы волосы закрыли лицо и Влад не заметил моего смятения, я отвернулась. И в эту минуту подошла Галка и сунула в мои непослушные руки бокал с шампанским:
            – На, прими лекарство! Не сомневайся, действует безотказно… – она внимательно наблюдала как я одним махом, словно мучимый жаждой бедуин, осушила бокал. – Тебе очень плохо? На тебе лица нет!
            – А что же на мне? – вполне искренне изумилась я, проведя ладонью по онемевшему лицу. – Не обращай внимания! Это так… Девичье. Критические дни…
            Бог мой! Что я несу?! Что подумает обо мне Влад?! Я физически ощутила, как жар растопил всю мою изысканную бледность, и, стараясь не замечать изумления Галки и насмешливого прищура её спутника, бросилась вон, лепеча на ходу: «Ах, простите!..»
            Ничего не видя перед собой от смущения, я вплотную столкнулась со столом, заставленным бокалами с горячительными напитками, и стала опустошать их один за другим, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
            Краем глаза я видела как шарахнулись от стола две парочки, приняв меня за сумасшедшую. А может быть за алкоголичку? Моё воображение тут же услужливо нарисовало мне картину, как я вдрызг пьяная валюсь под стол, а на меня, словно хризантемы, сыплются пустые бокалы. Я тихонько засмеялась. Ну, мне показалось, что тихонько… Только почему-то вокруг меня сразу стало подозрительно пусто, и в эту лакуну вплыли Галка и Влад. Моя более удачливая подруга взяла меня за плечи и осторожно, как больную, отвела в укромный уголок.
            Там, усадив меня в кресло, она что-то доверительно пошептала на ухо Владу и смылась. Я, несмотря на плачевную комичность моего положения, почувствовала вдруг острый приступ ревности оттого, что Галка только что, на моих глазах, без стеснения терлась о гладко выбритую щеку моего капитана, тогда как я, того и гляди, скончаюсь от стыда и головной боли. А этот тоже хорош!
            Я с угрюмой решимостью подняла свои, с пьяной поволокою очи на Влада и увидела, что тот неотрывно смотрит… Куда?! Да на мои ноги! Вот нахал…
            А ноги мои услужливо выставились прямо на него из-под неловко перекошенного  подола платья, потому что Галка засунула меня в это кресло непозволительно небрежно…
            Я сердито одернула платье и для надёжности накрыла коленки ладонями. Вот сейчас я ей все скажу! Где же она? Ага! Бежит, на ходу пряча в футляр свой фотоаппарат. Довольная! Наверное очередной эксклюзивный снимок сделала папарацци чёртова!
            Алкоголь шумел в крови и меня начали распирать гнев и обида и, если бы Галка с Владом не вывели меня на улицу, я бы непременно устроила им обоим скандал прямо там, на этой крутой тусовке…
            Свежий воздух взбодрил меня и я даже успела заметить красный феррари Влада и крикнуть, распахнув объятия: «Вот они – мои алые паруса в ад!»
            В машине я впала в странную кому и, кажется, всем всё простила… А потом у меня начались глюки – так я подумала тогда, когда ощутила себя в сильных мужских руках и, помнится, обнимала чью-то шею. И было мне спокойно и очень сладко…
            
            
            Меня разбудил звонок. Телефон верещал, как грешник на костре, и мне пришлось разлепить глаза и потянуться к тумбочке.  И сразу же ощутить себя в аду: голова была словно ящик, набитый булавками, которые при первом же движении стали кататься в моей черепной коробке, хищно впиваясь в потрескавшийся от засухи мозг.
            Я со стоном взяла трубку.
            – Ты в порядке? – заботливый голос Галки вбил в моё серое вещество сразу с десяток булавок.
            – Еще не поняла…– я положила трубку на подушку и, прижавшись к ней ухом, обеими руками стиснула голову, чтобы та не лопнула.
            – Ты сегодня отлежись, – гудело в трубке, – алкогольное отравление дело не шуточное. Выпей анальгин или аспирин, я скоро приеду…
            Галка отключилась и я, с трудом дотянувшись до тумбочки, плюхнула трубку на место. Надо вставать. Ой, мамочка! Все плывет…
            Почти на автомате я отыскала анальгин и, запив его литром воды, снова легла. Вода растворила алкогольную заначку, притаившуюся в недрах моего организма, и мне стало немного легче. Я закрыла глаза и отдалась своему головокружению.
            И сразу же мое тело вспомнило крепкие мужские руки, несущие меня  по лестнице, а потом укладывающие в постель. Мои ноздри вздрогнули от терпкого запаха его одеколона, а щеки ощутили его дыхание… Влад! О, Боже! Я вспомнила всё, что было вчера, и широко открыла глаза. Какой стыд! Ну, и номер я отколола!
            Я поплелась в ванную и, встав под холодный душ, принялась хлестать себя мочалкой до тех пор, пока тело не стало красней моих щек.
            Что теперь он будет обо мне думать? Что я полная стерва и алкоголичка. И ничего не поправить! Ну и пусть. Само провидение избавило меня от искушения. В конце концов Влад достанется Галке – и это правильно.
            Закончив акт телесного и душевного мазохизма, я набросила халат и отправилась варить кофе. С каждым глотком в моё тело возвращалась жизнь, а в мозги ясность, и, когда пришла Галка, я была абсолютно спокойна.
            
            
            Галка внимательно посмотрела мне в глаза и, не найдя в них симптомов вчерашнего сумасшествия, облегчённо вздохнула:
            – Ну, слава Богу! Жить будешь!
            – С кем? – неожиданно для себя скабрезно пошутила я, но Галка оставила мою подковырку без внимания.
            – Как кофе вкусно пахнет! – излишне жизнерадостно воскликнула она и, не дожидаясь приглашения, вылила себе остатки кофе из закопчённой «турки».
            Я тут же принялась варить новую порцию, настороженно прислушиваясь к её болтовне про то, как она вчера вернулась на тусовку и успела исполнить всё, что задумала. Галка возбуждённо трещала о том, какие редкие снимки ей удалось сделать, у кого посчастливилось взять интервью и пересказывала особенно интересные моменты в лицах и с комментариями.
            Она никак не поминала мою вчерашнюю выходку, и я была ей благодарна за такую деликатность. Вот только не знала, как пронюхать хоть что-нибудь про Влада: ведь вчера я не услышала от него, практически, ни одного слова…
            Тем временем Галка рассказывала, что на тусовке под занавес был крутой скандал и она очень удачно пару раз щёлкнула аппаратом, да вот только не знает, кому продать этот материальчик, потому что для её родного издания это не формат. Придётся, по-видимому, связываться с Москвой – там такую жарёху любят…
            «А Влад?! – кричало во мне всё, – он-то куда делся?». Я представила себе, как Влад сопровождал Галку весь вечер, сверкая направо и налево своей эксклюзивной улыбкой, как проводил её домой и как напросился на чашечку кофе…
            Ложка с грохотом упала на пол и Галка, вздрогнув, вопросительно уставилась на меня. Я повела плечами:
            – Координация нарушилась, с перепою…
            – А, ну да, конечно… – пробормотала она и стала собираться по своим журналистским делам: – Ну, ты тут отходи, а я пойду кой-куда, поторгуюсь за снимки…
            И уже у самых дверей Галка, уставившись немигающим взглядом мне в лицо,   сказала то единственное, что мне было действительно интересно:
            – А Влад, как только доставил тебя домой, посадил меня в такси и укатил в гостиницу. Ему надо было собираться ехать в ночь…– она взглянула на часы и добавила: – наверное, уже к Москве подъезжает…
            Трясущимися от волнения руками я закрыла за ней дверь и распятьем упала на холодную шершавую обивку: «Прости меня, Галочка!..»
            
            
            ГЛАВА 7.
            
            Чайка кричала так, словно сердце её пронзила каленая стрела, и крик этот полоснул меня в грудь – туда, где в тесноте и во мраке билась, как дитя во чреве, моя любовь. Моя первая в жизни большая любовь!
            Она пришла ко мне так поздно и так нелепо! Ну, почему она не дана мне как дар, как праздник, как благодеяние? Почему она ворвалась камнем раздора между мной и лучшей подругой? Почему поставила меня перед выбором: предать или украсть?
            Хотя о чём это я? Я уже предала, пусть пока только в мыслях. И что самое обидное – совершенно напрасно: Влад уехал и, скорее всего, больше я его не увижу…
            Я стояла на берегу Волги и смотрела на текущие в прорву волны. Хмурое одеяние сумерек саваном упало на меня и, соскользнув, утонуло в беспристрастных водах вечной реки. Молодая, беспечная чайка пробила с лету их тугую кожу и, совершив своё омовение, взвилась вверх,  взывая к подругам: «Курр-жвьи! Курр-жвьи!»
            «Живи! Живи!» откликнулось эхом в моих мыслях. Надо жить.
            И пусть будет, как будет… Как назначено.
            
            
            Вечером мне позвонила мама:
            – Сашенька, у тебя всё в порядке? Мне приснился дурной сон.
            Мама, дорогая моя мамочка! Она всегда чует, когда мне плохо, и спешит на помощь – не ждёт, пока я брошусь со стенаниями к ней на грудь…
            – Не, волнуйся, мамуля! Может и не всё ладно, но это не смертельно. Я приеду к тебе с ночёвкой? – я старалась говорить бодрым голосом.
            – Буду ждать, радость моя…– с затаённой тревогой сказала мама.
            Мама обняла меня у порога и я расплакалась…
            Полночи мы говорили о любви, о нас с Галкой, о Владе, о необходимости делать тяжкий выбор, к чему часто принуждает нас судьба-пересмешница. Мама никогда не давала мне категорических советов, не учила брать от жизни своё. Она просто, как никто, умела слушать и одним этим помогала мне разобраться в сумбуре мыслей и переживаний. А ещё она умела задавать правильные вопросы.
            Вот и в этот раз после всех наших разговоров она задала именно такой вопрос:
            – А тебе, доченька, не кажется, что вашу проблему может решить только Влад? Это он должен сделать окончательный выбор. И очень может быть, что вы обе ему не нужны…
            
            
            Две недели я, как сомнамбула, носилась по редакциям и издательствам, набирая как можно больше работы, чтобы не оставалось времени на раздумья. Я старалась не думать ни о Владе, ни о Галке, ни о том, что как бы не разрулить эту ситуацию, кому-то из нас непременно будет больно.
            Я чувствовала, что у Галки после того сумбурного вечера, зародились какие-то сомнения на мой счет, потому что наши с ней встречи стали редкими и какими-то вялыми. Мы перестали перемывать косточки мужикам и разговаривали обо всяких пустяках – только не о том, что нас мучает. И о Владе не было сказано ни слова.
            Мысль о том, что Галка знает о нём намного больше, чем я, приводила меня в отчаяние, и, только Бог знает, как нелегко мне было сдерживаться от того, чтобы не учинить ей допрос. Особенно после того, как ветер доносил до меня аромат полыни и роз, который прятался в толпе спешащих кто куда горожан.
            Не знаю как долго продолжалась бы эта тягомотина, если бы не Томусик, которая пригласила нас обеих на день рождения Илюши.
            Июль перевалил за половину и тёплый воздух, пронизанный нитями солнца, был как-то по особенному прозрачен и сух. Я медленно шла по скверу, стараясь сберечь неуловимое ощущение присутствия рядом со мной Влада. Это ощущение было настолько сильным и томительным, что я остановилась и протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, и почувствовав упругость воздуха, вернулась в реальность.
            Дожилась до галлюцинаций, дура влюбленная! Отчего бы это? Оттого ли, что от газона пахло увядающими розами? Или от того, что я оделась сегодня как тогда, когда мой капитан из детских грёз буквально врезался в мою жизнь на своем красном авто?
            Я присела на лавочку и, как мы договорились, стала выглядывать Галку, чтобы вместе поехать к Тамаре, которая ждала нас к обеду.
            Галка появилась минут через десять и присела рядом. У нас было ещё с полчаса свободного времени, но мы не знали с чего начать разговор, и некоторое время сидели молча, как чужие. Я первая решила прервать это тягостное для нас обеих молчание и завела разговор о подарках для малыша. Илюше исполнялось три года и, как сказала Томусик, у него всё есть. Потому мы обе, не сговариваясь, купили ему то, что быстро ломается, не успев надоесть: это были яркие, но совершенно непрочные пластмассовые машинки. Более того, они оказались близнецами-братьями, и Галка, заметив, что мы и тут неоригинальны, издала короткий, нервный смешок.
            По дороге к остановке такси я купила цветы для мамы именинника и мы с Галкой заняли  свободные места в разных углах маршрутки – уж так получилось.
            
            
            Сияющая Томусик встретила нас криками восторга и долго тискала в объятиях,  прежде чем пригласить в комнату, а Илюшка сразу же поволок в гостиную наши подарки и, расположившись в аккурат на подходе к столу, ловко распаковал их.
            Когда мы вошли, он сидел как изваяние на полу, ошарашено уставившись на наших «близнецов» – видно, никак не мог решить, какую машинку начать ломать первой. Увидев свое чадо в позе философа, Томусик принялась хохотать, причем так заразительно, что мы с Галкой тоже не смогли удержаться. Илюшка, понимая, что смеются над ним, сначала насупился, а потом залез под стол. Это вызвало у нас новый взрыв смеха.
            На  шум из кухни вышел Анатолий и, поставив вазу с десертом, выудил сына из-под стола. Он посмотрел на нас с укоризной и весело попенял: «Ну, и чего вы расшумелись? Такие большие девочки, а не понимаете, что мужской выбор – дело ответственное…»
            Я смотрела на Анатолия и поражалась, какой видный мужик «вырос» из долговязого заморыша, каким нам его шесть лет назад представила Томусик. Перед нами был зрелый, крепкий и красивый мужчина с внимательными серыми глазами и с крупным, четко очерченным ртом. Из «гадкого утёнка» вырос сильный орел и эта метаморфоза была для нас совершенно неожиданной. Видимо Галке пришли те же мысли, потому что и на её лице было написано приятное удивление.
            Обнимая Илюшку, Анатолий ответил на наши взгляды широкой улыбкой:
            – Да, давненько мы не виделись! За эти два года вы стали ещё красивее.
            Два года?! Не может быть! А ведь и вправду как-то так получалось, что Томусик приходила к нам одна, оставляя мужа с малышом, а когда мы заявлялись к ней в дом, Анатолий мотался по своим объектам или навещал мать.
            Рассаживаясь за столом мы, в обоюдном согласии сетовали, что давно не собирались все вместе, и что это форменное безобразие. Томусик пристроила именинника на коленях, а Анатолий сел между мной и Галкой и уверенно взял на себя руководство застольем.
            Мы были готовы к тому, что стол будет хорош, потому что Томусик знатная кулинарка, но предлагаемое нам великолепие превзошло все наши ожидания. Хозяйка с нескрываемым удовольствием принимала наши комплименты, а довольный хозяин всё подкладывал и подкладывал в наши тарелки разные деликатесы. За вкусным обедом мы незаметно опустошили две бутылки красного вина и, когда Томусик уложила сытого Илюшку спать, над столом полились вольные казачьи песни. Анатолий с Галкой очень красиво вели главную партию, а мы с Томусиком скромно подпевали.
            Русская песня! Велика твоя сила! Ты всегда была как гимн богам, как исповедь, как заклинание, как молитва! Не потому ли так необходима ты русской совестливой душе, русскому неуемному сердцу?
            Мы пели, и в эти минуты ничего, кроме песни не существовало! Мы и сами были песней, растворяющейся в небесах и творящей любовь. Песней – покровами распростершимися над нами, чтобы уберечь и согреть.
            – Хорошо! – блаженно простонала Галка, когда мы закончили петь. – Но идти надо…
            Эти славные, как в былые времена, «посиделки», любовь и согласие хозяев дома, тихое и слаженное пение распахнули наши души и от Томусика мы с Галкой вышли в обнимку, как прежде. Мы также молчали, как и по дороге в гости, но это было совсем другое молчание – это было благостное молчание согласия, а не раздора.
            И уже пред тем как распрощаться, Галка спросила:
            – А ты заметила, что Томусик как-то резко похудела?
            – Может она на диету села? Она ведь так переживала, что после родов стала слишком активно поправляться …
            – Может и на диету, – согласилась Галка и после короткой паузы задумчиво протянула: – Не нравится мне это…
            
            
            Подходя к своему дому, я увидела Кирилла и почему-то не удивилась. Тот стоял, прижавшись к стене и, когда я приблизилась к подъезду, подошёл ко мне.
              – Саша! Я ждал вас, – он смотрел на меня с обожанием и мне стало неловко. – Не бойтесь, я не отниму у вас много времени.
            – Ничего, Кирша, не тревожься, я никуда не спешу.
            Он немного покашлял и снял свою неизменную бейсболку. Без неё он стал выглядеть взрослее. А может быть он повзрослел за эту пару недель?
            После того эмоционального объяснения в скверике я его не видела, хотя и была в редакции три раза. На мой вопрос, где Кирилл, не заболел ли, Милка мне сказала, что он поменял свой график и теперь приходит чуть раньше меня или накануне. Якобы он сказал, что у него изменения в институтском расписании. Я не стала это обсуждать с Милкой, поскольку, кому, как не мне, было лучше знать об истинной причине таких новшеств.
            И вот он пришел сюда, прямо к дому. Может быть он рассчитывает, что я приглашу его на чай или кофе? Ну, уж нет! Это мы уже проходили.
            Расправив свою пышную шевелюру, Кирилл, слегка заикаясь, начал говорить:
            – Саша, вы простите меня, но я тогда не все сказал… Я не хочу быть вашим братом. Я люблю вас, люблю, ваши янтарные глаза, ваш голос. Я люблю ваши порхающие, как птицы, руки, когда вы работаете, вашу особенную походку королевы. Люблю вашу привычку покусывать губы, когда вы задумываетесь, вашу улыбку, ваши вечно спутанные волосы. И я не знаю, что мне с этим делать. В редакцию я не хочу больше ходить, потому что без вас это не имеет смысла, а когда вы там, мне теперь будет трудно скрыть свои чувства, а я не желаю стать объектом насмешек…
            Я в полной растерянности выслушала его признание и не знала, что мне ему ответить. Бедный мальчик!
            – И что ты решил? – машинально спросила я.
            Он замолчал в недоумении: сама того не ведая, я доверила ему, как мужчине, принять решение, не давая надежды на любовь. После короткого раздумья он сказал:
            – Я уйду из редакции, но чтобы никого не подвести, пришлю на свое место друга Егора – он хорошо разбирается в техническом редактировании. Вам я докучать не буду, но если вы когда-нибудь неожиданно заметите меня, пожалуйста, не гоните! Лучше сделайте вид, что не замечаете меня… Я не смогу совсем не видеть вас, хоть изредка.
            – Хорошо, будь по-твоему, – тихо согласилась я, – спасибо тебе за твою любовь… Мне жаль, что мы не сошлись во времени и я не встретила тебя раньше, много лет назад. Тогда бы, возможно, всё бы сложилось иначе… А сейчас я полюбила другого. Также сильно, как ты…
            Кирилл смотрел на меня, как на божество, и по этому его взгляду я поняла, что нашла нужные слова. Затем он встал на колени и поцеловал обе мои руки.
            Я чувствовала, что ещё немного,  и я заплачу…
            
            
            Войдя в квартиру, я осторожно выглянула в окно и увидела, что Кирилл все ещё сиротливо стоит возле дома, время от времени поглядывая на мои окна. У меня было ощущение, что что-то такое со мной уже было, и внезапно я вспомнила что именно, как будто это случилось вчера!
            Это было в девятом классе, когда я страдала по своему учителю физики и ничто иное меня не трогало. В нашем классе учился ушастый молчаливый мальчик с огромными черными глазами. Он любил меня всей душой! Куда бы я не пошла, он оказывался рядом, как верный рыцарь, и готов был броситься на любого, кто посягнёт на меня. Он сидел на задней парте и я постоянно чувствовала затылком его одержимый взгляд. Каждый праздник я находила в парте маленький скромный букетик, заботливо перевязанный суровой ниткой. Он неизменно и отовсюду провожал меня домой, следуя на почтительном расстоянии. А вечерами подолгу стоял под моими окнами… Как же его звали? Я мучительно пыталась вспомнить его имя, но так и не вспомнила. А ведь он, наверное, страдал от моего невнимания...
            Свернувшись калачиком на диване я долго размышляла о превратностях любви, думая о мальчике из детства, о нелепой ситуации с Галкой, о расхождении  во времени с Киршей… И вполне закономерно мои мысли привели меня к Владу.
            О, Влад! Встретимся ли мы ещё? Я так люблю тебя, что мне больно думать об этом! Приди ко мне! Я жду, я надеюсь…
            
            
            ГЛАВА 8.
            
            После нашего с Галкой перемирия мне стало немного легче и я обрела шаткое душевное равновесие.
            Находясь в каком-то невнятном состоянии, я, наконец-то, вычистила квартиру и даже сделала «большую стирку». Я давно заметила, что ничто так не отвлекает от сумбура в жизни, как стирка: как будто отмываются все темные пятна души и биографии.
            Перестирав всё, что можно, я тщательно перегладила белье и разложила его по полочкам. Одновременно по полочкам укладывались все события последних недель и я убедила себя, что ничего трагического не произошло. Ну, влюбилась, ну обожглась… С кем не бывает? В конце концов, разве не я ли стенала у Волги по вечерам, когда особо остро чувствовала зияющую пустоту в душе, не я ли просила великой, всепоглощающей любви? Разве не я сама оттолкнула Влада, когда столь чаянная любовь явила предо мной свой лик? Постыдилась бы, девушка, роптать на судьбу, имея столь многое и не умея принимать подарки судьбы…
            Ну, а что же я имею? У меня есть мама – мой самый преданный друг, у меня есть уютное жилье и не очень докучная работа со стабильным заработком. Я свободна, как чайка, у меня подруги, на которых, не смотря ни на что, я могу положиться. И у меня есть моя любовь. Много любви, так много, что она застит мне глаза на реальность, на то хорошее, что даровано мне. Безответна ли моя любовь? Этого я не знаю, а это значит, что у меня есть надежда…
            Наведя порядок в квартире, в мыслях и в душе, я отнесла в издательство обработанные рукописи и взяла таймаут – небольшой отпуск, чтобы хорошенько подумать «про жизнь» и принять какие-то решения. Я предупрежу об этом маму и Галку с Томусиком и, отключив все телефоны, засяду за компьютер, где ждут меня мои литературные наброски о Волге, об ариях и об амазонках.
            Всё! Решено! Завтра я спланирую и начну новую жизнь, в которой не будет места глупым страданиям по себе любимой,  самоуничижению и незавершенным делам…
            Мама одобрила моё решение и со смехом обещала не сообщать мне о своих дурных снах, если они будут, хотя, как ей кажется, таковых больше не предвидится. Галка удивила меня тем, что она уже второй день в отпуске и сейчас говорит со мной из своей Усть-Медведицкой. Я предупредила её, что отключаюсь от мира и передала привет родителям. Затем набрала номер Томусика. Наслушавшись длинных гудков, я уже собиралась отключиться, когда в телефоне раздался тихий голос Тамары.
            – Я тебя разбудила? – спросила я с недоумением, потому что знала, что Томусик не имеет привычки спать днём.
            – Нет, я не спала. Я была в ванной, и не сразу услышала звонок… – голос у неё был какой-то потухший и я встревожилась: – Ты не заболела? С твоими мужиками всё в порядке?
            – Да, да! – поспешно успокоила меня подруга, – у нас все хорошо! Не тревожься.
            Она молча выслушала мое сообщение о планах на новую жизнь и уже более бодрым голосом дала свое «добро». Ну, вот. Теперь отступать некуда: у меня целых три свидетеля, которые сумеют напомнить о моих благих намерениях, если я вздумаю пойти на попятную…
            
            
            В пятницу я проснулась как никогда рано и порадовалась утреннему солнцу, с любопытством заглядывающему в мое чисто вымытое окно. День сулил тепло и ясность и всё во мне запело от радостных предчувствий.
            Я легко поднялась с постели и, взбодрившись душем и кофе, включила компьютер. Вот оно, мое творение об амазонках, воинственных женщинах, отвергших мужчин ради спокойствия сердца, свободы и независимости! Я перечитала несколько страниц и попробовала продолжить свой опус, погрузившись в раздумья.
            …Раздался звонок. Я не сразу сообразила, что и где звенит, но вспомнив, что оба телефона отключила ещё вчера, поняла, что звонят в дверь. Тем более, что именно дверной звонок поёт у меня птичьими голосами. «Надо было и его отключить…», – с досадой подумала я и резко распахнула дверь.
            – Вы?!! Это вы?! – выдохнула я в следующее мгновенье, отшатнувшись от двери.
            Гость вышел из сумрака коридора и я убедилась, что это Влад. Собственной персоной. Со смущённой улыбкой, в джинсах и в тонком мягком свитере он был проще и доступнее, чем в прошлые наши встречи. В руках он держал пунцовую розу:
            – Здравствуйте, Александра! Я привез вам из далеких странствий аленький цветочек…Он исполняет все желания…
            – Как вы нашли меня? – прошептала я онемевшими губами.
            Он удивленно вскинул брови и, заглядывая мне в глаза, улыбнулся еще шире:
            – А ты не помнишь?
            – А! Ну да… – пробормотала я и зачем-то спрятала руки за спину.
            Он перестал улыбаться и, протягивая мне розу, шагнул вперед:
            – Если ты надумаешь снова прогнать меня, так и знай: я никуда не уйду!
            Я машинально взяла розу и попыталась отступить вглубь своей крепости, но ватные ноги не хотели слушаться. Влад подхватил меня и, крепко прижав к себе, с отчаянием воскликнул:
            – Что ж ты так боишься меня, принцесса моя на горошине?!
            Соприкоснувшись с его горячим упругим телом, я поняла, что пропала, и, когда он приблизил ко мне своё лицо, утонула в манящих омутах его глаз.
            – Я не тебя боюсь, а себя… –  успела прошептать я, роняя ослабевшие руки и розу…
            
            
            Я была гибкой лианой, обвивающей могучий дуб и мягкой снежинкой, тающей на его горячих губах. Я была океаном, качающим быстрый парусник и была кормой корабля, о который бьются жадные волны. Я была и ребёнком, ищущим ласки, и  матерью, кормящей налитой грудью своё дитя. Я была оазисом в жаркой пустыне и была прозрачной и звенящей, как хрустальный бокал, принимающий в себя влагу, творящую жизнь…
            
            
            – Аля, Аленька! Аленький мой цветочек…– жарко дышал в мою шею Влад и с каждым его поцелуем перед моими глазами распускались дивные грозди цветов. Они пульсировали и таяли, яркими кольцами проходя друг через друга, и рассыпались искрами,  сотворяющими новые соцветья. И я парила на них, как на облаках и была легкой, как пушинка. Я была Вселенной и я была в раю! В раю, где всё было наполнено Нежностью и Любовью. В эти мгновенья каждой клеточкой своего тела и душой, слившимися воедино, я познала что мир – это Любовь, а Любовь – это Вселенная! Я стала посвященной, жрицей…
            
            
            Я задремала и мне приснилось, что я обнаженная стою на берегу Волги. Вокруг никого: только я, голубая Волга, белое солнце, золотое небо и песок, ласкающий босые ноги. Я одна, но мне совсем не одиноко, потому что во мне теплится новая жизнь. Моя кожа нежится под горячим солнцем, волосы ласкает лёгкий ветерок…
            Я открыла глаза: это Влад перебирает мои волосы. Я прильнула к нему и обняла литые бронзовые плечи:
            – Где ты так загорел?
            Он одарил меня улыбкой:
            – В путешествиях по дальним странам…
            Я хотела спросить, не собирается ли он снова в дальние страны, но испугавшись утвердительного ответа, сказала совсем другое:
            – Я хочу быть с тобою везде и всегда.
            Влад откинулся на подушку и так долго смотрел в потолок, что я пожалела о своих словах. Я уткнулась подбородком в его грудь и он посмотрел на меня. Во взгляде его было столько виноватой грусти, что у меня зашлось сердце:
            – Прости, любимый! Я не имела права так говорить…Просто я потеряла чувство реальности. Ведь я с тобой, здесь, в раю…
            Он взял в ладони моё лицо и посмотрел прямо в глаза:
            – Нет, милая,  у тебя есть все права любви. Я полюбил тебя с первого взгляда. И это не ты чуть не попала под машину – это я чуть не наехал на тебя, потому что потерял голову. Ты шла такая отстранённая, такая далёкая от всего, что было вокруг, как инопланетянка, освещаемая ярким солнцем, как жрица. Я помню каждую твою черточку, каждую деталь твоего одеяния. А когда ты отшила меня… Да, да, любимая, именно отшила! Я думал, что сойду с ума от ярости и отчаяния. Я два дня колесил по улицам, надеясь встретить свою принцессу на горошине. Но это удалось мне лишь в следующий приезд. Ты промелькнула в окне такси и по твоему взгляду я понял, что ты меня не забыла. Судьба снова разлучила нас… Но, видно, нам суждено быть вместе, коли мне была дарована третья встреча с тобой. Когда Галина познакомила нас, я просто онемел. А ты опять ушла…
            – Ой, не вспоминай! – взмолилась я, чувствуя, что заливаюсь краской. – Это была не я, вернее я была не настоящая…
            Он с улыбкой прикрыл мне рот ладонью:
            – Глупенькая! Не оправдывайся, я уже тогда всё понял! Я понял, что ты так же сильно хочешь быть со мной, как я с тобой… Если бы ты знала, что творилось со мной, когда я нес тебя по лестнице, а потом укладывал в постель: такую теплую, такую послушную, такую желанную! И, если бы с нами не было Галины, я бы быстро привел тебя в чувство…
            – Ведь ты же тогда уехал в ночь…
            – Да уехал. Но если бы смог остаться у тебя, то полетел бы утром самолётом.
            – И всё равно бы уехал?
            – Да. – голос Влада стал строже и тише. – Я должен был уехать. Я не принадлежу только себе или тебе. Я солдат, воин. Такова моя работа.
            – Любимый, – прошептала я, целуя его чёрные как ночь глаза, – я всё поняла и не буду осложнять тебе жизнь. Я буду ждать тебя так долго, сколько потребуется! Всегда. Каждую секунду! Потому что люблю, люблю, люблю…
            
            И была ночь, и еще день и ночь! И ещё один день!! И ночь!!!
            …И он уехал.
            
            
            Влад уехал минимум на два месяца – так он сказал. Это означало, что до конца сентября его точно не будет, и когда он вернется, неизвестно. Но перед приездом он пришлёт мне условный знак. «Какой?» – спросила я его, а он сказал: «Когда получишь его – поймёшь, что это от меня»
            Весь понедельник я или спала, свернувшись на диване, или с блаженной улыбкой сумасшедшей слонялась по дому, чтобы ещё и ещё раз почувствовать незримое присутствие Влада.
            Он был всюду вокруг и он был во мне. Моя кожа помнила его прикосновения, его поцелуи и крепкие объятья. Мои губы всё ещё горят от его ненасытности, мои руки не перестают искать его упругое тело, чтобы обвиться вокруг него. Он был со мной и нежен и неистов, и жаден и щедр. Его ласки наполняли меня блаженством и будили желание…
            О, Боже! Как же я теперь буду жить без него так долго! Я уткнулось лицом в свитер Влада, хранящий его запах и улыбнулась, вспомнив, как стащила его с него при прощании, и как заразительно он смеялся, радуясь моему нетерпению. Он чуть не опоздал тогда… А когда уходил, натянул мою безразмерную футболку, которая вся трещала на нем, а свитер оставил в «залог», сказав, что купит себе что-нибудь в аэропорту…
            Он уехал. А со мной остались эти дивные три дня и три ночи, когда мы спутали все времена суток, когда любое прикосновение друг к другу, рождало ураган чувств…
            И не было времени на разговоры, кроме как в короткие паузы в кухне, где мы со зверским аппетитом опустошали мой холодильник. В одну из этих передышек Влад рассказал мне о своей дочке, удивляясь тому совпадению, что обе мы с ней Саши. И потому он сразу стал звать меня Алей …
            Теперь, когда снова осталась одна, я вспоминала наши разговоры за чаепитиями, складывала отдельные фразы в связный рассказ и познавала Влада снова и снова. Помню мой восторг и удивление, когда я узнала, что он действительно капитан, и я тут же призналась ему в своей девичьей мечте о капитане Грэе. А он припомнил наше столкновение и изумлённо воскликнул: «Так вот что ты тогда прошептала! А я не расслышал и мучился этим». Ну, да, обрадовалась я тому, что он думал обо мне, я тогда сказала: «Совершенно такой!»
            Ещё Влад рассказал, что после нашей встречи думал обо мне неотрывно и «рисовал меня» на песке и на земле. И это было легко, потому что он рисовал только мою юбку в горошек и потом считал горошины и загадывал на «чёт-нечёт», встретит меня или нет… «А ты знаешь, – сказал он позавчера,  – когда Галина позвала меня на вечеринку, я не думал, что встречу там тебя, потому что, мне показалось, что ты не ходишь на такие рауты, но потом подумал, а вдруг…». Какое счастье, сказала я ему, что мы оба пришли туда! Ведь я тоже отбивалась, как могла, да разве от Галки отобьешься? Как подумаю, что мы могли не встретиться, вся холодею. «Я бы все рано тебя разыскал, – сказал Влад, – я был готов перевернуть весь город…»
            Я снова и снова перебирала в памяти его слова, его поцелуи…– и так продолжалось двое суток после его отъезда, которые я прожила затворницей и думала о нём беспрерывно. Только о нём!
            И ни разу не вспомнила о Галке! Прости меня, подружка милая…
            
            
            Едва я подключила свой телефон, раздался звонок: мама!
            – Саша! Ты где пропадала? Я уж думала ехать к тебе! – голос мамы был сердитый и тревожный.
            – Ой, мамочка! Я и вправду пропадала! И пропала напрочь! – засмеялась я в трубку. – Влад ко мне приезжал! Мама, мамочка, он меня любит! Я так счастлива!
            – Вот видишь?! Он сделал выбор, – обрадовалась мама. – Я очень рада за тебя!  Приезжай, расскажешь…
            Я позвонила Томусику и сообщила, что «вернулась в мир». О Владе я ещё раньше решила никому кроме мамы ничего не рассказывать, пока не разберусь с Галкой.  Поболтав о всяких-разных мелочах, мы распрощались.
            Галке я не стала звонить – пусть отдыхает у родителей. Да и не знала я пока, о чём говорить с ней, не готова была к покаянным речам… Мысли о преданной мною подруге снова ввергли меня в депрессию и я поспешила к маме.
            Как хорошо, что у меня такая мама! Какое счастье, что она меня понимает! Я не знаю, что бы было со мной в эти дни, если бы я ни с кем не поделилась тем, что переполняет меня. А ведь мне больше некому было выплеснуть, бурлящий во мне поток чувств, мыслей, сомнений.
            Мы проговорили весь вечер и часть ночи, и мама во всём меня поддержала. Она угадала и мой тайный страх, что Влад может не вернуться, и почувствовала мою неуверенность в будущем, и поняла все мои страсти по Галке…
            И когда Галка позвонила, я уже была спокойна, и в разговоре о том и сём ни словом не обмолвилась о Владе, оставив все разборки на потом.
            Когда на потом? По крайней мере, весь август я молчала, как партизан…
            
            
            Первого сентября я по многолетней семейной традиции  поехала к маме в интернат, чтобы поздравить её с Днем знаний. Выстояв праздничную линейку, я одна из первых вручила ей букет и она успела шепнуть мне, чтобы я подождала её в кабинете директора.
            Мне с юных лет нравилось бывать в просторном мамином кабинете, рассматривать детские поделки в шкафах, рисунки и фотографии на стенах. Помню, я часами крутила огромный глобус, стоящий в углу на особой приставке, выбирая страны и континенты, куда поеду, когда вырасту…
            Мама пришла где-то через полчаса. Лицо её, сияющее сквозь огромный сноп цветов, излучало такое умиротворение и счастье, что я в который раз засомневалась: не ошиблась ли я, когда после окончания пединститута, не осталась работать в школе?
            У нас с мамой было немного времени, чтобы поговорить о делах насущных и я неожиданно для себя и для мамы спросила, не помнит ли она того мальчика, что ходил за мной по пятам в школе. Мама улыбнулась и сказала, что конечно же помнит, как помнит всё, что со мной случалось в те годы, всё до мелочей. «А как его звали?» Мама подумала совсем немного и, удивленно вскинула брови: «Владик!»  Во как! Что это: простое совпадение или перст судьбы?
            И уже когда мы с мамой попили чаю, в кабинет вошла завуч интерната:
            –  Анна Матвеевна, мы вас ждем!
            –  Ну, всё, доченька! Теперь меня уводят надолго. Беги по своим делам…
            
            
            Как хороша моя Волга в сентябре, как азартны в это время чайки! Они поднимаются высоко над волнами, словно спешат насладиться последним теплом, и обреченно падают вниз! Волга шепчет берегам свои тайны и те висят сережками в подсохшей листве, готовые разнестись по степи с первым же порывом ветра. А степь пахнет увядающими травами, рассыпает горошком грибы и являет предтечу бабьего лета – маленький розовый безвременник – степной лотос, который цветет всего десять дней в году, чаруя обманной беззащитностью и нежностью острых ядовитых лепестков…
            
            
            ГЛАВА 9.
            
            Солнце весело щурилось сквозь редкие облака, довольное своей щедростью. Еще бы! Бабье лето. Это такой подарок всему живому на земле, которому рады все, без исключения.
            В моей душе тоже установилось бабье лето, наверное, потому, что я не знала ещё, какие счастливые и трудные, какие непростые дни я проживу в этот благостный сентябрь и последующие за ним месяцы. Меня ожидали горечь раскаяния и радость встречи с любимым, воплощение в быль сказки и боль разлуки…
            Все это было впереди, а пока я с недоумением и восторгом прислушивалась к происходящим внутри меня изменениям: во мне зародилась новая жизнь.
            
            В тот день, когда я окончательно убедилась, что беременна, неожиданно пришла Галка. Без звонка. По наитию что ли?
            Я открыла ей дверь и пошла ставить чай. Пока закипал чайник, Галка делала бутерброды, а я лихорадочно искала подходящие слова, чтобы рассказать ей, наконец-то всё, что произошло со мной, пока она была в отпуске.
            Галка была необычно тихой и у меня закралось подозрение, не просочилась ли к ней какая-нибудь информация через её приятельницу Раису?
            Мы нагрузили поднос и пошли в гостиную. Чтобы оттянуть время тяжёлого разговора, я завела разговор о Галкиных родителях и она охотно его поддержала. Видно было, что нам обеим не хотелось болтать на скользкую теперь тему – о любви.
            Мои душевные мучения в те минуты были так глубоки, что, то ли от этого, то ли само провидение пришло мне на помощь – у меня потемнело в глазах и я почувствовала, что теряю сознание. Я медленно сползала с дивана и последнее, что я видела перед тем как упасть в обморок, были тревожные глаза Галки.
            – Сашура, Шурка! Очнись! – донеслось до меня откуда-то сверху минут через пять.
            Галка сильно тряхнула меня за плечи и я очнулась.
            – Что с тобой? Ты заболела? Скажи, что я должна сделать? – она не на шутку встревожилась.
            – Ты должна успокоиться и не трясти меня как грушу, а то будет выкидыш…– попыталась пошутить я с довольно глупым смешком.
            – Ты беременна?!
            – Боюсь, что да. Твоя скромная подружка чуть-чуть беременна…– я почувствовала, как от волнения у меня пересохли губы.
            – Тебя соблазнили? Кто?! – рассвирепела Галка, вскакивая. – Скажи, и я убью его!
            Я с отчаяньем и горечью рассмеялась – и как в омут прыгнула:
            – Боюсь, что если ты узнаешь «кто», ты убьешь меня, а не его…
            Галка отступила от меня на шаг и пошла красными пятнами:
            – Влад?! Когда?
            – Да. Это Влад. Он был у меня полтора месяца назад, – почти неслышно ответила я, с ужасом наблюдая, как Галка бледнеет с каждым моим словом.
            – Что же эта чувырла Раиска мне не сказала об этом! – с горьким отчаяньем воскликнула она, как будто можно было перехватить Влада прямо у моего дома.
            Я опустила глаза и виновато, словно каялась в жутком преступлении, сказала:
            – Он приезжал только ко мне. На три дня. И от меня уехал в Москву…
            Галка посмотрела на меня с ненавистью:
            – Значит, не виноватая я, он сам пришел?
            – Галочка! Зачем ты так? Я и вправду не виновата… – я поняла, что ещё немного и удавлюсь от тяжкой вины и горя.
            – Да?! Ты не знала, что он моя мечта? Что я раньше тебя с ним познакомилась? Что я умираю за ним уже четыре месяца? И ты не могла дать ему от ворот поворот, когда он заявился к тебе?
            – Я не успела… – попыталась оправдаться я, и сразу же поняла, что сморозила очередную глупость.
            Галка тут же представила, что стоит за моим «не успела» и застонала:
            – Она не успела! Прямо у порога что ли отдалась? И двери ногами подпирала?..
            Она явно теряла над собой контроль: я никогда прежде не слыхала от неё такой пошлости… Но, Боже, как недалека она была от истины!
            Галка неожиданно затихла и долго сидела как изваяние: она была совершенно убита. Я смотрела на неё и отчетливо осознавала, что не имела никакого права пожалеть и утешить её. Именно моя жалость добила бы её окончательно.
            От безысходности, от отчаяния и от сострадания к ней я заплакала.
            Боже правый! Почему ты не досмотрел? Зачем послал нам это испытание! Я, сама того не желая, подло ранила свою лучшую подругу! Как мне дальше жить? Что будет с нами всеми, с моей любовью?
            Услышав мой плач, Галка ссутулилась и некоторое время сидела, сжавшись в тугой комок. Потом с трудом поднялась и принесла стакан воды. Она умудрилась сунуть его мне в руку, не глядя в мою сторону и не прикасаясь ко мне, словно могла испачкаться. Вода не принесла мне успокоения, но Галка больше не обращала на меня внимания.
            – Я знала, я чувствовала, что что-то не то! – с отчаяньем прохрипела она. – Я поняла это по тому как вы вели себя на вечеринке. И когда ты орала про алые паруса в ад… И когда он нёс тебя, в стельку пьяную, как драгоценную китайскую вазу, и когда я  еле оттянула его от твоей постели… и он сразу же уехал… Ты напилась от вины и стыда за свою подлость… Я всё-всё про вас поняла ещё тогда… Но так не хотелось этому верить!
            Совершенно опустошенная несколько минут она сидела, уронив голову на руки и стеная: «Я же сама, сама за ручку привела её  к нему, сама вручила … Свела их… О, Господи! Дура я набитая! Она же не хотела идти… И зачем я не оставила её дома?!»
            Резко распрямившись, Галка крикнула мне прямо в лицо:
            – Почему?! Почему ты, а не я!!! – она глотнула раскрытым ртом воздух и затихла. Затем угрюмо добавила: – Не провожай меня! И не звони больше…
            Хлёстко, как пощечина, хлопнула дверь и я, кажется, снова потеряла сознание…
            
            
            Я не помню, как  очнулась, и что делала потом, помню только, что позвонила маме и она провела у меня весь вечер и всю ночь.
            А утром мне стало необыкновенно легко: я чувствовала себя, наверное, как больной после сложной операции: всё самое худшее позади! Надо выздоравливать.
            Я не знаю, что будет потом, и знать не хочу! Я понимала, что Галке сейчас плохо, как никогда, но это её крест, её Голгофа, и не я ей его взвалила, а судьба. Галка, Галочка! Мы будем молиться о тебе, и это всё, что мы можем сделать!
            Нужно время, чтобы всё улеглось – так сказала мама. Время и терпение. Я же должна теперь думать о малыше – он-то уж точно ни в чём не виноват.
            Я вспомнила, как мама вчера обрадовалась тому, что у неё скоро будет внук или внучка, и улыбнулась. Собственно говоря, до меня самой только сейчас стало доходить, насколько важное событие произошло в моей жизни…
            Я стала настоящей женщиной, я ношу его ребенка. Частичку любимого! Бог благословил нашу любовь плодом, удвоил свой дар! Любимый! Спасибо тебе!
            
            
            Через день после драматичного объяснения с Галкой неожиданно приехал Влад. Без обещанного условного знака. Вернее, этот знак он принес с собой – пунцовую розу.
            Когда он вошел, я чуть не потеряла сознание: теперь это стало как бы моим хобби – чуть что плюхаться в обморок.
            Влад легко подхватил меня и спросил:
            – Ты что, опять меня боишься?
            – Нет, – счастливо смеялась я, – просто я не ждала так скоро…
            – А обещала ждать каждую секунду… – укорил Влад, жадно припадая ко мне.
            Вместо оправданий я стала раздевать его…
            
            
            Он снова со мной! Ласковый, сильный и нежный, единственный мой! Какое  блаженство!..
            
            
            – Наверное, если кто-нибудь сейчас придёт, то подумает, что ты затеяла большую стирку, – сказал Влад некоторое время спустя, – и будет удивляться, зачем ты свалила всю одежду у порога…
            – Ага, – согласилась я, довольно жмурясь у него на груди, как кошка на весеннем солнце, – сильно удивится… Если войдет.
            – Как! – нарочито удивился Влад, – ты не станешь никого впускать?
            – Никогда! – подхватила я его игру, прижимаясь к нему покрепче. – Ни одного постороннего! Ты у меня в плену, любимый!
            –  А, если ты сама захочешь выйти? – упорствовал мой любимый.
            –  Да куда же я пойду? – насторожилась я. – Я от тебя никуда!
            – А со мной пойдешь? – спросил Влад и глаза его хитро блеснули, когда я удивленно заглянула ему в лицо:
            – Куда?!
            –  К твоей маме, – невозмутимо сказал он, наслаждаясь моим недоумением.
            – А зачем? – спросила я с замиранием сердца.
            – Я буду просить у неё твоей руки.
            – Только руки? – задохнулась я от восторга.
            – Мне бы только зацепиться, – горячо прошептал Влад, опрокидывая меня на спину, – остальное я возьму без спросу…
            
            
            – А где твоя бригантина, капитан? – спросила я, когда вечером мы вышли из подъезда, направляясь к маме.
            – Я оставил её в Москве. Обратно мы поедем поездом, – спокойно, как будто это само собой разумеется, сказал Влад.
            – Мы?!!
            – Ну, да! Разве ты не хочешь познакомиться с моими родителями? – артистично удивился мой капитан.
            – А когда мы поедем? – робко поинтересовалась я.
            – Послезавтра, – коротко ответил Влад и, взглянув в моё растерянное лицо, сжалился: – Я тебя ошарашил? Прости, Аленький, просто я хочу, чтобы ты поскорее принадлежала мне по праву. Знаешь, почему я управился со своим заданием за рекордно короткий срок?
            – Почему? – спросила я, не пытаясь заранее угадать его ответ.
            – Потому что боялся, что кто-нибудь, кто попроворней и посвободней, умыкнет моё счастье у меня из-под носа, пока я служу Родине. А ещё я заработал отпуск, чтобы быть подольше со своей любимой…
            – Ты можешь никогда не бояться потерять меня, – необыкновенно серьёзно сказала я, повиснув у  него на плечах, чтобы видеть его глаза. – Я и так принадлежу тебе, и ты всегда будешь у меня единственным…
            – Ну, что, будем ехать или целоваться? – сердито крикнул нам таксист, которого Влад умудрился остановить, не отрываясь от моих губ. – А то я найду других клиентов.
            
            
            Сказать, что мама была удивлена нашему приходу, это значит ничего не сказать. Она просто онемела, когда мы с Владом, сияя как два начищенных медных пятака, ввалились в её тихую однокомнатную квартиру. Мама молча приняла от будущего зятя букет и также молча кивнула, когда я его представила. Она просто впала в остолбенение и так и стояла посреди комнаты с букетом в руках.
            Видя возникшее замешательство, Влад шепнул мне: «Иди, накрывай на стол, а я займусь мамой…» Я взяла из рук мамы букет, подхватила наши сумки с провизией и послушно пошла в кухню.
            Когда я через пятнадцать минут вернулась в комнату, Влад и мама мирно беседовали. Мама немного ожила и с любопытством взглядывала на моего капитана, а тот что-то тихо и с воодушевлением ей рассказывал. Он был в той же синей рубашке, в какой я увидела его впервые, его светлые волосы рассыпались по лбу, глаза блестели. «Боже, как же я его люблю! Немыслимо!» – думала я, расставляя бокалы.
             Стол получился на славу, несмотря на то, что был сооружен на скорую руку. Влад почтительно усадил маму на стул и присоединился ко мне. Умело вскрыв шампанское и наполнив бокалы, он встал и с торжественным видом начал просить у мамы моей руки.
            – Дорогая Анна Матвеевна! – сказал он, заметно волнуясь. – Сначала я хочу попросить у вас прощения за то, что нежданно-негаданно ворвался в вашу жизнь. Я полюбил вашу дочь с первого взгляда и она осчастливила меня взаимностью. Мы любим друг друга и теперь наше счастье в ваших руках. – Влад вдохнул полной грудью и, как школьник на экзамене, выпалил: – Анна Матвеевна! Я прошу у вас руки вашей дочери Александры! Я клянусь вам любить и оберегать её до конца жизни и приложу все усилия, чтобы сделать её счастливой. Вот так, – добавил Влад и широко улыбнулся с явным облегчением.
            «А он струхнул, мой капитан…» – подумала я, заметив как вздрагивают его пальцы, и сердце мое наполнилось нежностью.
            Влад напряженно смотрел на мою маму, пока та, утерев слёзы, не взмахнула расслабленно рукой и не сказала:
            – Да чего уж там! Конечно, я согласна! Живите дружно и счастливо! – тут он с криком «Ура!» подскочил к маме и, подняв её вместе со стулом, закружился по комнате. – Владик! Верни меня на место! – со смехом взмолилась мама.
            Влад бережно усадил её за стол и, упав на колени, поцеловал руку. Мама, совершенно им покоренная, ласково погладила его по растрепавшимся волосам:
            – Береги мое сокровище, сынок!
            – Наше сокровище, мама! – поправил её Влад и в этот момент он уже вполне мог водрузить победное знамя.
            Где? Да прямо в наших с мамой сердцах! И я подумала: «Как мало я его знаю и сколько открытий мне ещё предстоит сделать!»
            Надо ли говорить, что ужин удался? Не то слово! Мама сияла, глядя на нас, Влад говорил без умолку, блистая умом и красноречием, а я любовалась своим суженым и упивалась счастьем. И в какой-то момент у меня мелькнула мысль: «А ведь Галка видела его таким! Как же она могла не влюбиться?!»
            Когда мы прощались, мама расцеловала нас с Владом и успела шепнуть мне на ухо:
            – Совершенно такой!
            Влад заметил это и на выходе встревожено спросил:
            – Что сказала мама? Я выдержал экзамен?
            – Выдержал, любимый, – успокоила я его, – на пять с плюсом.
            …Высадив нас у нашего дома, таксист вздохнул с таким нескрываемым облегчением, что я подумала: небось всю дорогу боялся бедняга, что мы сольемся в любовных объятьях прямо на заднем сиденье его машины.
            – Стой! – приказал Влад, когда мы вошли в подъезд. – Признайся, любимая, ты пьяная?
            – Совершенно пьяная! …От счастья. – покаялась я.
            – Ты только не удивляйся, – слегка смутился Влад, – но я очень хочу снова пронести тебя по лестнице и уложить в постель. Но теперь без свидетелей!
            – И приведешь меня в чувство? Тогда я притворюсь, что напилась до бесчувствия, – охотно согласилась я, и сделала вид, что падаю.
            Влад подхватил меня на руки и понёс на второй этаж, а я обняла его за шею и закрыла глаза… И мне совсем не пришлось притворяться: я и так была уже невменяема…
            
            
            У меня был день на сборы и улаживание своих «производственных» дел.
            В «Волжском вестнике» я оформила очередной отпуск и, унося на себе весёлое удивление взглядов «борзописок», поспешила в издательство.
            – Вы прямо порхаете, – завистливо сказала Като, когда я вошла в приемную. – Значит я угадала: вы точно влюбились.
            – Ты прямо таки ясновидящая, – засмеялась я, – а угадай, зачем я пришла?
            Като хитро посмотрела на меня и уверенно ответила:
            – Чтобы сдать работу и смыться с любимым на край света.
            – Если бы ты знала, как ты права! – снова засмеялась я, не умея и не желая скрыть своё счастье, и пошла к редактору.
            Тереза Яновна приняла у меня работу и загадочно посмотрела на меня:
            – Выходите замуж, Шурочка?
            – Бог ты мой! Какие вы все проницательные! – вместо ответа удивилась я. – Неужели у меня всё на лице написано?
            – Абсолютно всё! – с улыбкой уверила меня Тереза Яновна. – Желаю счастья!
            Аналогичные пожелания и комментарии я выслушала и в другом издательстве, где печатали, в основном, скучные научные книги.
            Ну, что ж, все они правы. Я и вправду порхала от счастья быть любимой и от предвкушения новой жизни мужней жены. И, должно быть, это действительно было написано на мне, потому что и по дороге домой я ловила веселые, проницательные и завистливые взгляды прохожих.
            Когда я влетела в свою квартиру, то сразу угодила в объятия Влада.
            – Ты где носилась, любовь моя! Я страшно проголодался! – сказал он, помогая мне раздеться.
            – А ужин? – растерянно спросила я, облегчая ему этот процесс по мере своих слабых дамских сил.
            – А ужин надо ещё заработать, дорогая! – весело сказал Влад, поднимая меня на руки…
            
            
            После ужина я потянула Влада к Волге: не могу же я не попрощаться с ней  перед отъездом? «Мне надо набраться сил, чтобы выдержать экзамен перед твоими родителями» – сказала я ему.
            Было уже темно и Волга мягко серебрилась в лунном свете. В небе купались звезды, обещая ясный сентябрьский день. Мы стояли обнявшись и слушали, как бьются наши сердца. Затем я сняла туфли и вошла в воду. «Я люблю!» – крикнула я, подняв руки. «Люблю…люблю…люблю…» отозвались волны. Влад тоже разулся и присоединился ко мне. Он прижался к моей спине, скользнул теплыми ладонями по поднятым рукам и, закрыв мне уши, оглушительно закричал: «И я люблю!». И по моей спине толчками скатилось эхо: «люблю…люблю…люблю…»
            Мы стояли по колено в воде и целовались, сладко и самозабвенно.  Потом бродили вдоль берега и разговаривали. И я призналась Владу, как, изнемогая от тоски по нему, охлаждала свой пыл в Волге, прямо в вечернем платье. Он со смехом «пожалел» меня и я совсем ошалела от его поцелуев. Потом Влад «покаялся» мне, что тогда, когда он наехал на меня, он смотрел на мои полуоткрытые от испуга губы и с трудом удержался, чтобы не успокоить меня прямо там, на капоте… «Бесстыдник…» – шепнула я, изнемогая от любви. Берег был безлюден и нам казалось, что мы одни в целом мире.
            Боже! Как я счастлива!
            
            
            ГЛАВА 10.
            
            Поезд ждал нас, когда мы с небольшим багажом, в основном, моих вещей,  приехали на вокзал. У меня было тревожное чувство прощания с любимым городом и с целой эпохой моей жизни, где я была по-своему счастлива безмятежностью и полной свободой. Теперь я была частью чего-то, пока неведомого мне, и понимала, что нашей с Владом неземной любви придется так или иначе определиться в реальном мире, найти в нём свое место. Мы были очень счастливы в моем обжитом раю, но вот он увозит меня в свой мир, где ему, конечно, комфортней и лучше – и я в смятении…
            Посадка уже началась и Влад понёс сумки в наш СВ-вагон. До отправления поезда было минут двадцать и мы хотели ещё подышать сентябрьской прохладой города, где родилась наша любовь. Я ждала Влада на перроне, рассеяно блуждая взглядом по озабоченным лицам  отъезжающих, – …и увидела Кирилла.
            Кирилл стоял у ограды и жёг меня тяжёлым взглядом. Выглядел он убитым и лицо его было бледным, как саван. Он не знал, вернусь ли я обратно и, похоже, прощался со мной навсегда. Как он повзрослел! В груди защемили жалость и сожаление, что я являюсь причиной страдания такого хорошего парня, и я прощально взмахнула рукой…
            – Кто этот юноша? – выстрелило у меня за спиной. Я обернулась и увидела лицо Влада. Это было лицо незнакомого мне человека: сильного, жесткого, яростного. В глазах его были недоумение и досада, как будто он только что получил пощечину.
            – Это мой бывший сослуживец… – растерялась я.
            – Сослуживцы так не смотрят! – жестко сказал Влад. – Ступай в вагон, а я пойду с ним побеседую…
            – Что ты надумал, Влад? – не на шутку испугалась я. – Не надо с ним говорить. Ты же видишь он и так убит…
            – Не бойся, я ничего не сделаю с твоим бывшим …сослуживцем.
            Влад взял меня за плечи и властно подтолкнул к вагону. Я покорно втиснулась в тамбур, но в купе не пошла, а со страхом смотрела как Влад подошел к парню и что-то начал тому говорить. Я не видела их лиц, но напряженная спина Влада, заслоняющая от меня Киршу, наводила на мысль, что разговор был нелёгким.
            Через некоторое время Влад вернулся и как упирающегося капризного ребенка втащил меня в купе. Поезд тронулся.
            Несколько минут мы сидели молча. Я, как провинившаяся неведомо в чем школьница, не имеющая права оправдаться, пыталась унять свои вздрагивающие руки, а Влад с ожесточением мял салфетку и смотрел в окно. Я отобрала у него салфетку и он взглянул на меня. Лицо его было бледным и скорее озадаченным, чем сердитым.
            – Он очень влюблен в тебя! По- взрослому, –  тихо сказал Влад.
            – Я знаю. Но что это меняет в наших с тобой отношениях? – я старалась быть предельно спокойной. – Он же совсем еще мальчик…
            – Мальчик?! – встрепенулся Влад. – А знаешь, что сказал этот мальчик мне, взрослому и неслабому мужчине?
            – Что? Что такого он мог тебе сказать?!
            – Он сказал, что убьёт меня, если увидит, что ты несчастна со мной!
            Мысль о том, что дело может дойти до смертоубийства, привела меня в шок. У меня потемнело в глазах, но прежде, чем упасть в обморок, я успела прошептать: «Он не сделает этого… Он не сможет причинить мне боль…»
            
            
            Первое, что я увидела, когда пришла в себя, были его глаза. Глаза моего любимого, полные вины и тревоги. Он взял невесть откуда появившийся стакан с водой и напоил меня.
            – Аленька! Как ты напугала меня! Что с тобой было? Почему ты потеряла сознание?
            Вместо ответа я начала целовать его встревоженное и такое родное лицо…
            – Не увиливай от ответа, любимая! – он мягко отстранился и взял мои руки в свои. – Скажи мне всё, как есть… Ты больна?
            – Ага, – сказала я и многозначительно улыбнулась. – Уже почти два месяца…
            – Что?!
            Я с нескрываемым удовольствием наблюдала, как он меняется в лице, как розовеют его щеки и светлеют глаза, как расцветает радостная улыбка… Влад бережно, как тонкий хрусталь, обнял меня и притянул к себе:
            – Аленька! Любимая моя…
            Я прижималась к его груди и думала: «Ну, вот. Значит я была права, когда скрывала от него свою беременность. Теперь он не сожмёт меня в объятьях так, чтобы все во мне запело от сладкой боли, не будет со мной страстным и ненасытным…»
            Словно подслушав мои мысли, Влад немного отстранился и удивленно спросил:
            – Но почему ты не сказала мне об этом сразу, как я приехал?! Ты сомневалась во мне? Ты думала, что я безответственный бой-френд, и только? – Влад вопросительно смотрел в мои глаза и я подумала, что еще немного и он по настоящему рассердится.
            Пришлось признаться:
            – Нет, дорогой мой! Я в тебе не сомневалась… Просто я боялась, что ты станешь осторожничать… Ну, что ты побоишься причинить вред нашему малышу, а я так соскучилась по тебе…
            Он изумленно уставился на меня и, когда, наконец, до него дошла вся моя стыдная тайна, вся её подоплека, стал хохотать.
            В это время раздался стук в дверь.
            – Входите! – сквозь смех позволил Влад, не спуская с меня насмешливых очей и, похоже, наслаждаясь моим недоумением.
            – Ваши билетики, пожалуйста! – вежливо попросил  улыбчивый проводник, явно дорожащий своей работой в престижном вагоне фирменного поезда.
            Когда проводник вышел, Влад решительно запер дверь и весело заявил:
            – Сейчас мы с ним будем договариваться о наших взаимоотношениях…
            – С кем? – сразу сомлела я.
            – С нашим сыном, – ответил мой капитан, расстёгивая на мне блузку. – Думаю, мы договоримся обо всём как мужчина с мужчиной…
            – С сыном? – спросила я, помогая ему справиться со зловредными пуговицами и застежками. – Почему ты так уверен, что будет сын?
            – А как же иначе? – засмеялся Влад, стягивая с себя свитер.  – Ведь я вложил в это дело столько труда, я так старался, пока ваял его…
            
            
            Ну, что сказать? Доехали мы мягко, без ссадин и синяков, хотя в условиях движущегося вагона все было очень непросто… Мой горячий капитан и будущий сын прекрасно поладили, без ущемления моих интересов и какого-либо ущерба для здоровья... Пару раз пришлось оторваться друг от друга для подкрепления сил, но в целом поездка удалась.
            
            
            А Москва встретила нас дождем. И это хорошо, думала я, взирая на столицу из окна такси: как будто проходит обряд омовения пред священным таинством крещения нашей любви Москвой. Влад с удовольствием исполнял роль гида, не подозревая насколько рассеяно моё внимание. Я изрядно трусила от того, что меня ждало представление его родителям, хотя внешне никак не обнаруживала своей тревоги. Но обнимающий меня Влад почувствовал насколько напряжена моя спина.
            – Не бойся, Аленький! – тихо сказал он мне, когда мы въехали на Проспект Мира, где был его отчий дом. – Мои родители примут тебя. Я немного успел им рассказать о том, какая ты у меня чудная. Они увидят, почувствуют, как мне хорошо с тобой, а это для них главное…
            
            
            Вот он! Огромный дом, облицованный розовым туфом, входная дубовая дверь, широкое парадное… Мы ехали в лифте, когда у меня резко потемнело в глазах. Неужели я сейчас плюхнусь прямо к ногам его матери?
            Влад должно быть заметил, как я побледнела, потому что успел подставить руки, когда я медленно поползла по стене лифта.
            Вот так, на руках своего капитана я и вошла в дом его родителей. Вернее меня внесли, как рояль. В полной, как говорится, отключке. И весь тщательно отрепетированный в мыслях гениальный сценарий явления меня семейству Яровых пошел коту под хвост.
            Очнулась я в мягком глубоком кресле в окружении недоуменного и напуганного семейства Влада. Сам Влад сидел на полу и усиленно растирал мои ладони. Рядом стояла его мать со стаканом воды и внимательно смотрела на меня. Чуть поодаль стоял высокий пожилой мужчина, держащий за руку белокурую девочку, лет пяти. Мой взгляд остановился на малышке, и я, ещё не отдавая себе ни в чём отчета, улыбнулась ей: её огромные черные глаза сразу подсказали мне, что это дочка Влада.
            Маленькая Саша всплеснула ладошками и с детской непосредственностью воскликнула: «Ой, папа! Твоя тётя вся проснулась!». Все рассмеялись и у меня отлегло от сердца. Я попыталась встать, но Влад остановил меня «Отдохни пока, Аленька!» и пододвинул кресла для отца и матери. Те уселись и мне уже не было так неловко. Влад подал мне стакан воды и пристроился рядом со мной на стуле. Черноглазая малышка сразу же забралась к нему на колени.
            И началась церемония знакомства.
            Влад представил мне мать, Лилию Львовну, домохозяйку, и своего отца – Михаила Наумовича, генерала, преподающего в военной академии. И, конечно же, Сашу, свою дочь. Пролепетав «Очень приятно!» я сразу честно призналась, что мне жутко стыдно, что я таким необычным путём вошла в их дом.
            – Ничего, ничего, милая! – отозвалась Лилия Львовна. – В вашем положении это не так уж и необычно…
            Я залилась краской и растерянно посмотрела на Влада: «Уже доложил?». Он улыбнулся мне одними глазами и спустил дочку на пол. Затем встал за моим креслом и, положив руки мне на плечи, объявил:
            – Мама! Папа! Я просил руки Александры  у её мамы и она дала нам своё согласие. Теперь мы просим и вашего благословения…
            Я поднялась с кресла и вместе с Владом подошла к его родителям и они раскрыли нам свои объятия. Всё было очень просто и сердечно и я, улучив минутку, откровенно им призналась, что очень боялась, что они не признают меня. Лилия Львовна обняла меня и, с мудрой улыбкой глядя мне в лицо, сказала: «Вы просто крепко и верно любите моего сына – и между нами не будет никаких разногласий».  Я немного опешила, потому что не поняла, есть ли под этим пожеланием неизвестная мне подоплёка или нет.
            С Михаилом Наумовичем всё было гораздо проще: по его добродушным и восхищённым взглядам я поняла, что он полностью одобряет выбор сына. Что касается малышки Сашеньки, то она удобно устроившись в кресле широко раскрытыми глазами наблюдала за всеми и кроме любопытства никаких чувств не выказывала.
            После завершения церемонии по «вносу» меня в семью Яровых мы уселись за накрытый стол. Поначалу за столом всё было чинно и церемонно, «как в лучших домах Парижа», но после дегустации нескольких сортов вин между сотрапезниками воцарилась та теплая атмосфера, которая бывает в дружной семье, без чужих. Я откровенно отвечала на вопросы о моих родителях, о работе и о друзьях, а Влад был рядом и ревниво наблюдал, чтобы мне во всех смыслах было комфортно. Он умело направлял разговор, заполнял шутками паузы и подкладывал в мою тарелку солёненькие и иные лакомые кусочки.
            Михаил Наумович с доброй усмешкой наблюдал за тем, как его сын опекает меня, а Лилия Львовна всё время благостно улыбалась. Я же с интересом наблюдала, каков мой капитан в своей семье и пока всё, что бы он ни делал, мне было по душе.
            Сашенька переходила с рук на руки и чувствовалось, что именно она является фактической «главой» семейства, и, когда в конце этого позднего завтрака она взгромоздилась ко мне на колени, по лицам остальных я поняла, что безоговорочно принята в семью. Малышка обняла меня за шею и напрямик спросила, кем я теперь у них буду и как ей меня называть. На секунду повисла неловкая тишина и я заметила, как напрягся Влад.
            Я поцеловала дочку своего капитана и спросила:
            – А как тебе самой хочется?
            Саша подумала и ответила вопросом на вопрос:
            – А как бы тебе понравилось?
            И я ей сказала, что я согласна на всё. И пояснила:
            – Хочешь, я буду твоей подругой, хочешь сестрёнкой, а если захочешь, то мамой Алей. Я в любом случае буду называть тебя Сашенькой и просто любить и защищать.
            Саша долго смотрела на меня, примеряя предложенные варианты и заявила, что хочет, чтобы я была её подружкой и сестрёнкой и немножко мамой.
            – Ладно, – сказала я, – тогда, если мы будем секретничать или вместе играть, как подружки или сестрёнки, зови меня просто Аля, а в другое время я не против быть мамой…
            Саша Маленькая согласно кивнула головой и больше с моих колен не сходила до конца застолья. По восторженному взгляду Влада я поняла, что всё сделала правильно. Похоже это был завершающий, кульминационный акт посвящения в семью и я тут же поняла, что смертельно устала.
            
            
            Позже, когда мы ушли в просторную комнату Влада, я призналась ему, что буквально валюсь с ног, и он уложил меня спать, сообщив, что поедет хлопотать о свадьбе.
            – У нас будет самая настоящая свадьба? – сонно спросила я.
            – А как же! Ведь ты впервые выходишь замуж?
            – Вроде бы да… – согласилась я, закрывая глаза. И мгновенно выпала из яви.
            Проснулась я оттого, что под боком у меня кто-то ворочался и, открыв глаза, увидела Сашеньку. Она сладко сопела, обхватив меня ручонками, и меня затопило неведомое мне ранее чувство умиления и нежности. Я бережно обняла её и снова провалилась в сон, а когда открыла глаза, на кровати сидел Влад и так смотрел на нас, что у меня чуть не разорвалось сердце от любви.
            Припоздавший обед был совмещён с ужином и за столом мы втроём выглядели полноправной семьей: Сашенька, усевшись между, нами вела себя пай девочкой и всё время спрашивала у нас, что ей можно взять со стола, можно ли выйти  из-за стола, можно ли пойти с бабушкой погулять…
            Влад был совершенно счастлив, и Лилия Львовна после ужина обняла меня и, спрашивая не устала ли я, назвала своей доченькой. Вернувшись домой после прогулки с Сашей, она со смехом рассказала нам, как та хвалилась во дворе, что сегодня папа принёс домой Алю, и она, Саша, скоро будет выдавать Алю замуж за папу.
            Поздно вечером, когда я спросила Влада, выдержала ли я экзамен, он закружил меня по комнате и сказал, что всё прошло на пять с целой кучей жирных плюсов.
            Перед самым сном, едва мы, истомясь, прильнули к друг к другу, к нам вошла сонная Сашенька и категорически заявила, что спать будет только с нами. Она по хозяйски забралась в нашу постель и угнездилась в аккурат между мной и любимым.
            – Вот теперь у нас настоящая семейная жизнь, – тихо засмеялся Влад. – Не огорчайся, Аленький, завтра мы с тобой начнём ходить по музеям и выставкам.
            – Ты с ума сошел! – ужаснулась я.
            – Тебе понравится, любимая… – загадочно пообещал Влад и залился приглушённым смехом.
            
            
             Три дня подряд с утра мы «ходили по музеям». Это и вправду мне понравилось. Даже очень. Каждая «экскурсия» начиналась приобретением соответствующих буклетов для алиби и заканчивалась бурной «лекцией»  в номере гостиницы. «Экскурсии» были долгими и утомительными и потому к семейному столу мы приходили томными и сонными.
            Остаток дня мы проводили в семейном кругу а по ночам, несмотря на все запреты Лилии Львовны, к нам с завидным постоянством приходила Сашенька.
            Все традиционные хлопоты по подготовке к свадьбе Влад свалил на своих многочисленных друзей и сослуживцев и только покупку моего свадебного наряда он не стал доверять никому.
            Потому за три дня до свадьбы мы остались без «экскурсии» и с утра я была дома. Отправив Михаила Наумовича гулять с Сашей Маленькой, мы с Лилией Львовной занялись уборкой и готовкой.
            Где-то перед полуднем в дверь позвонили и я, ничего не подозревая, открыла её. На пороге стояла высокая, нарядная и ярко накрашенная блондинка. Я почувствовала неладное и руки мои похолодели. Девица презрительно осмотрела меня с ног до головы и потребовала позвать Влада.
            – Владислава Михайловича нет дома, – сказала я.
            – А ты кто такая? – высокомерно спросила незваная гостья.
            – А вы сами, собственно, кто? – строго спросила я на правах члена семьи.
            – Я Маргарита, его подруга, – нагло ответила девица.
            – А я его невеста,  – все ещё спокойно сказала я, чувствуя, что обмираю.
            – Ты? Невеста? – презрительно фыркнула блондинка. – Откуда ты взялась?
            Я призвала к себе все свои силы:
            – Из лесу, вестимо.
            – Ну, и катись туда обратно! – не унималась девица. – Владик мой! Слышь ты, «невеста» без места! Он мой любимый мужчина! …И я ношу его ребенка!
            Боже праведный! Моё сердце оторвалось и стало падать. Как же так? Влад и эта девица? Ребёнок… А живота то не видать… Значит недавно… Я стояла как столб и чувствовала что сейчас упаду, если она скажет ещё хоть слово. Посмотрев наглой блондинке в лицо, я вдруг поняла: врёт! А если нет?!
            И тут во мне проснулась стерва. Та которая выручает меня иногда в сложных ситуациях. Я вперила «руки в боки» и гордо подняла голову:
            – Что касается беременности, «подруга», то ты опоздала: я успела забеременеть раньше тебя. И потому у меня больше шансов! Но если он захочет тебя, то значит он только такой, как ты, и достоин – и я отдам тебе его. А сейчас вали отсюда, кошка драная, пока я не взялась за сковородку!
            Я говорила чётко и внятно, выплёскивая всю ненависть, горе, отчаяние и брезгливость, захлестнувшие меня в эти мгновенья.
            Девица со страхом попятилась и я захлопнула дверь. Прислонившись к косяку, я долго стояла без, чувств, без мыслей и без желаний. Широко открытыми глазами я посмотрела вокруг и увидела Лилию Львовну. Та глядела на меня с сочувствием и с ужасом, прижав руки к сердцу. Она всё слышала. Это хорошо…
            – Вот и всё… – сказал я ей и, обречённо махнув рукой, пошла в комнату. Она, не отнимая рук от груди, как заворожённая, пошла следом за мной.
            Я достала сумку и медленно, как во сне, стала собирать свои вещи.
            – Ты уезжаешь, Аля? – со страхом спросила Сашенька.
            Оказывается они уже вернулись. Надо же, а я и не заметила. Так… тут где-то юбка. Ага. Есть. Что-то ещё было. Что? Я побрела в ванную и долго смотрела на верёвку с бельем. Потом вернулась и стала застёгивать полупустую сумку. Да, надо одеться… Во что? Я снова открыла сумку и достала платье. Душно! И темно…
            
            
            – Аля! Аленька! – где-то далеко кричал Влад. – Открой глаза! Посмотри на меня! Это я! Твой капитан! Аля, родная, очнись!
             Я открыла глаза: Влад! Я потянулась к нему… и вспомнила: блондинка… ребенок…
            Вскрикнув от боли, я оттолкнула Влада:
            – Уходи! К той… к Маргарите…
            Он с отчаяньем схватил меня за плечи и начал трясти:
            – Никого у меня нет кроме тебя! Ты слышишь? Только ты! Я и не жил до встречи с тобой! Аля! Не верь никому! Я искал тебя всю жизнь, только тебя…
            – Не надо, не тряси меня… Ты, же видишь, я неживая…
            – Аленька, приди в себя! Неужели из-за какой-то маньячки ты убьёшь нашу любовь? Да мало ли их меня добиваются? Мне они не нужны! Я твой! Только твой!
            Я, стараясь не смотреть на него, упорно твердила:
            – Она сказала, что  твоя подружка… твоя подружка…эта блондинка…ты с ней… ваш ребёнок…
            Влад с неистовством прижал меня к груди:
            – Да как ты могла поверить ей?! Это же невозможно! Да если бы я хотел другую, если бы я изменял тебе, разве бы я стал связываться с такой пошлой девицей?! Я, если хочешь знать, блондинок, вообще, ненавижу! Посмотри на меня!
            Он заставил меня смотреть ему в глаза. В них были гнев и… слезы?
            – Ты плачешь? – удивилась я, проводя рукой по его щеке. – Не плачь… Я всё понимаю. Я не единственная женщина на свете… Только мне очень больно.
            Влад взял меня на руки и начал укачивать как ребенка:
            – Как же ты могла так легко купиться? Любовь моя, счастье моё. Мы должны верить друг другу! Мне нужна только ты, ты одна. Запомни это. Мало ли кто возомнит, что я его собственность? Аленька, родная! Я принадлежу только тебе…
            Слёзы безудержным потоком полились моим щекам и Влад растерянно осушал их задеревеневшими ладонями. Я прильнула к нему и плакала долго и безутешно, до полного изнеможения. Вошла Лилия Львовна и напоила меня чаем с травами, прямо у Влада на коленях. Затем пришла Сашенька и гладила мои руки, приговаривая: «Не плачь, Аля, папа хороший, он самый лучший!»
            Влад уложил меня в постель и перебирал мои волосы тёплой ладонью до тех пор, пока я совсем успокоилась. Потом он наклонился и тихо сказал:
            – Мне без тебя не жить! Слышишь, Аля? Не бросай меня.
            И я поверила.
            
            
            ГЛАВА 11.
            
            Ночью я проснулась от иссушающей жажды. «Наверное, я выплакала никак не меньше, чем половину себя», – подумала я, облизывая пересохшие губы.
            Собираясь с силами, чтобы выбраться из постели, я долго смотрела на спящего Влада. Он лежал на спине и лунный свет освещал его усталое лицо с маленьким шрамом на лбу, с тревожно нахмуренными бровями. Родной мой, я измучила тебя, прости…
            Стараясь не задеть его, я встала и, держась за стены, в полной темноте побрела на кухню. Нащупав холодильник, я открыла его и сразу стало достаточно светло, чтобы я отыскала стакан и налила себе воды. Напившись, я поняла, что хочу есть, и стала выкладывать на стол всё, что было съедобно без готовки…
            Я чуть не подавилась соленым огурцом, тщательно обернутым двумя кружками колбасы, когда в кухню вошла Лилия Львовна. Она зажгла ночник и села рядом со мной.
            – Кушай, кушай, девочка моя! – ласково сказала она, подкладывая мне хлеб и масло. – Набирайся сил. Я сейчас тебе ещё котлетку дам и чай разогрею…
            Я не помню, чтобы я когда-либо с таким азартом набрасывалась на еду. Я мела всё, что давала мне Лилия Львовна, стыдясь своей жадности. Но она только радовалась моему аппетиту. Когда, наконец, дошла очередь до чая, она подсела ко мне и сказала:
            – А ты, доченька, молодец! Так здорово отчитала эту беспардонную фотомодель. Она давно преследует Владика, бесится, что он не обращает на неё никакого внимания. – заметив блеснувший у меня в глазах живой интерес, Лилия Львовна с воодушевлением продолжила: – Она, вообще-то, подружка его одноклассника Севы. Как-то они были в общей компании, и с тех пор она Владику вот уже два года не дает проходу: то у подъезда подлавливает, то письма шлет, то появляется там, куда её не приглашали…
            Лилия Львовна на минутку замолчала, обдумывая, наверное, как подойти к главному:
            – Аленька, должна понимать, что наш Владик – мужчина видный, и потому женщины тянутся к нему… Но он у нас очень разборчивый и серьёзный. Ты не смотри, что он такой…жёсткий, что ли. Это он с виду только. А в душе-то он у нас мечтатель… как отец его... – она улыбнулась чему-то своему, какому-то далекому и приятному воспоминанию. – Мои вояки на самом деле оба романтики… И очень верные семье.
            Насытившись и утолив жажду, я потихоньку возвращалась к жизни, осознавая, как мне был интересен и нужен этот доверительный разговор.
            – А кто была его жена? Какая она? – задала я давно мучавший меня вопрос.
            – А Владик ничего тебе не рассказывал?
            – Я, как-то, не спрашивала, неловко было…
            – Ну, так послушай, Аленька. – Лилия Львовна немного нахмурилась: видимо, ей неприятно было вспоминать бывшую невестку. – Это была его первая любовь, одноклассница. Красивая очень девочка, черноволосая, голубоглазая, весёлая. Мы с отцом поначалу радовались, что у Владика будет такая хорошая жена… Они долго встречались с Инной, и поженились, когда Владик ещё учился. Потом родилась Сашенька, а потом… потом они развелись.
            – Почему?!
            – Она не умела ждать! – жёстко отрезала Лилия Львовна. – Владик оставил ей квартиру и ушёл. А потом она привела к нам Сашеньку и сказала, что уезжает в Париж с новым мужем… Квартиру она, конечно, продала. Это было два года назад.
            Не помню, как долго мы просидели молча, думая об одном и том же человеке, которого обе бесконечно любили. И тут он объявился сам, собственной персоной:
            – Аля! Ты здесь!
            Это был Влад. Он стоял в дверях: испуганный, взъерошенный и несчастный.
            – А мы тут чаевничаем с доченькой …подкрепляемся, – с любовью и тревогой в голосе сказала ему Лилия Львовна. – Ты чего так всполошился? Ничего страшного. Мы, женщины, когда в таком интересном положении, часто едим по ночам…
            – И я что-то захотел есть, – неправдоподобно бодро заявил Влад. – Ведь я тоже жду ребёнка.
            – Вот и хорошо! Аленька, ты тут покорми нашего вояку, а я пойду досплю.
            Когда она ушла, Влад, не прикасаясь к еде, признался, что, проснувшись и не найдя меня рядом, так сильно испугался, что я всё же сбежала от него, что…
            Я не дала ему договорить…
            Примирение наше было бурным и сладким и мы проспали к завтраку.
            
            
            Когда мы, наконец, встали с основательно скомканной постели, старики с внучкой уже ушли гулять.  Завтрак, заботливо накрытый салфеткой, ждал нас на кухонном столе и мы, открыто радуясь, что остались вдвоём, долго и с наслаждением трапезничали – до тех пор, пока к нам не влетела раскрасневшаяся после прогулки Сашенька. Убедившись, что мы не ссоримся и, сорвав причитающиеся ей по праву поцелуи, она умчалась к бабушке.
            Пока я убирала со стола, а затем заправляла нашу постель, Влад крутился возле меня с таинственным видом, проявляя крайнее нетерпение.
            – Ты что такой загадочный сегодня, дорогой мой? – спросила я, предвкушая какой-то сюрприз.
            – А не пожелает ли моя прекрасная невеста взглянуть на свой свадебный наряд?
            Я не собиралась ломаться и легко поддалась искушению:
            – Конечно, пожелает!
            Влад торжественно выложил на кровать огромную коробку и уставился на меня, чтобы насладиться выражением моего лица. Я не обманула его ожидание и, открыв коробку, представила ему богатую гамму чувств: изумление, восторг и благодарность.
            Я выложила платье на кровать и полюбовалась его ажурным плетением, переливающимся серебряными нитями редкого оттенка, и кружевными рукавами. Совершенно такое!
            Получив долгий благодарный поцелуй, Влад велел мне закрыть глаза, и когда я открыла их, рядом с платьем увидела чудные «хрустальные» туфельки Золушки. Теперь Влад целовал меня за должное понимание его стараний. Следующим даром были янтарная гривна, оправленная серебром и в комплекте с ней изящный браслет.
            – Любимый! – завопила я в полном восторге, – как ты угадал все мои желания?!
            – Я старался, – с показной скромностью сказал любимый и достал маленькую бархатную коробочку. – А это перстень от твоего капитана Грэя… Классика умалчивает какой там был камень, но я исходил из того, что кольцо должно быть старинным и лучистым…
            – О! – только и смогла вымолвить я, принимая от Влада коробочку с дивным перстнем старинной работы: лучистый янтарь в искусно свитой серебряной оправе.
            Я надела кольцо и повисла на его шее:
            – О, мой капитан!!!
            Мы еще не покончили со страстными и сладкими благодарностями, как в комнату влетела Сашенька и, не обращая на нас никакого внимания, заметалась по комнате:
            – Ой, Аля, ты в этом серебряном платье будешь жениться на папе?! Ой, какие туфельки! Совсем как у Золушки! Ой, какие бусики…
            Она тут же повесила на себя гривну и, нацепив браслет, задрала ручонку, чтобы тот не свалился.
            Влад поймал дочку за запястье и, подхватив её на руки, хитро сощурился:
            – А для моей маленькой принцессы у меня тоже есть свадебный наряд!
            – Ой, папочка, давай его посмотрим поскорее!
            – А вот положишь на место мамины украшения, тогда получишь!
            Сашенька послушно положила гривну и браслет на кровать и с нетерпением вцепилась в папину ногу. А тот стоял уже с нарядным пакетом в руках, откуда, не мешкая, достал светлое воздушное платьице и белые лаковые туфельки.
            Малышка так завизжала от восторга, что на её крик к нам вбежала обеспокоенная Лилия Львовна. Поняв отчего тут такой сыр-бор, она резонно поинтересовалась, не померили ли мы платье, чтобы удостовериться, что ничего не надо подгонять по фигуре.  У Влада загорелись глаза, но мать выдворила его из комнаты, сказав, что жениху не положено видеть наряженную невесту до свадьбы.
            Когда мы с Сашенькой оделись, она вся засияла и не сдержала восторга:
            – Какие же красавицы обе мои Александры!
            – Это потому что папа у нас настоящий волшебник! – торжественно сообщила малышка с непоколебимой уверенностью в своей правоте. А мы и не собирались с ней спорить!
            Дав нам вдоволь повертеться перед зеркалом, Лилия Львовна велела уложить наряды по коробкам и до послезавтра к ним не прикасаться.
            Бабушка с большим трудом увела упирающуюся маленькую принцессу и Владу было дозволено возвратиться в нашу примерочную, заперев которую, он «не отходя от кассы» стребовал от своей невесты всё и сполна за свою щедрость и волшебство.
            
            
            Утром следующего дня мы поехали встречать мою дорогую мамочку, которую должен был привезти Колыванов, тот самый Колыванов, жена которого Раиса была приятельницей моей Галки. Поезд пришел точно по расписанию и мы с Владом пошли к СВ-вагону. Первым вышел Колыванов, затем его жена и мама.
            Мама выглядела смущенной и даже слегка напуганной. Я сразу бросилась к ней и после бурных объятий, будто мы не виделись целый год, а не неделю, повела маму к Владу. Тот приложился к её щеке сыновним поцелуем и поинтересовался, как они доехали.
            – Всё великолепно! – отрапортовала мама и сразу же притулилась ко мне да так и стояла, следя за встречей Влада с другом и с его жеманной супругой.
            Сергей Колыванов был слегка располневшим, весёлым и, с виду, простецким мужиком, который уставился на меня в упор, словно прицеливался, а затем смутил, своим «изысканным» комплиментом:
            – Так вот она, та таинственная незнакомка, ради поисков которой мой друг собирался поднять на ноги всю нашу милицию! Одобряю!
            – Перестань, Серёга, не смущай мою невесту! – засмеялся Влад и представил меня Колывановым, как говорится, официально.
            Раиса держалась высокомерно и смотрела на меня с холодным любопытством, не снимая с лица дежурной улыбки. А я гадала: обсуждали ли они с Галкой наш драматический треугольник или нет? А может, она, вообще, не в курсе, что мы подруги?
            Как бы то ни было, присутствие на свадьбе Раисы меня напрягало – с одной стороны, это хорошо, что она всё расскажет Галке, а с другой, вроде бы, плохо, потому что вряд ли она сделает это деликатно. Но в том, что в лице Раисы я буду иметь на нашем с Владом празднике недоброжелателя, я была уверена. И не потому, что она была верна Галке или невзлюбила меня – а потому, что Раиса принадлежала к разряду тех людей, которые считали, что все им что-то должны. Такие люди ценили только «бартерные отношения» и могли навредить из зависти, а то и просто скуки ради.
            Я очень не хотела, чтобы Влад приглашал Колывановых к нам на семейный завтрак, и, слава Богу, он этого не сделал. К тому же за теми прислали служебную машину, чтобы отвезти в гостиницу, и все сразу же разъехались.
            Мы с мамой уселись на заднем сиденье и по дороге я поведала ей всё, что знала о семействе Влада, ловя в зеркале улыбчивый и одобрительный взгляд своего капитана. Потом я попыталась развеселить маму историей моего «вноса» в дом Яровых, но она уловила лишь то, что я упала в обморок и встревожилась. Пришлось отвлечь её веселыми историями про Сашеньку и в итоге в дом Влада она пришла в должном настроении и подготовленная. Но я зря волновалась: мама «влилась в коллектив» практически с порога, потому что лишь только Влад объявил всем, что вот вам мама нашей Али, Сашенька подошла к ней и легко определила ее место в семье:
            – Значит ты теперь тоже моя бабушка!
            Моя мамочка моментально растрогалась и расслабилась – и дальше все пошло как по маслу.
            После славного застолья родители завязали оживленный диспут о временах и нравах и Сашенька, натешившись ролью дочки, перебралась к дедушке и бабушкам, а Влад убежал делать последние распоряжения по организации свадьбы. Убирая со стола, я старалась не думать о завтрашнем дне, потому что уже поняла, что  быть невестой – это тяжёлая работа, но теперь, когда мама рядом, мне будет намного проще и спокойнее.
            Влад появился только к вечеру и сразу заперся с Михаилом Наумовичем в кабинете. Когда он зашел в нашу комнату, я спросила, о чём это он так долго совещался с отцом, и мой жених с таинственным видом сказал, что это секрет и что он готовит мне кучу сюрпризов. И первый «сюрприз» я получила буквально через минуту: Влад сообщил мне, что сегодня не будет ночевать дома. Я страшно расстроилась и ему пришлось утешать меня поцелуями и обещаниями скорой компенсации.
            – Ты идешь на «мальчишник»? – спросила я у самых дверей.
            – Нет, счастье моё. Завтра мне нужная трезвая голова. Да и мальчишек среди моих друзей давно нет. – Влад довольно и с хитрецой улыбался и явно не собирался делится своими планами.
            – А куда же ты? – не унималось моё любопытство.
            – Я иду творить нашу сказку. Потерпи до завтра, Аленький…
            
            
            Долгожданное «завтра» началось поцелуем мамы:
            – Вставай, моя радость! Нас ждут большие дела.
            Рядом стояла Сашенька, умытая и томящаяся нетерпением.
            Я легко вскочила с постели: сон как рукой сняло, несмотря на то, что вчера мы с мамой проговорили до глубокой ночи и даже немного поплакали по нашей уходящей в прошлое спокойной и безмятежной жизни.
            Наскоро позавтракав, я долго стояла под душем, совершая обряд омовения невесты пред тем как навсегда принадлежать своему мужчине. Как бы я не убеждала себя, что моя свадьба немного запоздала, потому что я уже принадлежала Владу и душой и телом, сердце моё трепетало, как у невинной девушки.
            Открыв коробку с платьем я обнаружила в ней тонкое нарядное белье, которого не было раньше. «Когда он успел?» – подумала я, вмиг сомлев от нежности. Любимый! Он все предусмотрел!
            Разложив содержимое коробки на кровати, я почувствовала себя жрицей, готовящейся к сокровенному обряду жертвоприношения любви, и стала медленно облачаться перед зеркалом, прислушиваясь к своим ощущениям. Нужно запомнить этот день весь, до мелочей! Большое настенное зеркало демонстрировало мне, как рождается невеста, и вскоре я увидела незнакомую мне босую девушку в гладком облегающем серебряном платье, украшенном янтарной гривной и с изящным браслетом на руке, увенчанной старинным кольцом…
            В комнату без стука влетела Сашенька в белом воздушном платьице, тоже босиком и с такими же, как и у меня, рассыпанными в беспорядке чисто вымытыми волосами:
            – Аля! Папа нам с тобой визазиску прислал!
            – Визажистку? – успела удивиться я, прежде чем вошла томная солидная дама с саквояжем в руке. Следом робко вплыли обе мои мамы.
            – Ну, кто тут у нас невеста? – спросила дама тоном врача скорой помощи, с любопытством оглядывая нас с Сашенькой.
            Сашенька молча указала на меня пальцем и разочарованно отступила к бабушкам.
            Визажистка, заметив её огорчение, достала какую-то бумажку и громко, как на детской ёлке, спросила:
            – А кто у нас будет ангелочком в белом наряде? Вот тут у меня в заявке написано: сотворить красавицами невесту и её ангела-охранителя. Где же он этот ангел?
            – Тут я! – радостно закричала Сашенька выскакивая пред игривые очи пришлой волшебницы. – Это я буду охранять Алю!
            – Ну вот с тебя мы и начнем! – объявила визажистка, раскладывая свои причиндалы под внимательным взором «ангелочка».
            И через полчаса на голове у Сашеньки красовались старомодные локоны, украшенные легким белым веночком.
            – Ну, вот и все, – удовлетворенно констатировала кудесница, – теперь иди к бабушкам, уступи место невесте.
            – А макияж?! – возмутилась малышка, воткнув в неё требовательные чёрные глаза.
            – Ах, макияж… – растерялась визажистка и взглянула на бабушек.
            – Солнышко, ангелочкам макияжа не положено! – нашлась моя мама. – Их даже наоборот специально умывают, чтобы они были чище всех.
            Сашенька недоверчиво посмотрела на маму и только, когда и другая бабушка поддержала эту версию, согласилась уступить мне место.
            Пока визажистка причесывала меня и укладывала волосы, я никак не вмешивалась в её священнодействие, догадавшись, что и тут Влад уже распорядился, потому что она ничего не спрашивала у меня по поводу прически. Дама подобрала мне волосы, обнажая шею, и стала укреплять  «ракушку» длинными фигурными шпильками, украшенными серебряными шариками. Завершал композицию крохотный ажурный кокошник, свернутый в полукружье, чем он стал похож на диадему. Легкий макияж на глаза – и невеста готова. Ни к щекам, ни к губам визажистка не притронулась.
            Я посмотрелась в зеркало. О, любимый! Ты угадал, все мои желания!
            Обе мамы и визажистка уставились на меня, не скрывая восхищения, а в глазах Сашеньки я прочла беспредельное обожание.
            
            
            В полдень прибыла «свита», которой было велено доставить невесту к жениху.
            Когда Михаил Наумович, специально по такому случаю надевший свой парадный генеральский мундир, вывел меня, у свиты был лёгкий шок.
            – Ну, Влад! Ну пострел! – не сдержавшись воскликнул крепкий светловолосый мужчина, которого, как я узнала позже, звали Петром. Другие  ошалело молчали.
            – Господа офицеры! – звенящим голосом призвал к порядку польщённый генерал. – Прежде, чем начнется церемония, предупреждаю: один неверный шаг – и вам конец!
            – Примем к сведению, товарищ генерал! – щелкнул каблуками Пётр. – А мантию накинуть на невесту позволите, или сделаете это сами?
            – Сам, конечно, – отчеканил Михаил Наумович и накинул на меня невесть откуда взявшуюся белую пушистую мантию.
            Отправив свиту вниз по лестнице пешком, Михаил Наумович проводил своих женщин к лифту и скоро мы уже ехали кортежем из шести машин в нашу с Владом сказку.
            Через десять минут мы остановились у скромного трехэтажного особняка без вывески и вышли из машин. Михаил Наумович взял меня под руку и повёл в здание. За нами, в сопровождении свиты из четырех офицеров, шли обе мамы, держа за руки Сашеньку в такой же как у меня пушистой мантии.
            Об руку с генералом по мягкой ковровой дорожке я шла к украшенному гирляндой цветов входу в ярко освещённый зал и сердце моё готово было выпрыгнуть… Переступив порог, я почти мгновенно увидела своего суженого: о, Влад!!!
            
            
             ГЛАВА 12.
            
            Влад был в белом костюме с приталенным коротким сюртуком, с золотым аксельбантом на плече, стройный, подтянутый и взволнованный.
            О, мой капитан! Лишь то, что Михаил Наумович крепко сжал мою руку, удержало меня от того, чтобы не кинуться к любимому бегом, опрокидывая напольные вазы с цветами и свидетелей.
            Генерал медленно, слишком медленно вёл меня к жениху и я, кроме него, ничего и никого вокруг не замечала – до сих пор не понимаю, почему не потеряла сознание, когда он взял меня за руку и я увидела его звездные смеющиеся глаза! Не помню, что нам говорил работник загса, приглашённый Владом для церемонии, не помню, как мы расписывалась в красивой толстой книге, как надели друг другу кольца… Всё было будто не со мной.
            И только когда Влад, уже на правах законного мужа, «разбудил» меня долгим и нежным поцелуем, я вернулась в себя. Мы взялись за руки и пошли в фойе, где лилась музыка и хлопало пробками шампанское. Сашенька важно шествовала впереди, старательно посыпая дорожку лепестками роз, и вскоре мы уже пили шампанское, целовались под восторженные крики присутствующих и принимали поздравления и здравицы.
            Наши мамы стояли обнявшись и промокая слезы на сияющих умилением и гордостью глазах, рядом с такими же блестящими глазами стоял Михаил Наумович. Обнимая родителей, я успела шепнуть маме: «Не плачь, родная, я счастлива!» – и нас увели от них.
            Эта небольшая пауза в празднике дала мне время прийти в себя, чтобы устоять перед следующим «сюрпризом» своего капитана: когда мы вышли из здания импровизированного загса, к нам медленно подъехал красный феррари Влада, на котором красовалась белая надпись «Секрет».
            –  О, Влад! – я припала к нему, чтобы не упасть от счастья.
            – Это не всё, Аленький, – тихо предупредил он, коснувшись мимолетным поцелуем моего уха, –  посмотри, как я увековечил нашу первую встречу! – на капоте был запечатлен серебряный отпечаток ладони…Моей?! И Влад словно подслушал мои мысли: – Помнишь, как наша Сашка обводила на листочке твою ладонь для своей семейной коллекции? – я кивнула.. – Я  украл у неё этот рисунок…
            Всё! У меня нет больше сил! Если он немедленно не утолит мою жажду поцелуев, я умру… «Потерпи ещё немного, любимая, – шепнул Влад, угадав эти эротические мысли по дрожи моих пальцев. – Я же терплю». «Ты же мужчина!..» – обиделась я. Он тихо и сдержанно засмеялся: «Во мне счастья на целого слона…»
            О, мой капитан! Весь этот диалог прошел по пути к нашему «Секрету» и, думаю, остался незамеченным гостями, усаживающимися по машинам.
            Как только мы расположились в своём персональном авто, свадебный кортеж тронулся.
            – Куда ты везёшь меня? – поинтересовалась я, прижимаясь к мужу всем телом и почувствовав, как он вздрогнул.
            – Какая нетерпеливая у меня жена…– сдавленным голосом заметил Влад перед тем, как капитулировать и припасть ко мне продолжительным поцелуем, который скрасил нам всю дорогу. Не помню, насколько длинную…
            
            
            – Приехали, – сказал водитель, открывая дверцу и с усмешкой наблюдая, как мы, обалдело оглядываемся.
            – Аля, ты меня деморализуешь, – строго сказал Влад, поправляя сбившийся аксельбант. – я забыл весь сценарий…
            – Я исправлюсь, муж мой! – пообещала я. – А хороший сценарий может  идти и на автомате.
            Едва мы вышли, нас окружили музыканты с  флейтами, трубами и скрипками, одетые в соответствующие «Алым парусам» костюмы. Я, наконец-то, смогла более трезво смотреть на всё вокруг и увидела корабль…или баржу…ну, в общем, нечто плавучее, сияющее огнями и благоухающее цветами. Музыканты окружили нас и под музыку повели к трапу. Влад поднял меня на руки и под туш внёс на палубу.
            Откуда-то сбоку выскочили два матроса в белых беретах с синими помпонами:
            – Ждем ваших указаний, капитан! Приказывайте, капитан!
            – Рассаживайте гостей и начинайте! – приказал Влад, царственно взмахнув рукой.
            На всех столах стояли пока только пустые приборы, фрукты и шампанское. Мы с Владом уселись за отдельный стол на небольшом возвышении, накрытый на двоих, и знакомый мне уже Пётр открыл церемонию чествования молодожёнов. Поздравления были искренними и, несмотря на завуалированность  комплиментов, показывали мне моего мужа с новой, профессиональной стороны и я стала гордиться им ещё больше. Ни дифирамбы в мою сторону, ни подарки меня не интересовали и потому, когда «официальная часть» закончилась, я вздохнула с облегчением.
            В мгновение ока столы гостей были завалены яствами и разлилось веселье. На нашем столе было пусто и поймав хитрый взгляд Влада, я догадалась, что у него припасены еще сюрпризы: не собирается же он заморить свою молодую жену, а заодно и ребёнка, голодом! И я оказалась права: воспользовавшись тем, что гости были поглощены едой, не дождавшись традиционного вальса и ни с кем не попрощавшись, мой муж потащил меня с палубы.
            – А если будут кричать «горько»? – спросила я для порядку, нисколько не сопротивляясь.
            – Пусть кричат, что хотят… – дозволил гостям Влад и ногой открыл дверь в каюту капитана.
            
            
            У меня свело дыхание: какой антураж! Полумрак, свечи, шампанское в ведёрке, блюдо с запеченной птицей, овощи, фрукты и…кровать с балдахином!
            – Ну, что, жена, – спросил Влад, обняв меня и уткнувшись мне в затылок, – будем пировать, или… – он нежно поцеловал меня в шею.
            – Или! – сделала я мгновенный выбор и скромно потупилась.
            Он засмеялся и стал не торопясь вынимать шпильки из моей замысловатой причёски, целуя меня после каждой маленькой победы.
            – Это что, тоже часть твоего сценария? – застонала я. – Сейчас я, как корректор, исправлю в нём все ошибки…– я сгребла шпильки в горсть и легко выдернула их оптом.
            – Надо дверь запереть…– глухо сказал Влад.
            Когда, с трудом разобравшись с замысловатым замком, он вернулся ко мне, моё шикарное платье было уже  на полу… И всё прочее, кроме браслета и колец, тоже.
            – Вот это скорость! Настоящая жена военного, – умилился Влад, сгребая меня в охапку, – а аксельбанты ты умеешь снимать?
            – Сними их вместе со всем остальным…
            
            
            Утолив голод, мы смаковали шампанское и слушали отдаленный шум резвящихся гостей. По каюте была разлита вязкая истома.
            – Надо бы выйти к гостям… – без всякого энтузиазма сказал Влад.
            – Ага, – согласилась я, – но теперь я совсем без прически.
            – А у меня напрочь оторван аксельбант, – констатировал мой капитан.
            – И платье надевать не хочется, – протянула я, глотнув шампанского.
            – И мне не хочется, чтобы ты надевала платье, – поддакнул Влад, теребя накрученную на мне простыню, – в этом наряде ты похожа на амазонку.
            – И что же нам теперь делать? – вопрошала я. – Надо бы родителей проведать…
            И словно по заказу мы услышал стук в дверь и голос Михаила Наумовича:
            – Владислав! Мы собираемся уезжать!
            – Сейчас, папа! – крикнул Влад. – Через пять минут мы будем!
            – Ну, вот, – проворчала я, напяливая платье на голое тело, – никакой личной жизни.
            
            
            Родители ждали нас у сходней. Утомленная впечатлениями Сашенька спала на руках у Лилии Львовны, а мама с тревогой выглядывала меня. Когда мы подошли, она приободрилась и похвалила Влада за красивую свадьбу. Тот обнял маму и, заговорщицки улыбнувшись мне, сказал:
            – Это же всё для нашего сокровища!
            Заглянув Владу в лицо, мама задала единственный мучающий её вопрос:
            – Когда же я снова увижу вас?
            И мой муж виртуозно выкрутился из ситуации:
            – Завтра! Мы же придём вас проводить.
            Мама растерялась, но уточнять свой вопрос не стала. Мы распрощались с родителями и пошли к гостям. Те с полной самоотдачей отдавались танцам и я шепнула Владу, что мы могли и не выходить из своей каюты.
            – Но, раз уж мы вышли, – сказал он, обнимая меня, – пошли потанцуем. Мы ведь с тобой ни разу ещё танцевали…
            …И мы танцевали бесконечно томительный вальс, не замечая никого вокруг. Глаза в глаза, в целомудренном объятии кружили мы по палубе, а над нами вращалось сумеречное небо с одинокой вечерней звездой и было острое ощущение, что мы находимся между ночью и днём, между небом и землёй, между прошлым и будущем… Мы были внутри мгновенья, здесь и сейчас – в нашей сказке. Только он и я…
            Вальс закончился и мы, не разнимая объятий, перешли в ритм нового танца. Влад, притянув меня к груди, уткнулся в мои волосы:
            – Аленький, как подумаю, что на тебе под платьем больше ничего не надето – голова кругом…
            – Так давай опять сбежим!
            – Сбежим, – легко согласился он, – только я сейчас своей команде выдам инструктаж.
            Влад пристроил меня к борту и пошел к своим друзьям. Я, обхватив поручень, смотрела в воду и думала о нём, о том, как он сотворил нашу сказку, о маме, с которой скоро, расстанусь, о том, что все сказки кончаются…
            – Вы отважная девушка, Александра! – услышала я за спиной и обернулась: Колыванова!
            – Почему вы так решили? – машинально спросила я, глядя на её змеиную улыбку и предчувствуя недоброе.
            – Ну, как же? Выйти замуж за плейбоя – для этого требуется характер! – она улыбалась одними губами, а её глаза были холодными и колючими.
            Мне очень захотелось снять с неё улыбку и выбросить за борт. И её самоё швырнуть туда же. Жаль, что здесь пираньи не водятся…
            – Тут, наверное, всё дело в глупости, а не в отваге, – спокойно парировала я. – Я всё ещё верю в любовь.
            – А я реалистка, – наступала Раиса, – и я не верю, что там, где наши мужья пропадают месяцами, они верны своим женам. Ведь за границей есть такие знойные красотки, что любой нормальный мужик поплывёт. А ваш Влад – он как мёд! Знаете сколько баб вьётся вокруг него, мечтая уложить его к себе в постель?
            Я смотрела на неё уже почти с ненавистью – но странно: Раиса была довольна моей реакцией, как будто этого и добивалась. Нет! Пираньи для неё будут слишком легкой смертью. Её надо подвесить за ноги над трясиной на тоненькой гнилой ветке и пусть визжит от страха! Я представила себе эту картину и мне стало весело…
            – Чему вы смеётесь? – обескуражено спросила Колыванова и улыбка сползла с её надменного лица.
            – Представила себе лица этих фанаток среди гостей на моей свадьбе, – бодро ответила я, не взирая на ощутимые покалывания в груди – ведь Раиса озвучила мои тайные страхи. Ну, да чёрт с ней!
            Я поискала глазами Влада и увидела его среди «свиты» невесты. Пётр стоял немного в стороне и возбужденно разговаривал по телефону, затем обречённо махнул рукой и протянул трубку Владу и тот на моих глазах стал меняться в лице. У меня оборвалось сердце…
            Пётр напряжённо наблюдал за Владом, потом встретился взглядом со мной и закрыл моего мужа спиной. Я вцепилась в поручень, стараясь не упасть в очередной обморок. Вот он направляется ко мне… Чем он так расстроен? Саднило предчувствие разлуки…
            Влад быстро подошел ко мне и на глазах у недоуменных гостей взял моё лицо в ладони и стал покрывать его поцелуями, затем, ни на кого не обращая внимания, подхватил на руки и унёс в капитанскую каюту.
            
            
            – Когда? – спросила я пересохшими губами.
            – Послезавтра.
            Влад был бледен, зол и несчастен. Я старалась не заплакать – ему и так плохо!
            – Но почему? Ведь ты в отпуске, у тебя свадьба…
            – Не срослось у них что-то…Случилось что-то непредвиденное и я должен лететь.
            – Да разве ты один у них? Пусть пошлют другого! – я была уверенна, что не плачу, но щёки почему-то были влажными.
            Он поцеловал мои мокрые глаза:
            – Это моё дело, любимая! У других – другие дела…
            – Это очень опасно? – сердце моё увязло в паутине страха.
            – Не очень. Я справлюсь, родная, не волнуйся. И, вообще, я везучий – за столько лет экстрима на мне нет ни одной царапины.
            – А тот шрам на лбу?
            – Ты заметила? Это к службе не имеет отношение. Это память о моей шальной юности, о драке.
            – Если тебе нужны царапины, я могу посодействовать – сколько угодно!
            – За что такая честь? – искренне удивился Влад моей агрессивности.
            – За баб, которые вьются  вокруг тебя. Раиса сказала, что ты как мёд и что толпы баб тянут тебя в постель. И что там, куда ты уезжаешь, полно знойных красоток…
            – Я стойкий оловянный солдатик, дорогая! Меня не так просто совратить! А Раисе надо вырвать её ядовитый язык.
             Я пропустила последнюю фразу мимо ушей:
            – Не просто, но можно?
            – Конечно! Ведь тебе это удалось! – дразнил меня Влад.
            – Бессовестный! Это ты меня, хорошую девочку, совратил! – возмутилась я.
            – Хорошая, сладкая моя девочка! Мой гейзер, мой родник, киса моя царапучая! 
            Влад целовал меня, а я чувствовала лишь то, что всё внутри меня искромсано страхом, ревностью, обидой на его начальство, что сжались и тянут душу рваные рубцы.
            – Милый, я не хочу пока. Во мне всё сжалось от страха за тебя. Давай так полежим. И мне холодно…
            – Ну, иди ко мне, я тебя отогрею…
            И в нашу первую брачную ночь мы уснули в обнимку как два невинных младенца.
            Ещё до рассвета я проснулась от его нетерпеливых поцелуев.
            – Согрелась, Аленька?
            – Вся согрелась. И раскрылась…
            – Ты чудо! Сокровище моё, колдунья, инопланетянка моя…
            – Люблю тебя! Люблю…– таяла я на его горячих ладонях.
            
            – Папа! Мама! – кинулась к нам Сашенька, едва мы вошли. – Где вы потерялись?
            У порога лежали коробки со свадебными подарками, которые мы так и не раскрывали. Среди них стояли обе наши встревоженные мамы. Михаил Наумович вопрошающе смотрел на нас из дверей кабинета. «Они уже знают! – догадалась я. – Пётр сказал, наверное, когда привозил подарки».
            – Всё в порядке, родные! – бодро сказал Влад, обнимая дочку. – Обычное дело, рабочий момент.
            – Надолго? – спросила Лилия Львовна. Свекровь казалась спокойной, но я заметила как нервно скручивает она кухонное полотенце.
            – Думаю, на месяц, не больше. – успокоил мать Влад. – Ну что вы приуныли? В первый раз что ли?
            – В некотором роде, да, – спокойно возразил Михаил Наумович, но глаза у него были потерянные. – Ведь ты планировал свадебное путешествие.
            – Мы поедем в него позже, когда повенчаемся. Через год.
            Мама вглядывалась в моё лицо, пытаясь понять, насколько глубоко я травмирована, но я решила быть стойким оловянным солдатиком, как мой муж, и улыбалась.
            Влад обнял мою маму за плечи:
            – Вы готовы, мама? Пора на вокзал…
            
            
            В машине мама долго молчала, поглаживая мою свободную руку: другой рукой я держала устроившуюся у меня на коленях Сашеньку. Наконец, не вытерпев, мама повторила вчерашний вопрос: где и как мы собираемся жить? Я поначалу растерялась, потому что мы с Владом ещё это не обсуждали,  но потом нашлась:
            – Пусть муж мой решает.
            И Влад начал излагать свои планы – как оказалось, он все давно обдумал и, по-видимому, обсудил с отцом и матерью:
            – Эта задача легко разрешима. Мы будем жить в Москве в квартире родителей, а им купим другую поменьше и в более тихом районе. Я уже присмотрел такую в строящемся доме и уплатил первый взнос… – взглянув на мамино погрустневшее лицо, Влад мягко добавил: – Не печальтесь, мама. Мы будем часто наезжать к вам всей семьей… Я решил оставить Алину квартиру за нами, потому что знаю, что без вас и Волги ей будет плохо, да и без подруг тоже.
            Мне захотелось немедленно остановить наш «Секрет», чтобы расцеловать моего мудрого мужа, но вместо него я расцеловала заметно повеселевшую маму.
            Но у Влада в запасе было кое-что ещё для моей мамочки:
            – Через день, два, после моего отъезда, как только Аля захочет, она сможет на время вернуться к вам, чтобы уладить все дела, поменять паспорт и пройти обследование… Аля, ты слышишь? Это мой приказ! Этот месяц занимайся нашим будущим малышом. И жди меня.
            – Слушаюсь, мой капитан!
            Боже мой! Он обо всём подумал! Как же мне повезло с мужем! Благостную ауру, воцарившуюся в нашей машине нарушило восклицание Сашеньки:
            – А я что ли опять останусь и без мамы, и без папы?
            У меня защемило сердце: мы ведь и вправду о ней не подумали! Влад, приостановив машину, повернулся к дочке и та сразу же обхватила руками его шею:
            – Папа! Я не хочу, чтобы вы уезжали! И бабушка Аня тоже! Я хочу, чтобы мы все были вместе!
            – Потерпи, солнышко! Маме надо позаботиться о твоем братике. Ты же знаешь, что весной у тебя будет маленький братик…
            – …Славочка! – воспользовалась я случаем, чтобы озвучить свои пожелания. – Братика будут звать Ярослав…
            Влад моментально одобрил мое проектное предложение:
            – …И у нас в семье будет две Саши и два Славика!
            Сашенька на миг приумолкла, но сдаваться не собиралась и надула губки:
            – Всё равно не хочу! Братика хочу, а чтобы вы уезжали не хочу.
            – Как твоя фамилия, девочка? – строго спросил Влад.
            – Яровая, – буркнула Сашенька, с любопытством посматривая на отца: куда это он клонит?
            – Правильно! И у мамы, и у бабушки с дедушкой такая же фамилия. А мы Яровые умеем терпеть и ждать. Или ты не наша девочка? Не Яровая?
            – Ваша, ваша! – возмутилась Сашенька и притихла.
            Влад повёл машину к цели и через десять минут мы были на Павелецком вокзале.
            
            
            ГЛАВА 13
            
            Опали листки календаря, и унесли в зазеркалье сказку, свет которой сохранится во мне навек. Осень прогнала ядрёное лето, земля правила октябрины.
            Шелестит листва, ворожит разноцветьем и щедро осыпает им истомившуюся душу. Красный и желтый лист обнялись в полете, словно утверждая своим обрученьем, что любовь и разлука всегда рядом. Оголённые ветви жмутся на ветру и поют грусть созвучно с моим сердцем. Кленовые листья, как раскрытые ладони, ловят остатки тепла и устилают им землю, укрывают уснувшее до времени семя весны, чтобы проросло оно надеждой.
            И летят за надеждой озябшие птицы, ещё вчера купавшиеся в теплых лучах солнца. Спешат на юг, обгоняя змеящийся сквозь октябрь поезд.
            И в этом поезде я. Я смотрю в окно и листаю прожитые страницы моей сказки…
            
            
            Проводив маму, мы вернулись домой и я тихо выплакалась на груди сосредоточенного на своих мыслях мужа. Он молча гладил мои волосы, а я старалась надышаться им пред новой разлукой. Время от времени к нам подбегала Сашенька и, пытливо заглядывая в наши лица, прерывисто, не по-детски вздыхала.
            – Ну, хватит! – Влад тряхнул меня за плечи и решительно встал. – Отставить похоронное настроение! Мы же не на век расстаемся!
            Я повисла у него на шее:
            – Ты правда не сможешь оттуда подавать мне весточки о себе? Ну хоть одно словечко!
            – Нет, любимая, это невозможно…– он поцеловал мои влажные щёки и подтолкнул к двери. – Пойдём, побудем немного с родителями и Сашенькой.
            Остаток дня прошел в томительной недосказанности тесного семейного общения, прерванного на время для тайного мужского разговора в кабинете генерала, а вечером, когда дом погрузился в сон, Сашенька  снова прокралась в нашу спальню, и, сосредоточенно сопя, без единого слова устроилась между нами. Мы обняли её и, ловя лунные блики в глазах друг друга, дождались, пока она уснет. Влад отнёс спящую дочку в её кроватку и мы остались вдвоём. В ту ночь мы любили друг друга с какой-то новой исступленной страстью, обострённо и чутко, словно давали друг другу сокровенный обет вечной верности…
            
            
            Через два дня после отъезда Влада Михаил Наумович провожал меня в мой родной город. Мои чувства и мысли раздвоились. С одной стороны, меня тянуло в родные края, к Волге, где родилась моя сказка и был посеян зачин новой жизни, а, с другой стороны, часть меня оставалась здесь, с новой семьей. Моя шея всё ещё хранила тепло ручонок Сашеньки, а в ушах стояли её прощальные слова: «Возвращайся скорей, мама Аля, я буду сильно скучать по тебе…».
            Наш алый «Секрет», послушный твердым рукам Михаила Наумовича, уносил меня в прошлое… Или в будущее? Мой бравый свекор изредка взглядывал на меня с отеческой нежностью, а я думала о том, что он и Влад во многом очень похожи – и не только внешне, но и характером: сила и нежность в них распределены настолько гармонично и уместно, насколько это необходимо каждой женщине. Оба они ответственны и надёжны, оба по-мужски преданны делу, и оба …романтики. Разве, не будучи романтиком, мог бы Влад сотворить для меня быль из девичьей мечты об алых парусах и капитане Грэе?
            При этой мысли я улыбнулась и Михаил Наумович сразу же откликнулся на изменение моего настроения:
            – Вот и правильно, Аленька. Зачем грустить? Испокон веков мужчины уходили на войну или на охоту, а женщины ждали… Всё будет хорошо, милая, скоро вы будете вместе всегда, поверь мне…
            Поймав мой вопросительный взгляд, он осёкся, видимо, сообразив, что сказал лишнее, и после небольшой заминки решил открыться:
            – Ну, ладно! Хоть и обещал я сыну пока никому не говорить об этом, но твоя грусть пробила броню старого солдата… Так вот, Аленька, вчера Владислав написал прошение о переводе в Управление и дал мне его, чтобы я переправил по адресу. Думаю, что прошение удовлетворят: ведь Владика уже приглашали туда, но он отказывался… – отец умудрился не потерять руль, когда я набросилась на него с благодарными объятиями, и, довольно ухмыльнувшись, подлил масла в огонь: – А он не сказал, что его повысили в звании? Теперь наш Владик майор… – он заметил разлившееся по моему лицу разочарование и удивился: – Ты не рада?!
            И мне пришлось объяснить ему, почему мне так нравилось, что мой суженый капитан. Михаил Наумович улыбнулся:
            – Какие же вы оба …мечтатели!
            Поезд ждал меня на втором пути и уже вовсю шла посадка. Отдавая мне билет, свёкор с хитрецой в глазах заметил:
            – Надеюсь, в пути ты скучать не будешь, твоей попутчицей будет женщина и вы от души наговоритесь... – и ответил на мой невысказанный вопрос: – Я проследил, чтобы, в твоих попутчиках не было мужчин…
            – Заговорщики! – нарочито укорила я, легко догадавшись, что он выполнил наказ моего супруга, и по улыбке свёкра поняла, что не ошиблась.
            – А ещё Влад поручил мне передать тебе это, – Михаил Наумович протянул мне конверт, – здесь деньги и записка.
            Деньги меня интересовала мало, а вот записка…
            «Любимая! Ни в чем себе не отказывай! Корми нашего Славика витаминами и жди своего любящего капитана. Твой Влад».
            Я бережно вложила записку обратно в конверт и, поцеловав свёкра, пошла в вагон. Поезд тронулся и, глядя на машущего вслед  ему бравого отца Влада, я подумала, что когда мой муж достигнет его возраста, мне придётся также как и сейчас умирать от ревности…
            
            
            Моя попутчица оказалась на редкость молчаливой дамой лет сорока, чем сразу мне понравилась, потому что мне не хотелось ни с кем разговаривать: так полна я была своими мыслями и тревогами.
            Я, конечно, была целиком занята Владом и нашим будущим, но было кое-что ещё, не дающее мне покою – меня пугала предстоящая встреча с Галкой, причем также, как и мысль о том, что встречи этой может и не быть вовсе.  Звук захлопывающейся двери всё ещё горел пощёчиной в моём сердце.
            Галка, милая! Последняя наша амазонка! Как ты там? Нашла ли ты сил и здравого смысла простить мне невольное предательство? Мне казалось, что прошло достаточно времени, чтобы её раны зарубцевались, и я надеялась, что в этом ей поможет Томусик – наш неизменный миротворец, мудрая и уравновешенная женщина.
            Томусик единственная из нас троих пошла работать по специальности – в школу – и довольно быстро выбилась в завучи. Она любит детей и дети отвечают ей тем же. Её не смущают шум и гам, царящий в школе, не пугает рутина и непростые взаимоотношения в женском коллективе. Томусик просто исправно и добросовестно выполняет свои обязанности и старается всех понять и принять.
            Мои мысли снова вернулись к Галке и я почему-то вспомнила, как та пыталась свести меня со своим братом. Мы тогда были «с визитом» у её родителей в Серафимовиче, а Николай приехал туда на каникулы из Ростова, где заканчивал институт сельскохозяйственного машиностроения. Галка ревностно следила, чтобы мы с её братом почаще оставались вдвоём, и тщательно планировала свои своднические аферы. Мы с Николаем поначалу стеснялись друг друга и тяготились Галкиной напористостью, но потом, как бы смирились, и даже пару раз целовались. Однако дальше невинных поцелуев наш подневольный роман не продвинулся и, когда каникулы закончились, мы с Николаем без сожаления расстались. Галка долго дулась на меня после этого, не веря, что я испытывала к Николаю только сестринские чувства: ведь он был братом Галки – моей названной сестры. К тому же эта история случилась, спустя лишь год после Стаса, который хорошо постарался, чтобы у меня пропал всякий интерес к любовным приключениям.
            Галка, Галка! Она всё время пыталась устроить мою личную жизнь. А, может быть, она интуитивно чувствовала, что надо меня пристроить, чтобы я обросла детьми и не путалась у неё под ногами к тому времени, когда ей была ниспослана встреча с Владом?
            Но судьба-пересмешница и тут посмеялась над ней вволю: Галка не только не устранила меня со своего пути, но и сделала всё возможное, чтобы свести меня с Владом, вопреки своему желанию. И теперь я счастлива, а она по уши в страданьях…
            Пройдя полпути, поезд рассёк темноту ночи, а мне всё не спалось и мои мысли дробились и дробились стуком колес и рассыпались осколками по сердцу…
            
            
            Мой родной Волгоград встретил меня прозрачной трогательностью остывающих небес и тонким запахом увядания листвы, роскошным убором раскиданной по деревьям и по асфальту. Было свежо и влажно от прошедшего накануне дождя. «Умылся, милый город? Не к моему ли приезду?» – ублажила я себя смелым предположением.
            В троллейбусах было необычно пусто, поскольку царил тот короткий период между часом пик и временем выплеска на улицы праздного и делового люда, когда кажется, что все устремились за город. Я ехала по проспекту со странным ощущением прощания при отъезде, а не радости возвращения.
            Несмотря на небольшой срок моего отсутствия, в квартире уже был разлит запах нежилого помещения, было сыро и хмуро, неприбранные вещи напоминали о поспешности нашего с Владом отъезда и о том, что мы слишком были заняты друг другом, чтобы следить за порядком… Доложив по телефону обеим мамам о своём благополучном прибытии, я с энтузиазмом набросилась на уборку.
            Любимый! Я буду вить наше гнездышко и ждать тебя. Ждать каждую секунду!
            
            
             Когда вечером заявилась мама, нагруженная сумками с провизией, я с удивлением вспомнила, что не ела весь день, и доставила ей истинное удовольствие, наблюдать с каким аппетитом я поглощаю приготовленный наспех ужин. Затем мы с мамой уселись рядком на моём уютном диване, как делали это многие годы, и «сумерничали» – то есть вели задушевные беседы, прижавшись друг к другу и не зажигая света. Перед самым сном, отдав должное семейству Яровых, мама поразила меня нежданной новостью:
            – Знаешь, доченька, вчера Иван Аркадьевич снова сделал мне предложение и я, наверное, соглашусь…
            Вот это да! Неужели она решила осчастливить своего обожателя после его столь долгих и упорных ухаживаний?
            Иван Аркадьевич, вдовец и сосед мамы по лестничной площадке, на три года моложе её и это маму почему-то смущало. Он уже несколько лет трогательно выказывает ей всяческие знаки внимания и дважды делал маме предложение, но та отказывала ему. Почему? Не из-за меня ли? И вот теперь, по-видимому, страх остаться совсем одной заставил её взглянуть на своё будущее иначе.
            –  Соглашайся, мамочка! – совсем как маленькая Сашка завопила я. – Он очень хороший и, мне кажется, надёжный человек. И мне будет спокойнее там, в Москве, зная, что ты тут под присмотром.
            – Я подумаю, – загадочно сказала мама. – Потом. А сейчас пора спать…
            
            
            На следующий день я приступила к выполнению приказа мужа и исправно моталась по врачам, сдавая анализы и становясь на учет будущих мам. Это оказалось довольно хлопотно и утомительно, но я мужественно прошла все процедуры и порадовалась первому успеху – беременность протекала нормально и осложнений не предвиделось. Докторша сказала, что женщины с такими крутыми бедрами, как у меня, обречены на легкие роды, если, конечно, я буду выполнять все предписания и регулярно показываться. В чём проблемы? Конечно буду, я, вообще, девочка очень дисциплинированная…
            После поликлиники я пошла на центральный рынок за «витаминами» для сыночка и кофе для себя и встретила Като. Та с весёлым прищуром осмотрела меня и сразу заметила обручальное кольцо.
            – Значит, свершилось? – доброжелательно поинтересовалась она. – И что дальше? Вы, наверное покинете нас?
            – Скорее всего, да! – я с удовольствием делилась с Като, потому что она мне нравилась своей открытостью и чистосердечием. – Скоро я перееду в Москву. Но пока с месяц ещё у вас покантуюсь.
            – Жаль, – сказала Като и я видела, что она искренна. – Не знаю, как другим, а мне будет вас не хватать. И Ромасику, думаю тоже…– она засмеялась, – он ведь на вас давно облизывается.
            – Не выдумывай! – смутилась я и сменила тему: – Завтра я зайду в издательство. Скажи Терезе пусть готовит работу…
            
            
            После обеда, заполнив свой пустой холодильник, я пошла к Волге.
            Спускающийся террасами неухоженный парк шелестел умирающими листьями, от земли пахло опрелостью и сыростью и всё вокруг навевало усталую меланхолию, как плачущие звуки старенькой скрипки в опустевшем ресторане с перевернутыми стульями. И во мне всё было перевернуто, как отражение в озере: счастье и тоска, прощания и встречи, боль и наслаждение… Всё в комке и всё рассыпано.
            И только Волга была одета в те же берега и несла свои воды с ту же сторону, что и прежде, с той же величавой беспристрастностью.
            Здравствуй, Волга! Здравствуй Матушка! Помнишь ли ты меня? Прячешь ли мои тайны или уже передоверила их седому Каспию? Омываешь ли наши с любимым следы из почившего счастливого бабьего лета? Хранишь ли эхо наших тебе признаний в обоюдной любви? Я тоскую по нему, как, должно быть, ты тоскуешь по лету и пылающему страстью солнцу, я жажду его поцелуев, как твои волны, бьющиеся безответно в глухую корму гордого лайнера, я хочу напоить его негой, как ты поишь весной иссохшую пойму.
            Как мне уберечь его, как защитить? Как укрыть от беды, которую вещает мне моё чуткое сердце? Ничего не ответила мне вечная река и только всхлипывали волны, ударяясь о холодные равнодушные берега…
            
            
            Медленно возвращалась я домой, ни о чём не думая, ничего не желая. Встреча с Волгой не дала мне успокоения, а, напротив, напомнила о нашей с Владом ночной прогулке, когда мы были счастливы и не боялись разлуки.
            – Саша, здравствуйте!
            Я обернулась:
            – Кирилл?! Как ты узнал, что я вернулась?
            Мой воздыхатель стоял предо мной, сутулясь и пряча что-то за спиной. Я не видела его глаз. Но голос его был подозрительно бесстрастен:
            – Вчера я видел свет в вашем окне…
            – Ты что же, не перестал приходить сюда? – удивилась я. – Ведь я же уехала, ты видел это.
            – У вас не было багажа. – также равнодушно сказал он. – Я был уверен, что вы вернётесь хоть ненадолго…
            Во мне смешались страх от его упорства, жалость к нему и досада:
            – Зачем ты пришёл? Ведь мой муж говорил с тобой… он не хочет, чтобы ты ходил за мной.
            Я живо вспомнила, что сказал Влад об обещании Кирилла убить его, если я буду несчастна, и спрятала свою тоску подальше. Некоторое время Кирилл молчал, затем сделал шаг вперед и выметнул перед собой букет:
            – Мне всё равно, что говорит и что думает ваш муж.  Я пришел просто поздравить вас – ведь вы вышли замуж. Желаю счастья!
            – Спасибо! – я взяла букет, чтобы не раздражать его. – Я уже очень счастлива, Кирилл! И умоляю тебя, не ходи за мной…
            Он молча развернулся и уже на ходу с мрачной решимостью бросил:
            – Ни вы, ни он не можете мне запретить любить вас!
            В полной растерянности я поднялась на второй этаж и перед тем, как пойти к себе положила букет посреди лестничной клетки – мне не нужны эти любовные заморочки! На душе было  муторно, но внести в наш с Владом дом цветы от другого мужчины я не могла – это было бы изменой любимому.
            
            
            ГЛАВА 14
            
            Высох плющ, не обвивает могучий ствол дуба и стоит тот под дождём чернея мокрой от слёз корой. Дожди, дожди… Спрячьте мои слёзы, смойте мои горькие предчувствия, утопите ожидание беды…
            Беда пришла оттуда, откуда её никто не ждал.
            Телефон затрезвонил так требовательно, что я помчалась к нему сломя голову и чуть не упала, споткнувшись о палас. Сердце сжалось от дурных предчувствий: Влад! С ним что-то случилось!
            – Что?! Что случилось?! – заорала я в трубку
            – Кое-что случилось…– мрачно ответил мне знакомый голос. Это была Галка. – Сашка, у нас беда. Томусик в больнице. Всё очень серьёзно.
            – А-а! – простонала я, немея от неожиданного удара.
            Галка тяжело дышала в трубку:
            – Приезжай в комплекс. В онкологию…
            
            
            Больничный комплекс! Городок печалей и надежд, со своими районами, улочками и убежищами боли. Где-то там  наша светлая Томусик. Милый наш ангел! Почему? Почему именно с тобой случилась беда? Ты не крала, не предавала… Ты просто любила всех нас, любила беззаветно и всем сердцем!
            Я бегу по темным коридорам, по мрачным лестницам сквозь обволакивающие страхом и безнадежностью сладковатые запахи больницы, мимо отрешенных людей в белых халатах, мимо чьёго-то горя…
            
            
            Возле Тамариной палаты стояла невысокая напуганная женщина и рядом с ней металась Галка:
            – Саша, погоди, – Галка ухватила меня за рукав, – там Анатолий. – она подтолкнула меня к своей соседке, смотрящей на меня ничего не видящими глазами: – Это мать Анатолия, Наталья Владимировна… Та молча кивнула мне и снова уставилась на дверь палаты, где изнемогал в беде её единственный сын.
            Галка оттащила меня в сторону и ввела в курс:
            – Помнишь, я заметила, что Томка худеть начала? Так вот: она уже тогда болела и ничего никому не говорила, пока Анатолий не встревожился её усталостью и слабостью… Да и опухоль в груди он не смог не заметить. Он буквально за руку потащил её в больницу и там сказали, что надо спешить с операцией, а то будет поздно… – она тяжело вздохнула. – Томке отняли левую грудь. Операция прошла нормально, говорят есть надежда…
            Галка замолчала и посмотрела на меня. Боже как она осунулась, похудела! Под глазами синели тени. А глаза как омуты… Галочка… Тома… Подружки мои…
            Я стала медленно оседать на пол.
            – Сашка, прекрати! – тревожно и сердито прошипела Галка и, приподняв меня, прислонила к стене и прижала своим телом. – Дыши глубже!
            – Вам плохо? – спросила спешащая мимо медсестра с тележкой, полной медикаментами.
            – Она беременная, – также сердито объяснила ей Галка, подпирая меня плечом.
            Медсестра сунула мне в нос нашатырь и я, выпучив глаза, закашлялась. Зато посветлело в глазах:
            – Спасибо…– я выпрямилась и уставилась на дверь палаты, в которой братались со своей бедой Томусик и Анатолий.
            Через несколько минут я увидела его, бледного и отрешенного, подпирающего дверь палаты. Мы подошли к нему:
            – Толя…
            – А-а, девчонки!.. Идите к ней, вы ей сейчас очень нужны, – он вяло похлопал Галку по плечу и, сутулясь, пошёл к матери, не спускающей с него тревожных глаз.
            
            
            Неужто это Томусик?!
            С заботливо расправленной Анатолием подушки мудро и светло смотрела на нас маленькая испуганная девочка. Рядом с кроватью змеилась капельница, уткнувшаяся своим жалом в исхудавшую руку нашей милой подружки. Ей больно! Я проглотила рвущийся на волю вскрик и ухватилась за Галку.
            – Ну, что вы скисли, амазонки! – Томусик улыбалась. – Я пока не собираюсь умирать.
            – Неужели ты думаешь, что мы позволим тебе сделать такую глупость? – Галка высвободила руку и заботливо поправила и без того идеально укутывающее Томусика одеяло. Я держалась за спинку кровати, чтобы не упасть в обморок.
            Томусик смотрела на нас нежно и виновато: простите, что огорчаю вас!
            Её взгляд скользнул по моей руке и остановился на обручальном кольце:
            – Ты вышла замуж?
            – Да. – я заметила, как напряглась Галка, но Томусик смотрела только на меня.
            – Когда же ты успела? – удивилась Томусик. – За кого? За того незнакомца с красной машиной?
            Я кивнула утвердительно. Галка не выдержала и холодно заметила:
            – Наш пострел, везде поспел. Она уже и беременна.
            – Правда? – обрадовалась Томусик. – Поздравляю…
            Её глаза немного потухли и я догадалась, что она сейчас думает о своем Илюшке. Опомнившись, она сморгнула грусть и снова улыбнулась:
            – Девчонки, не ссорьтесь, пожалуйста… Берегите силы. Кто же мне поможет, если не вы? И кто поддержит Толю, если я…
            – Никаких «если», – прервала её Галка. – Берем курс на выздоровление. Понятно, подруга!
            Я гадала, знает ли Томусик о нашей с Галкой драме, или нет? По крайней мере, если и не знает, то догадывается, что между нами пробежала кошка. Вернее черноглазый кот…
            Неожиданно Томусик засмеялась, корчась от боли в швах и вздрагивая рукой, пронзенной иглой капельницы.
            – Ты чего? – опешила Галка.
            – Девчонки! – сказала Томусик, задыхаясь и смаргивая слезы. – А ведь я теперь настоящая амазонка!..
            Мы обалдели. Очнувшись, Галка бросилась в ноги Томусика и, уткнувшись в одеяло, прохрипела:
            – Не горюй, подруга! Мы тебе такую титьку силиконовую вставим – закачаешься!
            Мы ещё немного постояли у в ногах у Тамары, пока она не велела нам, махнув свободной рукой:
            – Идите, подружки… Я буду спать…
            
            
            Выскочив из палаты, я распласталась на стене, чувствуя, как мертвею.
            – Не вздумай! – прошипела Галка, глядя мне в лицо, и я заметила спрятанную в них тревогу. – Пойдем ко мне, тебе надо оклематься…
            Как только мы вышли из удушающей атмосферы больницы, мне стало легче. Мы молча побрели к Галкиному дому. Её однокомнатная квартира – компенсация за неудавшийся брак, располагалась недалеко от больничного комплекса. Мы поднялись на пятый этаж и Галка втащила меня в своё холостяцкое гнёздышко. Затем, усадив на тахту, пошла заваривать чай. Я усиленно тёрла виски, повторяя, как автомат: «Томусик! Томусик. Томусик…»
            Галка принесла чай и, подсев на значительном расстоянии, исподлобья следила как я обжигаюсь и давлюсь им, не поднимая на неё глаз. Потом она набросила на меня плед и открыла окно. Я никак не могла унять дрожь и она обхватила меня руками.
            И я, наконец, дала волю слезам. Галка уткнулась мне в плечо и я почувствовала, что и она вздрагивает от плача. Я обняла её и мы заревели в голос, выкрикивая всю скопившуюся боль, любовь, обиду, вину и горечь…
            Мы плакали по Томусику, по Анатолию, по себе, по Владу и по уходящему безвозвратно прошлому, когда три счастливые амазонки были беспечны, щедры и полны надежд. Мы плакали, прощая всех и вся и очищая наши души.
            О, Томусик! Ты в который раз помирила нас!
            
            
            Весь оставшийся октябрь я металась между домом и больницей, забегая по пути то в издательство, то в «Волжский вестник». Другое издательство я без сожаления бросила: в деньгах я теперь особо не нуждалась, а вот Тамаре была нужна.
            Томусик медленно поправлялась и готовилась к выписке. Исхудавший Анатолий немного приободрился и был уверен, что выходит любимую.
            Илюшка в эти тяжкие для Донсковых дни жил у бабушки, не понимая, куда подевалась его мама и почему папа такой хмурый и не играет с ним, и не смеётся.
            Мы с Галкой виделись каждый день и были заняты только Тамарой.
            Своими страхами за Влада я могла поделиться лишь со своей мамой и она меня здорово поддерживала. Я поближе познакомилась с Иваном Аркадьевичем и, когда тот смущаясь, как юноша, спросил моего согласия на их брак, я  дала им с мамой свое «добро».  Свадьбу они наметили на декабрь, под новый год – так захотела мама, всё ещё сомневающаяся в необходимости этого союза. К тому же, мама переживала вместе со мной за Тамару и за Влада и считала, что не вправе пока быть счастливой.
            
            
            Октябрь закончился и зябкими мурашками на нас упал ноябрь, смурной и вечно недовольный своей обнаженностью и сыростью. Мои нервы тоже были обнажены не утихающей тоской по Владу, особенно к концу обозначенного им срока.
            Я понимала, что срок этот был очень приблизительным, но когда истёк месяц томительных ожиданий, я стала здорово паниковать, не смотря на оптимистические прогнозы Михаила Наумовича, звонившего мне довольно часто.
            Да и сама я названивала в Москву, подолгу беседуя Лилией Львовной, надеясь узнать что-то, о чём они, как мне казалось, должны знать лучше меня – ведь они там, в Москве, рядом с этим пресловутым Управлением! Но вскоре по их осторожным вопросам и намекам я поняла, что они ждут от меня того же самого.
            Часто трубку у бабушки выхватывала Сашенька и задавала один и тот же неизменный вопрос: когда же, наконец, мы снова будем все вместе? И мне становилось ещё хуже. Я мучилась острыми приступами тоски и тревоги по Владу, а с наступлением ноября стала ждать его особенно неистово. Это был невыносимо!
            
            
            В середине ноября, когда Томусика выписали из больницы и все мы немного успокоились, Галка, нахмурившись, оглядела меня и категорически отстранила от вахт при Тамаре.
            – Хватит! – решительно сказала она. – На тебе лица нет, да и тела поубавилось. Давай-ка, отдохни, Сашура! Надо подумать о малыше, а то ты его совсем уморишь. Я буду тебе исправно обо всем докладывать, а ты изволь мне отчитываться о своем состоянии и прибавке в весе. И ешь побольше яблок, печени и гречки – у тебя гемоглобину маловато.
            Я была благодарна подруге за заботу и легко согласилась на все её условия, тем более, что действительно была на грани нервного и физического истощения.
            Милая Галочка! Она смирилась, хотя и не забыла Влада. Я была уверена в этом, так как всякий раз, когда его имя или намёк на связь с ним моего интересного положения, встревали в наши разговоры, она вздрагивала и замыкалась в себе. Я физически чувствовала, как кровоточила глубокая трещина между нами, не покрывающаяся пеленой её смирения и моим раскаянием.
            Весь месяц после примирения мы  ни разу не вспоминали прошлое и не загадывали на будущее – мы жили настоящим днём и заботами о Томусике и об Анатолии. И старались не заглядывать в душу…
            
            
            А душа была жива и напоминала о себе неутоляемой болью. Она металась между небом и землёй, она искала моего любимого, свою половинку…
            И мне приснился сон, чуть не доконавший меня окончательно.
            Я увидела Влада, откинувшегося на горячем песке чужого берега. Багровое солнце стремительно таяло в таком же багровом океане, а в темнеющем небе кричала, как подстреленная, большая белая голубка… Мой любимый лежал с закрытыми глазами и лицо его было смертельно бледным и строгим…
            Я с ужасом вскочила с постели и стала стремительно одеваться. Прочь, прочь от страшного видения, от захлестнувшей боли, от нестерпимого страха! Я не знала куда пойду и что буду делать и ноги сами вынесли меня к остановке. Также бессознательно я доехала до моста, где Влад высаживал меня в первую нашу встречу и пошла вниз, к Волге…
            Увидев сияющие купола храма Иоанна Крестителя, я поняла, куда несли меня мои своевольные ноги. Я вошла в храм и замерла: и что же дальше? Ведь хоть я и крещеная, но никогда не бывала в церкви, и не знаю, что мне делать. Бабушка когда-то настояла, чтобы родители меня окрестили, но ходить в церковь у нас, в семье обкомовского работника, не было принято. Да и церквей-то в то время не было!
            Я потерянно стояла в дверях, пока ко мне не подошла какая-то старушка:
            – Ты что, милая, застыла как мертвая? Что у тебя случилось?
            С трудом разлепив одеревеневшие губы, я выдохнула свою боль:
            – Мне приснился сон… Мой муж в опасности… Он, наверное, тяжело ранен… Ему очень плохо! А не умею молиться и не знаю как мне просить Бога спасти и сохранить его…
            Старушка скорбно посмотрела на меня:
            – Креститься-то умеешь? – я неловко перекрестилась и она, покачав головой, мол, вот горемыка, и креститься толком не умеет, вовлекла меня внутрь храма: – Пойдем, милая, я помогу тебе. Делай всё, как я тебе подскажу и покажу…
            Мы купили свечи у входа и я покорно последовала за сердобольной старушкой. Я, как во сне, крестилась, ставила свечи у всех икон, к которым прикладывалась после истового прошения о спасении моего Влада, отдавая этому действу всю свою веру, надежду и любовь.
            Старушка тоже молилась о моём муже и я всем сердцем поверила, что это помогает ему. Не знаю, всё ли я сделала, как того требовал обряд, но моя душа была раскрыта и молитва была горяча, как моя безграничная любовь…
            
            
            Вернувшись домой я без сил упала в кресло и набрала номер Галки:
              – Приезжай ко мне, а то я умру…
            Пока Галка летела ко мне через весь город, я, прижав к груди купленную в храме икону Богоматери и не зная толком нужных молитв, горячо и беспорядочно повторяла простые и понятные мне слова: «Матерь Божья! Спаси и сохрани его! Убереги его от беды. Господи, помоги!..»
            Галка вошла, открыв своим ключом, и остановилась у дверей в гостиную:
              – Сашка! Да у тебя тут всё валерьянкой провоняло! С ума, что ли, сошла – хочешь ребёнка наркоманом сделать?!
              – Галочка, научи меня молиться! Давай помолимся о нём вместе!
            Наверное, у меня было такое лицо, что она сразу же пошла за водой и накапала в неё остатки валерьянки:
            – На! Выпей и рассказывай!
            И она терпеливо слушала, как мои зубы выбивают похоронную дробь по стакану:
            – С ним беда! Он ранен, а может даже … убит! У меня было видение… Мне сердце говорит, что беда… Галочка, помоги, я же не умею как надо молиться!
            – Дура! – рассердилась Галка, растирая мои холодные руки. – Что ж ты хоронишь его раньше времени?! Сейчас будем вместе молиться. У тебя хоть какая-то икона есть? А свечи?
            Я протянула ей икону и свечи и она соорудила иконостас на журнальном столике. Мы упали на колени и начали молиться.
            Мы молились, долго и самозабвенно, во спасение нашего любимого, утирая слёзы и забыв обо всем на свете, кроме того, что от нас сейчас зависит его жизнь…
            
            
            Неверное, Бог услышал наши молитвы, потому что через три дня раздался телефонный звонок и, когда я, трясясь от страха, взяла трубку, глуховатый мужской голос без всякого выражения произнес:
            – Вам просили передать, что с капитаном Грэем все в порядке.
            – Кто вы? Где он? Что с ним? – с бьющимся как маятник сердцем закричала я, но на той стороне провода уже повесили трубку.
            Выйдя из оцепенения, я упала в кресло:
            – Любимый! Ты спас меня! Ты откликнулся, нашёл способ меня успокоить!
            Побледневшая Галка  выслушала эту мою тираду и последовавшие вослед комментарии и спокойно сказала:
            – Счастливая ты, Сашка! Бог любит тебя и всё у тебя будет хорошо! Ещё раз увижу, что ноешь – побью! Давай, утирай сопли и просто жди. И думай о своём ребёнке – ведь он тоже сейчас в шоке. Любой твой стресс ему во вред…
            Я кинулась к ней на шею:
            – Спасибо, тебе, подруга моя верная, сестрёнка моя! Если бы не ты – Бог бы не услышал меня! И я бы не вынесла эти три дня!
            – На здоровье! – сказала подруга, мягко отстраняясь и пряча мокрые глаза. – Глупая ты, Сашка! Я ведь тоже за него переживала…
            Бог ты мой! Она всё ещё также сильно любит Влада!
            И чтобы не смотреть на замкнувшуюся в себе после этих слов Галку, я тут же позвонила в Москву и сообщила Лилии Львовне о благой вести. На той стороне послышалось радостное хлюпанье и мама любимого срывающимся голосом сказала: «Спасибо тебе, доченька!»
            
            
            Да, Галка сто раз права: Бог любит меня и наградил меня очень щедро!
            УЗИ показало, что у меня будут близнецы – два мальчика, два Славика: Ярослав и Ростислав. Когда я сообщила об этом обеим своим мамам, те обалдели от радости.  Моя мама плакала от счастья, а Лилия Львовна заставила меня повторить эту новость для каждого в отдельности: для неё, для будущего деда и для Сашеньки. Малышка визжала в трубку от восторга и сразу же стала строить планы о том, как она будет учить братиков играть с ней и следить, чтобы они не бегали и не лазили, куда не надо. Я слышала, как там, в Москве, шумно комментировали Сашенькины мечты и охлаждали её пыл, говоря, что бегать братишки будут ещё очень нескоро…
            После того нежданного звонка я немного успокоилась. Чутьё подсказывало мне, что с Владом всё обошлось и что он в безопасности. Наверное, он действительно был ранен, а сейчас в госпитале… Надо терпеть и ждать – я ведь Яровая, а значит должна уметь терпеливо ждать – так он велел.
            Галка разрывалась между мной и Томусиком, и  наши с ней отношения стали ровнее и сердечнее. Томусик поправлялась и, когда я была у неё в последний раз, она показалась мне довольно бодрой и с благодарностью говорила о Галке, которая взяла на себя почти все хозяйственные  дела по дому: готовила, убирала, стирала, гладила.
            Как она всё успевала, наша Галюся? Это большая удача, что моя квартира сравнительно недалеко от дома Томусика. Так Галке было проще приглядывать за нами обеими, следить, чтобы я не хандрила и чтобы у меня было всё, что надо моим мальчикам.
            Конечно, мама тоже заботилась обо мне, но она не была свободна днём, как Галка, которая умудрялась и свои статьи писать на моём компьютере.
            Оставаясь одна, я часами разглядывала наши с Владом свадебные фотографии и рассказывала сыночкам о папе. Затем подолгу прислушивалась к своим ощущениям и мне казалось, что мальчишки меня слышат и понимают. По ночам я «укладывала» их спать и тихонько пела. И уже в постели, сладко обмирая,  представляла себе, как я удивлю Влада тем, что у него будет сразу два сына, а потом похвалю, что он такой искусный «ваятель»…
            «Всё будет хорошо! – уговаривала я себя, засыпая. – А интересно, Галка видела у Раисы наши свадебные фотографии?».
            
            
            Галка увидела наши с Владом фотографии в декабре.
            В тот день я решила распрощаться с работой, пока не установилась погода, сопровождающаяся обязательной в нашем климате гололедицей: я не могла рисковать своими малышами на скользких дорогах.
            Купив шампанское и конфеты, я пошла к своим «кормильцам». В издательстве это восприняли как должное и проводили меня, что называется, с почётом: подарили красивый настенный календарь с иллюстрациями нашего города и пожелали удачи в столице.
            Иначе было в редакции «Волжского вестника». Лидия Иосифовна, с которой я проработала почти пять лет, взгрустнула, зато молодежь наша простилась со мной до обидного легко. Как только мы разлили шампанское, пришел Егор – друг Кирилла и всю церемонию прощания с любопытством взглядывал на меня, а когда я собралась уходить, как бы невзначай заговорил о Кирилле. Геннадий и «борзописки» заинтересовались своим сотоварищем и Егор поведал всем, что Кирилл перевёлся в Московский вуз и что у него там всё налаживается.
            Мне остается только надеяться, что Егор не заметил, как тяжко я вздохнула, догадываясь с каким прицелом перебрался в столицу мой неуёмный воздыхатель.
            С тяжёлым чувством я вернулась домой и, войдя в гостиную, увидела согнувшуюся в бублик Галку. Она не заметила меня, потому что пребывала в тяжких раздумьях. На её коленях лежала наша с Владом фотография, где мы стояли с своих свадебных нарядах в полный рост, в обнимку и с бессовестно счастливыми лицами.
            Галка, по-видимому, нашла фото на телевизоре, где я вчера забыла его по неосторожности после своего ежевечернего ритуала. Ну и дала же я маху!
            Она, наконец, заметила меня и без всяких эмоций протянула мне фотографию:
            – Вы очень красивая пара.
            Не зная, что сказать и что делать, я бродила за ней, как робот, пока она молча собиралась домой. Пробормотав неразборчиво «пока», Галка ушла, тихо прикрыв за собой дверь, и по этому знаку я поняла, что у нас всё наладится, надо только дать ей время справиться с новым ударом. Но с тех пор я стала более осторожной и надёжно прятала иллюстрации нашего с Владом безграничного счастья.
            
            
            Был конец декабря и весь город жил в предвкушении новогодних празднеств. Падали, кружась в свете фонарей, задумчивые снежинки, окутывая призрачными надеждами прохожих. Нарядные витрины переливались мишурой и блестками, обещая сюрпризы и веселье и на лицах людей было написано ожидание счастья.
            И я была в их числе – одна из многих – и единственная для него, моего любимого.
            В тот день, когда я получила от него знак, мои мальчики почувствовали приближение этого, весело перебирая ножками в моём чреве, словно хотели побежать навстречу папе.
            Это было не первое их замеченное мною шевеление, но так настойчиво они ещё не давали о себе знать. Я присела от неожиданности и восторга: ну и сорванцы, эти Славки Яровые!
            В радостном смятении я бесцельно слонялась по квартире и совсем не удивилась, когда раздался звонок и, открыв дверь, я увидела парнишку в круглой вязанной шапочке, протягивающего пунцовую розу:
            – Это просили передать вам, – сказал он, застенчиво улыбаясь. – Это аленький цветочек для исполнения желаний…
            Моё сердце чуть не выскочило из груди и я, накрыв его розой, спросила:
            – А инструкции к нему нету? Ну, чтобы знать, когда он подействует безотказно…
            – Нет, – смутился посыльный, – больше ничего не было. Откуда-то позвонили, велели доставить по адресу. Больше я ничего не знаю: я ведь всего лишь курьер….
            – А больше ничего и не надо, – смилостивилась я и отпустила парнишку.
            
            
            Поставив розу в воду, я встала перед зеркалом и, оглаживая уже весьма заметно округлившийся живот, стала наставлять наших сыновей:
            –  Мальчишки, к нам едет папа. Ведите себя примерно, не пинайтесь и не шалите! И, пожалуйста, не мешайте нам с папой миловаться – ведь мы смертельно соскучились друг по другу за эти долгие три месяца.
            И, словно в знак согласия, оба моих Славика слабо ворохнулись и присмирели.
            – Какие вы у меня хорошие, все в папу! – млея от нежности, улыбнулась я и пошла кормить их сладеньким.
            
            
            Любимый, родной мой! Я знаю, ты уже в пути!
            Я жду тебя, жду каждую секунду…