Мария

        Бордигера- городок, расположенный на северном морском побережье Италии вблизи Франции, изюминка Лигурии. Когда-то здесь отдыхали русские цари. В Бордигере жила королева Маргарита Савойская  Город славился своей историей.Основан он был лигурами  в четвертом веке до нашей эры. Его экзотическую природу рисовал Клод Моне.

 Я  приехала в Бордигеру с грустной миссией: помочь умереть старушке Марии. Хотя  умереть Мария, по пророчествам докторов,   должна была еще год назад. Видно, морской воздух Бордигеры продлевал ее дни. Не жила Мария-страдала. При первом впечатлении она  показалась мне скелетом с живыми глазами,  смотревшими на меня странно, с непонятным  выражением. Я пыталась разгадать ее мысли: "Зачем пришла? Хоронить меня? Сможешь ли выдержать работу со мной?  Бедняжка!   Боишься? А знаешь ли,как страдаю я?"

Рядом с Марией, на той же широкой постели, лежала ее сестра, Анита. У той глаза не выражали ничего. Мозг, парализованный тяжелой болезнь,  казалось, заснул навсегда.

  Еще несколько месяцев назад сестры передвигались самостоятельно, даже, хоть и с трудом, выходили погулять. А потом как-то внезапно обе сдали и слегли.

 Прожили  они всю жизнь вместе. Замуж не выходили, были бездетными и имели еще одну близкую душу, младшую сестру, Лилиану, ежедневно приходившую на пару-тройку часов подменять меня и подругу. Их встречи были немногословны: ни Мария, ни Анита говорить уже почти не могли. Лилиана  садилась возле  сестер, включала "радио Мария", и все втроем слушали религиозную передачу. Молились,каждая по-своему.

  Анита,разбитая параличом,   в прошлом - преподаватель латыни.  В  гостиной  сестер  стоял письменный стол, где в идеальном порядке находились ее  учебники и конспекты лекций. По слухам, синьора была хорошим преподавателем. Она, видно, любила языки. Находясь в беспомощном состоянии, страдая от физических болей, Анита все же с интересом прислушивалась к нашей с подругой русской речи.

Анита  лежала, благодаря стараниям  подруги, всегда идеально чистой, причесанной, надушенной. Ей полагалось принимать много лекарств, подлечивать  кровоточащие  сосуды, промывать кишечник, залечивать пролежни; нужно  было  наловчиться умению  сажать ее на инвалидную коляску и обратно на кровать, не прикасаясь к больным локтям и  к ногам выше ступней; раздевать, одевать, мыть и еще много-много чего. Моя подружка работала профессионально и, главное, с большой любовью к больной.
 
Но вернусь к Марии.   Я не имела пока никаких навыков в работе  с  подобными больными. Ее надо было, вероятно, поместить в больницу, но сестры  хотели умереть дома, поддерживая  как можно, друг друга. И верно, когда было хуже Марии, Анита с трудом подвигала к ней свою руку, желая хотя бы прикосновением выразить свое сочувствие. И наоборот, когда не моглось Аните, Мария поворачивала к  сестре голову,  сопереживая взглядом.
 
Мария находилась в полной неподвижности.  При малейшем прикосновении  к частям ее тела вскрикивала от боли.  В первые дни  работы мыть ее было для меня адским трудом.  Чтобы повернуть тяжелое,несмотря на худобу, тело  Марии на бок, я осторожно поднимала и сгибала в колене  одну ее ногу  и затем,стоя на коленках , я изо всех сил поворачивала бедолагу. При этом Мария стонала, ее начинало тошнить, а лицо приобретало пугающий синий оттенок.  В любой подобный момент она могла скончаться.  В результате постоянного лежания на спине выше кобчика у Марии от пролежней образовалась глубокая рана, залечить которую уже было невозможно.  Раз в неделю приходила медсестра. Промывала рану и накладывала свежую повязку.

 Подружка сказала мне, что у Марии в результате инфекции, внесенной в больнице, поражена печень. Подробности не объяснял никто. Приходящий врач только строго наказывал все манипуляции с Марией проводить в перчатках.

 Перевернутую набок Марию нужно было тщательно вымыть, предварительно убрав испражнения и, умудрившись при этом не испачкать простыню; намазать кремом, подложить чистые  памперсы, перевернуть, вымыть спереди, закрепить памперсы и, наконец, накрыть ее немощное,как будто подвергнутое пытке тело одеялом.  Такая процедура выполнялась четыре  раза в день. Но самое трудное было помыть Марию полностью. Вот, где был для меня, неопытной в подобной работе, настоящий боевой фронт. После мытья тела, нужно было свернуть  грязные простыни, на их место постелить чистые, перевернуть Марию с бока на бок (ох, бедная Мария!), забрать грязное белье, расправить чистое, подложить клеенку, на нее - другую простынку…  В конце подобных процедур я была  вся мокрая от пота и потрясенная от перенесенных страданий больной.
 
  Однако,ко всему этому я вскоре приноровилась.

 В последние две недели жизни Марии я уже не могла снять с нее майку и рубаху: Мария совершенно ослабела.  Для того,  чтобы обмыть ее,  приходилось разрезать белье ножницами.
 
  Много терпения необходимо было и при кормлении больной. Она принимала  с кончика десертной ложки кашицу, сваренную из овощей  и нежирного сорта мяса, и долго пережевывала ее. Поначалу у меня не хватало терпения ждать, когда она, наконец,  проглотит эту массу. Я внутренне раздражалась, нервничала. Бывало, поднесу ей ко рту ложку, а она отворачивает голову.  Еду я ей приносила в мисочке, помещенной в другую, побольше, где  была налита горячая вода. Процесс кормления затягивался часа на два, и приходилось часто  подогревать воду во второй миске.  Наверное, Мария  могла есть так сутками, но нужно было еще и помыть ее, убрать квартиру, постирать, погладить, приготовить, поесть самой. Я всегда считала, сколько четверть ложечек съест Мария. Радовалась, когда счет доходил до сорока. Но как можно было долго протянуть на таком количестве еды! Тем более, что все съеденное почти сразу выходило из ее тела жидким калом.

 Непросто складывались у меня и отношения с подругой. В какой-то момент я даже решила уйти и сказала об этом Лилиане. В ответ на мои слова она расплакалась."Chi viene curare questa creatura ormai?" ("Кто придет досматривать это творение сейчас?") -произнесла она, давая мне понять, что в предсмертные дни  синьоры сиделку найти почти невозможно. Два часа я проходила по берегу моря в раздумьях и решила остаться. Мы обе:Мария в состоянии ухода из жизни и я, инфантильно взявшая на себя роль помочь ей уйти, находились вблизи Творца. О каких обидах могла идти речь?

Где-то  через  месяц после моего прихода, Мария  стала готовиться к смерти.    Пищу  она уже почти не принимала, так как не имела сил ее проглотить.  Лицо ее стало торжественным и не реагирующим ни на какие мирские проявления. Я часто подходила к ней. Легко прикасалась к волосам, что-то рассказывала. Мне казалось, мое присутствие ее подбадривает. В эти дни я как бы была с моей умирающей мамой, так и не дождавшейся меня из Италии.

Мария умерла в День  Всех Святых, 12 мая. В обед она согласилась поесть. Более того, ела быстрее, даже  смакуя, будто хотела запомнить вкус еды. Днем, часа в два, ее лицо вдруг изменилось, приобрело мужские черты. Оно явно напоминало  маску усопшего мужчины. Вскоре мышцы  лица расслабились, и Мария вновь стала самой собой, но уже более далекой  от жизни. Дыхание ее  было тяжелым, и я не понимала, как сердце  страдалицы еще выдерживает. Агония продолжалась до часу ночи. Затем Мария сделала три глубоких вздоха,  и нить,  соединявшая тело с душой, разорвалась. Мария ушла в иной мир.

Мы с подругой сложили ей руки на груди и положили  на них распятие.  Некоторое время молились. Я,  православная; подруга, мусульманка, и недалеко от нас витающая душа католички Марии, - все мы были в этот момент близки к Единому Богу.

 Позвонили  Лилиане, и вскоре она приехала вместе с двумя мужчинами из похоронного бюро.  Они, взявшись за концы простыни, на которой лежала усопшая,  перенесли еще теплое тело Марии в гостиную.    Что-то было непозволительно грубое в их обыденных движениях. Тело, еще несколько часов назад  болезненно реагировавшее на деликатные прикосновения моих рук, сейчас неловко свернулось на дне простыни, уже ничего не чувствуя и ни в чем не нуждаясь. Не обмыв и не сменив белье, на тело Марии надели платье и чулки; под подбородок подложили цилиндрической формы картон, чтобы не раскрывался рот,  а на веки, для этой же цели,-  кусочки смоченной в воде ваты.

Утром Анита проснулась (спала ли?) одна. Ее глаза в этот момент ожили и выражали всю полноту  страдания души. Теперь ей придется пройти оставшийся земной путь одной.

Я так и не успела  как следует познакомиться с Марией. Что ее интересовало в жизни? Была ли доброй? Почему не создала семью? Скудные сведения о том, что она проработала всю жизнь начальницей местной почты, унаследовав должность от отца, ни о чем мне не говорили. Секрет   о себе Мария  унесла в неземную жизнь.

После смерти Марии я поняла, что помогать доживать старикам век - дело очень благородное, поэтому не стоит себя терроризировать мыслями о нереализованности и об упущенных годах жизни.

  Через несколько дней для меня нашлась работа в Сан- Ремо, и я уехала из Бордигеры, навсегда, оставив в памяти не только Марию, но и чудесные мои открытия этого городка. Центральная  улица Бордигеры переходила в последний город перед Францией, Вентимилью. Как-то идя уже по нему, я  свернула влево и вскоре попала на берег полноводной реки, впадающей в море. Заросшие травой берега реки были сказочны и пустынны. Река, растворившись в море, наполнила его своей душой.

 "Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы." (Псалом76.Песнь20.)