Будет трудно, вспомни, как Зиганшин сапог ел

Эти записи о нашем потоке интересны тем, что они дают, может быть, и отрывочные, но все же достоверные представления о нашей жизни, о нашем становлении в том времени, которое теперь часто называют временем “хрущевской оттепели”.

Легендарный выпуск, или особый выпуск – это выпуск физиков и математиков Ростовского государственного университета декабря 1964 года. (Интересно, другие специальности тоже учились 5,5 года?) Интересен он тем, что до него и после него все выпускники РГУ учились в университете пять лет. Мы учились пять с половиной лет. Это был экспериментальный выпуск. Неизвестное нам начальство из Министерства образования решило, что для овладения специальностью нам нужна длительная практика длиной в девять месяцев, а не в 3 месяца, как это было раньше. Вероятно, мы эти девять месяцев практики использовали не по назначению, и в дальнейшем все вернулось на круги свои.

26 октября 1962 года. Мне пишет мама на практику в Красноярск:
“Картошки мы купили 100 кг, а сейчас ее вообще на базаре нет, да нам, пожалуй, этой хватит. Новостей у нас нет. А что нет белого хлеба, круп и разных вермишелей, так это – не новость. У вас тоже, наверное, нет? Зато сахар и масло есть. И мяса много. Но на это у людей нет денег.
Пиши, что тебе выслать из вещей, или продуктов.
Мама”.

Изменило ли что-нибудь в отношениях между выпускниками потока это дополнительное время? Трудно ответить однозначно на этот вопрос. Но совершенно определенно можно сказать следующее: наш выпуск оказался самым дружным за всю обозримую нами историю выпусков физиков РГУ. Почему? Ответ на этот вопрос мы пытались найти вместе на прошедшей 27-го декабря 2004 года встрече выпускников, знаменующей сорокалетие окончания нами университета.

- Что самое главное в нашей жизни мы можем отметить через сорок лет после окончания университета? Почему мы так дороги друг другу? – ставил вопросы наш неизменный тамада Володя Матосян.
И наиболее приближенным к истине нам показался ответ на эти вопросы нашего выпускника Эдика Пикалева:
- У Льва Толстого есть замечательные слова о том, что достижение духовного совершенства является главной целью жизни человека. Наши поиски смысла жизни пришлись на период нашего взросления, на годы нашей учебы в университете. Мы делали это вместе.… Вместе искали смысл жизни. Вот и возникло осознание общности, которое мы и понесли по жизни. Потому мы так дороги друг другу.

- Почему нам так дороги наши преподаватели, память о них? – продолжал вопрошать Володя Матосян. – Ведь они были так строги к нам. Меня так и вообще выгоняли из университета.
И здесь за столом поднялась целая буря. Хотели высказаться все:
- Потому что они помогали нам в этом трудном деле поиска смысла жизни.
- А вспомните Рожанскую. Мы ведь все были просто влюблены в нее. Как она читала математический анализ! Это была музыка, поэзия, гармония! Строгость и простота в общении! Глубочайшее проникновение в предмет, и желание вызвать в нас любовь к математике!

- А Минасяна кто помнит? Огромный, черноволосый, он ходил между рядами, задавал свои философские вопросы. Что это было?! Лекция, или нескончаемая дискуссия?! На его лекциях невозможно было заниматься чем-то посторонним. Это было нечто! Может быть, его вклад в формирование нашего мировоззрения был самым значительным?

- А помните экзамены у Колобова?
- Знаете, когда сюда приезжал Солженицын, он несколько часов беседовал с Колобовым.
- А я перед экзаменом не успел прочитать и половины курса аналитической геометрии, и перед дверью читал Есенина. Колобов вышел из аудитории. Посмотрел, что я читаю. “Уважаю, - говорит, - Ваш выбор”. И тройку поставил потом, хотя я практически ничего ему не ответил.

- А помните, до открытия специальности ядерной физики одной из самых престижных на факультете была специализация по рентгеновской спектроскопии. И все наши лучшие мальчики записались на распределение по специальностям к Блохину Михаилу Арнольдовичу, а еще на специальность оптической спектроскопии к Рабкину Льву Михайловичу. А тут открывают новую специализацию по ядерной физики. И все ребята ушли на эту специальность. А специализация спектроскопии оказывается совершенно оголенной.

- Две девочки – Таня Бондаренко и Люба Горбатенко пошли на рентгеновскую спектроскопию. Но там никогда не брали девочек по причине того, что это - вредно для организма.
- Я сама расскажу, - перебивает всех Люба Горбатенко. - Читает Михаил Арнольдович нам лекции. В аудитории две студентки. Обернется профессор, глянет на нас, и видно, дурно ему становится. Отворачивается он к доске и продолжает читать свои лекции. Потом, правда, Белов вышел из отпуска, разбавил наш девичий коллектив.

- Да что Блохин?! Вот по специальности спектроскопии у Рабкина Льва Михайловича была вообще одна студентка – Любочка Шестирко.
- Неужели он лекции одной читал?
- Как бы не так! Он ей до лекции давал материал просмотреть, а на лекции было обсуждение этого материала. Практически каждая лекция превращалась для нее в экзамен.
- Ничего себе! Но с другой стороны, это было индивидуальное обучение. Это был такой навык самостоятельной работы!

- Как бы сейчас сказали, каждый наш выпускник – это изделие “ручной работы”, штучный, так сказать, товар.
- Что еще хорошо, мы ведь знали, что эти знания, все до грамма, пригодятся в нашей будущей работе. Отсюда и отношение было совсем другое, чем сейчас у большинства выпускников, которых учат одному, а при поступлении на работу нужно совсем другое. Вот и убегают они с лекций, параллельно с учебой даже на дневном факультете идут работать. Для большей части из них сейчас главное заключается в том, чтобы найти работу, приобрести навыки, нужные на этой работе. К сожалению, ничего этого учеба в наших вузах не дает. Быть уверенным, активным, инициативным! Ну, где этому учат? Это потом, на тренинг-курсах добирают.

- Но удивительно другое, полученная на кафедре физики твердого тела специализация пробудила во мне такую способность к самостоятельному мышлению, что я потом сама себе сформулировала тему для диссертации в области, совсем не связанной с рентгеновской спектроскопией, в области жидких кристаллов. Такое “штучное” обучение давало простор.
- И в то же время требования к студентам было такое же, как и к сотрудникам. Тщательность, дотошность в экспериментальных мелочах.

- А ведь, если хорошо вспомнить, то не только эти пять с половиной лет мы были вместе. Следом шел призыв в армию. Помните, одних взяли сразу же после окончания университета, других – в течение года. Вот и выходит, что после окончания университета идет еще целая двухгодичная эпопея нашего общения в армейской среде, или с помощью писем. Мальчики наши служили, Девочки ожидали их возвращения из армии. У некоторых уже были дети. Кто-то с нетерпением ждал рождения ребенка. То есть, наше тесное общение растянулось вместе с этими двумя армейскими годами на семь с половиной лет.
- Друзья заходили к родителям тех, кто был в армии. Все это отражено в старых письмах. Такое впечатление, что это, как одна семья.

 Это письмо Валера Еремеев прислал своему тезке Валерию Дронову еще до службы в армии:
“Здравствуй!
Видимо, не зря поется в песне: “…Мир наш полон радостных чудес…”.
Ты женился. Я это узнал из письма Толика Рудского, и у меня целый день по этому поводу было легкое головокружение. Любаша предложила написать поздравительную открытку по этому такого содержания: “Дорогие Л. И В.! Сердечно поздравляем вас! Желаем счастья в жизни, удачи в работе, успехов в науке. Желаем иметь побольше детей, таких же красивых и здоровых, как вы сами. А еще – собственную квартиру в будущем (желательно без соседей) и т.д. и т.п.”
Все это остается в силе, но я решил, что ты заслуживаешь в данном случае целого письма. Кроме того, я надеюсь, что под облагораживающим влиянием Любаши у тебя, наконец-то, заговорит совесть, и ты как-нибудь вечерком, всхлипывая и утираясь кулаками, возьмешь перо и бумагу чтобы написать ответ, а, может быть, даже покаешься в собственной лени.
В общем, то, что вы сделали с Любашей, настолько здорово, что об этом, наверное, писали в местных газетах. Лучшей пары во всех отношениях не могу себе представить, если, конечно, у тебя не наметилась плешь. Ведь была такая тенденция, а?
Ну вот, дорогой, живем мы здесь в городе герое неплохо, дружно, а, главное, весело, ведь нас уже трое. Квартиру обещали дать в январе. А пока мы живем у самого синего моря (метров 100, не больше) в небольшой комнате в трехкомнатной квартире с двумя симпатичными соседями. Это на берегу Стрелецкой Бухты, недалеко от раскопок Херсонеса, если тебе это о чем-нибудь говорит.
Морской гидрофизический встретил довольно приветливо. Долгое время, хотя это мало относится к семи месячному сроку, занимался малофоновыми установками, а вот теперь перешел в группу масс-спектроскопии. Тут такая же машина, как и на ЛЯФе (МИ – 130) - совершенно новенькая. Сейчас занимаемся отладкой. Я и, так сказать, руководитель группы Романов (парень 32 года, между прочим, ростовчанин). Вообще, в нашей группе микроанализа, как ее называют, их шестерых пятеро – ростовчане. Каково?!
Любаша, сам понимаешь, работала мало. У нее отпуск до января. “М. Ломоносов” 28-го уходит в Северную Атлантику в район Исландии. Если все будет благополучно (не заболею, и “не сосватает военкомат”, откроют визу), пойду в следующий рейс в Индийский океан. Это от Мадагаскара до архипелага Кергелен, оттуда в Сингапур, и обратно вдоль берегов Индии с заходами в Бомбей и Калькутту. Вся работа связана с морем и в институте “в почете”, прежде всего, гидрофизики. Ну, а они – все выпускники МГУ, соответствующей кафедры Шулейкина. Вот так, Валерик.
Как дела у тебя, у Любы? Пару раз ко мне заезжал Матосян. Он – такой же деловой. Изменился мало.
Ну, пока. Валерий.
Передавай привет родителям и Китам. Еще раз поздравляю, Напиши”.

Об этом же в письме Бориса Меррика, которого забрали в армию одним из первых в нашем потоке. И летом 1965 года он делится с другими ребятсми своим опытом “выживания” в армии:
“Здравствуй, Валера!
Жаль, что я не застал тебя в Ростове, когда проезжал из Майкопа в Орджоникидзе.
Слушай, ты что ж это так молча все сделал? Хотя, конечно, для тебя это – нормально, да и, собственно говоря, разве в этом все дело.
Ничего. А ты – молодец! Жаль, что я не могу поздравить вас с Любой, это – другое дело. Но хоть это и поздно, и в письме, я хочу, желаю Вам любить друг друга, и всегда помнить и ценить это. А прочие житейские удобства – ерунда. Никогда не ставьте их выше, чем им положено. Тут бы надо было выпить, и нашлось бы еще много слов, хороших и полезных, но я знаю, что ничьим словам не веришь до тех пор, пока сам не придешь к своим убеждениям. Можно понимать чужие слова, но все равно ты продолжаешь искать свою правду и учишься только на собственном опыте. Иначе люди давно бы уже все знали, и незачем было бы продолжать жизнь.
Сегодня заработал 6 рублей. Оказывается, и в армии нуждаются в решении контрольных работ. Один капитан тут учится в Академии связи и, видимо, бедняга совсем “зашился”, как вдруг в его часть кинули целую группу “интеллигентов”. Но, к моей чести, надо сказать, что я один решился взяться за написание контрольной, так как математику большинство забыло, тем более, окончившие сельхоз, рыбные, химические и прочие вузы.
Расскажу тебе о нашей жизни здесь коротко. Готовят нас командирами взводов связи. Программа на три месяца. Каждый день читают лекции по 6-7 часов. Есть даже истории КПСС. После обеда и отбоя – самоподготовка. В общем, больше похоже на студенческую обстановку, за исключением того, что иногда некоторых отправляют на “губу” (уже двоих).
Располагаемся мы в центре Орджоникидзе. Окна выходят во двор какой-то школы, и, если бы была гражданская одежда, можно было бы ходить в самоволку хоть каждый день. Терек в двух кварталах шумит, а в ясную погоду видно Казбек, белую шапку.
Купил и прочел только что книжку Хемингуэя “Праздник, который всегда с тобой”. Мне всегда нравился он. По-моему, он и Экзюпери похожи и своими судьбами, и качествами человека. Самое главное – это у них совесть неподкупная и неизменная, как метр – эталон в Париже. И у их героев – тоже. И еще оба пишут, в сущности, о своей жизни. “Прежде чем писать, нужно жить”. И они боятся пойти по легкому пути, который мог бы открыться сразу после появления на свет их первых романов. Главное наслаждения для Хемингуэя – работа писателя. И не важно, будет ли публиковаться то, что он пишет. “Будь я проклят, если напишу роман только ради того, чтоб обедать каждый день”. Честный, мужественный, умный, простой – таким должен быть автор этой книжки, даже если не знать его биографии.
Валера, ты когда-нибудь напишешь мне в ответ что-нибудь? Это я какое уже письмо тебе посылаю.
Привет маме и бате, и твоей Любе.
До свидания. Борис”.

Интересны письма, которые писали друг другу наши сокурсники из армии, куда их забрали осенью после окончания университета.
24.11.65. Из письма Валерия Дронова, которого забрали в армию осенью 1965 года, на имя матери:

“Здравствуйте, дорогие родные!
Пишу общее письмо, так как скоро нас “погонят”, и два письма не успею написать. Как видите из адреса, попал на Украину. Говорят, что до Ростова – 6-7 часов езды. В Батайске пробыли долго. А меня помучили и персонально, вначале отделили от всех наших, но, в конце концов, удалось присоединиться к Китаеву, Белоконю, Махотенко”.

29.11.65. Еще одно письмо В. Дронова жене Любе Горбатенко:
“Вчера был день твоего рождения. Все спят. Тикают часы, такие же, как у нас. Нам их много надарили на свадьбу. Как мне теперь понятен Боря Меррик, когда он писал мне из Орджоникидзе. В этой обстановке трудно сохранить достоинство.
Иногда, когда нет возможности сопротивляться происходящему, можно хоть поиздеваться над ним. Вчера Кит стоял навытяжку перед сержантом, который был гол по пояс, а какому-то солдату, когда тот попросил что-то, Кит ответил “есть”, и лихо повернулся кругом. “Прикалывался”, конечно, но сержант все принял всерьез, был доволен своей муштрой.
У меня “увели” Экзюпери. А жаль. Его философия сейчас здорово подходит к нынешней нашей обстановке (вспомни “Военный летчик”). Из меня, наверное, не выйдет настоящего воина. Мне уже сказали, что я – сугубо гражданский человек. И мысли и поступки у меня – гражданские”.

5.12.65. “Живем мы все вместе. Киту почему-то не пишет Мила. Ты поругай ее, если увидишь. Белоконю же письма приходят каждый день. Я бы тоже не имел ничего против такого. Но, в общем, пиши просто почаще. Не обо всем можно писать. Цензура у нас на высоте. Как-нибудь напишу письмо и брошу его в городе. Все и объясню.
Наш режим принял уродливые формы. Личность подавляется. Я понимаю, что свобода – это осознанная необходимость. Но такая необходимость, как у нас, мне не понятна. Покамест с нами никто не считается, а помыкать находится много охотников.
Нашел свою пропавшую книгу Экзюпери. Зашел как-то в канцелярию роты, а там сержант ее читает, я тут же ее и отобрал”.

19.12.65. “Много помыслов направлено на прозаические вещи. Как бы поспать, поесть, погреться. Получил посылку из дома. Все разделили на взвод, и ужин получился на славу. У нас ребята подобрались хорошие, все делим поровну. Много учителей из пединститута, они заканчивают службу в августе, нам завидно.
Знаю, что Еремеев попал в матросы и служит в Севастополе. Он прислал письмо Киту”.

25.12.65. Из письма Валерия Дронова:
“Судьба забросила нас в другое место. Наши ряды поредели. Белоконя отправили в другое место, а меня, Кита, и Махотенко в Ново – Петровск. Это в двух часах езды от Москвы. Место здесь красивее, чем в Павлограде. Сосны, ели – типичное Подмосковье. Многие наши ребята настроены пессимистично в отношении нашей службы, особенно Кит Но, что будет дальше, поживем, увидим”.

Просмотрев архив мужа Дронова Валерия, я поняла, что наиболее содержательными были письма его школьного и университетского друга Бориса Меррика. Наверное, это потому, что Борис и Валерий очень близки друг к другу. Они учились в школе в одном классе, вместе в июле 1958 года не прошли по конкурсу в ТРТИ, но в следующем году поступили на физмат РГУ. Интересна история их поступления. Валерию удалось поступить на дневное отделение физмата. Меррика зачислили на вечернее отделение. Там он подружился с Володей Матосяном. Через некоторое время Меррик и Матосян стали ходотайствовать перед деканом К. К. Мокрищевым о переводе их на дневное отделение. Валерий Дронов участвовал в этом. Вопрос о переводе Бориса Меррика Мокрищев решил сразу: “Он – сирота, мы обязаны ему помочь”. “А я – друг сироты! Помогите и мне, пожалуйста”, -выглянул из-за спины Бориса Матосян. “Хорошо, перевожу обоих, - засмеялся Мокрищев и обернулся к Дронову. – А ты, Дронов, будешь шефствовать над ними”. Так родилась кличка Валерия Дронова “шеф”.

Письмо первое:
“Здравствуй, Валерка!
Сейчас перечел твое письмо и сначала отвечу на заданные тобой вопросы.
Я как-то не ощущаю постоянно, что умер мой отец, только иногда резко, ярко почувствую, что его нет уже. Хотя он был далеко, но я писал ему обо всем, и у нас была скорее дружеская переписка, а теперь писать некому. Думаю о его смерти, смотрю на свою жизнь. Да, это неизбежно у всех, но вот жизнь складывается по-разному. Я прожил уже 24 года, и сказать, что все было правильно, хорошо, не могу. Сейчас я часто думаю, как жить так, чтобы не жалеть о прошедшем, чтобы, если возможно было бы повернуть вспять время, прожить точно так же? Постараюсь изложить тебе свои мысли по этому вопросу. Почему я начал излагать свое мировоззрение именно с этого? Да ведь прежде чем думать о чем-то, надо решать вопрос о самом себе, как человеке, о своем характере, о поведении. Эти проблемы для меня сейчас более важны, чем наука, работа. Ну, так вот:
Как в логично построенной теории изложение начинается с некоторых аксиом, на основе которых строится все здание, так и в основе характера, мировоззрения человека должны лежать определенные принципы. Я пробовал найти их. В фильме “Палата” тоже отец говорит сыну о них. Если строго выполнять во всем и всегда эти принципы, то будет ли это критерием истинности, правильности жизни. Пока надо ответить, что – да.

Давай обсудим эти принципы, исходя из собственного опыта и теории:
Честность.
Стремление быть полезным людям своей деятельностью.
Борьба с собственным эгоизмом.
Чувство долга.
Уважение (первоначальное).
Эти принципы относятся к взаимоотношениям людей.

Теперь в отношении самого к себе также:
Стремление к объективности (поставь себя на место другого).
Критический самоанализ.
Борьба и искоренение лени, иначе, подчинение своим же принципам (это более общее).
Развитие и самосовершенствование.
( От автора: “Если проанализировать практически прожитую жизнь, можно через сорок лет после написания этого письма определенно сказать, что Борис действительно следовал в жизни этим принципам. В чем это выразилось? Борис, например, не стал работать над диссертацией и защищать ее, хотя по уровню знаний, по компетенции в ряде областей наук он стоит на уровне доктора наук. В то время, когда многие из нас корпели над диссертациями, он занимался развитием и самосовершенствованием”).
Сейчас я стараюсь выполнить это практически. Не то, чтобы я раньше этого не знал. Нет, вот именно, знал, но забывал в нужный момент.
О моей жизни здесь. Сейчас учения. Встаем в 3 часа 30 минут утра, и до восьми уже отстреливаемся. Моя функция – нажимать 3 кнопки и докладывать – прибор включен. А еще всякая черная работа – поднести, сбегать и т.п. Выполняю все безропотно, так как иначе быть полезным пока нет возможности, а также потому, что другим труднее. О своем дембиле знаю, что, наверное, будет он раньше 31 декабря 1965 года. Читаю книгу Б. Г. Кузнецова по истории развития физики. Жаль, что не знал о ней тогда, когда мы учили все это.
Привет ребятам, Шварцману, Киту, Рудскому, также твоим родителям.
Борис”.

Письмо второе:
“Здравствуй, мой дорогой Валера!
Не знаю, почему ты не пишешь. Получил ли мое письмо из Ейска? Мне надоело ждать ответа, и я посылаю тебе мою “неподвижную личность”, как напоминание о своем существовании. Я все еще жив, здоров и т.п., но голоден по настоящим друзьям. Пока мне приходится отвечать на свои вопросы самому, спорить не с кем. А так можно ошибиться, ведь истина рождается в споре. Я по-прежнему ищу ответа на вопрос, как жить, и убеждаюсь все более и более, что надо не просто копить знания, или вообще духовные ценности, Наде действовать. Радость приносит только действие. Если ты нужен людям, необходима твоя работа, и ты видишь, как твой труд помогает делать добро – значит ты на верном пути.
Здесь я лишен возможности действовать в полной мере своих сил. Смешно, для чего меня брали в армию – работать на кухне? А ведь я – инженер.
Что не говори о пользе службы, это верно до некоторых пределов. Для меня вполне достаточно полгода. Люди где-то работают, создают машины, пишут книги, ходят в театры, а мы, отгородившись от всего этого забором с часовым, варимся в собственном соку. Армейская служба отупляет потому, что она не связана с настоящей жизнью. Это – питомник какой-то. Из здешних командиров, кроме одного, никого нельзя уважать, как человека. Кинь их в другую среду, и они не смогут жить в ней. Они приспособились к безделью здесь. Им думать не надо, за них думает высшее начальство. Это верно, по крайней мере, до командира батареи. Впрочем, ты сам увидишь все это.
Кстати, как твои дела в этом вопросе? Старайся попасть в части, где нужны люди с высшим образованием, как в Евпатории, а не как я. Экзотика кончилась, и на меня перестали удивляться, а, наоборот, стали отыгрываться.
К числу немногих достоинств, которыми еще я могу тебе похвастать, я отношу физическую подготовку. Недавно была дивизионная проверка полка. Сдавали кросс 2 км, гимнастику, полосу препятствий. Только тут обычное равнодушие сменялось волнением. Тут была радость борьбы и победы. Борьбы с самим собой, с собственной инертностью, усталостью, безволием. В общем, я все сдал на “хорошо”, и это – успех, если учесть, как я до этого бегал. Буквально за день до сдачи я пробегал полосу препятствий за 3 минуты 20 секунд, при норме 2.20. И вот представь себе, я уложился на сдаче в 2 минуты 18 секунд. Никто не ожидал, и я – тоже.
28-го августа я должен выехать в Орджоникидзе на учебу. Там буду до дембеля. Пиши пока в Майкоп.
Привет всем нашим ребятам и твоим родным. Как мама, не болеет?
Пока. Борис”.

Письмо четвертое, написано тогда, когда Борис уже демобилизовался, а Валерия забрали в армию:
“Здравствуй, Валера!
Так хочется увидеть тебя, узнать, как ты живешь там, что думаешь, и какова на самом деле действительность? Понимаешь, жизнь иногда, если призадуматься, страшна, просто страшна. Потому что, оглянувшись, видишь, какая разница получается между твоими мечтами и действительностью. Тебе кажется, что вот все хорошо, ты делаешь так, как тебе хочется, в то время как ты просто катишься по линии наименьшего сопротивления. Сейчас я ясно вижу, какое огромное значение имеет в судьбе человека не талант, не способности, а характер. “Талант характера” - где-то я прочитал такое. И ты понимаешь, я не имею его. Поздно я стал понимать это. И мне не привили в детстве этого. Ведь и мой брат (сын дяди Коли) Вовчик - такой же, и хуже еще. И что с ним вышло? Опустился и представляет из себя только свалочный материал.
Да, брат, обладая целым рядом культурных качеств, но не имея воли, все мы без исключения – только свалочный материал. За осуществление своих мечтаний надо бороться, и, прежде всего, с самим собой, и безжалостней всего. Выкорчевывать нерешительность, леность, беспринципность и многое другое.
Но как, если ты уже привык быть таким? Привык соглашаться вместо того, чтобы спорить, привык отходить в сторону, там, где нужно драться. И не замечаешь этого? Как? Поэтому, Валера, и страшно подумать, если я ничего не изменю в своем характере, то ведь ничего и не добьюсь?
Вот так. Напиши, как ты справляешься с собой, или у тебя нет этого?
Вернулся из Еревана 15-го числа. Сдал экзамены. Теперь машина для меня раскрылась. Все просто, и я, как доктор, должен научиться по внешним признакам угадывать болезнь. Ничего, в этом направлении я продвигаюсь успешно. Осталось разобраться в нескольких узлах. Но самое главное – АУ, УУ, ЗУ, внешнее ЗУ – разобрал.
Работаю в две смены. Хороша эта работа тем, что, если машина в порядке, можешь заниматься, чем хочешь. И в будущем (при подготовке в аспирантуру, например) это пригодится. Дали мне оклад 120 рублей, и я теперь – начальник смены. Ну, это ничего не значит.
Валера, если ты приедешь в эти дни, то заходи прямо на работу, адрес – Островского, 44б. Видел Сонечку недавно и, вообще, всех наших с 20-ки. Мисс работает в Таганроге, но рвется сюда на ЛЯФ. Дело в прописке.
Да, из Армении привез много впечатлений от походов в горы. Лазили до снега, купался в Севане, был в Бюракане, загорел. Последнее время мы жили в цирке. И загорали прямо на крыше голые в центре города, представляешь!
Ну, пока, Жду в скором времени тебя здесь.
Борис”.

Это удивительно, но Борис фактически выстраивает свою религию. Сирота, сын американского фермера. Внешне чистый американец, он оказался более русским, чем кто-нибудь другой. И он так уверенно шагает по жизни, опираясь только на друзей. Другой семьи у него в юности не было. Друзья – это все, общение, совет, радость.
А в целом, мало у кого в нашем потоке оставались еще живыми оба родителя. В большинстве это были семьи без отцов, которые погибли в Великую Отечественную войну. Потому так важна была эта мужская дружба. В ней ребята “добирали” того мужского общения, которого были лишены в жизни.

"И я вдруг увидел лик судьбы. За всем этим вставали стены унылой тюрьмы, куда заточили себя эти люди, - пишет Антуан де Сент-Экзюпери в той же книге “Планета людей”. - Никто никогда не помог тебе спастись бегством, и не твоя в том вина. Ты построил свой мирок, замуровал наглухо все выходы к свету, как делают термиты. Ты воздвиг свой убогий оплот и спрятался от ветра, от морского прибоя и звезд. Ты не желаешь утруждать себя великими задачами, тебе и так немалого труда стоило забыть, что ты - человек. Нет, ты не житель планеты, несущейся в пространстве, ты не задаешься вопросами, на которые нет ответа. Никто вовремя не схватил тебя и не удержал, а теперь уже слишком поздно. Глина, из которой ты слеплен, высохла и затвердела, и уже ничто на свете не сумеет пробудить в тебе уснувшего музыканта, или поэта, или астронома, который, может быть, жил в тебе когда-то".

Встретилось письмо Володи Мошиченко из Сухуми, написанное в марте 1966 года, в то время, когда Борис Меррик был в Ереване:
“Валерик, здравствуй!
Прости, ради Бога, меня. такого-сякого, разэтакого! Слишком уж долго я собирался писать, но настроение было прескверное. Больше всего действовала на нервы неопределенность. Допуск оформляли 9 недель, но говорят, что это еще не предел, так что ты учти, что когда будет подходить к концу служба, месяца за два до окончания еще в армии заполни соответствующие анкеты, а то потом долго ждать придется.
Ну, по моему обратному адресу ты уже догадался, куда я устраиваюсь. Дней через 5 начну работать, пока ожидается все то же, что и на дипломе.
Сейчас, конечно, немного скучновато, оторван от людей, а развлекаться одному здесь не совсем подходящее место. Но пытаюсь уже бегать кроссы и проходить азы большого тенниса. На юге чувствуется весна, цветут деревья (черт их знает, как они называются).
Коля Гальченко с 30-го увольняется с двадцатки, и поступает младшим научным сотрудников в РАУ с окладом в 130 рублей. Миша Шварцман тоскует, мечтает летом в горы, перспектив на работу – никаких. Вовка Матосян устроился в Алахадзе, ты, наверное, знаешь эту “лавочку”. Боря Меррик сейчас на два месяца уехал в Ереван учиться эксплуатировать “Раздан”.
Видел недавно Саню Уколова, он или действительно не в восторге орт ТРТИ, или поет под общую дудку, говорит: “Никак не дождусь, когда супруга удерет отсюда, а я – за ней, или наоборот, сначала я, потом она”. Но… кто их знает, кто знает??
Валерик, не отчаивайся и больше занимайся своим физическим совершенствованием. Ну и интеллектуально… сохраняйте прежний момент инерции и уменьшайте влияние всяких диссипативных функций, переходите на консервацию. Я боюсь пока даже подсчитывать, насколько я все перезабыл, начну работать, тогда прояснится. Но нет худа без добра – не будешь книжно мыслить (если, вообще, сможешь после армии мыслить).
Кстати, как дела у “сына полка”? Вы уж ему по-дружески объясните, что к чему. Пусть вместо библии использует “Похождения Швейка”. Если он будет поступать по его заветам, то рай не рай, но сносное существование гарантировано, и, главное, сам будет возвышаться, а не мельчить.
Володе Китаеву большой привет. Он мужик серьезный, так что служба пройдет у него гладко.
Юра Тен работает на прежнем месте и ждет в конце марта наследника.
Валерка! Честно говоря, есть какое-то разочарованность. До окончания мы все представляли в розовом свете. А в жизни все много труднее и сложнее. Кажется, что у большинства из нас не хватает смелости или нахальства, что ли, постоять за себя. Чересчур мы стеснительные, что ли? Как-то надо научиться быть более уверенными в себе. Все это я сужу, в основном, по себе. И у нас на курсе пробивные парни все-таки исключение.
Ну, пишите, как соберетесь с духом.
Всем большой привет. Володя.
P.S. Если в словах будут пропущены буквы, мысленно добавляй, склероз”.

Вернемся в ноябрь 2004 года. Борис Меррик пробыл сутки в гостях у нашей дочери Наташи, которая уже тринадцатый год живет в США в городе Сент-Луисе. Через некоторое время после этого Наташа позвонила мне и сказала, что ее муж Джон после общения с Борисом наконец-то согласился на поездку в Россию. Боря сумел рассказать о стране, которая его вырастила.

Встретилось одно письмо Юры Тена. Он пишет из Сухуми ребятам в армию:
Московская область, Одинцовский район, п/о Галицино-2 , в/ч 57337, Дронову В.С.
Штампа Сухуми, откуда Юра отправил письмо, на конверте нет. Зато целых четыре военных штампа Подмосковья с разными числами от 13.10.66 до 25.10.66. Судя по состоянию конверта, письмо открывала цензура, и долго, долго “мусолила”. За четыре дня письмо дошло из Сухуми в Подмосковье, а потом две недели гуляло по цензорам.

“Здравствуйте, Валера и Володя!
Время летит быстрокрылой птицей. Валера, извини. Целый год изо дня в день откладывалось по разным причинам написание вам письма.
Выполняя обязанности папаши, я, кажется, начинаю постигать сермяжную правду бытия. Плохо, когда истины земные постигаются быстро, когда исчезает голубая дымка неведения. Мне кажется, это прекрасный стимул для оптимизма, когда терзаешься, думая, а что находится за этой голубой стеной.
Я мысленно представляю ваше состояние теперь, ваше стремление домой, ваши тревоги. Когда-то и мне пришлось это пережить. Но это неустойчивое состояние – прекрасно, динамично. Братцы, умейте увидеть красоту своего положения. Скоро вы покатитесь в устойчивое состояние, и производная ваших эмоций обратится в нуль. А это – нуль эквивалент ежедневного однообразия.
Боже, как мне хочется встряски. Ну, хоть бы кто ударил в морду, чтобы искры посыпались из глаз. Ну, это – область лирики.
Работаю по-прежнему в том же отделе, но на другой установке. Эпопея электронно-циклотронного резонанса в моей биографии кончилась. Теперь занят так называемой динамической стабилизацией. Непосредственный руководитель – сам Демирханов. Цикл измерений – плановый. Сейчас гонюсь за тем, чтобы вырвать откуда-нибудь тему по-диссертабельней. Работать приходится много, но недостаток знаний и опыта заставляют делать много лишнего. Нужно время, а его мало.
В общем, все у меня в личном плане пока благополучно. (Удивительно, но “личным планом” Юра называет здесь работу). Это благополучие даже мучает и терзает.
Вовик (имеется в виду Вова Мошиченко) работает у Леонтьева. Тема интересна сама по себе, только, чтобы разумно из нее что-то высосать, не вламываясь в открытую дверь, необходимы и эрудиция, и опыт. А без этого, это просто игра в науку. Как раз последнего в их группе маловато, да и трудно позаимствовать что-то, и у кого-то в силу специфичности их положения.
Ростовчан у нас прибавилось изрядно. Почти все в Агудзерах. Кто-то из них - доволен, кто-то – недоволен, в общем, разные.
Вот пока все. Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, пишите мне.
Хочу уведомить об одном. Во всех институтах штаты закрываются к 15 декабря. Наступает отчетный период, и только к первому апреля приходят штаты. Так что, чтобы не мыкаться, заранее договаривайтесь о допусках, местах, условиях и прочее.
Хорошая контора открылась для вас в Протвино, где от нас работает человек 30. Там, по сообщению, и с жильем нетрудно, и Москва рядом.
Пока все. Привет знакомым. Юра.
09.10.66. г. Сухуми”.

02.04 66. Письмо Валерия Дронова:
“Наша любовь поддерживает меня сейчас, иначе бы жизнь была невыносимой. Поражаюсь армейским нравам. Например, недавно приказали уничтожить все письма. Пришлось их сжечь. Было грустно, и одновременно одолевала злость. Ну почему еще люди так далеки от своего человеческого назначения?! Но, как говорит наш ротный командир: “Будет трудно, вспомни, как Зиганшин сапог ел”. Примерно такие чувства…”

15.05.66.:
“Чувствую себя отверженным в этом армейском мире. Возраст у нас уже такой, что в армии служить гораздо тяжелее, чем молодым, даже и 1 год. Представь себя в обществе, где многие моложе тебя лет на шесть. Они еще переводными картинками увлекаются. И такой парень может быть твоим командиром…
Но сегодня был по службе в лесу целые сутки. Рвал тебе букет из черемухи. Если бы ты видела этот букет, ты была бы рада. Запах у нее противный, но она – очень красива. Посылаю тебе одну веточку”.

Май 1966 года. Любочка Еремеева пишет письмо на двух открытках с видами Севастополя (Дворец пионеров и Графская пристань) Любе Горбатенко:
“Любаша, здравствуй!
Вот видишь, как удачно пришло твое письмо – прямо ко “дню письма”, а потому отвечаю на него сразу же. Прежде всего, как ты себя чувствуешь?! Надеюсь, что нормально. Как я справляюсь с малышкой? Довольно бодро. Живем мы с ней вдвоем, а сейчас ко мне в отпуск приехали родители, так что совсем весело. Малышка развивается нормально, начинает топать. Но уж больно крошечная, меньше всех в яслях, хотя там есть дети моложе на несколько месяцев. Яслями я довольна, и уже с уверенностью могу сказать, что это значительно лучше нянь во всех отношениях, конечно, бывают исключения во всяком правиле, но они настолько редки, что надеяться не приходится. В начале она, конечно, плакала, почти полтора месяца, но теперь настолько привыкла, что вечером не хочет уходить. Пособие выплачивает военкомат в размере 15 рублей в месяц со времени рождения ребенка. Для этого нужна справка с места службы, копия свидетельства о рождении, свидетельства о браке и заявление по специальной форме.
Получили мы уже две комнаты 25,5 метров. Правда, удобства на двоих. В третьей комнате живет повар с нашего судна. Квартирой я довольна. Все сделано очень удобно. Валерий служит в Севастополе. Дома бывает довольно часто, почти каждую субботу. Иногда даже увольняют до утра воскресенья. 1-2 мая был дома. Заработал двое суток за подготовку вечера. В общем, все делается ради увольнения домой. Вот и все новости.
Ну, ни пуха, ни пера!
До свидания. Целуем.
Люба, Наташенька”

07.07.66 Письмо Валерия Дронова:
“Сейчас, что ни письмо, которое мы получаем с Китом, то нам с тобой и поздравление с рождением Наташки. Писал и Еремеев, и Халвердян. Многим ребятам, которые служили в армии, повезло больше, чем нам. Это мнение Кита, и мое тоже”.

Июнь 1966 год. Любаша и Валерий Еремеевы поздравляют Дроновых с рождением дочери:
“Любаша и Валерий!
Поздравляем вас с радостным событием в вашей жизни. Желаем вашей дочурке расти здоровенькой и умненькой девочкой!
Любаша, тебе тоже желаем быстрее поправляться и набираться сил, которые будут необходимы для воспитания дочурки!
А на кого похожа ваша доченька? Как зовут вашу дочурку? С каким ростом и весом родилась, как чувствует себя Любаша? Вот вопросы, на которые хотелось бы получить ответ. У нас все без изменений. Мы с дочкой работаем. Она ведь у меня уже “взрослая”, умеет отличать самолет от машины. Знает, где море, а где кораблики. Делает “привет” и “до свидания”, просит кушать, ловит козявок. Не пройдет и года, как ваша дочь будет делать то же самое, а, может быть, и больше, вашей дочурке повезло, пока она научится различать людей, ее папа будет дома. А наша Наташенька как увидит матроса, показывает пальчиком и говорит: “Папа!”
Остается надеяться, что папам осталось служить в армии уже меньше половины, хотя и это не слишком утешительно.
Целуем. Еремеевы”.

15.07.66: В. Дронов:
“На этой недели ходил в лес за дровами. Досыта наелся малины. Ее здесь очень много. Жаль, что такие случаи выпадают редко. А то бы жизнь показалась бы не такой уж скверной. У Кита таких возможностей больше. И он иногда балует нас малиной, или земляникой. Мне затруднительно писать что-либо новое. Жизнь ужасно однообразна. Бывают, конечно, потрясающие события. Например, хороший ужин, купание в реке и что-то подобное. Но кому это интересно, пиши лучше ты”.

28.07.66. В. Дронов:
“Возвратился Валерка Горелов. Думал, что он много о вас расскажет, но он не оправдал моих надежд. Просто не верится, что нас могут задержать в армии. Какой смысл? Впрочем, у большинства командиров такое мнение, что нас сюда направили на трудовое перевоспитание. Делаю вывески для складов, столовой и др. Получается пока сносно, почти как артельные. Говорят, что эта продукция дорого обходится, если заказывать. При такой занятости, как у меня сейчас, жизнь проходит попусту, но время идет быстро”

9 августа 1966 года. Из письма Валерия Дронова домой:

“Здравствуй, Любаша!
Как видишь, мой адрес немного изменился. Но ничего существенного не произошло. Мы просто перешли в другую казарму. И теперь нас всех с “внешним” миром разъединили окончательно. На новом месте чувствуем себя неуютно. Ко всяким прежним несправедливостям уже как-то привыкли, теперь появились новые, с новым начальством.
Сегодня приезжал Борис Меррик. Хотел я взять увольнительную в Ново-Петровск. Обычно ее дают беспрепятственно, если к кому-нибудь приезжают родственники. Но прождал обещанную увольнительную у дверей 2 часа. Затем ее выписали, поставили печать, а затем начальник штаба порвал ее… (!?). Причины этого сам не объяснил, но мне передали, что я, оказывается не должен был проходить в штаб, а ждать на улице. Вот в этом вся причина. Типичная сцена бюрократизма + садизма. Прикинули бы в нашем министерстве, сколько вреда нашей армии наносят такие офицеры, и как они дискредитируют это звание. Хоть встреча эта была и омрачена таким образом, все же приятно было поговорить с Борей. А мама передала с ним яблоки, пышки. И письмо написала о Наташке. Неужели наша дочь так выросла (61 см и 6 кг веса)? Интересно, какая она будет взрослая? Наверное, рослая, красивая.
Поцелуй ее за меня, и скажи, что папа ждет, не дождется, чтобы ее увидеть. Ведь правда, осталось немного. Уедем к 1-му сентября на курсы.
Обнимаю. Валерий”.

29.08.66. В. Дронов:
“Самое большее, осталось 3 месяца. Что нас ждет в Галицыно? Связались мы со своими ребятами из Наро-Фоминска. Они тоже поедут на курсы. Думаю, будет всем в целом лучше. Звонил Белоконь. У них с Валей родился сын. Рад он этому безумно.
А пока мы все ждем конца всей этой эпопеи с армией. Ребята захандрили вовсю. С моей легкой руки кинулись в санчасть. Теперь я здесь не один. Все хорошо, но холод не дает покоя. Под двумя одеялами чувствую себя неуютно. Лето кончилось. На улице моросит дождь, и всего 5 градусов”.

5 сентября !966 года мама Валерия Дронова Наталия Григорьевна пишет ему в армию:
“Не очень давно был у нас Юра Тен. Приезжал хоронить мать, которая умерла после тяжелой болезни печени и сердца. Тен своим положением и своей семьей очень доволен. А Вова Мошиченко, вроде, хочет уезжать оттуда. Третьего сентября заходил и Володя Матосян. Он пока не работает. Я поняла только, что он разводится с женой. Говорит, что не сложились отношения с ней и с ее матерью, и жалко ему только сына, которому сейчас год и четыре месяца. А в воскресенье были и Боря с Тамарой, рассказывали, как живут. Вот и все новости. Будем считать недели до твоего возвращения. Желаем всем Вам хороших успехов и скорого возвращения. Будьте здоровы. Шлем привет с папой. Крепко целуем. Пиши по возможности. Мама
Завтра утром иду смотреть “Войну и мир”, папе некогда”.

Удивительно, как все взаимосвязано. Вышел на экраны фильм “Война и мир”, и многим дочерям дали имя “Наташа”.

6.09.66. В. Дронов:
“У меня сейчас все в порядке. Создались относительно спокойные условия для того, чтобы остаток службы прошел без минимальной порчи нервов. Ребята все дружные. Если кого-то ущемляют, все дружно защищают

Валерий Еремеев пишет в армию 17.06.66:
“ Володя, привет!
Прежде всего, это мои поздравления новоявленному отцу и его чаду. Ну, а Любочку Горбатенко мы уже поздравили. Интересно, как они там назвали дочь, неужели, Наташей? Заметь, у моих знакомых такое повторение четвертое к ряду.
Короче, если Валерка не в Ростове, то жми за меня его лапу, а если его сейчас нет, то сделай это по возвращению.
У меня новости в основном печальные. Болеет дочь, воспаление легких, положение довольно серьезное, но надеюсь, что все обойдется без всяких осложнений.
В отношении демобилизации перспективы не из лучших. С сентября при частях работают школы, где за короткий срок, порядка трех месяцев кадрам, вроде нас, учат по программе, необходимой для сдачи экзамена на младшего лейтенанта технических войск. В период с 1-го по 15-е декабря осуществляется прием зачетов, а потом, естественно, дембель. Если откажешься от этих “привилегий”, то в течение двух лет все равно призовут месяца на 4, и заставят сдать эти самые “офицерские” экзамены. Интересно, Вернигорова и Саню Уколова не пощипывают? В любом случае, на мой взгляд, один месяц ничего не решает, и имеет смысл эти экзамены сдавать. Все равно, раньше ноября (месяца призыва) никого не отпустят, разве только вот тебя, как аспиранта, к началу учебного годя, или в случае вызова их университета.
Служу, Володя, в том же плане, что уже описывал в предыдущих письмах, по-прежнему не гнушаюсь общественной работой, и не только корысти ради! Участвовал в довольно крупных учениях. Уезжали почти на месяц. Период оказался очень интересным.
Вот так, дорогой, уже посчитываю недели. А осталось-то почти полгода. Мысли, конечно, все дома, тем более, что моим девочкам сейчас приходится очень тяжело. В институте работа спорится. Обжились на новом месте, появилась регулярная отдача в печать. “Ломоносов” качает где-то у берегов Японии. В ГДР заложили для нас мощное, отлично оснащенное судно, а в Севастополе вывели на уровень второго этажа новое здание МТИ.
Пиши, что нового у вас.
Привет ребятам. Валера”.

Встретился Интересный план семинаров лаборатории ядерной физики на первое полугодие 1967 года за подписью Сиксина В.С.
Доклад Шварцмана М. Е. “Система стабилизации и измерения энергии бетатрона” 10 апреля. Доклад Дронова В. С. “О реакции взаимодействия p-a и p-He в области энергий до 2.5 мэв” 15 мая. Доклад Косинского Г. Е. “О реакции взаимодействия p-p в области энергий до 2.5 мэв” 9 мая.

И еще раз судьба удивляет и заставляет задуматься о том, как пересекаются дороги наших детей. Дронова Наташа, которая пошла в школу шести лет, с первого по десятый класс учится в параллельном классе с Аликом Матосяном. Сначала мы и не знали об этом. Но как-то после экскурсии Наташа рассказала нам, что в параллельном классе есть мальчик, такой “галантный кавалер”, на которого несколько девочек навалили свои рюкзаки, и он всем помогал. Оказалось, это сын Володи Матосяна. Его гены!

В июле 1982 года семья Дроновых и семья Еремеевых (тройные тезки – Валерий, Люба, Наташа) совершенно неожиданно встречаются на пороге юридического факультета РГУ, который расположен теперь в здании бывшего физмата РГУ. Оказывается, их дочери выбрали одну и ту же специальность. Они хотят стать юристами. Мы знакомим их, переживаем за их поступление. Они – медалистки, им достаточно сдать на отлично только один экзамен. И они делают это! Уже к концу дня мы знаем, что они поступили. Потом мы узнаем, что они попали в одну группу. Две Наташи, над которыми веет образ Наташи Ростовой, становятся близкими подругами на всю жизнь. Для их потока удивительно другое. Если наших мальчиков забирали в армию после окончания университета, то в 1982 году всю мужскую студенческую половину забирали сразу после поступления. Теперь они, как солдатки. Но даже хуже, ведь они толком не успели и познакомиться с ребятами, которые, может быть, могли бы стать спутниками их жизни. Судьба…. Для каждого студенческого потока своя…. А для их потока характерна крепкая девичья дружба и взаимопомощь, которую они тоже с честью несут по жизни.

Вот отрывок из письма из письма одного из наших однокурсников своей жене из армии. Не будем называть имен, это не столь важно. Важно, что такими были тогда отношения:

“Вспоминаю наши студенческие годы. Я украдкой посматриваю на тебя с задних рядов, и думаю, неужели когда-нибудь эта девушка меня полюбит, и за что? А так как, на мой взгляд, это было почти фантастично, я потихоньку страдал. Хотел любви большой и настоящей, и даже побаивался сделать какой-либо конкретный шаг в наших взаимоотношениях, чтобы не разрушать мечту. А вдруг ты окажешься другой? Вдруг не поймешь меня, и твоя насмешка больно хлестнет по моему сердцу? Конечно, нужно было сразу сказать, что я люблю тебя, что в тебе вижу свою надежду, свое счастье испытать любовь. Что хочу быть с тобой больше всего на свете. Нужно было сказать, потому что ты оказалась действительно очень хорошим человеком и хорошим товарищем”.

Я пишу дочери в США. Пошел пятый месяц, как 15 апреля 2003 года ушел из жизни мой муж Валерий Дронов.

“Наташенька, дорогая, здравствуй! Привет Джону!
Я так тебе благодарна за те отчеты по гранту, которые ты нам помогла перевести нам на английский в апреле. Как мы тогда сумели все это сделать?! Сейчас я просмотрела эти электронные письма. Все перепутано, смерть папы и эти дурацкие отчеты... Но сейчас я чуть-чуть подправила их и отправляю. Господи, хоть бы они меня не мучили!
Вчера ездила в центр, ксерокопировала чеки, приехала домой такая усталая. А по телевизору концерт "Славянский базар", который проходит ежегодно в Белоруссии. Там такие песни! Помнишь, "Песняры" Мулявина? Раньше как-то казалось, что ничего особенного. А вчера я их слушала, слушала, и началась у меня такая истерика... Эти песни - это наша жизнь! Помнишь, "Березовый сок": "То плачут березы, то плачут березы!" Это - наша жизнь - наивная, в бедности, но такая счастливая, дорогая, полная любви и к вашему папе, и к вам, к детям, и к родителям. Все это снится мне почти каждую ночь. Какая-то была чистота!
Все, опять плачу! Я очень хочу написать нечто на основе той книги, которая, кстати, хранится в твоем доме в кладовке рядом с третьим этажом. Хочу дописать ее так, чтобы сохранилась та чистота, которая есть и в этих песнях. Лишь бы жизни хватило! А то ночью так сердце хватало, что несколько раз пила лекарства.
Целую. Мама”.

23 августа 2003 г. 17:36

Наташа сразу ответила:
“Мама!  Будь осторожна с сердцем. Не ходи много по жаре, и следи за питанием.
Интересно, что ты упомянула песни. В Теннеси я работала с группой государственных чиновников из России. Были женщины из Министерства юстиции разных республик и заместитель губернатора Амурской области, и они оказались очень певучими. Только и делали в дороге, что пели эти наивные песни о красоте природы и неразделенной любви. Честно, это очень раздражало, зная какие препоны они чинят частному бизнесу и людям в работе. Удивительно, но после всего увиденного в США, после всех этих дискуссий, после всех проспектов, которые им подарили, у них даже не появилось никаких аналитических соображений на тот счет, почему же здесь все-таки законы работают, а в России – нет. Просто отрубили, что в России все хорошо и будет еще лучше. Как та женщина давным-давно заявила: "У нас в Советском Союзе сексу нет".
Наверное, я просто вымотана, раздражена и зла на жизнь, потому что меня старые песни просто не вдохновляют.
Целую.  Пиши. Где Нина живет в Москве? Наташа”.

______________________

Я иногда думаю. Как изменилось наше общество за эти годы? Взять хотя бы нашу семью. Я бы охарактеризовала так: От казачьей вольницы через годы сталинских репрессий, через сломленную психику целого поколения, через остаточные явления всего этого опять к свободе, к вольнице наших детей. Вы посмотрите, они ведь сами все выбирают в этой жизни, сами ее строят, и будем надеяться, что они идут в верном направлении.